Страница:
– Ей разорвали платье, – ответила блондинка и показала на Вияса: – Это вот этот ей удружил.
Прилизанный скривился.
– Платье, – буркнул он презрительно. – У тебя будет сто платьев! Перестань реветь, дура. Ну что случилось? – пробовал Вияс успокоить рыжую. – Ничего не случилось, дурочка. Ничего такого. – Он был пьян. – Не умею с ними разговаривать.
– Где Анна? – спросил Хенрик.
– Не знаю.
«Пошла в номер Смулки, – догадался Хенрик. – Он мой союзник. Не буду об этом думать, есть дела посерьезнее. Надо перетянуть на свою сторону Чесека и Рудловского, нас будет четверо».
– Почему она это сделала? – Рудловский наклонился над дремавшей Янкой, пустил ей в лицо струю табачного дыма.
Янка открыла глаза, но Рудловского не заметила, обвела сонным взглядом Хенрика, улыбнулась и прошептала:
– Ты? Забавное недоразумение.
Хенрик ответил Янке улыбкой. «Кажется, она посылала мне воздушный поцелуй», – припомнил он, проходя мимо. Он слышал, как она сказала:
– Честное слово, я спать не собиралась, но вы столько говорили!
– Ну что вы, я усыпил вас при помощи гипноза, – отвечал Рудловский.
– Попробуйте еще раз.
– Это уже совсем другое дело, теперь может не получиться. Хенрик обратился к Чесеку:
– Где Анна?
– Я видел ее в зале.
«Пошла к Смулке», – решил Хенрик.
– Шаффер, шампанского, – приказал Мелецкий. Пани Барбара поднялась из-за пианино.
– Посмотрите на него, – сказала она, показывая на Чесека, – хорошенько всмотритесь в него и низко ему поклонитесь.
Чесек рассмеялся, на его лице появилась дыра, зубы он потерял в лагере, но, видимо, у него были другие качества.
– Шапки долой, панове, – сказал Хенрик.
– Как я выгляжу? – спросила пани Барбара.
– Великолепно.
– Я всегда верила в народ! – крикнула она. – Черт бы вас побрал с вашими интеллигентскими комплексами. – Она обняла Хенрика и стала что-то шептать ему на ухо, быстро и бессвязно, что-то о Чесеке.
– С этого дня я сторонница народа, простота чувств, безошибочность реакции. Чесек! – крикнула она. – Allons!
Подошел Шаффер с бокалами шампанского на подносе.
– Предатель, – успел шепнуть Хенрик. Пани Барбара взяла бокал и тяжело села.
– Сначала выпьем, – сказала она уставшим голосом. Было похоже, что с ней вот-вот начнется истерика. – Хенрик, ты с нами, – потребовала она.
– Простите, но я должен разыскать Анну, – ответил он. Хенрик нашел Анну на лестнице, она дремала, прислонившись головой к балюстраде. Лицо ее было искажено гримасой боли, должно быть, ей снились кошмары. «Так будет всегда, – подумал он, – такими будут наши сны». Анна застонала, ее обидели, наверно, у нее отнимали что-то дорогое, а может быть, она видела чью-то смерть или как били ее мужа, она скулила жалостно, как собачонка. Хенрик погладил ее по коротко остриженным волосам.
– Пани Анна, – выдавил он.
Она открыла глаза. Протерла их рукой и вздохнула.
– Что вы здесь делаете? – спросил Хенрик.
– Жду вас.
– Меня? – спросил он недоверчиво.
– Я хотела вам сказать, что Смулка не пришел.
– Вы с ним не виделись?
– Нет. Шеф сообщил, что Смулка лег спать, и орал, что разобьет голову каждому, кто попытается его разбудить.
– Он забыл о вас, я вам сочувствую.
– Меня лично это не очень задело, – сказала Анна с улыбкой. «Как она это умеет! – подумал он. – Где она научилась этой игре взглядов, улыбок, небрежно брошенных слов, слов, которые нельзя забыть, которые берут в плен и покоряют. Она обворожительна. Мне хочется целовать ей руки, которыми она обхватила свои колени, я сажусь возле нее и заглядываю ей в глаза, ее глаза почти синие в мерцающем свете свечи, они ласковые и слегка улыбающиеся». Хенрик наклонил голову.
– Что вам снилось? – спросил он.
– Не помню.
– Вы плакали.
– Правда? – удивилась она. Снизу донесся голос Шаффера:
– Шампанское, герр профессор!
Немец стоял в темном зале; на подносе, который он держал, сверкали хрустальные бокалы.
– Хотите выпить? – спросил Хенрик.
– Да! – Она сказала это с неожиданной экзальтацией. Хенрик сбежал по лестнице и, не глядя на Шаффера, взял с подноса два бокала.
– Я не предатель, – сказал немец, шатаясь.
Хенрик не ответил и стал осторожно подниматься по лестнице, боясь разлить шампанское. Он слышал за собой неуверенные шаги немца. Хенрик подал бокал Анне. Они чокнулись, понимающе улыбаясь.
– Я не предатель.
Возле них, на две ступени ниже, без подноса, с бокалом в дрожащей руке стоял Шаффер. Вина в бокале осталось уже немного.
– Вы удостоите меня большой чести, профессор, и вы, пани, если соизволите со мной выпить, – сказал Шаффер.
– Что случилось? – спросила Анна по-польски.
– Он проболтался шефу, что я пошел на почту.
– Это очень важно?
– Очень. И он это понимает.
– Позвольте объяснить, – сказал Шаффер. – Пан бургомистр сам заметил, что вас нет. Сначала он спросил пани, не так ли, где пан Коних, я это хорошо понял, а вы ответили, что не знаете.
– Благодарю вас, Анна, – вставил Хенрик.
– Потом он спросил меня. Я тоже ответил, что не знаю, но потом пан бургомистр напомнил, что он здесь бургомистр, и отдал мне приказ, он подчеркнул, что это именно приказ, и велел проводить его на почту. Вы же знаете, пан профессор, что такое для немца приказ.
– Пан Шаффер, – перебил Хенрик, – я сейчас вам скажу, что я думаю об этом культе приказа. Я думаю, что его так разрекламировали только потому, что он выгоден. Обычно выполняются те приказы, которые нравятся. Вы создали миф о себе как о тупых службистах для обмана окружающих.
– У вас очень оригинальный взгляд, Herr Professor.
– Гораздо менее, чем вы думаете. Вот у вас, пан Шаффер, хронический катар желудка и что-то там еще, хотя был приказ, что каждый немец должен быть здоровым и охотно погибать за родину. Мне хотелось бы поговорить с доктором, который вас обследовал.
– Его здесь нет, но не подумайте, что я жалею, что не погиб за родину.
– Я не виню за это ни вас, ни вашего доктора. Я даже вас за это уважал, пан Шаффер. Но сейчас, когда вы притворяетесь жертвой дисциплины, вы перестали мне нравиться.
– Позвольте выпить этот бокал за здоровье дамы?
– Пейте, Шаффер. Вы ничем не загладите своей вины, потому что отплатили мне черной неблагодарностью. Это я нашел вас и вернул к жизни. Я чувствовал себя почти вашим отцом.
– Хочу заметить, герр профессор, хоть это может показаться и нахальным, что я существовал до того, как вы сюда пришли. У меня сорок лет в Грауштадте дело, мужской и дамский салоны.
Хенрик молчал. Вступать в дискуссию? Рассказывать, что они творили у нас? Безнадежно. Он никогда этого не поймет. Останемся на уровне намеков и метафор.
– В нашем сознании, – сказал наконец Хенрик, – вы не существовали. Вас придумал я. Был пустой городок и вой ветра. Потом появилось бездыханное тело. Присутствующая здесь пани советовала прошить его пулями. Но я вдохнул в него жизнь. В то время как вы своей болтовней едва не лишили меня жизни.
– О чем идет речь?
– Бургомистр хотел меня застрелить.
– Я ничего не понимаю, – сказала Анна. Шаффер поклонился.
– Вы меня создали, профессор, а теперь боитесь, как бы я не сорвал яблоко с древа познания. Мне все равно, я могу и не знать.
Но я видел здесь одну вещь, которая может вам пригодиться. Не хотите ли пойти со мной?
«Теперь предаст его», – догадался Хенрик. Он пошел за Шаффером в подвал. Прошли кухню, в которой догорали свечки, и оказались в темном помещении склада. Шаффер чиркнул спичкой и пробормотал:
– Слава богу, кажется, никто не взял. Вот! – вдруг воскликнул он.
Спичка погасла.
– Что там? – спросил Хенрик.
– Оружие. Легкий пулемет.
– Посвети.
Шаффер чиркнул спичкой. Хенрик опустился на колени. «Господи, – подумал он, рассматривая оружие, – только бы не попало в руки Мелецкому!» Спичка погасла.
– Вы стояли на коленях, как перед божеством, – услышал он голос Анны.
Хенрик поднялся. Шаффер снова зажег спичку.
– Погаси, – сказал Хенрик, хватая старика за руку.
Они оказались в полной темноте. Хенрик не отпускал руку парикмахера.
– Об этом оружии не должен знать никто, вы поняли?
– Конечно. Оно вам пригодится?
– Может быть. Выйдем отсюда впотьмах. Держите язык за зубами, пан Шаффер.
– Конечно.
– Даже если прикажет бургомистр?
– Создатель немного больше, чем бургомистр, – ответил парикмахер.
– Наконец мы понимаем друг друга.
Когда они вошли в вестибюль, Хенрик распорядился:
– Теперь, пан Шаффер, идите в зал. Если будут спрашивать о нас, вы ничего не знаете.
Когда Шаффер ушел, Хенрик сказал Анне:
– Нужно посмотреть, что делает Смулка. Возьмите, пожалуйста, фонарь.
Некоторое время они блуждали по коридорам, среди теней и бликов, прыгающих по стенам, вытягивающихся по полу, когда наконец за каким-то очередным поворотом нашли дверь номера, который выбрал себе Смулка. Анна остановилась.
– Что такое? – спросил Хенрик.
– Когда он меня увидит, к нему снова вернется амурное настроение.
– Я войду один.
Он протянул руку за фонарем, но передумал:
– Вам будет в темноте неприятно.
– Не знаю…
– Я посвечу себе спичкой.
Хенрик нажал ручку и вошел в номер. Спички были не нужны, свет луны обливал стены. Темно-голубой Смулка лежал в одежде на кровати, волосы блестели, словно седые, серебряная рука была вытянута вдоль тела, обутые ноги просунуты между прутьями спинки.
– Збышек, – позвал Хенрик.
В комнате было тихо и сонно. Смулка лежал спокойный, с оловянным от лунного света лицом. Хенрик вышел. Скрипнула дверь, и Анна вздрогнула.
– Спит, – сказал Хенрик. Они вернулись в ресторан.
12
13
Прилизанный скривился.
– Платье, – буркнул он презрительно. – У тебя будет сто платьев! Перестань реветь, дура. Ну что случилось? – пробовал Вияс успокоить рыжую. – Ничего не случилось, дурочка. Ничего такого. – Он был пьян. – Не умею с ними разговаривать.
– Где Анна? – спросил Хенрик.
– Не знаю.
«Пошла в номер Смулки, – догадался Хенрик. – Он мой союзник. Не буду об этом думать, есть дела посерьезнее. Надо перетянуть на свою сторону Чесека и Рудловского, нас будет четверо».
– Почему она это сделала? – Рудловский наклонился над дремавшей Янкой, пустил ей в лицо струю табачного дыма.
Янка открыла глаза, но Рудловского не заметила, обвела сонным взглядом Хенрика, улыбнулась и прошептала:
– Ты? Забавное недоразумение.
Хенрик ответил Янке улыбкой. «Кажется, она посылала мне воздушный поцелуй», – припомнил он, проходя мимо. Он слышал, как она сказала:
– Честное слово, я спать не собиралась, но вы столько говорили!
– Ну что вы, я усыпил вас при помощи гипноза, – отвечал Рудловский.
– Попробуйте еще раз.
– Это уже совсем другое дело, теперь может не получиться. Хенрик обратился к Чесеку:
– Где Анна?
– Я видел ее в зале.
«Пошла к Смулке», – решил Хенрик.
– Шаффер, шампанского, – приказал Мелецкий. Пани Барбара поднялась из-за пианино.
– Посмотрите на него, – сказала она, показывая на Чесека, – хорошенько всмотритесь в него и низко ему поклонитесь.
Чесек рассмеялся, на его лице появилась дыра, зубы он потерял в лагере, но, видимо, у него были другие качества.
– Шапки долой, панове, – сказал Хенрик.
– Как я выгляжу? – спросила пани Барбара.
– Великолепно.
– Я всегда верила в народ! – крикнула она. – Черт бы вас побрал с вашими интеллигентскими комплексами. – Она обняла Хенрика и стала что-то шептать ему на ухо, быстро и бессвязно, что-то о Чесеке.
– С этого дня я сторонница народа, простота чувств, безошибочность реакции. Чесек! – крикнула она. – Allons!
Подошел Шаффер с бокалами шампанского на подносе.
– Предатель, – успел шепнуть Хенрик. Пани Барбара взяла бокал и тяжело села.
– Сначала выпьем, – сказала она уставшим голосом. Было похоже, что с ней вот-вот начнется истерика. – Хенрик, ты с нами, – потребовала она.
– Простите, но я должен разыскать Анну, – ответил он. Хенрик нашел Анну на лестнице, она дремала, прислонившись головой к балюстраде. Лицо ее было искажено гримасой боли, должно быть, ей снились кошмары. «Так будет всегда, – подумал он, – такими будут наши сны». Анна застонала, ее обидели, наверно, у нее отнимали что-то дорогое, а может быть, она видела чью-то смерть или как били ее мужа, она скулила жалостно, как собачонка. Хенрик погладил ее по коротко остриженным волосам.
– Пани Анна, – выдавил он.
Она открыла глаза. Протерла их рукой и вздохнула.
– Что вы здесь делаете? – спросил Хенрик.
– Жду вас.
– Меня? – спросил он недоверчиво.
– Я хотела вам сказать, что Смулка не пришел.
– Вы с ним не виделись?
– Нет. Шеф сообщил, что Смулка лег спать, и орал, что разобьет голову каждому, кто попытается его разбудить.
– Он забыл о вас, я вам сочувствую.
– Меня лично это не очень задело, – сказала Анна с улыбкой. «Как она это умеет! – подумал он. – Где она научилась этой игре взглядов, улыбок, небрежно брошенных слов, слов, которые нельзя забыть, которые берут в плен и покоряют. Она обворожительна. Мне хочется целовать ей руки, которыми она обхватила свои колени, я сажусь возле нее и заглядываю ей в глаза, ее глаза почти синие в мерцающем свете свечи, они ласковые и слегка улыбающиеся». Хенрик наклонил голову.
– Что вам снилось? – спросил он.
– Не помню.
– Вы плакали.
– Правда? – удивилась она. Снизу донесся голос Шаффера:
– Шампанское, герр профессор!
Немец стоял в темном зале; на подносе, который он держал, сверкали хрустальные бокалы.
– Хотите выпить? – спросил Хенрик.
– Да! – Она сказала это с неожиданной экзальтацией. Хенрик сбежал по лестнице и, не глядя на Шаффера, взял с подноса два бокала.
– Я не предатель, – сказал немец, шатаясь.
Хенрик не ответил и стал осторожно подниматься по лестнице, боясь разлить шампанское. Он слышал за собой неуверенные шаги немца. Хенрик подал бокал Анне. Они чокнулись, понимающе улыбаясь.
– Я не предатель.
Возле них, на две ступени ниже, без подноса, с бокалом в дрожащей руке стоял Шаффер. Вина в бокале осталось уже немного.
– Вы удостоите меня большой чести, профессор, и вы, пани, если соизволите со мной выпить, – сказал Шаффер.
– Что случилось? – спросила Анна по-польски.
– Он проболтался шефу, что я пошел на почту.
– Это очень важно?
– Очень. И он это понимает.
– Позвольте объяснить, – сказал Шаффер. – Пан бургомистр сам заметил, что вас нет. Сначала он спросил пани, не так ли, где пан Коних, я это хорошо понял, а вы ответили, что не знаете.
– Благодарю вас, Анна, – вставил Хенрик.
– Потом он спросил меня. Я тоже ответил, что не знаю, но потом пан бургомистр напомнил, что он здесь бургомистр, и отдал мне приказ, он подчеркнул, что это именно приказ, и велел проводить его на почту. Вы же знаете, пан профессор, что такое для немца приказ.
– Пан Шаффер, – перебил Хенрик, – я сейчас вам скажу, что я думаю об этом культе приказа. Я думаю, что его так разрекламировали только потому, что он выгоден. Обычно выполняются те приказы, которые нравятся. Вы создали миф о себе как о тупых службистах для обмана окружающих.
– У вас очень оригинальный взгляд, Herr Professor.
– Гораздо менее, чем вы думаете. Вот у вас, пан Шаффер, хронический катар желудка и что-то там еще, хотя был приказ, что каждый немец должен быть здоровым и охотно погибать за родину. Мне хотелось бы поговорить с доктором, который вас обследовал.
– Его здесь нет, но не подумайте, что я жалею, что не погиб за родину.
– Я не виню за это ни вас, ни вашего доктора. Я даже вас за это уважал, пан Шаффер. Но сейчас, когда вы притворяетесь жертвой дисциплины, вы перестали мне нравиться.
– Позвольте выпить этот бокал за здоровье дамы?
– Пейте, Шаффер. Вы ничем не загладите своей вины, потому что отплатили мне черной неблагодарностью. Это я нашел вас и вернул к жизни. Я чувствовал себя почти вашим отцом.
– Хочу заметить, герр профессор, хоть это может показаться и нахальным, что я существовал до того, как вы сюда пришли. У меня сорок лет в Грауштадте дело, мужской и дамский салоны.
Хенрик молчал. Вступать в дискуссию? Рассказывать, что они творили у нас? Безнадежно. Он никогда этого не поймет. Останемся на уровне намеков и метафор.
– В нашем сознании, – сказал наконец Хенрик, – вы не существовали. Вас придумал я. Был пустой городок и вой ветра. Потом появилось бездыханное тело. Присутствующая здесь пани советовала прошить его пулями. Но я вдохнул в него жизнь. В то время как вы своей болтовней едва не лишили меня жизни.
– О чем идет речь?
– Бургомистр хотел меня застрелить.
– Я ничего не понимаю, – сказала Анна. Шаффер поклонился.
– Вы меня создали, профессор, а теперь боитесь, как бы я не сорвал яблоко с древа познания. Мне все равно, я могу и не знать.
Но я видел здесь одну вещь, которая может вам пригодиться. Не хотите ли пойти со мной?
«Теперь предаст его», – догадался Хенрик. Он пошел за Шаффером в подвал. Прошли кухню, в которой догорали свечки, и оказались в темном помещении склада. Шаффер чиркнул спичкой и пробормотал:
– Слава богу, кажется, никто не взял. Вот! – вдруг воскликнул он.
Спичка погасла.
– Что там? – спросил Хенрик.
– Оружие. Легкий пулемет.
– Посвети.
Шаффер чиркнул спичкой. Хенрик опустился на колени. «Господи, – подумал он, рассматривая оружие, – только бы не попало в руки Мелецкому!» Спичка погасла.
– Вы стояли на коленях, как перед божеством, – услышал он голос Анны.
Хенрик поднялся. Шаффер снова зажег спичку.
– Погаси, – сказал Хенрик, хватая старика за руку.
Они оказались в полной темноте. Хенрик не отпускал руку парикмахера.
– Об этом оружии не должен знать никто, вы поняли?
– Конечно. Оно вам пригодится?
– Может быть. Выйдем отсюда впотьмах. Держите язык за зубами, пан Шаффер.
– Конечно.
– Даже если прикажет бургомистр?
– Создатель немного больше, чем бургомистр, – ответил парикмахер.
– Наконец мы понимаем друг друга.
Когда они вошли в вестибюль, Хенрик распорядился:
– Теперь, пан Шаффер, идите в зал. Если будут спрашивать о нас, вы ничего не знаете.
Когда Шаффер ушел, Хенрик сказал Анне:
– Нужно посмотреть, что делает Смулка. Возьмите, пожалуйста, фонарь.
Некоторое время они блуждали по коридорам, среди теней и бликов, прыгающих по стенам, вытягивающихся по полу, когда наконец за каким-то очередным поворотом нашли дверь номера, который выбрал себе Смулка. Анна остановилась.
– Что такое? – спросил Хенрик.
– Когда он меня увидит, к нему снова вернется амурное настроение.
– Я войду один.
Он протянул руку за фонарем, но передумал:
– Вам будет в темноте неприятно.
– Не знаю…
– Я посвечу себе спичкой.
Хенрик нажал ручку и вошел в номер. Спички были не нужны, свет луны обливал стены. Темно-голубой Смулка лежал в одежде на кровати, волосы блестели, словно седые, серебряная рука была вытянута вдоль тела, обутые ноги просунуты между прутьями спинки.
– Збышек, – позвал Хенрик.
В комнате было тихо и сонно. Смулка лежал спокойный, с оловянным от лунного света лицом. Хенрик вышел. Скрипнула дверь, и Анна вздрогнула.
– Спит, – сказал Хенрик. Они вернулись в ресторан.
12
– Я ждал вас с шампанским, – сказал шеф. В зале кроме шефа остались только блондинка, рыжая Зоська и Вияс, волосы которого, смоченные вином, были снова гладко прилизаны. Шеф подал Шафферу новую бутылку, чтобы тот открыл ее. Парикмахер исполнил приказание, проявив при этом большую ловкость.
– Такую стрельбу я люблю, – сказал он.
– Вы мирный человек, – похвалил его Хенрик.
– Это правда, – ответил немец, – я жалею, что не женился на польке.
– Выпьем, – предложил шеф, поднимая бокал. Анна попробовала незаметно выйти из зала.
– Куда вы? – крикнул ей вслед шеф.
– К себе.
– Постойте.
Анна остановилась в дверях. Он подошел к ней и что-то сказал. «О том, что надо полить цветы», – вспомнил Хенрик. Анна кивнула головой, и они вместе вернулись к столу. Мелецкий снова поднял бокал.
– Хотите выпить?
– У меня болит голова.
Анна с трудом сдерживала кашель.
– За ваше здоровье, – сказал шеф. И обратился к Хенрику: – За наше будущее.
Пили молча. Только блондинка пробормотала с восторгом:
– Юзек – это голова, – и окинула всех победным взглядом.
– Вы никогда не думали о будущем, пан Коних? – спросил Мелецкий. На вид он был совершенно трезв. Выговаривал слова твердо и без усилий.
«Он всегда собран, – подумал Хенрик. – Если бы не эти налитые кровью глаза, кажущиеся немного подслеповатыми, никто не мог бы догадаться, сколько влил в себя сегодня этот человек. Боюсь его, он чудовище».
– Я за вас подумал, – сказал шеф.
– Спасибо, – пробормотал Хенрик.
– Не за что, мы здесь как экипаж самолета, как потерпевшие крушение на шлюпке и должны относиться друг к другу по-товарищески. Этого требует солидарность. Как было бы хорошо, если бы мы не забыли друг друга и потом, после выполнения нашей миссии.
Хенрик молчал. «Солидарность для своей пользы. А может быть, это намек? Может быть, он знает, что я уже знаю? Хотя Смулка продать не должен».
– У вас есть друзья, Коних? – раздался неожиданный вопрос.
– Нет. А у вас?
Шеф и бровью не повел. «Боюсь его», – подумал Хенрик.
– Мне друзья не нужны, – сказал Мелецкий. – Мне нужны люди, которые бы выполняли мои приказы. Мне даже не нужны очень способные: талантливые и мыслящие всегда идут своим путем. Мне нужны послушные. В этом заключается тайна умелого руководства.
– Вы хотите править? – спросил Хенрик шефа.
– Я с ума не сошел. Но, разумеется, внизу я тоже не останусь. У меня есть кое-что, что могло бы заинтересовать власти. Вам известны мои планы?
– Нет.
Некоторое время шеф смотрел в рюмку. «Знает ли он, что мне они уже известны?»
– Я разработал проект реорганизации медицинского обслуживания в Польше, – услышал Хенрик.
«Ах, значит, вот о каких планах идет речь! Смулка не проговорился». Хенрик почувствовал на своем плече руку Анны. Он никак не мог собраться с мыслями. Планы шефа. Нежность ее прикосновения. «Чувствую каждый палец. Сейчас прижму ее ладонь к губам».
– Уверен, что это сенсационный план, – сказал Хенрик.
– Если хочешь решить какой-нибудь вопрос, надо начинать с анализа основной трудности. Потом легче найти ключ ко всей проблеме. Я думал о ней всю оккупацию. Я думал о том, что если доберусь до сути проблемы, то смогу в этой области что-то сделать. У меня нет диплома, пан Коних, но как организатор я равен десяти с дипломами, только должен доказать это на чем-нибудь конкретном. При бесплатном медицинском обслуживании проблема сводится к тому, чтобы врач был заинтересован принять как можно больше пациентов и одновременно с этим как можно внимательнее их обследовать.
– Понимаю: речь идет о преодолении естественного противоречия.
– Количество сталкивается с качеством. Если стимулируют количество, страдает качество. И наоборот.
– И вы нашли решение? – спросил Хенрик. «Ее пальцы на моем плече, прикосновение груди».
– Нашел, – услышал он.
Мелецкий. Нашел способ преодоления противоречий. Анна закашляла. Сняла руку с плеча Хенрика и прикрыла ею рот. Хенрик наклонился к Мелецкому.
– В чем он заключается?
– Пациенты должны иметь право сами выбирать себе врача, у которого хотели бы лечиться. Что-то вроде голосования. Зарплата врача будет находиться в зависимости от количества пациентов, имеющихся в его картотеке. Неудовлетворенный пациент может потребовать перенести свою карточку к конкуренту, тогда первый теряет, а второй выигрывает. Разумеется, надо будет установить верхнюю границу зарегистрированных пациентов, выше которой качественное обслуживание уже невозможно. Это даст возможность выдвинуться тому врачу, которым пациенты чаще всего бывают довольны.
– Количество примирено с качеством, – понял Хенрик.
– Именно. С этим планом я хочу поехать в Варшаву, как только мы выполним нашу миссию.
«Он ничего обо мне не знает», – решил Хенрик.
– Я представлю вас как своего ближайшего сотрудника, – говорил Мелецкий. – Мы можем сделать очень много добрых дел.
– Меня это не интересует.
– Вам так кажется. Нельзя же продолжать жить отрицанием. Будем всегда действовать вместе. Все, кто сегодня здесь. Вы не думайте, что моя группа состоит из случайных людей. Это мои избранники, вы поняли? Я долго подбирал их под определенным углом зрения. Самая важная черта: преданность. Я беру вас к себе. И рассчитываю на вас!
– Я при тебе дольше, чем он! – крикнул Вияс.
– Иди спать, – приказал шеф. – Смотри, чтобы он выспался, – обратился он к рыжей.
Рыжая поднялась. У нее были пустые глаза.
– Он разорвал мне платье, – вспомнила она и заплакала. Вияс подтолкнул ее. Она пошла за ним, всхлипывая. В дверях он еще раз крикнул:
– Я не хуже!
Мелецкий спокойно прикурил сигарету от свечи. Потом обратился к Хенрику:
– Поставим караул?
– Не мешает.
– Уже четверть первого. Подъем в шесть, да? Шаффер постоит до трех, а потом его сменят.
Мелецкий отдал распоряжение немцу и прижал к себе блондинку.
– Спокойной ночи, – сказал он. И напомнил: – Подъем в шесть.
В большом зале остались только Хенрик и Анна. Она стояла выпрямившись, с поднятой головой и ждала. Он смотрел на нее, на свитер и брюки, свитер из серой толстой шерсти, брюки синего полотна, на левом бедре пятно, все крупным планом, переплетения мохнатой шерстяной ткани, округлость груди, он стоял и смотрел, она не двигалась, он видел сжатые губы, молчащие глаза. Стоит и ждет – кого она ждет, меня? Хочу я этого или не хочу? Молчание было гнетущим, но Анна его не прерывала, она умела ждать, не чувствовала, как уходит время, ночь кончалась, в шесть подъем, а она ждет.
– Вы не идете к себе? – спросил он.
– Нет.
– Все уже разошлись. Она не отвечала.
– Остались только мы двое, – сказал Хенрик. – Вы и я. Анна развела руками.
– Так получается, – сказала она. Он ждал, что она при этом улыбнется. Она улыбнулась.
– Пойду подышать воздухом, – сказал Хенрик. Толкнул стеклянную дверь ресторана. Шагов Анны он не услышал.
– Такую стрельбу я люблю, – сказал он.
– Вы мирный человек, – похвалил его Хенрик.
– Это правда, – ответил немец, – я жалею, что не женился на польке.
– Выпьем, – предложил шеф, поднимая бокал. Анна попробовала незаметно выйти из зала.
– Куда вы? – крикнул ей вслед шеф.
– К себе.
– Постойте.
Анна остановилась в дверях. Он подошел к ней и что-то сказал. «О том, что надо полить цветы», – вспомнил Хенрик. Анна кивнула головой, и они вместе вернулись к столу. Мелецкий снова поднял бокал.
– Хотите выпить?
– У меня болит голова.
Анна с трудом сдерживала кашель.
– За ваше здоровье, – сказал шеф. И обратился к Хенрику: – За наше будущее.
Пили молча. Только блондинка пробормотала с восторгом:
– Юзек – это голова, – и окинула всех победным взглядом.
– Вы никогда не думали о будущем, пан Коних? – спросил Мелецкий. На вид он был совершенно трезв. Выговаривал слова твердо и без усилий.
«Он всегда собран, – подумал Хенрик. – Если бы не эти налитые кровью глаза, кажущиеся немного подслеповатыми, никто не мог бы догадаться, сколько влил в себя сегодня этот человек. Боюсь его, он чудовище».
– Я за вас подумал, – сказал шеф.
– Спасибо, – пробормотал Хенрик.
– Не за что, мы здесь как экипаж самолета, как потерпевшие крушение на шлюпке и должны относиться друг к другу по-товарищески. Этого требует солидарность. Как было бы хорошо, если бы мы не забыли друг друга и потом, после выполнения нашей миссии.
Хенрик молчал. «Солидарность для своей пользы. А может быть, это намек? Может быть, он знает, что я уже знаю? Хотя Смулка продать не должен».
– У вас есть друзья, Коних? – раздался неожиданный вопрос.
– Нет. А у вас?
Шеф и бровью не повел. «Боюсь его», – подумал Хенрик.
– Мне друзья не нужны, – сказал Мелецкий. – Мне нужны люди, которые бы выполняли мои приказы. Мне даже не нужны очень способные: талантливые и мыслящие всегда идут своим путем. Мне нужны послушные. В этом заключается тайна умелого руководства.
– Вы хотите править? – спросил Хенрик шефа.
– Я с ума не сошел. Но, разумеется, внизу я тоже не останусь. У меня есть кое-что, что могло бы заинтересовать власти. Вам известны мои планы?
– Нет.
Некоторое время шеф смотрел в рюмку. «Знает ли он, что мне они уже известны?»
– Я разработал проект реорганизации медицинского обслуживания в Польше, – услышал Хенрик.
«Ах, значит, вот о каких планах идет речь! Смулка не проговорился». Хенрик почувствовал на своем плече руку Анны. Он никак не мог собраться с мыслями. Планы шефа. Нежность ее прикосновения. «Чувствую каждый палец. Сейчас прижму ее ладонь к губам».
– Уверен, что это сенсационный план, – сказал Хенрик.
– Если хочешь решить какой-нибудь вопрос, надо начинать с анализа основной трудности. Потом легче найти ключ ко всей проблеме. Я думал о ней всю оккупацию. Я думал о том, что если доберусь до сути проблемы, то смогу в этой области что-то сделать. У меня нет диплома, пан Коних, но как организатор я равен десяти с дипломами, только должен доказать это на чем-нибудь конкретном. При бесплатном медицинском обслуживании проблема сводится к тому, чтобы врач был заинтересован принять как можно больше пациентов и одновременно с этим как можно внимательнее их обследовать.
– Понимаю: речь идет о преодолении естественного противоречия.
– Количество сталкивается с качеством. Если стимулируют количество, страдает качество. И наоборот.
– И вы нашли решение? – спросил Хенрик. «Ее пальцы на моем плече, прикосновение груди».
– Нашел, – услышал он.
Мелецкий. Нашел способ преодоления противоречий. Анна закашляла. Сняла руку с плеча Хенрика и прикрыла ею рот. Хенрик наклонился к Мелецкому.
– В чем он заключается?
– Пациенты должны иметь право сами выбирать себе врача, у которого хотели бы лечиться. Что-то вроде голосования. Зарплата врача будет находиться в зависимости от количества пациентов, имеющихся в его картотеке. Неудовлетворенный пациент может потребовать перенести свою карточку к конкуренту, тогда первый теряет, а второй выигрывает. Разумеется, надо будет установить верхнюю границу зарегистрированных пациентов, выше которой качественное обслуживание уже невозможно. Это даст возможность выдвинуться тому врачу, которым пациенты чаще всего бывают довольны.
– Количество примирено с качеством, – понял Хенрик.
– Именно. С этим планом я хочу поехать в Варшаву, как только мы выполним нашу миссию.
«Он ничего обо мне не знает», – решил Хенрик.
– Я представлю вас как своего ближайшего сотрудника, – говорил Мелецкий. – Мы можем сделать очень много добрых дел.
– Меня это не интересует.
– Вам так кажется. Нельзя же продолжать жить отрицанием. Будем всегда действовать вместе. Все, кто сегодня здесь. Вы не думайте, что моя группа состоит из случайных людей. Это мои избранники, вы поняли? Я долго подбирал их под определенным углом зрения. Самая важная черта: преданность. Я беру вас к себе. И рассчитываю на вас!
– Я при тебе дольше, чем он! – крикнул Вияс.
– Иди спать, – приказал шеф. – Смотри, чтобы он выспался, – обратился он к рыжей.
Рыжая поднялась. У нее были пустые глаза.
– Он разорвал мне платье, – вспомнила она и заплакала. Вияс подтолкнул ее. Она пошла за ним, всхлипывая. В дверях он еще раз крикнул:
– Я не хуже!
Мелецкий спокойно прикурил сигарету от свечи. Потом обратился к Хенрику:
– Поставим караул?
– Не мешает.
– Уже четверть первого. Подъем в шесть, да? Шаффер постоит до трех, а потом его сменят.
Мелецкий отдал распоряжение немцу и прижал к себе блондинку.
– Спокойной ночи, – сказал он. И напомнил: – Подъем в шесть.
В большом зале остались только Хенрик и Анна. Она стояла выпрямившись, с поднятой головой и ждала. Он смотрел на нее, на свитер и брюки, свитер из серой толстой шерсти, брюки синего полотна, на левом бедре пятно, все крупным планом, переплетения мохнатой шерстяной ткани, округлость груди, он стоял и смотрел, она не двигалась, он видел сжатые губы, молчащие глаза. Стоит и ждет – кого она ждет, меня? Хочу я этого или не хочу? Молчание было гнетущим, но Анна его не прерывала, она умела ждать, не чувствовала, как уходит время, ночь кончалась, в шесть подъем, а она ждет.
– Вы не идете к себе? – спросил он.
– Нет.
– Все уже разошлись. Она не отвечала.
– Остались только мы двое, – сказал Хенрик. – Вы и я. Анна развела руками.
– Так получается, – сказала она. Он ждал, что она при этом улыбнется. Она улыбнулась.
– Пойду подышать воздухом, – сказал Хенрик. Толкнул стеклянную дверь ресторана. Шагов Анны он не услышал.
13
Хенрик сидел на ступенях террасы, ночь была теплая, в листве щебетали птицы. «Так получается, – думал он, – так получается. Не хочу ее, – думал он, – не хочу ее равнодушия, боюсь: я думал, что она способна что-то чувствовать, кроме страха перед шефом, хоть что-нибудь, так мне казалось, симпатию к чему-нибудь, может быть, что-то большее, но эти ее глаза, ее молчание, лучше не надо ничего. Вчера тоже была луна, – вспомнил он, – языки костров, запах можжевельника, шелест листвы, мы искали с Чесеком что-то, что мелькнуло и исчезло, и только волосы развевались между звездами, и мы ничего не нашли. Подожду, пока все не заснут, возьму пулемет и куда-нибудь его перенесу. К Штайнхагенам», – решил он.
За ним стояла она. Он внезапно это почувствовал. Он не слышал ни ее шагов, ни ее дыхания, по крайней мере ему так казалось, внезапно стало тихо, замолкли птицы, замерла луна, он чувствовал, что за его спиной что-то происходит, кто-то ждет, сейчас выстрелит в спину, ударит по голове, он почувствовал боль в виске, но не шелохнулся. «Спазм сосудов», – подумал он. Поблизости кто-то был, но чувство опасности стало угасать и исчезло совсем. «Она. Я так и знал!» Она шла за ним и терпеливо молчала. Молчала иначе, чем до этого, там, в зале ресторана. Он улыбнулся.
– Садитесь.
Она села на ступеньки, поджав колени к подбородку. Теперь они вдвоем слушали шорох луны в искрящихся кронах деревьев.
– Луна, – сказал Хенрик.
– О да…
Опять молчание. Он рассматривал ступени террасы, трещины напоминали бассейн Вислы. Спросил:
– Заняться мною предложил вам шеф?
– Да.
«Этого следовало ожидать», – подумал он. – Зачем? – спросил он.
– Наверно, не мог смириться с тем, что я не досталась Смулке.
– Идиотская ситуация, – сказал он.
– Почему?
– Эта луна, как шлягер, как луковица, средство для выжимания слез. Вы только представьте себе, что за уродина: вулканическая пустыня, покрытая пеплом. Но сейчас это не имеет значения, работает отражатель, магнетизирующий свет, и мы влипли, конец, начинаешь умиляться, хочется шептать нежные слова!
– Вы всегда так ведете себя при луне?
– Как?
– Шепчете нежные слова. Надеюсь, у вас нет намерения делать это сейчас.
«Есть, – подумал он. И сразу же: – Ни за что!» Становилось холодно.
– Не знаю, – сказал он. – Все возможно.
Анна подняла лицо с колен и внимательно посмотрела в его сторону, словно желая осознать, каков он, этот мужчина, предназначенный ей самим шефом.
– Я бы не хотела их слышать, – сказала она.
– Как вам угодно. Мне они тоже приходят с трудом.
– Великолепно.
Они посмотрели друг на друга и улыбнулись. Анна прикрыла его руку своей.
– Вы не пойдете спать? – спросил он.
– Нет.
– Шеф был бы доволен, что вы занимаетесь мной. Я дивлюсь вашей дисциплинированности и готовности пожертвовать собой.
– Грязные шутки.
– А вам не приходило в голову, что шеф заинтересован не только в том, чтобы вы соблюдали соглашение? Что он заинтересован во мне?
– Мне хочется вас покорить, потому что я так решила.
– Сейчас Мелецкий думает о том, как меня занять. Боится, что я могу ему в чем-то помешать. Он хочет демонтировать медицинскую аппаратуру, чтобы на ней разбогатеть. Мне удалось дозвониться в Зельно и сообщить властям, что городок цел. Теперь он будет спешить нагрузить машины, прежде чем хлынут переселенцы.
– А если успеет?
– У него все равно ничего не получится.
– Вы ему помешаете? Один против пяти?
– Я не один. На моей стороне Смулка. И, кажется, Чесек. Она сняла руку с его руки.
– Теперь я понимаю, почему вы отдали меня Смулке. За медицинскую аппаратуру.
Она констатировала это без возмущения, с обычной для нее печалью, с легким оттенком сарказма в голосе.
– Никому я вас не отдавал, – сказал он. – Вы сами прекрасно собой распорядитесь.
– Но были готовы.
– Нет! – воскликнул он.
– Хорошо, ну хорошо, – успокоила она его. – Какая разница.
– Как какая разница! «Черт бы побрал эту лахудру», – подумал он.
– Зачем вам это? – спросила она. – Эта история с Мелецким? Пусть он делает что хочет.
– Сюда должны приехать раненые. На станции ждут люди. Люди, которые потеряли все. Вы понимаете?
– Отчасти, – сказала она. – Но какое вам до них дело?
– Я мечтал о том, чтобы поселиться в лесу, – признался он. – Вдали от людей. Но теперь я вижу, что это не так просто. Подумайте, после всех этих кошмаров, убийств…
– И что вы решили?
– Я потребую точного выполнения миссии, для которой нас сюда прислали.
– А если они не захотят?
– Увидим.
– Вы воспользуетесь пулеметом Шаффера?
– Не исключено.
Она опять внимательно посмотрела на него. – Вы опасный человек, – сказала она.
– Я хочу жить в чистом мире.
– А им ваша чистота не нужна.
– Я заставлю ее принять.
Она помолчала и снова перешла в наступление:
– Я не верю в ваше бескорыстие. Признайтесь, какие подлые намерения движут вами? Зависть? Карьеризм? Ну признайтесь, что руководит вами на самом деле? Вы хотите кому-нибудь понравиться? У вас среди переселенцев родственники? Злой характер? Да?
– Не угадали.
– Не верю!
Хенрик замолчал. «Опять дала мне пощечину, – подумал он. – Боже, смилуйся над ней, сделай так, чтобы она все забыла, пусть она снова верит, пусть прошлое покажется ей сном».
Анна положила руку ему на плечо. «Этот жест, наверно, остался у нее с гимназических лет, когда кокетство еще неосознанно, обезоруживающе невинно, остался только жест, она положила руку на плечо, она сделала это бессознательно, а по моему телу прошла волна тепла, мучительная истома».
– Не делай этого, – сказала она.
– Чего? – спросил он и только потом понял, что она сказала ему «ты». «Она права, мы знакомы уже сто лет».
– Разреши им уехать, – сказала она. – Они сильнее.
Анна хотела добавить еще что-то, убедить его, но слова застряли в горле, она закашлялась. Обхватив руками голову, съежившись, она искала успокоения у него на груди. Он прижал ее к себе. От ее учащенного дыхания рубашка стала влажной. Он чувствовал, как дрожат ее плечи. Кашель постепенно утихал.
– Как хорошо, – шепнула она. Потом подняла голову, вытерла слезы. Беззвучно зашевелила губами. Быстро поцеловала его и сразу же оттолкнула.
Он остался стоять с протянутыми руками, как нищий. Она повернулась и сбежала со ступеней террасы.
– Анна! – крикнул он.
Она быстро шла среди деревьев. Он побежал за ней.
– Анна! – кричал он.
Анна не обернулась. На мгновение она погрузилась во мрак, но потом опять вышла в полосу лунного света.
– Остановись, не делай меня смешным!
Анна остановилась. Посмотрела вверх на конную статую Великого Фрица.
– Негодяй, – сказала она. Хенрик схватил ее в объятия.
– Пусти, – приказала она.
Он отступил. «Раскапризничавшаяся девчонка, черт бы ее побрал!»
– Можно, я тебя поцелую? – спросил он.
– Нет.
– Обниму тебя?
– Нет.
– Я люблю тебя. Она крикнула:
– Нет! Умоляю тебя, ни слова об этом! Нет, нет, нет!.. Потом: – Послушай, разреши им отсюда уехать. Возьми, что они тебе дают. Не будь таким гордым.
– Это бандиты.
– Я не уверена.
– Они приехали сюда, чтобы грабить.
– Пусть грабят. Нас это не касается.
– Перестань, ради бога! – воскликнул он. – Зачем ты об этом говоришь! Именно сейчас!
Она молчала.
– Пойдем ко мне, – сказал он.
– Нет.
– К Смулке бы ты пошла! – крикнул он в бешенстве.
– Не пошла бы.
– А ко мне пойдешь, – сказал он и схватил ее за руку. Она застонала:
– Отпусти, мне больно.
– Пойдем.
– Пусти.
Хенрик тянул ее, она спотыкалась, так дошли до гостиницы.
– Дурак, – говорила она. – Честный идиот. Чего ты от меня ждешь? Невинного чувства? Ангельского тела? Это ушат с помоями, дурачок. Клоака! Пусти меня, я пойду сама!
Он отпустил руку Анны, и она начала растирать ее, морщась от боли. У входа в отель они остановились. Анна подошла к нему:
– Сказать, какая такса была у меня в лагере?
Он отпрянул.
– Сказать? – наступала она.
– Нет.
– Я могу ее тебе назвать.
– Нет!
– Ну тогда заткнись, и чтобы я не слышала ни одного благородного слова!
Да, теперь он все понял. Но внутренне противился этому. То, что она ему сообщила, не имело значения. Он хотел ее утешить, но в ее глазах не было слез.
– Пани Анна… – начал он. Возвращение к «пани» было таким же неожиданным, как недавний переход на «ты».
За ним стояла она. Он внезапно это почувствовал. Он не слышал ни ее шагов, ни ее дыхания, по крайней мере ему так казалось, внезапно стало тихо, замолкли птицы, замерла луна, он чувствовал, что за его спиной что-то происходит, кто-то ждет, сейчас выстрелит в спину, ударит по голове, он почувствовал боль в виске, но не шелохнулся. «Спазм сосудов», – подумал он. Поблизости кто-то был, но чувство опасности стало угасать и исчезло совсем. «Она. Я так и знал!» Она шла за ним и терпеливо молчала. Молчала иначе, чем до этого, там, в зале ресторана. Он улыбнулся.
– Садитесь.
Она села на ступеньки, поджав колени к подбородку. Теперь они вдвоем слушали шорох луны в искрящихся кронах деревьев.
– Луна, – сказал Хенрик.
– О да…
Опять молчание. Он рассматривал ступени террасы, трещины напоминали бассейн Вислы. Спросил:
– Заняться мною предложил вам шеф?
– Да.
«Этого следовало ожидать», – подумал он. – Зачем? – спросил он.
– Наверно, не мог смириться с тем, что я не досталась Смулке.
– Идиотская ситуация, – сказал он.
– Почему?
– Эта луна, как шлягер, как луковица, средство для выжимания слез. Вы только представьте себе, что за уродина: вулканическая пустыня, покрытая пеплом. Но сейчас это не имеет значения, работает отражатель, магнетизирующий свет, и мы влипли, конец, начинаешь умиляться, хочется шептать нежные слова!
– Вы всегда так ведете себя при луне?
– Как?
– Шепчете нежные слова. Надеюсь, у вас нет намерения делать это сейчас.
«Есть, – подумал он. И сразу же: – Ни за что!» Становилось холодно.
– Не знаю, – сказал он. – Все возможно.
Анна подняла лицо с колен и внимательно посмотрела в его сторону, словно желая осознать, каков он, этот мужчина, предназначенный ей самим шефом.
– Я бы не хотела их слышать, – сказала она.
– Как вам угодно. Мне они тоже приходят с трудом.
– Великолепно.
Они посмотрели друг на друга и улыбнулись. Анна прикрыла его руку своей.
– Вы не пойдете спать? – спросил он.
– Нет.
– Шеф был бы доволен, что вы занимаетесь мной. Я дивлюсь вашей дисциплинированности и готовности пожертвовать собой.
– Грязные шутки.
– А вам не приходило в голову, что шеф заинтересован не только в том, чтобы вы соблюдали соглашение? Что он заинтересован во мне?
– Мне хочется вас покорить, потому что я так решила.
– Сейчас Мелецкий думает о том, как меня занять. Боится, что я могу ему в чем-то помешать. Он хочет демонтировать медицинскую аппаратуру, чтобы на ней разбогатеть. Мне удалось дозвониться в Зельно и сообщить властям, что городок цел. Теперь он будет спешить нагрузить машины, прежде чем хлынут переселенцы.
– А если успеет?
– У него все равно ничего не получится.
– Вы ему помешаете? Один против пяти?
– Я не один. На моей стороне Смулка. И, кажется, Чесек. Она сняла руку с его руки.
– Теперь я понимаю, почему вы отдали меня Смулке. За медицинскую аппаратуру.
Она констатировала это без возмущения, с обычной для нее печалью, с легким оттенком сарказма в голосе.
– Никому я вас не отдавал, – сказал он. – Вы сами прекрасно собой распорядитесь.
– Но были готовы.
– Нет! – воскликнул он.
– Хорошо, ну хорошо, – успокоила она его. – Какая разница.
– Как какая разница! «Черт бы побрал эту лахудру», – подумал он.
– Зачем вам это? – спросила она. – Эта история с Мелецким? Пусть он делает что хочет.
– Сюда должны приехать раненые. На станции ждут люди. Люди, которые потеряли все. Вы понимаете?
– Отчасти, – сказала она. – Но какое вам до них дело?
– Я мечтал о том, чтобы поселиться в лесу, – признался он. – Вдали от людей. Но теперь я вижу, что это не так просто. Подумайте, после всех этих кошмаров, убийств…
– И что вы решили?
– Я потребую точного выполнения миссии, для которой нас сюда прислали.
– А если они не захотят?
– Увидим.
– Вы воспользуетесь пулеметом Шаффера?
– Не исключено.
Она опять внимательно посмотрела на него. – Вы опасный человек, – сказала она.
– Я хочу жить в чистом мире.
– А им ваша чистота не нужна.
– Я заставлю ее принять.
Она помолчала и снова перешла в наступление:
– Я не верю в ваше бескорыстие. Признайтесь, какие подлые намерения движут вами? Зависть? Карьеризм? Ну признайтесь, что руководит вами на самом деле? Вы хотите кому-нибудь понравиться? У вас среди переселенцев родственники? Злой характер? Да?
– Не угадали.
– Не верю!
Хенрик замолчал. «Опять дала мне пощечину, – подумал он. – Боже, смилуйся над ней, сделай так, чтобы она все забыла, пусть она снова верит, пусть прошлое покажется ей сном».
Анна положила руку ему на плечо. «Этот жест, наверно, остался у нее с гимназических лет, когда кокетство еще неосознанно, обезоруживающе невинно, остался только жест, она положила руку на плечо, она сделала это бессознательно, а по моему телу прошла волна тепла, мучительная истома».
– Не делай этого, – сказала она.
– Чего? – спросил он и только потом понял, что она сказала ему «ты». «Она права, мы знакомы уже сто лет».
– Разреши им уехать, – сказала она. – Они сильнее.
Анна хотела добавить еще что-то, убедить его, но слова застряли в горле, она закашлялась. Обхватив руками голову, съежившись, она искала успокоения у него на груди. Он прижал ее к себе. От ее учащенного дыхания рубашка стала влажной. Он чувствовал, как дрожат ее плечи. Кашель постепенно утихал.
– Как хорошо, – шепнула она. Потом подняла голову, вытерла слезы. Беззвучно зашевелила губами. Быстро поцеловала его и сразу же оттолкнула.
Он остался стоять с протянутыми руками, как нищий. Она повернулась и сбежала со ступеней террасы.
– Анна! – крикнул он.
Она быстро шла среди деревьев. Он побежал за ней.
– Анна! – кричал он.
Анна не обернулась. На мгновение она погрузилась во мрак, но потом опять вышла в полосу лунного света.
– Остановись, не делай меня смешным!
Анна остановилась. Посмотрела вверх на конную статую Великого Фрица.
– Негодяй, – сказала она. Хенрик схватил ее в объятия.
– Пусти, – приказала она.
Он отступил. «Раскапризничавшаяся девчонка, черт бы ее побрал!»
– Можно, я тебя поцелую? – спросил он.
– Нет.
– Обниму тебя?
– Нет.
– Я люблю тебя. Она крикнула:
– Нет! Умоляю тебя, ни слова об этом! Нет, нет, нет!.. Потом: – Послушай, разреши им отсюда уехать. Возьми, что они тебе дают. Не будь таким гордым.
– Это бандиты.
– Я не уверена.
– Они приехали сюда, чтобы грабить.
– Пусть грабят. Нас это не касается.
– Перестань, ради бога! – воскликнул он. – Зачем ты об этом говоришь! Именно сейчас!
Она молчала.
– Пойдем ко мне, – сказал он.
– Нет.
– К Смулке бы ты пошла! – крикнул он в бешенстве.
– Не пошла бы.
– А ко мне пойдешь, – сказал он и схватил ее за руку. Она застонала:
– Отпусти, мне больно.
– Пойдем.
– Пусти.
Хенрик тянул ее, она спотыкалась, так дошли до гостиницы.
– Дурак, – говорила она. – Честный идиот. Чего ты от меня ждешь? Невинного чувства? Ангельского тела? Это ушат с помоями, дурачок. Клоака! Пусти меня, я пойду сама!
Он отпустил руку Анны, и она начала растирать ее, морщась от боли. У входа в отель они остановились. Анна подошла к нему:
– Сказать, какая такса была у меня в лагере?
Он отпрянул.
– Сказать? – наступала она.
– Нет.
– Я могу ее тебе назвать.
– Нет!
– Ну тогда заткнись, и чтобы я не слышала ни одного благородного слова!
Да, теперь он все понял. Но внутренне противился этому. То, что она ему сообщила, не имело значения. Он хотел ее утешить, но в ее глазах не было слез.
– Пани Анна… – начал он. Возвращение к «пани» было таким же неожиданным, как недавний переход на «ты».