Хайнлайн Роберт Энсон. Гражданин галактики

   Торби опустил голову.
   – Я не сделаю этого.
   – Что вы имеете в виду – я не сделаю этого?
   – Я не подпишу ни одной бумаги, пока не буду твердо знать, что делаю, тем более что до сих пор я не видел документов, подписанных моими родителями.
   – Мы еще посмотрим!
   – Я буду стоять на своем, пока не разберусь, что тут делается!

Глава 19

   Торби почувствовал, насколько трудны стали его изыскания. Дела шли вроде бы как и раньше и в то же время по-другому. Он начал смутно подозревать, что уроки, которые он получил в деле организации бизнеса, были подготовлены не самым лучшим образом. Он тонул в потоке данных, которые не имели отношения к делу, в «отчетах» и «анализах», которые не были анализами. Но он знал так мало, что потребовалось много времени, прежде чем у него появились сомнения.
   Подозрения перешли в уверенность с того дня, как он бросил вызов судье Брадеру. Долорес трудилась, как всегда, не покладая рук, и люди, как и раньше, вскакивали, когда он обращался к ним, но бурный поток информации стал иссякать, пока окончательно не прекратился. Перед ним бесконечно извинялись, но найти теперь то, что ему было нужно, не было никакой возможности. Или «обзор был подготовлен, куда же он делся», или «человек, который занимается этим вопросом, уехал из города», «или эти папки лежат в сейфе, но никого из должностных лиц сегодня нет на месте». Ни судья Брадер, ни дядя Джек ныне не помогали ему, а их помощники демонстрировали вежливую беспомощность. Он не имел ни малейшей возможности отловить дядю Джека где-нибудь в поместье. Леда сказала ему, что «папа часто уезжает по делам».
   Даже в его собственном офисе дела начали валиться из рук. Не смотря на библиотеку, организованную Долорес, она сама не могла найти или даже припомнить, где находятся бумаги, положенные на сохранение. Наконец он как-то потерял терпение и выставил ее.
   Она восприняла это очень спокойно:
   – Простите, сэр. Но я очень стараюсь.
   Торби извинился перед ней. Увидев, что происходит, он понял, что столкнулся с саботажем; он насмотрелся на грузчиков, которые были большими мастерами такой волынки. Но это бедное создание было тут ни при чем; он зря набросился на нее.
   – Я в самом деле был не прав, – умиротворяюще сказал он. – Возьмите себе свободный день.
   – О, я не могу, сэр.
   – Кто вам это сказал? Отправляйтесь домой.
   – Я бы предпочла остаться, сэр.
   – Что ж… как вам будет угодно. Но пойдите отдохните в дамской комнате. Это приказ. Увидимся завтра.
   Ему было необходимо остаться одному, вынырнуть из потока фактов и цифр. Он стал прикидывать, что ему удалось понять. Наконец он смог набросать на бумаге какие-то результаты.
   Итак: судья Брадер и дядя Джек подвергли его сокрушительной бомбардировке за отказ подписать их полномочия.
   Итак: он может считаться «Рудбеком из Рудбеков», но пока родители Торби не будут официально признаны погибшими, дядя Джек будет продолжать вершить дела.
   Итак: судья Брадер откровенно сказал ему, что, пока он не признает своей полной некомпетентности и не подпишет доверенности, не будет предпринято никаких шагов относительно вышеупомянутого дела.
   Итак: он не знает, что подписали его родители. Он пытался выяснить это – и потерпел поражение.
   Итак: «владение» и «контроль» – это совершенно разные вещи. Дядя Джек контролирует все, чем Торби владеет, хотя принадлежит ему номинально всего одна доля, что позволяет дяде Джеку считаться действующим директором фирмы (Леде принадлежит куда больший кусок, так как она из Рудбеков, – но дядя Джек скорее всего контролирует и ее вклады тоже; Леда не обращает внимания на дела).
   Вывод…
   Какой вывод? Что дядя Джек занимается какими-то махинациями и поэтому не дает ему разобраться в делах? Да нет, что-то не похоже. У дяди Джека такая прибыль, что только патологический скряга хотел бы получить больше денег. Похоже, что дела его родителей в полном порядке – их счета заметно выросли; а мегабак, который дядя Джек вручил ему, вряд ли может нанести им серьезный урон. Еще одна статья отчислений относится к бабушке и дедушке Бредли, плюс некоторые суммы на поддержание в порядке их дома – ничего серьезного, еще пара мегабаков. Вывод: дядя Джек – босс, ему нравится быть боссом, и он собирается оставаться им, сколько возможно.
   «Статус»… У дяди Джека высокий статус, и он борется, чтобы сохранить его. Торби показалось, что наконец он понял его. Дядя Джек жаловался, что загружен работой выше головы, но ему нравится быть хозяином – точно так же, как капитан или старший офицер в Семье не щадили себя в работе, хотя каждому члену Семьи Свободных Торговцев принадлежала равная доля. Дядя Джек – это «старший офицер» и он не собирается уступать свое высокое положение тому, кто вдвое моложе его и кто (будем смотреть в лицо фактам!) не разбирается в делах, знать которые требует это положение.
   В этот момент озарения Торби решил, что он должен подписать доверенность дяде Джеку, который заслужил такое отношение своей нелегкой работой, в то время как Торби всего лишь стал наследником. Дядя Джек, наверное, был жестоко разочарован, когда он, Торби, вернулся живым; эта ухмылка судьбы не доставила ему никакого удовольствия. Да пусть ему все достанется! Он же приведет дела в порядок и уйдет в Стражу.
   Но Торби не чувствовал готовности сложить оружие перед судьей Брадером. Его отшвырнули в сторону – и сопротивляться любому давлению было его естественной реакцией, хотя он сам и не сознавал этого; это было безжалостно вбито в его плоть и кровь хлыстами хозяев. Он не понимал этого – просто он знал, что должен упрямо стоять на своем. Он решил, что папа одобрил бы его.
   Мысли о папе кое-что напомнили ему. Неужто Рудбеки связаны, пусть и не в прямую, с работорговлей? Теперь он понял, почему папа вырабатывал в нем такую цепкость, – он не мог уйти, пока не будет знать все досконально… так же, как и не может поставить точку на этом деле, если, в самом деле, существуют такие негласные взаимоотношения. Но как ему разобраться в этом? Да, он Рудбек из Рудбеков… но они связали его тысячами нитей, как того парня из истории, которую ему рассказывал папа… «Гулливер» – вот как он назывался.
   Ну что ж, давайте прикинем: папа сообщил в Корпус «Икс», что существует связь между крупными строителями космических кораблей, правительством Саргона и пиратами-работорговцами. Пиратам нужны корабли. Корабли… он припомнил книжку, которую читал на прошлой неделе: история каждого корабля, который был построен на верфях Галактического Транспорта, – от номера 0001 до самого последнего. Он зашел в библиотеку. Хм-м-м… толстая красная книга.
   Странно, но она исчезла… как и много чего раньше. Но так как его интересовали корабли, он запомнил ее почти дословно – уроки папы не прошли даром. Он начал набрасывать заметки.
   Большинство кораблей несли свою службу внутри Гегемонии; часть из них принадлежала Рудбекам, часть другим. Он с удовольствием подумал, что часть его кораблей была продана Людям. Но некоторые были зарегистрированы на имя владельцев, которых он не мог определить… и все же он подумал, что знал их имена, по крайней мере, исходя из тех доходов, поступавших по каналам законной межзвездной торговли Гегемонии, и конечно же он узнавал некоторые кланы Свободных Торговцев.
   Но даже если бы у него была та книга – сидя за столом, ни в чем нельзя быть уверенным. Может быть, здесь, на Земле, нет возможности разобраться во всем… а может быть, и судья Брадер, и дядя Джек даже не подозревают, что за их спинами вершатся грязные дела.
   Встав, он включил картину Галактических Путей, которую приказал поставить у себя. Она показывала только исследованную часть Галактики – но даже ее можно было охватить взглядом лишь в фантастически маленьком масштабе.
   Он стал работать с этим объемным атласом. Первым делом он высветил зеленым Девять Миров. Затем добавил желтого, обозначив опасные участки, избегавшиеся Людьми. Зажег две планеты, между которыми были захвачены его родители, затем таким же образом обозначил каждое пропавшее судно Людей, припоминая все, что ему было известно о прыжках, из которых никто не вернулся.
   Результатом стало соцветие цветных огоньков, все ближе теснившихся друг к другу по мере того, как они приближались к сектору Девяти Миров. Посмотрев на эту картину, Торби присвистнул. Папа знал, о чем говорил, но без этой наглядной картины трудно было представить себе весь размах.
   Он начал прикидывать линии регулярных рейсов и заправочные станции, поставленные Галактическим Транспортом на этих путях… затем обозначил оранжевым банковские конторы Галактической Вексельной Корпорации «по соседству».
   Затем он стал внимательно изучать картину.
   Ее еще нельзя было считать окончательным доказательством – а вдруг кто-то другой в поисках прибыли решил развить такую активность именно в этом секторе? Но он решил докопаться.

Глава 20

   Торби увидел, что Леда приказала сервировать стол в саду. Они были вдвоем, и падающий снег покрывал искусственное небо мерцающим куполом. Свечи, цветы, струнное трио и сама Леда делали картину привлекательной, но Торби не испытывал удовольствия, хотя ему нравилась Леда и он считал сад самым привлекательным местом в усадьбе Рудбеков. С обедом было почти покончено, когда Леда сказала:
   – Плачу доллар, чтобы узнать, о чем ты думаешь.
   Торби, смутившись, взглянул на нее:
   – О, ничего особенного.
   – Это «ничего особенного» тебя, видимо, беспокоит.
   – Ну… да, так оно и есть.
   – Не хочешь ли рассказать Леде?
   Торби прикрыл глаза. Дочка Уимсби была последним человеком, с кем он хотел бы откровенничать. Его задумчивость объяснялась непреходящей мыслью о том, что ему придется делать, если он выяснит, что Рудбеки связаны с работорговлей.
   – Думаю, что, может быть, у меня еще есть шанс стать бизнесменом.
   – Ну как же, папочка говорит, что твоя голова потрясающе воспринимает цифры.
   Торби фыркнул:
   – Тогда почему же он не… – Торби остановился.
   – Что он «не»?
   – Ну… – Черт побери, человеку надо говорить с кем-то, кто ему нравиться, и кто, в случае необходимости, может даже гаркнуть на него. Как папа. Как Фриц. Да и как полковник Брисби. Постоянно находясь на людях, он чувствовал свое полное одиночество – не считая Леды, которая, похоже, старалась относиться к нему по-товарищески.
   – Леда, что из того, что я тебе рассказываю, ты передаешь отцу?
   К его удивлению, она вспыхнула:
   – По какому праву ты это говоришь, Тор?
   – Ну, ты же близка с ним. Разве не так?
   Она внезапно встала:
   – Если ты закончил, пойдем погуляем.
   Торби поднялся. Они гуляли по дорожкам, прислушиваясь к звукам непогоды, разгулявшейся над их головами. Она привела его в укромный уголок вдали от дома, скрытый кустами, и присела там на валун:
   – Отличное место для разговора с глазу на глаз.
   – Неужто?
   – После того как сад был подключен к подслушивающему устройству, я искала такое место, где знала бы, что могу целоваться без папиных соглядатаев.
   Торби огляделся:
   – И нашла вот это?
   – Ты понимаешь, что тебя подслушивают почти всюду, разве что не на склонах?
   – Нет. Но мне это не нравится.
   – А кому нравится? Но это обычная предосторожность в таких делах, какие ведут Рудбеки, и отца не стоит ругать за это. Мне пришлось потратить несколько кредитов, чтобы убедиться – сад прослушивается не так уж тщательно, как ему кажется. Так что, если у тебя есть что сказать и ты не хочешь, чтобы папочка подслушал, можешь сказать это здесь. Он никогда не узнает. Провалиться мне на этом месте.
   Торби помедлил, осматриваясь. Он решил, что, если микрофон находится где-то поблизости, он должен быть замаскирован под цветок… что было вполне возможно.
   – Может быть, поостеречься, пока мы не окажемся на лыжном склоне?
   – Расслабься, дорогой. Если уж ты решил мне довериться, верь, что здесь вполне безопасно.
   – Ну, ладно. – Он почувствовал, что не может больше сдерживать напряжения, раздражения… так как пришел к выводу, что дядя Джек постоянно старается поставить ему подножку, дабы лишить той потенциальной силы, которой он обладает. Леда слушала его с серьезным видом.
   – Вот как обстоят дела. Ты считаешь, что я сошел с ума?
   – Тор, – сказала она, – ты догадываешься, что папочка постоянно подсовывал меня тебе?
   – Что?
   – Не понимаю, как ты мог этого не видеть. Разве что ты был совершенно… наверно, так оно и было. Но воспринимай это как чистую правду. Это должен был бы быть один из очевидных браков, польза которых видна всем… кроме разве тех двух, что имеют к нему прямое отношение.
   Торби забыл все свои тревоги перед лицом столь восхитительного предложения.
   – Ты хочешь сказать… ну, что ты… – он окончательно смешался и замолчал.
   – О господи, дорогой мой! Имей я эту сделку в мыслях, неужели я стала бы тебе говорить о ней? Да, признаю, что перед тем как ты появился, я обещала обдумать эту возможность. Но ты не проявил ко мне никакого внимания – а я слишком горда, чтобы в этих обстоятельствах добиваться столь сомнительной цели, если даже от нее зависит процветание Рудбеков. Ну, а теперь что там относительно того, что папочка не позволяет тебе взглянуть на ту доверенность, что Марта и Крейтон дали ему?
   – Они не позволяют мне увидеть ее; а я не буду до той поры ничего подписывать.
   – Но если они тебе ее покажут, ты подпишешь?
   – Ну… вполне возможно, что, может быть, и подпишу. Но я хочу увидеть, какие распоряжения оставили мои родители.
   – Не могу понять, почему папочка противится столь естественному желанию. Разве что… – Она нахмурилась.
   – Разве что?
   – А как насчет твоей доли? Она переходит к тебе?
   – Какой доли?
   – О господи, твоей же! Ты знаешь, какая доля принадлежит мне. Эти акции были вручены мне Рудбеками при рождении – твоим дедушкой. Моим дядей. Ты, скорее всего, должен получить вдвое больше, чем я, так как предполагается, что когда-нибудь ты станешь подлинным Рудбеком.
   – У меня нет никаких акций.
   Она мрачно кивнула.
   – Это одна из причин, по которой папочка и судья не хотят показывать тебе бумаги. Наши личные вклады ни от кого не зависят, и после того, как мы вступаем в законный возраст, мы можем делать с ними все, что заблагорассудится. Твои родители имели твой голос, так же, как папочка до сих пор пользуется моим голосом – но в любой доверенности, которую они подписали, должно было быть сказано, что твоя доля не может ни к кому перейти. Ты можешь грохнуть кулаком по столу, и им придется проглотить это или же пристрелить тебя. – Она снова нахмурилась. – Нет, убивать тебя они не будут. Тор, по большому счету мой отец неплохой человек.
   – Я никогда не считал его плохим.
   – Я не люблю его, но я им восхищаюсь. Но, по сути дела, я Рудбек, а он – нет. Это глупо, не так ли? Потому что в нас, Рудбеках, нет ничего особенного, мы просто хитрые прижимистые крестьяне. Но и меня кое-что тревожит. Ты помнишь Джоэла де ла Круа?
   – Того, что хотел поговорить со мной?
   – Верно. Джоэл здесь больше не работает.
   – Не понимаю.
   – Ты разве не знал, что он был восходящей звездой в инженерном отделе Галактических Предприятий? Там ему предложили другую работу; сам же Джоэл сказал, что его уволили, так как он сунул нос не в свое дело, попытавшись поговорить с тобой. – Она помрачнела. – Я не знала, чему верить. Но теперь я верю Джоэлу. Так что же ты собираешься делать, Тор, – бросить все, как есть, или же доказать, что ты в самом деле Рудбек из Рудбеков?
   Торби закусил губу.
   – Я бы хотел вернуться обратно в Стражу и забыть всю эту ерунду. Я всего лишь хотел понять, что значит быть богатым. Теперь я это знаю, но вынес из этого знания только головную боль.
   – Значит, ты все бросаешь? – в ее голосе проскользнула едва заметная нотка печали.
   – Я этого не сказал. Я собираюсь остаться и разобраться, что к чему. Я не знаю лишь, с чего начинать. Ты считаешь, что я должен грохнуть по столу дяди Джека и потребовать мою долю?
   – М-м-м… но только, чтобы рядом с тобой стоял юрист.
   – Здесь и так слишком много законников!
   – Поэтому один из них и нужен лично тебе. Я могу связаться с тем, кто выиграл стычку с судьей Брадером.
   – Как мне его найти?
   – Господи, мне-то юриста не нужно. Но я могу поискать. А теперь давай побродим и поболтаем – на тот случай, если мы кого-нибудь заинтересуем.
   Торби провел утомительное утро, изучая законы, относящиеся к корпорациям. Сразу же после ленча с ним по видеофону связалась Леда.
   – Тор, как насчет того, чтобы взять меня покататься на лыжах? Буря кончилась, и снег просто великолепен, – она многозначительно смотрела на него.
   – Ну…
   – Ох… да собирайся же!
   Он пошел. Пока они не оказались далеко от дома, они молчали. Наконец Леда сказала:
   – Человек, который тебе нужен, – это Джеймс Дж.Гарш из Нью-Вашингтона.
   – Я так и думал, что ты мне звонишь из-за этого. Ты хочешь кататься? Я бы предпочел вернуться и позвонить ему.
   – О, господи! – Она досадливо покачала головой. – Тор, я бы вышла за тебя замуж лишь для того, чтобы быть тебе матерью. Допустим, ты вернешься домой и позвонишь от Рудбеков адвокату с очень высокой репутацией. Ну и что будет?
   – А что будет?
   – Ты можешь проснуться в тихом спокойном месте, где вокруг тебя будут стоять могучие мускулистые няни. Я провела бессонную ночь и пришла к выводу, что тут есть чем заняться. И приняла решение. Я бы хотела, чтобы папочка вечно занимался тем, что он делает… но если он ведет грязную игру, я на твоей стороне.
   – Спасибо, Леда.
   – Он говорит «спасибо»! Тор, все это делается лишь для Рудбеков. Ну, а теперь к делу. Ты не можешь схватить шапку в охапку и прямиком направиться в Нью-Вашингтон нанимать юриста. Если я разбираюсь в судье Брадере, он уже продумал, что делать, если ты пойдешь на это. Но ты можешь изъявить желание осмотреть некоторые из своих владений… и начать со своего дома в Нью-Вашингтоне.
   – Хитро придумано, Леда.
   – Я такая хитрая, что даже сама поражаюсь. И если ты хочешь, чтобы все прошло гладко, ты должен пригласить меня с собой. Папочка как-то сказал мне, что я должна ознакомить тебя с окрестностями.
   – Конечно, Леда. Но у тебя будет слишком много хлопот.
   – Все будет очень просто. Мы в самом деле осмотрим некоторые достопримечательности, например, в Отделе Северной Америки. Единственное, что меня беспокоит, – как ускользнуть от охраны?
   – Охраны?
   – Никто из имеющих вес Рудбеков не путешествует без телохранителей. Ну хотя бы для того, чтобы они могли охранять тебя от репортеров и сумасшедших.
   – Я думаю, – медленно сказал Торби, – что относительно меня ты ошибаешься. Я ездил навестить моих стариков. И со мной не было никакой охраны.
   – Они умеют оставаться незамеченными. Ручаюсь, что в доме твоей бабушки было как минимум два человека, пока ты оставался там. Видишь вон того одинокого лыжника? Он катается отнюдь не для своего удовольствия. Так что мы должны продумать, как унести от них ноги, пока ты не доберешься до Гарша. Не волнуйся. Я обо всем подумаю.
   Торби был очень заинтересован большой столицей, но еще больше его интересовала цель, ради которой он тут оказался. Леда удерживала его от спешки.
   – Первым делом мы осмотримся. Мы должны вести себя совершенно естественно.
   Дом, который можно было сравнить с поместьем Рудбеков, был в таком виде, словно хозяева его покинули день назад. Он узнал двух слуг, которых видел в поместье. Машина с водителем и дворецкий в ливрее Рудбеков ждали их. Водитель, казалось, знал, что они хотят увидеть; они ехали под зимним солнцем субтропиков, и Леда указывала ему на посольства и консульства других планет. Когда они проезжали величественную анфиладу зданий, в которых размещалась Стража Гегемонии, Торби попросил шофера притормозить, иначе он бы свернул себе шею.
   – Никак это твоя альма-матер? – спросила Леда. Затем она шепнула: – Присмотрись получше. Здание напротив – это то, куда мы должны попасть.
   Они оказались у точной копии Мемориала Линкольна. Торби внезапно показалось, что статуя похожа на папу – не буквально, но что-то в ней было. Его глаза наполнились слезами.
   – Здесь я всегда чувствую волнение, – шепнула Леда, – словно я зашла в свою старую церковь. Ты знаешь, кто он был? Он основал Америку. Во времена той ужасной древней истории.
   – Он сделал кое-что еще.
   – Что?
   – Он освободил рабов.
   – Ах вот как, – она взглянула на него с грустным пониманием. – Это имеет для тебя особое значение… не так ли?
   – Да… – Он хотел было сказать Леде о причине, побудившей его ввязаться в драку, потому что они были одни и это место не прослушивалось. Но не смог. Папа не имел бы ничего против, но он обещал полковнику Брисби.
   Торби с трудом разбирал надписи на стенах с буквами и выражениями, которые были в ходу еще до того, как английский стал Системным Английским. Леда потянула его за рукав и прошептала:
   – Идем. Я не могу долго находиться тут… или я начну плакать.
   Они вышли на цыпочках.
   Леда решила, что они должны немедленно посетить представление на Млечном Пути. Поэтому они отпустили шофера, сказав тому вернуться через три часа и десять минут, а за ложу на двоих Торби заплатил сумасшедшие деньги спекулянту билетами.
   – Наконец-то! – выдохнула она, когда они очутились в здании. – Полдела сделано. Дворецкий в машине заснет, как только они завернут за угол. Но от водителя мы избавились ненадолго. Да и дворецкий сразу же вернется за нами, если дорожит своим местом. Так что сейчас он, скорее всего, покупает билет. Или уже внутри. Не оглядывайся.
   Эскалатор понес их наверх.
   – У нас несколько секунд; он не может последовать за нами, пока мы не скроемся за углом. А теперь слушай. Люди, сидящие на наших местах, покинут их, как только мы предъявим билеты. Но едва я усядусь, тут же заплати другому человеку, чтобы он оставался на своем месте. И дай бог, чтобы это оказался мужчина, так как нашему опекуну понадобится всего несколько минут, чтобы узнать, где мы находимся… или секунд, если он внизу уже выяснил, куда мы направились. Когда он найдет нашу ложу, то увидит, что я сижу в ней с мужчиной. Лица мужчины в темноте он не разглядит, но увидит, что с ним сижу я, потому что специально надела платье, которое светится в темноте. Он будет счастлив. Ты же бери ноги в руки и уходи через любой выход, кроме главного; водитель, скорее всего, будет там ждать, постарайся быть в холле за несколько минут перед тем, как он подаст машину. Если ты не успеешь, бери любую машину и гони домой. А я буду громко жаловаться, что тебе не понравилось представление и ты ушел домой.
   Торби решил, что Корпус «Икс» много потерял, не завербовав Леду в свои ряды.
   – А не сообщат ли они, что потеряли наш след?
   – Они будут так счастливы, найдя нас, что и дышать забудут. Вот мы и на месте – двигай! До встречи!
   Торби выбрался наружу через боковой выход, заблудился, навел справки у полисмена и наконец оказался у здания напротив штаб-квартиры Стражи. Указатель помещений подсказал ему, что контора Гарша находится на 34-м этаже, и через несколько минут он уже стоял перед секретаршей, к устам которой, казалось, навсегда прилипло слово «нет». Она холодно сообщила ему, что Советник не принимает никого без предварительного оповещения. Не желает ли он изложить суть своего дела одному из помощников Советника?
   Торби огляделся, помещение было переполнено. Она нажала клавишу:
   – Говорите! – и рявкнула: – Здесь умеют хранить тайны.
   – Передайте мистеру Гаршу, что с ним хотел бы встретиться Рудбек из Рудбеков.
   Торби показалось, что она готова посоветовать ему не нести чепухи. Но она торопливо встала и вышла.
   Вернувшись, она тихо сказала:
   – Советник может выделить вам пять минут. Вот сюда, сэр.
   Личный офис Джеймса Дж. Гарша составлял резкий контраст и со зданием, и с его приемной, да и сам он напоминал неубранную постель: небритый, в мятых брюках, с заметным животом над ремнем. Он не поднялся навстречу вошедшему.
   – Рудбек?
   – Да, сэр. Вы мистер Джеймс Дж. Гарш?
   – Тот самый. Ваше удостоверение. Сдается мне, что видел ваше лицо в каком-то выпуске новостей, но не могу припомнить, когда и где.
   Торби протянул Гаршу свою карточку. Гарш внимательно изучил все ее графы и протянул обратно.
   – Садитесь. Чем могу быть полезен?
   – Мне нужен совет… и помощь.
   – Как раз этим я и торгую. Но Брадеру законники шепчут советы прямо в уши. Чем же именно я могу быть вам полезен?
   – Можем ли мы поговорить конфиденциально?
   – Раскованно, сынок. Надо говорить «раскованно». К юристу нельзя обращаться с такой просьбой: он или честен или нет. Что касается меня, я получестен. Так что выбирайте.
   – Видите ли… это длинная история.
   – Так сделайте ее покороче. И говорите. А я буду слушать.
   – Вы возьметесь представлять мои интересы?
   – Говорите, а я послушаю, – повторил Гарш. – Может быть, я завалюсь спать. У меня сегодня не самый лучший день. Я ничего не обещаю.