Хармон Данелла. Дикарь

   Его немного мутило, и он нетвердо держался на ногах.
   Трудно поверить, что было время, когда он получал удовольствие от такого состояния. Теперь все было по-другому, и он предпочел бы иметь трезвую голову.
   — Послушайте, — сказал он, — вы можете планировать все, что угодно, но больше не будет никаких поединков, пока я не получу свою долю за сегодняшний матч.
   — Дома, дома расплатимся! Наберитесь терпения…
   — Терпение тут ни при чем. И еще, пока я не забыл: я хочу, чтобы вставили разбитое стекло в спальне. Оттуда несет холодом, мы можем простудить ребенка.
   Спеллинг фамильярно похлопал Гарета по спине:
   — Послушай, старина, я не хочу, чтобы ты забивал себе голову мыслями о всяких стеклах. Я хочу, чтобы ты начал тренироваться перед матчем на следующей неделе…
   Гарет резко остановился и повернулся к Спеллингу:
   — Я не буду повторять дважды. Спеллинг. Я хочу, чтобы вставили стекло. Завтра к полудню. Понятно?
   Спеллинг убрал руку со спины Гарета, глаза у него прищурились, стиснутые губы вытянулись в ниточку и физиономия приобрела весьма неприятное выражение. Он хотел было сказать что-то резкое, но вовремя опомнился и широко улыбнулся. Его улыбка отнюдь не обманула Гарета. Спеллинг явно недолюбливал его, но ведь и Гарет его не жаловал, так что чувство было взаимным.
   — Как скажете, милорд, — напряженно произнес Спеллинг. — Хотите, чтобы починили окно? Я это сделаю. Хотите получить заработанные деньги сейчас? Вы их получите. От вас требуется только одно: чтобы вы готовились к матчу на следующей неделе — и все.
   И они пошли дальше в полном молчании.
   «Чтоб ты пропал, мерзавец», — думал Гарет.
   Впереди сквозь листву деревьев светились огоньки Суонторпа. Глядя на главный дом усадьбы, Гарет почувствовал, как у него защемило сердце. Вот где должны были бы жить Джульет и маленькая Шарлотта, а не в жалком флигельке с выцветшими занавесками, пятнами сырости на стенах и разбитым стеклом в окне, откуда ночью несло таким холодом, что им пришлось взять Шарлотту к себе в кровать.
   А когда Спеллинг привел его в богато обставленную гостиную хозяйского дома и принялся отсчитывать деньги, Гарет почувствовал, что они как-то странно поменялись ролями.
   Сердце у него защемило еще сильнее.
   Я хочу этот дом. Я хочу это поместье. Я должен вернуть его.
   Почему бы и нет? Де Монфор построил его. Де Монфор всегда жил здесь, с любовью заботился о нем. А теперь здесь хозяйничает выскочка, не имеющий на это никакого права, и сам дом, казалось, тянулся к Гарету, словно преданный пес, поводок которого случайно оказался в руках незнакомца.
   Если бы это был мой дом, я освободил бы эту комнату от всех этих дурацких статуэток, я покрасил бы стены в яркие, радостные тона, а пол застелил бы толстым пушистым ковром и устроил здесь детскую для моей малышки Чарли. Это была бы ее собственная комната. Здесь она сделала бы свои первые шаги, здесь могла бы возиться со щенками, которых я подарил бы ей, здесь она могла играть и устраивать для своих гостей первые чаепития. Ох, если бы только этот дом был нашим…
   — Вот, получай, Гарет, — сказал Спеллинг, вручая ему увесистую пачку денег. — Можешь пересчитать.
   Гарет не потрудился считать деньги. Если в пачке их не хватало, он знал, где найти Спеллинга. Засовывая пачку в карман, он вдруг обратил внимание на то, что Снеллинг уже не добавляет к его имени титул. Это ему не понравилось. Он не был снобом; просто ему претило панибратство Спеллинга. Оно его раздражало. Но он решил не выяснять отношения сейчас и пропустить очередную наглость мимо ушей.
   До поры до времени.
   Несколько мгновений спустя он уже шагал через газон, направляясь к флигельку. В домике было темно, только внизу светилось окно.
   «Она ждет меня», — радостно подумал он.
   Несколько раз вдохнув холодный воздух, чтобы прояснилось в голове, он поднялся по ступенькам и распахнул дверь.
   — Джульет?
   Он не сразу разглядел ее в полутьме комнаты. Она неподвижно сидела в кресле перед холодным камином.
   При звуке его голоса она с трудом повернула голову.
   — Значит, ты все-таки остался жив, — тупо сказала она.
   Он насторожился:
   — Как ты узнала о поединке?
   — Я там была.
   Он судорожно глотнул воздух от неожиданности, потом улыбнулся и попытался все обратить в шутку:
   — Я был неплох, тебе так не кажется?
   — Неплох? Чего не знаю, того не знаю. Я убежала оттуда, как только увидела, что твой соперник — Буйвол О'Рурк.
   — Почему ты убежала?
   — А ты как думаешь? Я не хотела видеть, как тебя избивают!
   — Послушай, Джульет, неужели ты так мало веришь в меня, что думаешь, будто я не в состоянии выдержать обычный боксерский матч?
   — Обычный боксерский матч, Гарет? Да твой соперник телосложением напоминал… средневековую крепость!
   — Таким же был и тот громила у мадам Боттомли, однако тогда ты на это не обратила внимания.
   — Гарет, я сейчас говорю не о твоих способностях — и ты знаешь это, — сказала она, и он увидел в ее глазах горечь и обиду.
   Ведро ледяной воды, вылитое на голову, не отрезвило бы его скорее, чем ее слова. Чувство вины охватило его, он потупил взгляд, не зная, что сказать, что сделать, чтобы исправить положение. Она ждала.
   — Прости меня, Джульет. Мне следовало обо всем рассказать тебе. Я был не прав.
   — Да, Гарет, тебе следовало рассказать мне. Почему ты этого не сделал?
   Он вздохнул, пересек комнату и опустился на колени перед ее креслом. Гарет взял ее руку, лежавшую на подлокотнике, и прижал к своему сердцу.
   — Потому что я знал, что ты будешь беспокоиться. А у тебя и без того хватает забот, дорогая. Поэтому я и не сказал тебе ничего.
   — Я думала, ты будешь давать уроки фехтования и изредка участвовать в показательных поединках на шпагах.
   — И я так думал. Но на прошлой неделе, когда я пришел к Спеллингу, чтобы окончательно договориться, он спросил, не хочу ли я вместо этого заняться боксом, поскольку он видел, как ловко я разделался с Ламфордом в борделе. Я был в отчаянии, Джульет, потому что у нас не было денег, негде было жить, и это показалось мне единственным выходом, потому что я, кажется, ничего больше не умею делать. Прости меня, Джульет, я ведь просто хотел заработать денег для вас с Шарлоттой.
   Она печально покачала головой и пригладила упавшие ему на лоб волосы.
   — А если бы тебя изуродовали? Или убили?
   — Можно убиться, даже упав с лошади.
   — У тебя больше нет лошади.
   — Джульет, мне нужна твоя поддержка, а не осуждение. Разве ты не понимаешь, как это важно для меня?! — воскликнул он, нежно целуя ее пальцы. — Впервые в жизни я действительно заработал деньги, а не получил их от кого-то. Я, ленивый, бесполезный, непутевый Гарет, действительно заработал деньги!
   — Перестань! — сердито бросила она, но в глазах ее блеснули слезы. — Ты не бесполезный и никогда таким не был!
   — Был, но больше не буду. — Все еще стоя на коленях, он выудил из кармана пачку денег и торжественно положил ее на ладонь Джульет. — Открой-ка и посмотри.
   Увидишь, сколько заплатил мне Спеллинг за сегодняшний матч.
   Она покачала головой и, не открывая пачки, вернула ему деньги.
   — Ох, Гарет…
   — Ох, Джульет, — сказал он, подражая ей, и скорчил смешную рожицу.
   Она отвела взгляд — ей было не до смеха.
   Он в смущении опустил голову — обиделся.
   — Ты не бесполезный, — сказала наконец она, взъерошив ему волосы. — Но мне все еще хочется задушить тебя собственными руками.
   — Понимаю.
   — Если ты еще раз что-нибудь утаишь от меня, Гарет, я это сделаю.
   — Клянусь, я никогда ничего не буду от тебя скрывать.
   Снова последовало неловкое молчание. Наконец она робко спросила:
   — Ты не ранен?
   — Нет.
   Он по глазам видел, что она все еще не верит ему.
   — Ты, наверное, хорошо умеешь уходить от ударов, а?
   — Моя дорогая Джульет, от ударов уклоняются только трусы. Это не по-мужски. Я никогда не уклоняюсь от ударов.
   — А что же ты делаешь?
   — Я блокирую удары. — Он встал в стойку и заслонился предплечьем, чтобы показать, как это делается. — Вот так.
   — Понятно. — Она помедлила. — Значит, удар приходится в твое предплечье.
   Он с облегчением рассмеялся, почувствовав, что она его прощает.
   — Да, и это очень больно. Но если ты поцелуешь, мне сразу же станет легче.
   Она слабо улыбнулась и прикоснулась губами к его предплечью. Потом, слегка повернувшись в кресле, она приложила ладонь к его щеке и осторожно провела по челюсти и вискам, желая, как он понял, убедиться, что у него нет травм. Не обнаружив ничего страшного, она явно успокоилась.
   — Гарет… когда я сегодня прибежала оттуда домой, то была очень расстроена. Мне тоже нужно кое в чем признаться тебе, хотя я знаю, что тебе это не понравится.
   — В чем же, любовь моя?
   — Я послала записку Люсьену, — сказала она, глядя ему прямо в лицо.
   Он не сразу поверил тому, что она сказала.
   — Джульет… как ты могла?
   — Прости, Гарет, я совсем потеряла голову от тревоги за тебя. Я поступила опрометчиво и сейчас сожалею об этом.
   Выругавшись вполголоса, он вскочил на ноги и, прижав кулак ко лбу, принялся шагать из угла в угол.
   — Наверное, ты подумала, что Люсьен примчится сюда, все уладит и заберет нас всех домой?
   Она смущенно пожала плечами:
   — Вроде того.
   — Я туда не вернусь. Ты возьми Шарлотту и поезжай, если хочешь, но я, пропади все пропадом, туда не вернусь!
   Они смотрели друг на друга с разных концов комнаты: он — с нескрываемой обидой, она — виноватым взглядом.
   Потом она со вздохом поднялась с кресла, шелестя юбками, пересекла комнату и прижалась щекой к его груди.
   — В таком случае и я не вернусь туда, Гарет. Если ты хочешь остаться здесь и доказать что-то самому себе и всему миру, я буду рядом с тобой. Мне не по душе твоя работа, но я не скажу ни слова. И хотя буду сходить с ума от тревоги за тебя, я останусь с тобой, если ты считаешь, что должен этим заниматься.
   — И тебя не беспокоит то, что скажут окружающие? — помедлив, спросил он.
   — Мнение матери Перри и других сплетниц вроде нее мне безразличны. Меня беспокоит моя дочь. Постарайся, чтобы тебя не убили.
   — Или ты меня никогда не простишь?
   — Или я тебя никогда не прощу.
   Его гнев улетучился как не бывало. Он прижал ее к себе, бесконечно благодарный за ее поддержку, однако предчувствуя последствия того, что она сделала. Люсьен.
   Черт возьми! Только этого ему не хватало! Но он не мог сердиться на нее за то, что она сделала, особенно после того, как она простила его за обман насчет работы у Снеллинга и пообещала остаться с ним, вместо того чтобы спокойно жить в Блэкхите под крылышком Люсьена.
   — Джульет?
   — Гарет? — отозвалась она.
   Они посмотрели друг на друга.
   — Ах, черт бы меня побрал! — рассмеявшись, пробормотал Гарет и, наклонившись, крепко поцеловал ее в подставленные с готовностью губы.

Глава 29

   Светало. Джульет сладко спала, уютно пристроившись щекой на груди мужа, который во сне обнимал ее одной рукой, крепко прижимая к себе. Услышав сквозь сон какой-то шум, она открыла глаза. В предутренней тишине шум слышался откуда-то со стороны главного дома.
   Нетрудно было догадаться, что происходит.
   Прибыл Люсьен.
   Она подняла голову. Гарет, лежа на спине, крепко спал, чуть похрапывая во сне. Он был такой теплый, сонный и милый, что Джульет очень не хотелось его будить.
   Шум приближался. Слышался протестующий голос слуги… Потом вкрадчивый голос Спеллинга, пытающегося успокоить чей-то гнев.
   И голос герцога:
   — Прочь с дороги, Снеллинг, или мой конь с удовольствием растопчет тебя в лепешку. Пошел прочь!
   — Но, ваша светлость, вам не кажется, что еще слишком рано, чтобы будить его, особенно после вчерашнего матча?
   — Ты начинаешь меня раздражать, так что лучше уймись и не испытывай моего терпения. Я должен видеть своего брата, и немедленно.
   — Но, ваша светлость, он работает у меня…
   — Больше не работает.
   Они находились уже возле флигеля. Еще минута, и герцог Блэкхитский вышибет дверь.
   — Гарет! — Джульет потрясла его за плечо, мощные мышцы которого рельефно обрисовывались в мягком утреннем свете. — Гарет, проснись. Люсьен приехал.
   — М-м… — Он открыл глаза и несколько мгновений смотрел в потолок. Снизу донесся громкий стук в дверь, и он, поморщившись, приложил руку ко лбу. — Черт возьми, как болит голова…
   — Гарет, ты должен с ним встретиться. Если ты не выйдешь, он взломает дверь.
   Но герцог не собирался воспользоваться таким варварским способом. Пока Гарет лениво сползал с кровати, ворча и протирая глаза, они оба услышали не терпящее возражений приказание Люсьена:
   — Принеси ключи. Спеллинг!
   — Черт возьми! — выругался Гарет, натягивая брюки.
   Он подошел к окну и широко распахнул его. — Ради Бога, Люсьен, ты не забыл, сколько сейчас времени?
   — Сию же минуту спустись, Гарет!
   — Отцепись, я лучше пойду досыпать.
   С этими словами Гарет захлопнул окно и, тяжело опустившись на край кровати, потер виски.
   Джульет села рядом и обняла его за плечи. Она поцеловала его в ухо, потом в висок, потом в слежавшиеся во время сна шелковистые волосы.
   — Пойди и поговори с ним, — спокойно сказала она, проводя рукой по его груди. — Ты потом почувствуешь себя лучше.
   — Ты так полагаешь? — спросил он, целуя ее.
   — Да. — Она улыбнулась и прижалась щекой к его щеке. — Ты ведь знаешь, что он не уйдет, не добившись своего. Он не оставит тебя, пока не убедится, что с тобой все в порядке. Так что лучше спустись вниз, успокой его и убеди, что у него нет причин за тебя беспокоиться. Он твой брат, Гарет. Он приехал, потому что любит тебя, а не для того, чтобы заставить тебя страдать.
   — Этот мерзавец здесь потому, что ему хочется контролировать каждый мой шаг, Джульет. И только.
   — Ошибаешься, Гарет, он здесь потому, что он твой брат и любит тебя.
   Он молча сидел некоторое время. Целая гамма разнообразных эмоций попеременно отражалась на его лице. Потом он с тяжелым вздохом поднялся на ноги.
   Взяв рубаху, висевшую на спинке стула, он стал натягивать ее на себя, и Джульет, заметив кровоподтек на боку, поморщилась, как от боли. Но он не обратил на кровоподтек никакого внимания. Заправив рубаху в брюки и пригладив рукой волосы, он, как был босиком, пошел к двери.
   — Сохрани тепленькой мою сторону постели, ладно?
   — Само собой, конечно, — тихо сказала она.
   Он вышел из спальни и спустился вниз.
 
   Он здесь потому, что любит тебя.
   Гарет подошел к двери и, немного помедлив, сделал глубокий вздох. Потом отпер и распахнул дверь.
   Его брат, повернувшись к нему спиной, стоял на газоне, держа под уздцы Армагеддона. По тропинке в направлении главного дома торопливо удалялись Спеллинг и слуга, которые, несомненно, отправились за ключом.
   Потом Люсьен повернулся, и Гарет успел заметить тревогу в его глазах и напряженно сжатые губы, но это продолжалось всего мгновение. Лицо брата приобрело привычную суровость, а его черные глаза блеснули гневом.
   Он здесь потому, что любит тебя.
   — А-а, вот и ты, мой дорогой мальчик…
   — Не смей разговаривать со мной свысока! — огрызнулся Гарет. — Я знаю, почему ты здесь. Я знаю, что ты от меня хочешь, знаю, что ты мне скажешь. Ну так знай: я не уеду отсюда, Люсьен. Я не уеду, и Джульет тоже не уедет, и если ты захочешь вернуть меня в замок, тебе придется тащить меня насильно.
   Люсьен вопросительно поднял брови:
   — О чем ты говоришь?
   — Ты меня слышал. Впервые в жизни я действительно зарабатываю деньги, а не живу за счет твоей благотворительности, и мне это нравится. Очень нравится. Этого я не позволю тебе отобрать у меня, Люсьен.
   — Дорогой мальчик! Нет никакой необходимости так огрызаться. У меня нет ни малейшего намерения что-нибудь у тебя отбирать. Но, согласись, есть множество других способов зарабатывать деньги, кроме кулачных боев.
   — С чего-то надо начинать, не так ли?
   Люсьен бросил взгляд на удаляющуюся спину Снеллинга и подвел Армагеддона к ступеням, на которых стоял Гарет. Строго взглянув в лицо младшему брату, он сказал сердитым шепотом:
   — Ты болван, Гарет. Разве не понимаешь, с каким человеком ты связался?
   — Могу себе представить.
   — Он может себе представить! — с отвращением пробормотал герцог. — А теперь выслушай меня, и выслушай внимательно. Спеллинг опасен. Он мерзавец и мошенник, который пойдет на что угодно ради денег, и, если ему потребуется, он пройдет по трупам. Ты понимаешь меня, Гарет?
   Гарет презрительно фыркнул.
   — Ай-ай-ай, для человека, который водит компанию с королями, принцами, государственными деятелями и прочими сильными мира сего, ты хорошо осведомлен о таком неприметном простолюдине, как Джонатан Спеллинг, — насмешливо сказал он.
   — Я знаю только то, что вчера вечером рассказал мне Фоке. А уж ему как барристеру^[12] известно очень многое.
   Гарет, смущенно переминаясь с ноги на ногу, отвел взгляд.
   — Три года назад Снеллинга обвинили в том, что он жульничал на скачках, — возбужденно продолжал герцог. — Его спасло лишь знакомство с влиятельным членом «Жокей клуба»^[13], которого, как считают многие, Спеллинг подкупил, чтобы тот молчал. А за год до этого его поймали на жульничестве за карточным столом в одном лондонском клубе. Сэр Моделей, который в тот вечер проиграл ему четыре тысячи фунтов, видел, как он жульничает, собственными глазами и тут же вызвал его на дуэль. Но дуэль так и не состоялась. И знаешь почему, Гарет? Потому что Спеллинг не явился. Он удрал из страны на континент и скрывался там, пока Моделей не умер!
   — Значит, он трус с запятнанным прошлым, — сказал Гарет, пожимая плечами. Он сложил на груди руки и небрежно прислонился к дверному косяку. — Какое мне до этого дело? Он хорошо платит мне.
   — Я буду платить тебе в пять раз больше, если ты вернешься домой.
   Гарет горько рассмеялся:
   — Зачем мне это делать? Зачем мне возвращаться к тебе? Чтобы снова выслушивать твои оскорбительные высказывания о том, что я никчемный бездельник, что я распущенный кутила, что тебе надоело без конца выручать меня из неприятных историй, в которые попадаю?
   — Ты должен вернуться, потому что здесь ты в опасности — вот почему.
   — Ты снова обращаешься со мной как с ребенком, Люсьен. Мне это не нравится.
   — Возможно, ты прав. Извини. Но видит Бог, с тобой было легче справиться, когда ты вел себя как ребенок.
   Гарет удивленно поднял брови и внимательно посмотрел на своего брата. Люсьен выдержал его взгляд, потом, стиснув зубы, посмотрел куда-то вдаль, за реку. Оба молчали. Наконец Гарет вздохнул и уселся на верхней ступеньке лестницы, запустив в волосы обе руки.
   — Твои слова очень похожи на комплимент, такого я от тебя еще не слышал.
   — Пожалуй. Если будешь продолжать в том же духе, то, возможно, дождешься от меня даже извинения.
   — Это будет настоящий праздник.
   Люсьен, все еще держа под уздцы Армагеддона, поднялся на несколько ступенек. Он тоже уселся на лестницу. Полы его фрака почти касались младшего брата. Оба долго молчали.
   — Я обращался с тобой отвратительно, — сказал наконец Люсьен.
   — Да уж, ты вел себя как настоящий мерзавец.
   — Так ты вернешься в Блэкхит?
   Гарет покачал головой:
   — Не могу.
   — Может, объяснишь почему?
   — Я твердо решил начать новую жизнь. Я знаю, что тебя позвала сюда Джульет, хотя она сожалеет, что поспешила. Я знаю, ты приехал сюда, думая, что тебе придется выручать меня из очередной неприятной истории. Но для меня все это осталось далеко в прошлом. Теперь у меня есть жена и ребенок, о которых я должен заботиться. Они верят в меня, тогда как остальные считают, что я никудышный человек, который гроша ломаного не стоит. Я не могу обмануть их доверия.
   — Понимаю, — тихо произнес герцог. — Скажи, тебе нужна помощь? Я мог бы прислать слугу…
   — Нет. Я все хочу сделать сам. Я должен все сделать сам. Мне не нужна помощь старшего братца.
   — Похоже, ты настроен очень решительно.
   — Так оно и есть.
   — Ну что ж, ладно. — Герцог поднялся. Он не улыбался. — Кажется, мне здесь нечего делать. — Он спустился вниз и на мгновение задержался, глядя на Гарета.
   На его волевом лице появилось странное выражение — некая смесь восхищения, грусти и тревоги. — Обещай мне только одно.
   Гарет вопросительно приподнял бровь.
   — Обещай, что если ты попадешь в трудное положение, то обратишься ко мне. — Люсьен пристально посмотрел в глаза брату, и Гарет впервые в жизни почувствовал, что брат говорит с ним как с равным. — Иногда человеку требуется больше мужества, чтобы забыть о гордости и признать, что он нуждается в помощи, чем пытаться справиться с трудностями в одиночку.
   — Я буду помнить об этом.
   — Прошу тебя, — сказал Люсьен. Не оглядываясь больше, он вскочил на Армагеддона и ускакал прочь.

Глава 30

   К тому времени как Гарет появился в амбаре, готовый приступить к утренней тренировке, головная боль у него давно прошла.
   В то утро его партнером для тренировки был Дики Норинг, симпатичный молодой паренек, которого Спеллинг завербовал к себе на работу во время своей поездки в Бристоль. Большую часть восемнадцати лет своей жизни Дики работал на судах или на верфях и был скорее драчуном, чем боксером. Но он был сильным и не давал Гарету расслабиться, пока они ходили кругами, присматриваясь и нанося пробные удары. Гарет чувствовал себя в отличной форме и наслаждался тренировочным боем. Но как бы он ни старался сосредоточиться, в его голове без конца прокручивались эпизоды утреннего визита Люсьена.
   Ты снова обращаешься со мной как с ребенком, Люсьен.
   Мне это не нравится.
   Возможно, ты прав. Извини. Но видит Бог, с тобой было легче справиться, когда ты вел себя, как ребенок.
   — Прикрывай как следует лицо. Дики! — крикнул Спеллинг, когда кулак Гарета нанес скользящий удар по партнеру.
   — Я стараюсь, мистер Спеллинг, но не успеваю увертываться, за ним не уследишь.
   — Значит, тебе тоже надо двигаться побыстрее, понял?
   Дики заработал с удвоенной энергией. Гарет блокировал удар и сам нанес удар в челюсть Дики.
   — Сукин сын! Для вельможи ты слишком хорошо дерешься. Где это ты научился?
   — У меня есть братья, — усмехнувшись, ответил Гарет, блокируя очередной меткий удар. Он не стал рассказывать, что деревенские мальчишки, с которыми он рос, тоже научили его всему, что умели сами, и что он со своими приятелями из компании шалопаев частенько практиковался в боксерских приемах, чтобы поразмяться, и что его не раз вышвыривали из пивных по причине его склонности разрешать споры с помощью кулаков. Он не стал распространяться на эту тему, потому что думал о другом. Он вспоминал, как Люсьен сидел рядом с ним на ступеньках флигелька и непривычно уважительно разговаривал с ним как со взрослым. Он вспомнил, как Люсьен, проглотив свою гордость, нехотя извинился и как странно поглядел он на него перед отъездом: в его взгляде сквозило даже что-то похожее на восхищение. Наверное, трудно было брату попросить его вернуться в Блэкхит вместо того, чтобы приказать ему сделать это? Наверное, ему было очень трудно смириться и позволить Гарету самому принимать решения, пусть даже, с его точки зрения, не правильные?
   Он дает мне шанс доказать, на что я способен. И я не обману его надежды.
   — Ладно, на сегодня хватит, — заявил Спеллинг. — Гарет! В пятницу ты будешь драться с Нейлсом Флемингом. Это будет великолепный матч, я уже кучу денег истратил на рекламу, так что на этой неделе постарайся хорошенько потренироваться. Если справишься с Нейлсом, мы выставим тебя против Мясника.
   — Мясника? — усмехнувшись, переспросил Гарет. — Это его прозвище или профессия?
   — И то и другое. И поверь моему слову, свое прозвище он оправдывает. Я только что выкупил его контракт, так что со следующей недели он работает у меня.
   — Сюда приедет Мясник? — с каким-то благоговейным ужасом воскликнул Дики.
   — Именно так. В Шотландии ему нет равных, он лучший. А наш Гарет, судя по его успехам, скоро будет лучшим во всей Англии. Это будет классный поединок:
   Шотландия против Англии, Мясник против Дикаря!
   — Ладно, я не прочь, — изображая шотландский акцент, весело прокартавил Гарет. — Подавайте его сюда!
   Все расхохотались.
   — Не спеши, — сказал Снеллинг, — тебе еще нужно сначала победить Нейлса.
   Нейлс, который тоже работал у Спеллинга, сидел неподалеку на охапке сена и задумчиво наблюдал за Гаретом. Гарет уже видел его в деле, когда он тренировался в паре с другими боксерами из команды Снеллинга. Он был энергичен, вынослив и отличался быстротой реакции. У него были курчавые волосы кофейного цвета, срезанный подбородок, во рту не хватало нескольких зубов, а кулаки были непропорционально огромного размера по сравнению с телом. Он улыбнулся Гарету.
   — Почему бы нам с ним не попробовать потренироваться сейчас? — спросил Гарет, дружески хлопнув по спине Дики, когда они закончили тренировку. Нерастраченная энергия переполняла его, и ему больше чем когда-либо хотелось немедленно доказать себе, на что он способен. — Что ты на это скажешь, Нейлс? Может, попробуем?