Брюс заказал еще пару пива. Он окинул взглядом казино, потом пожал плечами.
– Я понимаю, о чем ты. Теперь у него свой собственный цирк, и деньги он гребет лопатой. – Он кивнул. – Ты прав. Превосходный образец.
– Совершенно верно. Горацио Элджер в чистом виде, вплоть до мировоззрения. Я пытался с ним поговорить, но какая-то суровая лесбиянка, что назвалась его Исполнительным секретарем, послала меня нахуй. Сказала, больше всего в Америке он ненавидит прессу.
– Он и Спиро Эгню.
– Они оба правы. Я ей пытался сказать, что во всем с ним согласен, но она велела не валять дурака и уматывать из города и даже не думать приставать к Боссу. Он, говорит, в самом деле ненавидит репортеров: «Я не то чтобы предупреждаю, но на вашем месте я бы именно так это и восприняла» …
Брюс кивнул. Босс отстегивает ему штуку баксов в неделю за два выступления за вечер в баре «Леопард-лаунж» и еще две штуки группе. От них требуется только лабать погромче два часа каждый вечер. Боссу насрать, какие песни они играют, главное, чтобы ритм потяжелее, да громко звучали динамики, чтобы заманивать народ в бар.
Как-то странно было сидеть в Вегасе и слушать, как Брюс поет мощные вещи вроде «Чикаго» и «Кантри сонг». Если бы руководство потрудилось прислушаться к словам, всю группу вымазали бы в дегте и изваляли в перьях.
Несколько месяцев спустя, в Эспене, Брюс пел те же песни в полном клубе туристов, где еще сидел Астронавт32*, и когда выступление закончилось, –––– подвалил к нашему столу и стал нести какой-то пьяный ура-патриотический бред и доебываться до Брюса: «Совсем обнаглел канадец, приехал сюда и оскорбляет нашу страну!»
– Слушай, – сказал я. – Я американец. Я здесь живу и я согласен, блядь, с каждым его словом.
Тут подошли вышибалы и, загадочно улыбаясь, сказали: «Добрый вечер, джентльмены. Книга Перемен говорит, что сейчас время тишины. И здесь не принято приставать к музыкантам, ясно?»
Астронавт ушел, что-то мрачно бормоча что-то о том, как бы используя свое влияние «что-то сделать, да побыстрее» с законами об иммиграции. «Тебя как зовут?» – спросил он меня, когда его провожали вышибалы.
– Боб Циммерман, – сказал я. – И больше всего на свете я ненавижу тупых поляков.
– По-твоему, я поляк? – закричал он. – Ах ты прихлебала поганый. Говнюк! Ты не представляешь эту страну.
– Господи, надеюсь, что ты ее не представляешь – пробормотал Брюс. –––– Все еще что-то вещал, когда его выволокли на улицу.
На следующий вечер, в другом ресторане Астронавт, трезвый как стеклышко, сидел и жрал – когда к его столику подошел за автографом мальчик четырнадцати лет. ––––– немного посмущался для приличия, потом нацарапал свою подпись на маленьком клочке бумаги, который дал ему мальчик. Тот посмотрел на бумажку, порвал ее на кусочки и бросил ему на колени. «Не все тебя любят», – сказал он и вернулся к своему столику, стоявшему в метрах двух поодаль.
Компания Астронавта потеряла дар речи. Человек восемь-десять: жены, администраторы и избранные старшие инженеры, развлекавшие ––– в славном городке Эспен. Никто не сказал ни слова. Быстро доели и ушли, не оставив чаевых.
Так астронавт ––– съездил в Эспен. В Лас-Вегасе бы у него таких проблем не возникло.
Этот город очень быстро забирает. Через пять дней в Вегасе чувствуешь себя, как будто ты здесь прожил пять лет. Кому-то нравится, но кому-то нравится и Никсон. Этот бы здесь стал отличным мэром, шерифом – Джон Митчелл33, а Эгню – начальником канализации.
13. Конец пути … Гибель Кита … Пот градом в аэропорту.
Когда я попытался сесть за карточный столик, меня окружили вышибалы. «Тебе здесь не место, – тихо сказал один из них. – Пойдем выйдем»
– Почему бы и нет? – ответил я.
Они вывели меня через главный вход и дали знак привезти Белого Кита.
– Где твой друг? – спросили меня, пока мы ждали.
– Какой друг?
– Здоровый мексикос.
– Послушайте, я доктор журналистики. С чего это я вдруг буду здесь тусоваться с каким-то мексикосом?
Они засмеялись: «Тогда это что?» – и сунули мне в лицо большую фотографию, где мы с адвокатом сидели за столиком во вращающемся баре.
Я пожал плечами.
– Это не я. Это некий Томпсон. Работает в «Роллинг стоун» … очень опасный человек, буйный псих. А рядом с ним киллер мафии в Голливуде. Да каким местом вы на эту фотку смотрели? Какой нормальный человек станет ходить в одной черной перчатке?
– Это мы заметили. Где он сейчас?
Я пожал плечами.
– Он быстро передвигается. Задания приходят ему из Сент-Луиса.
Они пристально на меня посмотрели.
– А ты откуда все это знаешь?
Я быстро засветил перед ними свой золотой значок Полицейской благотворительной ассоциации, повернувшись спиной к толпе.
– Ведите себя естественно. Не палите меня.
Они все еще стояли там, когда я уезжал в Белом ките. Парковщик пригнал машину как раз вовремя. Я дал ему пятерку и со стильным визгом покрышек выехал на улицу.
Все было кончено. Я подъехал к «Фламинго» и загрузил весь свой багаж в машину. Попытался поднять верх, чтобы избавить себя от посторонних взглядов, но моторчик не работал. Лампочка генератора горела ярко красным огнем с того раза, когда я загнал тачку в озеро Мид для испытания на водонепроницаемость. Беглый осмотр приборной панели показал, что все электрические схемы в машине накрылись пиздой. Ничто не работало. Даже фары – а когда я нажал на кнопку кондиционера, под капотом что-то неприятно громыхнуло.
Верх заклинило где-то на середине, но я решил дотянуть до аэропорта. Если это корыто сломается по дороге, я всегда могу бросить его и вызвать такси. К чертям это хлам из детройтской лавочки. Нельзя допустить, чтобы им это сошло с рук.
Когда я добрался до аэропорта, всходило солнце. Я оставил Кита на VIP-стоянке. Его принял мальчишка лет пятнадцати, но я отказался отвечать на его вопросы. Его очень расстроило общее состояние машины. «Боже мой! – восклицал он. – Как так случилось?» Он ходил кругами вокруг тачки и показывал на всевозможные вмятины, царапины и трещины.
– Я знаю, – сказал я. – Ее раскурочили к херам собачьим. В этом проклятом городе вообще нельзя ездить на кабриолетах. Самая жесть была на бульваре напротив «Сахары». Знаешь, там на углу собираются все торчки? Они там вдруг все как с цепи сорвались.
Паренек попался не слишком сообразительный. Он сразу побледнел и теперь пребывал в состоянии немого испуга.
– Не волнуйся, – сказал я. – Я застрахован.
Я показал ему договор, где мелким шрифтом было написано, что я застрахован от всех видов ущерба всего за два доллара в день.
Когда я сбежал, паренек все еще кивал. Я чувствовал себя виноватым из-за того, что впарил ему машину. Но объяснить обширные повреждения было невозможно. Машина была растерзана и убита ? груда металлолома. В обычных обстоятельствах меня бы схватили и арестовали, когда бы я попытался ее сдать … но не в такую рань, и не с этим пареньком. В конце концов, я был «Особо важной персоной», иначе бы мне вообще не дали напрокат эту машину … .
Что посеешь, то и пожнешь, думал я, спеша в аэропорт. Еще было слишком рано, чтобы вести себя адекватно, так что я спрятался в кофейне с газетой «Лос-Анджелес Таймс» в руках. Где-то в коридоре автомат играл «Еще одну затяжку». Я прислушался, но мои нервные окончания потеряли всякую чувствительность. Единственной песней, которую я мог на тот момент воспринимать была “Mister Tambourine Man”. Или “Memphis Blues Again” … .
«Ооо, мама … неужели это конец?»
Мой самолет вылетал в восемь, а значит, мне предстояло убить два часа. Чувствуя себя отчаянно незащищенным. Я не сомневался, что меня ищут, что кольцо вокруг меня смыкается … всего лишь вопрос времени, когда меня загонят, как бешеное животное.
Я бросил весь свой багаж в лоток. Все, кроме сумки, полной наркотиков. И «Магнума». Есть ли в этом аэропорту металлоискатели? Я прогулялся к выходу на посадку, стараясь не привлекать к себе внимания, и осмотрел территорию на предмет черных ящиков. Ни одного не увидел.
Я решил рискнуть – тупо прошмыгнуть через ворота с широкой улыбкой на лице, рассеяно бормоча про «серьезный спад на рынке скобяных изделий … «
Просто еще один коммивояжер-неудачник. Во всем виноват Никсон. Точно. Я решил, что будет выглядеть естественнее, если я найду с кем поболтать – обычный обмен репликами между пассажирами:
«Здорово, дружище! Думаешь, наверно, что я так потею? Ну так елки-палки! Газеты сегодня читал? Ты не поверишь, что эти твари придумали в этот раз!»
Сойдет. Но я не мог найти никого, с кем можно спокойно поговорить. Весь аэропорт был заполнен людьми, которые выглядели так, будто готовы вцепиться бы мне в глотку при одном моем неверном движении. Меня обуяла паранойя … я почувствовал себя как маньяк-потрошитель в бегах от Скотленд-Ярда.
Куда бы я ни повернулся, я видел Свиней … потому что в то утро в аэропорту Вегаса было полно копов: массовый исход после кульминации съезда окружных прокуроров. Когда до меня это дошло, мне стало гораздо спокойнее за свое психическое здоровье.
ВСЕ ГОТОВО
Готов ли ты?
Готов?
Ну а что? Тяжелый день в Вегасе. Тысяча копов покидает город, ломится через аэропорт группами по три, по шесть человек. Возвращаются домой. Конференция по наркотикам закончилась. Нездоровые разговоры и тела в зале ожидания. Стаканчики с пивом и «кровавые Мэри», кое-где жертва сыпи на груди втирает мазь в подмышки под ремнями толстой кобуры. Зачем скрывать эту дрянь. Пускай проветривается …
Да, премного благодарен … У меня, кажется, оторвалась пуговица на брюках. Надеюсь, не спадут. Вы ведь не хотите, чтобы с меня свалились брюки?
Хуй. Не сегодня. Не посреди вегасского аэропорта тяжким потным утром в хвосте массового сборища по Наркотикам и Психотропным препаратам.
«Когда приедет поезд на вокзал … я посмотрел в ее глаза …»
Мрачная музыка. «Легко ль сказать, легко ль сказать, когда любовь твоя напрасна …»
Бывают дни, когда все напрасно … полный облом с начала до конца; и тут уж лучше затаиться в укромном уголке и наблюдать. Можно немного подумать. Плюхнуться на дешевый деревянный стул, отгородившись от движения, и ловко сорвать крышки с пяти-восьми бутылок «Будвайзера». Выкурить пачку «Мальборо», съесть бутерброд с арахисовым маслом и, наконец, под вечер заточить пласт хорошего мескалина … потом выехать из дома на пляж. Выйти в прилив, в туман и побрести на онемевших от холода ногах в десяти метрах линии прибоя … пробираясь через стайки куликов-песочников … челночников, надпочечников . . . глупых мелких птичек, крабов и осьминогов, и кое-где поодаль за дюнами и вынесенной на берег древесиной ковыляет в одиночестве большой извращенец или заросший комиссованный бродяга.
С этими тебе не придется познакомиться, разве что совсем не повезет. Но на пляже как-то проще, чем в аэропорту Лас-Вегаса знойным суетливым утром.
Я чувствовал себя очень заметным. Амфетаминовый психоз? Параноидальная шизофрения – что это? Мой аргентинский багаж? Эта кривая размашистая походка, из-за которой меня не взяли в Центр подготовки офицеров запаса ВМС?
Точно. Капитан, этот человек никогда не сможет ходить прямо. Потому что одна нога длиннее другой …Не намного. Примерно на три восьмых дюйма, то есть на две восьмых больше, чем готов бы допустить Капитан.
Так что мы расстались. Он принял командование в Южно-Китайском Море, я стал Доктором Журналистики … и много лет спустя, убивая время этим мерзким утром в аэропорту Лас-Вегаса, я взял газету и увидел, что Капитану пришел пиздец:
Капитан корабля зарезан
туземцами после
«случайного» нападения
на Гуаме
(АОП) – На борту корабля ВМС США: «Крейзи хорс»: Тихий океан(25 сент.) – Сегодня весь экипаж этого новейшего американского авианосца численностью 3485 человек пребывает в яростном трауре, потому что пять членов экипажа, в том числе Капитан, были порезаны как ананасы на кубики в драке с героиновой полицией в нейтральном порту Гон-Си. На рассвете капеллан корабля Доктор Бло, провел на палубе напряженную погребальную службу. Хор 4-ого Флота исполнил «Блюз мальчика-с-пальчика» … а потом, когда неистово зазвонили корабельные колокола, останки пятерых поджег в бутылочной тыкве и бросил в Тихий океан офицер в балахоне, известный лишь как «Коммандер"34.
Вскоре после окончания службы члены экипажа затеяли междоусобную драку, и всякая связь с кораблем была прервана на неопределенный срок. Официальный представитель штаба 4-ого флота на Гуаме заявил, что ВМС никак не может прокомментировать ситуацию прежде, чем станут известны итоги расследования, проводимого группой гражданских специалистов под руководством бывшего окружного прокурора из Нового Орлеана Джеймса Гаррисона.
… Зачем нужны эти газеты, если им больше нечего предложить? Агню был прав. Пресса – сборище пидоров-садистов. Журналистика – не профессия и не ремесло. Это дешевая ловушка для мудаков и неудачников, фальшивая дверь на задворки жизни, грязный зассанный закоулок, заколоченный санитарным инспектором, но достаточно просторный, чтобы вставший с тротуара алкаш мог зайти и подрочить, как шимпанзе в зоопарке.
14. Прощай Лас-Вегас … “Благослови вас Господь, свиньи!”
Пока я прятался по углам в аэропорту, то заметил, что на мне до сих пор висит полицейский значок. Плоский оранжевый прямоугольник с надписью: «Рауль Дюк, следователь по особым делам, Лос-Анджелес». Я увидел его в зеркале над писсуаром.
Сорвать и выкинуть. Конференция кончилась … и она ничего не дала. Не мне, по крайней мере, и не моему адвокату – у него тоже был значок – но он был дома в Малибу, лечил свои параноидальные болячки .
Пустая трата времени, тупой проеб, дешевый предлог, придуманный – теперь это совершенно ясно – только для того, чтобы тысяча копов могла съездить на несколько дней в Лас-Вегасе за счет налогоплательщиков. Никто ничего не узнал – по крайней мере ничего нового. Кроме, пожалуй, меня … а я узнал лишь то, что Ассоциация окружных прокуроров на десять лет отстала от жестокой правды и суровых изменчивых реалий, которые они только недавно стали называть «наркокультурой» в мерзком году Господа нашего 1971-ом.
Они до сих пор выбивают из налогоплательщиков тысячи долларов, чтобы снимать фильмы об «опасностях ЛСД», в то время когда кислота, как известно всем, кроме копов, считается «Студебекером» на рынке наркотиков, где популярность психоделиков рухнула до того, что большинство оптовых торговцев больше не продают качественную кислоту или мескалин, разве что в виде одолжения особым клиентам: в основном знатокам-любителям в возрасте за тридцать – вроде меня и моего адвоката.
Нынче большой спрос на Медленные. «Красные» и «белый» – Секонал и героин – и отстойный самосад, чем только не опрысканный – от мышьяка до лошадиных транквилизаторов. В ходу сегодня то, что «ПАЖОЩ» – все, что способно закоротить мозг и вырубить его на как можно дольше. Рынок из гетто расползся по пригородам. Кто раньше сидел на «Мепротане35» теперь ширяется под кожу или в центряк … и на каждого бывшего скоростного, обретшего покой в героине, приходится 200 детишек, пересевших на иглу прямиком с Секонала. Попробовать скорость они даже не удосужились.
Стимы теперь не в моде. Метедрин на рынке образца 1971 года так же редок, как чистая кислота или ДМТ. «Расширение сознания» ушло вместе с Линдоном Джонсоном … а, транки, следует отметить в интересах истории, пришли с Никсоном.
Я дохромал до самолета без проблем, если не считать неприятных вибраций от других пассажиров … но мой мозг к тому времени был выжжен настолько, что я бы не постеснялся подняться на борт голый и покрытый сочащимися шанкрами. Чтобы не пустить меня на этот самолет, потребовалась бы чрезвычайная физическая сила. Обычная усталость стала для меня настолько неактуальной, что я уже начинал привыкать к постоянной истерии. Я чувствовал, что малейшее недоразумение между мной и стюардессой вызовет у меня либо слезы, либо вспышку гнева … и она, кажется, это почуяла, потому что обращалась со мной крайне обходительно.
Когда мне захотелось еще льда для «Кровавой Мэри», она быстро их принесла … а когда у меня кончились сигареты, дала мне пачку из собственной сумочки. Единственный раз она напряглась, когда я достал из рюкзака грейпфрут и принялся кромсать его охотничьим ножом. Я поймал ее внимательный взгляд на себе и попытался изобразить улыбку. «Я никуда не езжу без грейпфрута, – сказал я. – Хороших нигде не достанешь, если ты не богач».
Она кивнула.
Я еще раз сверкнул ей гримасой-улыбкой, но почем знать, что она подумала. Вполне возможно, что она уже решила снять меня самолета в Денвере – в клетке. Я пристально посмотрел ей в глаза, но она не выдала себя.
Я спал, когда наш самолет коснулся посадочной полосы, но от встряски я мигом проснулся. Я посмотрел в окно и увидел Скалистые горы. Хули я тут делаю? Какой-то бред. Я решил как можно скорее позвонить своему адвокату. Пусть вышлет мне денег на огромного добермана-альбиноса. Денвер – это главный пункт переправки краденых доберманов, их привозят со всей страны.
Раз уж я здесь, то почему бы не взять себе злобного пса. Но сперва что-нибудь от нервов. Как только самолет приземлился, я кинулся по коридору в аптеку аэропорта и спросил у провизора пачку амилов.
Она заерзала и закачала головой. «Нет-нет, – наконец сказала она. – Это я вам без рецепта продать не могу».
«Я знаю, – сказал я. – Но понимаете, я доктор. Мне не нужен рецепт». Она до сих пор колебалась. «Ну … тогда вам придется показать мне какое-нибудь удостоверение», – сказала она.
«Разумеется», – я выхватил бумажник и дал ей полюбоваться на полицейский значок, пока листал в поисках своей церковной дисконтной карты, согласно которой я Доктор богословия, аттестованный священнослужитель Церкви Новой Истины.
Она внимательно ее изучила и вернула назад. В ее поведении почувствовалось уважение. Ее взгляд потеплел. Она хотела ко мне прикоснуться. «Надеюсь, вы простите меня, доктор, – сказала она с милой улыбкой. – Но нам приходится спрашивать. Сюда такие уроды заходят. Всякие опасные наркоманы. Вы не поверите».
«Не волнуйтесь, – сказал я. – Я прекрасно понимаю, но у меня больное сердце, и я надеюсь – «
«Разумеется!» – воскликнула она – и через считанные секунды вернулась с десятком ампул. Я заплатил, не став добиваться скидки для священнослужителей. Потом я вскрыл коробку и тут же на ее глазах разломил одну ампулу у себя под носом.
«Благодарите бога, что у вас молодое здоровое сердце, – сказал я. – На вашем месте я бы никогда … ооо … срань господня! … что? Ах, прошу меня извинить, я чувствую приход». Я развернулся и побрел примерно в направлении бара.
«Благослови вас Господь, свиньи!» – крикнул я двум выходившим из туалета морпехам.
Они посмотрели на меня, но ничего не сказали. К тому времени я хохотал как ненормальный. Но кому какое дело? Еще один ебнутый церковник с больным сердцем. Черт возьми, меня полюбят в «Браун Паласе"36. Я еще раз хорошенько причастился амилом, и когда я добрался до бара, сердце мое было преисполнено ликования. Я чувствовал себя как чудовищное воплощение Горацио Элджера … Человек Движения, и настолько больной, что полностью уверен в себе.
– Я понимаю, о чем ты. Теперь у него свой собственный цирк, и деньги он гребет лопатой. – Он кивнул. – Ты прав. Превосходный образец.
– Совершенно верно. Горацио Элджер в чистом виде, вплоть до мировоззрения. Я пытался с ним поговорить, но какая-то суровая лесбиянка, что назвалась его Исполнительным секретарем, послала меня нахуй. Сказала, больше всего в Америке он ненавидит прессу.
– Он и Спиро Эгню.
– Они оба правы. Я ей пытался сказать, что во всем с ним согласен, но она велела не валять дурака и уматывать из города и даже не думать приставать к Боссу. Он, говорит, в самом деле ненавидит репортеров: «Я не то чтобы предупреждаю, но на вашем месте я бы именно так это и восприняла» …
Брюс кивнул. Босс отстегивает ему штуку баксов в неделю за два выступления за вечер в баре «Леопард-лаунж» и еще две штуки группе. От них требуется только лабать погромче два часа каждый вечер. Боссу насрать, какие песни они играют, главное, чтобы ритм потяжелее, да громко звучали динамики, чтобы заманивать народ в бар.
Как-то странно было сидеть в Вегасе и слушать, как Брюс поет мощные вещи вроде «Чикаго» и «Кантри сонг». Если бы руководство потрудилось прислушаться к словам, всю группу вымазали бы в дегте и изваляли в перьях.
Несколько месяцев спустя, в Эспене, Брюс пел те же песни в полном клубе туристов, где еще сидел Астронавт32*, и когда выступление закончилось, –––– подвалил к нашему столу и стал нести какой-то пьяный ура-патриотический бред и доебываться до Брюса: «Совсем обнаглел канадец, приехал сюда и оскорбляет нашу страну!»
– Слушай, – сказал я. – Я американец. Я здесь живу и я согласен, блядь, с каждым его словом.
Тут подошли вышибалы и, загадочно улыбаясь, сказали: «Добрый вечер, джентльмены. Книга Перемен говорит, что сейчас время тишины. И здесь не принято приставать к музыкантам, ясно?»
Астронавт ушел, что-то мрачно бормоча что-то о том, как бы используя свое влияние «что-то сделать, да побыстрее» с законами об иммиграции. «Тебя как зовут?» – спросил он меня, когда его провожали вышибалы.
– Боб Циммерман, – сказал я. – И больше всего на свете я ненавижу тупых поляков.
– По-твоему, я поляк? – закричал он. – Ах ты прихлебала поганый. Говнюк! Ты не представляешь эту страну.
– Господи, надеюсь, что ты ее не представляешь – пробормотал Брюс. –––– Все еще что-то вещал, когда его выволокли на улицу.
На следующий вечер, в другом ресторане Астронавт, трезвый как стеклышко, сидел и жрал – когда к его столику подошел за автографом мальчик четырнадцати лет. ––––– немного посмущался для приличия, потом нацарапал свою подпись на маленьком клочке бумаги, который дал ему мальчик. Тот посмотрел на бумажку, порвал ее на кусочки и бросил ему на колени. «Не все тебя любят», – сказал он и вернулся к своему столику, стоявшему в метрах двух поодаль.
Компания Астронавта потеряла дар речи. Человек восемь-десять: жены, администраторы и избранные старшие инженеры, развлекавшие ––– в славном городке Эспен. Никто не сказал ни слова. Быстро доели и ушли, не оставив чаевых.
Так астронавт ––– съездил в Эспен. В Лас-Вегасе бы у него таких проблем не возникло.
Этот город очень быстро забирает. Через пять дней в Вегасе чувствуешь себя, как будто ты здесь прожил пять лет. Кому-то нравится, но кому-то нравится и Никсон. Этот бы здесь стал отличным мэром, шерифом – Джон Митчелл33, а Эгню – начальником канализации.
13. Конец пути … Гибель Кита … Пот градом в аэропорту.
Когда я попытался сесть за карточный столик, меня окружили вышибалы. «Тебе здесь не место, – тихо сказал один из них. – Пойдем выйдем»
– Почему бы и нет? – ответил я.
Они вывели меня через главный вход и дали знак привезти Белого Кита.
– Где твой друг? – спросили меня, пока мы ждали.
– Какой друг?
– Здоровый мексикос.
– Послушайте, я доктор журналистики. С чего это я вдруг буду здесь тусоваться с каким-то мексикосом?
Они засмеялись: «Тогда это что?» – и сунули мне в лицо большую фотографию, где мы с адвокатом сидели за столиком во вращающемся баре.
Я пожал плечами.
– Это не я. Это некий Томпсон. Работает в «Роллинг стоун» … очень опасный человек, буйный псих. А рядом с ним киллер мафии в Голливуде. Да каким местом вы на эту фотку смотрели? Какой нормальный человек станет ходить в одной черной перчатке?
– Это мы заметили. Где он сейчас?
Я пожал плечами.
– Он быстро передвигается. Задания приходят ему из Сент-Луиса.
Они пристально на меня посмотрели.
– А ты откуда все это знаешь?
Я быстро засветил перед ними свой золотой значок Полицейской благотворительной ассоциации, повернувшись спиной к толпе.
– Ведите себя естественно. Не палите меня.
Они все еще стояли там, когда я уезжал в Белом ките. Парковщик пригнал машину как раз вовремя. Я дал ему пятерку и со стильным визгом покрышек выехал на улицу.
Все было кончено. Я подъехал к «Фламинго» и загрузил весь свой багаж в машину. Попытался поднять верх, чтобы избавить себя от посторонних взглядов, но моторчик не работал. Лампочка генератора горела ярко красным огнем с того раза, когда я загнал тачку в озеро Мид для испытания на водонепроницаемость. Беглый осмотр приборной панели показал, что все электрические схемы в машине накрылись пиздой. Ничто не работало. Даже фары – а когда я нажал на кнопку кондиционера, под капотом что-то неприятно громыхнуло.
Верх заклинило где-то на середине, но я решил дотянуть до аэропорта. Если это корыто сломается по дороге, я всегда могу бросить его и вызвать такси. К чертям это хлам из детройтской лавочки. Нельзя допустить, чтобы им это сошло с рук.
Когда я добрался до аэропорта, всходило солнце. Я оставил Кита на VIP-стоянке. Его принял мальчишка лет пятнадцати, но я отказался отвечать на его вопросы. Его очень расстроило общее состояние машины. «Боже мой! – восклицал он. – Как так случилось?» Он ходил кругами вокруг тачки и показывал на всевозможные вмятины, царапины и трещины.
– Я знаю, – сказал я. – Ее раскурочили к херам собачьим. В этом проклятом городе вообще нельзя ездить на кабриолетах. Самая жесть была на бульваре напротив «Сахары». Знаешь, там на углу собираются все торчки? Они там вдруг все как с цепи сорвались.
Паренек попался не слишком сообразительный. Он сразу побледнел и теперь пребывал в состоянии немого испуга.
– Не волнуйся, – сказал я. – Я застрахован.
Я показал ему договор, где мелким шрифтом было написано, что я застрахован от всех видов ущерба всего за два доллара в день.
Когда я сбежал, паренек все еще кивал. Я чувствовал себя виноватым из-за того, что впарил ему машину. Но объяснить обширные повреждения было невозможно. Машина была растерзана и убита ? груда металлолома. В обычных обстоятельствах меня бы схватили и арестовали, когда бы я попытался ее сдать … но не в такую рань, и не с этим пареньком. В конце концов, я был «Особо важной персоной», иначе бы мне вообще не дали напрокат эту машину … .
Что посеешь, то и пожнешь, думал я, спеша в аэропорт. Еще было слишком рано, чтобы вести себя адекватно, так что я спрятался в кофейне с газетой «Лос-Анджелес Таймс» в руках. Где-то в коридоре автомат играл «Еще одну затяжку». Я прислушался, но мои нервные окончания потеряли всякую чувствительность. Единственной песней, которую я мог на тот момент воспринимать была “Mister Tambourine Man”. Или “Memphis Blues Again” … .
«Ооо, мама … неужели это конец?»
Мой самолет вылетал в восемь, а значит, мне предстояло убить два часа. Чувствуя себя отчаянно незащищенным. Я не сомневался, что меня ищут, что кольцо вокруг меня смыкается … всего лишь вопрос времени, когда меня загонят, как бешеное животное.
Я бросил весь свой багаж в лоток. Все, кроме сумки, полной наркотиков. И «Магнума». Есть ли в этом аэропорту металлоискатели? Я прогулялся к выходу на посадку, стараясь не привлекать к себе внимания, и осмотрел территорию на предмет черных ящиков. Ни одного не увидел.
Я решил рискнуть – тупо прошмыгнуть через ворота с широкой улыбкой на лице, рассеяно бормоча про «серьезный спад на рынке скобяных изделий … «
Просто еще один коммивояжер-неудачник. Во всем виноват Никсон. Точно. Я решил, что будет выглядеть естественнее, если я найду с кем поболтать – обычный обмен репликами между пассажирами:
«Здорово, дружище! Думаешь, наверно, что я так потею? Ну так елки-палки! Газеты сегодня читал? Ты не поверишь, что эти твари придумали в этот раз!»
Сойдет. Но я не мог найти никого, с кем можно спокойно поговорить. Весь аэропорт был заполнен людьми, которые выглядели так, будто готовы вцепиться бы мне в глотку при одном моем неверном движении. Меня обуяла паранойя … я почувствовал себя как маньяк-потрошитель в бегах от Скотленд-Ярда.
Куда бы я ни повернулся, я видел Свиней … потому что в то утро в аэропорту Вегаса было полно копов: массовый исход после кульминации съезда окружных прокуроров. Когда до меня это дошло, мне стало гораздо спокойнее за свое психическое здоровье.
ВСЕ ГОТОВО
Готов ли ты?
Готов?
Ну а что? Тяжелый день в Вегасе. Тысяча копов покидает город, ломится через аэропорт группами по три, по шесть человек. Возвращаются домой. Конференция по наркотикам закончилась. Нездоровые разговоры и тела в зале ожидания. Стаканчики с пивом и «кровавые Мэри», кое-где жертва сыпи на груди втирает мазь в подмышки под ремнями толстой кобуры. Зачем скрывать эту дрянь. Пускай проветривается …
Да, премного благодарен … У меня, кажется, оторвалась пуговица на брюках. Надеюсь, не спадут. Вы ведь не хотите, чтобы с меня свалились брюки?
Хуй. Не сегодня. Не посреди вегасского аэропорта тяжким потным утром в хвосте массового сборища по Наркотикам и Психотропным препаратам.
«Когда приедет поезд на вокзал … я посмотрел в ее глаза …»
Мрачная музыка. «Легко ль сказать, легко ль сказать, когда любовь твоя напрасна …»
Бывают дни, когда все напрасно … полный облом с начала до конца; и тут уж лучше затаиться в укромном уголке и наблюдать. Можно немного подумать. Плюхнуться на дешевый деревянный стул, отгородившись от движения, и ловко сорвать крышки с пяти-восьми бутылок «Будвайзера». Выкурить пачку «Мальборо», съесть бутерброд с арахисовым маслом и, наконец, под вечер заточить пласт хорошего мескалина … потом выехать из дома на пляж. Выйти в прилив, в туман и побрести на онемевших от холода ногах в десяти метрах линии прибоя … пробираясь через стайки куликов-песочников … челночников, надпочечников . . . глупых мелких птичек, крабов и осьминогов, и кое-где поодаль за дюнами и вынесенной на берег древесиной ковыляет в одиночестве большой извращенец или заросший комиссованный бродяга.
С этими тебе не придется познакомиться, разве что совсем не повезет. Но на пляже как-то проще, чем в аэропорту Лас-Вегаса знойным суетливым утром.
Я чувствовал себя очень заметным. Амфетаминовый психоз? Параноидальная шизофрения – что это? Мой аргентинский багаж? Эта кривая размашистая походка, из-за которой меня не взяли в Центр подготовки офицеров запаса ВМС?
Точно. Капитан, этот человек никогда не сможет ходить прямо. Потому что одна нога длиннее другой …Не намного. Примерно на три восьмых дюйма, то есть на две восьмых больше, чем готов бы допустить Капитан.
Так что мы расстались. Он принял командование в Южно-Китайском Море, я стал Доктором Журналистики … и много лет спустя, убивая время этим мерзким утром в аэропорту Лас-Вегаса, я взял газету и увидел, что Капитану пришел пиздец:
Капитан корабля зарезан
туземцами после
«случайного» нападения
на Гуаме
(АОП) – На борту корабля ВМС США: «Крейзи хорс»: Тихий океан(25 сент.) – Сегодня весь экипаж этого новейшего американского авианосца численностью 3485 человек пребывает в яростном трауре, потому что пять членов экипажа, в том числе Капитан, были порезаны как ананасы на кубики в драке с героиновой полицией в нейтральном порту Гон-Си. На рассвете капеллан корабля Доктор Бло, провел на палубе напряженную погребальную службу. Хор 4-ого Флота исполнил «Блюз мальчика-с-пальчика» … а потом, когда неистово зазвонили корабельные колокола, останки пятерых поджег в бутылочной тыкве и бросил в Тихий океан офицер в балахоне, известный лишь как «Коммандер"34.
Вскоре после окончания службы члены экипажа затеяли междоусобную драку, и всякая связь с кораблем была прервана на неопределенный срок. Официальный представитель штаба 4-ого флота на Гуаме заявил, что ВМС никак не может прокомментировать ситуацию прежде, чем станут известны итоги расследования, проводимого группой гражданских специалистов под руководством бывшего окружного прокурора из Нового Орлеана Джеймса Гаррисона.
… Зачем нужны эти газеты, если им больше нечего предложить? Агню был прав. Пресса – сборище пидоров-садистов. Журналистика – не профессия и не ремесло. Это дешевая ловушка для мудаков и неудачников, фальшивая дверь на задворки жизни, грязный зассанный закоулок, заколоченный санитарным инспектором, но достаточно просторный, чтобы вставший с тротуара алкаш мог зайти и подрочить, как шимпанзе в зоопарке.
14. Прощай Лас-Вегас … “Благослови вас Господь, свиньи!”
Пока я прятался по углам в аэропорту, то заметил, что на мне до сих пор висит полицейский значок. Плоский оранжевый прямоугольник с надписью: «Рауль Дюк, следователь по особым делам, Лос-Анджелес». Я увидел его в зеркале над писсуаром.
Сорвать и выкинуть. Конференция кончилась … и она ничего не дала. Не мне, по крайней мере, и не моему адвокату – у него тоже был значок – но он был дома в Малибу, лечил свои параноидальные болячки .
Пустая трата времени, тупой проеб, дешевый предлог, придуманный – теперь это совершенно ясно – только для того, чтобы тысяча копов могла съездить на несколько дней в Лас-Вегасе за счет налогоплательщиков. Никто ничего не узнал – по крайней мере ничего нового. Кроме, пожалуй, меня … а я узнал лишь то, что Ассоциация окружных прокуроров на десять лет отстала от жестокой правды и суровых изменчивых реалий, которые они только недавно стали называть «наркокультурой» в мерзком году Господа нашего 1971-ом.
Они до сих пор выбивают из налогоплательщиков тысячи долларов, чтобы снимать фильмы об «опасностях ЛСД», в то время когда кислота, как известно всем, кроме копов, считается «Студебекером» на рынке наркотиков, где популярность психоделиков рухнула до того, что большинство оптовых торговцев больше не продают качественную кислоту или мескалин, разве что в виде одолжения особым клиентам: в основном знатокам-любителям в возрасте за тридцать – вроде меня и моего адвоката.
Нынче большой спрос на Медленные. «Красные» и «белый» – Секонал и героин – и отстойный самосад, чем только не опрысканный – от мышьяка до лошадиных транквилизаторов. В ходу сегодня то, что «ПАЖОЩ» – все, что способно закоротить мозг и вырубить его на как можно дольше. Рынок из гетто расползся по пригородам. Кто раньше сидел на «Мепротане35» теперь ширяется под кожу или в центряк … и на каждого бывшего скоростного, обретшего покой в героине, приходится 200 детишек, пересевших на иглу прямиком с Секонала. Попробовать скорость они даже не удосужились.
Стимы теперь не в моде. Метедрин на рынке образца 1971 года так же редок, как чистая кислота или ДМТ. «Расширение сознания» ушло вместе с Линдоном Джонсоном … а, транки, следует отметить в интересах истории, пришли с Никсоном.
Я дохромал до самолета без проблем, если не считать неприятных вибраций от других пассажиров … но мой мозг к тому времени был выжжен настолько, что я бы не постеснялся подняться на борт голый и покрытый сочащимися шанкрами. Чтобы не пустить меня на этот самолет, потребовалась бы чрезвычайная физическая сила. Обычная усталость стала для меня настолько неактуальной, что я уже начинал привыкать к постоянной истерии. Я чувствовал, что малейшее недоразумение между мной и стюардессой вызовет у меня либо слезы, либо вспышку гнева … и она, кажется, это почуяла, потому что обращалась со мной крайне обходительно.
Когда мне захотелось еще льда для «Кровавой Мэри», она быстро их принесла … а когда у меня кончились сигареты, дала мне пачку из собственной сумочки. Единственный раз она напряглась, когда я достал из рюкзака грейпфрут и принялся кромсать его охотничьим ножом. Я поймал ее внимательный взгляд на себе и попытался изобразить улыбку. «Я никуда не езжу без грейпфрута, – сказал я. – Хороших нигде не достанешь, если ты не богач».
Она кивнула.
Я еще раз сверкнул ей гримасой-улыбкой, но почем знать, что она подумала. Вполне возможно, что она уже решила снять меня самолета в Денвере – в клетке. Я пристально посмотрел ей в глаза, но она не выдала себя.
Я спал, когда наш самолет коснулся посадочной полосы, но от встряски я мигом проснулся. Я посмотрел в окно и увидел Скалистые горы. Хули я тут делаю? Какой-то бред. Я решил как можно скорее позвонить своему адвокату. Пусть вышлет мне денег на огромного добермана-альбиноса. Денвер – это главный пункт переправки краденых доберманов, их привозят со всей страны.
Раз уж я здесь, то почему бы не взять себе злобного пса. Но сперва что-нибудь от нервов. Как только самолет приземлился, я кинулся по коридору в аптеку аэропорта и спросил у провизора пачку амилов.
Она заерзала и закачала головой. «Нет-нет, – наконец сказала она. – Это я вам без рецепта продать не могу».
«Я знаю, – сказал я. – Но понимаете, я доктор. Мне не нужен рецепт». Она до сих пор колебалась. «Ну … тогда вам придется показать мне какое-нибудь удостоверение», – сказала она.
«Разумеется», – я выхватил бумажник и дал ей полюбоваться на полицейский значок, пока листал в поисках своей церковной дисконтной карты, согласно которой я Доктор богословия, аттестованный священнослужитель Церкви Новой Истины.
Она внимательно ее изучила и вернула назад. В ее поведении почувствовалось уважение. Ее взгляд потеплел. Она хотела ко мне прикоснуться. «Надеюсь, вы простите меня, доктор, – сказала она с милой улыбкой. – Но нам приходится спрашивать. Сюда такие уроды заходят. Всякие опасные наркоманы. Вы не поверите».
«Не волнуйтесь, – сказал я. – Я прекрасно понимаю, но у меня больное сердце, и я надеюсь – «
«Разумеется!» – воскликнула она – и через считанные секунды вернулась с десятком ампул. Я заплатил, не став добиваться скидки для священнослужителей. Потом я вскрыл коробку и тут же на ее глазах разломил одну ампулу у себя под носом.
«Благодарите бога, что у вас молодое здоровое сердце, – сказал я. – На вашем месте я бы никогда … ооо … срань господня! … что? Ах, прошу меня извинить, я чувствую приход». Я развернулся и побрел примерно в направлении бара.
«Благослови вас Господь, свиньи!» – крикнул я двум выходившим из туалета морпехам.
Они посмотрели на меня, но ничего не сказали. К тому времени я хохотал как ненормальный. Но кому какое дело? Еще один ебнутый церковник с больным сердцем. Черт возьми, меня полюбят в «Браун Паласе"36. Я еще раз хорошенько причастился амилом, и когда я добрался до бара, сердце мое было преисполнено ликования. Я чувствовал себя как чудовищное воплощение Горацио Элджера … Человек Движения, и настолько больной, что полностью уверен в себе.