Хенли Вирджиния. Неискушенные сердца

   Она едва не перестала дышать, от желания нервное напряжение достигло предела.
   — Забавно, но я люблю трогать у тебя самые твердые места, — прошептала она, поглаживая каменные мускулы на спине.
   Он застонал:
   — О Боже, сейчас я уже везде твердый!
   Табризия упивалась им. Она добралась до самой главной твердости и обожглась. Сейчас от этого огня ее тело целиком раскроется, все до единой мысли вылетят из головы. Табризия уже знала, как это будет: острая мгновенная боль, а потом море удовольствия — сумасшествие! Она извивалась под ним, снова и снова звала его по имени, умоляла — еще, еще… И он дал ей все, чего она желала, и даже больше.
   Раздался крик. Его? Ее? И пульсация, и освобождение. Оно длилось и длилось, пока Табризия не обмякла в сладостном бессилии после испытанной страсти, охватившей их тела столь бесстыдным образом. Она лежала, касаясь его и чувствуя новую жизнь, затаившуюся под сердцем. Сколько мгновений чистого блаженства, как это, ожидает ее впереди? «Я подарю ему сына, — страстно поклялась она, — если это единственное, что я могу для него сделать».
   Наступила середина дня, прежде чем кавалькада Кокбернов тронулась домой. Парис с тоской думал, насколько легче путешествовать вдвоем с Табризией. Дамаскус дулась всю дорогу, и Табризия понимала причину — девушка созрела для замужества. Она безудержно флиртовала с Хью Дугласом. «Надо поскорее поговорить с Парисом, — подумала Табризия, — пусть уладит дела с Робертом Керром». Она ехала рядом с мужем, и тот улыбался, глядя на красавицу жену.
   — Парис, прости, что рискую вмешиваться, но лучше
   бы уладить дело с лордом Сессфордом и Дамаскус. Ей теперь будет особенно тяжело, после того, как Шеннон вышла замуж.
   Он нахмурился.
   — Она еще молодая. Разве нет?
   — Она моя ровесница. А ты считаешь, что я вполне женщина.
   — Вполне для чего? — засмеялся он.
   — Для всего, я думаю…
   Их первым гостем после возращения в Кокбернспэт был молодой Сессфорд. Очевидно, он так истосковался по Дамаскус, что отважился поговорить с Парисом еще раз. Парис быстро вывел его из тоски, объявив, что будет гордиться таким зятем. Тут же подписали контракты, и Дамаскус, оказавшись в центре внимания, наслаждалась каждой секундой своего нового состояния. Она думала, как устроить такую церемонию, чтобы затмить абсолютно все торжества, происходившие когда-либо в этих местах. Роберт надеялся устроить свадьбу на Пасху, но Дамаскус уперлась — только в июне. Девушка хотела предстать перед гостями в легком платье, украшенная живыми цветами, под безмятежным летним солнечным небом.
   От Ботвелла пришло официальное послание, он просил Париса как можно скорее увидеться в Эдинбурге. Встреча была назначена в Эдинбург-Касл, и это насторожило Кокберна. Стоит быть осмотрительным: Эдинбург-Касл — крепость, туда проще войти, чем оттуда выйти. Длинноногий Ботвелл прошагал навстречу Парису с поразительно радушным видом, похлопал гостя по спине и с нарочитой строгостью воскликнул:
   — Что за адское снадобье ты там готовишь?
   — В чем меня обвиняют? — спросил Парис.
   — Да нет, ничего такого, старина. Просто у меня есть документ, на котором нужна твоя подпись. Только и всего.
   — Документ? — с невинным видом, словно эхо, повторил Парис.
   — Да, мировое обязательство, старина.
   — О, искренне жаль, Фрэнсис, что на тебя повесили это проклятое дело, — извиняющимся тоном сказал Парис.
   — А, ладно, распоряжение короля. Нужны две подписи на бумаге, вот и все. Проще простого, да?
   — Надеюсь, Фрэнсис. Я бы рад черкнуть свое имя. Но после Хантли. Не стоит пренебрежительно относиться к старому графу, предлагая ему подписать вторым. Верно?
   Ботвелл опустил тяжелые веки, не желая выказывать свою проницательность. Он и не ожидал, что Разбойник Кокберн подпишет первым. Если вообще подпишет. Но попробовать стоило.
   — Я слышал, Черный Дуглас увел твою красавицу сестру? — ухмыльнулся Ботвелл.
   — Увел, — подтвердил Парис.
   — Подкрепляешься союзниками со всех сторон? — погрозил ему пальцем Ботвелл. — Смотри, не стань чересчур сильным, мой петушок!
   — С тебя беру пример, Фрэнсис, — улыбнулся Парис.
   — Да. Именно так. Ладно, как только получу подпись Хантли, призову и тебя. Предупреждаю: я больше не потерплю никаких уловок.
   Парис пошел от замка на северную сторону Кэннонгейта, где дамы семейства Кокберн превратили одно ателье в свой магазин. Модистка без устали вынимала ткань, рулон за рулоном показывая привередливым клиенткам. Она не сомневалась, что эта свадьба обеспечит ее средствами на весь год. Наконец часа через два до женщины дошло: Дамаскус Кокберн знает, что именно ей нужно, поэтому и отказывается от всего предлагаемого.
   — Ну, я решила! Буду в серебряном и в белом, — объявила Дамаскус.
   Когда Парис зашел за дамами, чтобы проводить их домой, он думал, они уже освободились. Но не тут-то было. Модистка еще только снимала мерку.
   — Боже мой, вы до сих пор не закончили?! От столь бесполезной траты времени любой мужчина готов рвать на себе волосы.
   — Радуйся, братец, что с нами нет Шеннон, — нарочито вежливо ответила Дамаскус, — при ней тебе пришлось бы ждать три дня, а не три часа.
   Парис взглянул на Табризию и пошутил:
   — Ишь, какие вы все тщеславные!
   — Ага, если ты распускаешь хвост, как павлин, это у тебя называется гордость. А когда мы — тщеславие, — живо отпарировала жена.
   — Совершенно верно, — согласился Парис.
   — Ах ты, противный Разбойник! — рассмеялась она.
   Табризия стояла в нижней юбке, и Парис с вожделением впился в нее глазами. Он просто не мог дождаться момента, когда они останутся одни и он стащит с нее эти бессмысленные тряпки. Она сладостно затрепетала под его взглядом, говорившим ей гораздо больше всяких слов.
   Так дело не пойдет, решил он. Надо, чтобы портниха приехала и пожила в Кокбернспэте. Дамаскус согласилась, и они отбыли. Весь апрель и май в замке ничем больше не занимались, кроме подготовки к свадьбе века. Наконец наряды были дошиты, отглажены, и утомленные белошвейки собрались домой в Эдинбург.
   В спальне Парис приподнял волосы Табризии и поцеловал ее в шею.
   — Слава тебе, Господи, наконец-то все уехали! И я могу быть с тобой, сколько хочу.
   Табризия быстро сняла нижнюю юбку, и они улеглись на коврик. Она обняла Париса за шею, теснее прижалась к нему, и он поднял ее на руки От охватившего ее желания Табризия задрожала. У Париса закружилась голова, он чувствовал, что женщина дрожит от страсти к нему и ее страсть ничуть не меньше его собственной. Он взял ладонями ее грудь и стал целовать шелковую кожу. Она тихо застонала. Его губы спустились к пупку и дальше, к рыжему треугольнику. Он гладил, целовал, лизал, ощущая горячую влажность. Табризии казалось, что еще чуть-чуть, и она сойдет с ума от возбуждения. Вцепившись пальцами ему в волосы, она обессиленно попросила:
   — Парис, больше не надо!
   — Да я только начал! — воскликнул он и, смеясь, от нес ее в постель.
   Она лежала в объятиях Париса, чувствуя избыток счастья, отравленная его магической близостью. Он любовался ею, не уставая восхищаться. Как она хороша на подушках! Рыжие волосы ниспадают на белые плечи пушистым солнечным облаком. Когда он прижался к Табризии губами, ей показалось, что они поплыли в тайный, только для них двоих созданный, сладостный мир. Он обнимал ее все крепче, пока их сердца не слились в едином стуке. Парис перестал целовать ее и вошел. Он хотел быть нежным, но от сумасшедшего желания обо всем забыл.
   Требования тела затмили разум. Табризия вскрикнула от резкого нетерпеливого рывка, после которого он очень быстро вознес ее на пик невероятного блаженства… Они достигли его одновременно и еще долго лежали, не разжимая объятий.
   За неделю до свадьбы Дамаскус захотела провести репетицию и потребовала, чтобы все оделись как положено. Вздохнув, но сдаваясь, Парис согласился провести ее по церковному проходу к алтарю. Женщины устроили в солярии подобие алтаря, приготовились и стали оглядываться по сторонам: а где же маленькая, где Александрия?
   — А, вот и ты, противная девчонка! Знаешь, сколько времени мы тебя ждем? Почему не надела новое платье? — строго спросила Дамаскус.
   — Я не влезаю в него, — заявила Александрия.
   — Что за чепуха! Конечно, влезаешь. Оно прекрасно на тебе сидит. Я сама видела.
   — Это было раньше, — упорствовала Александрия.
   — Ты просто все делаешь мне назло. Давай надевай сейчас же, посмотрим, в чем дело.
   — Ты хочешь обвинить меня во лжи? — Александрия покраснела от обиды.
   Трой, которому надоело ожидание в парадной одежде, взорвался:
   — Ради Бога, Александрия! Я хочу успеть на охоту до вечера!
   Алекс, взволнованный откровенным отчаянием близняшки, сказал:
   — Давайте оставим ее в покое. Ее рвет уже неделю. В последние дни она сама не своя
   Все уставились на Александрию
   Дамаскус, чувствуя вину за свою грубость, упала перед сестрой на колени.
   — Любовь моя, что случилось? — Ее взгляд уперся в живот Александрии, вне всякого сомнения раздувшийся.
   — Слушай, да ты, часом, не беременна?
   — Да, — несчастным голосом прошептала Александрия.
   Табризия обняла ее.
   — Почему ты ничего мне не сказала?
   Все замерли, ошарашенные неожиданным открытием. Парис взорвался.
   — Эти проклятые молодые Дугласы! Я знал, что им нельзя доверять!
   Александрия в панике затрясла головой.
   — Это не Дуглас.
   — Тогда кто? Как? — завопил Парис. — Если кто-то из моих людей приставал к тебе, я повешу его до захода солнца!
   Она снова беспомощно покачала головой
   — Нет, никто из твоих людей не виноват
   — Кто же это? Я узнаю имя того, с кем ты путалась, потаскушка! — заорал он.
   Александрия подняла голову. В глазах блестел вызов
   — Я никогда не назову его имя. Скорее отрежу себе язык!
   — Это мы еще посмотрим. Ах ты, маленькая мадам! — угрожающе проговорил Парис, вынимая кнут и направляясь к ней.
   Алекс, испугавшись за сестру, выпалил, не думая:
   — Остановись! Это я, я отец.
   В ужасе от услышанного, Парис повернулся к нему, и кнут выпал у него из рук. Он мигом схватил Алекса за горло и двинул кулаком в челюсть. Мальчишка упал, а Трой и Табризия кинулись останавливать Париса.
   — Уберите их с глаз моих, или я за себя не отвечаю! — Он был в таком бешенстве, в каком никто и никогда его не видел.
   Солярий опустел. Табризия разрывалась — идти к Александрии или к Парису? Она пошла к Александрии.
   — Давай быстро в постель! У тебя нервное истощение.
   Она раздела ее и заставила лечь под одеяло.
   — Я пришлю миссис Холл посидеть с тобой. Она как настоящая мать.
   Александрия разразилась смехом вперемежку со слезами.
   — Никто из нас не знает, что такое мать!
   — Нет. Но мы обе собираемся на себе испытать материнство, — ласково улыбнулась ей Табризия.
   Когда она вошла в спальню, Парис пил виски — Сдается мне, на всех нас лежит проклятие, — в отчаянии вымолвил он.
   Она знала, что хотела бы ему сказать. Но приходилось быть очень осторожной, взвешивать каждое слово, чтобы не затронуть лишний раз его и без того расстроенные чувства.
   — Хотя, — Парис покачал головой, — это, наверное, не проклятие, а моя вина! — Он посмотрел жене в глаза, и она увидела в них невыносимую боль. — Мне было ужасно трудно растить их. С самого момента их рождения я считал, что близнецы стали причиной смерти нашей матери. Они действительно очень преданы друг другу, но, клянусь, любовь моя, я никогда не подозревал, что у них какие-то неестественные отношения!
   — А их и нет! — возбужденно воскликнула Табризия — Послушай меня, дорогой! Ты ни секунды не должен мучить себя, думая, что Александр — отец ребенка Он просто бросился защищать ее, он всегда так поступает. Он и сам не понимал до конца, что говорил. Ты знаешь, его единственное желание — взять вину сестры на себя.
   Парис посмотрел на Табризию со слабой надеждой
   — Ты думаешь, может, они просто врут?
   — Александрия действительно беременна, но я убеждена — Алекс ни при чем. Я попытаюсь уговорить ее рассказать мне об отце ребенка, и мы с тобой решим, как действовать дальше.
   — Тысяча чертей! — снова вспылил Парис — Я знал, что Шеннон такая Но я и понятия не имел, что маленькая Александрия тоже ночная подстилка
   — Ночная подстилка? Ты и обо мне так думаешь?
   — Конечно, нет, дорогая! Иди сюда. Я очень сожалею, что взваливаю на тебя такую тяжесть, но иногда моя проклятая семья доводит меня до белого каления. — Он привлек ее к себе, усадил на колени и коснулся губами виска.
   — Ты такая стройная! Ты действительно уверена, что ждешь ребенка?
   — К ноябрю у тебя будет сын, — пообещала она.
   — А я думаю, внутри сидит крошечная девочка, вроде тебя, — Парис довольно улыбнулся.
   — А может, там двое, — пошутила она.
   В ту же секунду улыбка исчезла с его лица.
   — Даже не думай об этом! Боже мой, я до смерти боюсь, как ты родишь хотя бы одного ребенка!
   — Со мной все будет в порядке. Я так страстно хочу дитя, что ничего не может случиться. А с Александрией я поговорю.
   — Узнай имя. И через неделю я их обвенчаю, — мрачно поклялся Парис Кокберн и крепче обнял жену.
   В июне у Дугласов и Ленноксов были свадьбы. Дамаскус и Табризия подхватили Шеннон и Венецию и повели их в комнату Александрии. Табризия заперла дверь, все столпились у кровати.
   — Что случилось? — спросила Шеннон.
   Табризия тихо сказала:
   — Александрия собирается рожать. Но отказывается назвать имя отца.
   — О моя девочка! — воскликнула Шеннон. — Ты не знаешь, кто отец?
   — Конечно, знаю! — негодующе воскликнула Александрия.
   — Дорогая, мы все любим тебя. И единственное, чего хотим, — помочь тебе. Пожалуйста, скажи, кто он, и увидишь, как просто можно все уладить! — воскликнула Табризия.
   Александрия тяжело вздохнула.
   — Сначала я опозорилась, отправившись в тот рейд на Хантли, а потом опозорилась, забеременев.
   — Так это один из проклятых Гордонов? — воскликнула Шеннон. — Парис убьет его!
   — О Боже! Так не Адам ли Гордон? Неудивительно, что ты молчишь, — догадалась Табризия, чувствуя огромную тяжесть, придавившую ее.
   — Когда он об этом узнает, наверное, разверзнутся небеса, — покачала головой Шеннон.
   — Ради Бога, не говорите ему ни слова до свадьбы! — взмолилась Дамаскус.
   — Все было ужасно, Александрия? — спросила Табризия, воображая наихудшее.
   — Это было неизбежно. Адам Гордон и я влюбились друг в друга с первого взгляда, — тихо призналась она.
   — Ты хочешь сказать, что тебя не насиловали?!
   Венеция была в шоке от мысли, что кто-то из них по своей воле мог улечься в постель с кем-то из Гордонов.
   Александрия без всякой надежды посмотрела на Табризию и повторила ее собственные слова:
   — Ну, теперь ты видишь, как «все просто можно уладить»?
   — Да уж, — фыркнула Шеннон, — только одна из нас может взять на себя смелость сообщить новость Парису.
   Все посмотрели на Табризию.
   — О, пожалуйста, только не я! — взмолилась она.
   — Кроме тебя, некому — согласилась с сестрой Дамаскус. — Но только после свадьбы!
   — Он же без ума от тебя, — заявила Шеннон.
   Александрия робко посмотрела на Табризию.
   — Ты носишь его наследника. Ничего плохого он тебе никогда не сделает. — Она умоляюще взяла ее за руки. — Пожалуйста, спроси Париса, можем ли мы с Адамом пожениться?
   — Он не хочет подписывать даже мировое обязательство по приказу короля, — напомнила Табризия. — Как я могу просить его подписать ваш брачный контракт?
   — Ты знаешь как, — насмешливо сказала Шеннон.
   — Ты одна имеешь над ним власть, — чуть не плача, просила Александрия.
   — Как только завершится свадьба и вы вернетесь в замок, я попробую сказать ему, но положительного результата не обещаю. Он непредсказуем, у него же темперамент вулкана.
   — Да, он взбесится, — прошептала Дамаскус, еле дыша, и получила сильный толчок в бок от Шеннон.
   Прибывший Магнус предоставил приехавшую с ним Маргарет самой себе, а сам, взяв под руку Табризию, повел ее в толпу гостей, несказанно гордясь дочерью и демонстрируя всем ее красоту. Когда она объявила отцу, что скоро он станет дедушкой, его лицо расплылось в улыбке и оставалось таким весь день.
   — Не значит ли это, что ты наконец уступила, дочь моя? — подмигнул ей Магнус.
   Табризия шлепнула отца по руке и густо покраснела, чем доставила ему еще большее удовольствие. Ее поразило, как он постарел с момента их первой встречи, и она поклялась себе, что впредь станет навещать его почаще.
   Маргарет сумела увлечь Париса в уединенный уголок. В ярко-оранжевом наряде, подчеркивавшем ее смуглость и красоту, она была сегодня необыкновенно броской.
   — Ты хороша как никогда, Маргарет, — сделал ей комплимент Парис. — Клянусь, ты ведьма — каждый раз кажешься года на два моложе, чем прежде.
   Ее глаза недобро засветились.
   — А ты меня удивляешь, Парис, Ты женился на девице, побывавшей с другим. Я думала, ты не подбираешь чужие объедки.
   — Но я не ревную, Маргарет, — как можно сдержаннее постарался ответить Парис.
   — От ее смеха у него по спине пробежали мурашки.
   — Фи, какая ложь! Неужели хочешь сказать, что никогда не видел ее любовных писем? И не искал? Не интересовался? — спросила Маргарет, старательно сея ядовитые зерна разлада.
   — Извини, Маргарет, я должен вернуться к обязанностям хозяина.
   Но этого хватило, чтобы взбудоражить его чувства. Он пошел наверх, в спальню, ревность грызла его, как злой пес. Он перерыл все вещи Табризии, пока не нашел шкатулку с драгоценностями, в которой хранились письма
   Патрика Стюарта. Он заставит ее поклясться, что она не была с ним!
   И вдруг Парис понял, какой же он дурак! Как он может рисковать их счастьем? Если она застанет его здесь, за этим низким занятием, разрушится бесценный дар, который они обрели вместе. Он быстро сложил письма обратно, даже не открывая их. В этот миг Париса Кокберна пронзила внезапно озарившая его истина: где нет доверия, там нет любви.
   На свадьбе было столько гостей, что все казалось, как в тумане. У Табризии лицо заболело от улыбок. Собрались кланы, каждый из которых как-то связан с другими, обычно через браки. Теперь вот и она связана со всеми… Табризия пыталась навести какой-то порядок в своей голове, но было трудно.
   Вечером, во время танцев, она валилась с ног от потока партнеров, наслышанных о красавице жене Разбойника Кокберна. Переводя дух между танцами, Табризия осматривала зал в поисках знакомого лица. Тут кто-то бесцеремонно потянул ее сзади, и она оказалась в объятиях Париса. Он жадно поцеловал ее и прошептал:
   — Сдавайся или кричи.
   — Боюсь, придется сделать и то, и другое, — засмеялась Табризия.
   — Пошли со мной.
   — Куда?
   — Просто иди за мной. И не задавай вопросов.
   — Парис, — запротестовала она, думая, что он намерен затащить ее в постель.
   — Неужели ты не можешь довериться мне и пойти, когда я прошу тебя?
   — Ну я, конечно, тебе не верю, но пойду и сделаю, что попросишь. Ты же знаешь!
   — Хм, обещание получено. Я запомню. — Он засмеялся, выводя ее из зала, а потом через дворик замка на дорогу, вниз по скале. По песчанику, по ступенькам они спустились к берегу. Парис нарушил молчание.
   — Я так устал от семьи и от ее бесконечных проблем. Мне хочется спрятаться от всех, побыть вдвоем с тобой. Она ждала, что он скажет дальше.
   — Семья! — безжалостно расхохотался он. — Иногда мне кажется, что они все совершенно чужие, другие, не моя плоть и кровь.
   Табризия сжала руки мужа, стараясь рассеять его мрачное настроение.
   — Может, ты и не очень хочешь, — продолжал он, — а я, Бог свидетель, просто жажду немного покоя и уединения. Я собираюсь подарить тебе медовый месяц.
   Они подошли к маленькой лодке. Парис перенес в нее Табризию, запрыгнул сам и оттолкнулся от берега. Табризия увидела огни «Морской колдуньи», вместе с приливом быстро сближавшейся с ними.
   Все происходящее казалось нереальным, и она спросила себя, не во сне ли это. Но соленые брызги, упавшие на щеку, были настоящие. Она подумала о своем дорогом платье — оно погибнет, и его нельзя будет носить, — но прикусила язык, чтобы не испортить приключение. Огромная волна подкинула их, но она беззаботно рассмеялась — ей становилось весело.
   Парис закричал:
   — Эге-гей! Эге-гей!
   Люди, наблюдавшие за ними с корабля, уже спускали трап. Руки Париса подхватили Табризию, он поднял ее себе на плечо и втащил на палубу. Потом обнял жену за талию и повел в уже знакомую каюту. Здесь было все как прежде, и Табризия покраснела, вспомнив первую ночь с Парисом на этой огромной кровати с черным покрывалом. От жаровни шли тепло и аромат, даже панели на стенах пахли сандалом, щекоча чувства. Разбросанные мягкие подушки и подушечки манили, искушая.
   Парис повернул Табризию к себе и прильнул к ней в долгом поцелуе, пока она не задохнулась. Потом глубоко и удовлетворенно вздохнул.
   — Мне надо поднять якорь и сделать тысячу маленьких дел, чтобы отправиться в море, но как только мы ляжем на курс, я приду. Развлекайся пока сама, дорогая. На этот раз, обещаю, шторма не будет.
   Оставшись одна, Табризия задумчиво осмотрелась. Все будто во сне, хотя, казалось, мечта превращается в реальность. Она увидела свое отражение в серебряном зеркале и поразилась, как испорчена прическа. Сняв поникшее платье, она отправилась принимать ванну.
   Мыльная пена благоухала, Табризия была свежа, как бутон, и думала, во что бы ей одеться сейчас. Он притащил ее сюда по минутному капризу, не заботясь о повседневных вещах. Она открыла гардероб, забитый одеждой мужа. Можно надеть его батистовую рубашку. Она провела пальцем по бархатному богато расшитому халату, но уж слишком он был велик. Закрыв шкаф, Табризия еще раз оглядела каюту, отперла один из многочисленных сундуков, стоявших вдоль стены, и ахнула. Какие яркие вещи! Какие ткани! Она выбрала прозрачный наряд, сверкающий серебром. В маленькой шкатулке обнаружила золотые цепочки, такие изящные, что казалось — дотронься — и они сломаются. На глаза ей попалась картинка, изображавшая женщину в экзотическом костюме. Она пристально рассмотрела ее, стараясь не краснеть. Груди поддерживались разделенными чашками, которые и скрывали, и в го же время открывали их. Она заглянула в сундук, увидела еще какую-то штуковину, и тут до нее дошло: это тот самый костюм, что и на картинке. Ей неодолимо захотелось надеть его.
   Мигом вылезла она из корсета и нагая встала перед зеркалом. Нацепив чашечки и закрепив их сзади застежкой, изумленно уставилась на свое отражение, рассматривая сильно увеличившие грудь полусферы. Затем обернула тончайшую ткань вокруг талии и завязала. Одеяние мягкими складками ниспадало до щиколоток. Табризия захохотала: все просвечивало насквозь — и ноги, и рыжий кудрявый треугольник. Она заглянула в сундук в поисках панталон, но их не оказалось. Впрочем, на женщине с картинки тоже ничего не было, кроме золотых цепочек. Задрав юбку, Табризия застегнула двойной ряд золотых цепей на бедрах, потом на запястьях и щиколотках. В шкатулке были еще черная краска для глаз и красная для губ, пузырьки с маслом и мускусом и баночки серебристого и золотистого блеска, приятно пахнущие лимоном и миндалем. Молодая женщина принялась пробовать на себе все эти чудеса красоты и так увлеклась, подкрашивая уголки глаз, что не услышала звука открываемой двери.
   — Табризия!
   Она повернулась и оказалась лицом к лицу с Парисом. Его взгляд пробежался от лица до груди, опустился ниже. В глазах застыло непередаваемое выражение. Осмотрев жену сверху донизу, он снова поедал ее взглядом, который двигался теперь в обратном направлении.
   — Как тебе идет! — воскликнул он.
   Табризия покраснела от волнения и беспокойства: муж видит ее в таком наряде! Парис медленно подошел к ней, не скрывая желания, и жадно впился ртом в ее губы. Пальцы уверенно расстегнули чашки, задрали ткань, изображавшую юбку.
   — Пройдись, дай посмотреть на тебя.
   Она медленно обошла каюту и снова вернулась к мужу. Взгляд, который она встретила, заставил ее почувствовать себя самой любимой и желанной из всех женщин в мире. Подойдя к Парису вплотную, Табризия встала на цыпочки, крепко обняла его за шею и поцеловала в губы. Он поднял ее, и она услышала, как сердце Париса гулко бьется возле ее обнаженной груди.
   — Когда ты рядом, я всегда чувствую себя голодным мужчиной. Только твое прикосновение и ласка могут насытить меня. Готовься, сейчас я начну тебя есть!
   Его пальцы легко и умело находили потаенные места на теле жены. Парис уже хорошо знал, что прикосновение к ним доводит ее до исступления. Он подложил под ее ягодицы подушку, чтобы проникнуть глубже. Она выгнулась, раскрываясь, как цветок навстречу солнцу, и вновь так крепко сжала бедра, что он застонал от избытка чувств. Парис замер на секунду, с наслаждением слушая пульсацию тел, потом стал медленно двигаться, пока стоны Табризии не перешли в крик. Ее руки вцепились в мускулистую спину Париса, и он позволил себе заполнить ее жгучим нектаром. Парис принес с кровати одеяло и укрыл Табризию. Она блаженно потянулась, уютно прильнув к нему.
   — Наш маленький рай вдали от всех. Я покажу тебе места, о которых ты могла только мечтать.
   Очень медленно Табризия начала возвращаться к реальности.