Хармон Данелла. Дикарь

   — Там нет никаких пуговиц!
   — Откуда мне знать? К тому же ты сам положил их туда, так что нечего злиться на меня!
   — А ты всегда так беспокоишься о деньгах, что могла бы быть повнимательнее!
   Они стояли под проливным дождем — промокшие, растерянные, рассерженные.
   Наконец Джульет, тяжело вздохнув, процедила сквозь зубы:
   — Ничего не поделаешь, Гарет. Нравится тебе это или нет, но придется ехать в резиденцию де Монфоров.
   — Нет.
   — Рассуждай здраво, Гарет. У нас нет денег, нам некуда пойти, мы стоим под проливным дождем… У нас просто нет выбора!
   — Нет, у тебя есть выбор. А я там жить не буду!
   — Ладно. В таком случае я сделала свой выбор! Я хочу, чтобы ты немедленно отвез туда меня и Шарлотту!
   Ноздри его затрепетали. Он пристально взглянул на жену, потом взял за руку и снова повел в конюшни. Там он оседлал Крестоносца, и все они снова пустились в путь под проливным дождем. Шарлотта, хотя и была плотно укутана, тоже промокла и принялась плакать.
   Напряжение росло. Оба молчали, едва сдерживая гнев.
   — Уже близко?
   — Еще пять минут, — резко ответил Гарет. Видит Бог, он сыт по горло всем этим — ответственностью, проблемами, необходимостью обо всем думать. Короче, всем, что свалилось на его голову после того, как у алтаря он ответил «да» на вопрос священника. Неужели в этом и заключается супружеская жизнь?
   Он отвез их в городской особняк Люсьена, горделиво возвышавшийся за высоким забором из кованого металла. Не задерживаясь, он проводил Джульет вверх по ступеням и кулаком постучал в дверь.
   Дверь открыл Гаррис, вышколенный дворецкий герцога.
   — Милорд?!
   — Гаррис, это мои жена и дочь. Они останутся здесь, пока я не приеду за ними. Спокойной ночи.
   — Гарет! — сердито воскликнула Джульет. — Ты не можешь бросить нас здесь!
   — Ты хотела приехать сюда, вот я тебя сюда и привез.
   Я не намерен спорить с тобой!
   — А как же ты? Куда ты поедешь?
   — Разве это имеет значение?
   — Да!
   — Я не знаю, — пробормотал он. Взяв у нее свой мокрый плащ, он резко повернулся и бросился к Крестоносцу, ожидавшему его у решетки забора.
   Он так и не оглянулся.
 
   Они были в безопасности.
   Почувствовав большое облегчение, он чуть было не пустил Крестоносца галопом. Тяжкое бремя забот, хотя бы временно, свалилось с его плеч, он снова стал вольной птицей. Ни жены, ни ребенка, ни ответственности — ничего! Великолепно! Но как-то… странно. Чем дальше отъезжал от дома Гарет, тем сильнее охватывало его смятение, и он уже не знал, то ли ему праздновать вновь обретенную свободу — а Именно таков был его первый порыв, — то ли заглушить бутылкой виски охватившее его острое чувство утраты. Прежний Гарет радовался бы жизни. Но теперь… теперь, когда гнев его утих (возможно, все-таки он сам виноват, что они потеряли деньги, ведь это он положил их в карман), а Крестоносец уносил его все дальше и дальше от жены и дочери, ему почему-то не было радостно. Без них он почувствовал себя опустошенным, сбитым с толку и каким-то растерянным.
   Что, черт возьми, с ним происходит?
   Он замедлил ход коня и свернул на Ганноверскую площадь. Порыв ветра с дождем ударил ему в лицо. Он натянул поглубже треуголку и наклонил голову. В нос ударил терпкий запах влажной лошадиной шкуры. Что за проклятая, что за мерзкая ночь!
   Он продвигался к югу, сам не зная, куда ехать и что делать. Он совсем приуныл, продрог, а его временное облегчение (которое даже и эйфорией-то не назовешь) от того, что ему теперь не о ком заботиться, кроме самого себя, уже испарилось. Он попробовал вернуть его. Не получилось. Он хотел было поехать в свой клуб на Сент-Джеймс, но, поразмыслив, решил не делать этого.
   Насквозь промокший, небритый, он выглядел как последний бродяга, которому не место рядом с изысканными джентльменами в «Уайте». К тому же и денег у него не было.
   Нет денег.
   Ему вдруг стало страшно: он впервые осознал всю сложность создавшегося положения.
   У него нет денег!
   Что же ему делать?
   Он мог бы попросить взаймы у своих приятелей, но тут были свои сложности. Во-первых, он понятия не имел, где сейчас находятся члены компании шалопаев. А во-вторых, финансовое положение большинства его приятелей было не лучше, чем у него, не считая, конечно, Перри, который — в отличие от всех прочих — получил наследство и был при деньгах.
   Перри. Да, пожалуй, надо найти его. Старина Перри ему помог бы.
   Он повернул к клубу «Уайте». Сквозь завесу дождя гостеприимно поблескивали его теплые огоньки. Хорошо бы сейчас зайти в клуб, сбросить промокшую одежду и отогреться возле камина, но в таком виде он не мог заявиться туда. Ему было неудобно даже подняться по ступеням и спросить, здесь ли его приятель.
   Ответ, который он получил, не обнадеживал. Нет, лорда Брукгемптона в клубе нет, он уехал час назад вместе со своими друзьями. Гарет знал, с какими именно друзьями уехал Перри. И он поехал дальше, промокший, окончательно приунывший. Сейчас эти самые друзья были нужны ему, как никогда раньше.
   Он отправился прямо в городскую резиденцию Брукгемптонов, где мать Перри заявила ему, что ее сын лег спать, и захлопнула дверь перед его носом. Он побывал в городских домах других своих друзей, где получил такой же прием от их мамаш, которые, наслушавшись рассказов матери Перри о его проделках, ополчились на него, считая, что он дурно влияет на их драгоценных сынков.
   К часу ночи он продрог окончательно и проголодался. К двум часам у него разболелось горло. К трем, окончательно измучившись, он медленно ехал, сам не зная куда. Он бесцельно кружил по Ганноверской площади, Пэлл-Мэлл и Пиккадилли, но не встретил ни Кокема, ни Чилкота, ни Одлета — никого. Он снова повернул Крестоносца к северу и поехал вдоль Албемарл-стрит. Стук копыт эхом отдавался от стен темных домов, обрамлявших улицу с обеих сторон. Откуда-то из темноты появился уличный мальчишка и стал просить милостыню. Гарет, который чувствовал себя таким же несчастным, как и этот маленький оборванец, полез было в карман, чтобы достать монетку. Он совсем забыл о том, что в карманах у него пусто. Оборванец сердито обругал его, плюнул под ноги Крестоносцу и скрылся в ночи. Гарет снова остался один.
   Делать нечего — он свернул на Братон-стрит, к конюшням. Здание было сырое и холодное, но там по крайней мере можно было укрыться от дождя. Дрожа от холода, Гарет снял мокрое седло с Крестоносца, обтер коня пучком соломы и устало побрел в угол, где и расположился, положив под голову седло, на холодном каменном полу.
   От пола пахло конским навозом, и он был холоден как лед. Гарет натянул на плечи промокший насквозь плащ.
   Холодные струйки воды стекали с волос на шею. Таких неудобств он еще не испытывал никогда в жизни.
   Но усталость наконец одолела его. Глаза закрылись, и лорд Гарет де Монфор заснул неспокойным сном.

Глава 22

   На Лембурнских холмах ночь тоже выдалась непогожая и неспокойная. Ветер гулял по долине, в которой приютилась деревня Рэйвенском: то сорвет плохо закрепленную черепицу с крыши, то сломает ветку медно-золотистого бука.
   Погуляв среди высоких холмов, ветер проник на территорию Блэкхита, сильно потрепал розы в саду и заставил дребезжать стекла окон. Но замок стоял себе как ни в чем не бывало. Он противостоял врагам и стихиям в течение пяти сотен лет и собирался простоять так же незыблемо еще не меньше времени. Его величественные башни, словно часовые, вырисовывались на фоне черного неба. В окнах ни огонька, только в библиотеке мерцал свет, выдавая присутствие человека, который еще не ложился спать.
   В кресле возле остывшего камина сидел герцог. Он хмурился, вскрывая послание, которое только что получил из Лондона от своего человека.

   Ваша светлость!
   Надеюсь, вы успокоитесь, узнав, что его светлость ваш брат женился на мисс Джульет Пэйдж сегодня утром, получив специальное разрешение (которое, смею доложить, обошлось ему недешево), и все прошло, как и предполагалось. Нынче вечером лорд Гарет привел свою семью к мадам Боттомли.
   Я осторожно навел справки и убедился, что они получили там комнату на одну ночь. Убедившись, что они в безопасности, я ушел, чтобы возобновить свое тайное наблюдение утром, о чем сообщу вам в следующем отчете.

   Люсьен положил письмо на стол и, нахмурив брови, задумался. Итак, он женился на ней. Хорошо. Однако когда он, прислушиваясь к завываниям ветра за окном, попробовал представить себе, каково им там, в Лондоне, успех его плана показался ему весьма сомнительным: Люсьен не испытывал ни малейшей радости. Как это похоже на Гарета!
   Потащил свою семью ночевать в бордель! Одному Богу известно, что ему может взбрести в голову завтра!
   Он поднялся на ноги и, сложив за спиной руки, медленно прошелся по библиотеке. Прав ли он был, понадеявшись на брата хотя бы в малой степени? Прав ли он был, понадеявшись, что невеста Чарльза сделает из Гарета человека? И почему она согласилась остановиться в борделе? Люсьен выругался сквозь зубы. Если бы не необузданная гордость Гарета — и не тлеющий в душе самого Люсьена огонек надежды на то, что, пройдя через тяжелые испытания, Гарет в конце концов исправится, — Люсьен приказал бы сейчас оседлать Армагеддона, поехал в Лондон и собственноручно приволок их всех сюда. Нерисса умоляла его сделать это. Эндрю, который с ним не разговаривал, грозился сам поехать за молодоженами в Лондон. А теперь вот он слышит, что Гарет, вместо того чтобы поселить семью в каком-нибудь респектабельном отеле, потащил их в вонючий бордель…
   Он покачал головой. Нет. Он не станет вмешиваться, как бы велико ни было искушение и как бы низко ни пал его братец. Он обязан дать Гарету шанс показать, на что он способен. Шанс повзрослеть.
   Он взял свечу, сунул в карман записку, медленно вышел из комнаты и, освещая путь слабым пламенем, отправился к себе по длинным коридорам старинного Блэкхитского замка. Заснуть ему, наверное, не удастся. Это часто бывало в те ночи, когда вокруг стен замка завывал ветер и ему вспоминалось, как он обнаружил мертвого отца на нижних ступенях башенной лестницы. Сейчас его успокаивало одно: какие бы выходки ни устраивал Гарет в Лондоне, а он, герцог Блэкхитский, через своего информатора бдительно следит за каждым его шагом.
   Он уже потерял одного брата.
   И будь он проклят, если потеряет другого!
 
   В роскошной спальне особняка де Монфоров скромная молодая женщина из колоний дремала, удобно расположившись на мягких пуховых подушках. Теплое пушистое одеяло согревало ее тело, кожа стала шелковистой после ванны с лавандовой водой, огонь, потрескивающий в камине, наполнял комнату теплом и светом.
   Неподалеку отсюда, на холодном каменном полу конюшни предполагаемый наследник одного английского герцогства тоже спал, подложив под голову вместо подушки твердое кожаное седло и укрыв продрогшее тело мокрым плащом вместо одеяла. Снаружи все еще шел дождь, и вода, капавшая сквозь прохудившуюся крышу конюшни, скапливалась в неровностях грязного каменного пола и ручейками подтекала под тело спящего.
   Появился ночной сторож с фонарем в руке, ведя за собой усталую лошадь. Увидев спящего на полу, очевидно, пьяного джентльмена, он с полным равнодушием перешагнул через его тело и поставил лошадь в тесный денник. Пьяный в нескольких футах от него что-то пробормотал во сне и перевернулся на другой бок.
   Но лорд Гарет де Монфор был не пьян. Ему снился сон…
 
   — Ты ленивый, бесполезный, распущенный бездельник.
   Ты позоришь нашу семью — особенно меня. Когда ты повзрослеешь и поймешь значение слова «ответственность», Гарет, тогда, возможно, я буду уважать тебя, как уважал твоего брата…
   Гарет попытался убежать, но не мог вскочить в седло и умчаться подальше от упреков Люсьена, не мог расхохотаться ему в лицо и замыслить очередную проказу, потому что на сей раз это был сон и бежать ему было некуда. Вместо этого он попытался проснуться, но сон безжалостно удерживал его, словно кандалы на ногах узника.
   А Люсьен, презрительно глядя на него сверху вниз, повторял и повторял обличительные слова:
   — Ленивый, бесполезный, распущенный бездельник.
   — Перестань, что ты пристал? — крикнул Гарет. — Оставь меня в покое!
   И тут он увидел Чарльза.
   — Привет, Гарет.
   Гарет замер на месте, открыв рот от изумления. Потом сердце его учащенно забилось.
   — Чарльз! — не веря глазам своим, хрипло воскликнул он.
   Чарльз улыбнулся. Он был в своем военном мундире, при всех регалиях, с саблей на боку. Некоторое время он смотрел на Гарета добрым, полным братской любви взглядом, потом улыбнулся и, повернувшись, зашагал прочь.
   Он не позвал его за собой, но Гарет понял его без слов и, бросив торжествующий взгляд на Люсьена, кинулся следом за Чарльзом.
   Как ни странно, Люсьен доже не попытался его остановить.
   Брат вел его через поля, не оглядываясь, чтобы посмотреть, идет ли за ним Гарет, и не останавливаясь. Он продвигался вперед с такой уверенностью, как будто вел в атаку свой батальон. Гарет не мог бы сказать, сколько времени они шли. Наконец Чарльз замедлил шаг, и когда Гарет оказался рядом с ним, он указал на что-то, постепенно вырисовывающееся из серой дымки. Гарет даже охнул от неожиданности, увидев их мать, которая пила чай в саду с матерью Перри. Она улыбалась своей нежной, любящей улыбкой, от которой стало тепло на сердце.
   — Мама! — радостно воскликнул Гарет. Но она его не услышала и продолжала разговаривать с Ведьмой.
   Дымка рассеялась еще больше, и он увидел, что стоит погожий летний день, вдали поблескивает на солнце пруд, а в зарослях на берегу прячутся два мальчишки — он и Перри.
   Они довольно хихикают, замышляя очередную шалость.
   Гарет возбужденно взглянул на Чарльза. Но брат кивком головы привлек его внимание к другому эпизоду давно минувших дней, который разворачивался перед ними…
   — Послушай, Мэри, — язвительно заметила леди Брукгемптон, — не понимаю, почему ты его всегда защищаешь.
   Мне, например, его выходки не кажутся такими уж милыми! Его озорство еще причинит тебе много неприятностей.
   Ведь если что-нибудь случится с Люсьеном, наследником будет Чарльз. И именно на Чарльза ты должна тратить свое время и силы, а не на это исчадие ада!
   Исчадие ада.
   Чарльз, кажется, расстроился. Он взглянул на брата с сочувствием и любовью. Гарет знал, что Чарльз не меньше, чем он, а может быть, даже больше, не любил, когда их сравнивают. Он знал, что Чарльз всегда чувствовал себя виноватым, потому что сравнение было всегда в его пользу.
   Он не считал себя лучше Гарета, просто знал, что они разные. В глазах брата он увидел такое сочувствие, что ему стало не по себе.
   А Чарльз повернулся и снова пошел вперед, оставив позади сцену из далекого прошлого: двух женщин, беседующих в саду за чашкой чая. Гарет, словно послушный пес, побежал за ним следом.
   — Куда мы идем? — спросил Гарет. — Скажи, ты привидение или воспоминание? Где мы находимся, Чарльз?
   Воин в красном мундире не оглянулся и не ответил, а продолжал идти вперед. Солнце поблескивало на его регалиях, золотило его волосы. Когда он снова остановился, было темно. Они стояли на деревенском лугу перед статуей.
   Гарет сразу понял, что он сейчас увидит. Чилкот скачет с ведром пурпурной краски в зубах, Кокем роет носом землю и визжит по-поросячьи, и все они безобразно пьяны.
   Гарет непроизвольно хохотнул, так как сцена казалась действительно забавной.
   Он взглянул на Чарльза.
   Брат не смеялся. Он был бесконечно печален.
   Гарет оборвал смех. Откашлявшись, он отвел взгляд, неожиданно устыдившись своего поведения. Пока он с остальными шалопаями носился по всему Беркширу в поисках приключений, его брат сражался за короля. Пока он устраивал пьяные дебоши, его брат умирал вдали от дома. Гарету стало стыдно смотреть в глаза Чарльзу. Он едва заставил себя снова взглянуть на то, что показывал ему брат. Он увидел себя висящим на веревке, переброшенной через шею статуи, с кистью в руке и идиотской пьяной ухмылкой на физиономии и поморщился от смущения. Он услышал свои дурацкие высказывания, увидел своих друзей, которые вели себя как полные придурки, и заметил, с каким отчаянием смотрит на все это Чарльз, спокойно стоявший рядом с ним.
   «Прошу тебя, не надо больше, Чарльз! — взмолился Гарет, отворачиваясь от неприглядной сцены. — Ты совсем смутил меня».
   Чарльз задумчиво посмотрел на него, повернулся и пошел дальше.
   Когда он снова остановился, они уже находились в церкви, где Гарет прошлым утром обвенчался с Джульет. Его приятели хохотали и задирали друг друга, викарий выглядел испуганным, и все вели себя так, словно бракосочетание было очередной шуткой. Все, кроме Джульет. Она стояла одна, была печальна и выглядела старше своих лет. Она отдавала себя в руки человека, который не знал, что значит слово «ответственность». Она стояла спокойная и молчаливая, готовая стоически встретить такую уготованную ей судьбой напасть, как брак с лордом Гаретом де Монфором, как она, должно быть, встречала все другие напасти, выпавшие на ее долю за ее короткую жизнь. Она, не побоявшаяся пересечь океан ради будущего своего ребенка; она, которая вручила свою судьбу, свое будущее человеку, который, к сожалению, не заслуживал такой чести.
   Гарет с трудом сглотнул и отвел взгляд. Он ее не заслуживает. Все, что говорил о нем Люсьен, было правдой, и он ее не заслуживал.
   Он прикрыл глаза руками. Стыд и отвращение к себе — переполнили его душу.
   — Ты ленивый, бесполезный, распущенный бездельник.
   Ты позоришь свою семью, особенно меня.
   О Господи… Гарет не знал, сколько времени простоял так, но когда он поднял взгляд, церковь уже исчезла и они с братом оказались в Лембурне. Небо над холмами было в звездах, жужжали какие-то насекомые.
   Чарльз, орлиный профиль которого смутно вырисовывался на фоне ночного неба, заговорил впервые после того, как они пустились в это странное путешествие.
   — У тебя есть две возможности на выбор, — тихо сказал он. — Либо ты обуздаешь свою гордыню и вернешься к Люсьену, либо станешь самостоятельным человеком. — Он пристально взглянул на Гарета своими умными чистыми глазами. — Но что бы ты ни выбрал, я верю, что ты не обидишь ее.
   Они еще некоторое время молча смотрели друг на друга — два брата, два друга. Потом Чарльз повернулся и стал спускаться с холма. Гарет остался один. На сей раз он знал, что не может следовать за братом.
   Он смотрел, как фигура в красном мундире уходила все дальше и дальше, пока совсем не исчезла в темноте. По щекам Гарета катились слезы, сердце щемила боль.
   — Я стану человеком! — крикнул Гарет в темноту, поглотившую его брата. — Клянусь! Я буду достоин Джульет и оправдаю ее надежды. Я буду хорошим мужем и опорой семьи! Клянусь, я сделаю это, чего бы это мне ни стоило!
 
   Открыв глаза, он не сразу оправился от сна, спокойные слова Чарльза еще звучали в его ушах. Он некоторое время лежал в темноте, не понимая, где находится. Потом услышал, как барабанит по крыше дождь, почувствовал под собой жесткий каменный пол, в нос ударил терпкий запах лошадей. Он вспомнил, что все еще находится в конюшне.
   Но теперь Гарет знал, что ему делать. Сквозь приоткрытую дверь падал лучик света. Он высветил разбросанную по полу грязную солому, какой-то мусор и наконец упал на смятый белый прямоугольник, валявшийся в нескольких дюймах от лица Гарета.
   У него гулко екнуло сердце. Протянув руку, он поднял кусочек картона.
   Это была визитная карточка Спеллинга.

Глава 23

   — Я думаю, что вам следует отправиться прямо к герцогу, — заявила вдовствующая графиня Брукгемптонская, со стуком поставив на стол чайную чашку. — Прошло почти два дня с тех пор, как этот негодяй, за которого вы вышли замуж, привез вас сюда, а от него до сих пор ни слуху ни духу! Возможно, валяется пьяный где-нибудь в игорном доме или в объятиях какой-нибудь блудницы. Вот увидите, он еще недели две не покажется вам на глаза!
   Мать Перри зашла якобы с обычным визитом, но Джульет понимала, что это всего лишь предлог, ибо, подобно десяткам других светских сплетниц, зачастивших в резиденцию де Монфоров, как только распространилась весть о женитьбе Дикаря, леди Брукгемптон и ее дочь вознамерились заполучить из первых рук свеженькую информацию для сплетен. Им хотелось своими глазами увидеть женщину, на которой женился лорд Гарет, а заодно воспользоваться возможностью очернить его в глазах молодой жены.
   Леди Брукгемптон была крайне неприятной особой, а ее дочь, леди Катарин Фарнсли, высокая самоуверенная блондинка, была такой же язвительной и, недоброжелательной, как и ее мамаша. Когда все они сидели за чаем, Джульет поняла, что у сестры Перри имелись матримониальные планы относительно Гарета и она, естественно, была обижена тем, что Джульет обошла ее.
   — Думаю, это даже лучше, что за него вышли замуж вы, — задумчиво промолвила леди Катарин, помешивая чай в чашке и презрительно окидывая взглядом простенькое платье Джульет, сидевшей с Шарлоттой на коленях. — Лорд Гарет испортил жизнь многим молодым женщинам, и едва ли можно надеяться, что он изменится.
   Пусть уж лучше это тревожит вас, чем меня, не так ли, мама?
   — Да уж. Ты найдешь себе кого-нибудь получше, чем этот распутник.
   — Кажется, в настоящее время у него в разгаре интрижка с женой лорда Пемберли?
   — Уже закончилась, — с натянутой улыбкой сказала Джульет.
   — На вашем месте я бы не была так уверена… он ведь сейчас не с вами, а где-то в другом месте, не так ли?
   Джульет покачивала на коленях Шарлотту и отклонилась немного в сторону, чтобы малышка не смогла дотянуться до ее чашки. Она не была так наивна, и ей было совершенно ясно, что эти две возмутительницы спокойствия преследовали единственную цель: посеять семена раздора в отношениях между молодоженами. И все же было бы лучше, если бы они обошлись без своих мрачных прогнозов. Она не видела ни Гарета, ни его друзей с той самой дождливой ночи, когда он привез ее сюда, и она тревожилась за него и без намеков этих двух сплетниц. Но она была уверена, что мужчина, который так нежно занимался с ней любовью в их брачную ночь — она и сейчас покраснела при воспоминании об этом, — не может сейчас находиться в объятиях другой женщины. И уж наверняка он не бросил своих жену и дочь ради кого-то другого — ведь он прошел сквозь огонь и воду, чтобы жениться на ней.
   — Вы ошибаетесь насчет моего мужа. Он порядочный человек, — сказала Джульет.
   — Порядочный человек?! Ха! Ты слышала что-нибудь подобное, Катарин? Надо же, она говорит, что он порядочный человек! — Мать Перри высоко подняла брови и перевела взгляд на Джульет. — Позвольте сказать вам, милочка, я знаю Дикаря с тех пор, как он был ребенком, и он ничуть не изменился!
   И леди Брукгемптон рассказала историю почти семнадцатилетней давности, когда лорд Гарет, в то время еще маленький голубоглазый озорник, позволил себе отнюдь не невинную шутку. Герцогиня пришла к ней на чашку чая, захватив с собой Чарльза и Гарета. Чарльз уселся, скрестив ноги, на одеяле рядом с ними, погрузившись в чтение книги, а Гарет с Перри убежали играть.
   — Я прекрасно помню все это! — воскликнула леди Брукгемптон, протягивая чашку Джульет, чтобы та налила ей еще чаю. Потом продолжила рассказ:
   — Герцогиня, беременная Нериссой, с улыбкой поглаживала округлившийся живот. Вдруг на газоне показалась нянюшка, которая бежала к ним, высоко задрав юбки, и кричала, что маленький лорд Гарет упал в пруд и исчез под водой.
   Подняли тревогу. Началась суета, паника, слуги — даже те, кто не умел плавать, — прыгали в воду, надеясь спасти мальчика. Прибежал сам граф Брукгемптон. Сорвав с себя жилет, он прыгнул в пруд, отыскивая мальчика, а когда всплыл на поверхность, чтобы глотнуть воздуха, все увидели лорда Гарета, а с ним и Перри, вышедших из-за старого тиса, промокших и очень довольных тем, что обманули почти пятьдесят человек, которые думали, что они утонули. Его следовало высечь кнутом! — возмущенно воскликнула леди Брукгемптон. — Но герцогиня и слышать об этом не хотела. Не удивлюсь, если его чуть-чуть пожурили и взяли обещание не делать так больше. Если бы она тогда наказала его, как он того заслуживал, то он, возможно, исправился бы, но куда там! Он был ее любимчиком, этот маленький дикарь. Ему все сходило с рук.
   Она не наказала его даже тогда, когда в возрасте шести лет он шокировал всю деревню Рэйвенском, предлагая три пенса каждой деревенской девчонке, которая позволит заглянуть ей под юбку!
   — А как Чарльз? Его когда-нибудь наказывали? — не без некоторого сарказма спросила Джульет.
   — Ну что вы, никогда! Чарльз не делал ничего плохого, не то что Гарет, который вечно устраивал какие-нибудь ужасные проказы. Но вместо того чтобы примерно наказывать его, герцогиня только улыбалась снисходительно и говорила, что с годами он научится контролировать себя. Она ошибалась, он этому так и не научился.
   Наоборот, его поведение стало еще более дерзким и вызывающим, особенно после смерти его матери.
   — Возможно, он совершал все эти ужасные поступки, чтобы привлечь к себе внимание? — сказала Джульет. — Возможно, ему не хватало любви и заботы, потому что все внимание было направлено на его брата?
   — Его брат заслуживал этого!
   Чарльз, сказали ей, был прилежен, серьезен, неизменно вежлив, тогда как Гарет стал «паршивой овцой» в семье, настоящим бедствием для Лембурнских холмов и, к великому неудовольствию леди Брукгемптон, закадычным другом Перри.