Я бывал прав в девяноста пяти случаях из ста, а это чертовски высокий процент даже в таком простом деле, как война. Но и те пять процентов, когда ты не прав, не шутка.
Нет, я не расскажу тебе эту историю, дочка. Это только неясный шум у меня в сердце. В моем проклятом, никчемном сердце. Да, это поганое сердце не может за мной угнаться.
«А вдруг оно еще может?» — подумал он, проглотил две таблетки, запив их глотком джина, и поглядел на серую пелену льда.
«Сейчас крикну этому хромому парню, снимусь с места и поеду на ферму, или как там ее — охотничий домик, что ли. Охоте все равно конец».
ГЛАВА 42
ГЛАВА 43
ГЛАВА 44
ГЛАВА 45
ПРИМЕЧАНИЯ
Дети (ит.).
Серебряная медаль за военную доблесть (ит.).
Кладбище (ит.).
Да здравствует Франция и жареная картошка. Свобода, Продажность и Глупость! (фр.).
Ясность (фр.).
Пароходик (ит.).
Крупные дельцы (ит.).
Здесь: воротила (ит.).
Привет (ит.).
Пристань (ит.).
С удовольствием (ит.).
Благовест (ит.).
Умереть — это еще не все! (ит.).
Да здравствует д'Аннунцио! (ит.).
«Ноктюрн» (ит.).
Гроссмейстер (ит.).
Название аперитива.
Орден (ит.).
Военный, аристократический и духовный Орден рыцарей Брусаделли (исп.).
Я тоже (ит.).
Сухого, очень сухого, большую рюмку (ит.).
Кабачок (фр.).
Квестура — полиция.
Бочка (ит.).
Марка самолета.
Колбасная (фр.).
По-охотничьи (фр.).
Солдатской жизни (фр.).
Дорогой (ит.).
Еще два мартини! (ит.)
«Приди, сладостная смерть» (нем.) — название духовной песни Баха.
Старый хрен (фр.).
Моя самая дорогая и любимая (фр.).
Ах, дочка! (исп.).
Рожа (фр.).
Фасад (фр.).
Где же вы, снега минувших дней? Где же вы, снега былого? Все это в писсуаре (фр.).
Грязное ремесло (фр.).
С кровью (ит.).
Сырой (ит.).
Синий (фр.).
Двухлитровая бутыль (ит.).
Черные нашивки в виде языков пламени (ит.).
Коллекционное вино (фр.).
Погода сегодня мерзкая (ит.).
Премерзкая (ит.).
Бродячий пасьянс (фр).
Очаг сопротивления (фр.).
Приготовить (исп.).
Почки (фр.).
Единство (нем.).
Скверное ремесло (фр.).
Моторная лодка (ит.).
И ты (фр.).
Дочка (ит.).
Всего хорошего (фр.).
До свиданья (исп.).
Дерьмо (фр.).
Трактир (нем.).
За военные заслуги (ит.).
Сухое вино (ит.).
Свежие и румяные, как в день битвы (фр.).
Маршальский колледж (фр.).
На Пасху или на Троицу (фр.) — поговорка, соответствующая русской: «После дождичка в четверг».
Нет, я не расскажу тебе эту историю, дочка. Это только неясный шум у меня в сердце. В моем проклятом, никчемном сердце. Да, это поганое сердце не может за мной угнаться.
«А вдруг оно еще может?» — подумал он, проглотил две таблетки, запив их глотком джина, и поглядел на серую пелену льда.
«Сейчас крикну этому хромому парню, снимусь с места и поеду на ферму, или как там ее — охотничий домик, что ли. Охоте все равно конец».
ГЛАВА 42
Полковник выпрямился, дал два выстрела в пустое небо и замахал рукой лодочнику, подзывая его к себе.
Лодка шла медленно, всю дорогу приходилось раскалывать лед; лодочник собрал деревянные чучела, поймал подсадную утку, сунул ее в мешок и с помощью собаки, у которой на льду разъезжались лапы, подобрал убитых уток. Гнев лодочника явно прошел, и вид у него был довольный.
— Немного же вы настреляли, — сказал он полковнику.
— С вашей помощью.
Больше они ничего не сказали друг другу, и лодочник аккуратно разложил уток на носу грудками кверху, а полковник подал ему ружья и складной стул с ящиком для патронов.
Полковник влез в лодку, а лодочник проверил, не забыто ли что-нибудь в бочке, и снял с крючка нечто вроде передника с кармашками для патронов, который там висел. Потом он тоже сел в лодку, и они медленно, с трудом поплыли по замерзшей лагуне туда, где виднелась бурая вода канала. Полковник с силой отталкивался кормовым веслом, как и по дороге сюда. Но теперь, при ярком свете солнца, видя снежные вершины гор на севере и полоску осоки, обозначающую вход в канал, они работали дружно.
Вот они вошли в канал, с треском соскользнув с кромки льда; лодка двинулась легко, и, отдав весло лодочнику, полковник сел. С него лился пот.
Собака, дрожавшая у его ног, перелезла через борт лодки и поплыла к берегу.
Стряхивая воду со своей белой, свалявшейся шерсти, она скрылась в зарослях коричневой осоки и кустарника; по колыханию кустов полковник мог проследить ее путь домой. Колбасы она так и не получила.
Полковник чувствовал, что он весь потный, и, хотя теплая куртка защищала его от ветра, все же принял две таблетки из бутылочки и отхлебнул глоток джина из фляжки.
Фляжка была плоская, серебряная, в кожаном футляре. Под футляром, уже засаленным и потертым, было выгравировано: «Ричарду от Ренаты с любовью». Никто не видел этой надписи, кроме девушки, полковника и гравера, который ее делал. Надпись выгравировали не там, где купили фляжку. «Это было в самом начале, — думал полковник. — Кто бы теперь стал прятаться?» На завинченном колпачке было выгравировано: «Р. К. от Р.».
Полковник протянул фляжку лодочнику, тот посмотрел сначала на него, потом на фляжку и спросил:
— Что это?
— Английская граппа.
— Попробуем…
Он отхлебнул большой глоток, как все крестьяне, когда пьют из фляжки.
— Спасибо.
— А вы хорошо поохотились?
— Убил четырех уток. Собака подобрала еще трех подранков, подбитых другим.
— Зачем вы стреляли?
— Да я теперь и сам жалею, что стрелял. Со зла, наверно. «А я разве так не поступал?» — подумал полковник и не спросил, из-за чего тот злился.
— Жаль, что лет такой плохой.
— Бывает, — сказал полковник.
Полковник следил за тем, как в камышах и высокой траве движется собака. Вдруг она сделала стойку и замерла. Потом прыгнула. Прыгнула высоко и, распластавшись, нырнула вниз.
— Нашла подранка, — сказал он лодочнику.
— Бобби, — крикнул тот. — Апорт! Апорт! Осока заколыхалась, из нее появилась собака, неся в пасти дикого селезня. Серовато-белая шея и зеленая голова покачивались, как головка змеи. В этом движении была обреченность.
Лодочник поставил лодку носом к берегу.
— Я возьму, — сказал полковник. — Бобби! Он вынул селезня из пасти собаки, державшей его очень осторожно; птица была цела и приятна на ощупь. Сердце у нее билось, а в глазах стояло отчаяние и ужас перед неволей.
Полковник внимательно ее осмотрел, поглаживая ласково, как гладят лошадь.
— Ему только задели крыло, — сказал он. — Давайте его оставим живым манком либо выпустим весною на волю. Возьмите-ка его и посадите в мешок.
Лодочник бережно взял селезня и посадил его в холщовый мешок, который лежал на носу. Полковник услышал, как подсадная утка сразу же закрякала. «Может, она оправдывается, — подумал он. — Трудно понять утиный разговор через холстину мешка».
— Выпейте еще глоток, — сказал он лодочнику. — Сегодня чертовски холодно.
Лодочник взял фляжку и снова отхлебнул как следует.
— Спасибо, — сказал он. — Да, хороша ваша граппа.
Лодка шла медленно, всю дорогу приходилось раскалывать лед; лодочник собрал деревянные чучела, поймал подсадную утку, сунул ее в мешок и с помощью собаки, у которой на льду разъезжались лапы, подобрал убитых уток. Гнев лодочника явно прошел, и вид у него был довольный.
— Немного же вы настреляли, — сказал он полковнику.
— С вашей помощью.
Больше они ничего не сказали друг другу, и лодочник аккуратно разложил уток на носу грудками кверху, а полковник подал ему ружья и складной стул с ящиком для патронов.
Полковник влез в лодку, а лодочник проверил, не забыто ли что-нибудь в бочке, и снял с крючка нечто вроде передника с кармашками для патронов, который там висел. Потом он тоже сел в лодку, и они медленно, с трудом поплыли по замерзшей лагуне туда, где виднелась бурая вода канала. Полковник с силой отталкивался кормовым веслом, как и по дороге сюда. Но теперь, при ярком свете солнца, видя снежные вершины гор на севере и полоску осоки, обозначающую вход в канал, они работали дружно.
Вот они вошли в канал, с треском соскользнув с кромки льда; лодка двинулась легко, и, отдав весло лодочнику, полковник сел. С него лился пот.
Собака, дрожавшая у его ног, перелезла через борт лодки и поплыла к берегу.
Стряхивая воду со своей белой, свалявшейся шерсти, она скрылась в зарослях коричневой осоки и кустарника; по колыханию кустов полковник мог проследить ее путь домой. Колбасы она так и не получила.
Полковник чувствовал, что он весь потный, и, хотя теплая куртка защищала его от ветра, все же принял две таблетки из бутылочки и отхлебнул глоток джина из фляжки.
Фляжка была плоская, серебряная, в кожаном футляре. Под футляром, уже засаленным и потертым, было выгравировано: «Ричарду от Ренаты с любовью». Никто не видел этой надписи, кроме девушки, полковника и гравера, который ее делал. Надпись выгравировали не там, где купили фляжку. «Это было в самом начале, — думал полковник. — Кто бы теперь стал прятаться?» На завинченном колпачке было выгравировано: «Р. К. от Р.».
Полковник протянул фляжку лодочнику, тот посмотрел сначала на него, потом на фляжку и спросил:
— Что это?
— Английская граппа.
— Попробуем…
Он отхлебнул большой глоток, как все крестьяне, когда пьют из фляжки.
— Спасибо.
— А вы хорошо поохотились?
— Убил четырех уток. Собака подобрала еще трех подранков, подбитых другим.
— Зачем вы стреляли?
— Да я теперь и сам жалею, что стрелял. Со зла, наверно. «А я разве так не поступал?» — подумал полковник и не спросил, из-за чего тот злился.
— Жаль, что лет такой плохой.
— Бывает, — сказал полковник.
Полковник следил за тем, как в камышах и высокой траве движется собака. Вдруг она сделала стойку и замерла. Потом прыгнула. Прыгнула высоко и, распластавшись, нырнула вниз.
— Нашла подранка, — сказал он лодочнику.
— Бобби, — крикнул тот. — Апорт! Апорт! Осока заколыхалась, из нее появилась собака, неся в пасти дикого селезня. Серовато-белая шея и зеленая голова покачивались, как головка змеи. В этом движении была обреченность.
Лодочник поставил лодку носом к берегу.
— Я возьму, — сказал полковник. — Бобби! Он вынул селезня из пасти собаки, державшей его очень осторожно; птица была цела и приятна на ощупь. Сердце у нее билось, а в глазах стояло отчаяние и ужас перед неволей.
Полковник внимательно ее осмотрел, поглаживая ласково, как гладят лошадь.
— Ему только задели крыло, — сказал он. — Давайте его оставим живым манком либо выпустим весною на волю. Возьмите-ка его и посадите в мешок.
Лодочник бережно взял селезня и посадил его в холщовый мешок, который лежал на носу. Полковник услышал, как подсадная утка сразу же закрякала. «Может, она оправдывается, — подумал он. — Трудно понять утиный разговор через холстину мешка».
— Выпейте еще глоток, — сказал он лодочнику. — Сегодня чертовски холодно.
Лодочник взял фляжку и снова отхлебнул как следует.
— Спасибо, — сказал он. — Да, хороша ваша граппа.
ГЛАВА 43
На причале, перед длинным низким каменным зданием на самом берегу канала, были разложены убитые утки.
Они были разложены неровными кучками. «Тут всего несколько взводов, ни одной роты, а у меня едва ли наберется и отделение», — подумал полковник.
Старший егерь, в высоких сапогах, короткой куртке и сдвинутой на затылок старой фетровой шляпе, ждал их на берегу, и когда они подошли, скептически посмотрел на уток, лежавших в лодке.
— Возле нашей бочки вода совсем замерзла, — сказал полковник.
— Так я и думал, — сказал старший егерь. — Обидно. А ведь ваше место считается лучшим.
— Кто убил больше всех?
— Барон настрелял сорок две. Там течение, и воду затянуло не сразу. Вы, наверно, не слышали и выстрелов, потому что ветер дул в другую сторону.
— А где же остальные?
— Все разъехались, кроме барона, — он вас ждет. Ваш шофер спит в доме.
— Как и следовало ожидать, — сказал полковник.
— Разложи уток как положено, — сказал старший егерь лодочнику, который был и егерем тоже. — Мне надо записать их в охотничью книгу.
— В мешке у нас еще селезень, у него подбито крыло.
— Хорошо. Я за ним присмотрю.
— Я пойду повидаюсь с бароном. С вами я еще не прощаюсь.
— Вам надо хорошенько согреться, полковник, — сказал старший егерь. — Сегодня настоящий мороз. Полковник направился в дом.
— Мы еще увидимся, — сказал он лодочнику.
— Да, полковник, — ответил тот.
Барон Альварито стоял посреди комнаты, у камина. Он улыбнулся своей застенчивой улыбкой и сказал, как всегда, негромко:
— Обидно, что вам сегодня не удалось пострелять как следует.
— Нас совсем затянуло льдом. Но я все равно получил большое удовольствие.
— Вы очень замерзли?
— Не очень.
— Давайте чего-нибудь поедим.
— Спасибо. Я не голоден. А вы ели?
— Да. Остальные поехали по домам, и я отдал им свою машину. Вы довезете меня до Латизаны или куда-нибудь поблизости? Оттуда я уже доберусь.
— Конечно.
— Вот беда, что вода замерзла. Виды на охоту были прекрасные.
— За лагуной, наверно, тьма уток.
— Да. Но они там не останутся, раз у них вся пища подо льдом. Ночью двинутся на юг.
— Неужели все улетят?
— Все, кроме наших местных уток, которые тут вывелись. Те побудут здесь, пока вся вода не замерзнет.
— Обидно, что с охотой так получилось.
— Обидно, что вам пришлось столько ехать из-за нескольких уток.
— Я люблю всякую охоту, — сказал полковник. — И я люблю Венецию. Барон Альварито отвел глаза и протянул руки к огню.
— Да, — сказал он. — Все мы любим Венецию. А вы, может, больше всех.
Полковнику не хотелось вести светскую беседу на эту тему, и он только сказал:
— Вы-то знаете, как я ее люблю.
— Знаю, — ответил барон. Взгляд у него был рассеянный — Помолчав, он сказал: — Пора будить вашего шофера. — А он поел?
— Поел и поспал, а потом опять поел и опять поспал. И немножко почитал книжку с картинками, которую привез с собой.
— Комиксы, — сказал полковник.
— Надо бы мне научиться их читать, — сказал барон. Он улыбнулся застенчивой, затаенной улыбкой. — Вы бы не могли их мне достать в Триесте?
— Сколько хотите, — сказал полковник. — И похождения сверхчеловека, и уж совсем фантастические. Почитайте их вместо меня. Послушайте, Альварито, что с егерем, который был на моей лодке? Поначалу он просто видеть меня не мог.
— Это из-за вашего мундира. Военная форма союзников всегда на него так действует. Видите ли, его чересчур ретиво освобождали. — То есть как?
— Когда пришли марокканцы, они изнасиловали его жену и дочь.
— Мне, пожалуй, надо чего-нибудь выпить, — сказал полковник.
— Там, на столе, есть граппа.
Они были разложены неровными кучками. «Тут всего несколько взводов, ни одной роты, а у меня едва ли наберется и отделение», — подумал полковник.
Старший егерь, в высоких сапогах, короткой куртке и сдвинутой на затылок старой фетровой шляпе, ждал их на берегу, и когда они подошли, скептически посмотрел на уток, лежавших в лодке.
— Возле нашей бочки вода совсем замерзла, — сказал полковник.
— Так я и думал, — сказал старший егерь. — Обидно. А ведь ваше место считается лучшим.
— Кто убил больше всех?
— Барон настрелял сорок две. Там течение, и воду затянуло не сразу. Вы, наверно, не слышали и выстрелов, потому что ветер дул в другую сторону.
— А где же остальные?
— Все разъехались, кроме барона, — он вас ждет. Ваш шофер спит в доме.
— Как и следовало ожидать, — сказал полковник.
— Разложи уток как положено, — сказал старший егерь лодочнику, который был и егерем тоже. — Мне надо записать их в охотничью книгу.
— В мешке у нас еще селезень, у него подбито крыло.
— Хорошо. Я за ним присмотрю.
— Я пойду повидаюсь с бароном. С вами я еще не прощаюсь.
— Вам надо хорошенько согреться, полковник, — сказал старший егерь. — Сегодня настоящий мороз. Полковник направился в дом.
— Мы еще увидимся, — сказал он лодочнику.
— Да, полковник, — ответил тот.
Барон Альварито стоял посреди комнаты, у камина. Он улыбнулся своей застенчивой улыбкой и сказал, как всегда, негромко:
— Обидно, что вам сегодня не удалось пострелять как следует.
— Нас совсем затянуло льдом. Но я все равно получил большое удовольствие.
— Вы очень замерзли?
— Не очень.
— Давайте чего-нибудь поедим.
— Спасибо. Я не голоден. А вы ели?
— Да. Остальные поехали по домам, и я отдал им свою машину. Вы довезете меня до Латизаны или куда-нибудь поблизости? Оттуда я уже доберусь.
— Конечно.
— Вот беда, что вода замерзла. Виды на охоту были прекрасные.
— За лагуной, наверно, тьма уток.
— Да. Но они там не останутся, раз у них вся пища подо льдом. Ночью двинутся на юг.
— Неужели все улетят?
— Все, кроме наших местных уток, которые тут вывелись. Те побудут здесь, пока вся вода не замерзнет.
— Обидно, что с охотой так получилось.
— Обидно, что вам пришлось столько ехать из-за нескольких уток.
— Я люблю всякую охоту, — сказал полковник. — И я люблю Венецию. Барон Альварито отвел глаза и протянул руки к огню.
— Да, — сказал он. — Все мы любим Венецию. А вы, может, больше всех.
Полковнику не хотелось вести светскую беседу на эту тему, и он только сказал:
— Вы-то знаете, как я ее люблю.
— Знаю, — ответил барон. Взгляд у него был рассеянный — Помолчав, он сказал: — Пора будить вашего шофера. — А он поел?
— Поел и поспал, а потом опять поел и опять поспал. И немножко почитал книжку с картинками, которую привез с собой.
— Комиксы, — сказал полковник.
— Надо бы мне научиться их читать, — сказал барон. Он улыбнулся застенчивой, затаенной улыбкой. — Вы бы не могли их мне достать в Триесте?
— Сколько хотите, — сказал полковник. — И похождения сверхчеловека, и уж совсем фантастические. Почитайте их вместо меня. Послушайте, Альварито, что с егерем, который был на моей лодке? Поначалу он просто видеть меня не мог.
— Это из-за вашего мундира. Военная форма союзников всегда на него так действует. Видите ли, его чересчур ретиво освобождали. — То есть как?
— Когда пришли марокканцы, они изнасиловали его жену и дочь.
— Мне, пожалуй, надо чего-нибудь выпить, — сказал полковник.
— Там, на столе, есть граппа.
ГЛАВА 44
Они довезли барона до огромных ворот и аллеи, посыпанной гравием, — вилла, к счастью, стояла больше чем в шести милях от ближайшего военного объекта и не пострадала от бомбежки.
Полковник распрощался с Альварито, тот пригласил его приезжать на охоту хоть каждое воскресенье.
— Может, вы все-таки к нам зайдете?
— Нет, мне надо назад, в Триест. Передайте привет Ренате.
— Непременно. Это ее портрет лежит у вас на заднем сиденье?
— Да.
— Я скажу ей, что вы хорошо поохотились и что портрет в полной сохранности.
— И не забудьте передать ей привет.
— Не забуду.
— Ciao, Альварито, большое спасибо.
— Ciao, полковник. Если можно говорить ciao полковнику.
— А вы забудьте, что я полковник.
— Это очень трудно. До свиданья, полковник.
— В случае непредвиденных обстоятельств, попросите ее зайти в «Гритти» и взять портрет.
— Хорошо, полковник.
— Ну, кажется, все.
— Прощайте, полковник.
Полковник распрощался с Альварито, тот пригласил его приезжать на охоту хоть каждое воскресенье.
— Может, вы все-таки к нам зайдете?
— Нет, мне надо назад, в Триест. Передайте привет Ренате.
— Непременно. Это ее портрет лежит у вас на заднем сиденье?
— Да.
— Я скажу ей, что вы хорошо поохотились и что портрет в полной сохранности.
— И не забудьте передать ей привет.
— Не забуду.
— Ciao, Альварито, большое спасибо.
— Ciao, полковник. Если можно говорить ciao полковнику.
— А вы забудьте, что я полковник.
— Это очень трудно. До свиданья, полковник.
— В случае непредвиденных обстоятельств, попросите ее зайти в «Гритти» и взять портрет.
— Хорошо, полковник.
— Ну, кажется, все.
— Прощайте, полковник.
ГЛАВА 45
Они выехали на дорогу, и ранняя тьма стала сгущать вокруг.
— Сверните налево, — сказал полковник.
— Но ведь та дорога не на Триест, господин полковник, — сказал Джексон.
— Ну и шут с ней, с дорогой на Триест. Я приказал вам свернуть налево. Вы думаете, на свете только одна дорога на Триест?
— Нет, господин полковник. Я только хотел обратить внимание господина полковника…
— А вас, черт возьми, никто не просит обращать мое внимание на что бы то ни было! И пока я сам не заговорю, извольте молчать.
— Слушаюсь, господин полковник.
— Извините, Джексон. Я хотел сказать, что знаю, куда ехать, и мне хочется спокойно подумать.
— Так точно, господин полковник. Они ехали по старой дороге, которую он так хорошо помнил, и полковник думал: «Ну вот, я послал четыре обещанных утки в „Гритти“. Охота была не очень удачная, жене того парня не много достанется перьев. Да, от перьев ей проку не будет. Но утки крупные, жирные — просто объедение. Эх, забыл дать Бобби колбасы». И написать Ренате записку не было времени. «Но что бы я мог написать в записке, кроме того, что мы уже сказали друг другу?» Он сунул руку в карман и достал карандаш и блокнот. Включив лампочку для чтения карты, он раненой рукой написал заглавными печатными буквами короткий приказ.
— Спрячьте в карман, Джексон, и, если придется, действуйте соответственно. Если произойдет то, что здесь указано, выполняйте.
— Слушаюсь, господин полковник, — сказал Джексон и, взяв свободной рукой сложенный листок, сунул его в верхний левый карман мундира.
«Ну а теперь отдыхай, — сказал себе полковник. — У тебя осталась одна забота — о себе, а это уже роскошь. Армии Соединенных Штатов ты больше не нужен. Тебе это ясно дали понять. С девушкой своей ты простился, и она простилась с тобой. Тут дело обстоит совсем просто. Стрелял ты хорошо, и Альварито все понимает. Ну что ж. Так какого же черта ты волнуешься? Ты же не из тех хлюстов, которые беспокоятся, что с ними будет, когда уже все равно ничем не поможешь? Думаю, что ты не такой».
И тут его схватило — он этого ждал с тех пор, как они собрали чучела.
«Еще два раза — и конец, — думал он, — хотя мне обещали, что я выдержу четыре. Я всегда был везучий, как последний сукин сын». Тут его опять схватило, и очень сильно.
— Джексон, — сказал он, — знаете, что однажды сказал генерал Томас Джексон? В тот раз, когда его настигла безвременная кончина? Я даже выучил это наизусть. За достоверность, конечно, не ручаюсь. Но так, во всяком случае, передают. «А. П. Хиллу приготовиться к атаке», — сказал он. Потом начал бредить. А потом сказал: «Нет, нет, давайте переправимся и отдохнем там, за рекой, в тени деревьев».
— Очень интересно, господин полковник, — сказал Джексон. — Верно, это был Джексон Каменная Стена, господин полковник?
Полковник хотел ответить, но осекся, потому что его схватило в третий раз и стиснуло так, что он понял: вот и конец.
— Джексон, — сказал полковник, — поставьте машину на обочину и погасите фары. Вы знаете, как ехать отсюда в Триест?
— Да, господин полковник. У меня есть карта.
— Хорошо. Я сейчас перейду на заднее сиденье этой дерьмовой сверхроскошной машины.
Это были последние слова, которые полковник произнес в своей жизни. Но до заднего сиденья он добрался и даже закрыл за собой дверь. Он закрыл ее тщательно и плотно.
Через некоторое время Джексон повел машину с зажженными фарами по дороге, вдоль канавы, обсаженной ветлами, и стал искать, где бы ему повернуть. Наконец он осторожно развернулся. На правой стороне дороги, став лицом к югу — к развилку, от которого шло знакомое шоссе на Триест, — Джексон зажег свет в кабине, вынул листок с приказом и прочел:
В СЛУЧАЕ МОЕЙ СМЕРТИ УПАКОВАННУЮ КАРТИНУ И ДВА ОХОТНИЧЬИХ РУЖЬЯ ИЗ ЭТОЙ МАШИНЫ ВЕРНУТЬ В ГОСТИНИЦУ «ГРИТТИ», ВЕНЕЦИЯ, ГДЕ ИХ ПОЛУЧИТ ЗАКОННЫЙ ВЛАДЕЛЕЦ.
Подпись: Ричард Кантуэлл, полковник пехотных войск США.
«Не беспокойся, вернут законным порядком», — подумал Джексон и включил первую скорость.
— Сверните налево, — сказал полковник.
— Но ведь та дорога не на Триест, господин полковник, — сказал Джексон.
— Ну и шут с ней, с дорогой на Триест. Я приказал вам свернуть налево. Вы думаете, на свете только одна дорога на Триест?
— Нет, господин полковник. Я только хотел обратить внимание господина полковника…
— А вас, черт возьми, никто не просит обращать мое внимание на что бы то ни было! И пока я сам не заговорю, извольте молчать.
— Слушаюсь, господин полковник.
— Извините, Джексон. Я хотел сказать, что знаю, куда ехать, и мне хочется спокойно подумать.
— Так точно, господин полковник. Они ехали по старой дороге, которую он так хорошо помнил, и полковник думал: «Ну вот, я послал четыре обещанных утки в „Гритти“. Охота была не очень удачная, жене того парня не много достанется перьев. Да, от перьев ей проку не будет. Но утки крупные, жирные — просто объедение. Эх, забыл дать Бобби колбасы». И написать Ренате записку не было времени. «Но что бы я мог написать в записке, кроме того, что мы уже сказали друг другу?» Он сунул руку в карман и достал карандаш и блокнот. Включив лампочку для чтения карты, он раненой рукой написал заглавными печатными буквами короткий приказ.
— Спрячьте в карман, Джексон, и, если придется, действуйте соответственно. Если произойдет то, что здесь указано, выполняйте.
— Слушаюсь, господин полковник, — сказал Джексон и, взяв свободной рукой сложенный листок, сунул его в верхний левый карман мундира.
«Ну а теперь отдыхай, — сказал себе полковник. — У тебя осталась одна забота — о себе, а это уже роскошь. Армии Соединенных Штатов ты больше не нужен. Тебе это ясно дали понять. С девушкой своей ты простился, и она простилась с тобой. Тут дело обстоит совсем просто. Стрелял ты хорошо, и Альварито все понимает. Ну что ж. Так какого же черта ты волнуешься? Ты же не из тех хлюстов, которые беспокоятся, что с ними будет, когда уже все равно ничем не поможешь? Думаю, что ты не такой».
И тут его схватило — он этого ждал с тех пор, как они собрали чучела.
«Еще два раза — и конец, — думал он, — хотя мне обещали, что я выдержу четыре. Я всегда был везучий, как последний сукин сын». Тут его опять схватило, и очень сильно.
— Джексон, — сказал он, — знаете, что однажды сказал генерал Томас Джексон? В тот раз, когда его настигла безвременная кончина? Я даже выучил это наизусть. За достоверность, конечно, не ручаюсь. Но так, во всяком случае, передают. «А. П. Хиллу приготовиться к атаке», — сказал он. Потом начал бредить. А потом сказал: «Нет, нет, давайте переправимся и отдохнем там, за рекой, в тени деревьев».
— Очень интересно, господин полковник, — сказал Джексон. — Верно, это был Джексон Каменная Стена, господин полковник?
Полковник хотел ответить, но осекся, потому что его схватило в третий раз и стиснуло так, что он понял: вот и конец.
— Джексон, — сказал полковник, — поставьте машину на обочину и погасите фары. Вы знаете, как ехать отсюда в Триест?
— Да, господин полковник. У меня есть карта.
— Хорошо. Я сейчас перейду на заднее сиденье этой дерьмовой сверхроскошной машины.
Это были последние слова, которые полковник произнес в своей жизни. Но до заднего сиденья он добрался и даже закрыл за собой дверь. Он закрыл ее тщательно и плотно.
Через некоторое время Джексон повел машину с зажженными фарами по дороге, вдоль канавы, обсаженной ветлами, и стал искать, где бы ему повернуть. Наконец он осторожно развернулся. На правой стороне дороги, став лицом к югу — к развилку, от которого шло знакомое шоссе на Триест, — Джексон зажег свет в кабине, вынул листок с приказом и прочел:
В СЛУЧАЕ МОЕЙ СМЕРТИ УПАКОВАННУЮ КАРТИНУ И ДВА ОХОТНИЧЬИХ РУЖЬЯ ИЗ ЭТОЙ МАШИНЫ ВЕРНУТЬ В ГОСТИНИЦУ «ГРИТТИ», ВЕНЕЦИЯ, ГДЕ ИХ ПОЛУЧИТ ЗАКОННЫЙ ВЛАДЕЛЕЦ.
Подпись: Ричард Кантуэлл, полковник пехотных войск США.
«Не беспокойся, вернут законным порядком», — подумал Джексон и включил первую скорость.
ПРИМЕЧАНИЯ
1
Дети (ит.).
2
Серебряная медаль за военную доблесть (ит.).
3
Кладбище (ит.).
4
Да здравствует Франция и жареная картошка. Свобода, Продажность и Глупость! (фр.).
5
Ясность (фр.).
6
Пароходик (ит.).
7
Крупные дельцы (ит.).
8
Здесь: воротила (ит.).
9
Привет (ит.).
10
Пристань (ит.).
11
С удовольствием (ит.).
12
Благовест (ит.).
13
Умереть — это еще не все! (ит.).
14
Да здравствует д'Аннунцио! (ит.).
15
«Ноктюрн» (ит.).
16
Гроссмейстер (ит.).
17
Название аперитива.
18
Орден (ит.).
19
Военный, аристократический и духовный Орден рыцарей Брусаделли (исп.).
20
Я тоже (ит.).
21
Сухого, очень сухого, большую рюмку (ит.).
22
Кабачок (фр.).
23
Квестура — полиция.
24
Бочка (ит.).
25
Марка самолета.
26
Колбасная (фр.).
27
По-охотничьи (фр.).
28
Солдатской жизни (фр.).
29
Дорогой (ит.).
30
Еще два мартини! (ит.)
31
«Приди, сладостная смерть» (нем.) — название духовной песни Баха.
32
Старый хрен (фр.).
33
Моя самая дорогая и любимая (фр.).
34
Ах, дочка! (исп.).
35
Рожа (фр.).
36
Фасад (фр.).
37
Где же вы, снега минувших дней? Где же вы, снега былого? Все это в писсуаре (фр.).
38
Грязное ремесло (фр.).
39
С кровью (ит.).
40
Сырой (ит.).
41
Синий (фр.).
42
Двухлитровая бутыль (ит.).
43
Черные нашивки в виде языков пламени (ит.).
44
Коллекционное вино (фр.).
45
Погода сегодня мерзкая (ит.).
46
Премерзкая (ит.).
47
Бродячий пасьянс (фр).
48
Очаг сопротивления (фр.).
49
Приготовить (исп.).
50
Почки (фр.).
51
Единство (нем.).
52
Скверное ремесло (фр.).
53
Моторная лодка (ит.).
54
И ты (фр.).
55
Дочка (ит.).
56
Всего хорошего (фр.).
57
До свиданья (исп.).
58
Дерьмо (фр.).
59
Трактир (нем.).
60
За военные заслуги (ит.).
61
Сухое вино (ит.).
62
Свежие и румяные, как в день битвы (фр.).
63
Маршальский колледж (фр.).
64
На Пасху или на Троицу (фр.) — поговорка, соответствующая русской: «После дождичка в четверг».