Хэмбли Барбара. Воздушные стены

   — Сейчас я понимаю, что это означает. Любая женщина, которая влюбляется в волшебника, только напрашивается на сердечную боль.
   Джил отвернулась, ослепленная внезапным потоком понимания и слез:
   — И это ты мне объясняешь, дорогая, — пробормотала она.
   Альда посмотрела наверх:
   — Что?
   — Ничего, — солгала Джил.

8

   Удушливое чувство надвигающейся опасности заставило Руди очнуться от крепкого сна. Над головой пронзительно завывал ветер, но сухое русло реки, в котором он соорудил себе логово, защищало его, и внизу было относительно тихо. Он сел, камень, к которому он прислонился, остро впился в спину, дышать стало труднее. Сердце защемило, когда он увидел, что Ингольд исчез.
   Быстрый взгляд по сторонам подтвердил это. Он не увидел волшебника в колеблющейся от пламени темноте.
   Руди вскочил на ноги. Ужас сознания, что он остался один, окруженный этой пустыней с опаляющими ветрами ночью, боролся со страхом вины за проспанное дежурство. Слабое колебание ветра донеслось сверху, но не оно заставило Руди содрогнуться. Он понял, что без волшебника ему не выжить. И кто или что так бесшумно могло похитить Ингольда?
   Не в силах справиться с паникой, он схватил лук и колчан и стал карабкаться вверх по крутому скалистому берегу. Сильный порыв ветра ударил в лицо, но, кроме буйно взметаемой полыни, Руди ничего не смог разглядеть. Волшебник исчез. Отчаявшись, юноша закричал:
   — Ингольд!
   Ветер вернул его крик.
   Невероятная стужа врезалась, как ледяной клинок. Беснующийся ветер сорвал с его губ жалобный стон и унес в темноту. Он закричал снова:
   — Ингольд! — но голос беспомощно тонул в водовороте ночи.
   Что делать? Вернуться в лагерь и ждать? Чего? Отправиться назад на дорогу, чтобы отыскать хоть какие-то следы старика? Подождать утра? Но сегодняшний ночной ураган сметет следы Ингольда с лица земли. Своего рода безумие охватило его — ужас остаться в одиночестве в кромешной темноте. Он понял, что беспомощен без Ингольда, что неспособен продолжать поиски и, вероятно, не сможет вернуться в Ренвет. Он боролся с непреодолимым, настойчивым желанием убежать куда угодно, исчезнуть.
   Ветер отзывался пронзительными проклятиями и царапал лицо ледяными железными когтями. Ингольд ушел, и Руди понял, что никогда не смог бы выжить без него.
   Затем он услышал резкий властный голос волшебника, порванный и искаженный обманчивым ветром. Руди заметался в поисках направления, откуда, он полагал, доносился звук. Он напрягал зрение, но ничего не видел в абсолютной темноте завывающей пустынной ночи. Ветер так свирепо ревел, что Руди едва расслышал себя самого, но снова услышал зов Ингольда.
   Склонившись, он ринулся в темноту против ветра.
   Через полчаса Руди понял всю глупость своего опрометчивого поступка. Где бы Ингольд ни был, что бы ни сталось с ним, искать его в безумном буйстве урагана было равносильно самоубийству. Шатаясь под напором стихии, продрогший до костей и задыхающийся от все более слабых усилий удержаться на ногах, Руди проклинал себя за недогадливость и трусость. Он полностью потерял из вида свое пристанище, блуждая в безнадежных поисках...
   Озираясь по сторонам, Руди с усилием повернулся туда, где, как он думал, должен был находиться лагерь, но не увидел ничего похожего в разрываемом ветром ландшафте. Он ничего не видел в темноте, когда ветер слепил ему глаза. Он ощутил жалящие укусы снежной крупы на лице.
   Если ты ляжешь, то умрешь, сказал он себе жестко. Двигайся, ради Бога, до рассвета, или ты станешь еще одним пожертвованием в Благотворительный Фонд Голодного Шакала. Но соблазн уснуть манил его, он подумал о той теплоте позади стены тьмы. Он подумал о Минальде, сладости ее рук, о тепле, золотистом дне Калифорнии, о бесконечных разговорах ни о чем со своими приятелями, бросающими пустые бутылки из-под пива в мусорный ящик... «Продолжай свой путь, недотепа, — приказал он себе, стараясь прогнать искушающие воспоминания. — Думай лучше о неприятном звуке царапанья ногтя по классной доске. Думай о том, как ты прыгаешь в воду. Думай о чем угодно, только не спи».
   Он заставил себя идти.
   Сейчас он не думал, куда и зачем, нужно было только переставлять ноги, поддерживать кровообращение до утра. Утром будет достаточно времени... Для чего? Искать Ингольда? Хотя, вероятнее всего, старик ушел в противоположную от него сторону и не остановится до самого рассвета. Заснуть посреди неизвестности, подвергаясь опасности в пустыне, без волшебного плаща старика, и не зная, как найти его? Он подумал, что, может быть, это была та самая ледяная буря, про которую говорил Ингольд, опаляющий холодный ураган, который смог заморозить пасущегося мамонта вместе с лютиками во рту...
   Он снова стал бороться с нахально подступающим сном. Образ Джил вернулся к нему, крича сквозь другую снежную бурю, которая накрыла их в последнем походе к Убежищу. Когда это было? Три недели назад? Месяц? Он представил, как Джил стала бы вытаскивать его из снега и заставлять пошевеливаться, если бы он лег и стал умирать. «Меня не волнует, что ты проклятый колдун, — говорила она. — Ты трус и лодырь». И это была правда. Он всегда был таким. Только теперь он не мог позволить себе этого. Ни он сам, ни кто либо еще не могли позволить ему такой роскоши. Если Дарки забрали Ингольда из лагеря, ему, Руди Солису, придется поразмыслить, как найти Кво и рассказать Лохиро о сложной ситуации.
   Отчаяние, овладевшее им при этой мысли, заставило его опять подумать о том, чтобы лечь прямо здесь и позволить снегу засыпать себя.
   «Трус и лодырь», — говорила Джил. Он уже не чувствовал ни ног, ни рук, тело онемело и сделалось вялым, разум помутился под неумолимой хваткой холода и усталости. Он споткнулся и упал, очутившись во власти снежного ветра.
   Его разбудило покалывание в онемевших кончиках пальцев. Не открывая глаз, Руди согнул руку, послышался тихий треск разламывающегося льда, который образовался на его рукаве, и короткое быстрое движение ног убегающего животного, торопливо исчезнувшего по ту сторону сугроба. Сквозь веки он смог разглядеть свет. Он понял, что все-таки заснул.
   Руди вздохнул. Он все еще мерз, а сырость пронизывала до костей. Но жестокий холод вчерашнего ночного урагана уменьшился, а ветер вернулся к своему прежнему ровному завыванию. Горе-маг смертельно проголодался, все тело болело и ныло. Было хорошо лежать здесь, в этом относительно защищенном пространстве, и ждать спасения.
   Только никто не собирался его спасать. И понимание этого вместе с холодом и страшной обреченностью оттого, что Ингольд ушел, вернулось к нему.
   Если Ингольд ушел, подумал он с внезапным ужасом, какого черта я собираюсь возвращаться назад в Калифорнию?
   «Лохиро, — осенило его, — Лохиро — Архимаг и глава Совета. Он шеф Ингольда. Он знает».
   Но печаль продолжала держать в тисках его сердце, пока он лежал в затененном снегу. Старик ушел и никогда не сядет по ту сторону трепещущего пламени костра с тем озорным юмором в сонных глазах, никогда не станет надоедать Руди своим сарказмом, никогда не будет стоять со сложенными в горсть ладонями, наполненными белым светом, сияющим великолепной аурой из темноты. Руди склонил голову к холодному растаявшему снегу. Он любил старика не столько за магическую силу, а больше потому, что волшебник был его учителем. Даже если бы Ингольд был вышедшим на пенсию сталелитейным рабочим, живущим по соседству с ним в Сан-Бернардино, Руди все равно любил бы этого человека.
   Руди подумал о Лохиро и о том видении, которое он наблюдал в грани кристалла, — спокойное, безмятежное лицо в обрамлении огненно-золотистых волос, пустота калейдоскопных голубых глаз. Что Ингольд говорил о Лохиро? Что он был похож на дракона, существо из огня и мощи, золота и света. Но Архимаг нисколько не напоминал потрепанного, старого любителя пива, бродягу, каким Руди впервые увидел Ингольда, выходящего из сияния серебристого ореола в рассветную тишину Калифорнийских холмов.
   Руди понял — пора было идти дальше.
   Он открыл глаза и увидел, что лежит, растянувшись под прикрытием нависающего края сухой балки. Сугробы окружали его, растаяв под теплом его тела и образовав некое углубление, которое и защищало его от ветра. Он лежал в длинной голубой полоске тени, отбрасываемой краем балки. Прямо за ее кромкой, где снег ярко блестел на солнце, уселось полдюжины маленьких животных в шубках коричневого с белой полосой меха. Они напоминали кошку, с вытянутыми рыльцами, морщинистыми губками и поблескивающими красными глазками крыс. Сидя на задних лапках, животные подергивали усами и смотрели на него со злобным разочарованием. Руди вспомнил шум в ушах от их лапок, который разбудил его, и быстро взглянул на них. Кожа по краям его перчаток была изжевана.
   Содрогаясь от отвращения, он схватил камень и швырнул в крыс, и те почти презрительно исчезли из виду, растаяв в заснеженном кустарнике. Машинально Руди смахнул обкусанную кожу. У него было отвратительное чувство, что он видел их не в последний раз.
   Осторожно он поднял свой лук, который умудрился сохранить в эту ночь так же, как и колчан. Во фляжке была вода, а на земле достаточно снега, так что с питьем не возникало пока сложностей. В запасе оставалось немного вяленого мяса и несколько фруктов с толстой кожурой в кожаной сумке на поясе. Нож и несколько хороших струн тетивы Руди держал наготове. Дрожа от изнурения, едва согреваемый холодным светом наступившего утра, он укутался во влажный плащ, не имея под рукой ничего более подходящего. Холод просачивался через мокрую одежду, продолжая отнимать у него энергию. Руди забрался на край балки и огляделся по сторонам.
   Безбрежная унылая пустыня простиралась на многие мили вокруг. Сквозь туманную облачность белесоватым лоскутком проглядывало солнце, едва касаясь бесплодной каменистой земли. Скудно разбросанные низкие кустарники и кактусы напоминали измотанных дорогой одиноких усталых путников. На красноватом песке светлели завитушки снега, уложенные своенравным ветром.
   Лишь восходящее солнце и неистовый северный ветер могли помочь Руди сориентироваться. Попытавшись вспомнить свой прежний маршрут, он воскресил в памяти карту, которую Ингольд однажды небрежно набросал на пыльном песке у костра. Они должны были свернуть с дороги, ведущей в Дели, и по суше добраться до заколдованного города Кво.
   Руди было под силу одолеть этот многотрудный, неизведанный путь. Он задумался, сколько времени уйдет на изнурительный переход, быть может, безнадежный и обреченный на неудачу. Предположим, через две недели он достигнет заветных гор, ставших для него теперь смертоносной паутиной обманчивых иллюзий. Что он скажет? «Пустите меня, я от Ингольда»?
   Теперь он наконец понял, почему Ингольд взял его с собой. Будучи в своем калифорнийском мире недоучкой и распылителем чепухи, Руди и предположить не мог, что здесь, на Западе Мира, единственный свободный и заслуживающий доверия маг Ингольд, за чьи обглоданные кости, может, сейчас сражались питающиеся падалью крысы, рассчитывал на него.
   И потом, куда еще он мог пойти?
   Во время путешествия с Ингольдом он проникся одиночеством, безмолвием этих незаселенных мест, но теперь он увидел, что это была только иллюзия. Всеми забытый, он был единственной человеческой душой в этой великой пустоте. Солнце поднялось и светило ярче. Плащ высох. Раз или два в обломках породы промелькнули зайцы и крупная ящерица, а раз вдали он услышал ни с чем не сравнимое сухое гудение гремучей змеи. Но все равно Руди был один. Если бы он закричал изо всей силы, его голос прокатился бы неуслышанным через это серебристое пространство и умер, не достигнув человеческого уха. Он двигался сквозь пустоту, как черепаха, медленно и упорно, переставляя ноги в одном направлении, чтобы не отклониться в сторону.
   Отдаленные заросли мескитовых и масличных деревьев подсказывали, что вода где-то рядом. Руди нашел среди камней водоем, наполовину наполненный растаявшим снегом. В беззвучной тишине дня он поел немного вяленого мяса и фруктов и предался отдыху, не позволяя грустным думам одолеть себя. Ему было интересно, что сейчас делает Минальда и как дела у Тира. Он подумал о Белых Рейдерах и призраке, которого они боялись. Может, этот призрак бесшумно выманил Ингольда? Или это была Тьма, которая преследовала их по пятам от самого Ренвета? Знает ли Лохиро? Увидел ли Лохиро его в свечении так же, как Руди увидел Альду? Видение в кристалле беспокойно пронеслось в его памяти: холодные, пустые голубые глаза и кисточка от каймы мантии.
   Едва заметное колебание мескита привлекло его взгляд. Через минуту он увидел, как осторожно выпрыгнул кролик, подергивая с опасением носом и ушами. «Бедный маленький бастард», — подумал Руди, и его рука воровато потянулась к луку. Много ночей он наблюдал за кроликами и чувствовал даже какое-то родство с ними. Они никому не причиняли вреда, как и он сам, и в основном были заняты трапезами и совокуплением, оставаясь в стороне от волнений. Уши кролика колебались, как радарные антенны, робкое существо озиралось по сторонам в надежде, что нигде не скрылась жадная белозубая смерть, которая положит конец этим нежным кроличьим мечтам о сладком меските и красивой крольчихе. «Жизнь жестока, — подумал Руди, — ты или я. Я скорее предпочту, чтобы это случилось с тобой».
   Когда он потянул к себе лук, его конец зацепился за корень, и стрела соскочила. Кролик в мгновение обезумел и припустил с дикой скоростью прочь от Руди, оставив его грустить в одиночестве.
   Со временем он подстрелил трех кроликов, одного там же, где сидел, и двух других потом, в ранних сумерках. Руди замел следы и соорудил что-то похожее на форт между двумя валунами, чтобы защитить свой привал. Внутри он постелил ветки тернистого кустарника, потом развел небольшой костер и усомнился в своей безопасности на случай, если заснет, понимая, что будет не в состоянии бодрствовать всю ночь. После полуголодного дня трудно было не съесть сразу трех кроликов, но, напомнив себе, что не знает, когда в следующий раз ему придется есть, полез в свое неудобное логово помечтать во сне о счастливых городских жителях и ярком палящем солнце.
   Глубокой ночью Руди разбудил приглушенный шелест лап животных и мягкое царапанье тупых когтей по камням. Он лежал в темноте, ничего не различая за спутанным клубком переплетенных веток. На рассвете он увидел вокруг своего убежища волчьи следы.
   Следующий день выдался на редкость пасмурным и серым. Опасаясь, что дождь задержится, Руди наполнил свою фляжку снегом, тщательно собранным в расщелине. Мескит, низкая полынь, масличные деревья и окотилло скудно редели на земле. Ветер усилился. Руди ощутил безнадежное одиночество и страх.
   Днем Руди не покидало предчувствие беды.
   Сначала это было смутное ощущение. Когда он осматривал землю, его насторожил странный шелест в зарослях мескита. Это был не ветер.
   Руди остановился, затаив дыхание, чтобы лучше расслышать звук, однако ничего не уловил, кроме завывания ветра. Он внимательно оглядывал каждый сантиметр окружавшей его пустыни в поисках какого-нибудь признака, который бы подсказал, что замышлялось и куда бежать. Подобно кролику, он надеялся пронестись сквозь заросли полыни с такой же сумасшедшей скоростью.
   Вдруг какой-то звук приковал внимание Руди. Повернувшись к кустам, он увидел крупного самца дуика, который сидел на корточках с огромным острым камнем в руках и смотрел на него с голодной злобой, как питавшиеся падалью крысы. Подобно им, он медленно попятился назад и исчез в кустах.
   Руди беспокойно оглядывался по сторонам, прислушиваясь к таинственному шевелению в кустах. И еще одна сгорбленная фигура отступила украдкой. Он почувствовал, как липкий пот покрыл тело.
   Дуики постепенно окружали его со всех сторон. Что говорил Ингольд... что он путешествовал когда-то с их бандой? Но эти дуики не проявляли никаких дружеских намерений. Они были вооружены грубо отесанными топорами, и у них были клыки, как у диких кабанов. Руди старался собраться с силами. Смерть не раз грозила ему в этом загадочном и полном опасностей мире. Но сейчас он предпочел бы гибель от леденящих кровь Дарков или от руки Ингольда, нежели оказаться растерзанным на кусочки бандой неандертальцев. Он внимательно осмотрел линию горизонта и наконец нашел небольшой пролесок, свидетельствующий о близости воды. Маг прикинул, насколько хорошо дуики лазают по деревьям, среди которых он мог по крайней мере как-то защищаться и отражать их нападение, тогда как на открытой местности это выглядело бы безнадежной затеей.
   Лишь только он тронулся в путь, дуики, окружив его кольцом, дружно пустились следом. «Если не удастся оторваться от них, — подумал он, — может произойти преждевременное столкновение». Он ускорил шаги, продвигаясь к трехгранным тополям, которые виднелись примерно в двух милях от него. Не останавливаясь, он отстегнул портупею и передвинул оружие, готовясь побежать в любую минуту. Сняв плащ, Руди свернул его и связал портупейным ремнем. Пока это было все, что он мог сделать, чтобы преодолеть проклятые обстоятельства. Он попытался прикинуть расстояние до деревьев, но не смог; сухой прозрачный воздух пустыни делал предметы ближе, чем они были на самом деле. Он понял только, что, раз ударился в бега, то, черт возьми, лучше держаться впереди этой стаи.
   Оказавшись на открытой местности, дуики не отставали от него ни на шаг, смешно и нелепо пригибаясь к земле. Делать нечего, подумал Руди и побежал.
   Земля, казалось, извергала дуиков. Трудно было себе представить, что их так много — двадцать пять дуиков бежали к нему с пронзительными криками и завывающим ревом, некоторые оказались даже ближе, чем он ожидал. Дикари пытались окружить его, и состязание по бегу переросло в азартную охоту. Благодаря своим длинным ногам Руди смог вырваться вперед и устремился к деревьям. Стая неутомимо преследовала жертву.
   Однажды, когда Руди был маленьким мальчиком, за ним несколько кварталов гналась свора бездомных собак. Он до сих пор помнил разрывающий сердце ужас той гонки. Но тогда ему пришлось пробежать лишь несколько сотен ярдов. Теперь же, хотя дуики и оставались далеко позади, их угрожающее улюлюканье отдавалось в ушах, и Руди понимал, что они нагонят его, когда у него уже не будет сил. Он попытался определить их скорость и побежал медленней, пока не поравнялся со своими преследователями. В тот же миг деревья резко отдалились, и он понял: гонка может затянуться надолго. Руди пронзило мимолетное раскаяние, и он проклинал себя, что стал когда-то велосипедистом, а не стайером. Грудь ныла и болела, не справляясь с тяжелым и частым дыханием, тело стало чужим и непослушным. Руди не верилось, что человеку под силу этот жуткий бег со скоростью двадцать шесть миль в час на чертовское расстояние.
   Он не одолел и половины пути, а слабость разливалась по всему телу. Рискнув обернуться на хриплое бормотание за спиной, Руди увидел лидеров стаи в дюжине ярдов. Мерзкие кривоножки бежали вприпрыжку. Блеск обнаженных желтых клыков подлил порцию адреналина, и это помогло магу оторваться от погони еще на несколько ярдов, но он уже спотыкался, и напряжение сказывалось в каждом мускуле его истекавшего потом тела.
   Судорожно переводя дыхание и едва держась на ногах, Руди первым оказался у дерева. Выхватив меч, он ударом сплеча отрубил руку ближайшему из преследователей. Лезвие вошло между ребрами и грудиной, и сраженный наповал дикарь рухнул, извергая фонтан крови. Дуики в ужасе отпрянули назад, но не успел Руди прислониться к дереву, как увидел, что скопище дуиков вновь приближается к нему, отчаянно размахивая грубо отесанными каменными топорами. Их свирепые морды были забрызганы кровью и грязью. Дуики пытались убить Руди, отчаянно изворачивавшегося в своем единственном убогом убежище, и швыряли в него камни со всех сторон. Огромный булыжник со свистом пролетел в трех дюймах от его головы, другой угодил в локоть, и у Руди онемела рука, третий больно резанул по ребрам. Руди понял, что меч ему не помощник, и, подпрыгнув, зацепился за нижний сучок дерева, неуклюже вскарабкавшись наверх. Дуики кинулись следом за ним, продолжая швырять камни и раскачивать ствол, но не предпринимая попыток залезть на дерево. Вскоре они утихомирились и, свирепо рыча, уселись на корточках под трехгранным тополем, не собираясь упускать вожделенную добычу.
   «Фантастика, — Руди поудобней устроился на мощном разветвлении дерева и осмотрительно переложил меч. — Мало того, что я потерян и брошен, теперь я еще и узник дерева. Если нет такой штуки, как случайность, я уверен, черт возьми, мне не понять космический смысл всего этого. Мне уготована судьбой смерть на этих ветках».
   Руди подтянул левую ногу и осмотрел глубокую рану. Сапоги и брюки пропитались кровью, но ступня еще шевелилась, и сухожилия были целы. Если не протереть рану спиртом, можно заработать гангрену. Условия были не из легких. Сильно поврежденная левая рука все же сгибалась. Он осторожно пощупал ребра и сморщился от боли, когда одно из них сдвинулось. Снизу дуики пожирали алчным взглядом свою жертву. Он размышлял о том, сколько они собираются здесь торчать, и что произойдет, если он заснет.
   Холодный день был нескончаем. Дуики упорно сидели под деревом, иногда отлучаясь на поиски ящериц или личинок. Ветер ерошил их жесткие, темные волосы. Руди отвязал плащ и завернулся в него, надеясь хотя бы немного согреться. Боль в ноге стала нестерпимой, заставляя задуматься о том, сколько времени потребуется для заражения крови. Этот страх заставил его еще крепче усесться в развилке дерева, расшнуровать ботинок, трением разогреть лезвие ножа, пока металл не стал достаточно горячим, чтобы прижечь тело. Процесс был мучительным, и Руди нескоро еще собрался с мужеством сделать повторное прижигание. Закончив, он уронил нож, и его стошнило. Руди изнеможенно повис на ветвях дерева, понимая, что, если он ослабеет и упадет, то будет разорван на кусочки, и ему хотелось умереть прямо сейчас.
   Он оставался на дереве почти до темноты.
   При затянутом облаками небе сумерки были ранними. Наполовину оцепеневший, Руди едва заметил угасание дня, пока внезапное волнение и ворчание внизу не привели его в чувство.
   Дуики вскочили, свистя и кашляя, их глаза-бусинки насторожились, а сутулые туловища наполнились страхом. Со своего наблюдательного пункта Руди разглядел пару высоких, похожих на страусов птиц, молчаливо шествовавших сквозь сумеречные тени полыни, почти неразличимых, несмотря на свой рост, из-за коричневато-серых перьев и мягкой кошачьей поступи. Он видел однажды таких существ издали и находил их следы. Сейчас он заметил громадные ястребиные клювы и глубоко посаженные глаза — признак хищника, как говорил Ингольд.
   Дуики затрепетали, постепенно исчезая в кустах, и даже Руди со своего высокого насеста с трудом мог разглядеть их. Стараясь не создавать лишнего шума, он сел, оторвал полоску каймы куртки и перевязал разбухшую левую ногу, привязав поверх нее сапог. Он проклинал себя за то, что позволил себя ранить, уменьшив тем самым наполовину и без того ничтожный шанс остаться в живых. Одна только мысль о попытке ступить на ногу уже причиняла ему боль, но он хорошо понимал, что дуики скорее всего вернутся утром.
   Руди понятия не имел, где запад, но, поднявшись на ветках дерева, он смог различить отдаленные очертания высокого скалистого мыса, который защитит его, если он до него доберется. В голову лезли мысли, что будет, если не доберется. Нужно было выждать, когда страусы с сабельными клювами уйдут, оставить дерево и найти надежное место, где дуики не обнаружат его.
   В сумерках под ним началось какое-то движение. Самка-дуик вышла из укрытия почти прямо под ноги одной высокой птице и бросилась убегать с такой скоростью, о которой Руди даже не подозревал. Но птица метнулась вперед, легкая, как газель, схватила добычу и вонзила клюв в брыкающееся месиво рук, ног и крови. Другая птица ринулась за своей жертвой — молодым самцом. Ошеломленный, Руди смотрел, как существо без особых усилий настигло дуика и распотрошило его прямо на бегу, затем, остановившись и опершись на одну ногу, стало очень деловито потрошить конечность, подобно попугаю, клюющему клубнику. Руди застыл от ужаса и не выходил из состояния оцепенения, пока птицы не закончили свою страшную трапезу и не канули назад в сумерки. Потрясенные зрелищем, дуики в страхе разбежались. Разорванные останки двух прежних преследователей Руди растащили крысы, которые словно восстали из земли, чтобы побороться за кости.
   Крысы едва взглянули на него, когда он осторожно соскользнул с дерева. Они отвлеклись от трупной трапезы, когда его ноги коснулись земли, а онемевшее колено хрустнуло, но вернулись назад к еде, когда Руди поднялся. Перед ним была лаконичная, вызывающая тошноту картина. Не сумей он вовремя забраться на дерево, с ним произошло бы то же самое. Слабость от боли в левой ноге пугала его. Он похромал вокруг дерева и, отыскав свой нож, отрезал от корня боковой отросток, чтобы сделать палку для ходьбы. Он проверил лук, подумав о том, как бы подстрелить парочку питающихся падалью тварей для мяса — это было все равно, что стрелять рыбу в бочке, — но он не мог заставить себя съесть хоть кусочек крысиного мяса. Кроме того, он хотел лишь напугать их, а больше всего в ту минуту ему хотелось очутиться подальше от этого места.