Страница:
– Куда едем, мистер? – снова спросил таксист.
Последняя явка находилась на четвертом, самом нижнем этаже парковки под Кеннеди-центром. Это было пустынное место, непрослушиваемое, с тремя или четырьмя непросматриваемыми подходами. Оно предназначалось для важных посетителей, чтобы им не приходилось сталкиваться с простыми смертными. Пол знал, что шесть лет назад, когда строили метро, был даже план провести туда туннель от станции Фогги-Боттом.
Чарди взглянул на часы. Была почти полночь.
– В Кеннеди-центр, – сказал он.
– Вы, наверное, ошиблись, мистер, – сказал таксист. – Уже темно. Все представления закончились. Там уже все закрыто.
– Думаю, я все равно туда поеду, если вы не против, – сказал Чарди.
Рукоять пистолета сквозь пиджак холодила кожу. Его собственное представление еще только начиналось.
"No Mo", – сообщила машина, "ничего больше".
Все.
Ланахан с беспокойством прокрутил вверх список, который уже просмотрел. Полная бессмыслица, случайные группы знаков.
Один из них что-то значил.
Дважды мимо проходили ответственные за безопасность и посматривали на него.
Майлз вглядывался в буквы. Они казались полной бессмыслицей. Он лихорадочно соображал.
Он попытался разбить слово «башмак» на трехбуквенные комбинации – пробовал и «баш», и «мак», и «бшм», и даже "бшк".
Ничего не подходило.
Он беспомощно смотрел на буквы.
"Давай думай, – подгонял он себя. – Френчи Шорт хотел, чтобы это нашли, чтобы это нашел Пол".
Майлз попытался сообразить, каким образом Френчи мог зашифровать название.
Тот отправлялся на задание, в котором ему предстояло предать своего самого старого друга, своего брата по сотне горячих точек. По каким-то причинам он считал, что должен это сделать; предложение было слишком заманчивым, чтобы от него отказаться. Френчи старел, боялся потерять работу, боялся остаться на обочине в пятьдесят лет, не имея на руках ни востребованной профессии, ни послужного списка, ничего. И поэтому он решился продать Чарди. Но отвращение и вина, должно быть, все же грызли его. Поэтому он решает подстраховаться. По крайней мере, Пол этого заслуживает. Он передает Чарди ключевую фразу, которая должна привести его сюда, в это кресло, в поисках этой директории.
Странный поступок, да? Или нет?
Чарди сказал лишь: "Так поступил бы каждый опытный агент".
Что он под этим подразумевал?
И тут Ланахан понял что: знание, что он оставил дома сообщение для Пола, в случае провала очень помогло бы. Полу? Да нет. Френчи. Оно помогло бы ему умереть спокойно.
Теперь Ланахан понимал ход мыслей Френчи. Это был способ встретить пулю в некотором подобии душевного спокойствия.
Он хочет, чтобы ты нашел ее! Он хочет, чтобы ты нашел ее!
Его глаза вглядывались в буквы.
Внутри у него все звенело от напряжения. Хотелось куда-то идти, бежать. Эх, водички бы сейчас.
Башмак… Интересно, Френчи и тут продолжит эксплуатировать уловку с башмаком? Она ведь уже довольно далеко его завела, так? Или решит переключиться на что-то другое?
Думай, думай!
Френчи хотел, чтобы ее нашли. Много лет назад Френчи Шорт, больной от горя из-за того, что ему вот-вот предстояло совершить, возможно, сам не понимая всего до конца, оставил для Чарди последний подарок, свое искупление.
Интересно, Френчи был католиком? Понятие вины у него было определенно католическое, слепое и жестокое, – и острая потребность исповедоваться.
Ланахан был исповедником Френчи. Он сидел в темной кабинке и слушал признание через экран.
Прости меня, Майлз, ибо я грешил.
Покайся, сын мой. Признайся в своих грехах.
Да, святой отец, я сто раз прочитаю молитву.
Нет. Открой нам свои секреты. Самые потаенные, самые мрачные свои секреты.
Ланахан отбросил эти мысли. Он не священник. Он бывший компьютерный аналитик, который обманом пробрался в «яму» и пытается вычислить предателя.
"Может быть, это мне нужно сто раз прочитать молитву?" – подумал он, потому что ничего иного в голову просто не приходило.
Он смотрел на коды.
Френчи хочет, чтобы Пол что-то увидел. Френчи задумал все с таким расчетом, чтобы Пол взглянул на список букв и что-то там увидел. Но что? Слов среди них не было, потому что, если бы там были слова, их мог бы прочесть кто угодно, а послание предназначалось только Полу.
Что в Поле такого неповторимого? Что может дать Чарди преимущество при просмотре этого списка кодов? Что такого может увидеть Чарди, чего не увидит никто другой?
Он чувствовал, что подобрался совсем близко. Ланахан откинулся на спинку стула и попытался сосредоточиться на личности Чарди.
Чарди, герой, ковбой из отдела спецопераций, доставляющий оружие и снаряжение во все самые горячие точки мира. Чарди, атлет, без промаха забивающий мяч в баскетбольное кольцо из любого положения. Чарди, глупец, обманутый и безжалостно использованный женщиной. Чарди, неудавшийся самоубийца с тягой к саморазрушению. Чарди, чикагский мальчишка, росший на тех же самых улицах, что и Майлз, ходивший в те же самые приходские школы, посещавший те же самые церкви. Чарди, ирландец, мрачный, угрюмый и неприветливый. Чарди…
И тут до Майлза дошло.
Но этот миг миновал. И все равно ему было почти физически дурно от страха, как будто он попал в проклятое место. Назад вернуться он не мог, вперед идти боялся. Рубаха взмокла от липкого пота, воздух проникал в легкие с огромным трудом. В конце концов он вошел в последнюю дверь.
Френчи, ты голова! Неважно, что ты сделал, Френчи, неважно, в кого превратила тебя твоя слабость, никто не сможет отрицать, что ты голова.
Что такого может увидеть Чарди, чего не увидит никто другой?
Чарди увидит венгерский язык. Он ведь наполовину венгр, его вырастил сумасшедший папаша, обанкротившийся венгерский врач, яростный антикоммунист, владелец крохотной двухкомнатной квартирки на севере Чикаго.
Ланахан быстро закрыл директорию. Потом оглянулся назад, на длинные ряды отсеков в темноте. Наконец он заметил свободную машину другой системы. Он поднялся и пошел по темному залу к ней. Он слышал, как выстукивают по клавишам другие операторы, приросшие каждый к своей машине, ведущие каждый свою маленькую войну.
Майлз уселся за пустой терминал, подсоединенный к другому компьютеру, и быстро напечатал:
"Fe Lan".
Перед ним появилась языковая директория. Он прокручивал список вниз, пока не добрался до обозначения «HUNG» – венгерский.
"Fe Hung", – отдал он команду.
На экране появился краткий глоссарий венгерских слов и выражений, хранящийся в памяти машины на случай, если какой-нибудь аналитик, не знающий языка, наткнется на венгерское слово, требующее срочного перевода. Ланахан быстро проглядел его и отключил машину.
Он вернулся за свой терминал. Почему у него такое чувство, будто за ним наблюдают?
Он уже совсем близко, только бы его обман не раскрыли еще минуты две-три…
Он вызвал директорию «МАК» и снова просмотрел коды.
"Fe Egy", – приказал Майлз.
Высветилась еще одна директория.
Ланахан пробежал ее глазами, пока не наткнулся на нужный код.
"Fe Ketto", – напечатал он.
Вызвать вторую.
Еще одна директория.
"Fe Harom".
Еще одна.
"Fe Negy".
И еще.
"Fe ОТ".
Один, два, три, четыре, пять. Он сейчас находился в пятой. Когда это кончится? Он находился внутри директории, которая находилась внутри директории, которая находилась внутри директории, которая находилась внутри директории, которая находилась внутри директории. Что это, кодовая лента Мебиуса, кодовый рисунок Эшера, который будет продолжаться и продолжаться, хитрый и запутанный?
Экран опустел.
Машина безмолвно смотрела на него невыразительным зеленым глазом.
Тянулись секунды. Неужели ничего не получилось? Он понимал, что у него нет времени начинать все заново.
Пустой экран словно насмехался над Майлзом.
Потом по нему поползло длинное сообщение:
"Этот материал появится на вашем экране только в том случае, если проводится его целенаправленный поиск. Ему будут присвоены метки отслеживания уровня прохождения, код приоритета «а» (высший), категория «с» (постоянная единица). Он не может быть уничтожен или изменен. Вывод начнется после введения шестибуквенного кода.
Введите шестибуквенный код".
За все то время, что Майлз провел перед экраном, он ни разу не видел ничего похожего на это сообщение. Метки отслеживания уровня прохождения? Это еще что за абракадабра? Код приоритета? Код категории?
Но он понимал, что нащупал основную жилу.
"Введите шестибуквенный код".
Он уставился на надпись. Еще одна преграда, последняя.
Да уж, Френчи, ты надежно спрятал свой секрет. Да, френчи, ты, похоже, был светлая голова. Столько лет спустя Майлз пытался прорваться навстречу Френчи Шорту, умнице Френчи. Он спрятал свой секрет так глубоко, так надежно; и вот теперь оставалось всего одно, самое последнее препятствие.
"Введите шестибуквенный код".
Ох, Френчи.
Майлз гипнотизировал их взглядом. Шесть букв, отделявшие его от Френчи.
Он попытался собраться с мыслями.
Ну что, все-таки "башмак"?
Он напечатал:
"Fe Башмак".
Его палец коснулся клавиши ввода команды, но так и не нажали ее.
"Жми", – приказал себе Ланахан.
Но он не мог нажать.
Если он ошибся, вся цепочка будет потеряна и ему придется начинать с самого начала, с «МАКа». Придется снова проходить через все уровни. Кроме того, предположим – это было хорошее предположение, – предположим, что в систему встроен какой-то механизм тревожного оповещения. То есть если кто-то попытается проникнуть на этот последний уровень и продемонстрирует нерешительность, неловкость, неуверенность, машина по этим признакам опознает взломщика. Прямолинейность машин была всем известна: они не обладали ни воображением, ни способностью сочувствовать; их этика была бесчувственно двоичной. Машина заложила бы этого кого-то.
Майлз понимал, что она выдаст его, если он ошибется.
Эта уверенность почти парализовала Майлза. Внезапно его охватила ненависть к компьютеру. Он смотрел на экран, и ему было страшно.
"Введите шестибуквенный код".
– Мистер Ланахан?
Он испуганно вскинул глаза.
Над ним стоял Блюштейн.
– Как у вас дела?
– Э-э… гм… все в порядке. Хотя… удивительно, как быстро забываются все навыки.
– Боюсь, нам скоро придется снять этот диск. Другие компьютеры перегружены, а сверху все подкидывают и подкидывают работы. Нам нужна память. Вы же сами понимаете.
– Ясно, – сказал Майлз.
– Нет, я не пытаюсь строить из себя начальника, просто…
– Конечно.
"Давай, маленький святоша, – сказал себе Ланахан. – Давай, ты, вонючий прыщавый подлиза. Сделай что-нибудь! Скажи что-нибудь!"
– Еще минуточку, ладно, Майк? Я уже закругляюсь.
– Майлз, люди ждут, и…
– Я буду перед тобой в долгу. Я всегда отдаю свои долги. Я могу тебе помочь. Неплохо помочь. Понимаешь, о чем я? Я могу помочь тебе пробиться наверх. Прикрой меня.
– Майлз, я просто не могу. Я и так пошел вам навстречу и…
– Майк, позволь кое-что тебе сказать. Я очень благодарен тебе за то, что ты для меня сделал. Честное слово. Ты славный парень. Я не доставлю тебе никаких хлопот.
– Спасибо, Майлз. Я очень благодарен вам за понима…
– А в понедельник я первым делом отправлюсь к твоему шефу и скажу ему, что ты нарушил правила доступа, Майк.
Ланахан безмятежно улыбнулся Блюштейну.
– Форма двенадцать, Майк. Я здесь без формы двенадцать. Ты можешь схлопотать большие…
– Черт бы тебя побрал. Ах ты маленький…
– Не стой у меня над душой, жидовская морда. Не стой у меня над душой, твою мать, и будет тебе твоя карьера. Или можешь начинать собираться в Сибирь.
Ланахан бросил на Блюштейна полный самодовольного торжества взгляд. Майлз мог вести себя по-настоящему низко – он был на это способен, – и у него на глазах высокий юнец дрогнул под напором.
– Еще пять минут, Майлз. Черт бы тебя побрал. Говорили ведь, что ты сволочь!
Он рванул в темноту.
Майлз снова уткнулся в экран. Сообщение никуда не делось.
"Введите шестибуквенный код".
Френчи, сукин ты сын. Старый козел.
Старина Френчи. Умный старина Френчи.
А потом пришло озарение, словно из ниоткуда.
"Fe Ковбой".
Этот подземный гараж ничем не отличался от любого другого такого же гаража в любом другом месте Америки.
Его глаза обежали все ряды и проходы между ними и не заметили следов человеческого присутствия. Но в любом из тысячи темных закоулков, во мраке, в вентиляционных отверстиях, в трубах, в лестничных колодцах мог скрываться человек.
Страх Данцига вновь расцвел пышным цветом – экзотическая, льдисто-голубая орхидея в груди. Похоже, таково было свойство его желудочно-кишечного тракта, подкашивающее и ослабляющее все системы организма изнутри. Его замутило, к горлу подступила желчь. Сердце стучало о ребра. Он хватал ртом воздух, отравленный застоялыми выхлопными газами. Данциг попытался взять себя в руки. Лучше бы у него не было нужды проявлять храбрость.
Первая теория современного государственного управления – самая элементарная, которая никогда и нигде не была опубликована, – утверждала, что ты платишь другим, чтобы они проявляли храбрость вместо тебя. Специально для подобных надобностей существовала определенная категория людей. И вот пожалуйста, заместители кончились, и Данциг сам должен выйти на арену.
"Я не храбрец, храбрецов считанные единицы". Солдаты интуитивно ощущают это, как будто нюхом чуют. Гражданские презрительно усмехаются: мол, трус. А в его случае подтекст еще и таков: еврей. Жид. Они избранные: их удел – мужество. Они держатся особняком, надменные, бессердечные. Он видел это выражение в их глазах, и в глазах Чарди тоже; он угадывал его в глазах неевреев уже полвека.
Данциг переступил порог и услышал, как пневматическая система с шипением закрыла за ним дверь и за спиной что-то щелкнуло. Замок?
Он сделал шаг вперед. Звук его шагов заметался под низким потолком.
– Чарди? Я здесь, мистер Чарди, – позвал он.
"Ты должен подобраться вплотную", – велели они.
Он начал подбираться ближе. Это было несложно. Толстяк был очень напуган и все звал Чарди, так что можно было держаться в тени и слушать, как голос становится все громче и громче. Курд начал отсчет. Он собирался досчитать до сотни.
Глава 55
Последняя явка находилась на четвертом, самом нижнем этаже парковки под Кеннеди-центром. Это было пустынное место, непрослушиваемое, с тремя или четырьмя непросматриваемыми подходами. Оно предназначалось для важных посетителей, чтобы им не приходилось сталкиваться с простыми смертными. Пол знал, что шесть лет назад, когда строили метро, был даже план провести туда туннель от станции Фогги-Боттом.
Чарди взглянул на часы. Была почти полночь.
– В Кеннеди-центр, – сказал он.
– Вы, наверное, ошиблись, мистер, – сказал таксист. – Уже темно. Все представления закончились. Там уже все закрыто.
– Думаю, я все равно туда поеду, если вы не против, – сказал Чарди.
Рукоять пистолета сквозь пиджак холодила кожу. Его собственное представление еще только начиналось.
* * *
Директория оказалась недлинной. Коды зеленой пеленой мелькали у Майлза перед глазами. Внезапно мелькание прекратилось."No Mo", – сообщила машина, "ничего больше".
Все.
Ланахан с беспокойством прокрутил вверх список, который уже просмотрел. Полная бессмыслица, случайные группы знаков.
АБР………2395873Коды, всюду коды, буквы и цифры, что-то около пятидесяти в общей сложности. Можно было бы вызвать каждый и посмотреть, что там внутри, но на это уйдут часы.
ТЫВ………3478230
Один из них что-то значил.
Дважды мимо проходили ответственные за безопасность и посматривали на него.
Майлз вглядывался в буквы. Они казались полной бессмыслицей. Он лихорадочно соображал.
Он попытался разбить слово «башмак» на трехбуквенные комбинации – пробовал и «баш», и «мак», и «бшм», и даже "бшк".
Ничего не подходило.
Он беспомощно смотрел на буквы.
"Давай думай, – подгонял он себя. – Френчи Шорт хотел, чтобы это нашли, чтобы это нашел Пол".
Майлз попытался сообразить, каким образом Френчи мог зашифровать название.
Тот отправлялся на задание, в котором ему предстояло предать своего самого старого друга, своего брата по сотне горячих точек. По каким-то причинам он считал, что должен это сделать; предложение было слишком заманчивым, чтобы от него отказаться. Френчи старел, боялся потерять работу, боялся остаться на обочине в пятьдесят лет, не имея на руках ни востребованной профессии, ни послужного списка, ничего. И поэтому он решился продать Чарди. Но отвращение и вина, должно быть, все же грызли его. Поэтому он решает подстраховаться. По крайней мере, Пол этого заслуживает. Он передает Чарди ключевую фразу, которая должна привести его сюда, в это кресло, в поисках этой директории.
Странный поступок, да? Или нет?
Чарди сказал лишь: "Так поступил бы каждый опытный агент".
Что он под этим подразумевал?
И тут Ланахан понял что: знание, что он оставил дома сообщение для Пола, в случае провала очень помогло бы. Полу? Да нет. Френчи. Оно помогло бы ему умереть спокойно.
Теперь Ланахан понимал ход мыслей Френчи. Это был способ встретить пулю в некотором подобии душевного спокойствия.
Он хочет, чтобы ты нашел ее! Он хочет, чтобы ты нашел ее!
Его глаза вглядывались в буквы.
БДЫ………578309"Давай, – подгонял себя Майлз, – давай!"
БББ………580093
РЕК………230958
Внутри у него все звенело от напряжения. Хотелось куда-то идти, бежать. Эх, водички бы сейчас.
Башмак… Интересно, Френчи и тут продолжит эксплуатировать уловку с башмаком? Она ведь уже довольно далеко его завела, так? Или решит переключиться на что-то другое?
Думай, думай!
Френчи хотел, чтобы ее нашли. Много лет назад Френчи Шорт, больной от горя из-за того, что ему вот-вот предстояло совершить, возможно, сам не понимая всего до конца, оставил для Чарди последний подарок, свое искупление.
Интересно, Френчи был католиком? Понятие вины у него было определенно католическое, слепое и жестокое, – и острая потребность исповедоваться.
Ланахан был исповедником Френчи. Он сидел в темной кабинке и слушал признание через экран.
Прости меня, Майлз, ибо я грешил.
Покайся, сын мой. Признайся в своих грехах.
Да, святой отец, я сто раз прочитаю молитву.
Нет. Открой нам свои секреты. Самые потаенные, самые мрачные свои секреты.
Ланахан отбросил эти мысли. Он не священник. Он бывший компьютерный аналитик, который обманом пробрался в «яму» и пытается вычислить предателя.
"Может быть, это мне нужно сто раз прочитать молитву?" – подумал он, потому что ничего иного в голову просто не приходило.
Он смотрел на коды.
Френчи хочет, чтобы Пол что-то увидел. Френчи задумал все с таким расчетом, чтобы Пол взглянул на список букв и что-то там увидел. Но что? Слов среди них не было, потому что, если бы там были слова, их мог бы прочесть кто угодно, а послание предназначалось только Полу.
Что в Поле такого неповторимого? Что может дать Чарди преимущество при просмотре этого списка кодов? Что такого может увидеть Чарди, чего не увидит никто другой?
Он чувствовал, что подобрался совсем близко. Ланахан откинулся на спинку стула и попытался сосредоточиться на личности Чарди.
Чарди, герой, ковбой из отдела спецопераций, доставляющий оружие и снаряжение во все самые горячие точки мира. Чарди, атлет, без промаха забивающий мяч в баскетбольное кольцо из любого положения. Чарди, глупец, обманутый и безжалостно использованный женщиной. Чарди, неудавшийся самоубийца с тягой к саморазрушению. Чарди, чикагский мальчишка, росший на тех же самых улицах, что и Майлз, ходивший в те же самые приходские школы, посещавший те же самые церкви. Чарди, ирландец, мрачный, угрюмый и неприветливый. Чарди…
И тут до Майлза дошло.
* * *
Данциг стоял у подножия лестницы. Он открыл дверь, заглянул внутрь крытой стоянки и внезапно задохнулся от подступившей неуверенности. Словно чудовищная тяжесть обрушилась на него; он не мог дышать, и на миг ему показалось, что у него вот-вот начнется сердечный приступ.Но этот миг миновал. И все равно ему было почти физически дурно от страха, как будто он попал в проклятое место. Назад вернуться он не мог, вперед идти боялся. Рубаха взмокла от липкого пота, воздух проникал в легкие с огромным трудом. В конце концов он вошел в последнюю дверь.
* * *
Это оказалось так просто.Френчи, ты голова! Неважно, что ты сделал, Френчи, неважно, в кого превратила тебя твоя слабость, никто не сможет отрицать, что ты голова.
Что такого может увидеть Чарди, чего не увидит никто другой?
Чарди увидит венгерский язык. Он ведь наполовину венгр, его вырастил сумасшедший папаша, обанкротившийся венгерский врач, яростный антикоммунист, владелец крохотной двухкомнатной квартирки на севере Чикаго.
Ланахан быстро закрыл директорию. Потом оглянулся назад, на длинные ряды отсеков в темноте. Наконец он заметил свободную машину другой системы. Он поднялся и пошел по темному залу к ней. Он слышал, как выстукивают по клавишам другие операторы, приросшие каждый к своей машине, ведущие каждый свою маленькую войну.
Майлз уселся за пустой терминал, подсоединенный к другому компьютеру, и быстро напечатал:
"Fe Lan".
Перед ним появилась языковая директория. Он прокручивал список вниз, пока не добрался до обозначения «HUNG» – венгерский.
"Fe Hung", – отдал он команду.
На экране появился краткий глоссарий венгерских слов и выражений, хранящийся в памяти машины на случай, если какой-нибудь аналитик, не знающий языка, наткнется на венгерское слово, требующее срочного перевода. Ланахан быстро проглядел его и отключил машину.
Он вернулся за свой терминал. Почему у него такое чувство, будто за ним наблюдают?
Он уже совсем близко, только бы его обман не раскрыли еще минуты две-три…
Он вызвал директорию «МАК» и снова просмотрел коды.
"Fe Egy", – приказал Майлз.
Высветилась еще одна директория.
Ланахан пробежал ее глазами, пока не наткнулся на нужный код.
"Fe Ketto", – напечатал он.
Вызвать вторую.
Еще одна директория.
"Fe Harom".
Еще одна.
"Fe Negy".
И еще.
"Fe ОТ".
Один, два, три, четыре, пять. Он сейчас находился в пятой. Когда это кончится? Он находился внутри директории, которая находилась внутри директории, которая находилась внутри директории, которая находилась внутри директории, которая находилась внутри директории. Что это, кодовая лента Мебиуса, кодовый рисунок Эшера, который будет продолжаться и продолжаться, хитрый и запутанный?
Экран опустел.
Машина безмолвно смотрела на него невыразительным зеленым глазом.
Тянулись секунды. Неужели ничего не получилось? Он понимал, что у него нет времени начинать все заново.
Пустой экран словно насмехался над Майлзом.
Потом по нему поползло длинное сообщение:
"Этот материал появится на вашем экране только в том случае, если проводится его целенаправленный поиск. Ему будут присвоены метки отслеживания уровня прохождения, код приоритета «а» (высший), категория «с» (постоянная единица). Он не может быть уничтожен или изменен. Вывод начнется после введения шестибуквенного кода.
Введите шестибуквенный код".
За все то время, что Майлз провел перед экраном, он ни разу не видел ничего похожего на это сообщение. Метки отслеживания уровня прохождения? Это еще что за абракадабра? Код приоритета? Код категории?
Но он понимал, что нащупал основную жилу.
"Введите шестибуквенный код".
Он уставился на надпись. Еще одна преграда, последняя.
Да уж, Френчи, ты надежно спрятал свой секрет. Да, френчи, ты, похоже, был светлая голова. Столько лет спустя Майлз пытался прорваться навстречу Френчи Шорту, умнице Френчи. Он спрятал свой секрет так глубоко, так надежно; и вот теперь оставалось всего одно, самое последнее препятствие.
"Введите шестибуквенный код".
Ох, Френчи.
Майлз гипнотизировал их взглядом. Шесть букв, отделявшие его от Френчи.
Он попытался собраться с мыслями.
Ну что, все-таки "башмак"?
Он напечатал:
"Fe Башмак".
Его палец коснулся клавиши ввода команды, но так и не нажали ее.
"Жми", – приказал себе Ланахан.
Но он не мог нажать.
Если он ошибся, вся цепочка будет потеряна и ему придется начинать с самого начала, с «МАКа». Придется снова проходить через все уровни. Кроме того, предположим – это было хорошее предположение, – предположим, что в систему встроен какой-то механизм тревожного оповещения. То есть если кто-то попытается проникнуть на этот последний уровень и продемонстрирует нерешительность, неловкость, неуверенность, машина по этим признакам опознает взломщика. Прямолинейность машин была всем известна: они не обладали ни воображением, ни способностью сочувствовать; их этика была бесчувственно двоичной. Машина заложила бы этого кого-то.
Майлз понимал, что она выдаст его, если он ошибется.
Эта уверенность почти парализовала Майлза. Внезапно его охватила ненависть к компьютеру. Он смотрел на экран, и ему было страшно.
"Введите шестибуквенный код".
– Мистер Ланахан?
Он испуганно вскинул глаза.
Над ним стоял Блюштейн.
– Как у вас дела?
– Э-э… гм… все в порядке. Хотя… удивительно, как быстро забываются все навыки.
– Боюсь, нам скоро придется снять этот диск. Другие компьютеры перегружены, а сверху все подкидывают и подкидывают работы. Нам нужна память. Вы же сами понимаете.
– Ясно, – сказал Майлз.
– Нет, я не пытаюсь строить из себя начальника, просто…
– Конечно.
"Давай, маленький святоша, – сказал себе Ланахан. – Давай, ты, вонючий прыщавый подлиза. Сделай что-нибудь! Скажи что-нибудь!"
– Еще минуточку, ладно, Майк? Я уже закругляюсь.
– Майлз, люди ждут, и…
– Я буду перед тобой в долгу. Я всегда отдаю свои долги. Я могу тебе помочь. Неплохо помочь. Понимаешь, о чем я? Я могу помочь тебе пробиться наверх. Прикрой меня.
– Майлз, я просто не могу. Я и так пошел вам навстречу и…
– Майк, позволь кое-что тебе сказать. Я очень благодарен тебе за то, что ты для меня сделал. Честное слово. Ты славный парень. Я не доставлю тебе никаких хлопот.
– Спасибо, Майлз. Я очень благодарен вам за понима…
– А в понедельник я первым делом отправлюсь к твоему шефу и скажу ему, что ты нарушил правила доступа, Майк.
Ланахан безмятежно улыбнулся Блюштейну.
– Форма двенадцать, Майк. Я здесь без формы двенадцать. Ты можешь схлопотать большие…
– Черт бы тебя побрал. Ах ты маленький…
– Не стой у меня над душой, жидовская морда. Не стой у меня над душой, твою мать, и будет тебе твоя карьера. Или можешь начинать собираться в Сибирь.
Ланахан бросил на Блюштейна полный самодовольного торжества взгляд. Майлз мог вести себя по-настоящему низко – он был на это способен, – и у него на глазах высокий юнец дрогнул под напором.
– Еще пять минут, Майлз. Черт бы тебя побрал. Говорили ведь, что ты сволочь!
Он рванул в темноту.
Майлз снова уткнулся в экран. Сообщение никуда не делось.
"Введите шестибуквенный код".
Френчи, сукин ты сын. Старый козел.
Старина Френчи. Умный старина Френчи.
А потом пришло озарение, словно из ниоткуда.
"Fe Ковбой".
* * *
Его взгляду открылся лес колонн и безмерное неуютное пространство под низким потолком. Все это походило на творение художника-абстракциониста, бескрайний лабиринт без конца и начала. Туннели, отсеки, путаница переходов в сумеречном подземном просторе. На каждой четвертой или пятой колонне светилась стрелка с оранжевой надписью «Выход». Чей воспаленный разум породил это место? Борхеса? Кафки? Беккета? Нет, конечно нет.Этот подземный гараж ничем не отличался от любого другого такого же гаража в любом другом месте Америки.
Его глаза обежали все ряды и проходы между ними и не заметили следов человеческого присутствия. Но в любом из тысячи темных закоулков, во мраке, в вентиляционных отверстиях, в трубах, в лестничных колодцах мог скрываться человек.
Страх Данцига вновь расцвел пышным цветом – экзотическая, льдисто-голубая орхидея в груди. Похоже, таково было свойство его желудочно-кишечного тракта, подкашивающее и ослабляющее все системы организма изнутри. Его замутило, к горлу подступила желчь. Сердце стучало о ребра. Он хватал ртом воздух, отравленный застоялыми выхлопными газами. Данциг попытался взять себя в руки. Лучше бы у него не было нужды проявлять храбрость.
Первая теория современного государственного управления – самая элементарная, которая никогда и нигде не была опубликована, – утверждала, что ты платишь другим, чтобы они проявляли храбрость вместо тебя. Специально для подобных надобностей существовала определенная категория людей. И вот пожалуйста, заместители кончились, и Данциг сам должен выйти на арену.
"Я не храбрец, храбрецов считанные единицы". Солдаты интуитивно ощущают это, как будто нюхом чуют. Гражданские презрительно усмехаются: мол, трус. А в его случае подтекст еще и таков: еврей. Жид. Они избранные: их удел – мужество. Они держатся особняком, надменные, бессердечные. Он видел это выражение в их глазах, и в глазах Чарди тоже; он угадывал его в глазах неевреев уже полвека.
Данциг переступил порог и услышал, как пневматическая система с шипением закрыла за ним дверь и за спиной что-то щелкнуло. Замок?
Он сделал шаг вперед. Звук его шагов заметался под низким потолком.
– Чарди? Я здесь, мистер Чарди, – позвал он.
* * *
Улу Бег видел его. Их разделяло ярдов примерно сто, плюс еще десяток колонн – слишком большое расстояние для пистолетного патрона, которыми стрелял "скорпион"."Ты должен подобраться вплотную", – велели они.
Он начал подбираться ближе. Это было несложно. Толстяк был очень напуган и все звал Чарди, так что можно было держаться в тени и слушать, как голос становится все громче и громче. Курд начал отсчет. Он собирался досчитать до сотни.
Глава 55
По экрану поползли ряды значков.
Номера.
Ланахан нажал кнопку прокрутки, и цифры поползли вверх. Вздымающаяся волна чисел, исчезающая за верхним краем экрана.
Он жал на кнопку, пока цифры не перестали двигаться.
"МО", – выдала машина, "дальше".
Ланахан дал команду продолжить вывод.
"Fe Mo".
Давайте, дальше, дальше. «Мо». Давайте мне "Мо".
Он погрузился в море зеленых цифр.
Его так и тянуло задержать дыхание. Он словно с головой нырнул в математику.
"Я что, схожу с ума?"
Морские образы продолжали занимать его воображения, пока на экране мелькала зеленая рябь, и ему пришлось отдавать команду "Fe Mo" еще три раза.
А потом машина начала "подвисать".
Числа лениво ползли по экрану. Система явно собиралась «упасть». Вот-вот загорится сигнальная лампочка, высоко на стене: просим прощения, электронный мозг временно вышел из строя. И тогда для Ланахана все будет кончено: теперь дорога сюда заказана ему навсегда.
Пошевеливайтесь, сволочи, пошевеливайтесь, давайте, черт бы вас побрал.
Палец на кнопке прокрутки побелел и затек от напряжения. Цифры поползли еще медленнее. Они тащились так вяло, что ему хотелось умереть. Никогда ему не справиться с этим.
"No Mo".
Конечная остановка. Морское дно. Он проник очень, очень глубоко, но так ничего и не нашел.
Постойте-ка… Он забрался слишком далеко. И пропустил одну строчку, последнюю снизу.
784092731……Бшмк.
Башмак подошел.
Майлз опустошенно уставился ва экран Его заколотило.
"Fe", – набрал он инструкцию и нажал кнопку ввода.
Экран опустел.
Ожидание, казалось, тянется целую вечность. Неужели не получилось? Неужели он напортачил, запорол все? Может, уже оповещена служба безопасности? Но все было тихо. Впрочем, нет. Ему так показалось, потому что он тяжело дышал. Вымотался. Но теперь, сосредоточившись, он слышал, как барабанят по клавишам своих терминалов другие операторы, слышал гудение их вентиляторов. Никто даже не шелохнулся.
Внизу экрана возникли слова, сначала заголовок, потом само сообщение.
"ПОЛ, СТАРИК, – писал Френчи Шорт, уже семь лет как мертвец. – Я СОБИРАЮСЬ СДАТЬ ТЕБЯ РУССКИМ. ВПРОЧЕМ, ЕСЛИ ТЫ ЧИТАЕШЬ ЭТИ СЛОВА, ЗНАЧИТ, ТЫ УЖЕ ВСЕ ЗНАЕШЬ, ПОТОМУ ЧТО Я МЕРТВ, А ТЫ ВЕРНУЛСЯ И ПЫТАЕШЬСЯ СЛОЖИТЬ ГОЛОВОЛОМКУ".
"ПОЛ, – продолжал Френчи (Майлз так и видел, как он склоняется над терминалом и печатает, торопливо, лихорадочно, глядя, как его слова ползут по экрану; ему страшно, он почти трясется от страха, ведь его в любую минут могут застукать), – ОН ПРЕДЛОЖИЛ МНЕ СДЕЛКУ. ОБЕЩАЕТ ЗОЛОТЫЕ ГОРЫ. ПОЛОЖЕНИЕ. БЕЗОПАСНОСТЬ. ХОРОШУЮ ЖИЗНЬ. ПОЛ, Я ТАК УСТАЛ, А ОНИ СОБИРАЮТСЯ ИЗБАВИТЬСЯ ОТ МЕНЯ. Я ИСПОЛНЯЮ ЭТО ЗАДАНИЕ И МОГУ БЫТЬ СВОБОДЕН.
ПОЛ, ОН ДАЖЕ УТВЕРЖДАЕТ, ЧТО ТАК БУДЕТ ЛУЧШЕ. ЛУЧШЕ ДЛЯ УПРАВЛЕНИЯ, ЛУЧШЕ ДЛЯ НЕГО, ЛУЧШЕ ДЛЯ МЕНЯ. О ТЕБЕ ОН НИЧЕГО НЕ СКАЗАЛ. ОН ГОВОРИТ, ЧТО ВРЕМЯ КОВБОЕВ ПРОШЛО".
Майлз дочитал сообщение до конца и узнал, кто и зачем приказал Френчи Шорту развалить операцию "Саладин II".
Он поднялся и очистил экран, отослав сообщение Френчи обратно в безмятежные глубины компьютерной памяти, где им предстояло покоиться до скончания века. Теперь следовало связаться с Чарди – и быстро.
У него екнуло сердце.
– Чарди! Чарди, я тут!
Он бросился бежать мимо колонн, сквозь мрак – в никуда.
– Чарди! Чарди! Где вы, Чарди?
Громогласное эхо раскатилось по стоянке и вернулось к нему. Данциг часто и тяжело дышал. Колонны раскалывали вид на сотню причудливых ракурсов, и каждый включал в себя стену, далекий кабельный короб, пандус, тень. Но ничего похожего на человеческую фигуру видно не было. В воздухе стоял едкий тошнотворный запах бензиновой гари, от которого, казалось, саднило кожу. Данцигу не хватало кислорода.
– Чарди! Чарди!
И тут он заметил, как какая-то фигура чуть показалась – замерла – юркнула обратно в тень.
В это мгновение он осознал масштаб ловушки, в которую его заманили. Его охватила безумная ненависть – желание убивать. Убивать голыми руками. Но кого? Он не знал. Потом нахлынул ужас. Кромешный, почти смертельный. А следом за ним такая жалость к себе, что от нее перехватило горло. Он столько всего не успел сделать, отдать, вложить. Если бы только он мог рассказать этому человеку, заставить его понять, убедить его.
Но Улу Бег уже полностью вышел из тени. Он был в джинсах, светловолосый, высокий и такой… сильный. Данциг не мог подобрать иного слова.
Курд смотрел на него. В руке он держал пистолет.
Данциг бросился бежать. Он бешено заметался между колоннами, выскочил на открытое пространство, в раскаленный воздух.
– Помогите! – закричал он.
Он оглянулся и никого не увидел, но знал, что его преследователь позади. Мир впереди опасно накренился, стал расплываться: глаза что-то застилало: не то пот, не то слезы. Данциг всхлипнул, хватая ртом воздух, но воздуха не было. Он бежал к двери и понимал, что ему не добежать до нее. Но все-таки добежал.
Дверь оказалась заперта. Всхлипывая, Данциг сполз на пол, цепляясь за теплую ручку, бессильно дергая ее, а курд вышел из темноты и остановился совсем близко. Он распрямился и передернул затвор.
– Не надо, пожалуйста, не надо, – закричал Данциг.
И тут погас свет. Данциг сжался в комочек. В темноте рдели тысячи оранжевых "выходов".
– Улу Бег! – крикнул Пол Чарди.
Курд ответил трескучей очередью.
– Ну ладно, – сказал он. – А теперь выметайся отсюда.
Майлз даже не заметил его.
Он бросился по коридору, сунул шнурок с пропуском охранникам обратно. Лифта не было целую вечность. В конце концов он приехал, и Ланахан вошел внутрь. Подъем был быстрым и безмолвным.
Он зашагал по последнему коридору, торопливо, глядя себе под ноги, когда навстречу ему попадались охранники. Но перед самым поворотом из-за угла послышались шаги. Ланахан в панике шарахнулся, попятился назад, принялся дергать все подряд ручки дверей. Одна поддалась – везде найдется какой-нибудь небрежный придурок, уж на это можно твердо рассчитывать, – и Майлз юркнул внутрь. Он очутился в какой-то темной комнатушке, вроде приемной перед кабинетом.
Шаги за дверью приближались. Он узнал голоса – это были его подчиненные. Что они вообще здесь делают? Что происходит? Он понимал, что не может показаться им, и подождал, пока они пройдут, прислушиваясь к их возбужденной болтовне. Когда они удалились, он выскочил в коридор, поспешно отметился в пункте проверки пропусков и рванул на стоянку. Уже немного похолодало. Майлз поежился, оглядываясь в поисках знакомого фургона. Они должны были ждать его на этом самом месте. Какого дья…
Фургона не было.
"Боже правый", – подумал он.
К нему подлетела незнакомая машина, дверца распахнулась, и он узнал нескольких сотрудников ФБР.
– Где Чарди?
– Садись в машину, живо, – приказал кто-то.
– Где Чарди?
– Садись, тебе говорят. Данциг удрал. Все на ушах стоят.
Эта новость прозвучала для Ланахана как гром среди ясного неба. Похоже, Данциг все-таки сорвался; Майлз понимал, что ему следовало бы находиться там. Данциг, совершенно один, в смятении, бродит по улицам. В оперативном директорате небось страшный переполох.
Он уселся в машину.
– Мне нужно связаться с Чарди. С ним есть связь по рации или еще как-нибудь?
– Сегодня вечером связь по рации есть со всеми, – сказал кто-то на переднем сиденье и протянул ему микрофон. – Ваши позывные – Шланг-три. Чарди – Шланг-один. Наш штаб – Канделябр.
Майлз фыркнул. Ох уж эти фэбээровцы с их идиотскими играми! Он нажал кнопку микрофона и, чувствуя себя дурак дураком, произнес:
– Шланг-один, это Шланг-три. Прием? Слышите меня? Пол, вы меня слышите?
Последовавший ответ был молниеносным и яростным.
– Шланг-три, это Канделябр, а ну вон из эфира, нам нужен этот канал!
– Идите к черту, Канделябр. Шланг-один, это Шланг-три. Чарди! Чарди, это Майлз, вашу мать!
Ответа не было.
Но ему было все равно. Один Данциг имел значение.
– Улу Бег, выслушай меня, – прозвенел под низким потолком голос.
Но курд не стал слушать. Вместо этого, лежа плашмя, с умолкшим «скорпионом» на сгибе руки, он ящерицей пополз вперед.
Перебрался Данциг на другое место или нет? Наверное, нет. Он не производил впечатления подвижного человека, каковы бы ни были обстоятельства. Курд попытался разглядеть толстяка, но в темноте ничего не было видно.
– Улу Бег! – крикнул Чарди. – Это русская игра. Этот толстяк ничего не значит.
Курд полз вперед.
– Улу Бег! Этот русский, Спешнев, убил твоих сыновей.
Курд продвигался вперед. Не станет он слушать. Но в этот последний, решающий миг воспоминание о сыновьях снова накатило на него. Сыновья: их запах, который он так любил, – его больше нет. Их нежные ресницы, их совершенные пальчики, их теплое дыхание, их живость и неиссякаемая энергия – ничего этого больше нет. Воспоминание пронзило его.
В ушах у него прозвучал голос Спешнева (тот инструктировал его в Ливии): "Это Данциг убил твоих сыновей, предал их, обрек на смерть".
Номера.
Служебная директорияИ так далее, и так далее, и так далее.
3839857495………2094875903
2884110485………0594847324
Ланахан нажал кнопку прокрутки, и цифры поползли вверх. Вздымающаяся волна чисел, исчезающая за верхним краем экрана.
Он жал на кнопку, пока цифры не перестали двигаться.
"МО", – выдала машина, "дальше".
Ланахан дал команду продолжить вывод.
"Fe Mo".
Давайте, дальше, дальше. «Мо». Давайте мне "Мо".
Он погрузился в море зеленых цифр.
Его так и тянуло задержать дыхание. Он словно с головой нырнул в математику.
"Я что, схожу с ума?"
Морские образы продолжали занимать его воображения, пока на экране мелькала зеленая рябь, и ему пришлось отдавать команду "Fe Mo" еще три раза.
А потом машина начала "подвисать".
Числа лениво ползли по экрану. Система явно собиралась «упасть». Вот-вот загорится сигнальная лампочка, высоко на стене: просим прощения, электронный мозг временно вышел из строя. И тогда для Ланахана все будет кончено: теперь дорога сюда заказана ему навсегда.
Пошевеливайтесь, сволочи, пошевеливайтесь, давайте, черт бы вас побрал.
Палец на кнопке прокрутки побелел и затек от напряжения. Цифры поползли еще медленнее. Они тащились так вяло, что ему хотелось умереть. Никогда ему не справиться с этим.
"No Mo".
Конечная остановка. Морское дно. Он проник очень, очень глубоко, но так ничего и не нашел.
Постойте-ка… Он забрался слишком далеко. И пропустил одну строчку, последнюю снизу.
784092731……Бшмк.
Башмак подошел.
Майлз опустошенно уставился ва экран Его заколотило.
"Fe", – набрал он инструкцию и нажал кнопку ввода.
Экран опустел.
Ожидание, казалось, тянется целую вечность. Неужели не получилось? Неужели он напортачил, запорол все? Может, уже оповещена служба безопасности? Но все было тихо. Впрочем, нет. Ему так показалось, потому что он тяжело дышал. Вымотался. Но теперь, сосредоточившись, он слышал, как барабанят по клавишам своих терминалов другие операторы, слышал гудение их вентиляторов. Никто даже не шелохнулся.
Внизу экрана возникли слова, сначала заголовок, потом само сообщение.
"ПОЛ, СТАРИК, – писал Френчи Шорт, уже семь лет как мертвец. – Я СОБИРАЮСЬ СДАТЬ ТЕБЯ РУССКИМ. ВПРОЧЕМ, ЕСЛИ ТЫ ЧИТАЕШЬ ЭТИ СЛОВА, ЗНАЧИТ, ТЫ УЖЕ ВСЕ ЗНАЕШЬ, ПОТОМУ ЧТО Я МЕРТВ, А ТЫ ВЕРНУЛСЯ И ПЫТАЕШЬСЯ СЛОЖИТЬ ГОЛОВОЛОМКУ".
"ПОЛ, – продолжал Френчи (Майлз так и видел, как он склоняется над терминалом и печатает, торопливо, лихорадочно, глядя, как его слова ползут по экрану; ему страшно, он почти трясется от страха, ведь его в любую минут могут застукать), – ОН ПРЕДЛОЖИЛ МНЕ СДЕЛКУ. ОБЕЩАЕТ ЗОЛОТЫЕ ГОРЫ. ПОЛОЖЕНИЕ. БЕЗОПАСНОСТЬ. ХОРОШУЮ ЖИЗНЬ. ПОЛ, Я ТАК УСТАЛ, А ОНИ СОБИРАЮТСЯ ИЗБАВИТЬСЯ ОТ МЕНЯ. Я ИСПОЛНЯЮ ЭТО ЗАДАНИЕ И МОГУ БЫТЬ СВОБОДЕН.
ПОЛ, ОН ДАЖЕ УТВЕРЖДАЕТ, ЧТО ТАК БУДЕТ ЛУЧШЕ. ЛУЧШЕ ДЛЯ УПРАВЛЕНИЯ, ЛУЧШЕ ДЛЯ НЕГО, ЛУЧШЕ ДЛЯ МЕНЯ. О ТЕБЕ ОН НИЧЕГО НЕ СКАЗАЛ. ОН ГОВОРИТ, ЧТО ВРЕМЯ КОВБОЕВ ПРОШЛО".
Майлз дочитал сообщение до конца и узнал, кто и зачем приказал Френчи Шорту развалить операцию "Саладин II".
Он поднялся и очистил экран, отослав сообщение Френчи обратно в безмятежные глубины компьютерной памяти, где им предстояло покоиться до скончания века. Теперь следовало связаться с Чарди – и быстро.
* * *
Данцигу показалось, как будто что-то шевельнулось.У него екнуло сердце.
– Чарди! Чарди, я тут!
Он бросился бежать мимо колонн, сквозь мрак – в никуда.
– Чарди! Чарди! Где вы, Чарди?
Громогласное эхо раскатилось по стоянке и вернулось к нему. Данциг часто и тяжело дышал. Колонны раскалывали вид на сотню причудливых ракурсов, и каждый включал в себя стену, далекий кабельный короб, пандус, тень. Но ничего похожего на человеческую фигуру видно не было. В воздухе стоял едкий тошнотворный запах бензиновой гари, от которого, казалось, саднило кожу. Данцигу не хватало кислорода.
– Чарди! Чарди!
И тут он заметил, как какая-то фигура чуть показалась – замерла – юркнула обратно в тень.
В это мгновение он осознал масштаб ловушки, в которую его заманили. Его охватила безумная ненависть – желание убивать. Убивать голыми руками. Но кого? Он не знал. Потом нахлынул ужас. Кромешный, почти смертельный. А следом за ним такая жалость к себе, что от нее перехватило горло. Он столько всего не успел сделать, отдать, вложить. Если бы только он мог рассказать этому человеку, заставить его понять, убедить его.
Но Улу Бег уже полностью вышел из тени. Он был в джинсах, светловолосый, высокий и такой… сильный. Данциг не мог подобрать иного слова.
Курд смотрел на него. В руке он держал пистолет.
Данциг бросился бежать. Он бешено заметался между колоннами, выскочил на открытое пространство, в раскаленный воздух.
– Помогите! – закричал он.
Он оглянулся и никого не увидел, но знал, что его преследователь позади. Мир впереди опасно накренился, стал расплываться: глаза что-то застилало: не то пот, не то слезы. Данциг всхлипнул, хватая ртом воздух, но воздуха не было. Он бежал к двери и понимал, что ему не добежать до нее. Но все-таки добежал.
Дверь оказалась заперта. Всхлипывая, Данциг сполз на пол, цепляясь за теплую ручку, бессильно дергая ее, а курд вышел из темноты и остановился совсем близко. Он распрямился и передернул затвор.
– Не надо, пожалуйста, не надо, – закричал Данциг.
И тут погас свет. Данциг сжался в комочек. В темноте рдели тысячи оранжевых "выходов".
– Улу Бег! – крикнул Пол Чарди.
Курд ответил трескучей очередью.
* * *
Блюштейн сердито взглянул на Ланахана.– Ну ладно, – сказал он. – А теперь выметайся отсюда.
Майлз даже не заметил его.
Он бросился по коридору, сунул шнурок с пропуском охранникам обратно. Лифта не было целую вечность. В конце концов он приехал, и Ланахан вошел внутрь. Подъем был быстрым и безмолвным.
Он зашагал по последнему коридору, торопливо, глядя себе под ноги, когда навстречу ему попадались охранники. Но перед самым поворотом из-за угла послышались шаги. Ланахан в панике шарахнулся, попятился назад, принялся дергать все подряд ручки дверей. Одна поддалась – везде найдется какой-нибудь небрежный придурок, уж на это можно твердо рассчитывать, – и Майлз юркнул внутрь. Он очутился в какой-то темной комнатушке, вроде приемной перед кабинетом.
Шаги за дверью приближались. Он узнал голоса – это были его подчиненные. Что они вообще здесь делают? Что происходит? Он понимал, что не может показаться им, и подождал, пока они пройдут, прислушиваясь к их возбужденной болтовне. Когда они удалились, он выскочил в коридор, поспешно отметился в пункте проверки пропусков и рванул на стоянку. Уже немного похолодало. Майлз поежился, оглядываясь в поисках знакомого фургона. Они должны были ждать его на этом самом месте. Какого дья…
Фургона не было.
"Боже правый", – подумал он.
К нему подлетела незнакомая машина, дверца распахнулась, и он узнал нескольких сотрудников ФБР.
– Где Чарди?
– Садись в машину, живо, – приказал кто-то.
– Где Чарди?
– Садись, тебе говорят. Данциг удрал. Все на ушах стоят.
Эта новость прозвучала для Ланахана как гром среди ясного неба. Похоже, Данциг все-таки сорвался; Майлз понимал, что ему следовало бы находиться там. Данциг, совершенно один, в смятении, бродит по улицам. В оперативном директорате небось страшный переполох.
Он уселся в машину.
– Мне нужно связаться с Чарди. С ним есть связь по рации или еще как-нибудь?
– Сегодня вечером связь по рации есть со всеми, – сказал кто-то на переднем сиденье и протянул ему микрофон. – Ваши позывные – Шланг-три. Чарди – Шланг-один. Наш штаб – Канделябр.
Майлз фыркнул. Ох уж эти фэбээровцы с их идиотскими играми! Он нажал кнопку микрофона и, чувствуя себя дурак дураком, произнес:
– Шланг-один, это Шланг-три. Прием? Слышите меня? Пол, вы меня слышите?
Последовавший ответ был молниеносным и яростным.
– Шланг-три, это Канделябр, а ну вон из эфира, нам нужен этот канал!
– Идите к черту, Канделябр. Шланг-один, это Шланг-три. Чарди! Чарди, это Майлз, вашу мать!
Ответа не было.
* * *
Улу Бег дождался, когда глаза привыкнут к темноте, которая была не совсем полной. На колоннах горели знаки; дальняя дверь была чуть приоткрыта, и по полу протянулась длинная полоса света. Тени расступались от этой светящейся полосы на цементе, и курд понимал, что ступить на нее равносильно смерти.Но ему было все равно. Один Данциг имел значение.
– Улу Бег, выслушай меня, – прозвенел под низким потолком голос.
Но курд не стал слушать. Вместо этого, лежа плашмя, с умолкшим «скорпионом» на сгибе руки, он ящерицей пополз вперед.
Перебрался Данциг на другое место или нет? Наверное, нет. Он не производил впечатления подвижного человека, каковы бы ни были обстоятельства. Курд попытался разглядеть толстяка, но в темноте ничего не было видно.
– Улу Бег! – крикнул Чарди. – Это русская игра. Этот толстяк ничего не значит.
Курд полз вперед.
– Улу Бег! Этот русский, Спешнев, убил твоих сыновей.
Курд продвигался вперед. Не станет он слушать. Но в этот последний, решающий миг воспоминание о сыновьях снова накатило на него. Сыновья: их запах, который он так любил, – его больше нет. Их нежные ресницы, их совершенные пальчики, их теплое дыхание, их живость и неиссякаемая энергия – ничего этого больше нет. Воспоминание пронзило его.
В ушах у него прозвучал голос Спешнева (тот инструктировал его в Ливии): "Это Данциг убил твоих сыновей, предал их, обрек на смерть".