Страница:
Примерно в это же время посол Советского Союза в США М. М. Литвинов выступил на сессии ежегодной конференции американской академии политических и общественных наук, посвященной теме "Объединенные усилия". Он напомнил, что нельзя уничтожить Гитлера при помощи одних только бомбардировок германских городов, что этого можно добиться лишь на поле сражения. Посол заявил, что окончательный разгром фашистской Германии требует "определенных объединенных усилий Советского Союза и Англии и дополнительной помощи Соединенных Штатов". Коснувшись вопроса о стратегической инициативе, он сказал: "Не пора ли заставить Гитлера призадуматься над тем, в каком направлении его противники предпримут следующие удары, в какой части континента они высадят войска? Вот для чего нужны объединенные усилия, a нe абстрактные усилия, усилия в будущем" [Правда, 1942, 12 апр.].
Выступления М. М. Литвинова и И. М. Майского, на которые откликнулись многие американские и английские органы печати, оказали определенное влияние на общественность этих стран.
Итак, в Англии весной и летом 1942 года все настойчивее раздавались требования немедленно открыть второй фронт. По выражению английского историка А. Брайанта, "страна не могла понять, почему ее солдаты не в состоянии облегчить участь России".
Не менее активно выступали за скорейшее открытие второго фронта и прогрессивные силы США. Тысячи петиций, писем и резолюций были направлены в адрес Рузвельта и его правительства. Нью-йоркский корреспондент английской газеты "Дейли экспресс" так писал о настроении американского народа: "Наступление" стало самым популярным словом в американском лексиконе. Если не будет второго фронта, то среди американского народа будет столько же разочарования, сколько и среди по-боевому настроенного народа Великобритании".
Помнится, по радио передавалась речь настоятеля Кентерберийского собора Хыолетта Джонсона. Он страстно призывал правительства США и Великобритании "начать наступление в Западной Европе с целью разгромить Гитлера в 1942 году".
Что касается членов правительства, то только лорд Бивербрук, министр снабжения Англии, выступал за скорейшее открытие второго фронта. Во время своего пребывания в США он заявил: "...почти в каждом уголке Великобритании раздается боевой клич: "Наступать! Наступать в поддержку России!" Страстное желание создать действующий фронт на Западе в помощь русским проникло глубоко в душу всего нашего народа. Известно, что русские ежедневно убивают больше немцев, чем все союзники, вместе взятые... Россия может решить для нас исход войны в 1942 году. Сдерживая немцев, а возможно даже разгромив их, русские, быть может, сумеют подорвать всю структуру оси... Для оказания помощи России нужно нанести удар, сильный удар, несмотря ни на что. Что бы ни случилось, такие удары окажут настоящую помощь и будут представлять наш вклад в дело борьбы на русском фронте" [Нью-Йорк тайме, 1942, 24 апр.].
Однако правительства Великобритании и США оставались глухи к этим призывам, так же как и к доводам со стороны Советского Союза. Правда, им все труднее становилось оправдываться и они вынуждены были для успокоения общеетвенного мнения трезвонить о своем вкладе в ашифашистскую борьбу и о якобы готовящемся активном наступлении на Западе. Черчилль в речи по радио 10 мая заверял, что "русским армиям посланы тысячи танков и аэропланов... из Британии и Америки", что при помощи воздушных налетов на Германию "ей буду! причинены страшные разрушения". Он патетически восклицал: "Можем ли мы сделать еще что-нибудь, чтобы облегчить положение России?.. - и многозначительно продолжал:- Я, естественно, не собираюсь раскрывать наши намерения, но одно скажу: приветствую боевой наступательный дух британской нации..."
Весной 1942 года мы с Иденом (в который уже раз!)
беседовали об открытии второго фронта. Я старался говорить прямо, порою даже резко.
- Мистер Иден, ответьте мне не как министр иностранных дел Великобритании, а хотя бы как заинтересованное лицо: что вы думаете о необходимости открытия второго фронта?
- К сожалению, не я решаю этот вопрос, мистер Харламов...
- Хорошо, а если бы решали вы?
- Я бы прислушался к мнению большинства.
- Но большинство за открытие второго фронта!
- Мы, очевидно, по-разному понимаем термин "большинство", мпстер Харламов!
Что и говорить, Иден был искусным дипломатом, умел уходить от существа вопроса, особенно когда речь заходила р втором фронте. Впрочем, он лишь копировал своего патрона Черчилля.
Линия американского и английского правительств для нас была ясна: они не хотели открывать второй фронг раньше 1943 года, тем самым оттягивая сроки окончания войны и снова перекладывая основные тяготы ее на Советский Союз.
8. ПЕРЕГОВОРЫ В ЛОНДОНЕ
Советско-английские переговоры, начатые Иденом в Москве в декабре 1941 года и, нo существу, прерванные изза существенных разногласий сторон, должны были быть продолжены. И. М. Майский довольно часто беседовал по этому поводу с А. Иденом. Шла активная переписка и между главами правительств.
Наконец 8 апреля Иден предложил, чтобы в Лондон для завершения переюворов и подписания совместного договора прибыл нарком иностранных дел СССР. Однако по ряду причин он в то время не мог покинуть Москву и поручил вести переговоры И. М. Майскому. В Лондоне ответ советского наркома явно пришелся не по вкусу, особенно Идену: он считал себя лично уязвленным. И вдруг совершенно неожиданно из Москвы пришла телеграмма, сообщавшая, что предложение английского правительства принимается.
Приезд наркома назначался на май. Мотивы столь неожиданной перемены в планах наркома нам с Майским были не совсем ясны. Они прояснились только после его приезда в Лондон.
Оказывается, к этому времени между Рузвельтом и Сталиным завязалась личная переписка. В одном из писем американский президент выразил желание лично встретиться с И. В. Сталиным и урегулировать все спорные вопросы. Но глава Советскою правительства ответил, что из-за напряженного положения на фронтах он не может покинуть страну, и предложил встретиться в Архангельске или Астрахани.
Американская сторона предложила район Берингова пролива. Но это место не устраивало И. В. Сталина. Встреча двух глав правительств на сей раз так и не состоялась.
В послании от 12 апреля Рузвельт высказал пожелание о том, чтобы советская сторона обдумала вопрос "о возможности направить в самое ближайшее время в Вашингтон г-на Молоюва и доверенного генерала".
Тогда-то и было решено, что В. М. Молотов отправшся с визитом в Вашингтон, а заодно сделает остановку в Лондоне.
Мы понимали, что предстоящие переговоры будут трудными, поскольку между нами и англичанами имелись расхождения по содержанию договора. Дело в том, что И. В. Сталин настаивал, чтобы Англия признала западные границы Советского Союза, существовавшие к моменту нападения Германии на СССР. Англичане же предлагали вопрос о границах отложить до конца войны. Этот пункт был камнем преткновения.
Мы стали готовиться к приезду наркома.
В канун Первого мая у нас состоялось торжественное заседание. Обычно все праздничные мероприятия мы приводили вместе с посольством, в его большом конференц-зале.
На сей раз настроение у всех было особенно приподнятое:
зимнее наступление нашей армии вселяло уверенность, что в войне наступает резкий перелом. Об этом говорили в своей речи посол Майский и другие выступавшие.
Торжественное заседание подходило к концу, когда ктото из сотрудников военной миссии подошел ко мне и шепотом сообщил, что в холле меня ожидают представители министерства авиации Великобритании. Они прибыли по неотложному делу.
Я спустился вниз и увидел двух офицеров-англичан. По их скорбно-замкнутым лицам понял, что они прибыли с неприятным известием. И не ошибся.
- Господин адмирал, - сказал прибывший офицер, - случилось большое несчастье.
- В чем дело?
- Самолет, на котором летели ваши и наши люди, потерпел катастрофу.
- Не может этого быть!
- К сожалению, это так, господин адмирал. Самолет упал и сгорел.
- А как люди? - спросил я, чувствуя, как внутри у меня все похолодело.
- Мы не располагаем точными сведениями. Но кажется, все погибли.
Несколько мгновений я стоял как ошарашенный. Так уж устроен человеческий мозг, что он отказывается сразу воспринять трагическое. А известие было действительно ужасным. На этом самолете летели сотрудники миссии: мой помощник по вопросам авиации полковник Н. Н. Пугачев, помощник военного атташе майор Б. Ф. Швецов, секретарь миссии военный инженер 2 ранга П. И. Баранов, майор Асямов... И хотя я проработал с этими людьми всего месяцев девять, во уже успел привязаться к ним. Это были обаятельные люди и блестящие специалисты.
Группа находилась на военно-воздушной базе Инвенгорн, где знакомилась с боевой техникой. А в Лондон возвращалась на попутном английском самолете "Фламинг".
На борту машины вместе с экипажем находились шестеро англичан, в том числе вице-маршал авиации Скотт.
Вместе с советником посольства К. В. Новиковым я тут жо выехал к месту катастрофы. Первой мыслью было - перед нами диверсия, организованная или гитлеровскими агентами, или противниками англо-советского сотрудничества. Ведь "Фламинг" считался королевским самолетом и находился под особым техническим контролем.
Сразу же после катастрофы была создана совместная англо-советская комиссия. Она пришла к заключению, что самолет разбился в результате технической неисправности.
Дело в том, что во время полета выбило один из цилиндров двигателя. Он сбил хвостовые рули, самолет перевернулся и начал падать фюзеляжем вверх. Пилот ничего не мог поделать с вышедшей из повиновения машиной, и она врезалась в землю.
В военное время поездки членов правительства совершались, как правило, в условиях секретности. Соответствующие службы проводили большую работу по обеспечению безопасности визита. Так было и с визитом наркома иностранных дел СССР. О его поездке знал узкий круг лиц.
11 юлько тогда, когда стала известна точная дата прибытия наркома, были оповещены лица, которые должны были Щ) протоколу присутствовать при встрече. Нам с Майским было известно, что В. М. Молотов прилетит в Англию на военном самолете, который приземлится на аэродроме в Данди. Мы выехали туда специальным поездом. В поезде я встретил советского посла А. Е. Богомолова, аккредитование! о при эмигрантских правительствах в Лондоне, торгового представителя Борисенко; английскую сторону представляли А. Кадоган и несколько гражданских и военных лиц.
В Данди наш поезд поставили на запасный путь. Прибыли мы вечером, рассчитывая, что самолет наркома прилетит утром. Но вылет задерживался: в Москве была нелетная погода. На следующий день по метеоусловиям вылет задержали опять. Наконец погода в Москве установилась, но...
испортилась в Лондоне. Таким образом, наше многочисленное общество прожило в Дапдц целую педелю. Мы ездили осматривать город и его окрестности.
Разумеется, наше недельное пребывание в специальном поезде не могло остаться незамеченным. Сначала мы привлекли внимание железнодорожного персонала, а потом и всех местных жителей. Тем более что Дяиди город небольшой и слухи здесь разносятся молниеносно. В один из дней у наших вагонов появился мэр в черном костюме, грудь его украшала большая медаль на цепи. Его сопровождали отцы города - солидные пожилые люди. Прослышав, что через Данди должно проследовать какое-то важное лицо союзной державы, мэр и его спутники пришли засвидетельствовать свое почтение.
После этого случая мы решпли выехать из города. Перед отъездом распустили слух, что визит советского наркома отменяется. На месте остались только два человека:
В. Н. Павлов - переводчик, прибывший в Англию заранее, и чиновник из Форин оффиса.
Молотов прилетел в Англию 20 мая. Мы с Майским встретили его на середине пути между Лондоном и Данди.
В Лондоне советскую делегацию встречали Иден и Кадоган и тут же повезли в загородную резиденцию Черчилля - Чекере. По традиции там останавливались только особо почетные гости.
До этого я видел Черчилля редко, главным образом на официальных приемах. А здесь столкнулся вплотную, можно сказать в домашней обстановке. Грузный, сильный, немного сутуловатый, Черчилль производил впечатление быстротой своих ответов, остроумием и решительными манерами.
Знакомясь с человеком, он по привычке долго жал ему руку и пристально глядел в лицо, пока тот не отводил глаза. То же самое Черчилль решил проделать и со мной. Но я спокойно выдержал его твердый, пристальный взгляд.
В тот же вечер в Чекерсе в честь советской делегации был устроен обед с участием многих членов правительства.
За столом говорил главным образом Черчилль. Он был явно в ударе. После обеда Черчилль увел Молотова и Майского в свой кабинет.
На следующий день начались переговоры наркома иностранных дел СССР с Идепом в Форин оффисе. Кроме Майского на переговорах были заместитель посла Соболев и переводчик Павлов. Идена сопровождала группа работников министерства во главе с Кадоганом.
Между сторонами по-прежнему имелись разногласия.
Правительство Великобритании хотя в принципе и соглашалось признать советские довоенные границы, однако сохраняло оговорки относительно урегулирования вопроса о границе с Польшей. В конце концов Иден предложил новый проект договора, в котором основное внимание сосредоточивалось на уже согласованных положениях.
26 мая в торжественной обстановке, в кабинете Идена, в присутствии Черчилля, Эттли и Синклера (лидеры трех партий, составлявших правительственную коалицию), при огромном стечении фотографов и кинооператоров, договор был подписан Молотовым и Иденом.
Содержание договора сводилось к следующему.
В первой части, заменившей собой соглашение 12 июля 1941 года о совместных действиях в войне против Германии, говорилось о том, что обе стороны на протяжении войны оказывают друг другу военную и всяческую иную помощь в борьбе против гитлеровской Германии и ее европейских сообщников, а также обязываются не вести с ними переговоров иначе, как по общему согласию.
Во второй части, которая должна была оставаться в силе 20 лет, устанавливались основные принципы послевоенного сотрудничества СССР и Англии. В статье 3 обе стороны заявляли о своем желании объединиться с другими государствами-единомышленниками в принятии общих мер в целях обеспечения мира и сопротивления агрессии. В статье 4 они гарантировали взаимную помощь в случае, если одна из сторон будет вновь вовлечена в войну с Германией или ее союзниками. В статьях 5-7 стороны обязывались не участвовать в коалициях, направленных против одной из нпх, а также не стремиться к территориальным приобретениям для самих себя и не вмешиваться во внутренние дела других государств.
Договор имел в тогдашней обстановке очень большую ценность - военную и политическую. Он был ратифицирован Советским Союзом 18-го и Англией 24 июня и вошел в силу после обмена ратификационными грамотами.
По соображениям скрытности специальный поезд уходил не из Лондона, а с небольшой пригородной станции. Мы условились, что я приеду проводить наркома и получу от него необходимые указания.
Поздно вечером отправился на станцию. Вез меня шофер-англичанин. Я-то полагал, что он хорошо знает дорогу и доставит меня быстрее. Но вышло какраз наоборот. Машина долго кружила вокруг каких-то пакгаузов, кирпичных домов, по глухим улочкам станционного поселка. Время шло, а мы все петляли вокруг да около станции.
- В чем дело? Почему мы до сих пор не приехали? - спросил я у водителя.
- Извините, сэр. Не могу найти дорогу...
Машина с визгом продолжала мчаться по затемненным переулкам. Я взглянул на часы: мы уже опаздывали минут на пятнадцать. И тут мне пришло в голову, что шофер попросту водит меня за нос. Неужели он получил инструкции воспрепятствовать нашей встрече с наркомом? Но зачем, с какой целью?
- Остановите машину, - сердито приказал я шоферу. - Пойду пешком!
- Что вы, сэр! Это невозможно, сэр! Одну минуту, сэр!
Видимо, мое вмешательство подействовало. Миновав шлагбаум, мы подъехали к составу, и я, запыхавшись, ворвался в вагон наркома. В ярко освещенном зашторенном салоне сидела вся делегация. Я поспешил извиниться за опоздание.
- Можете не извиняться, Николай Михайлович. Все ясно: противники англо-советского сближения пытались устроить свою очередную каверзу. Но я заявил, что не уеду, пока не повидаюсь с вами.
В гот же вечер нарком иностранных дел отбыл самолетом в США.
Как известно, во время посещения наркомом Лондона п Вашингтона был предрешен вопрос о создании в 1942 году второго фронта в Европе. И это нашло отражение в англосоветском коммюнике. Впрочем, Черчилль вскоре заявил, что он не связывает себя определенным обязательствами в отношении даты открытия второго фронта.
Здесь уместно сказать, забегая несколько вперед, что на очередном совещании, сосюявшемся 20-25 июля в Лондоне, представители США и Ашлии приняли окончательное решение: вместо высадки в Северной Франции осуществить десантную операцию в Северной Африке. Это решение принималось в одностороннем порядке, без ведома Советского Союза. Понятно, что наше правительство не могло примириться с откладыванием открытия второго фронта на 1943 год. Проволочки с высадкой десанта во Францию всколыхнули страсти и на самих Британских островах. Во многих городах состоялись митинги.
И. М. Майский решил выступить на собрании англорусского парламентского комитета. Это был довольно смелый шаг для посла, поскольку в данном случае он обращался через голову премьера к английскому народу в лице его парламентских представителей.
Предстоящее выступление советского посла вызвало огромный интерес парламентариев. 30 июля в зале палаты общин собралось 300 человек больше, чем на обпчиых заседаниях. Присутствовали видные деятели всех партий.
Мне довелось присутствовать на этом собрании. Минский говорил ярко, горячо, убедительно. В зале стояла почтительная тишина.
Иван Михайлович рассказал о положении в Советском Союзе, о той героической борьбе, которую ведет наша страна. И, конечно же, призывал депутатов ратовать за немедленное открытие второго фронта.
Речь советского посла произвела огромное впечатление на аудиторию. Но главное было не только в этом. В тот же вечер, точнее, в половине первого ночи, его пригласил Черчилль и передал послание, адресованное Сталину. В послании были такие слова: "Я хотел бы, чтобы Вы пригласили меня встретиться с Вами лично... Мы могли бы совместно обсудить вопросы, связанные с войной..." [Переписка Председателя Совета Министров СССР..., т. 1, с. 70.].
И. М. Майский связался с Москвой, и вопрос о поездке Черчилля в Советский Союз был решен [Приезд У. Черчилля в Москву совпал с ожесточенными боями на дальних подступах к Сталинграду и на Северном Кавказе. По свидетельству В. М. Бережкоза, в то время переводчика, в беседе с английским премьером "Сталин заметил, что ему просто непонятно, как Гитлер сумел собрать в один кулак такое большое количество войск и танков.
- Думаю, - продолжал Сталин, - что Гитлер выкачал все, что возможно, из Европы. Но мы полны решимости удержать Сталинград.
Черчилль заметно помрачнел... Он должен был теперь обосновывать, почему обещание об открытии в 1942 году в Европе второго фронта но будет выполнено, почему вновь откладывается вторжение через Ла-Манш" (см.: Бережков В. М. Рождение коалиции. М., 1975, с. 131-132). Так или иначе, Черчиллю пришлось сказать о главной цели своего визита - об отсрочке открытая второго фронта еще на год. П. В. Сталин категорически не согласился с таким намерением союзников.].
9. АДМИРАЛТЕЙСТВО
До весны 1942 года члены миссии жили в Лондоне одни, без семей. Надо ли говорить, что все мы беспокоились за судьбу наших жен и детей. Война разметала их по стране:
одни находились в эвакуации на Урале, другие - в Сибири, третьи - в Средней Азии. Моя семья жила в Ульяновске.
Письма мы получали редко. Ради душевного спокойствия, благоустройства быта было решено перевезти семьи в Лондон.
Путешествие женщин и детей в военное время - дело рискованное. Тем более морем, в условиях активных действий подводного флота и авиации противника. Но иного выхода не было. Мы решили, что наши семьи поездом должны добраться до Архангельска, там пересесть на пароходы и с караваном судов прибыть в Шотландию.
Еще в феврале поступило сообщение: какая-то часть семей отбыла с очередным конвоем. Моя семья, как я выяснил, находилась на транспорте "Комилес". Всю неделю, пока транспорты шли морем, мы, естественно, волновались. Но все обошлось благополучно: суда бросили якоря в шотландском порту Лох-Ю. Поздним вечером мы уже были там.
Шлюпка доставила нас на борт парохода. С волнением я обнял жену и детей, с которыми не виделся без малого целый год. Как оказалось, они спокойно перенесли длительное морское путешествие. Правда, этим я был обязан капитану, который сделал все возможное, чтобы обеспечить для семьи какой-то комфорт и безопасность.
Ночевать мы остались на судне: приятно было оказаться среди своих моряков. Мы проговорили с капитаном всю ночь, а наутро тепло попрощались.
На лондонском вокзале наши семьи встречали жены английских должностных лиц, а также жены сотрудников посольства. Все они были необычайно любезны и внимательны.
При перевозке семей не обошлось без печальных инцидентов. На одном из судов очередного конвоя следовала семья помощника военно-морского атташе К. С. Стукалова, теперь уже генерала. У берегов Исландии судно наскочило на английскую мину. Жертвой взрыва оказалась 12-летняя дочь Стукалова. Этот несчастный случай буквально потряс его, но он нашел в себе силы вернуться к исполнению своих обязанностей.
Надо сказать, что жизнь в Лондоне в то время была вовсе не безопасной. Каждый вечер завывали сирены, и я отправлял жену и детей в метро, а сам оставался работать в здании миссии. Впрочем, нас выручало одно обстоятельство:
неподалеку от миссии и посольства находилась тюрьма для военнопленных немецких офицеров. Вероятно, противник знал об этом, и налеты на наш район случались не так уж часто. Были, правда, случаи, когда на здание миссии падали "зажигалки". Но поскольку люди у нас были военные и знали, как с ними обращаться, то до пожара дело не доходило.
Довольно часто мне доводилось бывать в Форин оффисе, в имперском генеральном штабе, но, пожалуй, чаще всего - в адмиралтействе. Разумеется, мне, как моряку, было любопытно познакомиться с работой этого высшего военно-морского ведомства Великобритании, размещавшегося в старом мрачноватом здании на Трафальгарской площади, как раз напротив памятника Нельсону.
Подходя впервые к парадному подъезду здания, я вспоминал морские романы, где слово "адмиралтейство" произносилось с пиететом, как символ морского могущества Великобритании. Я еще встретил в коридорах и кабинетах адмиралтейства седых коммодоров, которые считали за величайшую честь носить мундир "флота его королевского величества", ведь он "лучший, сильнейший" в мире, а его мозговой центр - "умнейший" на земле.
Суровая военная действительность, однако, развеяла красивую легенду гитлеровцы беспощадно топили британский флот, относясь весьма пренебрежительно к мифу о его непобедимости.
Итак, высший орган адмиралтейства - совет, председателем которого является первый лорд адмиралтейства (воен.но-морской министр), лицо гражданское, как правило, представитель правящей партии, депутат парламента.
В совет адмиралтейства в зависимости от обстановки входило обычно от 9 до 15 членов (основное ядро): первый лорд адмиралтейства (военно-морской министр), первый морской лорд (начальник главного морского штаба), второй морской лорд (начальник личного состава флота), третий морской лорд (начальник кораблестроения и вооружения флота),четвертый морской лорд (начальник снабжения и транспорта флота), пятый морской лорд (начальник морской авиации).
Кроме того, в совет адмиралтейства входили заместитель и два помощника начальника штаба, парламентский и финансовый секретари, гражданский лорд и постоянный секретарь адмиралтейства (управляющий делами).
Таким образом, в состав совета адмиралтейства (поданным 1943-1944 гг.) входили четыре гражданских лорда - представители правящей партии [В результате реорганизации управления вооруяачшылш силами, проведенной в послевоенное время, в Великобритании было создано единое министерство обороны, а в его составе - департамент ВМС (вместо адмиралтейства), возглавляемый гражданским лицомпарламентским заместителем министра обороны по военно-морским силам. Повседневной деятельностью ВМС руководит совет обороны через адмиралтейский комитет (см.: Советская Военная Эпппклопедия. М., 1976, т. 1, с. 116).].
Адмиралтейство состояло из главного морского штаба, специальных отделов, различных советов, комитетов и учреждений. Начальник штаба (в бытность мою в Англии уже упоминавшийся адмирал флота Дадли Паунд), по существу, был главнокомандующим ВМС страны. Я уже упоминал, что с этим высокопоставленным лицом у меня сразу же не сложились отношения. С первой встречи я понял, что передо мной не только противник союзнических отношений, но и ловкий интриган, двуличный человек.
Уже в начале апреля 1942 года Паунд поставил кабинет министров Великобритании перед вопросом о нецелесообразности отправки конвоев к нам на Север из-за "географических и климатических" условий Арктики, которые якобы очень благоприятствуют немцам. Посылку конвоев он считал экономически невыгодным предприятием. Это была линия, которой Паунд придерживался на протяжении всей войны.
Выступления М. М. Литвинова и И. М. Майского, на которые откликнулись многие американские и английские органы печати, оказали определенное влияние на общественность этих стран.
Итак, в Англии весной и летом 1942 года все настойчивее раздавались требования немедленно открыть второй фронт. По выражению английского историка А. Брайанта, "страна не могла понять, почему ее солдаты не в состоянии облегчить участь России".
Не менее активно выступали за скорейшее открытие второго фронта и прогрессивные силы США. Тысячи петиций, писем и резолюций были направлены в адрес Рузвельта и его правительства. Нью-йоркский корреспондент английской газеты "Дейли экспресс" так писал о настроении американского народа: "Наступление" стало самым популярным словом в американском лексиконе. Если не будет второго фронта, то среди американского народа будет столько же разочарования, сколько и среди по-боевому настроенного народа Великобритании".
Помнится, по радио передавалась речь настоятеля Кентерберийского собора Хыолетта Джонсона. Он страстно призывал правительства США и Великобритании "начать наступление в Западной Европе с целью разгромить Гитлера в 1942 году".
Что касается членов правительства, то только лорд Бивербрук, министр снабжения Англии, выступал за скорейшее открытие второго фронта. Во время своего пребывания в США он заявил: "...почти в каждом уголке Великобритании раздается боевой клич: "Наступать! Наступать в поддержку России!" Страстное желание создать действующий фронт на Западе в помощь русским проникло глубоко в душу всего нашего народа. Известно, что русские ежедневно убивают больше немцев, чем все союзники, вместе взятые... Россия может решить для нас исход войны в 1942 году. Сдерживая немцев, а возможно даже разгромив их, русские, быть может, сумеют подорвать всю структуру оси... Для оказания помощи России нужно нанести удар, сильный удар, несмотря ни на что. Что бы ни случилось, такие удары окажут настоящую помощь и будут представлять наш вклад в дело борьбы на русском фронте" [Нью-Йорк тайме, 1942, 24 апр.].
Однако правительства Великобритании и США оставались глухи к этим призывам, так же как и к доводам со стороны Советского Союза. Правда, им все труднее становилось оправдываться и они вынуждены были для успокоения общеетвенного мнения трезвонить о своем вкладе в ашифашистскую борьбу и о якобы готовящемся активном наступлении на Западе. Черчилль в речи по радио 10 мая заверял, что "русским армиям посланы тысячи танков и аэропланов... из Британии и Америки", что при помощи воздушных налетов на Германию "ей буду! причинены страшные разрушения". Он патетически восклицал: "Можем ли мы сделать еще что-нибудь, чтобы облегчить положение России?.. - и многозначительно продолжал:- Я, естественно, не собираюсь раскрывать наши намерения, но одно скажу: приветствую боевой наступательный дух британской нации..."
Весной 1942 года мы с Иденом (в который уже раз!)
беседовали об открытии второго фронта. Я старался говорить прямо, порою даже резко.
- Мистер Иден, ответьте мне не как министр иностранных дел Великобритании, а хотя бы как заинтересованное лицо: что вы думаете о необходимости открытия второго фронта?
- К сожалению, не я решаю этот вопрос, мистер Харламов...
- Хорошо, а если бы решали вы?
- Я бы прислушался к мнению большинства.
- Но большинство за открытие второго фронта!
- Мы, очевидно, по-разному понимаем термин "большинство", мпстер Харламов!
Что и говорить, Иден был искусным дипломатом, умел уходить от существа вопроса, особенно когда речь заходила р втором фронте. Впрочем, он лишь копировал своего патрона Черчилля.
Линия американского и английского правительств для нас была ясна: они не хотели открывать второй фронг раньше 1943 года, тем самым оттягивая сроки окончания войны и снова перекладывая основные тяготы ее на Советский Союз.
8. ПЕРЕГОВОРЫ В ЛОНДОНЕ
Советско-английские переговоры, начатые Иденом в Москве в декабре 1941 года и, нo существу, прерванные изза существенных разногласий сторон, должны были быть продолжены. И. М. Майский довольно часто беседовал по этому поводу с А. Иденом. Шла активная переписка и между главами правительств.
Наконец 8 апреля Иден предложил, чтобы в Лондон для завершения переюворов и подписания совместного договора прибыл нарком иностранных дел СССР. Однако по ряду причин он в то время не мог покинуть Москву и поручил вести переговоры И. М. Майскому. В Лондоне ответ советского наркома явно пришелся не по вкусу, особенно Идену: он считал себя лично уязвленным. И вдруг совершенно неожиданно из Москвы пришла телеграмма, сообщавшая, что предложение английского правительства принимается.
Приезд наркома назначался на май. Мотивы столь неожиданной перемены в планах наркома нам с Майским были не совсем ясны. Они прояснились только после его приезда в Лондон.
Оказывается, к этому времени между Рузвельтом и Сталиным завязалась личная переписка. В одном из писем американский президент выразил желание лично встретиться с И. В. Сталиным и урегулировать все спорные вопросы. Но глава Советскою правительства ответил, что из-за напряженного положения на фронтах он не может покинуть страну, и предложил встретиться в Архангельске или Астрахани.
Американская сторона предложила район Берингова пролива. Но это место не устраивало И. В. Сталина. Встреча двух глав правительств на сей раз так и не состоялась.
В послании от 12 апреля Рузвельт высказал пожелание о том, чтобы советская сторона обдумала вопрос "о возможности направить в самое ближайшее время в Вашингтон г-на Молоюва и доверенного генерала".
Тогда-то и было решено, что В. М. Молотов отправшся с визитом в Вашингтон, а заодно сделает остановку в Лондоне.
Мы понимали, что предстоящие переговоры будут трудными, поскольку между нами и англичанами имелись расхождения по содержанию договора. Дело в том, что И. В. Сталин настаивал, чтобы Англия признала западные границы Советского Союза, существовавшие к моменту нападения Германии на СССР. Англичане же предлагали вопрос о границах отложить до конца войны. Этот пункт был камнем преткновения.
Мы стали готовиться к приезду наркома.
В канун Первого мая у нас состоялось торжественное заседание. Обычно все праздничные мероприятия мы приводили вместе с посольством, в его большом конференц-зале.
На сей раз настроение у всех было особенно приподнятое:
зимнее наступление нашей армии вселяло уверенность, что в войне наступает резкий перелом. Об этом говорили в своей речи посол Майский и другие выступавшие.
Торжественное заседание подходило к концу, когда ктото из сотрудников военной миссии подошел ко мне и шепотом сообщил, что в холле меня ожидают представители министерства авиации Великобритании. Они прибыли по неотложному делу.
Я спустился вниз и увидел двух офицеров-англичан. По их скорбно-замкнутым лицам понял, что они прибыли с неприятным известием. И не ошибся.
- Господин адмирал, - сказал прибывший офицер, - случилось большое несчастье.
- В чем дело?
- Самолет, на котором летели ваши и наши люди, потерпел катастрофу.
- Не может этого быть!
- К сожалению, это так, господин адмирал. Самолет упал и сгорел.
- А как люди? - спросил я, чувствуя, как внутри у меня все похолодело.
- Мы не располагаем точными сведениями. Но кажется, все погибли.
Несколько мгновений я стоял как ошарашенный. Так уж устроен человеческий мозг, что он отказывается сразу воспринять трагическое. А известие было действительно ужасным. На этом самолете летели сотрудники миссии: мой помощник по вопросам авиации полковник Н. Н. Пугачев, помощник военного атташе майор Б. Ф. Швецов, секретарь миссии военный инженер 2 ранга П. И. Баранов, майор Асямов... И хотя я проработал с этими людьми всего месяцев девять, во уже успел привязаться к ним. Это были обаятельные люди и блестящие специалисты.
Группа находилась на военно-воздушной базе Инвенгорн, где знакомилась с боевой техникой. А в Лондон возвращалась на попутном английском самолете "Фламинг".
На борту машины вместе с экипажем находились шестеро англичан, в том числе вице-маршал авиации Скотт.
Вместе с советником посольства К. В. Новиковым я тут жо выехал к месту катастрофы. Первой мыслью было - перед нами диверсия, организованная или гитлеровскими агентами, или противниками англо-советского сотрудничества. Ведь "Фламинг" считался королевским самолетом и находился под особым техническим контролем.
Сразу же после катастрофы была создана совместная англо-советская комиссия. Она пришла к заключению, что самолет разбился в результате технической неисправности.
Дело в том, что во время полета выбило один из цилиндров двигателя. Он сбил хвостовые рули, самолет перевернулся и начал падать фюзеляжем вверх. Пилот ничего не мог поделать с вышедшей из повиновения машиной, и она врезалась в землю.
В военное время поездки членов правительства совершались, как правило, в условиях секретности. Соответствующие службы проводили большую работу по обеспечению безопасности визита. Так было и с визитом наркома иностранных дел СССР. О его поездке знал узкий круг лиц.
11 юлько тогда, когда стала известна точная дата прибытия наркома, были оповещены лица, которые должны были Щ) протоколу присутствовать при встрече. Нам с Майским было известно, что В. М. Молотов прилетит в Англию на военном самолете, который приземлится на аэродроме в Данди. Мы выехали туда специальным поездом. В поезде я встретил советского посла А. Е. Богомолова, аккредитование! о при эмигрантских правительствах в Лондоне, торгового представителя Борисенко; английскую сторону представляли А. Кадоган и несколько гражданских и военных лиц.
В Данди наш поезд поставили на запасный путь. Прибыли мы вечером, рассчитывая, что самолет наркома прилетит утром. Но вылет задерживался: в Москве была нелетная погода. На следующий день по метеоусловиям вылет задержали опять. Наконец погода в Москве установилась, но...
испортилась в Лондоне. Таким образом, наше многочисленное общество прожило в Дапдц целую педелю. Мы ездили осматривать город и его окрестности.
Разумеется, наше недельное пребывание в специальном поезде не могло остаться незамеченным. Сначала мы привлекли внимание железнодорожного персонала, а потом и всех местных жителей. Тем более что Дяиди город небольшой и слухи здесь разносятся молниеносно. В один из дней у наших вагонов появился мэр в черном костюме, грудь его украшала большая медаль на цепи. Его сопровождали отцы города - солидные пожилые люди. Прослышав, что через Данди должно проследовать какое-то важное лицо союзной державы, мэр и его спутники пришли засвидетельствовать свое почтение.
После этого случая мы решпли выехать из города. Перед отъездом распустили слух, что визит советского наркома отменяется. На месте остались только два человека:
В. Н. Павлов - переводчик, прибывший в Англию заранее, и чиновник из Форин оффиса.
Молотов прилетел в Англию 20 мая. Мы с Майским встретили его на середине пути между Лондоном и Данди.
В Лондоне советскую делегацию встречали Иден и Кадоган и тут же повезли в загородную резиденцию Черчилля - Чекере. По традиции там останавливались только особо почетные гости.
До этого я видел Черчилля редко, главным образом на официальных приемах. А здесь столкнулся вплотную, можно сказать в домашней обстановке. Грузный, сильный, немного сутуловатый, Черчилль производил впечатление быстротой своих ответов, остроумием и решительными манерами.
Знакомясь с человеком, он по привычке долго жал ему руку и пристально глядел в лицо, пока тот не отводил глаза. То же самое Черчилль решил проделать и со мной. Но я спокойно выдержал его твердый, пристальный взгляд.
В тот же вечер в Чекерсе в честь советской делегации был устроен обед с участием многих членов правительства.
За столом говорил главным образом Черчилль. Он был явно в ударе. После обеда Черчилль увел Молотова и Майского в свой кабинет.
На следующий день начались переговоры наркома иностранных дел СССР с Идепом в Форин оффисе. Кроме Майского на переговорах были заместитель посла Соболев и переводчик Павлов. Идена сопровождала группа работников министерства во главе с Кадоганом.
Между сторонами по-прежнему имелись разногласия.
Правительство Великобритании хотя в принципе и соглашалось признать советские довоенные границы, однако сохраняло оговорки относительно урегулирования вопроса о границе с Польшей. В конце концов Иден предложил новый проект договора, в котором основное внимание сосредоточивалось на уже согласованных положениях.
26 мая в торжественной обстановке, в кабинете Идена, в присутствии Черчилля, Эттли и Синклера (лидеры трех партий, составлявших правительственную коалицию), при огромном стечении фотографов и кинооператоров, договор был подписан Молотовым и Иденом.
Содержание договора сводилось к следующему.
В первой части, заменившей собой соглашение 12 июля 1941 года о совместных действиях в войне против Германии, говорилось о том, что обе стороны на протяжении войны оказывают друг другу военную и всяческую иную помощь в борьбе против гитлеровской Германии и ее европейских сообщников, а также обязываются не вести с ними переговоров иначе, как по общему согласию.
Во второй части, которая должна была оставаться в силе 20 лет, устанавливались основные принципы послевоенного сотрудничества СССР и Англии. В статье 3 обе стороны заявляли о своем желании объединиться с другими государствами-единомышленниками в принятии общих мер в целях обеспечения мира и сопротивления агрессии. В статье 4 они гарантировали взаимную помощь в случае, если одна из сторон будет вновь вовлечена в войну с Германией или ее союзниками. В статьях 5-7 стороны обязывались не участвовать в коалициях, направленных против одной из нпх, а также не стремиться к территориальным приобретениям для самих себя и не вмешиваться во внутренние дела других государств.
Договор имел в тогдашней обстановке очень большую ценность - военную и политическую. Он был ратифицирован Советским Союзом 18-го и Англией 24 июня и вошел в силу после обмена ратификационными грамотами.
По соображениям скрытности специальный поезд уходил не из Лондона, а с небольшой пригородной станции. Мы условились, что я приеду проводить наркома и получу от него необходимые указания.
Поздно вечером отправился на станцию. Вез меня шофер-англичанин. Я-то полагал, что он хорошо знает дорогу и доставит меня быстрее. Но вышло какраз наоборот. Машина долго кружила вокруг каких-то пакгаузов, кирпичных домов, по глухим улочкам станционного поселка. Время шло, а мы все петляли вокруг да около станции.
- В чем дело? Почему мы до сих пор не приехали? - спросил я у водителя.
- Извините, сэр. Не могу найти дорогу...
Машина с визгом продолжала мчаться по затемненным переулкам. Я взглянул на часы: мы уже опаздывали минут на пятнадцать. И тут мне пришло в голову, что шофер попросту водит меня за нос. Неужели он получил инструкции воспрепятствовать нашей встрече с наркомом? Но зачем, с какой целью?
- Остановите машину, - сердито приказал я шоферу. - Пойду пешком!
- Что вы, сэр! Это невозможно, сэр! Одну минуту, сэр!
Видимо, мое вмешательство подействовало. Миновав шлагбаум, мы подъехали к составу, и я, запыхавшись, ворвался в вагон наркома. В ярко освещенном зашторенном салоне сидела вся делегация. Я поспешил извиниться за опоздание.
- Можете не извиняться, Николай Михайлович. Все ясно: противники англо-советского сближения пытались устроить свою очередную каверзу. Но я заявил, что не уеду, пока не повидаюсь с вами.
В гот же вечер нарком иностранных дел отбыл самолетом в США.
Как известно, во время посещения наркомом Лондона п Вашингтона был предрешен вопрос о создании в 1942 году второго фронта в Европе. И это нашло отражение в англосоветском коммюнике. Впрочем, Черчилль вскоре заявил, что он не связывает себя определенным обязательствами в отношении даты открытия второго фронта.
Здесь уместно сказать, забегая несколько вперед, что на очередном совещании, сосюявшемся 20-25 июля в Лондоне, представители США и Ашлии приняли окончательное решение: вместо высадки в Северной Франции осуществить десантную операцию в Северной Африке. Это решение принималось в одностороннем порядке, без ведома Советского Союза. Понятно, что наше правительство не могло примириться с откладыванием открытия второго фронта на 1943 год. Проволочки с высадкой десанта во Францию всколыхнули страсти и на самих Британских островах. Во многих городах состоялись митинги.
И. М. Майский решил выступить на собрании англорусского парламентского комитета. Это был довольно смелый шаг для посла, поскольку в данном случае он обращался через голову премьера к английскому народу в лице его парламентских представителей.
Предстоящее выступление советского посла вызвало огромный интерес парламентариев. 30 июля в зале палаты общин собралось 300 человек больше, чем на обпчиых заседаниях. Присутствовали видные деятели всех партий.
Мне довелось присутствовать на этом собрании. Минский говорил ярко, горячо, убедительно. В зале стояла почтительная тишина.
Иван Михайлович рассказал о положении в Советском Союзе, о той героической борьбе, которую ведет наша страна. И, конечно же, призывал депутатов ратовать за немедленное открытие второго фронта.
Речь советского посла произвела огромное впечатление на аудиторию. Но главное было не только в этом. В тот же вечер, точнее, в половине первого ночи, его пригласил Черчилль и передал послание, адресованное Сталину. В послании были такие слова: "Я хотел бы, чтобы Вы пригласили меня встретиться с Вами лично... Мы могли бы совместно обсудить вопросы, связанные с войной..." [Переписка Председателя Совета Министров СССР..., т. 1, с. 70.].
И. М. Майский связался с Москвой, и вопрос о поездке Черчилля в Советский Союз был решен [Приезд У. Черчилля в Москву совпал с ожесточенными боями на дальних подступах к Сталинграду и на Северном Кавказе. По свидетельству В. М. Бережкоза, в то время переводчика, в беседе с английским премьером "Сталин заметил, что ему просто непонятно, как Гитлер сумел собрать в один кулак такое большое количество войск и танков.
- Думаю, - продолжал Сталин, - что Гитлер выкачал все, что возможно, из Европы. Но мы полны решимости удержать Сталинград.
Черчилль заметно помрачнел... Он должен был теперь обосновывать, почему обещание об открытии в 1942 году в Европе второго фронта но будет выполнено, почему вновь откладывается вторжение через Ла-Манш" (см.: Бережков В. М. Рождение коалиции. М., 1975, с. 131-132). Так или иначе, Черчиллю пришлось сказать о главной цели своего визита - об отсрочке открытая второго фронта еще на год. П. В. Сталин категорически не согласился с таким намерением союзников.].
9. АДМИРАЛТЕЙСТВО
До весны 1942 года члены миссии жили в Лондоне одни, без семей. Надо ли говорить, что все мы беспокоились за судьбу наших жен и детей. Война разметала их по стране:
одни находились в эвакуации на Урале, другие - в Сибири, третьи - в Средней Азии. Моя семья жила в Ульяновске.
Письма мы получали редко. Ради душевного спокойствия, благоустройства быта было решено перевезти семьи в Лондон.
Путешествие женщин и детей в военное время - дело рискованное. Тем более морем, в условиях активных действий подводного флота и авиации противника. Но иного выхода не было. Мы решили, что наши семьи поездом должны добраться до Архангельска, там пересесть на пароходы и с караваном судов прибыть в Шотландию.
Еще в феврале поступило сообщение: какая-то часть семей отбыла с очередным конвоем. Моя семья, как я выяснил, находилась на транспорте "Комилес". Всю неделю, пока транспорты шли морем, мы, естественно, волновались. Но все обошлось благополучно: суда бросили якоря в шотландском порту Лох-Ю. Поздним вечером мы уже были там.
Шлюпка доставила нас на борт парохода. С волнением я обнял жену и детей, с которыми не виделся без малого целый год. Как оказалось, они спокойно перенесли длительное морское путешествие. Правда, этим я был обязан капитану, который сделал все возможное, чтобы обеспечить для семьи какой-то комфорт и безопасность.
Ночевать мы остались на судне: приятно было оказаться среди своих моряков. Мы проговорили с капитаном всю ночь, а наутро тепло попрощались.
На лондонском вокзале наши семьи встречали жены английских должностных лиц, а также жены сотрудников посольства. Все они были необычайно любезны и внимательны.
При перевозке семей не обошлось без печальных инцидентов. На одном из судов очередного конвоя следовала семья помощника военно-морского атташе К. С. Стукалова, теперь уже генерала. У берегов Исландии судно наскочило на английскую мину. Жертвой взрыва оказалась 12-летняя дочь Стукалова. Этот несчастный случай буквально потряс его, но он нашел в себе силы вернуться к исполнению своих обязанностей.
Надо сказать, что жизнь в Лондоне в то время была вовсе не безопасной. Каждый вечер завывали сирены, и я отправлял жену и детей в метро, а сам оставался работать в здании миссии. Впрочем, нас выручало одно обстоятельство:
неподалеку от миссии и посольства находилась тюрьма для военнопленных немецких офицеров. Вероятно, противник знал об этом, и налеты на наш район случались не так уж часто. Были, правда, случаи, когда на здание миссии падали "зажигалки". Но поскольку люди у нас были военные и знали, как с ними обращаться, то до пожара дело не доходило.
Довольно часто мне доводилось бывать в Форин оффисе, в имперском генеральном штабе, но, пожалуй, чаще всего - в адмиралтействе. Разумеется, мне, как моряку, было любопытно познакомиться с работой этого высшего военно-морского ведомства Великобритании, размещавшегося в старом мрачноватом здании на Трафальгарской площади, как раз напротив памятника Нельсону.
Подходя впервые к парадному подъезду здания, я вспоминал морские романы, где слово "адмиралтейство" произносилось с пиететом, как символ морского могущества Великобритании. Я еще встретил в коридорах и кабинетах адмиралтейства седых коммодоров, которые считали за величайшую честь носить мундир "флота его королевского величества", ведь он "лучший, сильнейший" в мире, а его мозговой центр - "умнейший" на земле.
Суровая военная действительность, однако, развеяла красивую легенду гитлеровцы беспощадно топили британский флот, относясь весьма пренебрежительно к мифу о его непобедимости.
Итак, высший орган адмиралтейства - совет, председателем которого является первый лорд адмиралтейства (воен.но-морской министр), лицо гражданское, как правило, представитель правящей партии, депутат парламента.
В совет адмиралтейства в зависимости от обстановки входило обычно от 9 до 15 членов (основное ядро): первый лорд адмиралтейства (военно-морской министр), первый морской лорд (начальник главного морского штаба), второй морской лорд (начальник личного состава флота), третий морской лорд (начальник кораблестроения и вооружения флота),четвертый морской лорд (начальник снабжения и транспорта флота), пятый морской лорд (начальник морской авиации).
Кроме того, в совет адмиралтейства входили заместитель и два помощника начальника штаба, парламентский и финансовый секретари, гражданский лорд и постоянный секретарь адмиралтейства (управляющий делами).
Таким образом, в состав совета адмиралтейства (поданным 1943-1944 гг.) входили четыре гражданских лорда - представители правящей партии [В результате реорганизации управления вооруяачшылш силами, проведенной в послевоенное время, в Великобритании было создано единое министерство обороны, а в его составе - департамент ВМС (вместо адмиралтейства), возглавляемый гражданским лицомпарламентским заместителем министра обороны по военно-морским силам. Повседневной деятельностью ВМС руководит совет обороны через адмиралтейский комитет (см.: Советская Военная Эпппклопедия. М., 1976, т. 1, с. 116).].
Адмиралтейство состояло из главного морского штаба, специальных отделов, различных советов, комитетов и учреждений. Начальник штаба (в бытность мою в Англии уже упоминавшийся адмирал флота Дадли Паунд), по существу, был главнокомандующим ВМС страны. Я уже упоминал, что с этим высокопоставленным лицом у меня сразу же не сложились отношения. С первой встречи я понял, что передо мной не только противник союзнических отношений, но и ловкий интриган, двуличный человек.
Уже в начале апреля 1942 года Паунд поставил кабинет министров Великобритании перед вопросом о нецелесообразности отправки конвоев к нам на Север из-за "географических и климатических" условий Арктики, которые якобы очень благоприятствуют немцам. Посылку конвоев он считал экономически невыгодным предприятием. Это была линия, которой Паунд придерживался на протяжении всей войны.