Хайнлайн Роберт Энсон. Достаточно времени для любви, или жизни Лазаруса Лонга

   «Человек не остров»… хотя мы можем ощущать и действовать как отдельные личности. Наша раса представляет из себя единый организм, растущий и ветвящийся, но ветви следует время от времени прищипывать, чтобы он оставался здоровым. Не стоит оспаривать необходимость этого; любой, у кого есть глаза, может заметить, что организм, росту которого не положено предела, всегда умирает от собственных ядовитых выделений. Говорить можно лишь о том, когда исполнять это дело — перед рождением или после него. Будучи неизлечимо сентиментальным человеком, я предпочитаю первый из этих методов: убийство не по душе мне даже тогда, когда «он умер, а я жив, как я и хотел».
   Но все это вопросы вкуса. Иные шаманы полагают, что лучше умирать на войне, в родах или нищете, чем никогда не жить. Возможно, они и правы. Но мне подобные перспективы не нравятся, и никто меня не заставит думать иначе.
   Демократия основывается на предположении, что миллион человек умнее одного. Бред… Чего-то я не понимаю…
   Автократия основывается на предположении, что один человек мудрей миллиона. Что ж, сыграем и эту пьесу? И кто же будет решать?
   Правительство способно работать лишь в том случае, когда права его и ответственность равны и скоординированы. Такое правительство не обязательно будет хорошим, это условие просто обеспечивает работоспособность. Но подобные правительства редки… по большей части люди желают распоряжаться, но не желают нести ответственность. Подобное именуется «синдромом пассажира».
   Дайте факты, опять и опять повторю, дайте мне факты. К черту пристрастные размышления, оставим божественное вдохновение, забудем, что «предсказывают звезды», постараемся избегнуть мнений, не следует заботиться о том, что думают соседи, и забудем о неизвестном «приговоре истории». Каковы факты: как, сколько… и до какого десятичного знака ты их знаешь. Ты всегда ведешь свой корабль в неизвестное будущее; факты — твой единственный ключ. Дайте мне факты!
   Глупость деньгами не излечишь, образование тоже, закон здесь бессилен. Глупость не грех, жертва не виновата в том, что глупа. Но глупость является единственным универсальным преступлением; приговор всегда смерть, обжалованию он не подлежит, казнь осуществляется автоматически и безжалостно.
   Бог всемогущ, всеведущ и всеблаг… так написано здесь, на ярлычке. Если ты способен совместить в своей голове одновременно все три божественных атрибута, предлагаю тебе чудесную сделку. Никаких чеков, пожалуйста, только наличные и мелкими купюрами.
   Смелость дополняет страх. Человек, не знающий страха, не может быть отважным. (Он еще и глупец.)
   К числу высочайших достижений человеческого ума относится двойная концепция «верности» и «долга». Беги из тех мест, где эта двойная концепция не ценится. Возможно, ты сумеешь спасти свою шкуру, но подобное общество спасти невозможно. Оно обречено.
   Люди, действительно разорившиеся, никогда не голодают. Это бедный бедолага, стесняющийся выпросить полдоллара, должен затягивать пояс.
   Правдоподобность предложения не имеет ничего общего с его достоверностью. И наоборот.
   Человек, не способный к математике, не является разумным. Этого недочеловека в лучшем случае можно терпеть, раз он научился носить ботинки, мыться и не сорить в доме.
   Движущиеся части в трущейся паре требуется смазывать, чтобы избежать износа. Уважение и формальная вежливость являются маской, которую носят люди, притирающиеся друг к другу. Часто люди молодые, не странствовавшие, наивные, простые натуры, склонны отвергать эти формальности как «пустые», «бессмысленные», даже «бесчестные» — и пренебрегать ими. Вне зависимости от того, насколько «чисты» их мотивы, они всегда бросают песок в машину, которая и так работает не слишком здорово.
   Человек должен уметь переменить пеленку, спланировать план вторжения, заколоть свинью, вести корабль, построить дом, написать сонет, подвести счета, построить стену, снять мясо с костей, утешить умирающего, отдать приказ, выполнить приказ, действовать вместе и в одиночку, решать уравнения, анализировать новую проблему, разбросать навоз, запрограммировать компьютер, приготовить вкусное блюдо, биться и победить, и умирать с достоинством. Специализированны лишь насекомые.
   Чем больше ты любишь, тем более способен к любви и тем сильнее будет твоя любовь. Нет предела числу твоих возлюбленных. Если хватает времени, можно любить всех, кто достоин любви и справедлив.
   Мастурбация — средство дешевое, чистое, удобное и гарантированное от всякого беспокойства… и уж во всяком случае тебе не приходится возвращаться ночью домой. Но какое же это одинокое занятие!
   Избегайте альтруизма. Он зиждется на самообмане — корне всех зол.
   Испытывая порывы к альтруизму, исследуй собственные мотивы, обнаружь самообман, а потом барахтайся в этой луже, если все-таки хочешь совершить этот поступок!
   Самой гнусной ложью, которую сумел выдумать хомо сапиенс, является то, что ГОСПОДЬ НАШ, СОЗДАТЕЛЬ, ТВОРЕЦ И ВЛАДЫКА ВСЕХ ВСЕЛЕННЫХ нуждается в сахаринном поклонении своих созданий, что его можно умилостивить молитвой и что он возмущается, когда не слышит подобной лести. Эта абсурдная фантазия не имеет под собой даже крохи доказательства, однако питает самую древнюю, крупнейшую и наименее производительную промышленность во всей истории.
   Второй отвратительной выдумкой человека является греховная сущность соития.
   Если ты писатель, не стыдись этого. Но занимайся делом сим в одиночестве, а потом не забудь вымыть руки.
   Если положить в банк сотню долларов, при семи процентах в квартал через двести лет ты получишь более 100.000.000, но к этому времени деньги твои превратятся в ничто.
   Дорогуша, не лезь к нему с пустяками и не обременяй его своими прошлыми ошибками. Никогда не рассказывай мужчине то, чего он не хочет знать.
   Дорогая моя, истинная леди снимает достоинство вместе с одеждой, после чего она не уступит самой лучшей шлюхе. В других же обстоятельствах будь достойной и скромной — как этого требует твоя личность.
   Все кружится вокруг секса.
   Если бы люди были автоматами, каковыми их считают бихевиористы, психологи не смогли бы придумать ту изумительную чушь, которую они называют бихевиористской психологией. Они ошибаются во всем и притом столь же умно и полно, как химики флогистона.
   Шаманы вечно жулят со своими «придуманными чудесами». А я предпочитаю во плоти девицу Маккой — лучше уже беременную.
   Если во вселенной есть занятие более важное, чем лежать на женщине, которую любишь, и делать ей ребенка в полном с ней согласии, я о нем не слыхал.
   Да, запомни одиннадцатую заповедь и исполняй ее во всем.
   Хочешь узнать, чего стоит «интеллектуал»? Спроси, как он относится к астрологии,
   Налоги взимаются не ради благоденствия или облагаемых.
   В обществе нет места игре. Или ты способен вырезать сердце этого типа и съесть его, или же ты молокосос. Если тебе не нравится подобный выбор, не лезь.
   Корабль улетает, лишь когда оплачены все счета. Без сожаления. Когда я сделался инструктором по военной подготовке, у меня не хватало опыта — то, чему я учил своих парнишек, должно быть, погубило кое-кого из них. Война слишком серьезная вещь, чтобы ее преподавали неопытные.
   Компетентная, уверенная в себе личность не способна на ревность. Ревность — всегда симптом невротической неуверенности.
   Деньги являются самым искренним из всех видов лести.
   Женщины любят, чтобы им льстили.
   Мужчины тоже.
   Живи и учись… Иначе долго не проживешь.
   Там, где женщины настаивали на абсолютном равенстве с мужчинами, они всегда оканчивали в грязи. А ведь женские суть и способности выше мужских… Правильная тактика заключается в том, чтобы требовать себе всех возможных привилегий. Женщины не должны ограничиваться одним только равенством. «Равенство» для женщин — это проигрыш.
   Мир есть продолжение войны политическими методами. Есть где потолкаться — и приятнее, и много безопаснее.
   Что одному магия, другому — дело техники. «Сверхъестественное» — слово пустое.
   Фразу: «Я (мы, ты) просто должен…» — следует понимать в том смысле, что делать этого не нужно. Слова: «Это понятно каждому» — предупреждают о возможных сложностях. Если слышишь: «Конечно» — лучше проверить все самому. Эти маленькие клише и прочие им подобные, если уметь правильно читать их, позволяют хорошо ориентироваться.
   Не усложняй жизнь своим детям, облегчая им ее.
   Мой ей ноги.
   Если по случаю ты принадлежишь к тому несчастному меньшинству, которое способно создавать, заниматься созидательным трудом, — не вымучивай идею, ибо ты ее выкинешь. Терпи же и, когда настанет время, сумеешь родить ее. Учись ждать.
   Никогда не докучай молодым расспросами о личной жизни — в особенности о сексуальной. Когда они растут, нервы так и торчат из них наружу, молодежь противится всякому вторжению — и совершенно оправданно — в свою личную жизнь. О, конечно, они наделают ошибок… но это их дело, а не твое. (Ведь ты же успел наделать собственных… не так ли?)
   Не следует недооценивать силы человеческой глупости.

ВАРИАЦИИ НА ТЕМУ: XI. ПОВЕСТЬ О ПРИЕМНОЙ ДОЧЕРИ

   Когда небо потемнеет, стань рядом со мной на древней планете людей и обратись к северу, погляди вдоль рукоятки Ковша и еще чуть за ней налево… Ну как, видишь? Ощущаешь? Ничего нет, только холодная тьма? Попробуй-ка снова, закрой глаза, пробуй снова, теперь уже внутренним зрением, внимай крику диких гусей, замысловато отдающемуся в бесконечном пространстве…
   Вот оно, сияние! А теперь постарайся задержать его в умственном взоре и, сминая пространство, направь к нему свой корабль. Тихо, тихо, не промахнись. Девственная планета. Новые Начала…
   Вудро Смит, человек со многими лицами и именами, всякое повидавший, высадил свой отряд на Новых Началах, планете чистой и ясной, как утро. «Приехали», — сообщил он своим спутникам. Бесконечные мили нетронутой прерии, бескрайние леса, не знакомые с топором, извилистые реки, высокие горы — повсюду богатства и везде опасность. Тут тебе жить, тут умереть, ну а грехом можно счесть только смерть. Бери лопату, держи топор, строй лачугу, ставь забор — следующим летом подымешь повыше — веди борозду, ставь стены и крышу.
   Учись выращивать, учись есть. Здесь не купишь, здесь все надо сделать самому, своими руками! А как научиться? Ошибешься — попробуй снова и снова…
   Эрнст Гиббонс, он же Вудро Смит, известный также под именем Лазаруса Лонга и так далее, президент коммерческого банка Новых Начал, вышел из столовой «Уолдорф». Он стоял на веранде, ковырял в зубах и деловито оглядывал улицу. С полдюжины оседланных мулов и прыгун в наморднике были привязаны к коновязи у его ног. Справа, под навесом торгового дома «Доллар ребром», владелец Э. Гиббонс, разгружался караван мулов. В пыли посреди улицы валялся барбос; верховые старательно объезжали его. Слева, на противоположной стороне улицы, дюжина детей с шумом играла во дворе начальной школы миссис Мейбери.
   Не сдвинувшись с места, он насчитал тридцать семь человек. Какие перемены за восемнадцать лет! «Доллар ребром» был уже не единственным поселением и даже не самым большим. Новый Питтсбург куда больше (и грязнее), а Сепарацию и Единение можно уже считать городами. И все это родилось после двух рейсов из колонии, едва не погибшей от голода в первую зиму.
   Он не любил вспоминать об этой зиме. То самое Семейство… впрочем, каннибализм так и не удалось доказать… но все же неплохо, что их нет в живых.
   А теперь можно об этом забыть. Умерли слабые, скверные скончались или погибли; уцелели — как всегда — самые сильные, умные и благородные. Новыми Началами можно было гордиться, теперь планета будет становиться лучше и лучше еще долгое время.
   Все же двадцати лет на одном месте довольно; пора снова отправляться в дорогу. Во многих отношениях было куда забавнее, когда они с Энди — упокой, Господь, его тихую, невинную душу — вместе слонялись от звезды к звезде, столбили участки и никогда не оставались на одном месте дольше, чем было необходимо для того, чтобы прикинуть перспективы. Он подумал, не опоздает ли его сын Заккур вместе с третьей партией решившихся попытать удачи.
   Приподняв килт, он почесал над правым коленом, — точнее, проверил, на месте ли бластер; подтянул пояс — прикоснулся к игольному пистолету; почесал затылок — убедился, что второй метательный нож на месте. И уже готовый присоединиться к обществу, задумался, возвратиться за свой стол в банке или же лучше двинуть прямо в торговую факторию, чтобы проверить поставки. Ни то, ни другое не казалось ему привлекательным.
   Один из привязанных мулов кивнул ему. Гиббонс поглядел на животное и сказал:
   — Привет, Бак. Ну, как ты, мальчик? Где же твой босс?
   Бак сжал губы и шумно фыркнул:
   — Памк!
   Было ясно: раз Клайд Лимер привязал мула здесь, а не перед банком, значит, он намеревается попросить очередную ссуду, воспользовавшись боковой дверью. Ну что ж, посмотрим, как он будет искать меня.
   На факторию можно махнуть рукой — не только потому, что Клайд заглянет и туда, просто незачем нервировать старину Рика, явившись туда прежде, чем он успеет стибрить свою обычную долю. Хорошего кладовщика трудно найти, а Рик всегда был честен — ограничивался пятью процентами, не больше и не меньше.
   Гиббонс покопался в кармане куртки, отыскал конфету и протянул на ладони Баку. Мул аккуратно взял угощение, кивнул в знак благодарности. Гиббонс подумал, что после изобретения «привода Либби» способные размножаться мулы-мутанты в наибольшей степени способствовали росту колоний. Они хорошо переносили транспортировку в состоянии анабиоза — ведь когда заказываешь свиней, половину племенного стада получаешь в виде свинины — и прекрасно умели постоять за себя — мул обыкновенно мог насмерть залягать дикого прыгуна.
   — Ну пока. Бак, — сказал Гиббонс. — Пойду пройдусь. Пройдусь. Скажи боссу.
   — Пппо-ккка! — отозвался мул. — Бббыы-вай!
   Гиббонс повернул налево и пошел вон из города, раздумывая о том, какую сумму можно выдать Клайду Лимеру, взяв под залог Бака. Кроткое верховое животное ценилось, а кроме него Клайду уже нечего было заложить. Гиббонс не сомневался, что, заложив Бака, Клайд сумеет встать на ноги — немедленно, если сумма будет достаточной. Но Гиббонс не ощущал жалости к неудачнику. Не умеющий прокормить себя на Новых Началах не стоил ничего, ему не было смысла помогать.
   Да-да, незачем ссужать Клайду даже доллар! Лучше предложить просто продать мула и прибавить десять процентов к цене. Не пристало ленивому бездельнику владеть достойной рабочей скотинкой. Гиббонс не нуждался в верховом муле… однако неплохо уделять часок верховой езде. Рыхлеешь за своим столом в банке.
   А может, жениться снова и подарить Бака невесте в качестве свадебного подарка?… Интересная идея, однако все здешние говардианцы уже переженились и еще не успели обзавестись дочерьми подходящего возраста — все ждали, когда планету заселят настолько, чтобы Семейства могли завести здесь клинику. Так безопаснее. Обжегшись на молоке, дуешь на воду. Гиббонс избегал говардианцев, все они избегали друг друга в обществе посторонних… А неплохо бы снова жениться. Вот взять хоть Семейство Меджи — на самом деле они Барстоу — у них подрастают две или три девицы. Быть может, заглянуть как-нибудь? Он был доволен собой и сыт: яичница наполняла желудок, а коварные планы — голову: одновременно он раздумывал, где бы сыскать женщину, способную разделить его энтузиазм и дополнить его собственным. Эрни знал нескольких дам, умевших понять его, однако в это время суток они были недоступны и кавалерийские наскоки бесполезны. А ничего серьезного он не планировал. Нечестно обещать что-нибудь эфемерке, какой бы милой она ни была — если она по-настоящему мила, тем более.
   Банкир Гиббонс вышел на окраину городка и уже собрался повернуть назад, когда заметил дым, подымающийся над домом поодаль. Там живут Харперы. Точнее, жили, поправился он, пока не перебрались подальше, а теперь этот дом занимает Бад Брендон и его жена Марджи, прекрасная молодая пара из второго корабля. С одним ребенком? Кажется, да.
   Зажечь очаг в такой день? Мусор, наверное, жгут…
   Э, нет, дым валил не из трубы! И Гиббонс бросился к дому.
   Когда он добрался до дома Харперов, полыхала уже вся крыша. Лазарус остановился и попытался оценить ситуацию. Как и у большинства старых домов, у дома Харперов не было окон на первом этаже, единственная дверь открывалась наружу и прилегала плотно — так строили тогда, когда всем здесь досаждали прыгуны и драконы.
   Открыть эту дверь значило еще сильнее раздуть полыхающее пламя.
   Он не стал более думать: дверь должна оставаться закрытой. Обегая дом вокруг, он приглядывался к окнам на втором этаже, прикидывая, как подняться наверх с помощью лестницы или чего-нибудь еще. Есть ли кто-нибудь дома? Неужели у Брендонов нет даже веревки с узлами на случай пожара? Наверное, нет: хорошие веревки завозили с Земли, они обходились в девяносто долларов за метр, и Харперы о такой ценности не позабыли бы.
   Вот окно с открытыми ставнями, вверх струится дым…
   Гиббонс завопил:
   — Эй! Эй, там, дома!
   У окна появилась фигура и что-то бросила ему.
   Он автоматически подставил руки, подхватил — и еще в воздухе заметил, что ему кинули. Он постарался смягчить удар. В руках его оказался маленький ребенок. Гиббонс поглядел вверх и заметил руку, перевесившуюся через подоконник… Но тут крыша обрушилась, рука исчезла. Гиббонс быстро поднялся, держа на руках маленького… нет, это была девочка — и торопливо зашагал прочь от места трагедии. Едва ли в бушевавшем огне кто-то мог остаться в живых; оставалось только надеяться, что хозяева умерли быстро, и Гиббонс постарался не думать об этом.
   — С тобой все в порядке, лапуся?
   — Наверное, — ответила девочка серьезным тоном, — но маме ужасно плохо.
   — Маме сейчас уже очень хорошо, дорогуша, — ласково произнес Гиббонс, — и папе тоже.
   — Правда? — Дитя повернулось на его руках и попыталось посмотреть на горящий дом.
   Он приподнял плечо.
   — Правда. — И, крепко держа ее, направился в город.
   На полпути им встретился Клайд Лимер, восседавший верхом на Баке. Клайд остановил мула.
   — Вот вы где! Банкир, я хочу поговорить с вами.
   — Потом, Клайд.
   — Вы что, не понимаете? Мне нужны деньги. Все лето не везет — теряю все, к чему ни прикоснусь…
   — Клайд, заткни хлебало!
   — Что? — Лимер как будто только сейчас заметил ношу банкира. — Эй! А это не ребенок ли Брендонов?
   — Да.
   — Так я и подумал. А как насчет займа?…
   — Я же велел тебе заткнуться. Банк не одолжит тебе ни доллара.
   — Но вы хоть выслушайте. По-моему, общество должно помогать фермерам, если им не везет. Если бы не мы, фермеры…
   — Слушай, ты! Если бы ты работал столько же, сколько говоришь, тебе не пришлось бы жаловаться на неудачу. У тебя даже в стойле грязно… А сколько ты хочешь за своего скакуна?
   — За Бака? Э, я Бака не собираюсь продавать. Но вот что, банкир, у меня есть предложение. Вы человек добрый, хоть и грубиян, и я знаю, что вы не хотите, чтобы мои дети умерли с голоду. Бак — имущество ценное, и, наверное, его можно заложить за… примерно… ну скажите, за сколько?…
   — Клайд, если ты действительно желаешь добра своим детям, перережь себе глотку. Тогда люди усыновят их. Никаких ссуд, Клайд, — ни доллара, ни дайма, но я куплю Бака у тебя прямо сейчас. Называй цену.
   Глотнув, Лимер помедлил.
   — Двадцать пять тысяч.
   Гиббонс направился к городу.
   — Двадцать тысяч! — поспешно сказал Лимер.
   Гиббонс не отвечал. Лимер объехал банкира и встал перед ним.
   — Банкир, вы берете меня за горло. Восемнадцать тысяч — и считайте, что вы обокрали меня.
   — Лимер, я ничего не краду у тебя. Если хочешь — выстави его на аукцион, а я приму в нем участие, если пожелаю. Как по-твоему, сколько дадут за него на аукционе?
   — Хм… тысяч пятнадцать.
   — Ты так полагаешь? А я — нет. Я скажу, сколько ему лет, не заглядывая в зубы, и сколько ты заплатил за него у корабля. Я знаю, что себе могут позволить здешние и сколько могут заплатить. Ну, решай, — он же твой. Только имей в виду, что, сколько бы ты за него ни назначил, все равно придется платить десять процентов аукционеру; даже если мула не продадут. Но это твое дело, Клайд. А теперь убирайся с дороги; я хочу поскорей принести девочку в город и уложить в постель, ей пришлось нелегко.
   — Ага… а сколько вы дадите?
   — Двенадцать тысяч.
   — Ну знаете, это грабеж!
   — Можешь не соглашаться. Предположим, на аукционе ты получишь за него пятнадцать тысяч долларов, тогда на руки тебе выдадут тринадцать тысяч пятьсот. Но если аукцион оценит его всего в десять тысяч, — а это я нахожу более вероятным, — ты получишь лишь девять тысяч. Пока, Клайд, я тороплюсь.
   — Ну хорошо… тринадцать тысяч.
   — Клайд, я уже назвал свою цену. Тебе часто приходилось иметь со мной дело, и ты знаешь, если я сказал — все, значит, все, торговаться бесполезно. Но если добавишь седло, уздечку и ответишь мне на один вопрос, я утешу тебя еще пятью сотнями.
   — Какой вопрос?
   — Зачем ты подался в эмиграцию?
   Похоже, Лимер удивился, потом безрадостно усмехнулся.
   — Потому что свихнулся, если хотите знать правду.
   — Мы все такие в известной мере. Это не ответ, Клайд.
   — Ну что ж… Мой старик был банкиром и такой же цепкий, как и вы. У меня все было хорошо: респектабельная работа, я преподавал в колледже. Но платили не слишком много, а старик мой всегда фыркал, когда я оказывался без денег, совал нос не в свое дело, насмешничал. Наконец мне все так надоело, что я спросил у него: не хочет ли он отдать мне и Ивонне нашу долю, оплатив нам билет в «Энди Джи»? Мы уедем, и он избавится от нас.
   К моему удивлению, он согласился. И я не передумал. По-моему, человек с хорошим образованием — как у меня — может преуспевать где угодно… Мы ведь собирались не на дикую планету, все-таки приехали со второй партией — может, вы помните?
   Но попали мы не туда, куда ехали, а в самую глушь, и мне пришлось делать такое, чем джентльмену заниматься не положено. Но вы только подождите, банкир; ребята подрастают, им потребуется образование посерьезнее тех пустяков, которые преподает миссис Мейбери в своей так называемой школе. Вот тогда-то я и понадоблюсь — и вы еще будете вежливо говорить со мной, звать профессором. Вы еще увидите!
   — Желаю удачи. Так ты принимаешь мое предложение? Двенадцать тысяч пятьсот, включая седло и уздечку.
   — Хм… я же сказал — да, разве не так?
   — Ты ничего не сказал.
   — Хорошо, согласен.
   Серьезная девочка спокойно слушала.
   — Ты можешь постоять, дорогая? — спросил Гиббоне.
   — Да.
   Он поставил ее на землю; девочка задрожала и ухватилась за его килт. Гиббонс полез в кожаную сумку, а потом, воспользовавшись широким крупом Бака как столом, выписал чек и акт о продаже и вручил документы Лимеру.
   — Отнеси это Хильде, она в банке. А акт о продаже подпиши и отдай мне.
   Лимер молча расписался, поглядел на чек, положил его в карман и вернул Гиббонсу акт о продаже.
   — Что ж, спасибо, банкир… кремневая шкура. Куда доставить мула?
   — Ты уже доставил его. Слезай.
   — Что? А как я попаду в банк? И как доберусь до дома?
   — Пешком.
   — Что? Ну вот еще одна из ваших дурацких шуточек! Вы получите мула в обмен на наличные. В банке.
   — Лимер, я заплатил тебе больше, потому что мул нужен мне немедленно, но вижу, что понимания мы не достигли. О'кей, отдай мне чек и вот тебе твоя расписка.
   Лимер вздрогнул.
   — О, нет — нет, не надо. Сделка заключена.
   — Тогда немедленно слезай с моего мула. — Гиббоне многозначительно положил ладонь на рукоятку ножа, без которого мужчины не выходили из дома. — И давай рысью в город, чтобы успел, прежде чем Хильда закроет. А ну, живее! — Он холодно и невозмутимо взглянул на Лимера.
   — Шуток не понимает… — проворчал Лимер, слезая на землю. И припустил к городу.
   — Эй, Клайд!
   Лимер остановился.
   — Чего еще?
   — Если увидишь, что сюда направляется добровольная пожарная дружина, скажи им, что они опоздали: дом Харпера сгорел. Но пусть Мак-Карти пошлет туда парочку человек осмотреть пожарище, хуже не будет.
   — Ладно-ладно!
   — Кстати, Клайд, а что ты преподавал?
   — Я-то? Литературу. Я же говорил, что у меня хорошее образование.
   — Помню, говорил. Поторопись, пока Хильда не закрыла. Ей нужно еще взять ребят из школы миссис Мейбери.
   Не обращая больше на Лимера внимания, Гиббонс поднял девочку и сказал:
   — Тихо, Бак. Постой-ка, старина. — И осторожно усадил ребенка на шею мулу. — Держись за гриву. — Потом сунул ногу в левое стремя, забрался в седло позади девочки и усадил ее поближе к себе. — Ну а теперь держись за эту штуку обеими руками, дорогая. Тебе удобно?
   — Забавно!
   — Даже очень, малышка. Бак! Ты слышишь меня, мальчик?
   Мул кивнул.
   — Ступай, ступай шагом в город. Иди медленно. Осторожно, не споткнись. Понял меня? Я не собираюсь дергать за узду.
   — Мммедлно… ттта?
   — Так, Бак.
   Гиббонс бросил уздечку на шею Бака и сжал его бока коленями. Бак направился к городу.