Хэндленд Лори. Пожар любви

   – Анжелина, это совсем не то, что вы подумали. Я хотел вам помочь. Но вы же знаете, что мне нужны деньги на ранчо. Ваш отец настаивал, и я подумал... я прикинул...
   – Ладно, оставим это, – сказала она, прежде чем он успел что-нибудь добавить и, скорее всего, обидеть ее еще больше. – Я все поняла. – Она ничего не поняла, но никогда бы в этом не призналась. – Я устала. И мне надо выспаться. Попросите мою мать разбудить меня в семь, чтобы я успела одеться для нашего приема.
   Чарли помолчал и встал. Постель покачнулась.
   – Конечно, сестра. Как вам будет угодно. Дверь за ним тихонько прикрылась, и Анжелина открыла глаза, уставившись в окно. Чарли опять назвал ее «сестрой», как всегда в тех случаях, когда хотел отдалиться от нее. Он прав. Ей самой следовало бы помнить, что за венчание устроил им отец: клятвы, вырванные силой, и ложь, освященная церковью. А то, что он ей более чем небезразличен, ничего не значило, если он не чувствовал к ней того же. У Чарли Колтрейна была до нее своя жизнь, и он вернется к ней, как только получит деньги и избавится от жены, как от лишней обузы. И ей нечего винить его за то, что он преследовал собственные интересы, даже если и оказался вынужденным в какой-то мере защищать и ее. Анжелина видела, как занимается рассвет, окрашивая небо за окном во все цвета дня – красный, оранжевый, ярко-желтый – по синему и белому фону.
   Новый день, но старые проблемы.
   Анжелина прикрыла глаза, чтобы не видеть пышного и радостного облачения природы, но, несмотря на усталость, долго не могла уснуть.
 
   «Проклятие...»Чарли хотелось бы живьем поджарить Рейеса за то, что он при Анжелине напомнил ему об их уговоре и деньгах. Если признаться честно, то Чарли подзабыл об этом и не вспомнил бы, если бы не Рейес. Он согласился пойти с Анжелиной под венец лишь для того, чтобы вырвать ее из отцовских лап. Но теперь она ему ни за что не поверит, а это уже само по себе неплохо. Его мнимая жадность будет еще одним козырем против него. А когда он уедет, Анжелина еще сильнее возненавидит его. И уж если она, в конце концов, все же поверит в то, что он умер, как предлагал ее отец, то с ненавистью в сердце ей от этого станет только легче. Он совсем не хотел, чтобы она зачахла от тоски и чувства вины за то, что так и не спасла его паршивую шкуру.
   И пусть то, что он задумал, было правильно и в какой-то мере справедливо, все равно Чарли претила сама мысль о постепенном разрушении ее веры в него. Он уже стал полагаться на ее доверие гораздо больше, чем ему хотелось бы это признать.
   Передав Терезе просьбу дочери, Чарли зашел в конюшню проведать Гейба и только потом вернулся в комнату Анжелины. Она спала; ресницы подрагивали на фоне кожи цвета меда. Он нежно провел пальцем по ее щеке, стараясь запомнить их нежную мягкость. Она беспокойно задвигалась, бормоча во сне что-то, похожее на его имя, и он вдруг замер, затаив дыхание от того, что неожиданно для себя почувствовал прилив острого желания, захватившего все его тело. Сжав кулаки, Чарли заставил себя отвернуться. Заперев дверь изнутри, он разделся, завернулся в одеяло, лежавшее в ногах у Анжелины, и улегся на пол.
   Проснулся Чарли от легкого стука в дверь. Взглянув на Анжелину, он убедился, что она по-прежнему спит. Быстро натянув штаны; он открыл дверь. На пороге стояла Тереза Рейес. При виде полуодетого Чарли ее глаза округлились.
   Чарли отошел и надел рубашку.
   – Скажите ей, что я вернусь к восьми.
   Он вышел в коридор, едва скрыв улыбку, когда Тереза попыталась прошмыгнуть мимо него в комнату. Она кивнула и тихонько прикрыла за ним дверь.
   Чарли прошел на конюшню и на своем седле заметил сваленную в кучу одежду: коричневый сюртук, немного вышедший из моды, но, как ему показалось, способный с белоснежной рубашкой придать его хозяину презентабельности, полотняные подтяжки, светло-коричневые брюки. Вначале ему захотелось назло Рейесу заявиться на прием не в этом, навязанном ему благопристойном одеянии, а в своей одежде, удобной для верховой езды, но, подумав, что это может навредить Анжелине, он отказался от этой мысли. Все представление затеяно ради нее, и он доиграет этот фарс до конца.
   Когда пробило восемь, Чарли уже был умыт, причесан, выбрит и одет, как никогда в жизни. Глядя на себя, он согласился бы признать, что никогда еще не выглядел импозантнее. Но при этом все же подумал, что элегантность никогда не была необходимым атрибутом его профессии. Напротив, именно его почти пристойная внешность нередко выдавала Чарли полиции.
   При мысли о полиции Чарли вдруг вспомнил о Дрю Уинстоне. «Интересно, оправился ли этот парень от укуса змеи? Если он жив, то может появиться здесь в любой момент», – подумал он. И хотя затылком Чарли еще не чувствовал знакомого ощущения преследования, это совсем не означало, что рейнджер не возобновил погоню. За последние несколько лет инстинкты стали регулярно его подводить, а сигнальный зуд в затылке со временем исчезнет так же, как и прочие его природные качества. Видимо, ему стоило поторопиться с отъездом. Но – для начала – надо бы найти и вернуть свой револьвер с поясом и кобурой. Поиски револьвера на конюшне не увенчались успехом. «Должно быть, Рейес предусмотрительно припрятал мои «кольты» где-нибудь в доме. Может, во время танцев мне представится случай поискать и вернуть их, – подумал он. – А длинный и просторный сюртук очень пригодится, чтобы спрятать оружие под ним».
   Кареты и фургоны прибывали на гасиенду уже в течение последнего получаса. Пока Чарли шел через двор от конюшни к дому, его провожали любопытными взглядами.
   Передняя дверь была распахнута настежь. Он вошел. Тереза и Мигель встречали гостей у подножия лестницы. При виде Чарли Мигель отошел от пары, с которой только что разговаривал, и подошел к своему зятю.
   – Анжелина вот-вот спустится, я представлю вас обоих гостям и вы откроете танцы.
   Чарли обомлел.
   – Я не танцую.
   – Будете. Сегодня вечером. Это традиция. Мигель стал поворачиваться, чтобы отойти от него, но Чарли остановил его, взяв за руку.
   – Я не хотел сказать, что не буду танцевать. Я просто не умею.
   Глазки тестя заблестели от изумления.
   – Ах вот в чем дело. Занятно, хотя я не вижу ничего удивительного в том, что вы не знакомы с правилами поведения в высшем обществе. Ну что ж. Я вас представлю, и тогда бал откроем мы с Терезой.
   Чарли кивнул, а Мигель отошел к гостям. В этот момент у Чарли вдруг возникло острое желание дать своему тестю хорошего пинка пониже спины. Ложное чувство превосходства, переполнявшее этого человека, действовало Чарли на нервы.
   По просьбе Мигеля все гости заполнили гостиную, из которой предварительно вынесли всю мебель и превратили ее в танцевальный зал. Чарли стоял в холле один. Ему едва удавалось заставить себя не ерзать в чужой тесной одежде и не теребить постоянно душивший его тугой воротник рубашки.
   На легкий звук, раздавшийся сверху, он поднял голову и замер от удивления.
   Белоснежный ангел парил над ним. «Боже милостивый, как же она красива!»Он знал это всегда, но сейчас, в лучах заходящего солнца, лившихся откуда-то из-за его спины, и в золотистом сиянии свечей, заливавшем холл, лестницу и зал, Анжелина показалась ему еще более прекрасной, чем тот образ, что жил в его сердце долгими бессонными ночами с тех пор, как он впервые увидел ее.
   Темные волосы, заплетенные в косу и уложенные короной вокруг головы, открывали легкому вечернему ветерку грациозную шею. Пышное платье, стянувшее грудь и талию, лишь подчеркивало хрупкость нежной фигуры. Бросающееся в глаза отсутствие оборок и ненужных украшений делало его еще более элегантным. Длинная в складку юбка колоколом была оформлена единственной оборкой, переходящей в шлейф, тянущийся по ступеням. Красная ленточка – его подарок и единственное украшение – обвивала волосы.
   Анжелина спустилась по лестнице, высоко, по-королевски, держа голову и избегая смотреть на Чарли. В своем белоснежном наряде она выглядела спокойной и невозмутимой, если б только не ее лицо, бывшее того же оттенка, что и ткань, кружившаяся вокруг ее лодыжек. Бледность выдавала ее волнение и состояние внутренней напряженности, которое она настойчиво старалась никому не показывать.
   Она сошла на последнюю ступеньку, и Чарли приблизился к ней, предлагая руку. Не глядя на него и не проронив ни слова, она положила пальцы на рукав его сюртука. Она никак не могла простить ему, что он согласился жениться на ней ради денег. Его подмывало объясниться с нею еще раз, но он резко подавил в себе это желание. Он понимал, что ему придется отказаться от нее, и ее отвращение к нему, в конечном счете, только послужит ей на пользу. Не сказав ни единого слова приветствия, Чарли повел Анжелину в гостиную.
   Когда они появились в дверях, все взоры обратились к ним. Громкие разговоры утихли или сменились тихим журчанием шепота. Анжелина сжала его руку, и он накрыл ее окоченевшие пальчики теплой ладонью. Она подняла на него глаза, слегка удивленная, потом одарила его робкой благодарной улыбкой, прежде чем повернулась к собравшимся в гостиной. Свечи здесь тоже горели ярко, как и в холле. Керосиновые лампы в больших количествах старались не зажигать, опасаясь копоти и неприятного запаха. Гостиную украшали лишь картины на стенах и разодетые женщины. Длинный стол с освежающими напитками стоял неподалеку от оркестра в передней части комнаты. Прислуга сновала между гостями, разливая шампанское в бокалы женщин и напитки покрепче в бокалы мужчин.
   Мигель знаком показал Чарли и Анжелине, чтобы они подошли к нему, поближе к оркестру. Люди расступались перед ними, когда они шли сквозь толпу. Взгляд Чарли скользил по лицам, задерживаясь на тех, кто казался ему знакомым или тех, кто слишком пристально вглядывался в его лицо. Старые привычки живучи. Во всех взглядах, которые он встречал, сквозило любопытство, но доброжелательное и открытое, а не осторожное и хитрое. Он немножко успокоился. Пока дурная слава о нем до Мексики не докатилась.
   – Досточтимые гости, – голос Мигеля прервал ход его мысли. Они с Анжелиной остановились возле ее родителей и повернулись к толпе гостей, когда Мигель продолжил свою речь. – Моя жена и я пригласили вас сегодня вечером, чтобы отпраздновать свадьбу нашей единственной дочери, Анжелины Терезы Рейес. Я прошу вас вместе с нами приветствовать вступление в нашу семью Чарльза Колтрейна.
   «Чарльз?»Чарли с трудом удержался от смеха. Чарльзом его не называли с момента крещения, а может быть, даже и тогда. «Интересно, почему старый Мигель не стал упоминать, где и когда его дочь со мной обвенчалась? – подумал он. – А ещепочему он не упомянул о том, что, когда все видели Анжелину в последний раз, она обратилась к церкви с просьбой о предоставлении ей убежища и умоляла дать ей возможность стать монахиней... Мигель просто объявил, что его дочь вышла замуж, представил ее избранника, и всем придется согласиться с ним и сразу же прекратить муссировать слухи?..»Что ж, в чем-то Чарли был согласен с тестем.
   С показным радушием отец Анжелины потряс Чарли руку и похлопал его по спине. Потом он поцеловал Анжелину. Чарли стоял ближе всех и поэтому услышал звук брезгливого шипения, когда губы отца прикоснулись к ее щеке. Он мог поспорить на своего Гейба, что она бы не смогла вспомнить, когда отец целовал ее в последний раз.
   «Вопиющий стыд и позор, – подумал Чарли. – Да если б я был отцом девушки, то для меня она всю жизнь оставалась бы маленькой, любимой девочкой...»
   Мысль о ребенке, о крошечной девочке с глазами и улыбкой Анжелины заставила его содрогнуться. До этого он как-то не думал о детях. Да и теперь считал, что этим мыслям не место в его мозгу. Старый преступник не мечтает о том, чтобы иметь детишек от молодой монашенки. Даже если эта монашенка случайно стала женой преступника.
   Оркестр заиграл вальс, и Анжелина с выражением ожидания на лице повернулась к нему. Но прежде чем Чарли смог объяснить ей досадное отсутствие у него этого необходимого для любого культурного человека навыка, Мигель и Тереза оттолкнули их в сторону и закружились в танце. После короткой паузы, заполненной взглядами и шепотом, толпа отвернулась от молодоженов и ринулась за хозяевами. Анжелина стояла рядом и наблюдала за крутящимися в танце парами. От внутреннего напряжения она держалась чопорно и на ее лице застыла маска деланного безразличия. Чарли наклонился к ней.
   – Мне очень жаль, что я поставил вас в неловкое положение, – сказал он тихо, – но умение танцевать так и не попало в число моих достоинств.
   Анжелина посмотрела на него с удивлением.
   – Я не чувствую себя неловко. Мне просто противно. Отец костьми ляжет, чтобы только его репутация осталась безупречной. Это лишний пример того, как далеко он сможет зайти, лишь бы сделать себе карьеру в политике. – Она снова потянулась к нему и, взяв на этот раз под руку, подвинулась поближе. – Теперь, когда мы выполнили все от нас требовавшееся, давайте выйдем на свежий воздух, а то здесь нечем дышать. Я целый год не носила корсет. В этом сестры определенно правы. Боюсь, что упаду в обморок, если сейчас же не выйду из дома.
   Чарли кивнул. Страдальческое выражение ее лица и неровное дыхание подсказали ему об этом, даже если бы она промолчала. Он повел ее к открытой двери и пропустил вперед. Поскольку прием только начался, сад еще был пуст.
   Анжелина шла все дальше, пока они не дошли до уединенной аллеи. Она присела на низенькую скамейку, скрытую от дома кустами роз. Легкий бриз, хоть и теплый, но все же лучше, чем никакой, дул вдоль двора гасиенды, донося до них запахи конюшни. Анжелина наморщила носик, фыркнув при этом от отвращения.
   – Боюсь, что нам не удастся забыть тот факт, что это все же коневодческое ранчо, хоть отец и старается изо всех сил спрятать служебные постройки от людей, – сказала она.
   – Природу замаскировать нелегко. – Чарли направился на полянку. Отсюда, поверх кустов, можно было видеть распахнутую дверь в дом. Толпы незнакомых людей действовали ему на нервы. И хотя никто не пытался к нему приглядываться, проявляя интерес, выходящий за рамки праздного любопытства, ему – преступнику в розыске – все же нельзя было распускаться и поворачиваться спиной к неизвестному.
   Оркестр заиграл новую мелодию, на этот раз любовную песню «Нежная Женевьева». Чарли она была знакома, а Анжелина прикрыла глаза, напряженно вслушиваясь.
   – Я так люблю эту вещь, – прошептала она, раскачиваясь в такт музыке. Чарли смотрел на нее, восхищаясь движениями ее тела, прекрасным совершенством кожи, невинностью лица.
   Внезапно ее глаза широко раскрылись, и она встала. Чарли весь напрягся, лихорадочно просчитывая, что Анжелина могла увидеть у него за спиной и почему сделала это резкое движение. Рука автоматически стала нащупывать револьвер. Он глухо выругался, когда нащупал на бедре вместо холодного металла только ткань сюртука. Ему надо было сейчас же найти свои «кольты» и быстро.
   – Успокойтесь, – сказала Анжелина и подошла к нему. – Мне только вдруг захотелось, чтобы вы со мной потанцевали.
   – Я же не танцую.
   Она отступила от него на несколько дюймов и положила руку ему на плечо. Потом взяла его другую руку в свою.
   – Со мной у вас получится.
   – Я не старался показаться несговорчивым, лишь бы насолить вашему отцу, – Чарли взглянул ей в лицо – запрокинутое вверх и полное надежды, – и вздохнул. – Я ведь и в самом деле не умею танцевать.
   – Я вам верю. Но вы попробуйте притвориться, всего на несколько минут. Мы здесь вдвоем. И никто нас не видит. Вы будете только повторять за мной нужные движения.
   Не дожидаясь его возражений, Анжелина пошла под музыку. Чарли неуклюже топал за ней. Он очень старался, пытаясь услышать музыку так, как слышала ее она. Но для его слуха ноты были беспорядочной смесью разрозненных звуков. Ее близость не просто не помогала, она мешала ему сосредоточиться. Запах свежести – запах, который до встречи с Анжелиной никогда не казался ему возбуждающим, – щекотал его ноздри... Поэтому Чарли не танцевал, а боролся с самим собой, чтобы сохранить контроль и над мыслями, и над телом. Из-за этого он оступался, спотыкаясь о собственные ноги, делал неверные шаги и, в конце концов, наступил ей на пальцы, едва прикрытые легкими туфлями.
   – Ох! – Анжелина перестала танцевать и отступила от него.
   – Извините меня. Думаю, хорошо, что до сих пор меня никто не учил танцевать. Я никудышный ученик.
   – Совсем нет. – Анжелина опять подошла к нему, на этот раз ближе, чем раньше. – Давайте попробуем вот так, – сказала она и легким движением обхватила его за шею, замкнув пальцы. Она приложила губы к его уху: – Я буду считать, а вы слушайте.
   Чарли замер. Ее дыхание полностью лишило его способности контролировать себя. Взгляд, брошенный в сторону дома, подсказал ему, что увлекшись уроком танца, они отошли и потеряли его из виду. Они были одни, как им этого и хотелось. И вместо того, чтобы вслушиваться в счет, Чарли склонил голову и прижался губами к ее шейке.
   Тихий вздох удивления, сорвавшийся с губ Анжелины, возбудил его еще больше. Поцелуями он прокладывал тропинку вверх, к ее приоткрывшимся губам. Заглянув девушке в глаза и увидев в их потемневших глубинах отражение своего желания, Чарли прижал губы к ее нежному рту. Руки, беспомощно висевшие с того момента, когда она предприняла вторую попытку дать урок танца, наконец, сошлись на ее талии. Жесткий корсет под платьем мешал ему, и он от нетерпения недовольно буркнул что-то. Ведь до сих пор, когда бы он к ней ни прикасался, под ее одеждой он всегда находил живое тело. И ему пришлось признать, что он предпочитает одежду монашенок тому, как одеваются эти высокородные леди.
   Одна часть туалета Анжелины мучительно привлекала его внимание с того момента, как он увидел ее спускающейся по лестнице в холл. Корсаж платья имел такой глубокий вырез, что Чарли постоянно опасался, как бы пышные груди не выскочили наружу из тесного корсета при первом удобном случае. Пальцы Чарли, охватившие ее бока, постепенно поднимались все выше, к краю корсажа. И стоило ему чуть-чуть потянуть платье вниз, как оно тут же соскользнуло с ее грудей.
   Он с жадностью припал к ним, наполнив ладони мягкой плотью, дразня большими пальцами уже затвердевшие сосочки, пока язык продолжал ласкать ее губы. Она простонала, не отрывая губ и выгнулась, чтобы еще ближе придвинуться к нему и его ласковым рукам. Он оторвался от ее губ только затем, чтобы дотронуться языком до грудей, приподняв их ладонями навстречу губам. Руки Анжелины, которые уже давно переплелись с прядями его длинных волос, притягивали голову Чарли все ближе к груди, давая понять, что она хочет того, что между ними происходит, ничуть не меньше, чем он сам.
   Он взял губами темный бутончик, начав его нежно посасывать, в то время как пальцами круговыми движениями ласкал другой. Вся нижняя часть ее тела прильнула к нему, прижимаясь все крепче, и ему стало казаться, что его напрягшееся древко сейчас взорвется. Он передвинул губы на другой сосок и нежно его прикусил, тут же омыв от небольшой боли нежным касанием языка. Кончиком пальца он провел по ложбинке между затвердевшими полушариями ее грудей и принял их в свои ладони. Она, глубоко вздохнув, замерла, соблазняюще глядя на него сквозь полуоткрытые веки.
   – Ну разве не очаровательное зрелище?
   От этого тихо произнесенного откуда-то сзади вопроса Чарли вздрогнул и напрягся. Он резко повернулся, закрыв собой Анжелину от наглых, любопытных глаз. Отпрянув и вскрикнув от неожиданности и испуга, его жена торопливо попыталась поправить корсаж, но его руки опередили ее, натянув ткань на открытую часть тела. Он взял ее за руки и заглянул в глаза, стараясь успокоить своим немигающим взглядом.
   Наконец он выпустил ее руки и обернулся, продолжая прикрывать Анжелину своим телом. Ствол револьвера мерно покачивался на уровне его груди всего в нескольких десятках сантиметров. Глаза Чарли медленно поднялись и встретились с взглядом человека, палец которого уверенно лежал на спусковом крючке.
   Чарли улыбнулся:
   – А... а я-то еще удивлялся, неужели у Альвареса не хватит силенок появиться здесь. Ну, уж коли вы добрались до нас, надо бы покончить с нашими делами.
   – Верно, – ответил Хуан. – Пожалуй. Мне, вам и закону. Тысяча долларов не такая уж маленькая сумма, чтобы отказаться от нее.
   Чарли стоял в нерешительности. «Значит, слух о том, что меня разыскивают, докатился черезграницу и сюда».
   – Я и не сомневался, что вам нужны деньги, Альварес. Невозможно быть более мелким хозяйчиком ранчо, чем вы.
   Чарли разочаровало то, что Альварес пропустил оскорбление мимо ушей. Его взгляд и револьвер по-прежнему оставались уверенно нацеленными на него.
   – Мало найдется в этом мире людей, не нашедших бы применения деньгам, если б их вдруг стало больше. И поскольку денежки платят за вас – живого или мертвого – стало быть, мне сейчас надо выбрать, в каком виде вас доставить. Я бы, конечно, предпочел везти мертвого, но у меня нет желания убивать вас здесь. Отец Анжелины все же влиятельное лицо в Чихуахуа. К тому же я не хочу срывать празднество тем, что убью его зятя.
   – Конечно, это не по-соседски.
   – Рад, что наши мнения совпали. – Взгляд Хуана скользнул через плечо Чарли. – Анжелина, – скомандовал он, – отправляйся в дом.
   – Вы разговариваете с моей женой, – прорычал Чарли. – Это я скажу, что и когда ей делать.
   – Правильно, – сказала Анжелина, попытавшись выйти вперед. – Я не уйду.
   Чарли не очень учтиво отстранил ее назад, спрятав снова за своей спиной.
   – Анжелина, идите-ка лучше в дом.
   – Что?
   Он повернулся к ней и заметил, что страдальческая гримаса исказала ее лицо.
   – Я ничего не смогу с ним сделать, пока вы останетесь рядом и я буду беспокоиться и о вас, – прошептал он ей на ухо. – Приведите кого-нибудь на помощь.
   – Бросьте свои любезности и уберите ее отсюда, Колтрейн, – резко бросил Альварес.
   Анжелина взглянула на его лицо и заторможенно кивнула. Проведя пальчиком по щеке Чарли последним ласкающим движением, она повернулась и побежала к дому.
   Чарли смотрел ей вслед, пока она не скрылась из виду.

ГЛАВА ШЕСТНАДЦАТАЯ

   Анжелина вбежала в ярко освещенную гостиную в тот момент, когда оркестр начал исполнение танца «Уабаш кэннонбол». Ее поразил контраст веселенькой мелодии с их отчаянным, почти безвыходным положением. Она стала лихорадочно высматривать в толпе кого-нибудь из своих братьев. И, если во многих отношениях они были совершенно бесполезными, то в таком деле любой из них мог справиться с Хуаном. Наконец она заметила Тимоти, неподалеку от двери флиртовавшего со служанкой. Жена брата сердито взирала на его заигрывания.
   Анжелина кинулась к нему. Но в эту секунду грянул револьверный выстрел, и она замерла на месте. Большинство пар в зале продолжало танцевать, музыка и шум разговоров заглушали остальные звуки. А те немногие, что стояли у дверей в сад, недовольно выглянули наружу.
   Сердце Анжелины панически колотилось от тревоги, и она, не задумываясь и не теряя времени на объяснения и просьбы о помощи, выхватила револьвер из кобуры Тимоти. Пока он стоял разинув рот, она уже повернулась и выскочила из дома.
   Револьвер оказался тяжелее, чем она предполагала. Корсет, стягивавший грудь, мешал дышать. Еще горячий от дневной жары воздух висел над гасиендой густой пеленой. Лицо горело, – то ли от слез, то ли от напряжения, – Анжелина не знала. Обратная дорога к тому месту, где остался Чарли, показалась ей бесконечной.
   Она выбежала на полянку и увидела, что Чарли лежит на земле, а Хуан стоит над ним. В ту же секунду она заметила, что Хуан взводит курок и направляет револьвер в грудь Чарли.
   Анжелина подняла револьвер Тимоти и выстрелила. Хуан вскрикнул от боли, рухнул на землю, схватившись за ногу. Она подбежала и направила револьвер ему в лицо.
   – Отдай-ка мне это, – приказала она.
   Хуан поднял посеревшее от боли лицо и молча передал ей оружие. Она выхватила его из ослабевших пальцев Альвареса и снова взвела курок.
   – Ты что, убил его?
   – Что... – Он приподнялся и застонал. – Что такого, если я его и убил?
   – Молись, что ты не убил его, – сказала Анжелина. Ее искренность, очевидно, подействовала на него и он побледнел еще больше и снова, простонав, упал на землю.
   Анжелина оставила его в луже крови и встала на колени возле Чарли.
   Его плечо показалось ей сплошным кровавым месивом, но мерное, хотя и тяжелое дыхание говорило о том, что он жив. Вскрикнув от радости, она прижалась мокрой от слез и горячей щекой к его лицу.
   – Чистая работа, Ангел... – Голос Чарли прозвучал намного тише, чем обычно, чуть громче шепота. – Когда я учил вас стрелять, не думал, что вы спасете мне жизнь.
   – Вы сделали это на свое счастье, – она пригладила его волосы, убирая их с лица.
   От ее прикосновения глаза Чарли приоткрылись, и он улыбнулся.
   – Крепко вы с ним поговорили. А что бы вы сделали с этим Альваресом, если б он меня все же убил?
   Анжелина оглянулась на Хуана и подумала, что он лежит без сознания.
   – Честно говоря, не знаю. В тот момент я сходила с ума и была готова выстрелить в него еще раз. – Она вздохнула и выпустила тяжелые револьверы из слабых, но еще напряженных пальцев на землю. У нее вырвалось рыдание, и она упала на грудь Чарли, крепко его обнимая, но стараясь не трясти очень сильно. – Вы меня напугали до смерти... – проговорила Анжелина сквозь слезы, капавшие ему на рубашку.