Страница:
– Я тебя ищу, Бен. Надо обсудить кандидатуры актеров.
Он говорил так, точно, кроме Бена, здесь никого не было.
– Иду, Филип, – ответил Бен с чуть ли не рабской покорностью. – Может, выпьем кофе? – И уже повернувшись к нам: – Увидимся.
Филип Кэнтли развернулся, и Бен, прежде чем броситься вдогонку за Его Величеством, лукаво нам подмигнул. Они скрылись в маленьком кабинете помощника режиссера, расположенном у самой сцены и заваленном реквизитом для сегодняшнего спектакля. Там обитала единственная в театре сносная кофеварка.
– Здесь стоит рабочий Мэри, – сказал Баз нам с Салли, показав на точку в нескольких футах от стола помощника режиссера. – У него на голове наушники. Канат тянется сюда с платформы. Рабочий снимает канат с этого крюка на стене, а закончив, вешает обратно.
– А что будет с канатом после того, как Мэри спустится на палубу? – спросила я.
– Она отстегнется, и рабочий тут же уведет его в сторону.
Баз потянул двумя руками за воображаемую веревку.
– Понятно, – задумчиво кивнула я. – В общих чертах.
– Очень мило. Когда придет Мэри?
– После обеда. Пойду, пожалуй, в нору доделывать мобиль. Потом мы подвесим его в нескольких футах от пола, чтобы Мэри могла с него попрыгать.
– Ради бога, но лично я прыгать не собираюсь, – сухо ответил Баз.
– Зато Мэри все для тебя сделай! – рассмеялся Салли. – Трапеций, цирковой училищ, акробатик. Ее с хлебом не кушай, дай поскакать.
Салли достаточно бегло говорит по-английски, но порой у него выходят дьявольски смешные фразы. Мы с Базом от смеха чуть не повалились на пол. Салли обиженно уставился на нас.
– Я же все правильно говорить, разве нет? – сердито спросил он.
Мы с Базом, не в силах остановиться, кивнули одновременно.
– Почему же тогда смеяйся? Bastard! die non siete altri[46], – крикнул он и бросился прочь.
Хохоча во все горло, я последовала за ним.
Проходя мимо двери помощника режиссера, я навострила уши. Бен и Филип говорили о наборе актеров для «Кукольного дома».
– На самом деле в шекспировской труппе есть подходящие кандидатуры, – говорил Бен. – Елена, например. Актрису зовут Хэзел Даффи. Я видел ее на репетиции, и мне очень понравилось. Мелани от нее тоже в восторге.
– Ничего о ней не слышал, – рявкнул Филип Кэнтли.
– Мне кажется, она только-только из театральной школы, – спокойно продолжал. Бен. – Надо дать ей шанс, пригласить на пробы. Тебе понравится. Я знаю, ты уже практически решил вопрос с Норой, а Хэзел Даффи может быть Кристиной.
– Хорошо. Но не забудь – мы не только одну ее приглашаем на прослушивание.
– Разумеется. Первое имя я уже записал. Слушай, у меня есть отличная идея для Кругстада…
Я миновала дверь, и голоса стихли. Меня потрясла уверенность Бена – его, как и База, совершенно не пугали грозные манеры Филипа Кэнтли. Но гораздо больше меня заинтересовали слова Бена о том, что он уже отметил кого-то из шекспировской труппы для участия в «Кукольном доме». Судя по разговору, лишь одна актриса заслуживала внимания с этой точки зрения.
Когда я спускалась в подвал, внезапно распахнулась дверь на лестничную площадку и в проеме возникла женщина. Этакая помесь главной библиотекарши с членом местного совета: одета в «Джэгер»[47], аккуратная прическа убежденной сторонницы партии тори, на шее болтаются очки на золотой цепочке. Лицо живое и располагающее.
– Вы, наверное, Сэм, – сказала дама. – Мне о вас рассказывали. Меня зовут Марджери Пикетт, я администратор театра. Очень приятно познакомиться. – Она пожала мне руку. Ее ладонь была сухой и холодной. – Вы не могли бы заглянуть ко мне? На минуточку.
Марджери Пикетт явно поджидала меня. С любопытством и легкой неуверенностью я вошла в ее кабинет. Контраст со старым линолеумом и флуоресцентными лампами без плафонов, висевшими в коридоре, был настолько резким, что я замерла на пороге, моргая от изумления. Настоящий номер люкс. Огромный письменный стол, заставленный всевозможной оргтехникой; большие окна, выходящие на улицу; ухоженные цветы на подоконнике, в углу – ветвистая юкка[48]; под ногами – ковер приятного розового цвета; кофейный столик, заваленный журналами, и два очень удобных на вид кресла. Справа – открытая дверь в кладовку со стеллажами, от пола до потолка забитыми папками. И нигде ни пылинки. В дальнем углу располагалась маленькая и безукоризненно чистая кухня, оборудованная микроволновкой, кофеваркой и электрическим чайником. Под раковиной наверняка отыскался бы кухонный комбайн.
– Ух ты! Как здесь чудесно! Точно в волшебную дверку попадаешь – а там выставка «Дом и сад».
Марджери Пикетт рассмеялась:
– Спасибо на добром слове. Хотите чашечку кофе? Я сварю свежий.
– Растворимого, видно, у вас и не бывает. Но спасибо, не стоит.
– Садитесь, пожалуйста. – Она указала на кресло. – Мне нравится, как вы одеты. Очень практично.
Я нервно сморгнула. Узкая майка и юбка из лайкры с образом консервативной женщины имели столько же общего, сколько и со стилем Нэнси Рейган. Вообще-то я к любой ситуации отношусь с юмором, но Марджери Пикетт вышибла у меня из-под ног почву. Спросить, не пошутила ли она, я не решилась. Вместо этого улыбнулась до ушей, плюхнулась в кресло и скорчила мину посерьезнее. Интересно, что ей от меня понадобилось?
Несколько минут мы болтали о пустяках. Выяснилось, что Марджери Пикетт уже спускалась в подвал посмотреть на мобиль Пэка и пришла к выводу, что он очень хорош, хотя она, конечно, понимает, что работа еще не закончена. Марджери надеялась, что я не стану возражать, если она краешком глаза взглянет на «это чудо». Потом она перешла к следующей теме и задала несколько банальных вопросов о «моем пути в искусстве». Марджери слышала, что у меня скоро будет выставка, и подумала, что было бы неплохо познакомить меня с агентами по рекламе. Мое участие в проекте дает превосходный повод для статьи в театральном разделе «Гардиан».
К этому моменту я уже потихоньку начала понимать, куда клонится беседа, и попробовала, минуя околичности, перейти прямо к делу:
– Может, им будет интересно почитать статью обо мне в «Геральд»? Ее напечатали примерно полгода назад.
– О, в «Геральд» было ваше интервью? – встрепенулась Марджери, надевая очки и записывая что-то в блокнот.
Мне показалось, что с блокнотом она переборщила, хотя все выглядело достаточно естественно.
– Не совсем интервью. Странно, что вам об этом не сказали.
Я внимательно посмотрела на Марджери. Ее глаза, увеличенные линзами очков, чуть заметно дрогнули, и я поняла, что она прекрасно обо всем знает. Будучи женщиной умной, Марджери не стала симулировать полное неведение:
– На самом деле я что-то слышала, но люблю все узнавать из первых рук. А то ходит много разных слухов… Статью я не читала – не выписываю «Геральд». Писали что-то о ваших скульптурах, да? О каком-то мобиле, вроде того, что вы делаете для нас.
Марджери сняла очки и посмотрела на меня. У нее были светло-карие, очень ясные, аккуратно подведенные глаза.
– Кто-то погиб, да? На кого-то упала ваша скульптура – после того как вы ее повесили, верно? Сорвалась с потолка и убила.
Марджери действовала совершенно разумно. Будь я администратором театра, непременно тоже обеспокоилась бы, обнаружив, что на моей территории работает скульптор, творение которого некогда разбило кому-то голову. Вполне понятная тревога – особенно потому, что я получила здесь похожий заказ.
Однако я спросила бы напрямую, а не топталась вокруг да около, отвлекая внимание сомнительными комплиментами. Совершенно естественно, что эта тема – мое больное место. Обсуждать ее – все равно что ковырять пальцем в открытой ране. Поэтому мне очень не понравился иезуитский метод Марджери.
– Скульптуру намеренно сбросили на человека, – резко ответила я. – Причем сделала это не я, что доказала полиция, к своему полному удовлетворению. Мобиль был очень надежно укреплен, и банк, на территории которого это случилось, не стал подавать на меня в суд. Статья в «Геральд» исчерпывающе рассказала об этом деле, а еще там напечатали фотографию, на которой я выгляжу чертовски эффектно. Еще есть вопросы?
Я встала. Марджери засуетилась: – Простите меня, ради бога, – пролепетала она. – По-моему, я вас обидела.
– Следовало бы спросить меня обо всем прямо.
– Ох, вы совершенно правы. Теперь я сама понимаю. Но я проработала в этом театре, наверное, столько же лет, сколько вы успели прожить, и для меня его доброе имя равноценно собственной репутации. Театр – моя жизнь. Хотя, конечно, это не оправдывает моего поведения. Вы принимаете мои извинения?
Я немного смягчилась от такой прямоты.
– У вас не будет никаких проблем со страховкой актеров, – коротко ответила я. – А газетам все равно, что смаковать, если они найдут правильный подход.
– Охотники за сенсациями, мечтающие о том, чтобы мобиль рухнул кому-нибудь на голову? – с улыбкой предположила Марджери Пикетт. – Считается, что люди ходят в цирк, мечтая увидеть, как падает канатаходец. Не могу сказать, что мне нравится такой образ мысли. – Она смущенно кашлянула. – Вам, наверно, нелегко тогда пришлось. Хотя, впрочем, тот несчастный случай на самом деле не был случайностью, да?
– У меня не возникло никаких проблем, – холодно ответила я. – Я знала, что скульптура подвешена надежно. Когда я что-нибудь вешаю, оно висит.
Собственный голос служил мне последней соломинкой. Я не только встала в позу, сложив на груди руки, но и начала разговаривать тоном мачо – в точности как Джон Уэйн. И тут, к вящему изумлению Марджери Пикетт, моя самоуверенность испарилась без следа.
– Извините, – проговорила я сквозь истерический смех, – просто я вдруг услышала себя…
И внезапно, уже к моему собственному изумлению, мне захотелось, чтобы рядом оказался Хьюго со своими ядовитыми насмешками. Не очень-то интересно строить из себя идиота, когда рядом нет человека, который впоследствии мог бы напомнить тебе об этом. Например, когда пьяна вдрабадан или таешь от сентиментальности.
Неудавшаяся попытка сыграть несгибаемого ковбоя примирила нас. В ближайшее время она натравит на меня агентов, а также – ни секунды в этом не сомневаюсь – проверит все, что я ей рассказала. Это тоже будет совершенно разумно с ее стороны. Марджери особо подчеркнула, чтобы я не стеснялась обращаться к ней с любыми просьбами и заходила на чашечку кофе в любое время. Что ж, последним предложением я не прочь пользоваться достаточно часто. Кофе у Марджери всегда будет свежим. К тому же на столе я приметила коробку с печеньем. От меня сложно что-либо утаить, особенно когда речь идет о печенье.
Марджери снова предложила чашечку, но я с сожалением отказалась. Действительно, надо успеть закончить мобиль Пэка прежде, чем он потребуется Мэри для ее акробатических прыжков.
– Заглядывайте в любое время, дорогая. И кстати, мне в самом деле нравится ваша майка. Я ведь заметила, что вы мне не поверили.
Я оглядела себя. На моей груди красовалось название фильма: «Быстрей, киса! Убей! Убей!»[Культовый фильм американского режиссера Расса Майера (1965) с Турой Сатаной в главной роли.
] Марджери улыбалась, как тетушка, снисходительно взирающая на проделки бунтаря племянника. Если б я умела, то наверняка покраснела бы.
Оставалось лишь надеяться, что в ходе расследования Марджери не удастся выяснить, что однажды я таки убила человека. Почему-то мне показалось, что тогда у нее снова возникли бы подозрения.
Глава седьмая
Он говорил так, точно, кроме Бена, здесь никого не было.
– Иду, Филип, – ответил Бен с чуть ли не рабской покорностью. – Может, выпьем кофе? – И уже повернувшись к нам: – Увидимся.
Филип Кэнтли развернулся, и Бен, прежде чем броситься вдогонку за Его Величеством, лукаво нам подмигнул. Они скрылись в маленьком кабинете помощника режиссера, расположенном у самой сцены и заваленном реквизитом для сегодняшнего спектакля. Там обитала единственная в театре сносная кофеварка.
– Здесь стоит рабочий Мэри, – сказал Баз нам с Салли, показав на точку в нескольких футах от стола помощника режиссера. – У него на голове наушники. Канат тянется сюда с платформы. Рабочий снимает канат с этого крюка на стене, а закончив, вешает обратно.
– А что будет с канатом после того, как Мэри спустится на палубу? – спросила я.
– Она отстегнется, и рабочий тут же уведет его в сторону.
Баз потянул двумя руками за воображаемую веревку.
– Понятно, – задумчиво кивнула я. – В общих чертах.
– Очень мило. Когда придет Мэри?
– После обеда. Пойду, пожалуй, в нору доделывать мобиль. Потом мы подвесим его в нескольких футах от пола, чтобы Мэри могла с него попрыгать.
– Ради бога, но лично я прыгать не собираюсь, – сухо ответил Баз.
– Зато Мэри все для тебя сделай! – рассмеялся Салли. – Трапеций, цирковой училищ, акробатик. Ее с хлебом не кушай, дай поскакать.
Салли достаточно бегло говорит по-английски, но порой у него выходят дьявольски смешные фразы. Мы с Базом от смеха чуть не повалились на пол. Салли обиженно уставился на нас.
– Я же все правильно говорить, разве нет? – сердито спросил он.
Мы с Базом, не в силах остановиться, кивнули одновременно.
– Почему же тогда смеяйся? Bastard! die non siete altri[46], – крикнул он и бросился прочь.
Хохоча во все горло, я последовала за ним.
Проходя мимо двери помощника режиссера, я навострила уши. Бен и Филип говорили о наборе актеров для «Кукольного дома».
– На самом деле в шекспировской труппе есть подходящие кандидатуры, – говорил Бен. – Елена, например. Актрису зовут Хэзел Даффи. Я видел ее на репетиции, и мне очень понравилось. Мелани от нее тоже в восторге.
– Ничего о ней не слышал, – рявкнул Филип Кэнтли.
– Мне кажется, она только-только из театральной школы, – спокойно продолжал. Бен. – Надо дать ей шанс, пригласить на пробы. Тебе понравится. Я знаю, ты уже практически решил вопрос с Норой, а Хэзел Даффи может быть Кристиной.
– Хорошо. Но не забудь – мы не только одну ее приглашаем на прослушивание.
– Разумеется. Первое имя я уже записал. Слушай, у меня есть отличная идея для Кругстада…
Я миновала дверь, и голоса стихли. Меня потрясла уверенность Бена – его, как и База, совершенно не пугали грозные манеры Филипа Кэнтли. Но гораздо больше меня заинтересовали слова Бена о том, что он уже отметил кого-то из шекспировской труппы для участия в «Кукольном доме». Судя по разговору, лишь одна актриса заслуживала внимания с этой точки зрения.
Когда я спускалась в подвал, внезапно распахнулась дверь на лестничную площадку и в проеме возникла женщина. Этакая помесь главной библиотекарши с членом местного совета: одета в «Джэгер»[47], аккуратная прическа убежденной сторонницы партии тори, на шее болтаются очки на золотой цепочке. Лицо живое и располагающее.
– Вы, наверное, Сэм, – сказала дама. – Мне о вас рассказывали. Меня зовут Марджери Пикетт, я администратор театра. Очень приятно познакомиться. – Она пожала мне руку. Ее ладонь была сухой и холодной. – Вы не могли бы заглянуть ко мне? На минуточку.
Марджери Пикетт явно поджидала меня. С любопытством и легкой неуверенностью я вошла в ее кабинет. Контраст со старым линолеумом и флуоресцентными лампами без плафонов, висевшими в коридоре, был настолько резким, что я замерла на пороге, моргая от изумления. Настоящий номер люкс. Огромный письменный стол, заставленный всевозможной оргтехникой; большие окна, выходящие на улицу; ухоженные цветы на подоконнике, в углу – ветвистая юкка[48]; под ногами – ковер приятного розового цвета; кофейный столик, заваленный журналами, и два очень удобных на вид кресла. Справа – открытая дверь в кладовку со стеллажами, от пола до потолка забитыми папками. И нигде ни пылинки. В дальнем углу располагалась маленькая и безукоризненно чистая кухня, оборудованная микроволновкой, кофеваркой и электрическим чайником. Под раковиной наверняка отыскался бы кухонный комбайн.
– Ух ты! Как здесь чудесно! Точно в волшебную дверку попадаешь – а там выставка «Дом и сад».
Марджери Пикетт рассмеялась:
– Спасибо на добром слове. Хотите чашечку кофе? Я сварю свежий.
– Растворимого, видно, у вас и не бывает. Но спасибо, не стоит.
– Садитесь, пожалуйста. – Она указала на кресло. – Мне нравится, как вы одеты. Очень практично.
Я нервно сморгнула. Узкая майка и юбка из лайкры с образом консервативной женщины имели столько же общего, сколько и со стилем Нэнси Рейган. Вообще-то я к любой ситуации отношусь с юмором, но Марджери Пикетт вышибла у меня из-под ног почву. Спросить, не пошутила ли она, я не решилась. Вместо этого улыбнулась до ушей, плюхнулась в кресло и скорчила мину посерьезнее. Интересно, что ей от меня понадобилось?
Несколько минут мы болтали о пустяках. Выяснилось, что Марджери Пикетт уже спускалась в подвал посмотреть на мобиль Пэка и пришла к выводу, что он очень хорош, хотя она, конечно, понимает, что работа еще не закончена. Марджери надеялась, что я не стану возражать, если она краешком глаза взглянет на «это чудо». Потом она перешла к следующей теме и задала несколько банальных вопросов о «моем пути в искусстве». Марджери слышала, что у меня скоро будет выставка, и подумала, что было бы неплохо познакомить меня с агентами по рекламе. Мое участие в проекте дает превосходный повод для статьи в театральном разделе «Гардиан».
К этому моменту я уже потихоньку начала понимать, куда клонится беседа, и попробовала, минуя околичности, перейти прямо к делу:
– Может, им будет интересно почитать статью обо мне в «Геральд»? Ее напечатали примерно полгода назад.
– О, в «Геральд» было ваше интервью? – встрепенулась Марджери, надевая очки и записывая что-то в блокнот.
Мне показалось, что с блокнотом она переборщила, хотя все выглядело достаточно естественно.
– Не совсем интервью. Странно, что вам об этом не сказали.
Я внимательно посмотрела на Марджери. Ее глаза, увеличенные линзами очков, чуть заметно дрогнули, и я поняла, что она прекрасно обо всем знает. Будучи женщиной умной, Марджери не стала симулировать полное неведение:
– На самом деле я что-то слышала, но люблю все узнавать из первых рук. А то ходит много разных слухов… Статью я не читала – не выписываю «Геральд». Писали что-то о ваших скульптурах, да? О каком-то мобиле, вроде того, что вы делаете для нас.
Марджери сняла очки и посмотрела на меня. У нее были светло-карие, очень ясные, аккуратно подведенные глаза.
– Кто-то погиб, да? На кого-то упала ваша скульптура – после того как вы ее повесили, верно? Сорвалась с потолка и убила.
Марджери действовала совершенно разумно. Будь я администратором театра, непременно тоже обеспокоилась бы, обнаружив, что на моей территории работает скульптор, творение которого некогда разбило кому-то голову. Вполне понятная тревога – особенно потому, что я получила здесь похожий заказ.
Однако я спросила бы напрямую, а не топталась вокруг да около, отвлекая внимание сомнительными комплиментами. Совершенно естественно, что эта тема – мое больное место. Обсуждать ее – все равно что ковырять пальцем в открытой ране. Поэтому мне очень не понравился иезуитский метод Марджери.
– Скульптуру намеренно сбросили на человека, – резко ответила я. – Причем сделала это не я, что доказала полиция, к своему полному удовлетворению. Мобиль был очень надежно укреплен, и банк, на территории которого это случилось, не стал подавать на меня в суд. Статья в «Геральд» исчерпывающе рассказала об этом деле, а еще там напечатали фотографию, на которой я выгляжу чертовски эффектно. Еще есть вопросы?
Я встала. Марджери засуетилась: – Простите меня, ради бога, – пролепетала она. – По-моему, я вас обидела.
– Следовало бы спросить меня обо всем прямо.
– Ох, вы совершенно правы. Теперь я сама понимаю. Но я проработала в этом театре, наверное, столько же лет, сколько вы успели прожить, и для меня его доброе имя равноценно собственной репутации. Театр – моя жизнь. Хотя, конечно, это не оправдывает моего поведения. Вы принимаете мои извинения?
Я немного смягчилась от такой прямоты.
– У вас не будет никаких проблем со страховкой актеров, – коротко ответила я. – А газетам все равно, что смаковать, если они найдут правильный подход.
– Охотники за сенсациями, мечтающие о том, чтобы мобиль рухнул кому-нибудь на голову? – с улыбкой предположила Марджери Пикетт. – Считается, что люди ходят в цирк, мечтая увидеть, как падает канатаходец. Не могу сказать, что мне нравится такой образ мысли. – Она смущенно кашлянула. – Вам, наверно, нелегко тогда пришлось. Хотя, впрочем, тот несчастный случай на самом деле не был случайностью, да?
– У меня не возникло никаких проблем, – холодно ответила я. – Я знала, что скульптура подвешена надежно. Когда я что-нибудь вешаю, оно висит.
Собственный голос служил мне последней соломинкой. Я не только встала в позу, сложив на груди руки, но и начала разговаривать тоном мачо – в точности как Джон Уэйн. И тут, к вящему изумлению Марджери Пикетт, моя самоуверенность испарилась без следа.
– Извините, – проговорила я сквозь истерический смех, – просто я вдруг услышала себя…
И внезапно, уже к моему собственному изумлению, мне захотелось, чтобы рядом оказался Хьюго со своими ядовитыми насмешками. Не очень-то интересно строить из себя идиота, когда рядом нет человека, который впоследствии мог бы напомнить тебе об этом. Например, когда пьяна вдрабадан или таешь от сентиментальности.
Неудавшаяся попытка сыграть несгибаемого ковбоя примирила нас. В ближайшее время она натравит на меня агентов, а также – ни секунды в этом не сомневаюсь – проверит все, что я ей рассказала. Это тоже будет совершенно разумно с ее стороны. Марджери особо подчеркнула, чтобы я не стеснялась обращаться к ней с любыми просьбами и заходила на чашечку кофе в любое время. Что ж, последним предложением я не прочь пользоваться достаточно часто. Кофе у Марджери всегда будет свежим. К тому же на столе я приметила коробку с печеньем. От меня сложно что-либо утаить, особенно когда речь идет о печенье.
Марджери снова предложила чашечку, но я с сожалением отказалась. Действительно, надо успеть закончить мобиль Пэка прежде, чем он потребуется Мэри для ее акробатических прыжков.
– Заглядывайте в любое время, дорогая. И кстати, мне в самом деле нравится ваша майка. Я ведь заметила, что вы мне не поверили.
Я оглядела себя. На моей груди красовалось название фильма: «Быстрей, киса! Убей! Убей!»[Культовый фильм американского режиссера Расса Майера (1965) с Турой Сатаной в главной роли.
] Марджери улыбалась, как тетушка, снисходительно взирающая на проделки бунтаря племянника. Если б я умела, то наверняка покраснела бы.
Оставалось лишь надеяться, что в ходе расследования Марджери не удастся выяснить, что однажды я таки убила человека. Почему-то мне показалось, что тогда у нее снова возникли бы подозрения.
Глава седьмая
Выйдя из уютного кабинета Марджери и снова увидев линолеум и грязные облупленные стены, я испытала культурный шок. Размышляя о том, как быстро привыкает человек к буржуазному комфорту, я помчалась вниз – восстанавливать знакомство с пролетарским уровнем жизни. Лерч опять крутил мою кассету. Колонки вовсю грохотали «Мальчонкой Сью». Качество записи было совсем недурным, а звука – более чем предостаточно. Как многие другие театры, несколько лет назад «Кросс» неплохо заработал на лотереях, которые было разрешено проводить при условии, что прибыль пойдет на реконструкцию. Театральные шишки поняли «реконструкцию» в широком смысле и закупили дорогой музыкальный центр (помимо роскошных кожаных диванов для своих кабинетов).
– Это я для себя переписал, Сэм. А твою кассету положил на верстак. Ничего?
– Конечно, дурень. Все в порядке. У меня, кстати, есть и другие, ничуть не хуже. Принесу как-нибудь.
Лерч просиял. Я уже вычислила, что в силу какой-то ошибки в его воспитании этот странный парень лучше всего чувствует себя, когда его ругают или заставляют выполнять особо противные задания. Хотя, если подумать, возможно, это и не было ошибкой – родители могли намеренно запрограммировать беднягу именно таким. Польза от Лерча безусловная.
– Мне эта нравится больше, – сказал он.
– Откуда ты знаешь, ты же не слышал остальные, балбес?
– Тебе помочь не надо? – спросил Лерч, сияя на всю катушку. – Баз сказал, у тебя дел по горло.
Я посадила его заниматься разной рутинной и нудной пайкой. У него это все равно получалось лучше. Надо будет выкупить у База малыша Лерча, когда закончу здесь работать. А может, Баз согласится обменять Лерча на… скажем, ацетиленовую горелку. Она валяется где-то у меня в студии. Очень старая, но все же…
В этот момент сквозь широкие, раскатистые аккорды «Депеш Мод», явно написанные в особенно тоскливый день – члены группы, наверное, забыли делать перерывы между передозами, – я услышала, как кто-то зовет меня тоненьким голоском:
– Эй! Сэм!
– Лерч! – Я замахала руками, требуя, чтобы он сделал потише.
Тот же самый голос еще раз позвал меня в наступившей тишине:
– Сэм, ты внизу?
– Мэри! – Я прищурилась, посмотрела на свой мобиль и пожала плечами. Времени больше нет – придется остановиться на этом варианте. – Да, здесь, работаю. Спускайся.
– Кофе будешь? – спросил Лерч у Мэри, когда та осторожно обходила его верстак. Я одобрительно улыбнулась: малый очень быстро учится хорошим манерам.
– Не сейчас, спасибо. Может, позже, когда закончу с прыжками.
Она подошла к мобилю, который мы подвесили на мощный крюк. Скульптура висела очень низко, всего в двух футах от пола. Мэри молча обошла мое творение. Мы с Лерчем нетерпеливо ждали ее приговора.
Мэри принялась стаскивать с себя бесчисленные куртки и кардиганы. Она напоминала капусту: куча слоев снаружи и крохотная кочерыжка внутри.
– Ну, что скажешь? – спросила я, когда на ней осталось одно лишь трико.
Мэри непонимающе посмотрела на меня:
– О чем? А, мобиль! Я ничего не могу сказать, пока не сяду на него. У меня так всегда с бутафорией. Не могу ничего сказать, глядя со стороны.
Лерч за ее спиной жестами изобразил, как сворачивает шею курице. Он много часов возился с этой так называемой бутафорией, даже стащил несколько пучков плюща у «Вирджинии Вулф», покрасил их серебряной краской и просверлил для них дырочки в мобиле. Не было никакого смысла объяснять Мэри, что нас интересует эстетическая оценка скульптуры.
Ее мы чуть позже услышали от Салли, вошедшего в тот момент, когда Мэри перелезала со стула на мобиль. Она обвила канат руками и ногами, превратившись в еще один пучок плюща, такая же изящная и крепкая.
– Великолепно! – воскликнул Салли. В голосе его звучала искренняя убежденность.
– Правда? – спросила Мэри, хватаясь за канат. – Хорошо смотрюсь? Или, может, мне лучше чуть откинуться назад?
– Мобиль, Мэри. Но ты тоже ничего.
– Тебе удобно? – спросила я. – Учитывая обстоятельства, конечно.
Мэри стояла на мобиле, сунув ступни в углубления, которые я специально сделала. Она подняла сначала одну ногу, потом вторую и повисла на канате. Чтобы она не поранила ладони, мы предусмотрительно обмотали трос мягкой фланелью.
– По-моему, все отлично сбалансировано, – сказала она, вставляя ноги обратно в углубления. – У меня были варианты и хуже, гораздо хуже.
Я решила считать это комплиментом. Мэри откинула голову назад, причудливо взмахнула тонкой ногой, оторвала руку от каната, ухватилась за ступню и потянула ее к себе, изогнувшись замысловатой дугой. Канат натянулся, как тетива лука. Лерч, широко открыв рот, наблюдал, как Мэри ползет вверх. Она откинула голову, обхватила канат коленями и изогнулась, повиснув вверх ногами. Она была такой же гибкой и сильной, как стальной трос.
Мэри словно забыла про нас. Все упражнения она выполняла так, будто вокруг никого не было, – ее интересовали лишь возможности «бутафории» и собственного тела. Закончив, гимнастка соскользнула на мобиль, уселась на него, как птичка на ветку, раскинула руки и прыгнула вниз.
Прыжок получился неудачным. Сама по себе скульптура вполне надежна, но хорошей взлетной площадкой ее назвать нельзя, поэтому прыжок превратился в неуклюжее падение. Мэри приземлилась на четвереньки, и, хотя тут же вскочила на ноги, вид у нее был унылый.
– Мне понадобится отдельный канат для спуска, – сказала она. – Мой рабочий чуть приподнимет меня и оттащит в сторону, так что со стороны покажется, будто я спрыгнула.
– Мэри, с тобой все в порядке? – спросил Баз. Я не заметила, когда он вошел. – Наверху ты отлично смотрелась.
– Спасибо. Мне надо привести сюда Тьерри, чтобы поработать с ним над разными штуками. Но в принципе все отлично, Сэм. Плющ внизу, так что ноги за него не цепляются.
– Так и было задумано.
Мы с Лерчем взглядами поздравили друг друга. Мэри убрала волосы с лица и вдруг вскрикнула, ухватившись за ухо:
– Моя сережка! Я потеряла сережку… О боже…
– Чего-то об пол брякнуло, когда ты на мобиле стояла, – подал голос Лерч. – Я только внимания не обратил. Наверно, здесь где-то…
Он бросился на пол. Мэри опустилась на колени рядом с ним.
– Точно такая же. – Она повернула голову и показала ему вторую сережку-гвоздик. – Бабушкино наследство, я никогда их не снимаю.
– Наверно, отцепилась, когда ты висела вверх ногами, – предположил Лерч. – Если она укатилась, то сюда. Здесь наклон.
Они ползали на коленях по грязному полу, героически не обращая внимания на опилки, металлическую стружку, куски проводов и прочий мусор, просеивая его в поисках пропавшей сережки. Наконец Лерч издал победный вопль:
– Смотри! Вот она. Застряла в щели. Погоди-ка…
У дальней стены виднелась деревянная крышка люка с помутневшим металлическим ободом. Сережка застряла в щели между крышкой и полом. У Лерча, наверное, очень острое зрение. Я бы ни за что не заметила.
– А что внизу? – поинтересовалась я у База.
– Обычный погреб. Очень большой, там хорошо бы всякий хлам хранить, но полно воды. Здание слишком близко к каналу. К тому же из сточных труб несет. И наверняка полно крыс. Я время от времени слышу какое-то шебуршание.
– Приятно. Точно «Колодец и маятник»[49]. Сережка намертво застряла в щели. Лерч пытался выцарапать ее кусочком проволоки, но тщетно.
– Я приподниму люк. Надо расширить щель, – сказал он Мэри. – А ты попробуй вытащить ее вот этим, хорошо?
Он дернул за шпингалет.
– Тяни сильнее, Лерчи! – посоветовал Баз. – Его не открывали с доисторических времен.
Наконец Лерч приподнял люк и крикнул:
– Целую тонну весит! Помогите же!
Я быстро схватила с верстака База первую попавшуюся деревяшку и просунула ее под крышку. Лерч с облегчением вздохнул. Мэри, лихорадочно орудовавшая куском проволоки, все-таки сумела выковырять сережку – дернула ее на себя, та взлетела в воздух и… нырнула прямо в приоткрытый люк. Мрачную тишину нарушил только тихий далекий всплеск.
Мы скривились. Мэри уставилась в щель, не веря своим глазам. Потом вскочила на ноги, ухватилась за крышку и невероятным усилием оттащила ее в сторону. Крышка грохнула об пол. Мэри без раздумий спрыгнула в люк и начала спускаться по железной лесенке вниз.
– Стой! – испуганно вскрикнул Баз, срываясь с места. Он подскочил к люку и упал на колени. – Эй, вернись! Ты что, не слышала, что я говорил? Безмозглая кобыла, – добавил он нам. – Там крысы внизу и черт знает что еще!
– В топях театра «Кросс» размножаются аллигаторы, – заметила я. – Можем проверить, не врет ли желтая пресса.
– Я ничего не вижу, – жалобно скулила Мэри. Ее голос гулко раздавался в мокром каменном колодце. – Здесь так жутко воняет… Ай!
Баз закатил глаза:
– Что я тебе говорил? – И в сторону: – Небось крыса цапнула за лодыжку. Ну, ты собираешься вылезать или решила там поселиться?
Голова Мэри появилась в люке – ее подвижное лицо вытянулось так, будто его сделали из резины.
Из люка повеяло гнилью. Если бы этот аромат описывали так, как описывают духи, его назвали бы богатым – со сладкими нотами и болотными полутонами. В тот момент я наконец поняла, что означает слово «миазмы».
– Там что-то живое! – крикнула Мэри дрожащим голосом.
– Естественно! Тебе еще повезло, что они не откусили от тебя кусочек-другой, – буркнул Баз. – Ты их видела?
– Что? Да нет, я не о крысах… – Ее колотило. Лерч потянулся, чтобы помочь Мэри вылезти из люка, но она оттолкнула его. – Там что-то гораздо крупнее.
Она вдруг развернулась и полезла обратно. Мы стояли и молча слушали, как она перебирает руками по железным перекладинам, отчаянно стонущим даже под таким невесомым созданием.
– Надеюсь, лестница не рухнет, – обеспокоенно сказал Баз. – Наверняка насквозь проржавела. Вниз уже тысячу лет никто не лазил. Как ее зовут? Мэри? Эй, Мэри, давай-ка вылезай, будь паинькой. – Он склонился над люком. Никакого ответа не последовало. Мы только слышали, как капает вода. – Если лестница сломается, ты упадешь в воду и нам придется тебя вытаскивать. Не думаю, что это кому-то понравится!
– Если прежде ее не успеют сожрать аллигаторы, – вставила я.
– Я такое в кино видел, – заметил Лерч. – Они ведь живут в канализации, да? Крокодилы. Много лет назад один сбежал из зоопарка, и теперь они там плодятся. Вылезают из унитазов и откусывают людям задницы.
– Ради бога! – воскликнула я, на секунду забыв о зловещей тишине внизу. – Как аллигатор может пробраться через изогнутую унитазную трубу, а? Как можно быть таким идиотом, Лерч?
– Они были маленькие, – обиделся Лерч. – Их специально вывели.
– И натаскали на голые задницы, да? – с сарказмом спросил Баз. – И там, внизу, команда спятивших умников учит крокодилов выскакивать из толчков и кусать парней, которые пришли покакать…
Салли, которого уже заметно тошнило от нашей дискуссии, метнулся к люку и заорал:
– Мэри! Тебя там как?
Последовала долгая пауза. Затем тоненький голосок, таинственно усиленный эхом каменных стен, пропищал:
– Оно… оно плавает… очень близко.
– Где ты?
– На лестнице. У самого пола…
– В любом случае, – сказала я Базу, – из зоопарка должны были сбежать два аллигатора. Иначе как бы они размножались?
– Дай фонарь, Лерчи, – попросил Баз. – А то темно, хоть глаз выколи.
Он посветил вниз. Мы увидели лицо Мэри. Ее темные волосы сливались с чернильной мглой погреба, и лицо походило на белый живот большой рыбины.
– Свети в сторону, – велела я. – Мэри, почему ты не вылезаешь?
Но она будто примерзла к лестнице. Ее лицо было перекошено от ужаса. Головокружения от высоты у нее быть не могло, если вспомнить, какие кренделя она только что выделывала на мобиле. Мне показалось, Мэри прекрасно знает, что именно перед нею плавает.
Баз направил свет фонаря в сторону, но на поверхности воды не сверкнуло ни единого отблеска – она была тяжелой и темной, как нефть. Спустя несколько секунд я смогла разглядеть какую-то бледную тень под водой, нечто бесформенное, словно раздутое…
И вдруг Мэри закричала – резким, высоким криком, в котором не было ничего человеческого: так кричат чайки, кидаясь на добычу. Ужасный звук. Мы так и подпрыгнули. Баз выронил фонарь – тот упал в воду и сразу потух. Тень исчезла. Мэри завопила еще громче.
– Это Фиалка! – кричала она. – Это Фиалка! Мертвая! Она утонула-а-а-а!!!
Потом раздался какой-то скрежет, хруст крошащегося ржавого железа, всплеск. Вопли прекратились так же внезапно, как и начались. Мэри упала в воду, а судя по звукам, за ней последовала и лестница.
Слушатели в подвале едва не лопались от смеха.
Он просто думал пошутить, и многие смеялись.
Так с этим имечком с тех пор живу, терплю и маюсь.
Девчонки ржали, я краснел, сердился, убегал.
И парни тоже хохотали – мозги им вышибал.
В этот момент Лерч заметил меня, убавил громкость и очень серьезно сказал:
Я быстро рос и вырос гнусом, злодеем и скотом.
Не в силах свой позор терпеть, покинул я свой дом.
Но обойти притоны все я небу обещал,
Найти и пристрелить того, кто Сью меня назвал.
– Это я для себя переписал, Сэм. А твою кассету положил на верстак. Ничего?
– Конечно, дурень. Все в порядке. У меня, кстати, есть и другие, ничуть не хуже. Принесу как-нибудь.
Лерч просиял. Я уже вычислила, что в силу какой-то ошибки в его воспитании этот странный парень лучше всего чувствует себя, когда его ругают или заставляют выполнять особо противные задания. Хотя, если подумать, возможно, это и не было ошибкой – родители могли намеренно запрограммировать беднягу именно таким. Польза от Лерча безусловная.
– Мне эта нравится больше, – сказал он.
– Откуда ты знаешь, ты же не слышал остальные, балбес?
– Тебе помочь не надо? – спросил Лерч, сияя на всю катушку. – Баз сказал, у тебя дел по горло.
Я посадила его заниматься разной рутинной и нудной пайкой. У него это все равно получалось лучше. Надо будет выкупить у База малыша Лерча, когда закончу здесь работать. А может, Баз согласится обменять Лерча на… скажем, ацетиленовую горелку. Она валяется где-то у меня в студии. Очень старая, но все же…
В этот момент сквозь широкие, раскатистые аккорды «Депеш Мод», явно написанные в особенно тоскливый день – члены группы, наверное, забыли делать перерывы между передозами, – я услышала, как кто-то зовет меня тоненьким голоском:
– Эй! Сэм!
– Лерч! – Я замахала руками, требуя, чтобы он сделал потише.
Тот же самый голос еще раз позвал меня в наступившей тишине:
– Сэм, ты внизу?
– Мэри! – Я прищурилась, посмотрела на свой мобиль и пожала плечами. Времени больше нет – придется остановиться на этом варианте. – Да, здесь, работаю. Спускайся.
– Кофе будешь? – спросил Лерч у Мэри, когда та осторожно обходила его верстак. Я одобрительно улыбнулась: малый очень быстро учится хорошим манерам.
– Не сейчас, спасибо. Может, позже, когда закончу с прыжками.
Она подошла к мобилю, который мы подвесили на мощный крюк. Скульптура висела очень низко, всего в двух футах от пола. Мэри молча обошла мое творение. Мы с Лерчем нетерпеливо ждали ее приговора.
Мэри принялась стаскивать с себя бесчисленные куртки и кардиганы. Она напоминала капусту: куча слоев снаружи и крохотная кочерыжка внутри.
– Ну, что скажешь? – спросила я, когда на ней осталось одно лишь трико.
Мэри непонимающе посмотрела на меня:
– О чем? А, мобиль! Я ничего не могу сказать, пока не сяду на него. У меня так всегда с бутафорией. Не могу ничего сказать, глядя со стороны.
Лерч за ее спиной жестами изобразил, как сворачивает шею курице. Он много часов возился с этой так называемой бутафорией, даже стащил несколько пучков плюща у «Вирджинии Вулф», покрасил их серебряной краской и просверлил для них дырочки в мобиле. Не было никакого смысла объяснять Мэри, что нас интересует эстетическая оценка скульптуры.
Ее мы чуть позже услышали от Салли, вошедшего в тот момент, когда Мэри перелезала со стула на мобиль. Она обвила канат руками и ногами, превратившись в еще один пучок плюща, такая же изящная и крепкая.
– Великолепно! – воскликнул Салли. В голосе его звучала искренняя убежденность.
– Правда? – спросила Мэри, хватаясь за канат. – Хорошо смотрюсь? Или, может, мне лучше чуть откинуться назад?
– Мобиль, Мэри. Но ты тоже ничего.
– Тебе удобно? – спросила я. – Учитывая обстоятельства, конечно.
Мэри стояла на мобиле, сунув ступни в углубления, которые я специально сделала. Она подняла сначала одну ногу, потом вторую и повисла на канате. Чтобы она не поранила ладони, мы предусмотрительно обмотали трос мягкой фланелью.
– По-моему, все отлично сбалансировано, – сказала она, вставляя ноги обратно в углубления. – У меня были варианты и хуже, гораздо хуже.
Я решила считать это комплиментом. Мэри откинула голову назад, причудливо взмахнула тонкой ногой, оторвала руку от каната, ухватилась за ступню и потянула ее к себе, изогнувшись замысловатой дугой. Канат натянулся, как тетива лука. Лерч, широко открыв рот, наблюдал, как Мэри ползет вверх. Она откинула голову, обхватила канат коленями и изогнулась, повиснув вверх ногами. Она была такой же гибкой и сильной, как стальной трос.
Мэри словно забыла про нас. Все упражнения она выполняла так, будто вокруг никого не было, – ее интересовали лишь возможности «бутафории» и собственного тела. Закончив, гимнастка соскользнула на мобиль, уселась на него, как птичка на ветку, раскинула руки и прыгнула вниз.
Прыжок получился неудачным. Сама по себе скульптура вполне надежна, но хорошей взлетной площадкой ее назвать нельзя, поэтому прыжок превратился в неуклюжее падение. Мэри приземлилась на четвереньки, и, хотя тут же вскочила на ноги, вид у нее был унылый.
– Мне понадобится отдельный канат для спуска, – сказала она. – Мой рабочий чуть приподнимет меня и оттащит в сторону, так что со стороны покажется, будто я спрыгнула.
– Мэри, с тобой все в порядке? – спросил Баз. Я не заметила, когда он вошел. – Наверху ты отлично смотрелась.
– Спасибо. Мне надо привести сюда Тьерри, чтобы поработать с ним над разными штуками. Но в принципе все отлично, Сэм. Плющ внизу, так что ноги за него не цепляются.
– Так и было задумано.
Мы с Лерчем взглядами поздравили друг друга. Мэри убрала волосы с лица и вдруг вскрикнула, ухватившись за ухо:
– Моя сережка! Я потеряла сережку… О боже…
– Чего-то об пол брякнуло, когда ты на мобиле стояла, – подал голос Лерч. – Я только внимания не обратил. Наверно, здесь где-то…
Он бросился на пол. Мэри опустилась на колени рядом с ним.
– Точно такая же. – Она повернула голову и показала ему вторую сережку-гвоздик. – Бабушкино наследство, я никогда их не снимаю.
– Наверно, отцепилась, когда ты висела вверх ногами, – предположил Лерч. – Если она укатилась, то сюда. Здесь наклон.
Они ползали на коленях по грязному полу, героически не обращая внимания на опилки, металлическую стружку, куски проводов и прочий мусор, просеивая его в поисках пропавшей сережки. Наконец Лерч издал победный вопль:
– Смотри! Вот она. Застряла в щели. Погоди-ка…
У дальней стены виднелась деревянная крышка люка с помутневшим металлическим ободом. Сережка застряла в щели между крышкой и полом. У Лерча, наверное, очень острое зрение. Я бы ни за что не заметила.
– А что внизу? – поинтересовалась я у База.
– Обычный погреб. Очень большой, там хорошо бы всякий хлам хранить, но полно воды. Здание слишком близко к каналу. К тому же из сточных труб несет. И наверняка полно крыс. Я время от времени слышу какое-то шебуршание.
– Приятно. Точно «Колодец и маятник»[49]. Сережка намертво застряла в щели. Лерч пытался выцарапать ее кусочком проволоки, но тщетно.
– Я приподниму люк. Надо расширить щель, – сказал он Мэри. – А ты попробуй вытащить ее вот этим, хорошо?
Он дернул за шпингалет.
– Тяни сильнее, Лерчи! – посоветовал Баз. – Его не открывали с доисторических времен.
Наконец Лерч приподнял люк и крикнул:
– Целую тонну весит! Помогите же!
Я быстро схватила с верстака База первую попавшуюся деревяшку и просунула ее под крышку. Лерч с облегчением вздохнул. Мэри, лихорадочно орудовавшая куском проволоки, все-таки сумела выковырять сережку – дернула ее на себя, та взлетела в воздух и… нырнула прямо в приоткрытый люк. Мрачную тишину нарушил только тихий далекий всплеск.
Мы скривились. Мэри уставилась в щель, не веря своим глазам. Потом вскочила на ноги, ухватилась за крышку и невероятным усилием оттащила ее в сторону. Крышка грохнула об пол. Мэри без раздумий спрыгнула в люк и начала спускаться по железной лесенке вниз.
– Стой! – испуганно вскрикнул Баз, срываясь с места. Он подскочил к люку и упал на колени. – Эй, вернись! Ты что, не слышала, что я говорил? Безмозглая кобыла, – добавил он нам. – Там крысы внизу и черт знает что еще!
– В топях театра «Кросс» размножаются аллигаторы, – заметила я. – Можем проверить, не врет ли желтая пресса.
– Я ничего не вижу, – жалобно скулила Мэри. Ее голос гулко раздавался в мокром каменном колодце. – Здесь так жутко воняет… Ай!
Баз закатил глаза:
– Что я тебе говорил? – И в сторону: – Небось крыса цапнула за лодыжку. Ну, ты собираешься вылезать или решила там поселиться?
Голова Мэри появилась в люке – ее подвижное лицо вытянулось так, будто его сделали из резины.
Из люка повеяло гнилью. Если бы этот аромат описывали так, как описывают духи, его назвали бы богатым – со сладкими нотами и болотными полутонами. В тот момент я наконец поняла, что означает слово «миазмы».
– Там что-то живое! – крикнула Мэри дрожащим голосом.
– Естественно! Тебе еще повезло, что они не откусили от тебя кусочек-другой, – буркнул Баз. – Ты их видела?
– Что? Да нет, я не о крысах… – Ее колотило. Лерч потянулся, чтобы помочь Мэри вылезти из люка, но она оттолкнула его. – Там что-то гораздо крупнее.
Она вдруг развернулась и полезла обратно. Мы стояли и молча слушали, как она перебирает руками по железным перекладинам, отчаянно стонущим даже под таким невесомым созданием.
– Надеюсь, лестница не рухнет, – обеспокоенно сказал Баз. – Наверняка насквозь проржавела. Вниз уже тысячу лет никто не лазил. Как ее зовут? Мэри? Эй, Мэри, давай-ка вылезай, будь паинькой. – Он склонился над люком. Никакого ответа не последовало. Мы только слышали, как капает вода. – Если лестница сломается, ты упадешь в воду и нам придется тебя вытаскивать. Не думаю, что это кому-то понравится!
– Если прежде ее не успеют сожрать аллигаторы, – вставила я.
– Я такое в кино видел, – заметил Лерч. – Они ведь живут в канализации, да? Крокодилы. Много лет назад один сбежал из зоопарка, и теперь они там плодятся. Вылезают из унитазов и откусывают людям задницы.
– Ради бога! – воскликнула я, на секунду забыв о зловещей тишине внизу. – Как аллигатор может пробраться через изогнутую унитазную трубу, а? Как можно быть таким идиотом, Лерч?
– Они были маленькие, – обиделся Лерч. – Их специально вывели.
– И натаскали на голые задницы, да? – с сарказмом спросил Баз. – И там, внизу, команда спятивших умников учит крокодилов выскакивать из толчков и кусать парней, которые пришли покакать…
Салли, которого уже заметно тошнило от нашей дискуссии, метнулся к люку и заорал:
– Мэри! Тебя там как?
Последовала долгая пауза. Затем тоненький голосок, таинственно усиленный эхом каменных стен, пропищал:
– Оно… оно плавает… очень близко.
– Где ты?
– На лестнице. У самого пола…
– В любом случае, – сказала я Базу, – из зоопарка должны были сбежать два аллигатора. Иначе как бы они размножались?
– Дай фонарь, Лерчи, – попросил Баз. – А то темно, хоть глаз выколи.
Он посветил вниз. Мы увидели лицо Мэри. Ее темные волосы сливались с чернильной мглой погреба, и лицо походило на белый живот большой рыбины.
– Свети в сторону, – велела я. – Мэри, почему ты не вылезаешь?
Но она будто примерзла к лестнице. Ее лицо было перекошено от ужаса. Головокружения от высоты у нее быть не могло, если вспомнить, какие кренделя она только что выделывала на мобиле. Мне показалось, Мэри прекрасно знает, что именно перед нею плавает.
Баз направил свет фонаря в сторону, но на поверхности воды не сверкнуло ни единого отблеска – она была тяжелой и темной, как нефть. Спустя несколько секунд я смогла разглядеть какую-то бледную тень под водой, нечто бесформенное, словно раздутое…
И вдруг Мэри закричала – резким, высоким криком, в котором не было ничего человеческого: так кричат чайки, кидаясь на добычу. Ужасный звук. Мы так и подпрыгнули. Баз выронил фонарь – тот упал в воду и сразу потух. Тень исчезла. Мэри завопила еще громче.
– Это Фиалка! – кричала она. – Это Фиалка! Мертвая! Она утонула-а-а-а!!!
Потом раздался какой-то скрежет, хруст крошащегося ржавого железа, всплеск. Вопли прекратились так же внезапно, как и начались. Мэри упала в воду, а судя по звукам, за ней последовала и лестница.