Игрушка? Путеводный огонь? Чарующий калейдоскоп?
   Или магический инструмент-поводырь?
   Глядя в сияющие глубины, он расслабился, полностью освободившись от напряжения и беспокойства. Тревожные раздумья о Дарках, Ингольде и Альде на какое-то время оставили его. Он хотел идти той же дорогой, что и эти мягко сияющие геммы, делая то же, что они.
   Сначала видения смущали его. Он не мог постичь смысла этой череды бессвязных картин: струящийся песок, безрадостные скалистые горы без единой былинки, едва различимые в ночи бушующие моря бурых трав. Он скорее чувствовал, чем видел нечто темное и лишенное очертаний, покрытое облаками и занесенное глубоким снегом. Стенами служили огромные черные скалы, увенчанные искривленными соснами. За свинцовыми облаками виднелись изрезанные ущельями горные пики, остроконечные вершины и бесконечные мили ледников, где свирепствовали неистовые ветры, насвистывая леденящую мелодию смерти... «Перевал Сарда? — терялся в догадках Руди. — Завтрашняя дорога?» Образы стали ярче — неровные предгорья и за ними бесконечные бурые равнины с рыжевато-коричневыми травами, качающимися под порывами ветра. Черное небо, усеянное звездами. Бледная ниточка дороги, уходящая за пределы видимости, в безжалостную даль.
   Один образ сменял другой, пока наконец, будто по велению влюбленного сердца, не появились мягкий отблеск свечей и вышитые звезды на переливающемся шелке стеганого одеяла. Оттенки аквамарина уступили место цвету речного тростника, словно от безмолвных слез его единственной, что лежала там в траурном ореоле своих шелковых волос.
   «Я не должен, я не могу, я не оставлю ее, — подумал он с отчаянием. — Мы были вместе так недолго».
   «А как же Кво?» — спросила его другая половина. Отказаться от встречи с Архимагом? Отступиться от магии? Предать Ингольда?
   Руди закрыл глаза. Дрожь прошла по его телу, и он снова вспомнил о Дарках, об их нарастающей ярости, пронизывающей ночь, как электрический шторм. Я должен идти, подумал он, неожиданно почувствовав смертельный холод. Но он остался, парализованный неотвратимостью выбора между Минальдой и Ингольдом с Лохиро.
   Он открыл глаза, и изображение в кристалле снова изменилось.
   Юный маг увидел далекие звезды — столько звезд он никогда не мог себе представить — они заполняли светящееся небо, висевшее низко над лиловым морем. Их пронзительный свет коснулся завитков пены на серебристом изгибе берега. Под этим сияющим небом он решил создать очертания башни, возвышающейся среди рощицы на маленьком клочке земли, выступающем из океана. Но башня казалась странно призрачной, ускользая от глаз, возвращая их обратно к звездам. Он пытался взглянуть на землю, но чувствовал, что она тоже исчезает. Полуугадываемые очертания строений, теснившихся там, двойные узорчатые каменные колонны скрывались во тьме, появляясь на короткий миг и снова исчезая в тумане. Пытаясь сфокусироваться на земле, он обнаружил, что его глаза возвращаются к морю, песку, ночному небу, как бы мягко отказываясь от ответа на его вопрос.
   Напротив темной массы холма и полуистертой башни он увидел звездный свет, блеснувший внезапно на металле, мелькнувший на мгновение и пропавший. Он взглянул снова, освобождая свою душу от борьбы и тревог. Металл блеснул снова, затем он уловил легкий вихрь песка на мысе, отпечатки ног над чертой прилива. Внезапный удар блеснувшей опаловыми брызгами волны смыл следы с песка. Человек, которому они принадлежали, медленно продолжал свой путь, и Руди увидел свет звезд на его ярко-золотых волосах цвета солнечных лучей.
   Увиденное потрясло его, поскольку Руди был убежден, что Архимаг Лохиро — глубокий старец. Этому человеку с молодым, чисто выбритым лицом было около сорока. Только твердые линии его рта и морщины у глаз, переливавшихся голубыми бликами, выдавали суровый жизненный опыт. Его рука, опиравшаяся на крепкое дерево посоха, напомнила Руди руки Ингольда, иссеченные шрамами, очень ловкие и сильные. У посоха был металлический наконечник в форме серпа около пяти дюймов в поперечнике, внутренний край которого блестел, как лезвие бритвы. Он притягивал к себе звездный свет так же, как эти широкие голубые глаза, так же, как мерцающее стеклянное кружево ажурной пены, омывавшей берег и оседавшей на что-то, наполовину скрытое в песке.
   Взглянув вниз, Руди увидел скелет. Старая кровь еще пятнала сырые кости, и отвратительные крабы ползали в пустых глазницах черепа. Архимаг обошел его. Край его темного плаща скользнул по скелету и смел песок позади волшебника, продолжавшего свой скорбный путь.
   Весь в холодном поту, Руди отпрянул назад, ощутив неожиданный страх. Свет в кристалле померк, погрузив комнату в полный мрак, но оставив голубоватый отсвет в его сердце. И тогда он услышал звук, далекое, слабое гудение, дрожь, которая сотрясала в темноте все Убежище до древних костей ее основателей.
   «Гром», — подумал Руди.
   «Гром? Слышный через десятифутовые стены?»
   Все внутри у него сжалось. Он поднялся и устремился к двери. Снова гул прошел по Убежищу, вызвав зловещий звон в металлическом хламе, сваленном в углах, и заставляя дрожать массивные стены.
   Руди бросился бежать.

2

   — Проклятье! — прошептал Ингольд, казавшийся совершенно белым в дикой пляске теней. Вдруг удар сокрушительной силы обрушился на ворота. Факелы нервно замерцали, будто само пламя затрепетало в ужасе перед яростью Дарков. В Убежище началась паника.
   Обезумев от страха, люди с факелами суетились и метались по Убежищу, находясь во власти противоречивых слухов и не зная, чему верить. Беспомощные дети и немощные старики, в панике покинувшие свои каморки, когда начался гром, жались теперь друг к другу в центре свободного пространства, как вспугнутые птицы. Матери и отцы, вынужденные оставить свое беззащитное потомство в закрытых темных комнатах, сгрудились вокруг Януса и его воинов и молили о спасении. Янус, в тусклом мерцании факелов возвышавшийся над несчастными, до смерти напуганными людьми, своим глубоким и сильным голосом пытался рассеять эти напрасные страхи. Он набирал добровольцев в караулы и вообще делал все, что было в его силах в этом хаосе воплей и света.
   «Недурная зарисовочка для Дантова Ада, — подумала Джил, — эта бархатная тьма и лихорадочно трепещущее пламя. Слава Богу, Убежище построено из прочного камня. Неплохо, если к утру этот ужас минует нас. Хотя Дарки постараются расправиться с нами раньше».
   Но здесь был Ингольд, и Джил было невыносимо стыдно бояться чего-то под взглядом волшебника.
   И она чувствовала только холодную отчужденность, хотя ее кровь стремительно пульсировала в жилах, а тело дрожало от страшного возбуждения. Отчужденность была не только эмоциональной, но и физической, ведь они с Ингольдом стояли на ступенях перед воротами, позади них гремела и сотрясалась сталь. Никто не смог бы подойти туда ближе них.
   В зале стоял невероятный шум. Зловещий грохот не прекращался ни на минуту, смешиваясь с безумно-исступленными криками. Убежище теперь действительно напоминало кромешный ад. Мужчины и женщины дико метались туда и сюда, с целью или без цели, и качающиеся лампы и факелы в их руках напоминали неистовое буйство светлячков в летнюю ночь. Ворота содрогались от атак Дарков, и Джил всякий раз ощущала страшную силу вибрации.
   Ингольд повернулся и тихо спросил:
   — Бектис здесь?
   Джил знала, что придворный маг — единственный, кроме Ингольда, волшебник в Убежище.
   — Шутить изволите, — проворчала она, потому что единственной заботой Бектиса была забота о его собственном здоровье. Ингольд не улыбнулся, но вспыхнувшее в усталых глазах удовольствие неожиданно омолодило его. Оно исчезло так же быстро, как и появилось, и тень тревог и печали снова омрачила лицо волшебника.
   — Значит, у меня нет иного выбора, — сказал он мягко. Голубовато-белое свечение на наконечнике посоха коснулось его лица, находившегося в тени. Джил почудилось в его лице странное выражение упрека самому себе, но она не была в этом уверена. — Джил, я не хотел просить тебя об этом. Опасность слишком велика, а тебе недоступны чары магии и колдовства.
   — Ну и что, — тихо возразила Джил.
   — Да, — Ингольд внимательно посмотрел на нее, и непонятное выражение, которое она не могла определить, появилось на его лице. — Для тебя это не имеет никакого значения, — он взял ее за руки и вложил в них свой посох. Наконечник по-прежнему излучал слабый белый свет, но она не чувствовала никакой силы или вибрации в самом посохе. Это было просто дерево, гладко отполированное за десятилетия пользования, а сейчас — теплое от его рук. — Свечение может исчезнуть, если Дарки отнимут большую часть моей силы, — предупредил он ее. — Но ты не должна оставлять меня.
   — Ни за что, — заверила его Джил, задетая за живое его просьбой и тем, что он как бы усомнился в ней.
   Ингольд улыбнулся ее уверенному тону.
   — Увы, но может статься, что мы погибнем, — продолжал он. — Если внешние ворота поддадутся, внутренние будут смяты, как тонкая жесть. Ледяной Сокол! — позвал он, и стройный молодой капитан, стоявший среди воинов Януса, подбежал к ним.
   Это и увидел Руди, спрыгивая с последних ступенек непрочной самодельной лестницы, ведущей со второго уровня. Они были похожи на разведчиков в тылу врага, их лица освещал бледный свет посоха. Шум за воротами удвоился, отдельные удары слились в одну продолжительную атаку; разрывающий уши, как канонада, рев заставил ворота снова вибрировать, и у Руди от ужаса перехватило дыхание.
   Кто-то рядом с ним взвизгнул. Ледяной Сокол бросился к внутренним воротам и принялся вращать засовы. От мысли о неистовой ярости, заполнявшей ночь снаружи, у Руди стыла в жилах кровь, но он не находил в себе сил подойти ближе. Ворота медленно открылись на своих бесшумных петлях; рев атаки, бьющей по наружным воротам, перекатился через десятифутовый проход, как волна воющего гула. Через черное пространство ворвалась беспощадная масса тьмы и чудовищного ужаса.
   В белом круге волшебного света Ингольд и Джил стояли, словно двое влюбленных. Колдун и воин; их иссеченные, покрытые синяками и шрамами руки соединились на дереве посоха. У Руди дрогнуло сердце, когда он увидел, что Ингольд медленно повернулся и ускорил шаги. Джил следовала за ним с сияющим посохом, высоко поднятым, как факел, в ее руке.
   Она не сможет сделать этого, подумал Руди в отчаянии, пробираясь вперед между скованными ужасом людьми. Она лишена волшебной силы. Если Дарки одолеют Ингольда, она обречена на верную гибель.
   Но он не смог подойти к ним, беспомощно остановившись на краю темноты.
   На черноте перехода резко выделялись старик в истертой и грязной коричневой мантии и девушка в черном с белой эмблемой на плече и мерцающим светом, поднятым над головой. Оглушительный рев Дарков окружал их в темноте незащищенного пространства, но ни Джил, ни Ингольд не оглядывались. Взгляд Ингольда был устремлен на ворота, а Джил, необъяснимо спокойная в самом центре этого неземного рева, смотрела ему в спину.
   «Она сошла с ума, — подумал Руди в ужасе, — нет, нет, нет...»
   Ингольд достиг конца узкого прохода. В неровном слабом свете волшебного огня Руди увидел, что он протянул руки, касаясь дрожащей стали наружных ворот. Только несколько дюймов металла отделяли его от диких, жаждущих крови чудовищ, сотрясавших ночь, отделяли всех в Убежище от мгновенной и беспощадной смерти. Волшебный свет замелькал, потухая...
   И, словно огонь, исходящий из кончиков пальцев Ингольда, Руди увидел древние заклинания, зачаровывающие ворота. Сначала это было лишь слабое отражение, скользившее по поверхности стали, как косяк рыбы по поверхности воды, видимое только его колдовскому зрению. Но под прикосновениями Ингольда они становились ярче, сплетаясь в сияющую паутину, закрывавшую ворота сверху донизу и стены рядом с ними. Непостижимая в своей сложности, она сплеталась все крепче и крепче по мере того, как новые серебряные ниточки появлялись под его пальцами. Их свет обрисовывал фигуру старика в серебристом одеянии и омывал его иссеченные ладони дрожащим рыжеватым пламенем. Потрясенный этой красотой, Руди забыл об опасности, грозившей им, о безжалостных Дарках за воротами. Он смотрел, как руки Ингольда двигались по поверхности этого фосфоресцирующего созвездия, призывая и сплетая имена древних магов, вплетая и свое имя в эту решетку огня.
   Невероятно, но среди дикого грома и рева Руди услышал мягкий и вкрадчивый бархатный голос мага, произносящий слова древних заклинаний защиты и охраны, окутывая их силой ворота. И снова, как на дороге из Карста, Руди почувствовал таинственную силу, окружавшую этого неприметного маленького человека.
   — Какого черта там делает этот старый дурень?
   Эти слова были выкрикнуты в футе от его уха, но он с трудом разобрал их в непрерывном грохоте. На мгновение он увидел Ингольда, как видели того простые люди. Обыкновенный старик в грязной коричневой одежде одиноко стоял в темноте и выводил пальцами воображаемые узоры на воротах. Затем Руди обернулся и взглянул на Алвира, лицо которого потемнело и исказилось от гнева.
   — Он укрепляет ворота! — крикнул Руди в ответ.
   Канцлер прошел мимо него, направляясь прямо к воротам.
   — Он погубит нас всех! — Алвир шел сквозь рев и темноту, будто навстречу слепящему, бьющему в лицо дождю, и ухватился за край ворот, собираясь закрыть их. Тяжелая сталь поддалась легко, заскользила, пока другая рука не остановила ее. Ледяной Сокол холодно и надменно смотрел в сверкающие голубые глаза канцлера.
   Руди не слышал, что происходило между ними. Крик Алвира затерялся в яростном рычанье, исходящем из-за ворот, а Ледяной Сокол не снизошел до ответа. В оглушительном шуме искажался и пропадал любой звук. При бледном радужном свете посоха в руках Джил сцена перед воротами носила отпечаток нереальности ночного кошмара, что подчеркивалось грязно-красным сверканием факелов. Два человека в черном испепеляли друг друга взглядами, один был черен, словно ворон, другой — бледен, как снег.
   Джил даже не повернула головы в их сторону, хотя Руди видел, что она знает, в чем дело. Свет посоха, который она держала, медленно угасал.
   Вглядываясь в темноту позади Алвира и Ледяного Сокола, Руди с ужасом увидел, что свет заклинаний почти угас. Ингольд стоял в одиночестве посреди жуткого воя: единственные метки, видные на дрожащей стали, были следы его собственных чар. Руди видел, что он по-прежнему двигается в темноте, но светящиеся следы поглощались неистощимой яростью Дарков. Сквозь ужасающий гром ударов по воротам Руди расслышал вопль Алвира:
   — Закрой ворота! Я приказываю тебе запереть их!
   Ледяной Сокол стоял, буравя его холодными, бесцветными глазами. Проход позади них погрузился в полную тьму.
   Канцлер крикнул еще что-то своим громовым голосом, и его рука потянулась к рукоятке меча. Сталь, вынутая из ножен, блеснула в красноватом свете факелов...
   ...и слабый шипящий свист пронесся над ними, чистый и слышный, как музыкальная нота.
   Неожиданно зал окутала неизъяснимая тишина, от которой зазвенело в ушах. В таком обширном помещении она сначала не нарушалась даже дыханием нескольких сотен людей, нашедших спасение в Убежище. Тишина была такая, что Руди явственно слышал легкие шаги Ингольда.
   Волшебник отошел от темных ворот, и Джил следовала за ним. Он взялся за край ворот, в который вцепился Алвир, и легонько толкнул их. Негромкий звук отозвался во всех углах онемевшего зала.
   — Теперь воротам не страшны Дарки, — как и стук ворот, прерывистый голос Ингольда был тихим, но его услышали в самых дальних концах. — Возможно, этой ночью они предпримут еще одну попытку, но главная опасность миновала.
   — Ты старый идиот! — Слова Алвира звучали резко, словно удары кнута. — Открыть внутренние ворота! Мы могли погибнуть.
   — Они никогда не устояли бы, если бы Дарки прорвали заклинания внешних ворот, — спокойно ответил колдун. Он побледнел, волосы потускнели от пота, но только Джил видела дрожь его рук. Она вернула посох и стояла рядом со своим другом.
   Алвир заговорил еще жестче:
   — По какому праву ты присвоил себе исключительные полномочия? Ты единственный колдун в Убежище и считаешь оправданным все, что ты делаешь?
   Ингольд поднял тяжелые веки и встретил злобный взгляд Алвира.
   — Не единственный, — ответил он спокойно. — Спросите вашего придворного мага Бектиса.
   Алвир огляделся вокруг.
   — Бектис!
   Этот звук был подхвачен, как палка, которую хватает пес, чтобы принести хозяину. Придворный маг с завидным достоинством выбрался из толпы, собравшейся у западных ворот, и вышел вперед. В дрожащем свете факелов выделялась богатая вышивка его бархатных рукавов.
   — Были бы разрушены ворота или нет, — начал он разглагольствовать, поглаживая свою длинную, до самого пояса бороду выхоленными пальцами, — тебе следовало спросить совета у других, прежде чем принимать решение. — Он смерил Ингольда высокомерным взглядом. Руди видел его высокий, облысевший лоб, покрытый потом.
   — Конечно, было бы лучше, — неожиданно раздался другой голос, негромкий, сухой и такой тонкий, — если бы и ты был здесь.
   Бектис повернулся, словно побитая собака. Джованнин Нармелион, аббатиса Гея, направлялась к ним во главе небольшой группы Красных Монахов, бритоголовых воинов церкви. Лицо аббатисы над кроваво-красной мантией было очень тонким и костлявым, словно скелет с живыми углями, горящими в глазницах. Только полные губы выдавали ее пол. Резкий голос перекрыл негодующий ответ придворного мага:
   — Хвалю твою храбрость, Ингольд Инглорион. Но сказано, что Дьявол защищает лишь себя.
   Ингольд учтиво поклонился.
   — Так же, как и Господь, мадам, — отозвался он. — Вы знаете лучше меня, в чьих руках судьба всех людей в Убежище.
   Он посмотрел на нее, ожидая возражения, и встретил холодный, фанатичный взгляд ее глаз. Джованнин отвернулась первой.
   — Он был не единственный, кто отличился, дорогая аббатиса, — добавил Алвир со сдержанной яростью.
   — Конечно, — парировала Джованнин. — Многие покинули свои посты. Они остались охранять свои продукты, опасаясь грабежа.
   Брови канцлера поднялись, затем опустились, скрывая глаза такого же небесно-голубого цвета, как у его сестры Минальды, но жесткие и холодные, как сапфиры, которые он носил на шее.
   — Грабежа?
   — Или инвентаризации, — мягко продолжала аббатиса, — чтобы получить на будущее, — рот Алвира опасно потвердел, — рекомендацию. Вы думаете, что во время атаки Дарков вера защитит всех, — отрезала она. — Чтобы оставаться независимыми, мы не должны быть обязаны хлебом насущным никакой мирской власти.
   — Как правитель Убежища, я имею право контролировать...
   — Правитель Убежища! — презрительно отозвалась Джованнин. — Брат регента настоящего короля, и не больше. Человек, который якшается с колдунами, который хочет разыскать Архимага, левую руку Сатаны, здесь, среди нас. Если ты думаешь, что Господь благословит твои труды...
   — Пути Господни неисповедимы, — прорычал Алвир. — Для того, чтобы нападение на гнезда Дарков увенчалось успехом, нам нужна помощь войска империи Алкетча с юга и колдунов с запада.
   Подобно кремню, его слова высекли искры из ее стальных глаз.
   — Господь не нуждается ни в орудиях Сатаны, — отрезала она, — ни в тех, кто марает руки этими орудиями.
   — Сейчас такое время, что правитель может выбирать любые средства.
   — Никакие обстоятельства не смогут оправдать склонение на сторону преданных анафеме.
   Джил осторожно взяла Ингольда под руку, и они направились к затемненной громаде Убежища. Старый волшебник с трудом передвигался, тяжело опираясь на свой посох. Столпившиеся вокруг, чтобы услышать спор колдуна и канцлера, отпрянули от него, ворча и сотворяя знамение против дьявола. Руди догнал их и пошел рядом. Он кивнул в ту сторону, где аббатиса и канцлер продолжали свою бесполезную перепалку, и покачал головой.
   — Я не верю этому.
   — Ой, пойдем, Руди, — мягко сказал Ингольд. — У них нет доказательств, что я занимался еще чем-то, кроме того, что подверг все Убежище опасности, открыв внутренние ворота, — он оглянулся по сторонам, запавшие глаза потеплели.
   — Но я видел древние заклинания! — воскликнул Руди. — Они исчезли, черт побери!
   — Правда? — Джил взглянула на него с любопытством. — Ты знаешь, я не видела вообще ничего. Там был сплошной мрак.
   Расстроенный, Руди обернулся за поддержкой к Ингольду.
   — Конечно, они были, — сказал волшебник. — Но ты единственный человек в Убежище, способный их увидеть, — ты и Бектис.
   — Тем хуже то, что сказал Бектис, — добавила Джил.
   «Крошка Джил чертовски устала, — подумал Руди. — Хотя чему тут удивляться? Преодолев дорогу из Карста и сражаясь вместе со стражей, Джил стала похожа на отощавшую от голода уличную кошку». Он знал ее только как нетерпеливую, образованную студентку в Калифорнии или теперь как воина Убежища. Но когда он увидел ее позади Ингольда лицом к лицу с темными силами ночи, он почувствовал глубокое почтение, которое было сродни страху.
   — Вот почему мы, колдуны, имеем репутацию взбалмошных и непредсказуемых чудаков, — продолжал Ингольд своим мягким, вкрадчивым голосом. — Мы делаем вещи, которых люди не понимают, потому что мы видим все по-другому и поступаем так, как считаем нужным. Обыкновенные смертные не понимают нас и невольно не доверяют нам или, реже, доверяют слепо. Ничего удивительного, что у волшебников так мало друзей, и эти немногие большей частью тоже волшебники, — они пересекли мостик, отблески света фонарей скользили по гладкой черноте под ними. — Ни для кого не секрет, что с друзьями магов часто случаются несчастья.
   Толпа постепенно рассеивалась, люди расходились, возвращаясь в темные лабиринты Убежища. Из дверей нижних уровней была слышна перекличка патрулей. Алвир и Джованнин, окруженные каждый своей свитой, возвращались в Убежище, их ядовитые упреки и колкости еще слышались, хотя расстояние и эхо приглушали слова. У ворот расположились воины, обнаженные мечи жутко поблескивали в кровавом свете факелов. Ужасы грома и глухой тишины больше не терзали Убежище. Руди подумал, скоро ли наступит рассвет.
   — Я не могу представить, что будет, если вы приведете сюда Лохиро и весь Совет магов, — продолжала Джил, когда они вошли в темноту бараков. — Алвир намерен низвергнуть Джованнин с помощью колдунов и Алкетча.
   — Не сомневаюсь, что это ему удастся, — спокойно сказал Ингольд. — Но Алкетч — теократ, он будет счастлив, если власть не достанется драгоценным союзникам, и предложит ее Церкви. Ему не обойтись без Лохиро, если он дерзнет разгромить гнезда Дарков и потом еще править Королевством.
   — Ингольд, — решился наконец Руди, — кажется, я видел Архимага.
   Внимание старого колдуна сфокусировалось, как луч лазера.
   — Где? Когда? Как?
   — Здесь, в Убежище. В волшебном кристалле или что там это было. Я... я заблудился. — При этих словах колдун насмешливо поднял бровь, но ничего не сказал. Руди смущенно описал комнату, стол, кристалл и все, что он видел.
   Ингольд слушал внимательно и, когда Руди закончил, спросил его:
   — Где эта комната?
   — Я не знаю, — беспомощно развел руками Руди, — где-то на втором уровне, это все, что мне известно.
   Ингольд призадумался. Это продолжалось так долго, что Джил заинтересовалась, какие мысли приходят ему в голову. Наконец он вздохнул.
   — Это Лохиро, — сказал он. — Я видел, как он шел так по берегу в Кво. Но ту вещь, о которой ты говорил, я никогда не видел.
   Они остановились перед дверями бараков. Ингольд оглянулся в темноту Убежища. Мелькающие огоньки беспрерывно двигались, переносимые невидимыми людьми, как привидения в мертвом храме. Он снова повернулся к ним.
   — Я думал о том, как связаться с Лохиро еще месяц назад, когда пал Гей.
   — Вы можете отложить ваш поход? — спросила Джил. — Эту комнату можно отыскать за пару дней.
   Волшебник заколебался, раздумывая. Наконец он покачал головой.
   — За два дня с ледников спустятся бури и занесут дорогу, — он вздохнул. — Если мы отправимся завтра, то когда это начнется, мы уже будем в предгорьях. Иначе мы задержимся здесь на долгие недели.
   — А вдруг это будет стоить того? — она оглянулась, как будто видела мир сквозь лишенные окон стены Убежища. — Если вы свяжитесь с ним, он завтра же пойдет вам навстречу, и вы сократите путь наполовину.
   — Может быть, — спокойно ответил колдун. — Если мы попадем в эту комнату снова. И если кристалл — действительно средство связи, а не просто наблюдения. И если все, что видел Руди, не было эхом давно прошедших событий или призраками, которые окружают Кво. Мы не можем безраздельно верить предсказаниям кристалла. Помнишь гнездо Дарков в долине на севере, Джил? Огонь и кристалл до сих пор показывают, что оно закрыто, когда мы с тобой были там и видели, что оно открыто уже много лет. И, помимо всего прочего, — продолжал он, — нам, может быть, все же придется отправиться в путь, когда глубокая зима уже спустится в долины. Но я прошу тебя, Джил...
   Их глаза встретились, и неожиданно он усмехнулся жалко, как школьник:
   — Всю ночь прошу тебя то об одном, то о другом.
   Она усмехнулась в ответ:
   — Когда-нибудь и я попрошу тебя о чем-нибудь.
   Прежнее проказливое выражение появилось в его усталых глазах.