Страница:
Я была раздавлена. Я понимала, что твой отец наверняка узнает о наших отношениях, мы с Винсом не делали из них секрета. Возможно, подсознательно я даже хотела, чтобы Рэнд узнал… Когда роман с Винсом закончился и я поняла — моему браку конец и я теряю дочерей, я снова приняла лошадиную дозу снотворного. На этот раз вес было серьезнее. Кончилось тем, что я попала в психиатрическую клинику в Эверетте.
— Сколько ты в ней пробыла? — шепотом спросила Руби.
— Три месяца.
— Что-о?
— Время там казалось нереальным. В те годы в подобных заведениях еще применяли электрошоковую терапию.
— Каждое утро без четверти девять мы выстраивались в очередь за лекарствами. Через неделю я забыла почти все, что происходило, до внешнем мире. Меня спас доктор Олбрайт. Он приходил ко мне ежедневно и разговаривал со мной, просто разговаривал, до тех пор пока я не начала приходить в себя. Я приложила массу усилий к тому, чтобы поправиться и вернуться домой. Но когда я вернулась…
— Господи… это был тот самый день, — прошептала Руби.
Глаза Норы защипало от слез. Она удивилась: ей казалось, что она давно их выплакала.
— Ты не виновата, — сказала она искренне.
— Но папа должен был позволить тебе остаться. После всего, что он натворил…
— Я не просила Рэнда, чтобы он принял меня обратно, — возразила Нора. — Я была в таком состоянии, что не могла бы заботиться о детях. Я понимала, что наш брак не спасешь, но мне хотелось вернуть… самое себя. Звучит ужасно, согласна, но это правда. Больше мне нечего сказать.
Нору так и подмывало обнять дочь, но она боялась — слишком медленно они шли навстречу друг другу, переступая, как через валуны, через накопившиеся обиды.
— В мире случается много такого, о чем мы жалеем. Порой нам кажется, что все могло бы пойти по-другому, если бы да кабы… Не стоит на этом зацикливаться. Твой отец был рассержен и держался высокомерно, я была напугана и очень ранима, ты — убита горем. И вот настал день, когда мы, все трое, причинили друг другу боль. Мы совершили ошибку, обычную человеческую ошибку. Но я хочу, чтобы ты знала одно. Руби, и это самое главное: я никогда не переставала тебя любить, не переставала о тебе думать, я все время по тебе скучала.
Руби долго молча смотрела на мать, потом тихо произнесла:
— Я тебе верю.
И Нора поняла, что исцеление началось.
Глава 19
Глава 20
— Сколько ты в ней пробыла? — шепотом спросила Руби.
— Три месяца.
— Что-о?
— Время там казалось нереальным. В те годы в подобных заведениях еще применяли электрошоковую терапию.
— Каждое утро без четверти девять мы выстраивались в очередь за лекарствами. Через неделю я забыла почти все, что происходило, до внешнем мире. Меня спас доктор Олбрайт. Он приходил ко мне ежедневно и разговаривал со мной, просто разговаривал, до тех пор пока я не начала приходить в себя. Я приложила массу усилий к тому, чтобы поправиться и вернуться домой. Но когда я вернулась…
— Господи… это был тот самый день, — прошептала Руби.
Глаза Норы защипало от слез. Она удивилась: ей казалось, что она давно их выплакала.
— Ты не виновата, — сказала она искренне.
— Но папа должен был позволить тебе остаться. После всего, что он натворил…
— Я не просила Рэнда, чтобы он принял меня обратно, — возразила Нора. — Я была в таком состоянии, что не могла бы заботиться о детях. Я понимала, что наш брак не спасешь, но мне хотелось вернуть… самое себя. Звучит ужасно, согласна, но это правда. Больше мне нечего сказать.
Нору так и подмывало обнять дочь, но она боялась — слишком медленно они шли навстречу друг другу, переступая, как через валуны, через накопившиеся обиды.
— В мире случается много такого, о чем мы жалеем. Порой нам кажется, что все могло бы пойти по-другому, если бы да кабы… Не стоит на этом зацикливаться. Твой отец был рассержен и держался высокомерно, я была напугана и очень ранима, ты — убита горем. И вот настал день, когда мы, все трое, причинили друг другу боль. Мы совершили ошибку, обычную человеческую ошибку. Но я хочу, чтобы ты знала одно. Руби, и это самое главное: я никогда не переставала тебя любить, не переставала о тебе думать, я все время по тебе скучала.
Руби долго молча смотрела на мать, потом тихо произнесла:
— Я тебе верю.
И Нора поняла, что исцеление началось.
Глава 19
Руби скрылась в своей спальне.
«Бывало, я приходила в себя, лежа на полу в кухне, и не могла вспомнить, что со мной происходило днем. Целые часы начисто выпадали из моей памяти».
Она представила, как мать страдала от одиночества, как была напугана… Руби знала, каково это. Хуже всего, когда глубокой ночью лежишь без сна и рядом с тобой в постели лежит мужчина, с которым ты живешь. Если от него пахнет духами другой женщины, то расстояние между вами кажется огромным, как Атлантический океан.
Руби достала из ящика блокнот. Она уже поняла, что, когда перенесешь свои мысли на бумагу, это успокаивает, а успокоиться ей было совершенно необходимо. Она села на кровать, поджав ноги, положила блокнот на колени и принялась писать.
Я привыкла думать, что суть человека понять легко, она видна отчетливо, как чернила на белой бумаге. Но теперь я в этом не уверена. Может быть, истина скрыта где-то глубоко, под слоями шелухи. Так, кажется, принято считать?
Моя мать лечилась в психиатрической клинике. Это ее последнее откровение, точнее, одно из откровений — их было так много, что не сосчитать.
Сегодня вечером мама нарисовала портрет нашей семьи, и ее глазами я увидела людей такими, какими никогда не представляла: неверный муж-пьяница и задавленная, глубоко несчастная жена. Почему я не замечала этого раньше? Неужели дети настолько слепы и живут лишь в своем собственном мире?
Мама была права, скрывая от меня правду. Даже сейчас я предпочла бы пребывать в неведении. Иногда узнать, откуда мы родом, бывает невыносимо больно.
Зазвонил телефон. Вздрогнув от неожиданности, Руби бросила блокнот на кровать и потянулась к трубке.
— Алло?
— Руби?
Голос Кэролайн звучал тихо и как-то необычно. У Руби сжалось сердце от недоброго предчувствия.
— Что случилось?
— Случилось? Ничего. Разве я не могу позвонить младшей сестренке просто так?
Руби прислонилась к изголовью кровати. Голос Кэролайн звучал уже лучше, но смутное ощущение некоего неблагополучия не покидало Руби.
— Конечно, можешь, просто мне показалось, что ты…
— Что?
— Ну, не знаю… устала.
Каро рассмеялась:
— У меня двое маленьких детей и кот, который сто раз на дню отрыгивает клубок волос. Я всегда усталая.
— Каро, это правда? Материнство действительно высасывает из тебя все соки?
Сестра ответила не сразу.
— Когда-то я мечтала побывать в Париже. Теперь мечтаю побыть одна хотя бы в туалете.
— Бог мой, Каро, как вышло, что мы никогда это не обсуждали?
— Обсуждать-то нечего.
Руби вдруг поняла, в чем дело, и попыталась облечь смутную догадку в слова:
— Это неправда. Когда мы беседуем по телефону, то всегда говорим обо мне — о моей карьере, о моем приятеле, вернее, жалкой пародии на любовника. О моих взглядах на комедию… Всегда только обо мне.
— Мне нравится жить твоей жизнью.
Руби не сомневалась, что это ложь, а правда заключается в том, что она эгоистка. Она не создает взаимоотношений, она коллекционирует фотографии людей, а потом обрезает по краям все, что не вписывается в картину, которую ей хочется видеть. Но эти края тоже важны.
— Каро, ты счастлива?
— Счастлива? Конечно… — Сестра заплакала.
Руби не могла равнодушно слушать эти тихие всхлипы.
— Каро?
— Извини, у меня был тяжелый день.
— Только один?
— Я не могу сейчас об этом говорить.
— Что в нашей семье не так? Почему мы никогда не говорим о том, что действительно важно?
— Поверь, Руби, разговоры ничего не решают. Лучше просто жить.
— Раньше я тоже так думала, но здесь я узнала много нового и учусь…
— Руби! — послышался голос Норы. Она, по-видимому, стояла внизу у лестницы. Руби прижала трубку к груди, закрывая микрофон.
— Я сейчас! — крикнула она и продолжала уже в трубку: — Каро, мне нужно идти. Почему бы тебе не приехать к нам с ночевкой?
— Я не могу. Дети…
— Оставь их разок со своим красавчиком. Ты же не приклеена к дому.
Кэролайн невесело усмехнулась:
— Пожалуй, ты попала в точку.
— Каро, мама не такая, как мы думали, — мягко сказала Руби. Кажется, она уже говорила эти слова, но тогда не в полной мере осознавала их силу. — Она… хранительница наших воспоминаний. У нес есть ключ к пониманию того, кто мы такие. Ты должна приехать.
Кэролайн помолчала, вздохнула и тихо призналась:
— Я боюсь.
Руби ее поняла. Еще неделю назад не поняла бы, но сейчас другое дело.
— Ничего с тобой не случится. — Руби помолчала, подыскивая слова. Очень важно было правильно сформулировать то, что она узнала об их семье. — Тебе кажется, ты должна носить все в себе и, если выпустишь хоть что-то наружу, рассыплешься па мелкие кусочки и не будешь знать, кто ты.
— На самом деле все не так. Скорее, это… как открыть глаза в темной комнате. Ты боялась, что ничего не увидишь, но на самом деле кое-что видно, и ты чувствуешь себя сильнее. — Руби засмеялась. — Кажется, мои рассуждения похожи на бред Оби Вана под кайфом.
— Вот это да! — Каро шмыгнула носом. — Кажется, моя младшая сестренка наконец повзрослела.
— Ну да, незадолго до менопаузы. Впрочем, я всегда была талантливой, лучшей в классе, помнишь?
— В вашем классе было десять человек.
— И трое из них вылетели из школы. Давай, Каро, приезжай к нам. Побегаем по берегу, как раньше, выпьем текилы, потанцуем. Давай наконец-то разберемся, кто мы есть.
— Руби! Ты меня слышишь? — На этот раз мать кричала во все горло.
— Мне нужно идти. Я люблю тебя, сестренка.
— Руби, ты заговорила, как старшая сестра. Я тобой горжусь. И завидую… Пока.
Руби повесила трубку и побежала вниз.
— Господи, что стряслось? В доме пожар?
На пороге кухни она резко остановилась, увидев Дина с букетом цветов, завернутых в фольгу.
— Oй…
К щекам Руби прихлынула кровь. Рядом с Дином стояла Нора и улыбалась.
— У нас гости, — сообщила она тоном любезной хозяйки.
Руби прикинула, как выглядит со стороны: она еще не почистила зубы и спустилась вниз в том, в чем спала, — старой футболке и пушистых розовых гольфах. Она была бы рада провалиться сквозь землю, но судьба не подарила ей такой милости.
Дин выступил вперед и протянул ей цветы:
— Ты все еще любишь маргаритки?
Руби кивнула.
— Нам нужно поговорить. — Он приблизился и, понизив голос, добавил с мольбой во взгляде: — Пожалуйста.
Несколько секунд они просто молча смотрели друг на друга. В конце концов мать, опираясь на костыли, подошла к Руби и взяла у нее из рук букет.
— Поставлю в воду.
Руби повернулась к Норе. У нее возникло ощущение, будто она попала в сериал, но потом сообразила, что мать сказала то, что и полагается говорить матери.
— Спасибо, мама
Она повернулась к Дину:
— Куда пойдем?
Он усмехнулся:
— Надень под футболку купальник. И теннисные тапочки. Я подожду тебя снаружи.
Он еще раз улыбнулся ей, поцеловал Нору в щеку и вышел. Руби слышала его шаги по посыпанной гравием дорожке. Она обернулась к матери:
— Это ты подстроила?
— Нет, конечно.
— Не очень удачная мысль.
— Руби Элизабет Бридж, у тебя меньше сообразительности, чем у улитки. Ступай к себе и переоденься. Если ты боишься встретиться с первой любовью, попытайся вспомнить, что когда-то он был твоим лучшим другом.
Руби не сумела придумать в ответ ничего умного, поэтому просто удалилась из кухни. В своей комнате она остановилась перед открытым чемоданом и посмотрела на одежду, которую привезла с собой.
«Купальник». Ну да, как же!
Почему она раньше не заметила, что взяла только черное? Или она всегда так одевается? На каждой футболке красовалась какая-нибудь надпись. Больше всего Руби нравилась белая с изображением водопроводчика, склонившегося над сломанным унитазом. Его приспущенные штаны открывали изрядную часть зада. Подпись под рисунком гласила: «Скажи крэку нет».
Малоподходящий наряд для встречи с первой любовью…
В конце концов на самом дне чемодана она отыскала простую безрукавку персикового цвета и джинсы, обрезанные по колено. Носки Руби надевать не стала, почистила зубы, зачесала волосы назад (слава Богу, что мама ее подстригла!), взяла солнечные очки и поспешила вниз.
Нора, сидя за кухонным столом, пила чай и решала кроссворд, как будто это было самое обыкновенное утро.
— Желаю приятно провести время, — бросила она, не поднимая головы.
— Пока.
Руби вышла из дома и сразу обратила внимание на запах роз и солоноватый привкус моря в воздухе. Раскаленные на солнце камни и высохшие водоросли создавали этот неповторимый аромат. Дин ждал ее у забора, рядом с ним стояли два велосипеда. Руби остановилась.
— Ты, очевидно, считаешь меня любительницей заниматься спортом до седьмого пота?
Дин протянул ей розовый велосипедный шлем с переводной картинкой куклы Барби. Руби скрестила руки на груди.
— Я не собираюсь этого делать!
Он улыбнулся:
— Что, слишком стара, чтобы ездить на велосипеде? Или форму потеряла?
Черт бы его побрал! Он знает, что она не устоит перед вызовом. Руби схватилась за руль и оседлала велосипед.
— Я не каталась с тех пор… — Она запнулась. — Давно не каталась.
Улыбка Дина угасла. Он тоже вспомнил тот день, когда Руби пригласила его на велосипедную прогулку и… разбила ему сердце. Она некоторое время смотрела на него, пытаясь понять, о чем он думает, но не смогла. Его мысли были от нее скрыты.
— Ладно, поехали, — сказала она наконец.
Дин двинулся первым. Руби хотелось смотреть на него или ехать с ним рядом, но она до смерти боялась, что пропашет носом гравий и в конце концов о ней расскажут на канале «Дискавери» в разделе дорожных катастроф.
В конце подъездной дороги Дин свернул и поехал в гору. Руби старалась не отставать. К тому времени как они достигли конца улицы, пот катился с нее градом и заливал глаза, мешая видеть. С таким же успехом она могла крутить педали под водой. А еще ей было жарко, очень-очень жарко.
Она бы с удовольствием пожаловалась, но так запыхалась, что не в состоянии была произнести даже короткое слово «стой», не говоря уже о «ты, задница!».
Руби чувствовала, что сердце уже сбивается с ритма, и в это время они свернули за угол.
Холм Левинджер.
Дальше они уже летели как на крыльях, мчались рядом по широкой двухполосной дороге. Мимо проносились золотистые пастбища, обсаженные яблонями. Дин откинулся назад, раскинул руки… И Руби словно перенеслась в прошлое. Им снова было по четырнадцать, вернулось то лето, когда они оба научились ездить без рук. Тогда каждая ссадина на колене была вроде нашивки за храбрость. Они вместе съезжали по этому холму, не прикасаясь к рулю, из приемника неслось «Нас ничто не остановит» в исполнении группы «Звездный корабль».
Холм стал более пологим, дорога делала длинный витой поворот и вела ко входу в юродской парк «Траут-Лейк».
Можно было догадаться, что он привезет ее именно сюда.
— Дин, так нечестно, — тихо сказала Руби, сомневаясь, что он ее слышит.
Но он услышал.
— Помнишь поговорку? В любви и на войне все средства хороши.
— И что же у нас?
— А это тебе решать. Вперед! Кто быстрее доберется до парка?
Не дожидаясь Руби, Дин поднажал на педали и покатил по бесконечной извивающейся улице, обсаженной деревьями. Здесь даже жарким летним утром было сумрачно и прохладно, па дороге лежали густые остроконечные тени.
Руби прибавила скорость, обогнала Дина и поехала первой. Он тихо засмеялся у нес за спиной, и Руби поняла, что они думают об одном и том же: о девчонке, которой она была когда-то. Бывало, она ни в чем не желала проигрывать, даже в этой гонке «до парка», где ставкой служил поп-корн.
Дорога обогнула огромную сосну Дугласа и вышла на яркий солнечный свет. Руби спрыгнула с велосипеда и прислонила его к деревянной стопке. Запирать его на замок не было необходимости. Пока Дин возился со своим велосипедом, Руби спустилась к озеру. Она успела забыть, как здесь красиво. Лазурно-голубая гладь, окруженная пышной зеленью, была забрана в гранит и имела форму сердца. Озеро питалось водопадом, вода падала с утеса через «губу великана» — плоский выступающий камень на самом верху — и разливалась по равнине, поднимая брызги.
Вокруг было полно детей, местных и приезжих, они играли на траве, с визгом плескались у самого берега.
Дин подошел к Руби:
— Хочешь взобраться наверх?
Она рассмеялась:
— Я уже взрослая. Оставим Водопадную тропу горным козам и подросткам, которым не терпится покурить марихуану или потрахаться.
— А я могу. — В словах Дина сквозил вызов.
Руби вздохнула:
— Ладно, веди.
Молча, бок о бок, они зашагали к западной части озера, лавируя между расположившимися там и сям любителями пикников, собаками, гоняющимися за летающими тарелками, и шумными детьми. Все это осталось позади, когда они достигли кромки леса. Голоса становились все тише, зато журчание и шум падающей воды — все громче.
Руби опять вспотела. Тропинка была очень узкой и каменистой. Извиваясь штопором, она шла вверх между деревьями и кустами ежевики, которые немилосердно царапали ее голые руки и ноги.
Наконец они добрались до вершины. Она представляла собой гранитную плиту размером с плавательный бассейн и плоскую, как подметка.
Серый камень был покрыт густым зеленым мхом, из которого выглядывали головки желтых диких цветов. Здесь ручей был не шире руки и тек по канавке, созданной водой за многие годы, чтобы потом с высоты двадцати футов рухнуть вниз, в озеро.
Руби вышла на опушку и заметила корзинку для пикника, стоящую на знакомом пледе в красную и черную клетку. Дин заботливо расстелил его на пятачке, где мох образовывал одеяло толщиной в несколько дюймов. Дин тронул ее за плечо:
— Пошли.
Они сели. Дин достал из корзинки термос и разлил холодный лимонад по двум стаканам.
Руби жадно допила до конца, потом поставила стакан и откинулась назад, опираясь на локти. Солнце светило ей в лицо.
— На этом месте ты впервые призналась, что собираешься стать комедийной актрисой.
— Правда? — Руби улыбнулась. — Я не помню.
— Ты сказала, что хочешь добиться славы.
— Этого я до сих пор хочу. А ты намеревался сделаться знаменитым фотографом. — Руби не смотрела на Дина.
— Было проще держаться на расстоянии и разговаривать о прошлом отстраненно, как два одноклассника, случайно встретившихся через много лет. — Не слишком похоже на твою нынешнюю работу помощника руководителя фирмы, правда?
— Да, но мне по-прежнему хочется стать фотографом. С радостью бы все бросил и начал сначала. Счастье не в деньгах, это точно.
— В устах человека, чья семья входит в список пятисот богатейших, звучит по меньшей мере забавно.
Руби гнала от себя мысль, что Дин несчастлив. Дин негромко рассмеялся:
— Вероятно.
Снова повисло молчание. Руби немного побаиваюсь того, что скажет Дин, поэтому заговорила первая:
— Вчера я навещала Эрика.
— Да, он мне рассказал. Для него это очень много значит.
Руби легла, подложив руки под голову. Вверху, в голубом небе, проплывало одинокое облачко.
Я жалею что мало общалась с ним раньше.
— Ты? — Дин невесело усмехнулся. — Я его брат, а мы не виделись с ним много лет.
Руби удивилась. Она перевернулась на бок, лицом к Дину, но он на нее не смотрел.
— Но в детстве вы были очень близки.
— Времена меняются, не так ли?
— Что произошло?
Дин уставился в небо:
— Кажется, у меня проблема: я плохо знаю людей, которых люблю. Я, наверное, подслеповат.
— Ты имеешь в виду то, что он оказался геем?
Наконец Дин повернулся к ней:
— Да, но не только.
Руби поняла подтекст и почувствовала, что время пришло. Когда-то, больше десяти лет назад, она поклялась себе, что, если судьба снова сведет ее с Дином, она скажет то. что действительно важно.
— Извини, Дин, я не хотела причинить тебе боль.
Дин тоже перекатился на бок и лег лицом к Руби.
— Не хотела причинить мне боль? О чем ты говоришь!
— Ты была для меня целым миром.
— Я это знала, просто… просто я тогда не могла быть чьим-то миром.
— После того как твоя мама ушла, я пытался о тебе заботиться, но это оказалось очень трудно. Ты все время искала повод для ссоры, а я твердил себе, что все уладится, что это пройдет и ты вернешься ко мне. И не переставал тебя любить.
Руби не знала, как объяснить Дину то, что она сама едва начала понимать.
— Видишь ли, ты верил в то, во что не верила я. По ночам, закрывая глаза, я представляла, как ты от меня уходишь. В кошмарных снах мне чудилось, будто я слышу твой голос, но нигде не могу тебя найти. Я не хотела дожидаться, пока ты меня разлюбишь и уйдешь.
— Почему ты решила, что я обязательно уйду?
— Полно, Дин, мы были детьми, но не дураками. Я не сомневалась, что рано или поздно ты поедешь учиться в какой-нибудь колледж, который нам не по средствам, и забудешь меня.
Их лица оказались очень близко, и Руби утонула бы в голубых глазах Дина — если бы позволила себе это.
— Поэтому ты бросила меня до того, как у меня появилась возможность бросить тебя.
Руби грустно улыбнулась:
— Примерно так. А теперь давай сменим тему. Все это было давно и уже не имеет никакою значения. Лучше расскажи, как ты живешь. Каково это — принадлежать к элите и быть самым завидным женихом?
— А если я скажу, что по-прежнему люблю тебя?
Руби ахнула:
— Не надо. Дин, не говори так…
Он обхватил ее голову ладонями и мягко повернул к себе, вынуждая посмотреть на него.
— А ты, Руби? Ты меня разлюбила?
Сначала она почувствовала его дыхание и только потом услышала вопрос. Ей хотелось ответить: «Конечно, мы же тогда были детьми», но когда она открыла рот, с губ вместо слов слетел тихий вздох. Это означало капитуляцию. Дин потерся губами о ее губы, ощущение, которое Руби испытала, было одновременно и новым, и хорошо знакомым. Она словно расплавилась и со стоном пробормотав его имя. Дин обнял ее за шею.
Так они еще никогда не целовались. Подростки ничего такого и представить не могут. Это был поцелуй двоих взрослых, которые слишком долю томились в одиночестве и только теперь осознали, что этот миг ниспослан им самим Богом и дар слишком дорог, чтобы им пренебрегать. На несколько коротких мгновений прошлое поблекло, как фотография, полежавшая на солнце.
Дин отстранился. Руби открыла глаза и увидела, что прошедшие годы прочертили морщины на его лице. Солнце, время, страдание — все это наложило свой отпечаток.
— Руби, я очень долго ждал второго шанса.
Если он скажет, что любит ее, она ему поверит и будет любить в ответ. Руби закрыла глаза, пытаясь побороть охватившую ее беспомощность. Как было бы хорошо, если бы она повзрослела и все, что она увидела и узнала за последние дни, изменило бы се в корне. Но это не так просто.
Страх быть обманутой сидел в Руби так глубоко, что, казалось, проник в душу. Она не могла через него переступить. Руби давно поняла, почему поэты сравнивают любовь с омутом. Полюбить — все равно что прыгнуть вниз головой без страховки, а она потеряла способность верить, что внизу ее кто-то поймает.
Она оттолкнула Дина:
— Я не могу. Ты требуешь от меня слишком многого… и слишком быстро. Ты всегда хотел слишком многого.
— Черт побери, Руби! — Она услышала в его голосе разочарование. — Ты что, вообще не повзрослела? Я больше не причиню тебе боль. — Дин дотронулся до ее щеки.
— Ах, Руби, мне больно даже просто смотреть на тебя.
— Никогда еще она не чувствовала себя так одиноко. Когда Дин ее поцеловал, ей на миг приоткрылся мир, который она до сих пор не могла себе представить, мир, где страсть является частью любви, но не самой важной частью. Мир, где поцелуй с подходящим мужчиной в подходящий момент способен заставить взрослую женщину плакать.
— Дин, я не могу дать тебе того, что ты хочешь. Во мне этого нет.
Он отвел волосы с ее лба и не сразу убрал руку, задержав пальцы на виске.
— Когда я был мальчишкой, ты меня прогнала. Мне давно не семнадцать, но мы оба знаем, что то, что существовало между нами, не кончилось. Думаю, оно никогда не кончится.
«Бывало, я приходила в себя, лежа на полу в кухне, и не могла вспомнить, что со мной происходило днем. Целые часы начисто выпадали из моей памяти».
Она представила, как мать страдала от одиночества, как была напугана… Руби знала, каково это. Хуже всего, когда глубокой ночью лежишь без сна и рядом с тобой в постели лежит мужчина, с которым ты живешь. Если от него пахнет духами другой женщины, то расстояние между вами кажется огромным, как Атлантический океан.
Руби достала из ящика блокнот. Она уже поняла, что, когда перенесешь свои мысли на бумагу, это успокаивает, а успокоиться ей было совершенно необходимо. Она села на кровать, поджав ноги, положила блокнот на колени и принялась писать.
Я привыкла думать, что суть человека понять легко, она видна отчетливо, как чернила на белой бумаге. Но теперь я в этом не уверена. Может быть, истина скрыта где-то глубоко, под слоями шелухи. Так, кажется, принято считать?
Моя мать лечилась в психиатрической клинике. Это ее последнее откровение, точнее, одно из откровений — их было так много, что не сосчитать.
Сегодня вечером мама нарисовала портрет нашей семьи, и ее глазами я увидела людей такими, какими никогда не представляла: неверный муж-пьяница и задавленная, глубоко несчастная жена. Почему я не замечала этого раньше? Неужели дети настолько слепы и живут лишь в своем собственном мире?
Мама была права, скрывая от меня правду. Даже сейчас я предпочла бы пребывать в неведении. Иногда узнать, откуда мы родом, бывает невыносимо больно.
Зазвонил телефон. Вздрогнув от неожиданности, Руби бросила блокнот на кровать и потянулась к трубке.
— Алло?
— Руби?
Голос Кэролайн звучал тихо и как-то необычно. У Руби сжалось сердце от недоброго предчувствия.
— Что случилось?
— Случилось? Ничего. Разве я не могу позвонить младшей сестренке просто так?
Руби прислонилась к изголовью кровати. Голос Кэролайн звучал уже лучше, но смутное ощущение некоего неблагополучия не покидало Руби.
— Конечно, можешь, просто мне показалось, что ты…
— Что?
— Ну, не знаю… устала.
Каро рассмеялась:
— У меня двое маленьких детей и кот, который сто раз на дню отрыгивает клубок волос. Я всегда усталая.
— Каро, это правда? Материнство действительно высасывает из тебя все соки?
Сестра ответила не сразу.
— Когда-то я мечтала побывать в Париже. Теперь мечтаю побыть одна хотя бы в туалете.
— Бог мой, Каро, как вышло, что мы никогда это не обсуждали?
— Обсуждать-то нечего.
Руби вдруг поняла, в чем дело, и попыталась облечь смутную догадку в слова:
— Это неправда. Когда мы беседуем по телефону, то всегда говорим обо мне — о моей карьере, о моем приятеле, вернее, жалкой пародии на любовника. О моих взглядах на комедию… Всегда только обо мне.
— Мне нравится жить твоей жизнью.
Руби не сомневалась, что это ложь, а правда заключается в том, что она эгоистка. Она не создает взаимоотношений, она коллекционирует фотографии людей, а потом обрезает по краям все, что не вписывается в картину, которую ей хочется видеть. Но эти края тоже важны.
— Каро, ты счастлива?
— Счастлива? Конечно… — Сестра заплакала.
Руби не могла равнодушно слушать эти тихие всхлипы.
— Каро?
— Извини, у меня был тяжелый день.
— Только один?
— Я не могу сейчас об этом говорить.
— Что в нашей семье не так? Почему мы никогда не говорим о том, что действительно важно?
— Поверь, Руби, разговоры ничего не решают. Лучше просто жить.
— Раньше я тоже так думала, но здесь я узнала много нового и учусь…
— Руби! — послышался голос Норы. Она, по-видимому, стояла внизу у лестницы. Руби прижала трубку к груди, закрывая микрофон.
— Я сейчас! — крикнула она и продолжала уже в трубку: — Каро, мне нужно идти. Почему бы тебе не приехать к нам с ночевкой?
— Я не могу. Дети…
— Оставь их разок со своим красавчиком. Ты же не приклеена к дому.
Кэролайн невесело усмехнулась:
— Пожалуй, ты попала в точку.
— Каро, мама не такая, как мы думали, — мягко сказала Руби. Кажется, она уже говорила эти слова, но тогда не в полной мере осознавала их силу. — Она… хранительница наших воспоминаний. У нес есть ключ к пониманию того, кто мы такие. Ты должна приехать.
Кэролайн помолчала, вздохнула и тихо призналась:
— Я боюсь.
Руби ее поняла. Еще неделю назад не поняла бы, но сейчас другое дело.
— Ничего с тобой не случится. — Руби помолчала, подыскивая слова. Очень важно было правильно сформулировать то, что она узнала об их семье. — Тебе кажется, ты должна носить все в себе и, если выпустишь хоть что-то наружу, рассыплешься па мелкие кусочки и не будешь знать, кто ты.
— На самом деле все не так. Скорее, это… как открыть глаза в темной комнате. Ты боялась, что ничего не увидишь, но на самом деле кое-что видно, и ты чувствуешь себя сильнее. — Руби засмеялась. — Кажется, мои рассуждения похожи на бред Оби Вана под кайфом.
— Вот это да! — Каро шмыгнула носом. — Кажется, моя младшая сестренка наконец повзрослела.
— Ну да, незадолго до менопаузы. Впрочем, я всегда была талантливой, лучшей в классе, помнишь?
— В вашем классе было десять человек.
— И трое из них вылетели из школы. Давай, Каро, приезжай к нам. Побегаем по берегу, как раньше, выпьем текилы, потанцуем. Давай наконец-то разберемся, кто мы есть.
— Руби! Ты меня слышишь? — На этот раз мать кричала во все горло.
— Мне нужно идти. Я люблю тебя, сестренка.
— Руби, ты заговорила, как старшая сестра. Я тобой горжусь. И завидую… Пока.
Руби повесила трубку и побежала вниз.
— Господи, что стряслось? В доме пожар?
На пороге кухни она резко остановилась, увидев Дина с букетом цветов, завернутых в фольгу.
— Oй…
К щекам Руби прихлынула кровь. Рядом с Дином стояла Нора и улыбалась.
— У нас гости, — сообщила она тоном любезной хозяйки.
Руби прикинула, как выглядит со стороны: она еще не почистила зубы и спустилась вниз в том, в чем спала, — старой футболке и пушистых розовых гольфах. Она была бы рада провалиться сквозь землю, но судьба не подарила ей такой милости.
Дин выступил вперед и протянул ей цветы:
— Ты все еще любишь маргаритки?
Руби кивнула.
— Нам нужно поговорить. — Он приблизился и, понизив голос, добавил с мольбой во взгляде: — Пожалуйста.
Несколько секунд они просто молча смотрели друг на друга. В конце концов мать, опираясь на костыли, подошла к Руби и взяла у нее из рук букет.
— Поставлю в воду.
Руби повернулась к Норе. У нее возникло ощущение, будто она попала в сериал, но потом сообразила, что мать сказала то, что и полагается говорить матери.
— Спасибо, мама
Она повернулась к Дину:
— Куда пойдем?
Он усмехнулся:
— Надень под футболку купальник. И теннисные тапочки. Я подожду тебя снаружи.
Он еще раз улыбнулся ей, поцеловал Нору в щеку и вышел. Руби слышала его шаги по посыпанной гравием дорожке. Она обернулась к матери:
— Это ты подстроила?
— Нет, конечно.
— Не очень удачная мысль.
— Руби Элизабет Бридж, у тебя меньше сообразительности, чем у улитки. Ступай к себе и переоденься. Если ты боишься встретиться с первой любовью, попытайся вспомнить, что когда-то он был твоим лучшим другом.
Руби не сумела придумать в ответ ничего умного, поэтому просто удалилась из кухни. В своей комнате она остановилась перед открытым чемоданом и посмотрела на одежду, которую привезла с собой.
«Купальник». Ну да, как же!
Почему она раньше не заметила, что взяла только черное? Или она всегда так одевается? На каждой футболке красовалась какая-нибудь надпись. Больше всего Руби нравилась белая с изображением водопроводчика, склонившегося над сломанным унитазом. Его приспущенные штаны открывали изрядную часть зада. Подпись под рисунком гласила: «Скажи крэку нет».
Малоподходящий наряд для встречи с первой любовью…
В конце концов на самом дне чемодана она отыскала простую безрукавку персикового цвета и джинсы, обрезанные по колено. Носки Руби надевать не стала, почистила зубы, зачесала волосы назад (слава Богу, что мама ее подстригла!), взяла солнечные очки и поспешила вниз.
Нора, сидя за кухонным столом, пила чай и решала кроссворд, как будто это было самое обыкновенное утро.
— Желаю приятно провести время, — бросила она, не поднимая головы.
— Пока.
Руби вышла из дома и сразу обратила внимание на запах роз и солоноватый привкус моря в воздухе. Раскаленные на солнце камни и высохшие водоросли создавали этот неповторимый аромат. Дин ждал ее у забора, рядом с ним стояли два велосипеда. Руби остановилась.
— Ты, очевидно, считаешь меня любительницей заниматься спортом до седьмого пота?
Дин протянул ей розовый велосипедный шлем с переводной картинкой куклы Барби. Руби скрестила руки на груди.
— Я не собираюсь этого делать!
Он улыбнулся:
— Что, слишком стара, чтобы ездить на велосипеде? Или форму потеряла?
Черт бы его побрал! Он знает, что она не устоит перед вызовом. Руби схватилась за руль и оседлала велосипед.
— Я не каталась с тех пор… — Она запнулась. — Давно не каталась.
Улыбка Дина угасла. Он тоже вспомнил тот день, когда Руби пригласила его на велосипедную прогулку и… разбила ему сердце. Она некоторое время смотрела на него, пытаясь понять, о чем он думает, но не смогла. Его мысли были от нее скрыты.
— Ладно, поехали, — сказала она наконец.
Дин двинулся первым. Руби хотелось смотреть на него или ехать с ним рядом, но она до смерти боялась, что пропашет носом гравий и в конце концов о ней расскажут на канале «Дискавери» в разделе дорожных катастроф.
В конце подъездной дороги Дин свернул и поехал в гору. Руби старалась не отставать. К тому времени как они достигли конца улицы, пот катился с нее градом и заливал глаза, мешая видеть. С таким же успехом она могла крутить педали под водой. А еще ей было жарко, очень-очень жарко.
Она бы с удовольствием пожаловалась, но так запыхалась, что не в состоянии была произнести даже короткое слово «стой», не говоря уже о «ты, задница!».
Руби чувствовала, что сердце уже сбивается с ритма, и в это время они свернули за угол.
Холм Левинджер.
Дальше они уже летели как на крыльях, мчались рядом по широкой двухполосной дороге. Мимо проносились золотистые пастбища, обсаженные яблонями. Дин откинулся назад, раскинул руки… И Руби словно перенеслась в прошлое. Им снова было по четырнадцать, вернулось то лето, когда они оба научились ездить без рук. Тогда каждая ссадина на колене была вроде нашивки за храбрость. Они вместе съезжали по этому холму, не прикасаясь к рулю, из приемника неслось «Нас ничто не остановит» в исполнении группы «Звездный корабль».
Холм стал более пологим, дорога делала длинный витой поворот и вела ко входу в юродской парк «Траут-Лейк».
Можно было догадаться, что он привезет ее именно сюда.
— Дин, так нечестно, — тихо сказала Руби, сомневаясь, что он ее слышит.
Но он услышал.
— Помнишь поговорку? В любви и на войне все средства хороши.
— И что же у нас?
— А это тебе решать. Вперед! Кто быстрее доберется до парка?
Не дожидаясь Руби, Дин поднажал на педали и покатил по бесконечной извивающейся улице, обсаженной деревьями. Здесь даже жарким летним утром было сумрачно и прохладно, па дороге лежали густые остроконечные тени.
Руби прибавила скорость, обогнала Дина и поехала первой. Он тихо засмеялся у нес за спиной, и Руби поняла, что они думают об одном и том же: о девчонке, которой она была когда-то. Бывало, она ни в чем не желала проигрывать, даже в этой гонке «до парка», где ставкой служил поп-корн.
Дорога обогнула огромную сосну Дугласа и вышла на яркий солнечный свет. Руби спрыгнула с велосипеда и прислонила его к деревянной стопке. Запирать его на замок не было необходимости. Пока Дин возился со своим велосипедом, Руби спустилась к озеру. Она успела забыть, как здесь красиво. Лазурно-голубая гладь, окруженная пышной зеленью, была забрана в гранит и имела форму сердца. Озеро питалось водопадом, вода падала с утеса через «губу великана» — плоский выступающий камень на самом верху — и разливалась по равнине, поднимая брызги.
Вокруг было полно детей, местных и приезжих, они играли на траве, с визгом плескались у самого берега.
Дин подошел к Руби:
— Хочешь взобраться наверх?
Она рассмеялась:
— Я уже взрослая. Оставим Водопадную тропу горным козам и подросткам, которым не терпится покурить марихуану или потрахаться.
— А я могу. — В словах Дина сквозил вызов.
Руби вздохнула:
— Ладно, веди.
Молча, бок о бок, они зашагали к западной части озера, лавируя между расположившимися там и сям любителями пикников, собаками, гоняющимися за летающими тарелками, и шумными детьми. Все это осталось позади, когда они достигли кромки леса. Голоса становились все тише, зато журчание и шум падающей воды — все громче.
Руби опять вспотела. Тропинка была очень узкой и каменистой. Извиваясь штопором, она шла вверх между деревьями и кустами ежевики, которые немилосердно царапали ее голые руки и ноги.
Наконец они добрались до вершины. Она представляла собой гранитную плиту размером с плавательный бассейн и плоскую, как подметка.
Серый камень был покрыт густым зеленым мхом, из которого выглядывали головки желтых диких цветов. Здесь ручей был не шире руки и тек по канавке, созданной водой за многие годы, чтобы потом с высоты двадцати футов рухнуть вниз, в озеро.
Руби вышла на опушку и заметила корзинку для пикника, стоящую на знакомом пледе в красную и черную клетку. Дин заботливо расстелил его на пятачке, где мох образовывал одеяло толщиной в несколько дюймов. Дин тронул ее за плечо:
— Пошли.
Они сели. Дин достал из корзинки термос и разлил холодный лимонад по двум стаканам.
Руби жадно допила до конца, потом поставила стакан и откинулась назад, опираясь на локти. Солнце светило ей в лицо.
— На этом месте ты впервые призналась, что собираешься стать комедийной актрисой.
— Правда? — Руби улыбнулась. — Я не помню.
— Ты сказала, что хочешь добиться славы.
— Этого я до сих пор хочу. А ты намеревался сделаться знаменитым фотографом. — Руби не смотрела на Дина.
— Было проще держаться на расстоянии и разговаривать о прошлом отстраненно, как два одноклассника, случайно встретившихся через много лет. — Не слишком похоже на твою нынешнюю работу помощника руководителя фирмы, правда?
— Да, но мне по-прежнему хочется стать фотографом. С радостью бы все бросил и начал сначала. Счастье не в деньгах, это точно.
— В устах человека, чья семья входит в список пятисот богатейших, звучит по меньшей мере забавно.
Руби гнала от себя мысль, что Дин несчастлив. Дин негромко рассмеялся:
— Вероятно.
Снова повисло молчание. Руби немного побаиваюсь того, что скажет Дин, поэтому заговорила первая:
— Вчера я навещала Эрика.
— Да, он мне рассказал. Для него это очень много значит.
Руби легла, подложив руки под голову. Вверху, в голубом небе, проплывало одинокое облачко.
Я жалею что мало общалась с ним раньше.
— Ты? — Дин невесело усмехнулся. — Я его брат, а мы не виделись с ним много лет.
Руби удивилась. Она перевернулась на бок, лицом к Дину, но он на нее не смотрел.
— Но в детстве вы были очень близки.
— Времена меняются, не так ли?
— Что произошло?
Дин уставился в небо:
— Кажется, у меня проблема: я плохо знаю людей, которых люблю. Я, наверное, подслеповат.
— Ты имеешь в виду то, что он оказался геем?
Наконец Дин повернулся к ней:
— Да, но не только.
Руби поняла подтекст и почувствовала, что время пришло. Когда-то, больше десяти лет назад, она поклялась себе, что, если судьба снова сведет ее с Дином, она скажет то. что действительно важно.
— Извини, Дин, я не хотела причинить тебе боль.
Дин тоже перекатился на бок и лег лицом к Руби.
— Не хотела причинить мне боль? О чем ты говоришь!
— Ты была для меня целым миром.
— Я это знала, просто… просто я тогда не могла быть чьим-то миром.
— После того как твоя мама ушла, я пытался о тебе заботиться, но это оказалось очень трудно. Ты все время искала повод для ссоры, а я твердил себе, что все уладится, что это пройдет и ты вернешься ко мне. И не переставал тебя любить.
Руби не знала, как объяснить Дину то, что она сама едва начала понимать.
— Видишь ли, ты верил в то, во что не верила я. По ночам, закрывая глаза, я представляла, как ты от меня уходишь. В кошмарных снах мне чудилось, будто я слышу твой голос, но нигде не могу тебя найти. Я не хотела дожидаться, пока ты меня разлюбишь и уйдешь.
— Почему ты решила, что я обязательно уйду?
— Полно, Дин, мы были детьми, но не дураками. Я не сомневалась, что рано или поздно ты поедешь учиться в какой-нибудь колледж, который нам не по средствам, и забудешь меня.
Их лица оказались очень близко, и Руби утонула бы в голубых глазах Дина — если бы позволила себе это.
— Поэтому ты бросила меня до того, как у меня появилась возможность бросить тебя.
Руби грустно улыбнулась:
— Примерно так. А теперь давай сменим тему. Все это было давно и уже не имеет никакою значения. Лучше расскажи, как ты живешь. Каково это — принадлежать к элите и быть самым завидным женихом?
— А если я скажу, что по-прежнему люблю тебя?
Руби ахнула:
— Не надо. Дин, не говори так…
Он обхватил ее голову ладонями и мягко повернул к себе, вынуждая посмотреть на него.
— А ты, Руби? Ты меня разлюбила?
Сначала она почувствовала его дыхание и только потом услышала вопрос. Ей хотелось ответить: «Конечно, мы же тогда были детьми», но когда она открыла рот, с губ вместо слов слетел тихий вздох. Это означало капитуляцию. Дин потерся губами о ее губы, ощущение, которое Руби испытала, было одновременно и новым, и хорошо знакомым. Она словно расплавилась и со стоном пробормотав его имя. Дин обнял ее за шею.
Так они еще никогда не целовались. Подростки ничего такого и представить не могут. Это был поцелуй двоих взрослых, которые слишком долю томились в одиночестве и только теперь осознали, что этот миг ниспослан им самим Богом и дар слишком дорог, чтобы им пренебрегать. На несколько коротких мгновений прошлое поблекло, как фотография, полежавшая на солнце.
Дин отстранился. Руби открыла глаза и увидела, что прошедшие годы прочертили морщины на его лице. Солнце, время, страдание — все это наложило свой отпечаток.
— Руби, я очень долго ждал второго шанса.
Если он скажет, что любит ее, она ему поверит и будет любить в ответ. Руби закрыла глаза, пытаясь побороть охватившую ее беспомощность. Как было бы хорошо, если бы она повзрослела и все, что она увидела и узнала за последние дни, изменило бы се в корне. Но это не так просто.
Страх быть обманутой сидел в Руби так глубоко, что, казалось, проник в душу. Она не могла через него переступить. Руби давно поняла, почему поэты сравнивают любовь с омутом. Полюбить — все равно что прыгнуть вниз головой без страховки, а она потеряла способность верить, что внизу ее кто-то поймает.
Она оттолкнула Дина:
— Я не могу. Ты требуешь от меня слишком многого… и слишком быстро. Ты всегда хотел слишком многого.
— Черт побери, Руби! — Она услышала в его голосе разочарование. — Ты что, вообще не повзрослела? Я больше не причиню тебе боль. — Дин дотронулся до ее щеки.
— Ах, Руби, мне больно даже просто смотреть на тебя.
— Никогда еще она не чувствовала себя так одиноко. Когда Дин ее поцеловал, ей на миг приоткрылся мир, который она до сих пор не могла себе представить, мир, где страсть является частью любви, но не самой важной частью. Мир, где поцелуй с подходящим мужчиной в подходящий момент способен заставить взрослую женщину плакать.
— Дин, я не могу дать тебе того, что ты хочешь. Во мне этого нет.
Он отвел волосы с ее лба и не сразу убрал руку, задержав пальцы на виске.
— Когда я был мальчишкой, ты меня прогнала. Мне давно не семнадцать, но мы оба знаем, что то, что существовало между нами, не кончилось. Думаю, оно никогда не кончится.
Глава 20
На обратном пули Дин шагал по тропинке позади Руби. Они не разговаривали, но лес был полон звуков. Наверху, в ветвях деревьев, щебетали птицы, слышался шум воды, трещали белки.
В парке Дин выбросил корзинку для пикника с нетронутой едой в мусорный контейнер, плед набросил на плечи и сел на велосипед. Он выглядел усталым.
Возле дома Бриджей он свернул с дороги на обочину и спрыгнул с велосипеда. Руби остановилась в нескольких футах впереди него, поставила велосипед на подножку, повернулась к Дину и нахмурилась:
— Думаю, здесь я попрощаюсь.
Ее голос чуть дрогнул, и это дало Дину надежду. Теперь Руби могла сколько угодно его отталкивать, он все равно знал правду. Дин прочел ее в глазах девушки, услышал в дрогнувшем голосе, почувствовал в поцелуе.
— До поры до временя.
— Дин, это был всего лишь поцелуй, не раздувай его до «Унесенных ветром».
Он шагнул к ней.
— Ты, наверное, путаешь меня с кем-то из своих голливудских дурачков.
Она невольно попятилась:
— Ч-что ты имеешь в виду?
Дин стоял достаточно близко. Он мог бы прикоснуться к Руби или даже поцеловать ее, но он не шелохнулся.
— Я ведь тебя знаю. Ты можешь сколько угодно притворяться, но этот поцелуй кое-что значил. Сегодня ночью мы будем вспоминать о нем, лежа каждый в своей постели.
Руби вспыхнула:
— Ты знал девочку-подростка больше десяти лет назад. Это еще не означает, что ты знаешь меня нынешнюю.
Дин улыбнулся. Будь Руби шестнадцать, она произносила бы те же слова.
— Может, ты и огородила свое сердце стеной, но само сердце осталось прежним. Где-то глубоко внутри тебя притаилась девочка, которую я однажды полюбил.
Он наконец коснулся ее щеки — мимолетная ласка. Ему хотелось большего, например, обнять ее, крепко прижать к себе и прошептать: «Я тебя люблю», но он знал, что не стоит слишком наседать на Руби. Во всяком случае, пока.
— Первые несколько лет после нашего расставания ты мне мерещилась, — тихо признался Дин. — Я сворачивал за угол, останавливался на светофоре или выходил из самолета, и мне вдруг казалось, что я вижу тебя. Я подбегал к женщине, трогал ее за плечо, и тут выяснялось, что я неловко улыбаюсь незнакомке. Представляешь, я до сих пор хожу по правой стороне тротуара, потому что тебе нравилось идти слева!
У Руби задрожали губы.
— Мне страшно.
— Девочка, которую я знал, ничего не боялась.
— Той девочки давным-давно нет.
— Но разве от нее ничего не осталось?
Руби долго молча смотрела на него и в конце концов отвернулась. Дин догадался, что она не ответит.
— Ладно, — вздохнул он, — в этом раунде я признаю себя побежденным.
Он сел на велосипед, намереваясь уехать.
В парке Дин выбросил корзинку для пикника с нетронутой едой в мусорный контейнер, плед набросил на плечи и сел на велосипед. Он выглядел усталым.
Возле дома Бриджей он свернул с дороги на обочину и спрыгнул с велосипеда. Руби остановилась в нескольких футах впереди него, поставила велосипед на подножку, повернулась к Дину и нахмурилась:
— Думаю, здесь я попрощаюсь.
Ее голос чуть дрогнул, и это дало Дину надежду. Теперь Руби могла сколько угодно его отталкивать, он все равно знал правду. Дин прочел ее в глазах девушки, услышал в дрогнувшем голосе, почувствовал в поцелуе.
— До поры до временя.
— Дин, это был всего лишь поцелуй, не раздувай его до «Унесенных ветром».
Он шагнул к ней.
— Ты, наверное, путаешь меня с кем-то из своих голливудских дурачков.
Она невольно попятилась:
— Ч-что ты имеешь в виду?
Дин стоял достаточно близко. Он мог бы прикоснуться к Руби или даже поцеловать ее, но он не шелохнулся.
— Я ведь тебя знаю. Ты можешь сколько угодно притворяться, но этот поцелуй кое-что значил. Сегодня ночью мы будем вспоминать о нем, лежа каждый в своей постели.
Руби вспыхнула:
— Ты знал девочку-подростка больше десяти лет назад. Это еще не означает, что ты знаешь меня нынешнюю.
Дин улыбнулся. Будь Руби шестнадцать, она произносила бы те же слова.
— Может, ты и огородила свое сердце стеной, но само сердце осталось прежним. Где-то глубоко внутри тебя притаилась девочка, которую я однажды полюбил.
Он наконец коснулся ее щеки — мимолетная ласка. Ему хотелось большего, например, обнять ее, крепко прижать к себе и прошептать: «Я тебя люблю», но он знал, что не стоит слишком наседать на Руби. Во всяком случае, пока.
— Первые несколько лет после нашего расставания ты мне мерещилась, — тихо признался Дин. — Я сворачивал за угол, останавливался на светофоре или выходил из самолета, и мне вдруг казалось, что я вижу тебя. Я подбегал к женщине, трогал ее за плечо, и тут выяснялось, что я неловко улыбаюсь незнакомке. Представляешь, я до сих пор хожу по правой стороне тротуара, потому что тебе нравилось идти слева!
У Руби задрожали губы.
— Мне страшно.
— Девочка, которую я знал, ничего не боялась.
— Той девочки давным-давно нет.
— Но разве от нее ничего не осталось?
Руби долго молча смотрела на него и в конце концов отвернулась. Дин догадался, что она не ответит.
— Ладно, — вздохнул он, — в этом раунде я признаю себя побежденным.
Он сел на велосипед, намереваясь уехать.