Страница:
Чарли повернулся и пошел к своему коню. Поглаживая шею благородного животного, он обдумывал ее предложение. Он прикинул, что для того, чтобы купить ранчо, о котором он всегда мечтал, ему придется не меньше двух раз наниматься на перегон скота, да еще добавлять свои деньги, оставшиеся от грабежей банды Колтрейнов в штате Миссури. А если он примет предложение Анжелины, то сможет осуществить свою мечту еще до зимы, и к тому же у него в запасе еще останутся немалые денежки.
Но к своим тридцати семи годам он еще ни разу не ошибался, чувствуя опасность за милю. Анжелина Рейес как раз и была такой опасностью.
Она нуждалась в нем. Боже, как он не хотел, чтобы кто-нибудь в нем нуждался! Последняя женщина, которая в нем нуждалась, плохо кончила. Ее больше нет в живых.
Его манила Монтана: мирная, тихая, родная природа, место, где можно жить в одиночестве, если не считать призраков прошлого.
Чарли вздохнул: «Черт возьми, я – закоренелый преступник, а она – молоденькая монашенка. Что может случиться?»
– Ладно, – сказал он. – Я возьмусь за это дело.
Дрю Уинстон стоял перед Горацио Джонсом, начальником штаба техасских рейнджеров.
– Капитан Уинстон, я вполне понимаю, что вы чувствуете себя виноватым в смерти машиниста. Но ведь никто не ожидал, что бандиты проделают такой путь от Далласа, чтобы только продолжить свои грабежи. Я просто не имею возможности отправить весь отряд на поиски одного преступника, который к тому же мог уже давно скрыться в Мексике, где мы его и пальцем тронуть не сможем.
– Он не уезжал в Мексику. По крайней мере, пока не уехал. Есть достоверная информация, что он нанялся на перегон скота из Сан-Антонио в Нью-Мексико по Гуднайт-Лавинг трейл. Дайте мне неделю, и я его поймаю. Клянусь вам.
Капитан тяжело вздохнул:
– Подозреваю, что за вашими словами скрывается что-то еще, капитан. Мне доводилось слышать, что вы жаждали его крови с того самого момента, как приехали в Техас. Но подразделение техасских рейнджеров не предназначено для сведения личных счетов. Мы призваны поддерживать законный порядок.
От неудачи Дрю заскрипел зубами.
– Я вас не понимаю, капитан. Этот человек убил гражданское лицо на подведомственной мне территории. Я хочу, чтобы он был пойман и наказан по справедливости. Это все.
– Хм-м... – Джонс разглядывал его с явным недоверием. – Несмотря ни на какие обстоятельства, я просто не могу отправить отряд тотчас же.
Дрю помедлил, пытаясь все же найти способ склонить начальника штаба к тому, чтобы он принял его условия. В эти годы – лучшие годы его карьеры – ни одному паршивому преступнику не удастся долго водить его за нос. Он уже и так потерял много времени, выявляя пути передвижения бандита по всему Техасу. Но попав сюда, Уинстон понял почти полную невозможность найти местопребывание конкретного человека на просторах такого штата, как Техас. Когда в 1874 году техасские рейнджеры сформировались заново после реорганизации этой службы в 1871-м из-за отсутствия средств на ее содержание, он вступил в их ряды и стал использовать их систему общественного порядка для собственных поисков. Теперь же, когда он, наконец, точно установил, где можно уверенно найти этого преступника, та же самая система стала для него помехой. Но Дрю Уинстон намеревался поймать его во что бы то ни стало. Его ничто не остановит.
– Сэр, я почтительно прошу предоставить мне двухнедельный отпуск.
Прищурившись, Джонс так долго, и испытующе смотрел на Дрю, что тот с трудом подавил в себе желание отвести глаза. Наконец, начальник штаба едва заметно кивнул:
– Ладно. Вижу, что ничего путного от вас не добиться, пока мы с этим делом не покончим раз и навсегда. Я вышлю ваших людей на патрулирование, а во главе поставлю вашего же заместителя. Постарайтесь быстро закончить все свои дела и возвращайтесь к основной работе, черт возьми.
– Да, сэр. – Дрю повернулся, чтобы уйти, едва удерживаясь от вздоха облегчения.
Закрыв за собой дверь кабинета начальника, Дрю вытащил из кармана смятый клочок бумаги.
– Разыскивается. Живым или мертвым, – прочитал он вслух. – За грабеж и убийство.
Дрю разглядывал портрет. Так или иначе, но он поймает этого парня. Даже если преступник попытается исчезнуть и улизнуть через Рио-Гранде в Мексику, то Дрю все это время будет сидеть у него на хвосте. А поскольку он теперь числится в отпуске, то может и не соблюдать правила полицейских и не остановится перед тем, чтобы продолжить преследование негодяя на той стороне реки. Как и любой гражданин, он вправе пересечь реку следом за ним. А уж благодарность властей за поимку преступника не знает границ.
Взгляд Дрю скользнул на напечатанное под рисунком имя, слышавшееся ему в снах каждую ночь. Имя человека, который сжег его дом и убил его невесту.
Чарли Колтрейн.
ГЛАВА ВТОРАЯ
Но к своим тридцати семи годам он еще ни разу не ошибался, чувствуя опасность за милю. Анжелина Рейес как раз и была такой опасностью.
Она нуждалась в нем. Боже, как он не хотел, чтобы кто-нибудь в нем нуждался! Последняя женщина, которая в нем нуждалась, плохо кончила. Ее больше нет в живых.
Его манила Монтана: мирная, тихая, родная природа, место, где можно жить в одиночестве, если не считать призраков прошлого.
Чарли вздохнул: «Черт возьми, я – закоренелый преступник, а она – молоденькая монашенка. Что может случиться?»
– Ладно, – сказал он. – Я возьмусь за это дело.
Дрю Уинстон стоял перед Горацио Джонсом, начальником штаба техасских рейнджеров.
– Капитан Уинстон, я вполне понимаю, что вы чувствуете себя виноватым в смерти машиниста. Но ведь никто не ожидал, что бандиты проделают такой путь от Далласа, чтобы только продолжить свои грабежи. Я просто не имею возможности отправить весь отряд на поиски одного преступника, который к тому же мог уже давно скрыться в Мексике, где мы его и пальцем тронуть не сможем.
– Он не уезжал в Мексику. По крайней мере, пока не уехал. Есть достоверная информация, что он нанялся на перегон скота из Сан-Антонио в Нью-Мексико по Гуднайт-Лавинг трейл. Дайте мне неделю, и я его поймаю. Клянусь вам.
Капитан тяжело вздохнул:
– Подозреваю, что за вашими словами скрывается что-то еще, капитан. Мне доводилось слышать, что вы жаждали его крови с того самого момента, как приехали в Техас. Но подразделение техасских рейнджеров не предназначено для сведения личных счетов. Мы призваны поддерживать законный порядок.
От неудачи Дрю заскрипел зубами.
– Я вас не понимаю, капитан. Этот человек убил гражданское лицо на подведомственной мне территории. Я хочу, чтобы он был пойман и наказан по справедливости. Это все.
– Хм-м... – Джонс разглядывал его с явным недоверием. – Несмотря ни на какие обстоятельства, я просто не могу отправить отряд тотчас же.
Дрю помедлил, пытаясь все же найти способ склонить начальника штаба к тому, чтобы он принял его условия. В эти годы – лучшие годы его карьеры – ни одному паршивому преступнику не удастся долго водить его за нос. Он уже и так потерял много времени, выявляя пути передвижения бандита по всему Техасу. Но попав сюда, Уинстон понял почти полную невозможность найти местопребывание конкретного человека на просторах такого штата, как Техас. Когда в 1874 году техасские рейнджеры сформировались заново после реорганизации этой службы в 1871-м из-за отсутствия средств на ее содержание, он вступил в их ряды и стал использовать их систему общественного порядка для собственных поисков. Теперь же, когда он, наконец, точно установил, где можно уверенно найти этого преступника, та же самая система стала для него помехой. Но Дрю Уинстон намеревался поймать его во что бы то ни стало. Его ничто не остановит.
– Сэр, я почтительно прошу предоставить мне двухнедельный отпуск.
Прищурившись, Джонс так долго, и испытующе смотрел на Дрю, что тот с трудом подавил в себе желание отвести глаза. Наконец, начальник штаба едва заметно кивнул:
– Ладно. Вижу, что ничего путного от вас не добиться, пока мы с этим делом не покончим раз и навсегда. Я вышлю ваших людей на патрулирование, а во главе поставлю вашего же заместителя. Постарайтесь быстро закончить все свои дела и возвращайтесь к основной работе, черт возьми.
– Да, сэр. – Дрю повернулся, чтобы уйти, едва удерживаясь от вздоха облегчения.
Закрыв за собой дверь кабинета начальника, Дрю вытащил из кармана смятый клочок бумаги.
– Разыскивается. Живым или мертвым, – прочитал он вслух. – За грабеж и убийство.
Дрю разглядывал портрет. Так или иначе, но он поймает этого парня. Даже если преступник попытается исчезнуть и улизнуть через Рио-Гранде в Мексику, то Дрю все это время будет сидеть у него на хвосте. А поскольку он теперь числится в отпуске, то может и не соблюдать правила полицейских и не остановится перед тем, чтобы продолжить преследование негодяя на той стороне реки. Как и любой гражданин, он вправе пересечь реку следом за ним. А уж благодарность властей за поимку преступника не знает границ.
Взгляд Дрю скользнул на напечатанное под рисунком имя, слышавшееся ему в снах каждую ночь. Имя человека, который сжег его дом и убил его невесту.
Чарли Колтрейн.
ГЛАВА ВТОРАЯ
– Пожалуйста. Я же не смогу заснуть в этом месте. – В голосе Анжелины явно слышалось отвращение.
Но еще Чарли уловил в нем истеричные нотки, которых не звучало раньше. Для человека, пережившего такие страшные события, она казалась слишком спокойной, поэтому он ожидал, что нервный срыв может произойти в любой момент. Складывалось впечатление, что этот момент приближался.
– Но почему не здесь? – Он огляделся. На этом холме удобно разбить лагерь и с небольшой возвышенности наблюдать все, что творится вокруг.
Они находились неподалеку от Сан-Антонио, в самом сердце холмистой прерии, полной густых трав, зеленых деревьев и вздымающихся повсюду холмов. Раньше ему доводилось бывать в разных частях Техаса по пути из Миссури, но эта местность определенно казалась ему самой красивой. Нет, она просто безупречна. Чарли принюхался, и его лицо помрачнело. Дым от все еще тлеющего фургона мог создать некоторые проблемы, но поскольку фургон горел уже несколько часов и до сих пор не привлек ничьего внимания, Чарли подумал, что за ночь с ними вряд ли что-нибудь может случиться.
– Я не смогу уснуть на той земле, где умерли мои друзья. Эта земля пропиталась их кровью. Я... я должна уехать с этого места.
Чарли вздохнул и потер глаза. Вот об этом-то он и не подумал. За свою жизнь ему приходилось спать на политой кровью земле так часто, что связанные с этим эмоции уже почти не трогали его. Но он прекрасно понимал, что у женщины в этой связи могут возникнуть неприятные ощущения.
Краем глаза он взглянул на надвигающуюся темноту. Хорошее ночное зрение часто его выручало, особенно в те времена, когда он служил рейнджером под командованием Мосби, и потом в его бытность главарем банды. Но он уже давно не юноша и пора бы ему полагаться не только на свои физические способности, не могущие сохраняться вечно.
– Ну, а вон там?.. – сказал Чарли, указывая на холм еще одной гряды, вздымавшийся в полукилометре от них. Ему показалось, что тот холм такой же защищенный, как и этот, но с тем преимуществом, что находится в стороне от дымящихся остатков фургона.
Анжелина кивнула и поблагодарила его слабой улыбкой. Она наклонилась, чтобы собрать остатки своих пожитков. Ее движениям мешала натянутая на плечи, с позволения сказать, шаль, которую ей пришлось поправить.
– Интересную шаль вы себе придумали. Може быть, вам лучше переодеться, прежде чем мы тронемся в путь, – проговорил Чарли задумчиво.
Ремарка по поводу ее нижней юбки заставил: Анжелину внутренне сжаться, но потом она успокоилась. Не поворачиваясь, она ответила:
– Боюсь, что столь малозначащие для грабителей вещи, как предметы одежды служителей церкви, остались в фургоне и сгорели, когда эти люди его подожгли. – Она подняла тонкую красивую руку и прикоснулась к черной ткани, покрывавшей ее волосы. – Как постулантка, я обязана носить монашеское покрывало только во время посещения церкви, но я захватила его с собой, чтобы в пути защищать лицо от солнца. А что касается одежды, то мне придется обходиться тем, что у меня есть. Если у вас есть иголка с ниткой, то я, пожалуй, смогла бы зашить платье, пока мы ночуем здесь.
– Может быть, и так, – ответил Чарли, вдруг рассердившись на самого себя. «И что в этой женщине такого, что я чувствую себя неловко в ее присутствии да еще так раздражаюсь? За последние годы такого со мной не случалось...»
– Послушайте, сестра, вам не хочется выплакаться или еще чего-нибудь? – спросил Чарли, воз вращаясь к своему предположению о ее состоянии.
Она обернулась и недовольно посмотрела на него:
– Почему вы решили, что мне это нужно?
– Ну, скажем, большинство женщин заплакали бы или устроили истерику на много часов подряд... если б с ними такое приключилось. Так что вы не стесняйтесь.
На ее лице появилось выражение безмятежности.
– Плач и истерика не вернут моих друзей к жизни. Мне же это только будет мешать осуществить то, что я должна сделать. Бог велит нам доверяться Ему во всех наших деяниях. Я должна верить в то, что Его рука направила ход событий к тому, что произошло, во имя причин, которые известны лишь Ему.
Чарли фыркнул и кивнул на свежую могилу.
– Какой смысл мог бы Он иметь в этом?
– Нам не дано судить о Его помыслах.
Ее слова звучали настолько убедительно, так мирно и так спокойно, что он даже позавидовал, но тут же нахмурился, недовольный своими мыслями: «Позавидовал, и кому – монашенке! Проклятие! А что будет дальше?»
Чарли повернулся и зашагал к лошадям, оставив ее собирать свои нехитрые пожитки. Выбрав для Анжелины лучшую лошадь из тех, что раньше принадлежали преступникам и священнослужителям, Чарли разделил то немногое, что оставалось от корма, между своим конем и ее лошадью. Шлепнув каждое животное по крупу, он отправил их в надвигавшуюся темноту.
Связанный бандит выкрикнул им вслед несколько непристойных ругательств. От самых цветистых (Чарли вздрогнул, подумав о том, а не следовало бы ему в конце концов пристрелить этого человека. Однако одного взгляда на свою новую попутчицу ему хватило, чтобы убедиться в ее невозмутимости. Если это не шокировало ее, то и ему тоже нечего беспокоиться. Вскоре голос связанного затих где-то позади, в тиши лунной ночи.
Чарли с удовлетворением отметил, что она не солгала и отлично держится в седле, хотя, подумал он, основная проверка предстоит на следующий день, когда им придется скакать под палящим солнцем долгими часами.
Доехав до намеченной им гряды, они спешились и разбили маленький лагерь. Она помогала ему во всем, не жалуясь, и оказалась неплохой поварихой, умело справившись с костром.
Он наблюдал, как она вычистила посуду от остатков пищи и налила им обоим по чашке кофе. Анжелина двигалась с необыкновенной грацией, привлекавшей и интриговавшей его: тяжелые юбки крутились вокруг ее щиколоток, словно играя в прятки, заставляя его мучиться... Ее волосы, – если б только их выпустить из-под этого смешного монашеского убора свободными волнами на плечи, – своей медью отражали бы блики языков пламени и жара костра. На маленьком сердцевидном личике сияли глаза, теплые и выразительные. А кожа цвета зрелого меда выдавала присутствие в ее крови предков-креолов, родившихся в Мексике испанских аристократов.
Она остановилась перед ним, держа в каждой руке по большой кружке кофе, и слегка наклонилась вперед, подавая ему кружку. И в этот момент края разорванного на груди платья, едва сдерживаемые завязанной неловким узлом нижней юбкой, медленно разошлись. Не видя протянутой ему кружки, Чарли наблюдал за медленным движением неуклонно расползавшейся черно-белой ткани.
А Анжелина замерла, пытаясь остановить неотвратимое. Но она проиграла сражение. Порванный корсаж полностью распахнулся, и из-под него выглянула гладкая сорочка, тоже слегка порванная, но не настолько, как платье.
У Чарли перехватило дыхание: она не носила корсета. Неплохая идея для весенней жары в Техасе, особенно если учесть, что одета она в тяжелое черное платье с множеством нижних юбок. Но являлось ли это обычным правилом для монахини? Хорошо развитые груди растягивали порванную ткань, едва их сдерживавшую. Ее тело определенно не было детским, как он вначале подумал.
Их взгляды встретились, но девушка смотрела спокойно, без намека на раздражение, которое он думал прочесть в ее глазах. Ему пришлось отдать ей должное. Она могла бы обварить горячим кофе его колени, если б только поторопилась зажать рукой расползшиеся края корсажа, как это сделала бы любая другая женщина. Но, вместо этого, она посмотрела ему прямо в глаза и заставила его почувствовать себя так, будто он заслуживал наказания линейкой по рукам или по каким-нибудь другим частям тела. Ей за этот день тоже пришлось многое перенести, но он видел, что она полностью овладела собой.
– Мистер Колтрейн, вы согласились проводить меня до Корпус-Кристи. За плату, конечно. Это некоторым образом ставит вас в положение моего служащего. И я надеюсь, что вы будете относиться ко мне с уважением.
Чарли принял кружку кофе у нее из рук, случайно погладив ее пальцы своими. Это легкое касание долго ощущалось ими, хотя их плоть больше не соприкасалась. Он нахмурился от мысли, что же, в конце концов, заставляло его так мучиться. За всю историю его длительных отношений с женщинами он никогда не чувствовал себя таким нервным и раздражительным.
– Вы не можете осуждать мужчину за то, что он восхищается истинной красотой, мисс Рейес. Если вы не хотите, чтобы я глядел на вас, вы должны что-то сделать со своим платьем.
Она отвернулась от него, а резкое вращение юбок лишь подчеркнуло ее гнев. Сев по другую сторону костра, она отпила кофе из кружки, прежде чем решила, что ответить ему.
– Мне нужна иголка и нитка, мистер Колтрейн.
– Чарли.
Она вопросительно подняла брови.
– Если мы собираемся путешествовать вдвоем, то вы вполне можете называть меня Чарли. Я до сих пор никогда не откликался на что-либо иное. По крайней мере, мне нечего повторить для ваших милых ушей, мисс Рейес.
– Очень хорошо. Тогда вы можете называть меня Анжелиной.
– Сестра Анжелина?
– Нет. Сойдет и просто Анжелина.
– Знаете, что-то меня в вас очень беспокоит.
Она удивленно взглянула на него. Но ему пришлось с восхищением отметить ее выдержку. Ее голос не выдавал никаких эмоций, когда она спросила:
– Что же такое вас так волнует?
– Вы, по всей вероятности, из Мексики... и очевидно, что вы – мексиканка, хотя я и вижу, что вы – не из крестьян. И все же, меня несколько удивляет, что вы говорите по-английски так хорошо, гораздо лучше, чем я, и безо всякого акцента.
Анжелина сделала еще один глоток кофе, прежде чем ответить.
– Мой отец настаивал, чтобы все его дети знали английский язык и могли бегло на нем говорить. Для этого он приглашал учителей. Дома мы всегда говорим по-английски.
– Почему?
– У него, у моего отца, свои представления о знатности и престиже. Он хочет быть выдающимся человеком в Чихуахуа, самым выдающимся. Он понимает, что Соединенные Штаты – это мощная держава. – Анжелина пожала плечами. – Он пытается строить планы на будущее. А теперь, – она оживилась, по-видимому, ей приходилось часто говорить о своей семье, – если бы я могла воспользоваться вашей иголкой и ниткой, то что-нибудь сделала бы со своим платьем.
– Но это создает еще одну проблему, Анжелина, – сказал Чарли, получая удовольствие, произнося ее имя. – У меня их просто нет.
– У вас нет иголки и нитки? – повторила она недоверчиво. – Как же вы путешествуете без них? А что, если вы порвете одежду?
– В общем-то, сам я неважный портной. Поэтому обычно рядом со мной всегда находится друг, который заботится обо мне в таких делах.
Она наморщила брови:
– Друг? Не понимаю, почему это друг будет зашивать вашу одежду?
Чарли чуть не улыбнулся ее наивности.
– Не совсем друг. Мои подруги, как мне кажется, с большим удовольствием оказывают мне такие мелкие услуги.
– О! – Она наклонила голову и сделала торопливый глоток кофе. Чарли показалось, что у нее на щеках выступил румянец. – Понятно. Ну, тогда это действительно проблема.
– У меня есть запасная рубашка и вы, может быть, наденете джинсы. Да и в седле в такой одежде вы почувствовали бы себя удобнее. Конечно, она для вас чуть-чуть великовата, но я попробую с ней что-нибудь сделать, пока в ближайшем городе не куплю одежду для вас. Но это, по-видимому, мы сможем сделать только завтра, если я не ошибаюсь в расчетах.
Анжелина потягивала кофе и пристально смотрела в огонь. Чарли видел, что она мучительно раздумывает, какое принять решение. Наконец, она поджала губы.
– Думаю, сестры посчитали бы вызывающим то, что я одела мужскую одежду, но в данных условиях я пока не вижу иного выбора. По крайней мере до того, как мы попадем в ближайший город и не исправим положение. И еще мне приходилось слышать, что монахиня должна быть прагматичной. Так что я принимаю ваше предложение, Чарли, и благодарна вам за него.
Чарли кивнул и встал. Выплеснув остатки кофе в огонь, он направился к своим сумкам. Через несколько минут вернулся к костру и передал ей одежду и кусок веревки.
– Чтобы штаны не свалились, – сказал он, как бы отвечая на ее вопросительный взгляд.
Он кивнул на лошадей, пасшихся неподалеку.
– Вы можете спокойно переодеться за ними, если хотите.
Ее благодарная улыбка задела его за живое: «И что такого есть в этой женщине, что заставляет меня стискивать зубы от неудовольствия самим собой? Может быть, ее неискушенность и доверие ко мне. Но эти ее качества – полная противоположность моим – дурному и подозрительному характеру и больной совести. Она запала мне в душу и застряла там как репей под седлом», – думал он.
Чарли отвернулся и, перейдя на другую сторону костра, бросился на землю и уставился в огонь. «Столько времени живу без женщины, черт побери...»Он поднял голову. Анжелина некоторое время стояла, подсвеченная мерцающим пламенем. Он почти боялся, что она сядет рядом и спросит, что с ним происходит. А она удивила его вопросом совсем иного сорта.
– А ваш голос, – сказала она тихо, почти нежно. Он напрягся, уже зная, какой вопрос за этим последует. – Что с ним случилось?
Чарли вздохнул и потер горло, разрываясь между желанием рассказать правду и рисковать тем, что снова вернутся кошмары, которые он давно пытался похоронить... или же спокойно сказать ей, что его голос ее совершенно не касается. Последний вариант обычно вполне устраивал самых любознательных, но он чувствовал, что Анжелина спросила его не из праздного любопытства.
– Получил удар прикладом ружья по горлу. Во время войны, – ответил он, пытаясь сдержать волну ненависти, охватывавшую его каждый раз, когда он вспоминал агонию, через которую прошел давным-давно.
– Проклятый янки. Он, должно быть, сломал что-то там внутри. С тех пор я могу говорить только так.
Анжелина не стала растерянно лепетать обычные в таких случаях банальности вроде того, что «это счастье остаться в живых с целыми руками и ногами». Вместо этого она долго смотрела на него сквозь мерцающее пламя, а потом закрыла глаза. Ее лицо обрело спокойное и умиротворенное выражение.
Он сделал глубокий вздох, втягивая воздух сквозь зубы, наконец поняв, что она молится за него.
«Слишком поздно, – подумал он. – Бедное дитя, ты слишком поздно пришла, чтобы спасти душу этого мужчины».
Наконец, она открыла глаза и нежно улыбнулась ему. Сердце Чарли перевернулось от неискушенности и доверия, которые легко читались на ее лице. Потом она повернулась и исчезла в темноте.
Чарли взглянул на звезды и сделал долгий напряженный выдох.
Он слишком стар для всего этого.
Солнце сияло у них прямо над головой, и мерцающие сквозь марево лучи играли на голове Анжелины с безжалостностью чумы. Чарли не возил с собой второй шляпы. Он было галантно предложил ей свою, но, когда она ее надела, шляпа тотчас же сползла ей на глаза. И, в конечном итоге, ей пришлось ехать в своем монашеском вуалевом покрывале на голове. Тонкая ткань, предназначенная монахиням только для выражения их благоговения к церковному обряду, не могла защитить ее от палящего солнца.
Все утро они ехали почти в полной тишине, ибо Чарли на любую попытку заговорить с ним отвечал ворчанием. Его голос – подобный скрипу – в эти моменты казался особенно свирепым. И в конце концов, ее попытки завершились неловким молчанием.
До сих пор она общалась с немногими мужчинами – либо с членами своей семьи, либо со священниками. И опыт этого общения оказался почти бесполезным для того, чтобы строить какие-то отношения с такими людьми, как Чарли Колтрейн. И хотя его пока ни в чем нельзя было упрекнуть, ибо он неизменно оставался почтительным с нею, все же его огромные размеры, его голос и откровенная мужская сексуальность пугали ее. Однако за двадцать лет, прожитых бок о бок с шестью старшими братьями и отцом-тираном, Анжелина научилась не допускать, чтобы страх подавлял в ней все самое лучшее. Напротив, она научилась скрывать свои чувства и эмоции за спокойной набожностью и почтительностью, которые впитала с молоком матери. Обращение к Богу в трудные минуты никогда ее не подводило и поэтому у девушки не оставалось и тени сомнения, что и в будущем она сможет полагаться на Него во всех своих делах.
Анжелина метнула взгляд на Чарли. Он с большим интересом разглядывал какой-то обломок скалы. Прищурившись от яркого солнца, она тоже стала присматриваться. Но, не увидев ничего особенного, повернулась к Чарли и уже собиралась о чем-то спросить его...
Не предупредив ее, он внезапно соскочил с седла, дернул ее на землю и накрыл своим телом. Через мгновение прогремел выстрел и пуля ударила в землю рядом с их головами.
Чарли протянул руку и схватил поводья ее лошади. Он потянул за них, и, к удивлению Анжелины, животное послушно легло на землю. Она возблагодарила Бога за то, что они взяли одну из лошадей тех преступников, и та, по-видимому, знала, как вести себя в перестрелке.
– Оставайтесь здесь, за лошадью, – прошипел Чарли, – и не поднимайте голову.
Не дожидаясь ее ответа, он покатился в сторону – все дальше и дальше по земле, часто стреляя из револьвера по выступающей скале. Он казался совершенно незащищенным от тех, кто выстрелил по ним. И в любой момент пуля могла его настигнуть. Вдруг Чарли перестал перекатываться и застыл. «В него попали?»– горло Анжелины перехватило от напряжения, и она лихорадочно пыталась заметить у него какие-нибудь признаки жизни. Кроме первого выстрела, она больше не слышала из-за скалы никаких иных звуков. «Может быть, я пропустила выстрел из-за шума стрельбы Чарли?»
– Чарли? – позвала она его дрогнувшим голосом.
Ответа не последовало.
Все ее внимание сосредоточилось на неподвижной фигуре. «Я должна быть рядом с ним. Должна убедиться, что с ним все в порядке. Помочь ему, если что-то случилось».
Нимало не заботясь о своей безопасности, Анжелина вскочила и помчалась по разделявшей их твердой земле. Чарли лежал так неподвижно, что ее сердце глухо и сильно билось, больно ударяя изнутри в грудь. В тревожной тишине ее дыхание звучало хрипло и громко.
Склонившись над ним, она взяла его за плечо. И тут же оказалась на земле. Большие и жесткие ладони Чарли пригвоздили ее запястья к земле возле головы, а его лицо нависло над ней всего в нескольких сантиметрах.
Анжелина вздрогнула от того гнева, который увидела в его черных глазах. Она совсем забыла, что до него нельзя внезапно дотрагиваться. Она допустила ошибку.
– Разве я не говорил, чтобы вы оставались там, за лошадью? – его ломкий голос казался нелепо громким и угрожающим при ярком свете послеполуденного солнца.
– Вы мне не ответили, когда я вас позвала. Мне показалось, что вас задело. – Она глубоко вздохнула. – Слава Богу, что с вами все в порядке.
– Я себя отлично чувствую. Если бы тот человек оказался живым, а я ответил бы вам, тут-то он наверняка меня и подстрелил бы. Я и представить себе не мог, что вы побежите сюда. – Он нахмурился, глядя на нее, – этого выражения его лица она начинала бояться – и слегка сжал ее запястья, как бы в подтверждение своих слов. Анжелина вздрогнула. Чарли посмотрел в сторону скалы. – Должно быть, я достал его сразу же, иначе мы оба валялись бы тут продырявленными, как бизоны.
Анжелина ждала, но он, казалось, не собирался вставать. Его тело давило на нее – тяжело, хотя и не совсем неприятно. Ее братья в детстве частенько валили ее на землю, а потом фыркали ей в лицо. Ей было противно. Они это знали и потому заваливали ее всякий раз, когда подворачивался подходящий случай. Однако сейчас тяжесть тела Чарли не вызывала у нее желания ни брыкаться, ни лягаться, ни звать на помощь, как она обычно делала там, в Мексике, много лет тому назад. У нее возникло совсем иное ощущение – тянущее тепло глубоко внутри, хотя кожу слегка пощипывало от покрывшего ее холодного пота. «Неужели я тоже заболела лихорадкой?»– подумала она.
Анжелина взглянула на Чарли и от удивления подняла брови, предприняв слабую попытку высвободить свои руки: он в упор смотрел на нее. Его взгляд бродил по ее лицу и остановился на губах. Внезапно ей показалось, что ее рот вдруг стал совершенно сухим. Она облизнула губы и вздрогнула от его резкого вздоха.
Но еще Чарли уловил в нем истеричные нотки, которых не звучало раньше. Для человека, пережившего такие страшные события, она казалась слишком спокойной, поэтому он ожидал, что нервный срыв может произойти в любой момент. Складывалось впечатление, что этот момент приближался.
– Но почему не здесь? – Он огляделся. На этом холме удобно разбить лагерь и с небольшой возвышенности наблюдать все, что творится вокруг.
Они находились неподалеку от Сан-Антонио, в самом сердце холмистой прерии, полной густых трав, зеленых деревьев и вздымающихся повсюду холмов. Раньше ему доводилось бывать в разных частях Техаса по пути из Миссури, но эта местность определенно казалась ему самой красивой. Нет, она просто безупречна. Чарли принюхался, и его лицо помрачнело. Дым от все еще тлеющего фургона мог создать некоторые проблемы, но поскольку фургон горел уже несколько часов и до сих пор не привлек ничьего внимания, Чарли подумал, что за ночь с ними вряд ли что-нибудь может случиться.
– Я не смогу уснуть на той земле, где умерли мои друзья. Эта земля пропиталась их кровью. Я... я должна уехать с этого места.
Чарли вздохнул и потер глаза. Вот об этом-то он и не подумал. За свою жизнь ему приходилось спать на политой кровью земле так часто, что связанные с этим эмоции уже почти не трогали его. Но он прекрасно понимал, что у женщины в этой связи могут возникнуть неприятные ощущения.
Краем глаза он взглянул на надвигающуюся темноту. Хорошее ночное зрение часто его выручало, особенно в те времена, когда он служил рейнджером под командованием Мосби, и потом в его бытность главарем банды. Но он уже давно не юноша и пора бы ему полагаться не только на свои физические способности, не могущие сохраняться вечно.
– Ну, а вон там?.. – сказал Чарли, указывая на холм еще одной гряды, вздымавшийся в полукилометре от них. Ему показалось, что тот холм такой же защищенный, как и этот, но с тем преимуществом, что находится в стороне от дымящихся остатков фургона.
Анжелина кивнула и поблагодарила его слабой улыбкой. Она наклонилась, чтобы собрать остатки своих пожитков. Ее движениям мешала натянутая на плечи, с позволения сказать, шаль, которую ей пришлось поправить.
– Интересную шаль вы себе придумали. Може быть, вам лучше переодеться, прежде чем мы тронемся в путь, – проговорил Чарли задумчиво.
Ремарка по поводу ее нижней юбки заставил: Анжелину внутренне сжаться, но потом она успокоилась. Не поворачиваясь, она ответила:
– Боюсь, что столь малозначащие для грабителей вещи, как предметы одежды служителей церкви, остались в фургоне и сгорели, когда эти люди его подожгли. – Она подняла тонкую красивую руку и прикоснулась к черной ткани, покрывавшей ее волосы. – Как постулантка, я обязана носить монашеское покрывало только во время посещения церкви, но я захватила его с собой, чтобы в пути защищать лицо от солнца. А что касается одежды, то мне придется обходиться тем, что у меня есть. Если у вас есть иголка с ниткой, то я, пожалуй, смогла бы зашить платье, пока мы ночуем здесь.
– Может быть, и так, – ответил Чарли, вдруг рассердившись на самого себя. «И что в этой женщине такого, что я чувствую себя неловко в ее присутствии да еще так раздражаюсь? За последние годы такого со мной не случалось...»
– Послушайте, сестра, вам не хочется выплакаться или еще чего-нибудь? – спросил Чарли, воз вращаясь к своему предположению о ее состоянии.
Она обернулась и недовольно посмотрела на него:
– Почему вы решили, что мне это нужно?
– Ну, скажем, большинство женщин заплакали бы или устроили истерику на много часов подряд... если б с ними такое приключилось. Так что вы не стесняйтесь.
На ее лице появилось выражение безмятежности.
– Плач и истерика не вернут моих друзей к жизни. Мне же это только будет мешать осуществить то, что я должна сделать. Бог велит нам доверяться Ему во всех наших деяниях. Я должна верить в то, что Его рука направила ход событий к тому, что произошло, во имя причин, которые известны лишь Ему.
Чарли фыркнул и кивнул на свежую могилу.
– Какой смысл мог бы Он иметь в этом?
– Нам не дано судить о Его помыслах.
Ее слова звучали настолько убедительно, так мирно и так спокойно, что он даже позавидовал, но тут же нахмурился, недовольный своими мыслями: «Позавидовал, и кому – монашенке! Проклятие! А что будет дальше?»
Чарли повернулся и зашагал к лошадям, оставив ее собирать свои нехитрые пожитки. Выбрав для Анжелины лучшую лошадь из тех, что раньше принадлежали преступникам и священнослужителям, Чарли разделил то немногое, что оставалось от корма, между своим конем и ее лошадью. Шлепнув каждое животное по крупу, он отправил их в надвигавшуюся темноту.
Связанный бандит выкрикнул им вслед несколько непристойных ругательств. От самых цветистых (Чарли вздрогнул, подумав о том, а не следовало бы ему в конце концов пристрелить этого человека. Однако одного взгляда на свою новую попутчицу ему хватило, чтобы убедиться в ее невозмутимости. Если это не шокировало ее, то и ему тоже нечего беспокоиться. Вскоре голос связанного затих где-то позади, в тиши лунной ночи.
Чарли с удовлетворением отметил, что она не солгала и отлично держится в седле, хотя, подумал он, основная проверка предстоит на следующий день, когда им придется скакать под палящим солнцем долгими часами.
Доехав до намеченной им гряды, они спешились и разбили маленький лагерь. Она помогала ему во всем, не жалуясь, и оказалась неплохой поварихой, умело справившись с костром.
Он наблюдал, как она вычистила посуду от остатков пищи и налила им обоим по чашке кофе. Анжелина двигалась с необыкновенной грацией, привлекавшей и интриговавшей его: тяжелые юбки крутились вокруг ее щиколоток, словно играя в прятки, заставляя его мучиться... Ее волосы, – если б только их выпустить из-под этого смешного монашеского убора свободными волнами на плечи, – своей медью отражали бы блики языков пламени и жара костра. На маленьком сердцевидном личике сияли глаза, теплые и выразительные. А кожа цвета зрелого меда выдавала присутствие в ее крови предков-креолов, родившихся в Мексике испанских аристократов.
Она остановилась перед ним, держа в каждой руке по большой кружке кофе, и слегка наклонилась вперед, подавая ему кружку. И в этот момент края разорванного на груди платья, едва сдерживаемые завязанной неловким узлом нижней юбкой, медленно разошлись. Не видя протянутой ему кружки, Чарли наблюдал за медленным движением неуклонно расползавшейся черно-белой ткани.
А Анжелина замерла, пытаясь остановить неотвратимое. Но она проиграла сражение. Порванный корсаж полностью распахнулся, и из-под него выглянула гладкая сорочка, тоже слегка порванная, но не настолько, как платье.
У Чарли перехватило дыхание: она не носила корсета. Неплохая идея для весенней жары в Техасе, особенно если учесть, что одета она в тяжелое черное платье с множеством нижних юбок. Но являлось ли это обычным правилом для монахини? Хорошо развитые груди растягивали порванную ткань, едва их сдерживавшую. Ее тело определенно не было детским, как он вначале подумал.
Их взгляды встретились, но девушка смотрела спокойно, без намека на раздражение, которое он думал прочесть в ее глазах. Ему пришлось отдать ей должное. Она могла бы обварить горячим кофе его колени, если б только поторопилась зажать рукой расползшиеся края корсажа, как это сделала бы любая другая женщина. Но, вместо этого, она посмотрела ему прямо в глаза и заставила его почувствовать себя так, будто он заслуживал наказания линейкой по рукам или по каким-нибудь другим частям тела. Ей за этот день тоже пришлось многое перенести, но он видел, что она полностью овладела собой.
– Мистер Колтрейн, вы согласились проводить меня до Корпус-Кристи. За плату, конечно. Это некоторым образом ставит вас в положение моего служащего. И я надеюсь, что вы будете относиться ко мне с уважением.
Чарли принял кружку кофе у нее из рук, случайно погладив ее пальцы своими. Это легкое касание долго ощущалось ими, хотя их плоть больше не соприкасалась. Он нахмурился от мысли, что же, в конце концов, заставляло его так мучиться. За всю историю его длительных отношений с женщинами он никогда не чувствовал себя таким нервным и раздражительным.
– Вы не можете осуждать мужчину за то, что он восхищается истинной красотой, мисс Рейес. Если вы не хотите, чтобы я глядел на вас, вы должны что-то сделать со своим платьем.
Она отвернулась от него, а резкое вращение юбок лишь подчеркнуло ее гнев. Сев по другую сторону костра, она отпила кофе из кружки, прежде чем решила, что ответить ему.
– Мне нужна иголка и нитка, мистер Колтрейн.
– Чарли.
Она вопросительно подняла брови.
– Если мы собираемся путешествовать вдвоем, то вы вполне можете называть меня Чарли. Я до сих пор никогда не откликался на что-либо иное. По крайней мере, мне нечего повторить для ваших милых ушей, мисс Рейес.
– Очень хорошо. Тогда вы можете называть меня Анжелиной.
– Сестра Анжелина?
– Нет. Сойдет и просто Анжелина.
– Знаете, что-то меня в вас очень беспокоит.
Она удивленно взглянула на него. Но ему пришлось с восхищением отметить ее выдержку. Ее голос не выдавал никаких эмоций, когда она спросила:
– Что же такое вас так волнует?
– Вы, по всей вероятности, из Мексики... и очевидно, что вы – мексиканка, хотя я и вижу, что вы – не из крестьян. И все же, меня несколько удивляет, что вы говорите по-английски так хорошо, гораздо лучше, чем я, и безо всякого акцента.
Анжелина сделала еще один глоток кофе, прежде чем ответить.
– Мой отец настаивал, чтобы все его дети знали английский язык и могли бегло на нем говорить. Для этого он приглашал учителей. Дома мы всегда говорим по-английски.
– Почему?
– У него, у моего отца, свои представления о знатности и престиже. Он хочет быть выдающимся человеком в Чихуахуа, самым выдающимся. Он понимает, что Соединенные Штаты – это мощная держава. – Анжелина пожала плечами. – Он пытается строить планы на будущее. А теперь, – она оживилась, по-видимому, ей приходилось часто говорить о своей семье, – если бы я могла воспользоваться вашей иголкой и ниткой, то что-нибудь сделала бы со своим платьем.
– Но это создает еще одну проблему, Анжелина, – сказал Чарли, получая удовольствие, произнося ее имя. – У меня их просто нет.
– У вас нет иголки и нитки? – повторила она недоверчиво. – Как же вы путешествуете без них? А что, если вы порвете одежду?
– В общем-то, сам я неважный портной. Поэтому обычно рядом со мной всегда находится друг, который заботится обо мне в таких делах.
Она наморщила брови:
– Друг? Не понимаю, почему это друг будет зашивать вашу одежду?
Чарли чуть не улыбнулся ее наивности.
– Не совсем друг. Мои подруги, как мне кажется, с большим удовольствием оказывают мне такие мелкие услуги.
– О! – Она наклонила голову и сделала торопливый глоток кофе. Чарли показалось, что у нее на щеках выступил румянец. – Понятно. Ну, тогда это действительно проблема.
– У меня есть запасная рубашка и вы, может быть, наденете джинсы. Да и в седле в такой одежде вы почувствовали бы себя удобнее. Конечно, она для вас чуть-чуть великовата, но я попробую с ней что-нибудь сделать, пока в ближайшем городе не куплю одежду для вас. Но это, по-видимому, мы сможем сделать только завтра, если я не ошибаюсь в расчетах.
Анжелина потягивала кофе и пристально смотрела в огонь. Чарли видел, что она мучительно раздумывает, какое принять решение. Наконец, она поджала губы.
– Думаю, сестры посчитали бы вызывающим то, что я одела мужскую одежду, но в данных условиях я пока не вижу иного выбора. По крайней мере до того, как мы попадем в ближайший город и не исправим положение. И еще мне приходилось слышать, что монахиня должна быть прагматичной. Так что я принимаю ваше предложение, Чарли, и благодарна вам за него.
Чарли кивнул и встал. Выплеснув остатки кофе в огонь, он направился к своим сумкам. Через несколько минут вернулся к костру и передал ей одежду и кусок веревки.
– Чтобы штаны не свалились, – сказал он, как бы отвечая на ее вопросительный взгляд.
Он кивнул на лошадей, пасшихся неподалеку.
– Вы можете спокойно переодеться за ними, если хотите.
Ее благодарная улыбка задела его за живое: «И что такого есть в этой женщине, что заставляет меня стискивать зубы от неудовольствия самим собой? Может быть, ее неискушенность и доверие ко мне. Но эти ее качества – полная противоположность моим – дурному и подозрительному характеру и больной совести. Она запала мне в душу и застряла там как репей под седлом», – думал он.
Чарли отвернулся и, перейдя на другую сторону костра, бросился на землю и уставился в огонь. «Столько времени живу без женщины, черт побери...»Он поднял голову. Анжелина некоторое время стояла, подсвеченная мерцающим пламенем. Он почти боялся, что она сядет рядом и спросит, что с ним происходит. А она удивила его вопросом совсем иного сорта.
– А ваш голос, – сказала она тихо, почти нежно. Он напрягся, уже зная, какой вопрос за этим последует. – Что с ним случилось?
Чарли вздохнул и потер горло, разрываясь между желанием рассказать правду и рисковать тем, что снова вернутся кошмары, которые он давно пытался похоронить... или же спокойно сказать ей, что его голос ее совершенно не касается. Последний вариант обычно вполне устраивал самых любознательных, но он чувствовал, что Анжелина спросила его не из праздного любопытства.
– Получил удар прикладом ружья по горлу. Во время войны, – ответил он, пытаясь сдержать волну ненависти, охватывавшую его каждый раз, когда он вспоминал агонию, через которую прошел давным-давно.
– Проклятый янки. Он, должно быть, сломал что-то там внутри. С тех пор я могу говорить только так.
Анжелина не стала растерянно лепетать обычные в таких случаях банальности вроде того, что «это счастье остаться в живых с целыми руками и ногами». Вместо этого она долго смотрела на него сквозь мерцающее пламя, а потом закрыла глаза. Ее лицо обрело спокойное и умиротворенное выражение.
Он сделал глубокий вздох, втягивая воздух сквозь зубы, наконец поняв, что она молится за него.
«Слишком поздно, – подумал он. – Бедное дитя, ты слишком поздно пришла, чтобы спасти душу этого мужчины».
Наконец, она открыла глаза и нежно улыбнулась ему. Сердце Чарли перевернулось от неискушенности и доверия, которые легко читались на ее лице. Потом она повернулась и исчезла в темноте.
Чарли взглянул на звезды и сделал долгий напряженный выдох.
Он слишком стар для всего этого.
Солнце сияло у них прямо над головой, и мерцающие сквозь марево лучи играли на голове Анжелины с безжалостностью чумы. Чарли не возил с собой второй шляпы. Он было галантно предложил ей свою, но, когда она ее надела, шляпа тотчас же сползла ей на глаза. И, в конечном итоге, ей пришлось ехать в своем монашеском вуалевом покрывале на голове. Тонкая ткань, предназначенная монахиням только для выражения их благоговения к церковному обряду, не могла защитить ее от палящего солнца.
Все утро они ехали почти в полной тишине, ибо Чарли на любую попытку заговорить с ним отвечал ворчанием. Его голос – подобный скрипу – в эти моменты казался особенно свирепым. И в конце концов, ее попытки завершились неловким молчанием.
До сих пор она общалась с немногими мужчинами – либо с членами своей семьи, либо со священниками. И опыт этого общения оказался почти бесполезным для того, чтобы строить какие-то отношения с такими людьми, как Чарли Колтрейн. И хотя его пока ни в чем нельзя было упрекнуть, ибо он неизменно оставался почтительным с нею, все же его огромные размеры, его голос и откровенная мужская сексуальность пугали ее. Однако за двадцать лет, прожитых бок о бок с шестью старшими братьями и отцом-тираном, Анжелина научилась не допускать, чтобы страх подавлял в ней все самое лучшее. Напротив, она научилась скрывать свои чувства и эмоции за спокойной набожностью и почтительностью, которые впитала с молоком матери. Обращение к Богу в трудные минуты никогда ее не подводило и поэтому у девушки не оставалось и тени сомнения, что и в будущем она сможет полагаться на Него во всех своих делах.
Анжелина метнула взгляд на Чарли. Он с большим интересом разглядывал какой-то обломок скалы. Прищурившись от яркого солнца, она тоже стала присматриваться. Но, не увидев ничего особенного, повернулась к Чарли и уже собиралась о чем-то спросить его...
Не предупредив ее, он внезапно соскочил с седла, дернул ее на землю и накрыл своим телом. Через мгновение прогремел выстрел и пуля ударила в землю рядом с их головами.
Чарли протянул руку и схватил поводья ее лошади. Он потянул за них, и, к удивлению Анжелины, животное послушно легло на землю. Она возблагодарила Бога за то, что они взяли одну из лошадей тех преступников, и та, по-видимому, знала, как вести себя в перестрелке.
– Оставайтесь здесь, за лошадью, – прошипел Чарли, – и не поднимайте голову.
Не дожидаясь ее ответа, он покатился в сторону – все дальше и дальше по земле, часто стреляя из револьвера по выступающей скале. Он казался совершенно незащищенным от тех, кто выстрелил по ним. И в любой момент пуля могла его настигнуть. Вдруг Чарли перестал перекатываться и застыл. «В него попали?»– горло Анжелины перехватило от напряжения, и она лихорадочно пыталась заметить у него какие-нибудь признаки жизни. Кроме первого выстрела, она больше не слышала из-за скалы никаких иных звуков. «Может быть, я пропустила выстрел из-за шума стрельбы Чарли?»
– Чарли? – позвала она его дрогнувшим голосом.
Ответа не последовало.
Все ее внимание сосредоточилось на неподвижной фигуре. «Я должна быть рядом с ним. Должна убедиться, что с ним все в порядке. Помочь ему, если что-то случилось».
Нимало не заботясь о своей безопасности, Анжелина вскочила и помчалась по разделявшей их твердой земле. Чарли лежал так неподвижно, что ее сердце глухо и сильно билось, больно ударяя изнутри в грудь. В тревожной тишине ее дыхание звучало хрипло и громко.
Склонившись над ним, она взяла его за плечо. И тут же оказалась на земле. Большие и жесткие ладони Чарли пригвоздили ее запястья к земле возле головы, а его лицо нависло над ней всего в нескольких сантиметрах.
Анжелина вздрогнула от того гнева, который увидела в его черных глазах. Она совсем забыла, что до него нельзя внезапно дотрагиваться. Она допустила ошибку.
– Разве я не говорил, чтобы вы оставались там, за лошадью? – его ломкий голос казался нелепо громким и угрожающим при ярком свете послеполуденного солнца.
– Вы мне не ответили, когда я вас позвала. Мне показалось, что вас задело. – Она глубоко вздохнула. – Слава Богу, что с вами все в порядке.
– Я себя отлично чувствую. Если бы тот человек оказался живым, а я ответил бы вам, тут-то он наверняка меня и подстрелил бы. Я и представить себе не мог, что вы побежите сюда. – Он нахмурился, глядя на нее, – этого выражения его лица она начинала бояться – и слегка сжал ее запястья, как бы в подтверждение своих слов. Анжелина вздрогнула. Чарли посмотрел в сторону скалы. – Должно быть, я достал его сразу же, иначе мы оба валялись бы тут продырявленными, как бизоны.
Анжелина ждала, но он, казалось, не собирался вставать. Его тело давило на нее – тяжело, хотя и не совсем неприятно. Ее братья в детстве частенько валили ее на землю, а потом фыркали ей в лицо. Ей было противно. Они это знали и потому заваливали ее всякий раз, когда подворачивался подходящий случай. Однако сейчас тяжесть тела Чарли не вызывала у нее желания ни брыкаться, ни лягаться, ни звать на помощь, как она обычно делала там, в Мексике, много лет тому назад. У нее возникло совсем иное ощущение – тянущее тепло глубоко внутри, хотя кожу слегка пощипывало от покрывшего ее холодного пота. «Неужели я тоже заболела лихорадкой?»– подумала она.
Анжелина взглянула на Чарли и от удивления подняла брови, предприняв слабую попытку высвободить свои руки: он в упор смотрел на нее. Его взгляд бродил по ее лицу и остановился на губах. Внезапно ей показалось, что ее рот вдруг стал совершенно сухим. Она облизнула губы и вздрогнула от его резкого вздоха.