Однако вступление в студенческое братство несколько изменило отношение Гиммлера к церкви. Разрыв произошел не сразу, но из месяца в месяц становился все глубже. Сначала Генрих пытался сохранить в душе церковные постулаты, но воспитанное в родительском доме стремление к социальному приспособленчеству одержало верх над традицией.
«Я полагаю, что вступил в конфликт с моей религией, — записал Гиммлер в дневник 15 декабря 1919 года. — Хотя, что бы ни произошло, я всегда буду любить Господа, буду ему молиться, я навсегда останусь верным сыном католической церкви и буду ее защищать даже тогда, когда она отвернется от меня».
И это писал человек, который в будущем заставит десятки тысяч эсэсовцев отречься от церкви, человек, который предложит прилюдно казнить папу римского…
Разрыв с церковью не потряс Гиммлера, однако вызвал внутренний дискомфорт. К тому времени его интересы уже перенеслись в сферу мирской суеты. Более чем политика и религия, студента из Ландсхута захватывала полная соблазнов жизнь буржуазного Мюнхена, обеды у фрау Лориц, а также вопросы пола, волновавшие молодежь.
Анна Лориц, вдова оперного певца и содержательница семейного пансиона на мюнхенской Егерштрассе, 9, приходилась Гиммлерам дальней родственницей. Ее дочь Мария (в обиходе — Майя) очень нравилась Генриху, однако ему перебежал дорогу будущий торговец кожгалантереей из Штутгарта Ханс Книпп, оказавшийся более удачливым ухажером. Большая семья Гиммлеров частенько собиралась вместе под гостеприимной крышей пансиона.
«Когда все пятеро „святош“, как мы их называли, появлялись в доме Лориц, там начинался веселый переполох, — вспоминал позже Книпп. — Семья Г. (Гиммлеров) могла быть уверена — у доброй тетки Лориц всегда для них будет накрыт роскошный стол».
«Учишься ли ты танцевать?» — поинтересовался как-то в письме бывший сослуживец по полку Роберт Кистлер. И Гиммлер тут же стал брать уроки танцев, чтобы не спасовать перед красавицей Майей. В январе 1920 года он даже овладел модным тогда «бостоном». Вместе со своим приятелем Людвигом по прозвищу «Лу» он стал завсегдатаем мюнхенских традиционных карнавалов — «фашингов». Даже подобные развлечения Гиммлер считал событиями, достойными записи в дневнике:
"3ал был разукрашен под восточный гарем, — описывал он один из праздников в доме тетки Лориц. — В углу, у камина, — большой шатер для меня и Лу… Фрау Лориц накрыла богатый стол. Сначала подали какао, которое я тут же пролил себе на штаны… "
Гиммлер был так занят праздниками, что от него, ведущего дневник педанта, ускользнуло одно немаловажное событие — состоявшийся в это самое время Первый съезд НСДАП. Согласно американским историкам Вернеру Т. Ангрессу и Бредли Ф. Смиту, Гиммлер тех дней «мыслил самыми традиционными категориями, оберегал ценности баварского среднего класса, был в целом добродушным, несколько бесцветным, вполне нормальным молодым человеком».
Его усердие не знало границ. Во время рождественских каникул Генрих мог печь булочки для пожилой пенсионерки, читать книги слепому, играть в благотворительном спектакле для бедных венских детей. Он бегал от собрания к собранию, вступив в члены бесчисленных кружков и объединений, вплоть до Немецкого общества разведения домашних животных, Немецкого сельскохозяйственного общества, Объединения друзей гуманитарной гимназии, стрелкового общества «Свободный путь» Старобаварского стрелкового союза, Общества ветеранов войны Мюнхенской высшей технической школы, мюнхенской секции Альпийского общества, Немецкого клуба туризма, спортивного общества «1860» г. Ландсхута, Объединения офицеров бывшего 11-го Королевского баварского пехотного полка. Для человека с таким количеством членских билетов не составляло труда подстраиваться под свое окружение. Политические взгляды молодого Гиммлера еще не сложились и, естественно, отражали суждения и предубеждения его среды. Их можно было бы назвать буржуазно-националистическими, но в них полностью отсутствовали фанатизм и вера в призраков, свойственные нацистскому мировоззрению.
Его можно было бы назвать региональным националистом. Только чтобы проводить в последний путь бывшего короля Людвига III, студент Гиммлер взял напрокат цилиндр и прогулочный фрак, однако на выборах отдал свой голос общегерманской право-государственнической коалиции. В тот период его антиеврейские выпады еще полностью им контролировались и не переходили рамок приличия. В связи с убийством националистами имперского министра иностранных дел Вальтера Ратенау Гиммлер бросил фразу: «Я доволен». Однако он тут же поспешил добавить, что покойный был «весьма толковым человеком». Своего бывшего одноклассника и идеологического противника демократа Вольфганга Халльгартена он скорее в шутку, чем презрительно, называл «вшивым еврейчиком». А свою знакомую по кабаре «Рейхсадлер», танцовщицу Инге Барко, еврейку по национальности, изгнанную из родительского дома за связь с его сокурсником-немцем, Гиммлер считал «девушкой, достойной всяческого уважения».
Дневники раскрывают политическую агрессивность, свойственную позднему Гиммлеру, лишь в одном: он никак не мог смириться с постигшей его неудачей в военной карьере. Когда Майя Лориц, девушка его мечты, окончательно дала несчастному влюбленному отвод, Генрих решил, что только война и солдатская жизнь смогут принести успокоение его измученному сердцу. 28 ноября 1919 года он записал в дневнике: «Если бы сейчас я мог смотреть в глаза опасности, рисковать жизнью, сражаться — это стало бы для меня освобождением». 22 ноября 1921 года новая запись в дневнике (теперь пером водил уже как бы будущий, «зрелый» Гиммлер: «Если начнется война на Востоке, я буду непременно участвовать. Восток для нас особенно важен. Запад так или иначе вскоре отомрет. За Восток надо бороться, его следует колонизировать». С каждым разом усиливалась склонность Гиммлера к военщине. Запись от 19 февраля 1922 года: "О, быстрей бы снова началась борьба, война, выступление!.. " 11 июня 1922 года: «Наверное, я каким-нибудь образом все же попаду на службу. Я же по натуре — солдат… Но сначала следует сдать экзамены».
Он писал родителям: «Пока на экзаменах я чувствую себя достаточно уверенно». Однако в это самое время в жизнь Генриха Гиммлера ворвался капитан Эрнст Рём, обещавший дать свободу милитаристским устремлениям неудачливого влюбленного.
Когда впервые встретились эти люди, которых судьба связала кроваво-драматическим узлом, установить не представляется возможным. Уже не раз пересекались их жизненные пути: в конце 1918 года Рём служил при штабе 12-й Баварской пехотной дивизии в Ландсхуте, где тогда проживали Гиммлеры, позже он руководил вооружением и снабжением в 21-м стрелковом полку в Мюнхене, со складов которого ополченец Гиммлер в мае 1920 года получил свое первое оружие. К тому же Рём был основным поставщиком оружия для полулегальных «оборонных» организаций — своеобразного милицейского войска, сформированного в тени официального рейхсвера. Однако запись в дневнике Гиммлера свидетельствует, что именно в январе 1922 года, на одном из собраний в мюнхенской пивной «Арцбергеркеллер», он встретился с Рёмом: «Там также присутствовали капитан Рём и майор Ангерер (бывший ротный командир Гиммлера). Было очень приятно. Рём пессимистически настроен по отношению к большевизму».
Капитан произвел на Генриха сильнейшее впечатление. Тем более прапорщик, благоговевший перед любым начальством, никогда не забывал, что на военной иерархической лестнице Рём стоит на несколько ступенек выше его. Встречаясь с «господином капитаном», Гиммлер и в дальнейшем всегда внутренне вытягивался в струнку. Увешанный многочисленными наградами, с боевыми ранами на лице воин Первой мировой, этакий гомосексуальный «солдат удачи» Эрнст Рём, с одной стороны, и добропорядочный бюргерский сынок, «правозащитник» Генрих Гиммлер — с другой, представляли собой несовместимую пару. Однако капитан сумел найти верный подход к студенту. Для старшего товарища Гиммлер был готов на все.
5 августа 1922 года, едва сдав выпускные экзамены и получив должность сельскохозяйственного ассистента на фирме «Штикштофф — Ланд ГмбХ» (общества с ограниченной ответственностью) в Шляйсхайме, производившей азотные удобрения, он по совету Рёма вступил в националистическую организацию «Рейхсфлагге» (имперский флаг). Наконец-то, дипломированный агроном добился своего — снова смог носить униформу, разумеется, не армейскую, а «рейхсфлагговскую», состоявшую лишь из серой куртки-ветровки да ботинок с обмотками. Но это была ФОРМА! Вечерами, после работы, Гиммлер с упоением занимался военными упражнениями, готовясь с единомышленниками к уличным боям будущей гражданской войны…
Вскоре у Гиммлера появилась возможность делом доказать свою преданность Рёму. В конце августа 1923 года он оставил работу в Шляйсхайме и переселился в Мюнхен, а уже в ноябре активно участвовал в своей первой «боевой операции» — «пивном путче» Адольфа Гитлера.
Организация «Рейхсфлагге», после внутренних раздоров переименованная в «Рейхскригсфлагге» (имперский военный флаг), перешла под знамена Гитлера и Рёма. Эрнст Рём, старый член гитлеровской партии, мог без труда уговорить своих друзей вступить в НСДАП. Стал членом партии и Гиммлер Он, конечно, еще не был настоящим нацистом и своим вождем считал вовсе не Гитлера, а Рёма, символом же будущего ему казалась не свастика, а имперский триколор.
Вечером 8 ноября 1923 года Гиммлер появился на собрании «Рейхскригсфлагге», проходившем в мюнхенской пивной «Лёвенбройкеллер». В это время из другой пивной — «Бюргербройкеллер» поступило сообщение, что Гитлер с пистолетом в руке заставил ведущих политиков и военных Баварии "нанести последний удар по «ноябрьским преступникам» в Берлине.
Товарищи Гиммлера вскакивали со стульев, обнимались, многие плакали от радости и восторга. Солдаты рейхсвера срывали с фуражек свои желтые кокарды. «Наконец-то! — вот слова облегчения, которые вырывались у каждого», — вспоминал позже Рём.
Рём вручил Гиммлеру старый имперский флаг, на котором незадолго до этого присягали собравшиеся. После этого капитан отдал команду к выступлению. Дикая толпа быстро превратилась в походную колонну и направилась в сторону «Бюргербройкеллера», где Гитлер и баварская политическая верхушка — генеральный государственный комиссар фон Кар и генерал рейхсвера фон Лессов договаривались о «национальной революции». Однако на Бриннерштрассе колонну остановил гонец из «Бюргербройкеллера». Он передал Рёму приказ Гитлера захватить здание баварского военного министерства на Шёнфельдерштрассе, где располагался штаб VII (Баварского) военного округа. Капитан подчинился. Уже через час военное министерство было в его руках.
Окна здания ощетинились стволами винтовок и пулеметов четырехсотенного рёмовского войска. Однако капитан уже понял: что-то идет не так.
Пришедшие в себя политики и генералы решили нанести ответный удар. Ранним утром 9 ноября грохот танковых моторов известил об этом защитников комплекса зданий военного министерства. Части рейхсвера и полиции выдвигались вперед, захватывая дом за домом, занимая позиции. Орудия и пулеметы были готовы к бою.
Наступила убийственная тишина. На Людвигштрассе у заграждения из колючей проволоки, разделявшего противников, стоял Гиммлер, судорожно сжимая в руках древко имперского военного флага.
Гитлеровская одержимость удивительным образом сплела судьбы будущих товарищей и врагов, убийц и их жертв. Рядом с Гиммлером стоял будущий вождь штурмовиков, жизнь которого оборвется через 11 лет под пулями убийц, посланных его бывшим знаменосцем. Неподалеку от капитана занял позицию будущий начальник разведки СА граф Карл Леонард ду Мулин-Эккарт, которого впоследствии гиммлеровские приспешники замучают в тюрьмах и концлагерях третьего рейха.
По ту сторону баррикад с винтовкой в руках залег лейтенант рейхсвера Герман Хёфле[61] , бывший адъютант Рёма и тайный приверженец «Рейхскригсфлагге». Летом 1934 года из верности к Рёму он предупредит своего бывшего шефа о грозящей ему смертельной опасности, а позднее, будучи уже в ранге генерала войск СС, причинит немало огорчений своему новому шефу, рейхсфюреру СС Гиммлеру.
Как говорится, сегодня — верные друзья, завтра — смертельные враги. 30 июня 1934 года пули эсэсовских палачей навечно соединили фон Кара и его бывшего противника Рёма. Лишь посредникам, бывшему командиру Рёма Францу фон Эппу и будущему фюреру СА Герману Хёфле, пытавшимся в тот день, 9 ноября 1923 года, примирить Кара с путчистами, суждено было пережить историю черного ордена. Но их попытка не удалась. Рёму пришлось капитулировать перед превосходящими силами рейхсвера и полиции и сложить оружие. Только невооруженных членов « Рейхскригсфлагге» выпускали за полицейское оцепление. Итог: движение Гитлера и Рёма было разгромлено, а за Гитлером захлопнулись зарешеченные ворота Ландсбергской крепости.
Знаменосец Гиммлер остался один — без идола, без веры. Он переживал внутренний кризис: должность потерял, а новой работы, несмотря на многочисленные попытки, найти никак не удавалось, Майя Лориц окончательно порвала с ним, да и политическая борьба окончилась полным разочарованием. Лишь благодаря моральной поддержке своих новых почитательниц, Гиммлеру удалось остаться на плаву. Подружки в самом деле верили, что 9 ноября 1923 года бравый знаменосец совершил подвиг исторического значения. Одна из его поклонниц буквально упивалась воспоминаниями:
"Перед военным министерством — колонны «Рейхскригсфлагге». Впереди — Гиммлер со знаменем. Чувствуется, как надежно чувствует себя знамя в его руках и как он горд этим. Я подхожу к нему, не в состоянии молвить и слова. Звучат его слова:
Неудавшийся путчист решил остаться в политике: из двух организованных на месте разогнанной НСДАП ультраправых «народнических» группировок он сделал выбор в пользу «Национального освободительного движения»[62], созданного генералом Людендорфом. К нему принадлежал также случайный знакомый Генриха, ландсхутский аптекарь Грегор Штрассер[63] , по-крестьянски хитрый, воинственный националист, истинный глава движения. Штрассер заметил организаторские способности Гиммлера и привлек его к работе.
На май 1924 года были намечены парламентские выборы. Впервые злейшие враги республики захотели повернуть «оружие демократии» против самой демократии. Штрассер решил, использовав гитлеровский путч, вызвавший сенсацию во всей Германии, протащить нацистов в рейхстаг. Спектакль небывалой предвыборной борьбы захлестнул Баварию. Пропагандист Гиммлер на мотоцикле мчался по дорогам Нижней Баварии, распространяя идеи Грегора Штрассера. Переезжал из одной деревни в другую. В его рабочем календаре можно прочесть:
"23. 02. 24: речи в Эггмюле, Ландвайде и Бирнбахе;
24. 02. 24: выступления в Кельхайме и Заале, затем — «индивидуальная работа»;
25. 02. 24: полуторачасовая речь в Роре".
Он побил все рекорды нацистской демагогии. Разоблачал евреев и масонов, натравлял крестьян на финансовых магнатов, воспевал будущий мир, в котором решающее слово будет, естественно, за благородным крестьянством; метал громы и молнии в сторону большевизма, изобличал демократию и другие направления рациональной политики.
«У меня ужасно много работы, — писал Гиммлер своему другу Кистлеру, — на меня возложена задача возглавить пропагандистскую деятельность на территории всей Нижней Баварии и развивать ее по всем направлениям».
Усилия Гиммлера не прошли даром: движение Штрассера завоевало почти 2 миллиона голосов избирателей и смогло получить в рейхстаге 32 депутатских мандата.
Однако успех на выборах не обрадовал Гиммлера. Его мучили сомнения, перспективно ли движение, к которому он примкнул. Тому же Кистлеру он жаловался на свою «самоотверженную работу, не приносящую быстрых и видимых результатов», и на то, что ощущает себя занимающимся «безнадежным делом».
Разногласия между «народниками» и «националистами», взаимные интриги противников и сторонников находящегося в заключении Гитлера смущали слабохарактерного Гиммлера, окончательно запутавшегося в распрях ультраправых группировок. Он искал своего идола — ВОЖДЯ, к которому можно было бы примкнуть, и был готов ему покориться. Но хозяина не было. Гиммлер был готов принять любую идею, но ее не было. Он страстно желал играть роль в истории, даже представляя себя мучеником. В дневнике Гиммлера есть и такие строки:
Генрих настолько разуверился в себе, что помышлял об эмиграции из Германии. Он даже стал изучать русский язык, чтобы уехать куда-нибудь на Восток и заняться там крестьянским трудом. Или же представлял свое будущее в Перу, может быть в Турции. За период с 1919 по 1924 год мысли об эмиграции возникают в дневнике Гиммлера 14 раз!
Позже этот нерешительный, суеверный человек вообще вообразил, что его преследует злой рок.
«Нам, ландскнехтам, на роду написано оставаться одиночками, находиться вне закона», — жаловался он годы спустя своей жене.
На что получил следующий ответ:
«Перестань рисовать такое мрачное будущее! Оставь будущее в покое. Далее фрау Гиммлер выразилась еще яснее — Опять одно и то же: „год будет неудачным“! Ты что, стал звездочетом?.. всякое там „нами правит Марс“ и поэтому — сплошные несчастья… Прямо тебе говорю, оставь весь этот бред!».
Справиться со своими мазохистскими сомнениями Гиммлер смог лишь тогда, когда на его горизонте появился человек, ставший для него полубогом.
В декабре 1924 года из крепости Ландсберг был освобожден Адольф Гитлер. Он сразу приступил к восстановлению запрещенной и расколовшейся НСДАП. То, что Гиммлера смущало в лагере «народников», Гитлер смог устранить в течение года. 27 февраля 1925 года ему удалось объединить в новой партии и подчинить себе все, что осталось от национал-социалистов и «народников» в Баварии. Через два месяца он образовал СС, разобрался с внутренней оппозицией в собственном лагере и, наконец, во второй половине 1926 года сформировал собственную партийную армию — СА.
Своим инстинктом приспособленца Гиммлер почувствовал, что нашел наконец для себя нового идола. Уже в августе 1925 года он получил членскую карточку обновленной НСДАП и вскоре занял убого обставленную контору неподалеку от церкви Св. Мартина в Ландсхуте в качестве личного секретаря Грегора Штрассера с окладом в 120 рейхсмарок. Штрассер, руководивший тогда пропагандой в Нижней Баварии, возложил на своего подчиненного немало ответственных поручений. Так, Гиммлер должен был поддерживать постоянную связь с самыми отдаленными партячейками. В итоге для нацистов из баварской глубинки он и его мотоцикл стали олицетворением партийного руководства. Через некоторое время Гиммлер дослужился до должности управляющего делами гау[64] Нижней Баварии.
Позже многие историки утверждали, будто бы Гиммлер, подобно рейнскому оратору Иосифу Геббельсу, был искренним приверженцем идей Грегора Штрассера. На самом же деле, будущий рейхсфюрер СС никогда не был его духовным соратником и всегда ощущал себя лишь конторским служащим правления партии. Когда шеф перебрался в Берлин, где стал соперником Гитлера на севере Германии, Гиммлер, наоборот, плотнее придвинулся к фюреру. Летописцы до сих пор не могут точно указать дату первой личной встречи будущих вождей третьего рейха. Однако Гиммлер до конца своих дней так и не сможет преодолеть в себе чувство робости, постоянно возникавшее у него при общении с «величайшим мозгом всех времен и народов», как он называл Гитлера.
Еще в годы работы в ландсхутском бюро Штрассера Гиммлер испытывал какое-то поистине религиозное преклонение перед фюрером НСДАП. Ханс Эрхард, друг Генриха, рассказывал английскому писателю Вилли Фришауэру, что Гиммлер нередко вполголоса разговаривал с портретом Гитлера, висевшим на стене его конторы. Даже при телефонных разговорах с фюрером Гиммлер вытягивался по стойке «смирно» и щелкал каблуками.
"Уже во время войны, — вспоминал личный врач рейхсфюрера СС д-р Феликс Керстен, — мне как-то пришлось ответить на телефонный звонок, адресованный Гиммлеру. После беседы рейхсфюрер СС еле сдерживая распирающие его чувства, торжественно промолвил:
— Господин Керстен, вам известно, с кем вы только что говорили? Вы слышали голос ФЮРЕРА! Какое счастье! Напишите сейчас же об этом вашей супруге! Я представляю себе, как она обрадуется, что вам выпал такой исключительный шанс…"
Дни «совместной борьбы» рядом с Гитлером Гиммлер всегда воспринимал как «величайшие мгновения» своей карьеры. «Это было великолепное время, — взволнованно вспоминал он уже в 1945 году. — Мы, бойцы движения, постоянно находились в смертельной опасности. Но страха не испытывали. Адольф Гитлер сплотил нас и повел за собой. Эти годы навсегда останутся самыми лучшими в моей жизни».
И вновь «во имя фюрера» без устали носился по сельским дорогам Гиммлер, охваченный непомерным тщеславием и нестерпимыми болями в желудке, доводящими его иной раз до полуобморочного состояния.
«Как вы много работаете, — восхищалась осенью 1927 года одна из поклонниц Гиммлера, — но ваш желудок мстит вам за причиненную ему несправедливость. И, разумеется, правда на его (желудка) стороне».
«Ты опять торопишься уехать, и мне приходится думать, что вся твоя жизнь — сплошная гонка!» — отчаивалась его будущая жена.
Гитлер, в свою очередь, не забывал преданного подчиненного, переводя его со ступеньки на ступеньку вверх по лестнице нацистской иерархии: в 1925 году Гиммлер — заместитель гауляйтера гау Нижняя Бавария — Оберпфальц, в том же году — заместитель рейхсляйтера партии по пропаганде и, наконец, в 1927 году — заместитель рейхсфюрера СС. За несколько лет нерешительный, бесхребетный студент превратился в фанатичного сподвижника Гитлера, поражавшего фюрера необычным организаторским талантом. Но на оргработе Гиммлер не собирался останавливаться. Он видел себя великим учителем и воспитателем, мечтал вывести партию и нацию к «истинным источникам жизни».
Долговременное пребывание в крестьянской Нижней Баварии способствовало превращению Гиммлера в одержимого приверженца философии «крови и земли». С молодых лет, благодаря свойственному ему романтическому представлению об истории, Гиммлер видел в крестьянстве первоисточник нации.
«Я полагаю, что вступил в конфликт с моей религией, — записал Гиммлер в дневник 15 декабря 1919 года. — Хотя, что бы ни произошло, я всегда буду любить Господа, буду ему молиться, я навсегда останусь верным сыном католической церкви и буду ее защищать даже тогда, когда она отвернется от меня».
И это писал человек, который в будущем заставит десятки тысяч эсэсовцев отречься от церкви, человек, который предложит прилюдно казнить папу римского…
Разрыв с церковью не потряс Гиммлера, однако вызвал внутренний дискомфорт. К тому времени его интересы уже перенеслись в сферу мирской суеты. Более чем политика и религия, студента из Ландсхута захватывала полная соблазнов жизнь буржуазного Мюнхена, обеды у фрау Лориц, а также вопросы пола, волновавшие молодежь.
Анна Лориц, вдова оперного певца и содержательница семейного пансиона на мюнхенской Егерштрассе, 9, приходилась Гиммлерам дальней родственницей. Ее дочь Мария (в обиходе — Майя) очень нравилась Генриху, однако ему перебежал дорогу будущий торговец кожгалантереей из Штутгарта Ханс Книпп, оказавшийся более удачливым ухажером. Большая семья Гиммлеров частенько собиралась вместе под гостеприимной крышей пансиона.
«Когда все пятеро „святош“, как мы их называли, появлялись в доме Лориц, там начинался веселый переполох, — вспоминал позже Книпп. — Семья Г. (Гиммлеров) могла быть уверена — у доброй тетки Лориц всегда для них будет накрыт роскошный стол».
«Учишься ли ты танцевать?» — поинтересовался как-то в письме бывший сослуживец по полку Роберт Кистлер. И Гиммлер тут же стал брать уроки танцев, чтобы не спасовать перед красавицей Майей. В январе 1920 года он даже овладел модным тогда «бостоном». Вместе со своим приятелем Людвигом по прозвищу «Лу» он стал завсегдатаем мюнхенских традиционных карнавалов — «фашингов». Даже подобные развлечения Гиммлер считал событиями, достойными записи в дневнике:
"3ал был разукрашен под восточный гарем, — описывал он один из праздников в доме тетки Лориц. — В углу, у камина, — большой шатер для меня и Лу… Фрау Лориц накрыла богатый стол. Сначала подали какао, которое я тут же пролил себе на штаны… "
Гиммлер был так занят праздниками, что от него, ведущего дневник педанта, ускользнуло одно немаловажное событие — состоявшийся в это самое время Первый съезд НСДАП. Согласно американским историкам Вернеру Т. Ангрессу и Бредли Ф. Смиту, Гиммлер тех дней «мыслил самыми традиционными категориями, оберегал ценности баварского среднего класса, был в целом добродушным, несколько бесцветным, вполне нормальным молодым человеком».
Его усердие не знало границ. Во время рождественских каникул Генрих мог печь булочки для пожилой пенсионерки, читать книги слепому, играть в благотворительном спектакле для бедных венских детей. Он бегал от собрания к собранию, вступив в члены бесчисленных кружков и объединений, вплоть до Немецкого общества разведения домашних животных, Немецкого сельскохозяйственного общества, Объединения друзей гуманитарной гимназии, стрелкового общества «Свободный путь» Старобаварского стрелкового союза, Общества ветеранов войны Мюнхенской высшей технической школы, мюнхенской секции Альпийского общества, Немецкого клуба туризма, спортивного общества «1860» г. Ландсхута, Объединения офицеров бывшего 11-го Королевского баварского пехотного полка. Для человека с таким количеством членских билетов не составляло труда подстраиваться под свое окружение. Политические взгляды молодого Гиммлера еще не сложились и, естественно, отражали суждения и предубеждения его среды. Их можно было бы назвать буржуазно-националистическими, но в них полностью отсутствовали фанатизм и вера в призраков, свойственные нацистскому мировоззрению.
Его можно было бы назвать региональным националистом. Только чтобы проводить в последний путь бывшего короля Людвига III, студент Гиммлер взял напрокат цилиндр и прогулочный фрак, однако на выборах отдал свой голос общегерманской право-государственнической коалиции. В тот период его антиеврейские выпады еще полностью им контролировались и не переходили рамок приличия. В связи с убийством националистами имперского министра иностранных дел Вальтера Ратенау Гиммлер бросил фразу: «Я доволен». Однако он тут же поспешил добавить, что покойный был «весьма толковым человеком». Своего бывшего одноклассника и идеологического противника демократа Вольфганга Халльгартена он скорее в шутку, чем презрительно, называл «вшивым еврейчиком». А свою знакомую по кабаре «Рейхсадлер», танцовщицу Инге Барко, еврейку по национальности, изгнанную из родительского дома за связь с его сокурсником-немцем, Гиммлер считал «девушкой, достойной всяческого уважения».
Дневники раскрывают политическую агрессивность, свойственную позднему Гиммлеру, лишь в одном: он никак не мог смириться с постигшей его неудачей в военной карьере. Когда Майя Лориц, девушка его мечты, окончательно дала несчастному влюбленному отвод, Генрих решил, что только война и солдатская жизнь смогут принести успокоение его измученному сердцу. 28 ноября 1919 года он записал в дневнике: «Если бы сейчас я мог смотреть в глаза опасности, рисковать жизнью, сражаться — это стало бы для меня освобождением». 22 ноября 1921 года новая запись в дневнике (теперь пером водил уже как бы будущий, «зрелый» Гиммлер: «Если начнется война на Востоке, я буду непременно участвовать. Восток для нас особенно важен. Запад так или иначе вскоре отомрет. За Восток надо бороться, его следует колонизировать». С каждым разом усиливалась склонность Гиммлера к военщине. Запись от 19 февраля 1922 года: "О, быстрей бы снова началась борьба, война, выступление!.. " 11 июня 1922 года: «Наверное, я каким-нибудь образом все же попаду на службу. Я же по натуре — солдат… Но сначала следует сдать экзамены».
Он писал родителям: «Пока на экзаменах я чувствую себя достаточно уверенно». Однако в это самое время в жизнь Генриха Гиммлера ворвался капитан Эрнст Рём, обещавший дать свободу милитаристским устремлениям неудачливого влюбленного.
Когда впервые встретились эти люди, которых судьба связала кроваво-драматическим узлом, установить не представляется возможным. Уже не раз пересекались их жизненные пути: в конце 1918 года Рём служил при штабе 12-й Баварской пехотной дивизии в Ландсхуте, где тогда проживали Гиммлеры, позже он руководил вооружением и снабжением в 21-м стрелковом полку в Мюнхене, со складов которого ополченец Гиммлер в мае 1920 года получил свое первое оружие. К тому же Рём был основным поставщиком оружия для полулегальных «оборонных» организаций — своеобразного милицейского войска, сформированного в тени официального рейхсвера. Однако запись в дневнике Гиммлера свидетельствует, что именно в январе 1922 года, на одном из собраний в мюнхенской пивной «Арцбергеркеллер», он встретился с Рёмом: «Там также присутствовали капитан Рём и майор Ангерер (бывший ротный командир Гиммлера). Было очень приятно. Рём пессимистически настроен по отношению к большевизму».
Капитан произвел на Генриха сильнейшее впечатление. Тем более прапорщик, благоговевший перед любым начальством, никогда не забывал, что на военной иерархической лестнице Рём стоит на несколько ступенек выше его. Встречаясь с «господином капитаном», Гиммлер и в дальнейшем всегда внутренне вытягивался в струнку. Увешанный многочисленными наградами, с боевыми ранами на лице воин Первой мировой, этакий гомосексуальный «солдат удачи» Эрнст Рём, с одной стороны, и добропорядочный бюргерский сынок, «правозащитник» Генрих Гиммлер — с другой, представляли собой несовместимую пару. Однако капитан сумел найти верный подход к студенту. Для старшего товарища Гиммлер был готов на все.
5 августа 1922 года, едва сдав выпускные экзамены и получив должность сельскохозяйственного ассистента на фирме «Штикштофф — Ланд ГмбХ» (общества с ограниченной ответственностью) в Шляйсхайме, производившей азотные удобрения, он по совету Рёма вступил в националистическую организацию «Рейхсфлагге» (имперский флаг). Наконец-то, дипломированный агроном добился своего — снова смог носить униформу, разумеется, не армейскую, а «рейхсфлагговскую», состоявшую лишь из серой куртки-ветровки да ботинок с обмотками. Но это была ФОРМА! Вечерами, после работы, Гиммлер с упоением занимался военными упражнениями, готовясь с единомышленниками к уличным боям будущей гражданской войны…
Вскоре у Гиммлера появилась возможность делом доказать свою преданность Рёму. В конце августа 1923 года он оставил работу в Шляйсхайме и переселился в Мюнхен, а уже в ноябре активно участвовал в своей первой «боевой операции» — «пивном путче» Адольфа Гитлера.
Организация «Рейхсфлагге», после внутренних раздоров переименованная в «Рейхскригсфлагге» (имперский военный флаг), перешла под знамена Гитлера и Рёма. Эрнст Рём, старый член гитлеровской партии, мог без труда уговорить своих друзей вступить в НСДАП. Стал членом партии и Гиммлер Он, конечно, еще не был настоящим нацистом и своим вождем считал вовсе не Гитлера, а Рёма, символом же будущего ему казалась не свастика, а имперский триколор.
Вечером 8 ноября 1923 года Гиммлер появился на собрании «Рейхскригсфлагге», проходившем в мюнхенской пивной «Лёвенбройкеллер». В это время из другой пивной — «Бюргербройкеллер» поступило сообщение, что Гитлер с пистолетом в руке заставил ведущих политиков и военных Баварии "нанести последний удар по «ноябрьским преступникам» в Берлине.
Товарищи Гиммлера вскакивали со стульев, обнимались, многие плакали от радости и восторга. Солдаты рейхсвера срывали с фуражек свои желтые кокарды. «Наконец-то! — вот слова облегчения, которые вырывались у каждого», — вспоминал позже Рём.
Рём вручил Гиммлеру старый имперский флаг, на котором незадолго до этого присягали собравшиеся. После этого капитан отдал команду к выступлению. Дикая толпа быстро превратилась в походную колонну и направилась в сторону «Бюргербройкеллера», где Гитлер и баварская политическая верхушка — генеральный государственный комиссар фон Кар и генерал рейхсвера фон Лессов договаривались о «национальной революции». Однако на Бриннерштрассе колонну остановил гонец из «Бюргербройкеллера». Он передал Рёму приказ Гитлера захватить здание баварского военного министерства на Шёнфельдерштрассе, где располагался штаб VII (Баварского) военного округа. Капитан подчинился. Уже через час военное министерство было в его руках.
Окна здания ощетинились стволами винтовок и пулеметов четырехсотенного рёмовского войска. Однако капитан уже понял: что-то идет не так.
Пришедшие в себя политики и генералы решили нанести ответный удар. Ранним утром 9 ноября грохот танковых моторов известил об этом защитников комплекса зданий военного министерства. Части рейхсвера и полиции выдвигались вперед, захватывая дом за домом, занимая позиции. Орудия и пулеметы были готовы к бою.
Наступила убийственная тишина. На Людвигштрассе у заграждения из колючей проволоки, разделявшего противников, стоял Гиммлер, судорожно сжимая в руках древко имперского военного флага.
Гитлеровская одержимость удивительным образом сплела судьбы будущих товарищей и врагов, убийц и их жертв. Рядом с Гиммлером стоял будущий вождь штурмовиков, жизнь которого оборвется через 11 лет под пулями убийц, посланных его бывшим знаменосцем. Неподалеку от капитана занял позицию будущий начальник разведки СА граф Карл Леонард ду Мулин-Эккарт, которого впоследствии гиммлеровские приспешники замучают в тюрьмах и концлагерях третьего рейха.
По ту сторону баррикад с винтовкой в руках залег лейтенант рейхсвера Герман Хёфле[61] , бывший адъютант Рёма и тайный приверженец «Рейхскригсфлагге». Летом 1934 года из верности к Рёму он предупредит своего бывшего шефа о грозящей ему смертельной опасности, а позднее, будучи уже в ранге генерала войск СС, причинит немало огорчений своему новому шефу, рейхсфюреру СС Гиммлеру.
Как говорится, сегодня — верные друзья, завтра — смертельные враги. 30 июня 1934 года пули эсэсовских палачей навечно соединили фон Кара и его бывшего противника Рёма. Лишь посредникам, бывшему командиру Рёма Францу фон Эппу и будущему фюреру СА Герману Хёфле, пытавшимся в тот день, 9 ноября 1923 года, примирить Кара с путчистами, суждено было пережить историю черного ордена. Но их попытка не удалась. Рёму пришлось капитулировать перед превосходящими силами рейхсвера и полиции и сложить оружие. Только невооруженных членов « Рейхскригсфлагге» выпускали за полицейское оцепление. Итог: движение Гитлера и Рёма было разгромлено, а за Гитлером захлопнулись зарешеченные ворота Ландсбергской крепости.
Знаменосец Гиммлер остался один — без идола, без веры. Он переживал внутренний кризис: должность потерял, а новой работы, несмотря на многочисленные попытки, найти никак не удавалось, Майя Лориц окончательно порвала с ним, да и политическая борьба окончилась полным разочарованием. Лишь благодаря моральной поддержке своих новых почитательниц, Гиммлеру удалось остаться на плаву. Подружки в самом деле верили, что 9 ноября 1923 года бравый знаменосец совершил подвиг исторического значения. Одна из его поклонниц буквально упивалась воспоминаниями:
"Перед военным министерством — колонны «Рейхскригсфлагге». Впереди — Гиммлер со знаменем. Чувствуется, как надежно чувствует себя знамя в его руках и как он горд этим. Я подхожу к нему, не в состоянии молвить и слова. Звучат его слова:
Подружка Гиммлера Мария Р. (возможно — Мариэла Раушмайер), направляя «знаменосцу» письмо одной из его очередных поклонниц, сделала следующую приписку: «Это письмо — моему другу Генриху. Оно должно стать маленьким знаком горячей благодарности и дорогих воспоминаний о подвиге, который он совершил в часы, когда мы вновь научились надеяться».
Гордитесь — я знаменосец!
Не бойтесь — я знаменосец!
Любите меня — я знаменосец!"
Неудавшийся путчист решил остаться в политике: из двух организованных на месте разогнанной НСДАП ультраправых «народнических» группировок он сделал выбор в пользу «Национального освободительного движения»[62], созданного генералом Людендорфом. К нему принадлежал также случайный знакомый Генриха, ландсхутский аптекарь Грегор Штрассер[63] , по-крестьянски хитрый, воинственный националист, истинный глава движения. Штрассер заметил организаторские способности Гиммлера и привлек его к работе.
На май 1924 года были намечены парламентские выборы. Впервые злейшие враги республики захотели повернуть «оружие демократии» против самой демократии. Штрассер решил, использовав гитлеровский путч, вызвавший сенсацию во всей Германии, протащить нацистов в рейхстаг. Спектакль небывалой предвыборной борьбы захлестнул Баварию. Пропагандист Гиммлер на мотоцикле мчался по дорогам Нижней Баварии, распространяя идеи Грегора Штрассера. Переезжал из одной деревни в другую. В его рабочем календаре можно прочесть:
"23. 02. 24: речи в Эггмюле, Ландвайде и Бирнбахе;
24. 02. 24: выступления в Кельхайме и Заале, затем — «индивидуальная работа»;
25. 02. 24: полуторачасовая речь в Роре".
Он побил все рекорды нацистской демагогии. Разоблачал евреев и масонов, натравлял крестьян на финансовых магнатов, воспевал будущий мир, в котором решающее слово будет, естественно, за благородным крестьянством; метал громы и молнии в сторону большевизма, изобличал демократию и другие направления рациональной политики.
«У меня ужасно много работы, — писал Гиммлер своему другу Кистлеру, — на меня возложена задача возглавить пропагандистскую деятельность на территории всей Нижней Баварии и развивать ее по всем направлениям».
Усилия Гиммлера не прошли даром: движение Штрассера завоевало почти 2 миллиона голосов избирателей и смогло получить в рейхстаге 32 депутатских мандата.
Однако успех на выборах не обрадовал Гиммлера. Его мучили сомнения, перспективно ли движение, к которому он примкнул. Тому же Кистлеру он жаловался на свою «самоотверженную работу, не приносящую быстрых и видимых результатов», и на то, что ощущает себя занимающимся «безнадежным делом».
Разногласия между «народниками» и «националистами», взаимные интриги противников и сторонников находящегося в заключении Гитлера смущали слабохарактерного Гиммлера, окончательно запутавшегося в распрях ультраправых группировок. Он искал своего идола — ВОЖДЯ, к которому можно было бы примкнуть, и был готов ему покориться. Но хозяина не было. Гиммлер был готов принять любую идею, но ее не было. Он страстно желал играть роль в истории, даже представляя себя мучеником. В дневнике Гиммлера есть и такие строки:
Но где же оно, это самое знамя, святое дело, за которое стоит отдать жизнь? Генрих Гиммлер прекрасно понимал, что в одиночку не «добьется счастья», поскольку не принадлежит к волевым людям. Постоянно его сознание разъедал скепсис, будущий всесильный рейхсфюрер СС не смог тогда увидеть в себе полноценную личность. В дневнике Гиммлер записывал все, что думал о себе самом. Поскольку он терял уверенность перед аудиторией, то много болтал лишнего, рассказывал дурацкие анекдоты. В дневнике за 29 января 1922 года можно прочитать: «Человек — что это за жалкое создание! Я говорун и трепач. У меня не хватает энергии. У меня ничего не получается. Все меня считают парнем, который работает, развлекаясь, которому все по плечу: Хайни?! — он справится с этим».
Если ранят тебя,
Защищайся и бейся до конца.
Отдай жизнь свою,
Но защити знамя.
Его подхватят другие.
Пусть тебя похоронят,
А они добьются счастья,
О котором ты мечтал.
Генрих настолько разуверился в себе, что помышлял об эмиграции из Германии. Он даже стал изучать русский язык, чтобы уехать куда-нибудь на Восток и заняться там крестьянским трудом. Или же представлял свое будущее в Перу, может быть в Турции. За период с 1919 по 1924 год мысли об эмиграции возникают в дневнике Гиммлера 14 раз!
Позже этот нерешительный, суеверный человек вообще вообразил, что его преследует злой рок.
«Нам, ландскнехтам, на роду написано оставаться одиночками, находиться вне закона», — жаловался он годы спустя своей жене.
На что получил следующий ответ:
«Перестань рисовать такое мрачное будущее! Оставь будущее в покое. Далее фрау Гиммлер выразилась еще яснее — Опять одно и то же: „год будет неудачным“! Ты что, стал звездочетом?.. всякое там „нами правит Марс“ и поэтому — сплошные несчастья… Прямо тебе говорю, оставь весь этот бред!».
Справиться со своими мазохистскими сомнениями Гиммлер смог лишь тогда, когда на его горизонте появился человек, ставший для него полубогом.
В декабре 1924 года из крепости Ландсберг был освобожден Адольф Гитлер. Он сразу приступил к восстановлению запрещенной и расколовшейся НСДАП. То, что Гиммлера смущало в лагере «народников», Гитлер смог устранить в течение года. 27 февраля 1925 года ему удалось объединить в новой партии и подчинить себе все, что осталось от национал-социалистов и «народников» в Баварии. Через два месяца он образовал СС, разобрался с внутренней оппозицией в собственном лагере и, наконец, во второй половине 1926 года сформировал собственную партийную армию — СА.
Своим инстинктом приспособленца Гиммлер почувствовал, что нашел наконец для себя нового идола. Уже в августе 1925 года он получил членскую карточку обновленной НСДАП и вскоре занял убого обставленную контору неподалеку от церкви Св. Мартина в Ландсхуте в качестве личного секретаря Грегора Штрассера с окладом в 120 рейхсмарок. Штрассер, руководивший тогда пропагандой в Нижней Баварии, возложил на своего подчиненного немало ответственных поручений. Так, Гиммлер должен был поддерживать постоянную связь с самыми отдаленными партячейками. В итоге для нацистов из баварской глубинки он и его мотоцикл стали олицетворением партийного руководства. Через некоторое время Гиммлер дослужился до должности управляющего делами гау[64] Нижней Баварии.
Позже многие историки утверждали, будто бы Гиммлер, подобно рейнскому оратору Иосифу Геббельсу, был искренним приверженцем идей Грегора Штрассера. На самом же деле, будущий рейхсфюрер СС никогда не был его духовным соратником и всегда ощущал себя лишь конторским служащим правления партии. Когда шеф перебрался в Берлин, где стал соперником Гитлера на севере Германии, Гиммлер, наоборот, плотнее придвинулся к фюреру. Летописцы до сих пор не могут точно указать дату первой личной встречи будущих вождей третьего рейха. Однако Гиммлер до конца своих дней так и не сможет преодолеть в себе чувство робости, постоянно возникавшее у него при общении с «величайшим мозгом всех времен и народов», как он называл Гитлера.
Еще в годы работы в ландсхутском бюро Штрассера Гиммлер испытывал какое-то поистине религиозное преклонение перед фюрером НСДАП. Ханс Эрхард, друг Генриха, рассказывал английскому писателю Вилли Фришауэру, что Гиммлер нередко вполголоса разговаривал с портретом Гитлера, висевшим на стене его конторы. Даже при телефонных разговорах с фюрером Гиммлер вытягивался по стойке «смирно» и щелкал каблуками.
"Уже во время войны, — вспоминал личный врач рейхсфюрера СС д-р Феликс Керстен, — мне как-то пришлось ответить на телефонный звонок, адресованный Гиммлеру. После беседы рейхсфюрер СС еле сдерживая распирающие его чувства, торжественно промолвил:
— Господин Керстен, вам известно, с кем вы только что говорили? Вы слышали голос ФЮРЕРА! Какое счастье! Напишите сейчас же об этом вашей супруге! Я представляю себе, как она обрадуется, что вам выпал такой исключительный шанс…"
Дни «совместной борьбы» рядом с Гитлером Гиммлер всегда воспринимал как «величайшие мгновения» своей карьеры. «Это было великолепное время, — взволнованно вспоминал он уже в 1945 году. — Мы, бойцы движения, постоянно находились в смертельной опасности. Но страха не испытывали. Адольф Гитлер сплотил нас и повел за собой. Эти годы навсегда останутся самыми лучшими в моей жизни».
И вновь «во имя фюрера» без устали носился по сельским дорогам Гиммлер, охваченный непомерным тщеславием и нестерпимыми болями в желудке, доводящими его иной раз до полуобморочного состояния.
«Как вы много работаете, — восхищалась осенью 1927 года одна из поклонниц Гиммлера, — но ваш желудок мстит вам за причиненную ему несправедливость. И, разумеется, правда на его (желудка) стороне».
«Ты опять торопишься уехать, и мне приходится думать, что вся твоя жизнь — сплошная гонка!» — отчаивалась его будущая жена.
Гитлер, в свою очередь, не забывал преданного подчиненного, переводя его со ступеньки на ступеньку вверх по лестнице нацистской иерархии: в 1925 году Гиммлер — заместитель гауляйтера гау Нижняя Бавария — Оберпфальц, в том же году — заместитель рейхсляйтера партии по пропаганде и, наконец, в 1927 году — заместитель рейхсфюрера СС. За несколько лет нерешительный, бесхребетный студент превратился в фанатичного сподвижника Гитлера, поражавшего фюрера необычным организаторским талантом. Но на оргработе Гиммлер не собирался останавливаться. Он видел себя великим учителем и воспитателем, мечтал вывести партию и нацию к «истинным источникам жизни».
Долговременное пребывание в крестьянской Нижней Баварии способствовало превращению Гиммлера в одержимого приверженца философии «крови и земли». С молодых лет, благодаря свойственному ему романтическому представлению об истории, Гиммлер видел в крестьянстве первоисточник нации.