Страница:
Ее прервала констебль Хэмлин, тихонько постучавшая в открытую дверь.
– Миссис Пикетт, мы можем просмотреть вашу документацию? – спросила Хэмлин с предельной вежливостью, означавшей, что она намерена разобрать кабинет по кусочкам и ей все равно, согласна его хозяйка или нет.
Марджери еще раз тяжело вздохнула.
– Начинайте, – сказала она, безвольно махнув рукой в сторону подсобки со стеллажами.
Констебль Хэмлин, быстро оценив ситуацию, мигом оказалась у стеллажей и невинным тоном заметила:
– Какая превосходная система хранения документов! Вы сами ее придумали?
– Сама, – оживилась Марджери.
– Мне кажется, будет несложно все это просмотреть. Вы не могли бы объяснить, как тут все организовано, а дальше я бы справилась сама.
Марджери нацепила очки:
– Конечно. Поднявшись, она чуть ли не бегом кинулась к стеллажам:
– Начнем с заявлений о приеме на работу. Они лежат вот здесь, в алфавитном порядке, разумеется…
Она совершенно забыла о моем присутствии. Я вышла из кабинета и направилась наверх, чтобы немного подышать свежим воздухом, а потом вернуться в подвал. У кабинета Филипа я наткнулась на Бена – он удостоил меня кивком. Любопытно, что за система ценностей позволяет Бену сравнительно спокойно относиться к трупу, плавающему у него под ногами все то время, пока он работает в этом театре, и дергаться, как ошпаренная кошка, когда разносятся вести о прослушивании для постановки, в которой он даже не режиссер. Возможно, Бен из тех людей, которые любят знать больше других. В таком случае ему стоит поменять работу.
Я провела в «Кроссе» всего несколько недель, но уже заметила, что слухи в театре распространяются быстрее ветра. Поцелуй кого-нибудь в Стратфорде[65]– и через несколько часов об этом будет говорить весь Барбикан-центр[66]. Прежде чем слухи об этом поцелуе дойдут до «Кросса», конечно, понадобится день-другой, но они непременно дойдут. По сравнению с актерами художники выглядят совершенно оторванными друг от друга. После того как в Англии проложили подземные коммуникации, актеры стали единым организмом. Сейчас вся театральная общественность прекрасно осведомлена о том, что в «Кроссе» нашли тело задушенной девушки, и с патологическим интересом размышляет, что будет дальше.
Мне и самой неплохо бы узнать. Я почти слышала, как гудят подземные провода, но не из-за того, что переполнены новостями, а от напряжения. Они натянуты так же туго, как нервы у всех в театре: чуть не подрались Баз и Стив; Марджери ударилась в слезы; Филип Кэнтли забаррикадировался в своем кабинете, словно солнечный свет может его сжечь. Я знала, что такое внезапная смерть; знала, как мощная волна захлестывает всех вокруг; знала, как один-единственный человек начинает плодить монстров, видеть опасность в каждом углу и заражать своей паранойей всех остальных. Кто-то в этом театре до смерти перепуган. Я чувствовала это. И его страх делал этого человека очень опасным.
Глава тринадцатая
– Миссис Пикетт, мы можем просмотреть вашу документацию? – спросила Хэмлин с предельной вежливостью, означавшей, что она намерена разобрать кабинет по кусочкам и ей все равно, согласна его хозяйка или нет.
Марджери еще раз тяжело вздохнула.
– Начинайте, – сказала она, безвольно махнув рукой в сторону подсобки со стеллажами.
Констебль Хэмлин, быстро оценив ситуацию, мигом оказалась у стеллажей и невинным тоном заметила:
– Какая превосходная система хранения документов! Вы сами ее придумали?
– Сама, – оживилась Марджери.
– Мне кажется, будет несложно все это просмотреть. Вы не могли бы объяснить, как тут все организовано, а дальше я бы справилась сама.
Марджери нацепила очки:
– Конечно. Поднявшись, она чуть ли не бегом кинулась к стеллажам:
– Начнем с заявлений о приеме на работу. Они лежат вот здесь, в алфавитном порядке, разумеется…
Она совершенно забыла о моем присутствии. Я вышла из кабинета и направилась наверх, чтобы немного подышать свежим воздухом, а потом вернуться в подвал. У кабинета Филипа я наткнулась на Бена – он удостоил меня кивком. Любопытно, что за система ценностей позволяет Бену сравнительно спокойно относиться к трупу, плавающему у него под ногами все то время, пока он работает в этом театре, и дергаться, как ошпаренная кошка, когда разносятся вести о прослушивании для постановки, в которой он даже не режиссер. Возможно, Бен из тех людей, которые любят знать больше других. В таком случае ему стоит поменять работу.
Я провела в «Кроссе» всего несколько недель, но уже заметила, что слухи в театре распространяются быстрее ветра. Поцелуй кого-нибудь в Стратфорде[65]– и через несколько часов об этом будет говорить весь Барбикан-центр[66]. Прежде чем слухи об этом поцелуе дойдут до «Кросса», конечно, понадобится день-другой, но они непременно дойдут. По сравнению с актерами художники выглядят совершенно оторванными друг от друга. После того как в Англии проложили подземные коммуникации, актеры стали единым организмом. Сейчас вся театральная общественность прекрасно осведомлена о том, что в «Кроссе» нашли тело задушенной девушки, и с патологическим интересом размышляет, что будет дальше.
Мне и самой неплохо бы узнать. Я почти слышала, как гудят подземные провода, но не из-за того, что переполнены новостями, а от напряжения. Они натянуты так же туго, как нервы у всех в театре: чуть не подрались Баз и Стив; Марджери ударилась в слезы; Филип Кэнтли забаррикадировался в своем кабинете, словно солнечный свет может его сжечь. Я знала, что такое внезапная смерть; знала, как мощная волна захлестывает всех вокруг; знала, как один-единственный человек начинает плодить монстров, видеть опасность в каждом углу и заражать своей паранойей всех остальных. Кто-то в этом театре до смерти перепуган. Я чувствовала это. И его страх делал этого человека очень опасным.
Глава тринадцатая
– Ширли Лоуэлл? – рассеянно переспросила Джейни. – Не помню такой. Знаешь, сколько в Лондоне юных актрис? Одновременно без работы сидит около девяносто пяти процентов. У нее был агент?
– Не знаю. Она только закончила театральную школу.
– Какую?
Я пожала плечами:
– Ну…
Джейни дала понять, что гадать не имеет смысла. Она откинулась на диване и посмотрела на ближайший к ней мобиль:
– К Хелен это все равно не имеет никакого отношения. Она тоже никогда о ней не слышала, что меня радует, – бедная так нервничает перед спектаклями. Технические проблемы действуют ей на нервы.
– Почему? – спросила я.
– Ну, все эти люди. Тебе не говорили, что творится в театре? Это кошмар для всех актеров. Им приходится наспех репетировать свои сцены, а потом часами стоять и ждать, пока техперсонал мечется вокруг с деловым и важным видом. Бедная Хелен, она никогда этого терпеть не могла. А тут еще эта Ширли Лоуэлл, бедняжка, – добавила она. – Я не хотела показаться бессердечной.
– Ну, если это получилось у тебя нечаянно…
Джейни пропустила мой сарказм мимо ушей и рассеянно улыбнулась. Сейчас она явно отсутствовала на планете Земля. Джейни была поглощена книгой «Вершина ведьм» – той самой, которую уговорила прочитать своего продюсера. Комиссия дала предварительное добро на подготовку пилотной серии. Продюсер Гита, похоже, была уверена в том, что в конце концов зеленый свет дадут всему сериалу. А поскольку для Джейни Бог и Гита суть одно и то же, моя подруга пребывала на вершине блаженства.
– Там есть все! – кричала она, ракетой ворвавшись в мою студию. – Это великолепный триллер, семейная драма, там есть мистика! Ты представить себе не можешь, насколько это сейчас популярно. Там есть и очень пикантные эпизоды для женщин. Мы послали один экземпляр книги агенту Наташи Ричардсон[67], и кажется, ей понравилось!
– Наташе Ричардсон?
– Нет, ее агенту. А сама она – звезда.
– А для Хелен там найдется роль? – вскользь поинтересовалась я.
Джейни посмотрела на меня в изумлении:
– Там огромное количество отличных ролей. Я на самом деле… ну, ведь до прослушивания еще далеко. У Хелен пока все идет очень хорошо. Я даже не подумала, что надо подыскивать что-то для нее. Она сейчас нарасхват.
– Да, но она не будет играть в «Кукольном доме».
– А ей не очень-то и хотелось, – спокойно ответила Джейни. – На телевидении платят гораздо больше, а ты знаешь Хелен. Она сейчас прослушивается на роль в новом сериале про инспектора Гранта. Им нужна помощница Гранта, а Хелен! подходит идеально. После сериала ее наверняка запомнят.
– Новый хладнокровный сержант, медленно плавящийся под натиском расслабленного обаяния и полноты инспектора Гранта, – равнодушно заметила я. – Эти бесконечные сериалы про старых, уродливых сыщиков, трахающих женщин вполовину себя младше – и стройнее. Господи, какая чушь.
Не стоило говорить такое человеку, который без ума от «Вершины ведьм» – мистического триллера и семейной драмы в одном флаконе и четырех частях, который станет бриллиантом осеннего сезона Би-би-си. Джейни посмотрела на меня так, будто была испанским инквизитором, в присутствии которого я, забывшись, заявила, что протестантская трудовая этика не так уж и плоха.
– Ну, мне очень жаль, что это не Шекспир, – саркастически заметила она. – Тебе, конечно, повезло – столкнулась в «Саду пыток» с человеком, который в кои-то веки втянул тебя в культурно значимое…
– Ой, как будто мои скульптуры не имеют никакого культурного значения! – бросилась возражать я. – Вот подожди, ты еще почитаешь мой каталог. Я исследую дихотомию рай-земля, навечно оставляя зрителя в подвешенном состоянии между этими двумя мирами, заставляя его/ее пересмотреть свои старые представления о стабильности и равновесии.
– Кто написал этот бред? – в ужасе спросила Джейни.
– Человек, который с куда большим удовольствием писал бы сериалы для Би-би-си.
Джейни фыркнула:
– Прежде чем я куплю у него сценарий, пусть сочинит что-нибудь получше! – Она пригвоздила меня взглядом к месту. – Знаю-знаю, на самом деле у тебя имеются глубокие и многозначительные теории о собственном творчестве. Ты просто не любишь об этом говорить. Я не обвиняю тебя, но рано или поздно придется расколоться.
– Искупление, – игриво отозвалась я. – Воскрешение мертвых.
– Что? – Джейни наградила меня долгим взглядом, прежде чем поняла, а потом быстро опустила глаза. – Хорошо, что ты наконец можешь говорить о его смерти, – сказала она, изучая собственное запястье, которое вместо обычной грозди бряцающих браслетов обвивал единственный тонкий серебряный обруч. Джейни явно вознамерилась привлекать к себе как можно меньше внимания. Она медленно крутила браслет, не глядя на меня. – Может, если ты выговоришься, тебе будет легче двигаться вперед.
– Откуда и куда? – Я резко выпрямилась. – Ты хочешь сказать, что сейчас у меня какие-то проблемы?
– Ну, например, отсутствие интереса к постоянным отношениям, – предположила Джейни.
– О, ради бога! Между прочим, это ты всегда целыми днями валялась на кушетке, а не я. Неужели ты не понимаешь, что я клала на постоянные отношения еще до него. Ничего не изменилось!
– Отношения, – менторски сказала Джейни, – необходимы для развития души. Только прожив с человеком несколько лет, начинаешь понимать важные вещи о самой себе…
– Точнее, до какой степени ты способна переносить скуку, – пробормотала я.
– На самом деле, – уточнила Джейни с ноткой благоговения в голосе, – я имела в виду компромисс и жертвенность.
– Абсолютно правильно! – с жаром согласилась я. – А кто, интересно, недавно бросил тебя, как Марию фон Трапп в «Звуках музыки»[68]? К тому же я познакомилась… э-э… начала встречаться… э-э… переспала с одним парнем. Позавчера.
– И при чем тут серьезные отношения? – вскричала Джейни.
– Это их начало! – объявила я и отправилась за пивом, жалея, что вообще заговорила об этом.
Однако, к моему удивлению, Джейни не стала вытягивать из меня подробности. Возможно, мои любовные похождения казались ей муравьиной суетой – она взирала на них с высоты своих самодовольных «постоянных отношений». Новая работа уже сказывалась на моей подруге. Ответственный пост, как-никак. Оставалось надеяться, что со временем это пройдет: мне нужна была моя старая Джейни, даже если бы для этого пришлось целыми днями разговаривать на малоприятные темы.
И мне нисколько не хотелось рассказывать ей о Хьюго. Честно говоря, с таким человеком, как он, я столкнулась впервые. Он был так же уверен в себе, как и я, и имел просто дьявольское самообладание. Обычно я получала удовольствие, пуская в ход свое умение раздражать мужчин – они бились в истериках, а я наблюдала за ними, храня олимпийское спокойствие. С Хьюго же все иначе. Он был первым мужчиной в моей жизни, к которому меня тянуло столь сильно. И с ним мои выкрутасы не проходили. Это одновременно и раздражало, и восхищало. Возможно, примерно так же думал и он обо мне. Даже в постели мы не прекращали осторожно следить друг за другом. Большую часть времени, во всяком случае.
С того вечера он не позвонил мне ни разу. Как правило, если мне хотелось с кем-то встретиться, я не обращала внимания на такую ерунду и звонила сама, но с Хьюго мои обычные правила почему-то не срабатывали. Мне казалось, что я, спотыкаясь, бреду куда-то во мраке. Ничего странного, что мне не хотелось о нем говорить.
– Может, вернемся к прежнему варианту освещения?
– Сейчас у нас свет для сцены Оберона, – уныло сказал осветитель.
– Мне бы хотелось вернуться к варианту Титания-Основа, – терпеливо попросила Мелани.
На сцене воцарился полумрак.
– А можно сделать так, чтобы свет гас на три секунды позже, а темнота длилась на одну секунду дольше?
– Освещение изменится до моего выхода? – поинтересовался стоявший на сцене Хьюго.
– Да, сначала темнота, потом… постой-ка, – перебила себя Мелани.
Она сидела на высоком табурете в центральном проходе между рядами, перед ней стоял еще один табурет, на котором лежала тетрадь с текстом пьесы, расписанием мизансцен, реплик, смен декораций и освещения. Мелани перевернула страницу, что-то проверяя. Рядом, на одном из зрительских мест, сидел композитор. Она кивнула ему и что-то записала в тетрадь. Салли, Софи и я сидели в противоположном конце зала. У ног Салли стоял термос с кофе.
– Да, Хьюго, – крикнула Мелани, – сначала затемнение, а потом заиграет твоя музыка. Мелодия Оберона.
– Прелестно! – протянул Хьюго. – Надо двигаться помедленней, чтобы у меня была возможность насладиться ею.
– Давайте-ка еще раз, сначала, – сказала Мелани. Свет медленно погас. – Отлично, твой выход.
В темноте раздался какой-то шум. Хьюго громко выругался.
– Что случилось? – спросил из-за кулис Стив.
– Здесь такая темень, что без инфракрасных очков не обойтись, – раздраженно пробормотал Хьюго, выходя наконец на сцену.
– Ладно, – сказала Мелани, – теперь возвращаемся к первой сцене. Табита на месте?
– Подвешиваю! – раздался голос База откуда-то сверху.
Наушники опять вышли из строя, и всем приходилось орать, что не способствовало творческой атмосфере. Так и кричали целый день. Впрочем, я не знала, день сейчас или ночь. Такого понятия, как время, в театре не существует. Все одержимы одним – разобраться наконец с технической стороной спектакля, а сколько это займет времени – значения не имеет.
Отопление не работало, и в театре царил холод. В зале сидело несколько человек в свитерах. Всякий раз, когда сцена освещалась голубым лунным светом, заставляя мобили серебристо поблескивать, нас била дрожь. Эффект от мобилей был жутковатый, если не сказать – мистический. В такой обстановке эльфы и призраки выглядели очень естественно, а люди казались чем-то неуместным. Чем холоднее были образы, возникавшие на сцене, тем сильнее я ежилась. Наблюдая по телевизору за жизнью полярных медведей, невольно тянешься за одеялом, чтобы укутать плечи. Такое желание возникло у меня и сейчас, когда я смотрела, как на сцене воцаряется полночь, как она превращается в далекую ледяную пустыню, как мобили, похожие на странные планеты, тускло и зловеще мерцают в лунном свете.
Хелен, игравшая Титанию, сидела на куче серебряных листьев. Софи сотворила изумительные костюмы – Хелен была похожа на Снежную королеву, способную воткнуть осколок льда в сердце любого, у кого хватит глупости в нее влюбиться. На ней был парик почти платинового цвете с серебряными нитями. Ее маленькая диадема из серебряных листьев и драгоценных камней была настоящим произведением искусства. Билл в роли Основы облачился только в ослиную голову – единственную часть костюма, которую он решил надеть, ожидая команды Мелани к началу репетиции.
– Хорошо, Хелен, зови эльфов, – буднично велела Мелани, мгновенно уничтожив магическую атмосферу. – Смотрится неплохо, да? – спросила она, повернувшись к Салли и Софи.
– Душистый Горошек, Паутинка, Мотылек, Горчичное Зерно! – устало крикнула Хелен.
Ранджит, игравший Душистого Горошка, сделал «колесо» и выкрикнул:
– Я здесь…
Паутинка, белокурый юноша, запрокинув голову, стоял у задника. Прежде чем откликнуться, он неторопливо выпустил изо рта пару колец дыма. Потом затушил сигарету и вышел на сцену. Запоздавший Мотылек – рыжая девчонка на бегу крикнула: «И я!» – покаянно бросаясь к ногам Титании. Эльфы нервно озирались. Хелен ждала, не двигаясь с места. В конце концов из-за одного из мобилей показалась голова Табиты.
– И я! – победоносно выкрикнула она и снова пропала из виду.
Я была готова к ее прыжку, но все равно удивилась. Табите удалось выпрыгнуть из-за мобиля стремительно и неожиданно. Словно капля воды, расслабленно и легко она приземлилась на сцену. Зрители захлопали, а Табита, раскрасневшись от удовольствия, изобразила совершенно не подходящий к ее роли книксен.
– Очень хорошо, но можно и лучше. – Мелани спрыгнула со стула и направилась к сцене. На ней были джинсы, свитер с капюшоном и грубые ботинки. Волосы болтались сзади неопрятным пучком. Казалось, что лишенная какого-либо шика Мелани должна выглядеть нелепо рядом с маленькими изящными эльфами и царственной Хелен; пусть актеры и не были загримированы, но магия пьесы окутывала их блистающей дымкой. Однако Мелани была настолько уверена в себе, что отнюдь не выглядела нелепой.
Табита всплеснула руками. Она все еще сияла, довольная успехом, ее глаза сверкали. Остальные впали в актерское уныние – плечи опустились, руки безвольно болтались. Они выглядели марионетками, висящими на стене в ожидании своего часа. В таком состоянии актеры пребывали всякий раз, когда Мелани разводила мизансцену или работала со светом. Я уже заметила, что одна из основных обязанностей актера – ждать, когда закончат работать другие.
– Ты должна высунуться чуть раньше, – объясняла Мелани. – Чтобы у зрителей после твоего возгласа создалось впечатление, будто ты сидишь за мобилем уже очень давно. Лучше всего сделать это, когда подает свою реплику Ранджит – в тот момент все будут смотреть только на него.
Ранджит, услышав свое имя, автоматически выпрямился и улыбнулся.
– Что скажешь, Тьерри? – спросила Мелани хореографа.
– Я уже объяснял Табите, – крикнул он из дальнего конца зала. – Наверно, она слегка переволновалась. Но прыжок был отличный.
– Отличный, – согласилась Мелани. – Попробуем еще раз? Я хочу, чтобы Табита вовремя высунула голову.
Все застонали. Парень, управлявший канатом Табиты, вышел на сцену, чтобы подвесить ее в очередной раз; остальные эльфы удалились со сцены; Табита поднялась в воздух, исчезла за мобилем, и вся процедура повторилась сначала – на этот раз не так хорошо, хотя Табита высунулась вовремя и прыгнула еще лучше. Салли самодовольно улыбался.
– Видишь? – спросил он меня и Софи. – Правильная выбора.
Судя по широкой улыбке Табиты, она тоже это понимала.
Триумфальный выход Мэри, игравшей Пэка, уже состоялся. Она спланировала на мобиле и прыгнула на Оберона, совершив сложный маневр, которым управляли трое рабочих. К этому моменту я чувствовала себя абсолютно измотанной. В любом случае с моими скульптурами на сегодня покончено. А потому я отправилась за кулисы, надеясь найти там Хьюго. В зрительном зале было темно, если не считать рыжих огоньков сигарет и лучей от маленьких фонариков – зрители сверяли происходящее на сцене с текстом пьесы. Я на ощупь отыскала дверь ложи и перешла в другой мир.
Театр был построен в восьмидесятых годах прошлого века и щедро отреставрирован на деньги, заработанные лотереями. Зрительный зал напоминал шкатулку для драгоценностей – пурпурных и оранжево-розовых тонов с отделкой из тусклого золота. Куполообразный потолок и стены лож были декорированы лепными украшениями. За кулисами же посетителя встречали голые кирпичные стены, открытые водопроводные трубы и электропроводка, низкие потолки с трубками неоновых ламп. Здесь царил вечный сумрак, тут и там попадались пепельницы. Я завернула за угол и оказалась у стола зампомрежа. Меня окутала застоявшаяся вонь пива и окурков. Угрюмая актерская толпа ждала своего выхода; это был ужас прогона – от актеров требовались лишь бесконечные входы и выходы, во время которых налаживалось освещение. В этот день властвуют рабочие сцены, а актеры низведены до уровня кукол. Обычно в таких случаях они коротают время в гримерках или ближайшем пабе, но в этом спектакле все сцены были одновременно столь компактны и столь затянуты, что им приходилось постоянно быть начеку, а актеры терпеть не могут ждать за кулисами.
Я прошла мимо переполненного бычками пожарного ведра с песком. Зампомрежа Луиза находилась в своей стихии. Она была похожа на вторую, закулисную Мелани: спокойно сидела за столом, методично проверяла реплики, одновременно переговариваясь по рации – электрик наконец-то наладил радиосвязь. Перед ней инопланетным зеленым оттенком мерцал экран монитора, на котором можно было видеть, что происходит на сцене. Сверху доносились голоса актеров, рабочих и Мелани – в те моменты, когда она подходила к сцене, – усиленные подвешенными над сценой микрофонами. Репетиция транслировалась на весь театр. Кабинетным крысам и трудягам из подвала разрешалось выключать динамики; всем остальным полагалось внимательно слушать, чтобы не пропустить свой выход.
Я прошла в маленький кабинет помощника режиссера сварить себе кофе. Комната была заставлена банками и стаканами с недопитым пивом, пепельницами, заполненными банановыми шкурками и бычками, завалена какими-то бумагами, с виду походившими на секретную документацию. Табачную вонь перебивали запахи лизола и жидкости для чистки ковров. Я еще никогда не видела эту комнату в таком состоянии.
– Боже, какая грязь! – в ужасе вскрикнула одна из ассистенток, заскочившая следом за мной. – Сегодня уже не успеем прибраться… – Она вытащила из кармана батончик «Марс» и умяла его в два приема. – Скука смертная, и жутко хочется спать, – пожаловалась она. – Все время что-нибудь жую, это просто кошмар. Когда спектакль готов, я чувствую себя спокойно, но во время репетиций всегда набираю несколько фунтов. – И она метнулась обратно к двери.
О волшебный блеск театрального таинства!
– Я заметил, как ты входила сюда, – раздался голос Хьюго. – Между прочим, ты даже не соизволила со мной поздороваться. А я сижу тут и курю. Уже целый час. – Он сидел в нише у пыльного пианино. – Так и хочется пометить территорию вокруг. Вход только по приглашениям.
– А меня приглашаешь? – спросила я кокетливее, чем хотела.
Должно быть, Хьюго выглядел довольно странно в роскошном шекспировском одеянии, из-под которого выглядывали брюки в элегантную полоску, но мне не удалось оценить по достоинству нелепость его наряда – мой жадный взгляд проникал сквозь одежду.
– Возможно, – он задумчиво смотрел на меня. – Ты, случаем, не злишься на меня?
– Нет.
– И не избегаешь меня?
– Наоборот.
– Хорошо. Я очень рассчитывал переспать с тобой еще раз, и, если бы ты меня избегала, сделать это было бы сложно – с технической точки зрения.
Я оценивающе посмотрела на него:
– Думаю, тебе пора навестить меня в студии. Посмотрим, сможешь ли ты перенести ужас моей жизни.
– Я уж думал, ты никогда не пригласишь. – Его энтузиазм согревал мне душу. – Когда?
Я пожала плечами:
– Если ты свободен сегодня вечером…
– Договорились.
Последние несколько минут голоса, доносившиеся из динамиков, становились все возбужденнее. Увлеченная Хьюго, я прослушала, о чем идет речь на сцене, но после того как мы обо всем договорились и наши либидо получили подкрепление, голоса обрушились на нас с силой урагана. Одновременно кричали сразу несколько человек, раздраженный голос Мелани резал этот гвалт, точно тупой топор:
– Может быть, кто-нибудь все-таки найдет ее, черт бы вас побрал?!
– Я уже весь театр обыскал, – ответил Мэттью.
– Мне наплевать, что ты делал, – найдите мне Фиалку! Сейчас же!
Мелани чуть ли не орала. Последовал искусственно усиленный топот людей, бегущих за сцену – искать непредсказуемую Фиалку. Я взглянула на Хьюго, который рассеянно рассматривал кофеварку.
– Это нехорошо, – сказал он как бы самому себе.
– Привет тебе, мастер недосказанности, – саркастически заметила я.
– Угу.
Хьюго повернулся – серые глаза рассеянно пробежались по мне, точно он продолжал разглядывать кофеварку, – и вышел из комнаты. Мое любопытство, разумеется, было задето, не говоря уж о самолюбии. И я поспешила за Хьюго.
Он направлялся не к сцене, а к административной части. В дальнем конце коридора находился кабинет Филипа Кэнтли. Судя по целеустремленному виду Хьюго, именно туда он и шел. Я трусила следом, как арабская жена, на один день выпущенная из гарема, – испытывая желание нацепить чадру и скромно потупить взгляд.
Я не ошиблась. Дойдя до двери в кабинет Филипа, Хьюго остановился и постучал:
– Филип? Это Хьюго. Слушай, у тебя нет Фиалки? Они ждут ее уже пятнадцать минут. Он обычно отключает динамики, – шепотом сообщил мне Хьюго. – Может, не слышали. Фиалка? Ты здесь?
– Тсс! – прошипела я и быстро зажала ему рот. Меня слегка раздражало, что приходится тянуться вверх. В следующий раз надену каблуки. От прикосновения по спине побежали мурашки, но я по-прежнему притворялась безразличной. – Там какой-то шум.
– Придется их побеспокоить, – вздохнул Хьюго, отстраняя мою руку. – У Фиалки будут проблемы.
– Я не это имела в виду. Слушай! Случилось невероятное: мы с Хьюго замолчали одновременно. В непривычной тишине отчетливо послышался звук, похожий на щенячье поскуливанье. Хьюго помрачнел.
– Что за ерунда! Фиалка! Ты там? – Он повернул ручку и осторожно толкнул дверь. Заскулили громче. Хьюго нервно оглянулся на меня.
– Давай же! – нетерпеливо потребовала я. Меня просто разрывало от любопытства.
Хьюго толкнул дверь и осторожно вошел. Чтобы увидеть, что там происходит, мне пришлось до отказа вытянуть шею.
Зрелище было драматичным. Фиалка стояла, прижавшись к книжному шкафу, лицо белое, как ее рубашка. В своих бежевых лосинах и шелковом леопардовом шарфе она была похожа на Джин Тьерни[69]из фильма сороковых годов: только что обнаружила труп и уверена, что все примут ее за убийцу. С той только разницей, что Джин часто недоигрывала, а Фиалка… Конечно, было бы грубостью заявить, что она использовала сценические возможности ситуации, но Фиалкины стоны с профессиональной точки зрения были чересчур наигранны.
Первым движением Хьюго было броситься к оцепеневшей Фиалке и обнять ее. Мне, естественно, такое не очень понравилось. Я уставилась на хозяина кабинета, осевшего в кресле в позе, наводившей на вполне определенную мысль, – особенно после того как я заметила, что на столе перед ним лежит одноразовый шприц. Я подошла ближе, стараясь ничего не трогать, и увидела на полу у ног Филипа две иглы. Рукав был закатан, но на локтевом сгибе не виднелось никаких следов. Солнечный луч, проникавший в кабинет из распахнутого окна, ложился на отяжелевшее лицо. Сейчас Филип еще больше походил на Дракулу, но у меня и мысли не возникло, что убил его солнечный свет.
– Не знаю. Она только закончила театральную школу.
– Какую?
Я пожала плечами:
– Ну…
Джейни дала понять, что гадать не имеет смысла. Она откинулась на диване и посмотрела на ближайший к ней мобиль:
– К Хелен это все равно не имеет никакого отношения. Она тоже никогда о ней не слышала, что меня радует, – бедная так нервничает перед спектаклями. Технические проблемы действуют ей на нервы.
– Почему? – спросила я.
– Ну, все эти люди. Тебе не говорили, что творится в театре? Это кошмар для всех актеров. Им приходится наспех репетировать свои сцены, а потом часами стоять и ждать, пока техперсонал мечется вокруг с деловым и важным видом. Бедная Хелен, она никогда этого терпеть не могла. А тут еще эта Ширли Лоуэлл, бедняжка, – добавила она. – Я не хотела показаться бессердечной.
– Ну, если это получилось у тебя нечаянно…
Джейни пропустила мой сарказм мимо ушей и рассеянно улыбнулась. Сейчас она явно отсутствовала на планете Земля. Джейни была поглощена книгой «Вершина ведьм» – той самой, которую уговорила прочитать своего продюсера. Комиссия дала предварительное добро на подготовку пилотной серии. Продюсер Гита, похоже, была уверена в том, что в конце концов зеленый свет дадут всему сериалу. А поскольку для Джейни Бог и Гита суть одно и то же, моя подруга пребывала на вершине блаженства.
– Там есть все! – кричала она, ракетой ворвавшись в мою студию. – Это великолепный триллер, семейная драма, там есть мистика! Ты представить себе не можешь, насколько это сейчас популярно. Там есть и очень пикантные эпизоды для женщин. Мы послали один экземпляр книги агенту Наташи Ричардсон[67], и кажется, ей понравилось!
– Наташе Ричардсон?
– Нет, ее агенту. А сама она – звезда.
– А для Хелен там найдется роль? – вскользь поинтересовалась я.
Джейни посмотрела на меня в изумлении:
– Там огромное количество отличных ролей. Я на самом деле… ну, ведь до прослушивания еще далеко. У Хелен пока все идет очень хорошо. Я даже не подумала, что надо подыскивать что-то для нее. Она сейчас нарасхват.
– Да, но она не будет играть в «Кукольном доме».
– А ей не очень-то и хотелось, – спокойно ответила Джейни. – На телевидении платят гораздо больше, а ты знаешь Хелен. Она сейчас прослушивается на роль в новом сериале про инспектора Гранта. Им нужна помощница Гранта, а Хелен! подходит идеально. После сериала ее наверняка запомнят.
– Новый хладнокровный сержант, медленно плавящийся под натиском расслабленного обаяния и полноты инспектора Гранта, – равнодушно заметила я. – Эти бесконечные сериалы про старых, уродливых сыщиков, трахающих женщин вполовину себя младше – и стройнее. Господи, какая чушь.
Не стоило говорить такое человеку, который без ума от «Вершины ведьм» – мистического триллера и семейной драмы в одном флаконе и четырех частях, который станет бриллиантом осеннего сезона Би-би-си. Джейни посмотрела на меня так, будто была испанским инквизитором, в присутствии которого я, забывшись, заявила, что протестантская трудовая этика не так уж и плоха.
– Ну, мне очень жаль, что это не Шекспир, – саркастически заметила она. – Тебе, конечно, повезло – столкнулась в «Саду пыток» с человеком, который в кои-то веки втянул тебя в культурно значимое…
– Ой, как будто мои скульптуры не имеют никакого культурного значения! – бросилась возражать я. – Вот подожди, ты еще почитаешь мой каталог. Я исследую дихотомию рай-земля, навечно оставляя зрителя в подвешенном состоянии между этими двумя мирами, заставляя его/ее пересмотреть свои старые представления о стабильности и равновесии.
– Кто написал этот бред? – в ужасе спросила Джейни.
– Человек, который с куда большим удовольствием писал бы сериалы для Би-би-си.
Джейни фыркнула:
– Прежде чем я куплю у него сценарий, пусть сочинит что-нибудь получше! – Она пригвоздила меня взглядом к месту. – Знаю-знаю, на самом деле у тебя имеются глубокие и многозначительные теории о собственном творчестве. Ты просто не любишь об этом говорить. Я не обвиняю тебя, но рано или поздно придется расколоться.
– Искупление, – игриво отозвалась я. – Воскрешение мертвых.
– Что? – Джейни наградила меня долгим взглядом, прежде чем поняла, а потом быстро опустила глаза. – Хорошо, что ты наконец можешь говорить о его смерти, – сказала она, изучая собственное запястье, которое вместо обычной грозди бряцающих браслетов обвивал единственный тонкий серебряный обруч. Джейни явно вознамерилась привлекать к себе как можно меньше внимания. Она медленно крутила браслет, не глядя на меня. – Может, если ты выговоришься, тебе будет легче двигаться вперед.
– Откуда и куда? – Я резко выпрямилась. – Ты хочешь сказать, что сейчас у меня какие-то проблемы?
– Ну, например, отсутствие интереса к постоянным отношениям, – предположила Джейни.
– О, ради бога! Между прочим, это ты всегда целыми днями валялась на кушетке, а не я. Неужели ты не понимаешь, что я клала на постоянные отношения еще до него. Ничего не изменилось!
– Отношения, – менторски сказала Джейни, – необходимы для развития души. Только прожив с человеком несколько лет, начинаешь понимать важные вещи о самой себе…
– Точнее, до какой степени ты способна переносить скуку, – пробормотала я.
– На самом деле, – уточнила Джейни с ноткой благоговения в голосе, – я имела в виду компромисс и жертвенность.
– Абсолютно правильно! – с жаром согласилась я. – А кто, интересно, недавно бросил тебя, как Марию фон Трапп в «Звуках музыки»[68]? К тому же я познакомилась… э-э… начала встречаться… э-э… переспала с одним парнем. Позавчера.
– И при чем тут серьезные отношения? – вскричала Джейни.
– Это их начало! – объявила я и отправилась за пивом, жалея, что вообще заговорила об этом.
Однако, к моему удивлению, Джейни не стала вытягивать из меня подробности. Возможно, мои любовные похождения казались ей муравьиной суетой – она взирала на них с высоты своих самодовольных «постоянных отношений». Новая работа уже сказывалась на моей подруге. Ответственный пост, как-никак. Оставалось надеяться, что со временем это пройдет: мне нужна была моя старая Джейни, даже если бы для этого пришлось целыми днями разговаривать на малоприятные темы.
И мне нисколько не хотелось рассказывать ей о Хьюго. Честно говоря, с таким человеком, как он, я столкнулась впервые. Он был так же уверен в себе, как и я, и имел просто дьявольское самообладание. Обычно я получала удовольствие, пуская в ход свое умение раздражать мужчин – они бились в истериках, а я наблюдала за ними, храня олимпийское спокойствие. С Хьюго же все иначе. Он был первым мужчиной в моей жизни, к которому меня тянуло столь сильно. И с ним мои выкрутасы не проходили. Это одновременно и раздражало, и восхищало. Возможно, примерно так же думал и он обо мне. Даже в постели мы не прекращали осторожно следить друг за другом. Большую часть времени, во всяком случае.
С того вечера он не позвонил мне ни разу. Как правило, если мне хотелось с кем-то встретиться, я не обращала внимания на такую ерунду и звонила сама, но с Хьюго мои обычные правила почему-то не срабатывали. Мне казалось, что я, спотыкаясь, бреду куда-то во мраке. Ничего странного, что мне не хотелось о нем говорить.
– Может, вернемся к прежнему варианту освещения?
– Сейчас у нас свет для сцены Оберона, – уныло сказал осветитель.
– Мне бы хотелось вернуться к варианту Титания-Основа, – терпеливо попросила Мелани.
На сцене воцарился полумрак.
– А можно сделать так, чтобы свет гас на три секунды позже, а темнота длилась на одну секунду дольше?
– Освещение изменится до моего выхода? – поинтересовался стоявший на сцене Хьюго.
– Да, сначала темнота, потом… постой-ка, – перебила себя Мелани.
Она сидела на высоком табурете в центральном проходе между рядами, перед ней стоял еще один табурет, на котором лежала тетрадь с текстом пьесы, расписанием мизансцен, реплик, смен декораций и освещения. Мелани перевернула страницу, что-то проверяя. Рядом, на одном из зрительских мест, сидел композитор. Она кивнула ему и что-то записала в тетрадь. Салли, Софи и я сидели в противоположном конце зала. У ног Салли стоял термос с кофе.
– Да, Хьюго, – крикнула Мелани, – сначала затемнение, а потом заиграет твоя музыка. Мелодия Оберона.
– Прелестно! – протянул Хьюго. – Надо двигаться помедленней, чтобы у меня была возможность насладиться ею.
– Давайте-ка еще раз, сначала, – сказала Мелани. Свет медленно погас. – Отлично, твой выход.
В темноте раздался какой-то шум. Хьюго громко выругался.
– Что случилось? – спросил из-за кулис Стив.
– Здесь такая темень, что без инфракрасных очков не обойтись, – раздраженно пробормотал Хьюго, выходя наконец на сцену.
– Ладно, – сказала Мелани, – теперь возвращаемся к первой сцене. Табита на месте?
– Подвешиваю! – раздался голос База откуда-то сверху.
Наушники опять вышли из строя, и всем приходилось орать, что не способствовало творческой атмосфере. Так и кричали целый день. Впрочем, я не знала, день сейчас или ночь. Такого понятия, как время, в театре не существует. Все одержимы одним – разобраться наконец с технической стороной спектакля, а сколько это займет времени – значения не имеет.
Отопление не работало, и в театре царил холод. В зале сидело несколько человек в свитерах. Всякий раз, когда сцена освещалась голубым лунным светом, заставляя мобили серебристо поблескивать, нас била дрожь. Эффект от мобилей был жутковатый, если не сказать – мистический. В такой обстановке эльфы и призраки выглядели очень естественно, а люди казались чем-то неуместным. Чем холоднее были образы, возникавшие на сцене, тем сильнее я ежилась. Наблюдая по телевизору за жизнью полярных медведей, невольно тянешься за одеялом, чтобы укутать плечи. Такое желание возникло у меня и сейчас, когда я смотрела, как на сцене воцаряется полночь, как она превращается в далекую ледяную пустыню, как мобили, похожие на странные планеты, тускло и зловеще мерцают в лунном свете.
Хелен, игравшая Титанию, сидела на куче серебряных листьев. Софи сотворила изумительные костюмы – Хелен была похожа на Снежную королеву, способную воткнуть осколок льда в сердце любого, у кого хватит глупости в нее влюбиться. На ней был парик почти платинового цвете с серебряными нитями. Ее маленькая диадема из серебряных листьев и драгоценных камней была настоящим произведением искусства. Билл в роли Основы облачился только в ослиную голову – единственную часть костюма, которую он решил надеть, ожидая команды Мелани к началу репетиции.
– Хорошо, Хелен, зови эльфов, – буднично велела Мелани, мгновенно уничтожив магическую атмосферу. – Смотрится неплохо, да? – спросила она, повернувшись к Салли и Софи.
– Душистый Горошек, Паутинка, Мотылек, Горчичное Зерно! – устало крикнула Хелен.
Ранджит, игравший Душистого Горошка, сделал «колесо» и выкрикнул:
– Я здесь…
Паутинка, белокурый юноша, запрокинув голову, стоял у задника. Прежде чем откликнуться, он неторопливо выпустил изо рта пару колец дыма. Потом затушил сигарету и вышел на сцену. Запоздавший Мотылек – рыжая девчонка на бегу крикнула: «И я!» – покаянно бросаясь к ногам Титании. Эльфы нервно озирались. Хелен ждала, не двигаясь с места. В конце концов из-за одного из мобилей показалась голова Табиты.
– И я! – победоносно выкрикнула она и снова пропала из виду.
Я была готова к ее прыжку, но все равно удивилась. Табите удалось выпрыгнуть из-за мобиля стремительно и неожиданно. Словно капля воды, расслабленно и легко она приземлилась на сцену. Зрители захлопали, а Табита, раскрасневшись от удовольствия, изобразила совершенно не подходящий к ее роли книксен.
– Очень хорошо, но можно и лучше. – Мелани спрыгнула со стула и направилась к сцене. На ней были джинсы, свитер с капюшоном и грубые ботинки. Волосы болтались сзади неопрятным пучком. Казалось, что лишенная какого-либо шика Мелани должна выглядеть нелепо рядом с маленькими изящными эльфами и царственной Хелен; пусть актеры и не были загримированы, но магия пьесы окутывала их блистающей дымкой. Однако Мелани была настолько уверена в себе, что отнюдь не выглядела нелепой.
Табита всплеснула руками. Она все еще сияла, довольная успехом, ее глаза сверкали. Остальные впали в актерское уныние – плечи опустились, руки безвольно болтались. Они выглядели марионетками, висящими на стене в ожидании своего часа. В таком состоянии актеры пребывали всякий раз, когда Мелани разводила мизансцену или работала со светом. Я уже заметила, что одна из основных обязанностей актера – ждать, когда закончат работать другие.
– Ты должна высунуться чуть раньше, – объясняла Мелани. – Чтобы у зрителей после твоего возгласа создалось впечатление, будто ты сидишь за мобилем уже очень давно. Лучше всего сделать это, когда подает свою реплику Ранджит – в тот момент все будут смотреть только на него.
Ранджит, услышав свое имя, автоматически выпрямился и улыбнулся.
– Что скажешь, Тьерри? – спросила Мелани хореографа.
– Я уже объяснял Табите, – крикнул он из дальнего конца зала. – Наверно, она слегка переволновалась. Но прыжок был отличный.
– Отличный, – согласилась Мелани. – Попробуем еще раз? Я хочу, чтобы Табита вовремя высунула голову.
Все застонали. Парень, управлявший канатом Табиты, вышел на сцену, чтобы подвесить ее в очередной раз; остальные эльфы удалились со сцены; Табита поднялась в воздух, исчезла за мобилем, и вся процедура повторилась сначала – на этот раз не так хорошо, хотя Табита высунулась вовремя и прыгнула еще лучше. Салли самодовольно улыбался.
– Видишь? – спросил он меня и Софи. – Правильная выбора.
Судя по широкой улыбке Табиты, она тоже это понимала.
Триумфальный выход Мэри, игравшей Пэка, уже состоялся. Она спланировала на мобиле и прыгнула на Оберона, совершив сложный маневр, которым управляли трое рабочих. К этому моменту я чувствовала себя абсолютно измотанной. В любом случае с моими скульптурами на сегодня покончено. А потому я отправилась за кулисы, надеясь найти там Хьюго. В зрительном зале было темно, если не считать рыжих огоньков сигарет и лучей от маленьких фонариков – зрители сверяли происходящее на сцене с текстом пьесы. Я на ощупь отыскала дверь ложи и перешла в другой мир.
Театр был построен в восьмидесятых годах прошлого века и щедро отреставрирован на деньги, заработанные лотереями. Зрительный зал напоминал шкатулку для драгоценностей – пурпурных и оранжево-розовых тонов с отделкой из тусклого золота. Куполообразный потолок и стены лож были декорированы лепными украшениями. За кулисами же посетителя встречали голые кирпичные стены, открытые водопроводные трубы и электропроводка, низкие потолки с трубками неоновых ламп. Здесь царил вечный сумрак, тут и там попадались пепельницы. Я завернула за угол и оказалась у стола зампомрежа. Меня окутала застоявшаяся вонь пива и окурков. Угрюмая актерская толпа ждала своего выхода; это был ужас прогона – от актеров требовались лишь бесконечные входы и выходы, во время которых налаживалось освещение. В этот день властвуют рабочие сцены, а актеры низведены до уровня кукол. Обычно в таких случаях они коротают время в гримерках или ближайшем пабе, но в этом спектакле все сцены были одновременно столь компактны и столь затянуты, что им приходилось постоянно быть начеку, а актеры терпеть не могут ждать за кулисами.
Я прошла мимо переполненного бычками пожарного ведра с песком. Зампомрежа Луиза находилась в своей стихии. Она была похожа на вторую, закулисную Мелани: спокойно сидела за столом, методично проверяла реплики, одновременно переговариваясь по рации – электрик наконец-то наладил радиосвязь. Перед ней инопланетным зеленым оттенком мерцал экран монитора, на котором можно было видеть, что происходит на сцене. Сверху доносились голоса актеров, рабочих и Мелани – в те моменты, когда она подходила к сцене, – усиленные подвешенными над сценой микрофонами. Репетиция транслировалась на весь театр. Кабинетным крысам и трудягам из подвала разрешалось выключать динамики; всем остальным полагалось внимательно слушать, чтобы не пропустить свой выход.
Я прошла в маленький кабинет помощника режиссера сварить себе кофе. Комната была заставлена банками и стаканами с недопитым пивом, пепельницами, заполненными банановыми шкурками и бычками, завалена какими-то бумагами, с виду походившими на секретную документацию. Табачную вонь перебивали запахи лизола и жидкости для чистки ковров. Я еще никогда не видела эту комнату в таком состоянии.
– Боже, какая грязь! – в ужасе вскрикнула одна из ассистенток, заскочившая следом за мной. – Сегодня уже не успеем прибраться… – Она вытащила из кармана батончик «Марс» и умяла его в два приема. – Скука смертная, и жутко хочется спать, – пожаловалась она. – Все время что-нибудь жую, это просто кошмар. Когда спектакль готов, я чувствую себя спокойно, но во время репетиций всегда набираю несколько фунтов. – И она метнулась обратно к двери.
О волшебный блеск театрального таинства!
– Я заметил, как ты входила сюда, – раздался голос Хьюго. – Между прочим, ты даже не соизволила со мной поздороваться. А я сижу тут и курю. Уже целый час. – Он сидел в нише у пыльного пианино. – Так и хочется пометить территорию вокруг. Вход только по приглашениям.
– А меня приглашаешь? – спросила я кокетливее, чем хотела.
Должно быть, Хьюго выглядел довольно странно в роскошном шекспировском одеянии, из-под которого выглядывали брюки в элегантную полоску, но мне не удалось оценить по достоинству нелепость его наряда – мой жадный взгляд проникал сквозь одежду.
– Возможно, – он задумчиво смотрел на меня. – Ты, случаем, не злишься на меня?
– Нет.
– И не избегаешь меня?
– Наоборот.
– Хорошо. Я очень рассчитывал переспать с тобой еще раз, и, если бы ты меня избегала, сделать это было бы сложно – с технической точки зрения.
Я оценивающе посмотрела на него:
– Думаю, тебе пора навестить меня в студии. Посмотрим, сможешь ли ты перенести ужас моей жизни.
– Я уж думал, ты никогда не пригласишь. – Его энтузиазм согревал мне душу. – Когда?
Я пожала плечами:
– Если ты свободен сегодня вечером…
– Договорились.
Последние несколько минут голоса, доносившиеся из динамиков, становились все возбужденнее. Увлеченная Хьюго, я прослушала, о чем идет речь на сцене, но после того как мы обо всем договорились и наши либидо получили подкрепление, голоса обрушились на нас с силой урагана. Одновременно кричали сразу несколько человек, раздраженный голос Мелани резал этот гвалт, точно тупой топор:
– Может быть, кто-нибудь все-таки найдет ее, черт бы вас побрал?!
– Я уже весь театр обыскал, – ответил Мэттью.
– Мне наплевать, что ты делал, – найдите мне Фиалку! Сейчас же!
Мелани чуть ли не орала. Последовал искусственно усиленный топот людей, бегущих за сцену – искать непредсказуемую Фиалку. Я взглянула на Хьюго, который рассеянно рассматривал кофеварку.
– Это нехорошо, – сказал он как бы самому себе.
– Привет тебе, мастер недосказанности, – саркастически заметила я.
– Угу.
Хьюго повернулся – серые глаза рассеянно пробежались по мне, точно он продолжал разглядывать кофеварку, – и вышел из комнаты. Мое любопытство, разумеется, было задето, не говоря уж о самолюбии. И я поспешила за Хьюго.
Он направлялся не к сцене, а к административной части. В дальнем конце коридора находился кабинет Филипа Кэнтли. Судя по целеустремленному виду Хьюго, именно туда он и шел. Я трусила следом, как арабская жена, на один день выпущенная из гарема, – испытывая желание нацепить чадру и скромно потупить взгляд.
Я не ошиблась. Дойдя до двери в кабинет Филипа, Хьюго остановился и постучал:
– Филип? Это Хьюго. Слушай, у тебя нет Фиалки? Они ждут ее уже пятнадцать минут. Он обычно отключает динамики, – шепотом сообщил мне Хьюго. – Может, не слышали. Фиалка? Ты здесь?
– Тсс! – прошипела я и быстро зажала ему рот. Меня слегка раздражало, что приходится тянуться вверх. В следующий раз надену каблуки. От прикосновения по спине побежали мурашки, но я по-прежнему притворялась безразличной. – Там какой-то шум.
– Придется их побеспокоить, – вздохнул Хьюго, отстраняя мою руку. – У Фиалки будут проблемы.
– Я не это имела в виду. Слушай! Случилось невероятное: мы с Хьюго замолчали одновременно. В непривычной тишине отчетливо послышался звук, похожий на щенячье поскуливанье. Хьюго помрачнел.
– Что за ерунда! Фиалка! Ты там? – Он повернул ручку и осторожно толкнул дверь. Заскулили громче. Хьюго нервно оглянулся на меня.
– Давай же! – нетерпеливо потребовала я. Меня просто разрывало от любопытства.
Хьюго толкнул дверь и осторожно вошел. Чтобы увидеть, что там происходит, мне пришлось до отказа вытянуть шею.
Зрелище было драматичным. Фиалка стояла, прижавшись к книжному шкафу, лицо белое, как ее рубашка. В своих бежевых лосинах и шелковом леопардовом шарфе она была похожа на Джин Тьерни[69]из фильма сороковых годов: только что обнаружила труп и уверена, что все примут ее за убийцу. С той только разницей, что Джин часто недоигрывала, а Фиалка… Конечно, было бы грубостью заявить, что она использовала сценические возможности ситуации, но Фиалкины стоны с профессиональной точки зрения были чересчур наигранны.
Первым движением Хьюго было броситься к оцепеневшей Фиалке и обнять ее. Мне, естественно, такое не очень понравилось. Я уставилась на хозяина кабинета, осевшего в кресле в позе, наводившей на вполне определенную мысль, – особенно после того как я заметила, что на столе перед ним лежит одноразовый шприц. Я подошла ближе, стараясь ничего не трогать, и увидела на полу у ног Филипа две иглы. Рукав был закатан, но на локтевом сгибе не виднелось никаких следов. Солнечный луч, проникавший в кабинет из распахнутого окна, ложился на отяжелевшее лицо. Сейчас Филип еще больше походил на Дракулу, но у меня и мысли не возникло, что убил его солнечный свет.