Харламов Дмитрий. Сказание о верном друге

   Шакал вывел его к норам сусликов, они оказались не очень глубокими, и волку удалось откопать несколько спящих грызунов. Одноглазый удовольствовался жалкими объедками.
   Не беда! Сегодня – жалкие объедки, завтра – обильные остатки от барана. Возле волка-одиночки, как и возле тигра, можно прокормиться. Этот сильный зверь справится с крупной добычей. Так и стали они охотиться вместе. Старый шакал одному ему известными тропами повел Меченого в горы, к теплому перевалу, к незамерзающему горному озеру. В зимнюю пору тут, бывало, собиралось на водопой немало копытных.
   Места эти и вправду оказались благодатными: волк и шакал не голодали.
   И теперь, к новой зиме, Меченый выглядел таким же гладким и сильным, каким он был год назад.
   В начале зимы он снова примкнул к стае вожака: инстинкт неодолимо толкал его к сородичам. Вожак не прогнал одинокого волка, но относился к нему настороженно.
   Эта осень была для Меченого удачной: он добыл свинью, подкараулил на водопое горного барана, унес двух детенышей человека. Сейчас вожак уже не справился бы с ним, совсем сдал старый волк… В тот день стая устремилась по свежим следам стада свиней. Меченый бежал рядом, отставая от вожака на полкорпуса. У оврага он ненароком толкнул седого волка плечом и присел на задние лапы, ожидая взбучки, но старик чуть ощерился, и только. Обнаглев от безнаказанности, Меченый смело обошел вожака и впереди всех устремился вперед.
   Рассвирепев, старый вожак догнал и куснул нарушителя закона стаи.
   И опять между ними вспыхнула драка. Неожиданно для Меченого в бой на стороне вожака вступили другие волки: все-таки он был для них еще чужаком.
   Едва удалось ему спастись от разъяренных собратьев. Так он снова остался один. Нет, не один. Одноглазый шакал кружил неподалеку, не решаясь приблизиться к грозному зверю.
   Да, они снова будут рыскать вдвоем по опустевшей зимней долине, гоняясь за зайцами и лисами, и снова голод погонит их к далекому горному озеру и дальше в зеленую долину, по другую сторону скалистого хребта.

СЛОВО ПРЕДКОВ

   Так повелось в племени таж с давних времен и передавалось от отцов к детям. Власть вождя в племени оставалась непререкаемой.
   Обычно вождем был лучший, опытнейший охотник. Он знал, как добыть зверя летом и особенно зимой, когда наступали стужи, устанавливал сроки сбора плодов и ягод. Он приказывал племени подниматься в большой переход на другое место, если нависла угроза со стороны враждебного племени, или наступал голод, или дивы начинали упорно мучить людей болезнями и надо было сбить их со следа. Он заботился о безопасности жилища, строго поддерживал обычаи и заповеди предков.
   Все было так – это хорошо знал Черный Ворон, но он должен, должен изменить этот порядок, повернуть его по-своему. Разве малая власть у него в руках? Разве не он, Черный Ворон, сделал вождем Орла? Так почему же этот мальчишка смеет спорить с ним, ставит свою власть выше таинства, которым владели жрецы до него, и теперь владеет он, Черный Ворон?
   Кто посмеет толковать Слово предков вопреки ему, вступающему в разговор с самими дивами?
   Власть жреца должна быть сильнее власти вождя, хотя бы потому, что жрец остается жрецом до того самого дня, когда наступает ему пора отправляться в пещеру предков. Вожди же меняются намного чаще: то зверь убьет, то дивы ночи нашлют на него болезни, то ошибется он и взбунтовавшееся голодное племя потребует сменить вождя.
   Будет так, как решил! Он сам станет управлять и охотниками, и женщинами и распределять добычу… Случай, пусть только представится случай!
   Мрачные мысли медленно поворачивались в голове Черного Ворона, злоба стесняла дыхание. Со стороны же казалось, будто он дремлет, сидя у огня и уронив голову на грудь.
   Сумерки наступили быстро. Повалил густой снег. Женщины, ходившие за хворостом, вернулись промокшими и дрожали от холода.

 

 
   Давно пора бы возвратиться охотникам, ведь ушли они ранним утром. Не беда ли какая?
   Жены одна за другой с беспокойством взбирались и вслушивались в глухое безмолвие ненастной ночи.
   Беспокойство охватило всех, кроме Черного Ворона.
   Мудрый Аун выбрал самый большой смолистый факел, запалил у костра и велел Лану надежно укрепить его между камнями у входа. Факел шипел и сыпал огненными брызгами, чадное пламя извивалось на ветру, как живое существо.
   Даже равнодушная ко всем и ко всему Зурра обеспокоенно прислушивалась к звукам снаружи.
   Черный Ворон сидел, чуть покачиваясь из стороны в сторону, казалось, он пел заунывную песню голосом ветра, там, в снежной круговерти.
   Зурра наклонилась и шепнула ему несколько слов. Он не реагировал.
   Лан высунулся в лаз. Ни зги. Частые снежинки щекочут лицо. Как будто похолодало, да и снег теперь падает не крупными хлопьями, а мелкими колючими искрами.
   Рядом появился Зурр, а следом за ним тяжело взобрался на шаткую каменную горку Мудрый Аун.
   Старик подставил свою косматую голову ветру и жадно принюхивался.
   – Скоро дивы перестанут бросать на землю снег, и факел будет видно далеко.
   Зябко запахнувшись в потертую дырявую шкуру, старик стал спускаться. Лан последовал за ним. Люди копошились в темном чреве пещеры, приглушенно переговаривались. Гнетущая тишина царила в жилище, даже детеныши примолкли.
   Двое охотников, оставленные для охраны жилища, стали собираться. Неужели они решили идти на поиски?!
   Никто не заметил, как Зурра снова сказала что-то мужу.
   Злобное громкое карканье заставило всех вздрогнуть.
   – Крр-ра, кр-ра, крр-ра! – кричал Черный Ворон.
   Глаза его были закрыты, и от этого карканье казалось особенно зловещим.
   – Черный Ворон слышит беду. Горе вам, люди таж. Братья Оггру бродят рядом с вашим жилищем. Братья Оггру, хозяева пещеры мертвых, хотят жертв. Женщины, Черный Ворон видит охотников. Скоро они будут здесь.
   Непонятные, полные скрытой угрозы выкрики жреца посеяли страх и смятение в сердцах людей. Они даже не сразу бросились к лазу, так потрясли их и напугали обещания скорых бед.
   А когда бросились, увидели на заснеженном склоне холма маленькие шевелящиеся фигурки.
   По тому, как шли люди, понуро и молчаливо, чувствовалось – что-то случилось.
   Многие побежали навстречу.
   Охотники волокли шкуру, на которой лежала темная туша. Да это же человек! Это же вождь, Большой Орел!
   Беда пришла в жилище людей. Завыли женщины. Лана выла громче всех, царапая себе лицо и грудь.
   В свете костра осмотрели раны вождя. Он не подавал признаков жизни. От левого плеча поперек груди шел страшный рваный след от когтей тигра.
   – Могучий тигр напал неожиданно, – рассказывал старый охотник Желтый Клык. – Если бы не храбрость Большого Орла, не все увидели бы снова жилище. Зверь украл нашу добычу. Тигр – презренный враг…
   Черный Ворон и теперь не шевельнулся, хотя ему полагалось немедленно приниматься за раненого, пока злые дивы не проникли через раны внутрь, ведь тогда человек станет собственностью дивов.
   Мудрый Аун принялся очищать раны вождя и велел охотникам принести в мешке из шкуры воды из ручья, а старухам – сушеных целебных трав и курения для священного огня, чтобы жрец мог прогнать братьев Оггру из жилища.
   Большой Орел заскрипел зубами и несколько раз повернул голову из стороны в сторону от боли. Глаза его оставались закрытыми. Как видно, злые дивы уже успели причинить ему зло, проникнув через рану.

 

 
   А Черный Ворон втайне ликовал. Теперь он один будет вершить власть в племени. И об этом он скажет сейчас.
   Едва успел Мудрый Аун присыпать раны целебной золой, чтобы остановить кровь, как жрец поднялся во весь свой рост и возвестил громовым голосом:
   – Черные дивы ночи жестоко карают племя таж. Беда и голод пришли в жилище…
   Он широко раскрыл свои ужасные глаза и медленно обвел всех пристальным, проникающим в душу взором.
   – В Слове предков спасение ваше! Пусть страх перед Словом всегда будет с вами!
   Люди, как того требовал обычай, опустились на землю, садясь на пятки и держа руки на плечах крест-накрест, в знак внимания и смирения.
   Из дальних углов к костру сползались все, кто понимал Слово, кто мог двигаться.
   – Все вы видели, как вождь Большой Орел не захотел принести волка в жертву дивам ночи, и вот они наказали его, и братья Оггру забирают вождя к себе…
   – О, спаси его, Черный Ворон, – жалобно простонала Лана.
   – Нужно исполнить желание дивов. Приведите сюда волка! Все взоры обратились к Муне. Девочка съежилась, пыталась отползти в темноту, но люди сидели плотно и не пускали ее. Слезы текли по ее щекам.
   – Нет, не я! Пусть это сделает Лан, он знает, где детеныш волка.
   – Упрямая! – закричал жрец и бросил в костер пучок сухой травы, отчего искры столбом взвились к темным сводам. – Дивы зла накажут жестоко!
   Лан поднялся и, ни на кого не глядя, побрел к выходу. Да и как быть, если в опасности жизнь вождя, жизнь отца?! Двое охотников запалили факелы и поспешили за ним.
   От ярости на Муну розовый туман застлал глаза Черного Ворона. Теперь, когда он был единым властителем над этими людьми, казалось неправдоподобным, чтобы какая-то девчонка вторично отказалась подчиняться ему. О! Он не будет знать жалости. Пусть наконец непокорные понесут наказание.
   – Мать Олениха велела всем людям таж хранить Слово предков, и я, Черный Ворон, сейчас скажу его вам: «Были великий лес и горы, закрывающие полнеба. Было Большое Солнце и много воды… Людей в племени было – как звезд на небе, как деревьев в лесу. Довольно было у них сладкого мяса, плодов и целебных трав…»
   Жрец замолк. Он не забыл, что говорить дальше, он колебался, страшась гнева мертвых, которые все услышат через дыру. «Надо было хоть камнем завалить лаз в пещеру предков», – подумал он.
   – «Но люди таж забыли Слово предков, не слушали и не боялись жреца, и разгневались дивы, и напустили ночь на солнце, и сотрясли землю. Настал великий голод и холод…»
   Отступив от привычного повествования, жрец с ужасом почувствовал, что мысли у него путаются, а слова разбегаются. Он стал часто заикаться и останавливаться. Что говорить дальше?
   Смешавшись окончательно, Черный Ворон стал нервно теребить рукой священный амулет и ожерелье из вороньих лапок.
   – Страшные беды караулят вас – голод, холод и болезни. Вот сегодня дивы покарали Большого Орла за нарушение обычая: он привел в жилище живого волка…
   Люди стали переглядываться. Не только Аун, который хорошо знал Слово, но и другие, кому не раз приходилось слышать его, со страхом и смущением ждали, что же будет дальше.
   Робкие, а таких было немало, думали о предстоящих невзгодах и с надеждой ждали указаний сильных, теперь уж единственного сильного – жреца. Те, что посмелее, досадовали на забывчивость Черного Ворона и сердито поглядывали на него.
   Только Мудрый Аун понял, куда клонит жрец, и что некому возразить ему, остановить, уличить в искажении Слова. Вождь по-прежнему не открывал глаз.
   – Разве люди забыли заповеди племени, – неожиданно для себя крикнул старый Аун, – разве Черный Ворон не помнит таких слов: «За детеныша отдай женщину, за охотника отдай детеныша, Слово же сохрани!» Всем надлежит соблюдать заповеди мудрых.
   Это был жестокий удар. Хилый старец осмелился перечить жрецу, осмелился перебить его…
   Ропот пробежал среди людей. В тусклом свете погасшего костра замелькали встревоженные лица.
   В этой напряженной обстановке никто не заметил, как вернулись Лан и охотники. Только Муна скользнула к выходу пещеры мимо скулящего от страха, полузадушенного кожаной петлей волчонка, боясь увидеть кровавую расправу над своим любимцем.
   Громадным усилием Черный Ворон подавил в себе дикую вспышку гнева и, преодолев замешательство, приказал глухо:
   – Пусть старец Аун приготовит все, чтобы принести волка в жертву дивам Оггру, пока они не забрали к себе Орла.
   Потрясенный еще собственной смелостью, Мудрый Аун поспешно взял поводок волчонка и факел из рук одного из охотников, потащил обреченного зверька к лазу в пещеру предков.
   Как только Аун скрылся, Черный Ворон воздел руки кверху и возопил:
   – Чую, чую, братья, дух дивов ночи в жилище нашем. Они мутят разум мой, чтобы погубить всех нас. Много жертв принесут люди таж, но отведут дивов от своего жилища… Пусть Лана, жена вождя, воскурит на жертвенном огне душистые травы, а я совершу таинство над раненым.
   И он рухнул возле распростертого тела в притворном горестном отчаянии.
   Клубы белого душистого дыма поплыли по пещере… На жертвенном камне заплясал, разгораясь, юркий, не ко времени веселый огонек.
   Лан вздрогнул от прикосновения чьих-то холодных пальцев. Радом стояла продрогшая Муна.
   – Там близко большой зверь – тигр.
   Лан забеспокоился, но помешать Черному Ворону, склонившемуся над раненым отцом, не решился.
   Стояла тишина, только треск сухих сучьев в огне нарушал ее.
   – Они убили детеныша волка? – шепотом спросила Муна.
   – Аун потащил его в пещеру предков.
   Лан поразился суровому и решительному выражению лица девочки.
   – Я пойду… к Ауну.
   – Тебя тоже убьют, если ты пойдешь туда. Муна исчезла в клубах дыма.
   Лан колебался недолго, всего лишь миг, но возле лаза в пещеру предков ее уже не было. «Неужели она решалась войти туда?» Мальчик содрогнулся при этой мысли.
   В тот же момент в темноте лаза мелькнул красноватый отблеск огня, и вскоре оттуда показался Мудрый Аун.
   Лан притаился в ближайшей нише.
   Старик укрепил факел между камнями и устало поплелся к костру, еле видимому сквозь белесый дым.
   Черный Ворон уже кончил шептать таинственные слова над раненым, поднялся на ноги и медленно начал кружить вокруг костра под мерный стук бумбы.
   По мере того как удары учащались, он приплясывал все быстрее, в руках у него появился небольшой лоскут кожи, растянутый на дуге лука, и в глухое постукивание колотушки вплелся звонкий дробный перестук жреческого тум-тума – барабана. Время от времени Черный Ворон выкрикивал непонятные гортанные слова или оглушительно, надсадно каркал.
   Люди с покрасневшими от дыма и напряжения глазами мерно раскачивались из стороны в сторону и глухо подвывали в такт жутковатого перестукивания тум-тума и бумбы.
   Вдруг оглушительный рык поверг людей ниц. Свирепая усатая морда зверя показалась в отверстии входа. Красная пасть широко раскрыта, тускло, устрашающе поблескивают громадные, изогнутые книзу клыки.
   Вопль испуга и смятения приятно зазвенел в ушах зверя.
   Овладев собой, охотники стали бросать в тигра горящие головешки, и тигриная морда исчезла.
   – Там Муна, дочь моя! – отчаянно, звонко закричала Яна. Крик женщины подстегнул охотников, и они с воинственными воплями, неся перед собой пылающие факелы, стали подниматься по каменной насыпи к отверстию, куда только что заглядывал зверь. Однако дальше входа в пещеру никто из них идти не решался: тигр не собирался уходить, и он был не один. Неподалеку, прямо на снегу, тигрица только что закончила свое кровавое пиршество. В кустах темными тенями мелькали шакалы, дожидаясь объедков.

 

 
   Другие женщины тоже стали искать своих детей. Вой и плач поднялся в жилище: оказалось, кроме Муны, пропали также Лан и Зурр.
   Кто-то видел, как Муна спешила уйти из пещеры, боясь увидеть расправу над волчонком. Кто-то видел Лана стоящим неподалеку от входа, когда он и охотники вернулись со зверенышем. Кто-то видел Зурра ожидающим у входа возвращения Лана с волчонком.
   Исчезновение любимца и воспитанника поразило Мудрого Ауна. Исчез мальчик, в которого он вложил всю теплоту, всю радость, все премудрости предков – жизнь свою.
   Больно кольнуло в бок, гневом запылало лицо.
   – Где Черный Ворон? – громко крикнул Аун. – Это я, сын великого жреца Ухо Дива, зову его…
   Напуганный тигром и не оправившийся еще от страха, Черный Ворон неуверенно ступил в круг, освещенный костром.
   – Разве не великий Ухо Дива, отец мой, передал тебе священный тум-тум? Разве для того много раз говорил я тебе Слово предков, чтобы ты исказил его? Разве для того ты жрец, чтобы губить детенышей наших? Отвечай! Уж лучше бы сам я, слепой и хворый, стал жрецом…
   В непритворном страхе Черный Ворон поднял руки к лицу, как бы защищаясь от удара.
   – Что ты, что говоришь ты, старец Аун? – скороговоркой залепетал перепуганный жрец. – Или дивы затуманили и твой разум? Все беды наши от того, что в жилище людей привели живого зверя… Дивы карают за это.
   В этот момент раненый застонал и открыл глаза.
   – Вот, – обрадовался Черный Ворон, – теперь все видят, дивы приняли жертву, и я прогнал братьев Оггру от нашего вождя.
   Аун заколебался. Черный Ворон вмиг почувствовал это.
   – Жертва волка угодна дивам! – громко воскликнул Черный Ворон.
   – Но я не умертвил волка, а только привязал его там, – обескураженно и виновато промолвил Аун.
   – Так пойдем скорее совершим таинство, – заторопился жрец.
   И они скрылись в пещере предков.
   Вернулся Черный Ворон один. Оглядев молчаливых соплеменников, он сказал:
   – Старый Аун захотел принести себя в жертву дивам Оггру, чтобы вождь остался с нами. Наш Мудрый Аун остался в пещере предков.
   Черный Ворон опустился на землю и горестно обхватил голову руками.
   Люди забеспокоились. Старый Оор приблизился к лазу и позвал тонким, дрожащим голосом:
   – Аун, Мудрый Аун, приди к ним! Глухая тишина была ответом.
   – Чтобы дивы не забрали нашего вождя, надо камнями завалить вход в пещеру предков, – сказал Черный Ворон и, видя нерешительность людей, прикрикнул грозно: – Ну, скорее же!

ЗАМУРОВАННЫЕ

   Мы оставили Лана в раздумье перед лазом в пещеру предков. Он соображал тогда, могла ли Муна решиться войти внутрь таинственной пещеры? Ведь женщины не смеют при жизни видеть Слово. Или же она затерялась в дыму, среди взрослых?
   Но рассуждать некогда. Мальчик схватил горящий факел Ауна и скользнул в узкий проход.
   Высоко поднятый над головой, огонь неверными бликами плясал на выступах громадной каменной пещеры.
   Со стен величественно и мрачно глядели звери и птицы, высеченные умелой рукой Мудрого Ауна, сцены из жизни племени, такие памятные и понятные после терпеливых пояснении и рассказов доброго старика. Но девочки здесь не было.
   – Муна, – глухо позвал Лан. Только эхо прошелестело в ответ.
   Мальчик собирался уже вернуться назад, как вдруг ему показалось, будто он услыхал тихое повизгивание. «Надо взглянуть подальше».
   Чем дальше он продвигался в глубь пещеры, тем страшнее ему становилось. Своды то снижались настолько, что язык факела начинал лизать камни, то уходили в темную, сумрачную высоту.
   Вот Лан добрался до бокового прохода вправо, заглянул: пусто, каменные глыбы громоздятся на покатом полу, где-то внизу тихонько журчит вода.
   И опять услыхал Лан негромкое повизгивание, на этот раз явственно. Пошел на звук и очутился перед другим боковым проходом, теперь уж влево от главной пещеры.
   Свет факела выхватил из мрака белый костяк лося и за ним, в дальнем углу, – Муну и доверчиво прижимающегося к ней волчонка. Оба с испугом глядели на огонь.
   – Уходи. Если тебя найдут здесь…
   Лицо у Муны было бледное. Она знала, на что решилась. Прерывистым от волнения голосом сказала:
   – Спрячь нас. Ночью я незаметно выберусь отсюда…
   Муна уже поняла всю опасность своей затеи и дрожала от страха.
   Мысли мальчика путались от волнения. Зачем-то ему подумалось, что этот лось, которого добыли охотники четыре луны назад, принес большую радость всему племени. Вдоволь было еды. Этот скелет – на нем до сих пор еще сохранились лоскутки завялившегося мяса – принесли в жертву злым духам дивам ночи и братьям Оггру.
   К скелету старый Аун привязал волчонка: на белой кости еще болтался лоскуток от ремешка. Наверное, Муна не могла развязать узелок в темноте и просто перегрызла ремешок.
   – А волк?.. – наконец спросил Лан.
   – Звереныш мог ведь и сам перегрызть ремешок.
   – Твоя правда, – живо отозвался мальчик.
   Еще раз взглянув на рыжего волчонка, прижавшегося к Муне, будто это сестра его или мать-волчица, Лан окончательно решился помочь девочке.
   В пещере послышались отдаленные голоса. Это Черный Ворон. Вот-вот он будет здесь.
   – Бежим скорее! – Мальчик метнулся в глубину основного прохода, забыв даже погасить факел.
   Они бежали куда-то все вниз и вниз. Спотыкались и падали. Вскакивали и снова бежали…
   Остановились только тогда, когда, поскользнувшись на мокрых камнях, Лан растянулся во весь рост и выпустил из рук факел. Тот зашипел и едва не погас.

 

 
   Выбрали место посуше и присели передохнуть. Со стоном Лан потирал ушибленные руки и бок. Тут впервые услыхали они, как будто из под чьей-то ноги выкатился камень.
   – Это жилище мертвых! – холодея, прошептал Лан.
   И на миг им показалось заманчивым снова оказаться в родной пещере, пусть даже лицом к лицу с Черным Вороном.
   Затаив дыхание они долго прислушивались, но ничего больше не услышали, кроме гулких ударов в собственной груди.
   – Здесь оставим волка, – сказал Лан.
   Муна устало кивнула.
   Долго мальчик старался привязать ремешок за камень, чтобы волчонок не увязался за Муной, когда они пойдут обратно, но это было нелегко. Наконец ему удалось кое-как закрепить конец ремешка в камнях. Лан очень спешил, ведь их уже могли хватиться.
   – Пошли!
   Но куда идти? Мурашки побежали по спине мальчика. Только сейчас он отчетливо сообразил, что обратной дороги ему не найти: сколько поворотов, спусков и подъемов прошли-пробежали они!
   – Ну, что же ты? – повернулась к нему Муна.
   – Не знаю… куда идти, – с трудом выдавил из себя Лан. Муна не поняла его или не расслышала, во всяком случае, она не испугалась, главное – жрец не убил волчонка.
   – Погляди, детеныш волка отвязался! – воскликнула девочка, когда они немного прошли.
   Лан махнул рукой в раздражении. Об этом ли теперь думать! И снова они в пути.
   – Вот тот камень, – шепнула Муна, – тут я поскользнулась.
   – Это не здесь. Видишь – сухо, не скользко. О! Как бы ему хотелось, чтобы она была права. Поворот, опять поворот. Куда идти?
   Откуда-то сверху донесся приглушенный крик боли. В ужасе они снова прислушались… Тихо. Но вот еще – не то вздох, не то стон.
   От страха Муна опустилась на камни. В черноте бесконечной пещеры мерещились ей невиданные чудища. Может, это и есть дивы ночи или братья Оггру?..
   Лан с опаской поглядывал на свой факел: смола выгорела и теперь горело дерево, да и его осталось всего с локоть. Еще немного, и наступит темень – и тогда… Страшно подумать.
   Вдруг волк, который устроился на камнях возле Муны, вскочил и оскалился в темноту, шерсть на загривке встала дыбом.
   – Что с ним? Может, там зверь? – прошептал Лан.
   – Не знаю. Пустить его? Он хочет идти туда.
   Не успел Лан ответить, как из темноты послышался знакомый голос:
   – Зурр я! Зурр!
   Лан вскочил. Не хитрости ли это дивов Оггру?
   – Покажись нам, иди к огню! Послышался стон.
   Наклонив деревяшку, чтобы разгорелось ярче, Лан осторожно двинулся на звук.
   И правда, это был Зурр! Но как он выглядел! На лбу кровоподтек, нога окровавлена и распухла, руки в ссадинах.
   – Шакал, – разъярился Лан, – ты крался за нами?
   – Сордо, сордо! – с трудом выговорил Зурр и вдруг зарыдал.
   – Знай – я избранник Мудрого Ауна, – обескураженно говорил Лан. Не удивительно, что Зурр угрожает им с Муной суровым осуждением племени – сордо. Но почему он плачет? – Мудрый Аун посвятил меня в тайны предков, научил говорить Слово. Смею ходить сюда… Аун скажет то же…
   – Нет! – Зурр вскочил, сжав руками голову, и с криком боли рухнул на камни.
   Лан окончательно растерялся: в глазах мальчишки он увидел боль и отчаяние. Зурр вел себя непонятно. Быть не может, чтобы он плакал от боли.
   – Тебе очень больно, Зурр? – участливо спросила Муна. Зурр ничего не ответил. Он лежал, плотно закрыв лицо руками, и спина его вздрагивала.
   В этот момент пламя лизнуло пальцы, и Лан выронил огарок.
   Липкая чернота заполнила тесное пространство: исчезли своды пещеры, камни, лужи. Каждому из троих показалось, будто он один в этой непроглядной темени, и они стали окликать друг друга и немного успокоились лишь тогда, когда коснулись друг друга.
   Сколько времени плутали они в кромешной темноте? Им казалось, очень долго. Двигались медленно, крепко держась за руки или за лоскут одежды.
   Зурр еле ковылял. Ушибленная нога на ощупь представлялась вдвое толще здоровой.
   Вскоре выяснилось, что волк лучше ребят находит дорогу в темноте и ведет их безошибочно по невидимому проходу. По крайней мере, следуя за ним, они не натыкаются на стены.
   – Свет! Там свет! – крикнула вдруг Муна.
   И верно, впереди обозначилось призрачное багровое пятно.
   Лан почувствовал, как снова вздрогнул Зурр.
   Да, они вернулись в пещеру предков: вот глубокая каменная ниша, где Лан нашел Муну и волчонка, в рассеянном свете смутно белеет костяк лося.
   Мальчик вспомнил о кусочках вяленого мяса, которые он видел на мощных костях лесного великана лося, и в животе у него засосало.
   Но что там, впереди? Лан прислушался. Ни звука. Осторожно выглянул из-за угла и невольно вскрикнул: на холодных камнях посреди лужи крови в беспомощной позе лежал Мудрый Аун.