Хауэлл Ханна. Благородный защитник

   – Интересно, – заметила Кирсти, – что означает это молчание? Быть может, родичам Родерика известно, что он способен на подобный поступок, или же они удивлены тем, что я могу довести мужчину до такой крайности? – Джиллианна засмеялась, Кирсти не удержалась от улыбки.
   – Помолчи, – мягко, но твердо приказал ей Пейтон и обратил суровый взгляд на Макаев. – Итак, если вы, господа, поклянетесь, что станете вести себя достойно и выслушаете все до конца, мы немедленно вас развяжем. Пора вам узнать всю правду.
   Обменявшись взглядами со своими родичами, сэр Кит кивнул:
   – Мы воздержимся от сражения сегодня.
   Как только их развязали, все Макай немедленно накинулись на еду и питье, стоявшие на столе.
   – Так какую же правду мы должны выслушать? – спросил сэр Кит.
   – Родерик пытался убить свою жену, – ответил Пейтон. – Он преследовал ее, а затем бросил в реку. Только забыл, что она умеет плавать.
   Сэр Эндрю фыркнул, затем пробормотал:
   – Очень похоже на этого дурака.
   – Итак, он попытался убить жену, – заговорил сэр Кит, предварительно обменявшись взглядами со своими родичами. – Попытка не удалась. Любая другая девушка бежала бы к своим родным искать зашиты у них или ушла в монастырь. Но она обратилась за помощью к вам. Почему?
   – До меня бежать было ближе, – насмешливо бросил Пейтон и тут же поморщился – Джиллианна больно пнула его под столом, напоминая кузену, что не слишком умно с его стороны злить этих людей. – Леди Кирсти начала подыскивать себе защитника еще прежде, чем муж бросил ее в реку. Когда же выбралась из реки, разыскала того, кого выбрала себе в защитники, то есть меня. Видимо, до ее ушей дошло слишком много лестных для меня, но несколько преувеличенных слухов о том, что я всегда спешу на помощь обездоленным и борюсь за справедливость. Ей нужен был защитник, поскольку она совершенно точно знала, почему муж пытался ее убить. Леди Кирсти удалось обнаружить причину, по которой ее муж ни разу за пять долгих лет брака не исполнил своего супружеского долга.
   На минуту воцарилось молчание. Затем сэр Эндрю заговорил:
   – Черт возьми! Я всегда подозревал, что что-то с ним не так. Он предпочитает мужчин?
   – Леди Кирсти не стала бы переживать из-за подобного обстоятельства.
   – Я бы просто договорилась с Родериком или добилась бы аннулирования брака без излишнего шума, – пояснила Кирсти.
   – Но к сожалению, тайна ее супруга оказалась более зловещей, – продолжил Пейтон. – Не к мужчинам он вожделеет, а к детям. – Он подождал, пока разъяренные Макай угомонятся. – Ну же, господа, вам хорошо известно, что подобное зло существует. И его невозможно победить, замалчивая и игнорируя проблему.
   – Вы обвиняете нашего родича в ужасном и гнусном преступлении, – заговорил сэр Кит. – Но почему мы должны поверить вам на слово?
   Пейтон обвел взглядом сидящих за столом и ответил:
   – Потому что я высказал вслух неприглядную правду, и мне кажется, многие из вас не так уж и удивлены.
   – Нет, – заявил сэр Эндрю. – Я отказываюсь верить.
   По страстности, с которой он произнес эти слова, Пейтон понял, что сэр Эндрю пытается убедить себя самого. До этого Пейтон надеялся, что удастся избавить Каллума и Майкла от необходимости рассказывать о том, что им самим пришлось пережить.
   – Я буду говорить первым, – заявил Каллум, вставая.
   – А кто ты такой? – сердито осведомился сэр Кит.
   – Один из тех несчастных малолетних беспризорников, которые слоняются по улицам и переулкам города в поисках пищи для поддержания своей жизни. Один из тех, на кого богатые джентльмены вроде вас вовсе не обращают внимания, разве что пнут порой беднягу, случайно подвернувшегося им под ноги. Там-то и нашел меня сэр Родерик. И не только меня. Я не поверил в его россказни насчет того, что он обеспечивает беспризорникам лучшую жизнь, но он утащил меня силой. – И, набрав в грудь побольше воздуха, Каллум приступил к изложению своей истории. Говорил он бесстрастным, жестким тоном, порой с грубоватой прямотой бывшего беспризорника.
   Кирсти взяла руку Каллума в свою. У нее сердце разрывалось, так тяжело было слушать про то, что случилось с ним и с другими детьми, которые на глазах Каллума появлялись и исчезали, хотя почти все это ей было известно, а об остальном она догадывалась. Она увидела, что по лицу Джиллианны текут слезы, и отвела глаза. Она не в силах была смотреть на эту милую женщину из опасения, что сама даст волю слезам. Макай просто не сводили глаз с Каллума. Все они были бледны, а некоторые, казалось, готовы заплакать.
   – Ты храбрый мальчик, – негромко сказал Пейтон, похлопав Каллума по плечу, когда тот сел.
   – Я все время думал о том, что стыдно должно быть не мне, – ответил Каллум. – Вы твердили мне то же самое, ну я и поверил.
   – И правильно, потому что это чистая правда, – сказал Пейтон.
   – Но ты, юноша, ведь не беспризорник, – хрипло сказал сэр Кит, когда поднялся Майкл.
   – Нет, сэр, – ответил Майкл. – Я четвертый сын сэра Роналда Кэмпбелла, лорда Дунспина – это маленькое и небогатое владение.
   – Боже мой! – прошептал сэр Кит. – Так и сыновей лордов тоже?..
   – Не столь уж многих, – пояснил Майкл, – и почти никого из известных и влиятельных семей. Главной защитой злодея были наш стыд и наш страх. Меня едва не выворачивает при одной мысли, что вот сейчас мне придется говорить о том, что я претерпел – а ведь я давно стал слишком взрослым для него, – а также о том, что я видел и слышал. Но стоило мне увидеть малышей, которых спасла леди Кирсти, и я понял, что так будет продолжаться и дальше, если кто-нибудь не осмелится заговорить об этом. Мое молчание спасло бы мою гордость и мое сердце, но оно позволило бы злодею и впредь приносить в жертву своей порочности невинных.
   – Сядь, юноша. Можешь ничего больше не говорить. Первый мальчик, Каллум, уже рассказал нам больше, чем в силах выслушать человек.
   Майкл сел.
   – Теперь вы поверили? Или вы и прежде догадывались, что он собой представляет? – спросил Пейтон.
   – Не то чтобы догадывались, просто старались не замечать, не хотели в это верить. Впрочем, воспитание наших собственных детей мы не доверили ему. А если он и сумел добраться до кого-то из семьи или близких иным способом, то эти дети предпочли молчать. Или же они мертвы, – добавил он тихо.
   По тому, какое мучительное выражение исказило лицо старика, Пейтон понял, что тот думает о многих, многих случаях, когда смерть ребенка могла оказаться не обычной, хотя и трагической случайностью, а чем-то совсем иным.
   – А что теперь?
   – Родерик для нас мертв, – сказал сэр Кит, его поддержали и другие Макай, даже братья Родерика.
   – Вы объявите об этом во всеуслышание?
   – Да. Но не станем оглашать причины, если удастся этого избежать. Слухи уже ходят, распущенные вами, полагаю. Как только станет известно, что Родерик изгнан из клана, большинство решит, что слухи эти справедливы. – Старик посмотрел в глаза Пейтону. – Ты убьешь его?
   – Да. Убью.
   – Да, это было не слишком приятно, – заметил Юдард, когда Макай наконец удалились.
   – Что верно, то верно, – согласился Пейтон. – Любая семья может насчитать на своем родословном древе одну-две гнилые ветки, но обычно, слава Богу, гниль эта не столь ужасна. Теперь Макай станут бояться, что в их жилах течет дурная кровь. Но надо надеяться, они не будут цепляться за эту глупую идею. – Он обернулся к Каллуму. – Ты держался молодцом. И ты тоже, Майкл, – добавил он, хлопнув старшего мальчика по спине.
   Каллум передернул плечами:
   – Просто я был уверен, что никто никогда не узнает о том, что я рассказал.
   – Я думала, они будут настаивать на своем праве разделаться с Родериком без посторонней помощи, – сказала Кирсти.
   – Очевидно, они не хотят проливать кровь столь близкого родственника, – заметил Пейтон. – И я рад, что это так. Право убить Родерика принадлежит нам.
   Кирсти наполнила свой кубок вином и отпила глоток. Она чувствовала облегчение, что больше не надо опасаться мести клана Макаев, в то же время ей было жаль сэра Кита и остальных. Они хорошие люди и всегда были добры к ней. То, что Родерик опозорил их прославленный клан, явилось для них тяжелым ударом.
   Остерегаться теперь следовало только самого Родерика и тех его приспешников, которых он сумеет удержать при себе. Она нисколько не сомневалась, что Макай объявят о том, что Родерик больше не существует, и Пейтон Мюррей ни в чем перед ними не виноват. Они сделают все возможное, чтобы все приспешники Родерика были немедленно отозваны, дабы Пейтон без помех мог сразиться с негодяем.
   – Скоро с тебя будут сняты все обвинения, – сказала она Пейтону. – В том числе и то, что ты увел у Родерика жену.
   – Ты так думаешь? – спросил он.
   – О да. Макай, может, не в силах сами пролить кровь Родерика, но желают его смерти. Желают, чтобы он был похоронен и навсегда забыт.
   – Значит, и твое имя больше не будет запятнано.
   – И таким образом, твое имя будет очищено тоже.
   – Да, верно, хотя не думаю, чтобы моя особа имела такое уж большое значение. Хотя бы потому, что лишь немногие знают, кто я такая. Родерик не очень-то позволял мне общаться с людьми из опасения, что я выдам его тайну.
   – Что ты собираешься делать? – спросил Коннор.
   – Наслаждаться досугом, – ответил Пейтон. – Не знаю уж, как долго, но я твердо решил, что дождусь, пока Родерик окончательно не станет изгоем в глазах всего общества. Я также хочу, чтобы стало общеизвестным, что я мщу по праву, поскольку предпочел бы охотиться на это чудовище, не страшась никаких последствий. Не столько для себя, сколько для Кирсти.
   – И ты веришь, что Макай позволят тебе убить своего родственника?
   – Да. Как сказала Кирсти, Макай хотят, чтобы Родерик был убит и похоронен. Слухи о его преступлениях ходят уже давно, не только мы с Кирсти их распускали. Как только родичи объявят его изгоем, эти слухи немедленно станут считать правдой. Никто не станет вслух говорить о его преступлениях, но его начнут избегать. И какому бы наказанию я ни подверг его, все будет с молчаливого согласия прощено.
   – Мы с Джилли, пожалуй, отправимся ко двору и будем там твоими глазами и ушами.
   Пейтон едва сдержал улыбку – по тону, каким Коннор это произнес, было ясно, что, отправляясь ко двору, он приносит огромную жертву.
   – Вы не обязаны это делать.
   – Нет, обязаны. Ни ты, ни девушка отправиться туда не можете, так же как и Юдард, поскольку он ее родич. Но тебе надо как-то узнать, что путь свободен и ты можешь открыто напасть на негодяя. С тех пор как заговорили о том, что ты увел его жену, тебе оставалось разве что сидеть взаперти, поставив у дверей охранников и время от времени получать весточку от сэра Брайана. Отдыхай. Шум скоро уляжется, а мы с Джилли немедленно сообщим тебе, как только ты снова сможешь показаться на людях. И будет лучше, если к тому времени ты сумеешь набраться сил, да и собраться с мыслями тебе не помешает. – Он поднял кубок и провозгласил: – За победу.
   Пейтон вместе с остальными присоединился к тосту.
   – За победу. За скорую победу.
   Кирсти сидела на огромной кровати Пейтона в одной рубашке и расчесывала еще влажные волосы. Переговоры с Макаями оказались трудными, даже изматывающими, но достигнутый успех во многом искупал эти тяготы. Если бы только она могла избавиться от стыда и смущения, которые одолевали ее из-за того, что она открыто делит ложе с Пейтоном! И когда она уже была близка к этому, круг людей, посвященных в обстоятельства ее личной жизни, значительно расширился. Его семья, похоже, вовсе не возражала, дети вели себя так, будто ничего особенного не происходит, Йен Сильный и Крошка Элис радовались за нее и с некоторой надеждой смотрели в будущее, ее собственный брат и не подумал осуждать ее. Кажется, только она одна и беспокоилась из-за их связи. Может, стоит поинтересоваться, почему все с такой легкостью приняли существующее положение вещей, особенно ее брат? Доводы, которые приводил Пейтон, уверяя, что ей нечего стыдиться, были вполне разумными. Оно и неудивительно. Он получил то, что хотел, когда она с этими доводами согласилась. К тому же прелюбодеяние и похоть он никогда не считал грехом, хотя и не признавался в этом.
   – Опять думаешь о грехах и воздаянии, да? – протянул Пейтон и, сбросив с себя остатки одежды, сел позади нее на постель и принялся расчесывать ее густые волосы.
   – Должен же кто-нибудь об этом думать, – промямлила она, удивляясь, как непринужденно этот человек чувствовал себя, даже будучи совершенно голым. – Ведь это никого не интересует.
   – Ну, не так давно и тебя это не очень-то интересовало. По крайней мере в течение нескольких часов.
   – Помню. И сама толком не понимаю, почему вдруг встревожилась. Видимо, потому, что теперь еще целая куча народа узнала о нас.
   – Это грех, согласен, и, хотя я постоянно его совершал, женщин, деливших со мной ложе, не очень-то уважал. Но тебя никак не назовешь прелюбодейкой.
   – Я замужняя женщина, – заявила Кирсти.
   – Может, ты и произносила слова обета, но брак ваш так и не вступил в силу. По-моему, мы давно разобрались с этим вопросом.
   – Итак, я всего-навсего распутница?
   Пейтон отбросил щетку для волос, обнял ее и привлек к себе.
   – Ты моя возлюбленная. – Язык его обежал вокруг ее изящного ушка. – Мой товарищ по оружию. Ты не жена сэра Родерика и никогда не была ею. Ты моя, – произнес он едва слышно и поцеловал ее в шею.
   – В данный момент я твоя. – Усилием воли она отогнала мысль о том, что связь их с Пейтоном все равно закончится. Либо потому, что Родерик возьмет над ними верх, либо, победив Родерика, сам Пейтон пресытится этой связью.
   Пейтон, занятый тем, что устраивался на постели так, чтобы она оказалась распростертой под ним, решил, что сейчас не время объявить ей о том, что он вовсе не намерен с ней расставаться. Она по-прежнему была женой сэра Родерика, по крайней мере в глазах других, а порой и в своих собственных. Пейтон понимал, что никакими приятными словами и клятвенными заявлениями в вечной верности он не заставит Кирсти ему поверить. Нужно дождаться момента, когда он сможет назвать ее своей женой.
   Кирсти содрогнулась от внезапно нахлынувшего желания, когда Пейтон стал ее ласкать. С каждым разом его ласки становились все изощреннее и доводили ее до неистовства. Но на этот раз он превзошел все ее ожидания. Он не вошел в нее, как обычно, а стал ласкать языком ее разгоряченное лоно.
   – Пейтон! – негромко воскликнула она, когда он, встав на колени и поглаживая ее бедра, устремил свой взор именно на то место, которое она старалась прикрыть.
   – Ты не смеешь прятать от меня такую красоту, – сказал он, наклонившись и страстно целуя ее.
   Кирсти чувствовала, что приближается к той сладостной бездне, в которую проваливалась всякий раз, достигнув пика страсти. Она попыталась заставить Пейтона соединиться с ней, но он довел ее до экстаза языком, закинул ее ноги себе на плечи и соединил их тела с такой силой, что, не держи он ее, она ушиблась бы об изголовье кровати.
   Он яростно вонзался в нее, двигаясь все быстрее и быстрее. Наконец он уперся одной ладонью в матрас, тело его содрогнулось в последнем рывке, и тепло семени, излившегося внутрь ее, умножило ее собственное блаженство. Когда он в полном изнеможении повалился на нее, она обняла его, прижимая к себе все крепче и крепче. Так они лежали, постепенно восстанавливая силы и ясность мысли.
   – Что ж удивительного, что женщины так и сбегаются к тебе, – заметила она, едва к ней вернулся дар речи.
   Кирсти старалась не думать о том, сколько было у Пейтона женщин. Глупо было мучить себя подобными мыслями. Она отдалась ему из любви, и с этим ничего не поделаешь.
   – Не отрицаю, женщин у меня было немало. Но лишь от случая к случаю. Для удовлетворения моих желаний. Не более того. Но ты – ты моя и всегда была моей. До меня ни один мужчина не познал сладости твоего тела. А ты действительно сладостна, моя темнокудрая красавица. Ты сладостна как ароматнейший, редчайший мед. Ты сладостна и горяча, и тобой невозможно насытиться. – Он начал двигаться в ней, мерно, ровно, пробуждая в ней ту яростную страсть, которую она так щедро дарила.
   В глазах церкви и света она стала грешницей в тот момент, когда легла в его постель, когда только подумала об этом. И теперь ничего не изменится, мысли о грехе только испортят им время, проведенное вместе. И без того над ними нависла тень Родерика. Очень скоро все от него отрекутся и подвергнут презрению. Это приведет его в ярость, и винить во всем он будет ее. Так что нечего упрекать себя в том, что она проведет несколько приятных часов, которые выпали ей. Возможно, их осталось не так уж и много.

Глава 18

   Вместе с Каллумом и Майклом Кирсти стояла у окна комнаты, в которой спали дети, поражаясь тому, какая у Пейтона большая семья. Памятное посещение Макаев произошло неделю назад; через три дня после этого начали прибывать Мюрреи. Кирсти не понимала, почему Пейтон так стремится представить ее своей родне. Большинство его родственников были немало удивлены, обнаружив, что она живет у него в доме, – недаром говорили, что он никогда не приводил к себе женщин. В большинстве случаев родня оставалась в доме столько времени, сколько им требовалось, чтобы узнать, как выглядит Родерик, сколько у него людей и где следует его искать.
   Родерик же скрывался. Макай не только отреклись от него, но забрали обратно все его земли, источник его богатства, и большую часть его людей, составлявших маленькую армию. Теперь у него ничего не осталось. Клан отторг его быстро, открыто и окончательно. Как и ожидалось, все порочащие его слухи теперь принимались на веру. Несколько семей, то ли заподозривших, то ли узнавших, что он развратил их сыновей, также объявили охоту на негодяя, не желая оставлять его безнаказанным.
   Что особенно забавно, Пейтон в глазах всех стал теперь рыцарем без страха и упрека, чудесным избавителем, чуть ли не святым, который поставил на кон свое доброе имя ради детей. Доля правды в этом, разумеется, была, но подвиги его оказались сильно приукрашенными. И его братья и кузены подтрунивали над ним, так же как Коннор и Йен Сильный.
   – У Пейтона такая большая семья, – заметил Каллум не без зависти.
   – Не все из них родня ему по крови, – объяснил Майкл. – Но для них это не имеет значения. – Он бросил взгляд на Кирсти. – Ведь ты поэтому его выбрала, верно? Ты знала, что все его родичи поспешат ему на выручку.
   Кирсти кивнула:
   – Это было одной из причин. Мне часто доводилось слышать, что семья у них очень большая, и узы, связывающие даже очень дальних родственников, необычайно крепки. Что ж удивляться, что Макай не спешили действовать на основе одних только обвинений Родерика. Они знали, что за Пейтона есть кому вступиться и неприятностей им не избежать.
   – Неприятности обрушились на голову Родерика. Уверен, негодяй не знает, в какую нору поглубже и потемнее ему забиться, чтобы его не нашли.
   – Верно. Скоро все будет кончено. Надеюсь, что ничего дурного не случится ни с нами, ни с нашими союзниками.
   – А, вот ты где! – сказала Джиллианна, взглянув на Кирсти. – Пейтон просит тебя прийти в его кабинет.
   – Надеюсь, не для того, чтобы меня отчитать, – заметила Кирсти с улыбкой.
   – Он и тебя хочет видеть, Каллум, – добавила Джиллианна.
   Каллум нахмурил брови:
   – Он хочет, чтобы я познакомился с его родственниками? Только я?
   – Да. С кем-то из Макмилланов. – Джиллианна многозначительно посмотрела на Кирсти и обняла Каллума за плечи. – Вот так-то лучше, молодец. Ты у нас храбрый. Изгони из сердца злость и обиду. Не позволяй этому негодяю лишать тебя дружеских объятий, будь добор к тем, кто искренне любит тебя. Иначе никогда не увидишь тепла и света, только холод и мрак. – Она посмотрела на всех с улыбкой и направилась к двери. – Не задерживайтесь. А ты, Майкл, может, пойдешь со мной?
   Как только Джиллианна с Майклом вышли, Каллум взглянул на Кирсти:
   – Она все время это делает.
   – Что делает? – спросила Кирсти, подталкивая его к двери.
   – Обнимает меня и говорит такие странные вещи. Словно заглядывает мне в душу. Меня одолевают дурные чувства, но я всячески их скрываю, не даю вырваться наружу.
   – А леди Джиллианна видит их?
   – Да. И знает, что я хочу от них избавиться. Может, она колдунья?
   – Ну что ты! – сказала Кирсти. Они уже спускались по узкой каменной лестнице. – Она просто знает некоторые вещи, знает, что люди чувствуют. Правда, не все и не всегда. Тебя это беспокоит? Хочешь, я поговорю с ней?
   – Нет. Пусть даже беспокоит, но, думаю, мне это только на пользу. Ведь сам избавиться от этих чувств я не могу, верно? Могу их только скрывать. А когда она со мной поговорит, мне становится легче.
   – Иногда бывает достаточно посмотреть правде в глаза, особенно если рядом есть кто-то, кто понимает тебя и может дать совет. Постепенно ты сам научишься прогонять мрачные мысли. – Она ласково погладила его по голове, когда они остановились перед дверью кабинета Пейтона. – Ведь ты наслаждаешься свободой и безопасностью совсем недолго. Чтобы зажили раны, требуется время, особенно раны душевные. И самое печальное заключается в том, что врачевать их тебе придется самому. Люди, которые тебя любят, могут помочь, если ты им позволишь. Теперь ты знаешь, что таких людей не так уж мало. Верно? – Он кивнул. – Вот и хорошо. Всякий раз, когда тебя будут одолевать дурные чувства, вспоминай об этом.
   – Обязательно.
   – Знать, что тебя любят, – это уже само по себе лучшее лекарство. Ну, а теперь узнаем, что нужно от нас сиятельному лорду. – Каллум расхохотался.
   Только они вошли в кабинет Пейтона, как услышали, что кто-то громко ахнул. Обернувшись, Кирсти увидела высокого красивого мужчину, рыжеволосого и бледнолицего, который вцепился в спинку кресла так, словно боялся упасть. Взгляд ее обратился на двух остальных гостей, стоявших возле Пейтона и Йена, и она сразу узнала мальчика, которого в свое время приняла за Каллума. Пейтон тогда сказал, что это его кузен Авен. Мальчики действительно были похожи как две капли воды. Второй мужчина, не. менее привлекательный, но чуть постарше, тоже был рыжеволосый. На Каллума он смотрел с нескрываемым восторгом.
   Кирсти почувствовала, что кто-то дергает ее за юбку, и обернулась к Каллуму. Он был бледен и смотрел на Авена так, будто перед ним появился призрак. Точно так же Авен смотрел на Каллума. Пейтон подошел к ним и повел к приготовленным для них креслам.
   – Господа, перед вами леди Кирсти Макай, а этого симпатичного мальчика зовут Каллум, – начал Пейтон, наливая мальчику большую кружку вина. – Кирсти, Каллум, позвольте мне представить вам сэра Брайана Макмиллана, Авена Макмиллана и сэра Эвана Макмиллана. – Каждый из представленных кланялся, когда называли его имя. Пейтон опустился на корточки возле Каллума, который все еще жался к Кирсти. – Ну что скажешь?
   – Авен очень на меня похож, – ответил Каллум. – Он случайно не мой брат?
   – Нет, думаю он твой кузен. – Поднявшись на ноги, Пейтон посмотрел на сэра Эвана: – Я прав?
   Сэр Эван кивнул, сделал глоток вина и опустился в кресло.
   – Да. – Он посмотрел на Пейтона. – Когда мне рассказали об этом мальчике, я стал расспрашивать, узнавать, и все факты подтвердились. Та самая мать, тот самый город, то самое время, то самое имя. Брайан очень помог, объяснив, что мне солгали, рассказав, что женщина якобы умерла во время родов, так же как и младенец. Однако поверить в это было трудно. – Он посмотрел на Каллума. – Но Боже мой, ведь он же вылитый Иннес!
   – Кто такой Иннес? – спокойно спросил Каллум – любопытство вытеснило страх.
   – Твой отец, – ответил сэр Эван. – А твою мать звали…
   – Джоан, и она была младшей дочерью свинопаса. – И Кирсти и Пейтон в изумлении уставились на Каллума, но он лишь плечами пожал. – Я знал, кем была моя мать, но она умерла, когда мне не исполнилось еще и четырех лет.
   – Мне сказали, что она умерла во время родов и младенец сошел в могилу вслед за ней.
   – Нет. Она заболела и отправилась в дом своего отца. Она думала, что умирает, и хотела, чтобы он взял заботы обо мне на себя. Но он плюнул нам под ноги. Сказал, что и помои, которыми он кормит свиней, жаль тратить на шлюху и ее ублюдка. Он вышвырнул нас со своего клочка земли, и моя мать была уже почти при смерти, когда мы добрались до дома ее сестры. Но сестра тоже не захотела нас принять. Я помню, как мать говорила, что, может, ей удастся пристыдить сестру и заставить ее взять меня, если она умрет прямо у нее на пороге. Умереть-то она умерла на пороге, но сестру этим нисколько не устыдила. И когда труп моей матери увезли на телеге, я пошел за телегой и отметил место, где ее похоронили, чтобы потом найти ее могилу.
   – А что было с тобой?
   – Жил на улице какое-то время. А когда мне исполнилось семь, меня забрали в Тейнскарр.
   – Так ты знаешь, в какой день родился?
   – Да. В пятнадцатый день мая месяца 1455 года. Мама говорила, что это случилось ровно за неделю до того, как умер отец Джеймс. Я был последним ребенком, которого он окрестил. Потому мне и удалось не забыть – в случае чего, я просто спрашивал, когда именно умер отец Джеймс.
   – И это сходится! Свинопас сказал, что и ты, и твоя мать умерли. Этот свинопас мне сразу не понравился, но я и подумать не мог, что он станет лгать. Казалось бы, зачем ему это? Брайан разыскал сестрицу твоей матери и вытряс из нее в конце концов правду. Значит, они оставили тебя на улице?