Хок поспешил разубедить отца.
- У них множество шпионов по всему миру - в Голландии, Италии, Франции, Испании; и в тех странах король ветры пустить не успеет, как у нас уже это становится известно.
Но Ирландия.., тут разговор совсем особый.
Когда речь идет об Ирландии - они рыщут в сплошном тумане, и все их ищейки оказываются бессильны.
Лицо Себастьяна исказилось судорогой, и Хок встревожился:
- Оставь, отец, не терзай себя.
Себастьян, покачав головой, вернулся к тому, чего хотел добиться:
- Жена оторвала бы тебя от О'Нила.
- А вдруг я женюсь на ирландке? - в шутку спросил его сын, подмигнув.
На самом деле ему было вовсе не до шуток. Сознание своей вины свинцовым грузом лежало на сердце. Какую роль в болезни Себастьяна сыграло беспокойство за него? Хок всегда гордился тем, как удачно скрывает свои ирландские дела, но если о них узнал отец, то отчего бы не узнать и другим? Щадя мать, Шейн не считал нужным посвящать ее в подробности их беседы с отцом: сейчас у нее и без того тяжело на душе. А вот пересказать Барону все услышанное сегодня следовало как можно скорее. Много раз уже случалось так, что безопасность Шейна и сама его жизнь оказывались в руках Барона, и у них давно уже не оставалось секретов друг от друга.
Обещанная женитьба не слишком тяготила Шейна. Брак - формальность, с которой не должно возникнуть особых сложностей. С презрением, какого, по его мнению, заслуживал этот предмет, Шейн временно выкинул его из головы.
- Завтра должен приехать малыш Мэтью.
Он подбодрит тебя, - обратился Шейн к отцу, но увидел, что тот в полнейшем изнеможении забылся тяжелым сном. Он смотрел на отца и благодарил Бога, что Себастьян остался в неведении насчет его тайной встречи с О'Нилом в укромном заливе под скалами Мурна, где он передал ирландцу половину серебра, захваченного на испанском галеоне.
***
Джорджиану и впрямь терзали муки совести. Ей казалось, что она давным-давно искупила свой грех, но былая боль подступила к сердцу с новой силой. И подумать только, что все началось в медовый месяц. Себастьян взял ее с собой в Лондон, где ему предстояло принять от королевы титул лорда Девонпорта. Они прибыли в Хокхерст-Мэнор, который принадлежал семье уже около ста лет. Целыми днями молодой супруг был занят делами в Лондоне или в портовых городах, расположенных вдоль пролива Па-де-Кале от Гастингса до Хайта, а она ежедневно ездила кататься верхом в Уилд и Эшдаунский лес. Джорджиана пускала лошадь во весь опор, как, бывало, делала еще в детстве, в Ирландии, где они жили до того, как родители перебрались в Девоншир.
В тот роковой день она умудрилась налететь на всадника, мчавшегося с такой скоростью, которая казалась ей немыслимой. Первый же взгляд на рыжеволосого гиганта с резкими чертами лица поверг ее в панический страх. Он грубо обругал ее на гэльском наречии; поскольку Джорджиана знала этот язык, она залилась краской до корней волос.
- Ты ирландец! - вскричала она.
- Не просто ирландец, - высокомерно бросил всадник. - Я принц Ирландии.
- Может быть, ты и принц, но уж никак не джентльмен! - гневно отрезала Джорджиана.
- Если ты поняла меня, то и ты не леди! - нанес он ответный удар.
Вскипев, оба спешились - разъяренные, готовые чуть ли не к драке.., вот тогда-то все и случилось. Он ее изнасиловал. Нет, подумала Джорджиана, не правда, он не брал ее силой, ибо она хотела его с той же всепоглощающей страстью, которая бросила его к ней. Откровенно говоря, они стоили друг друга.., там, на лесной поляне, где они встретились лишь несколькими минутами раньше.
История Хью О'Нила насчитывала немало кровавых страниц. Его отец, законный наследник владений О'Нилов, пал от руки собственного брата Шона, который не желал делить власть ни с кем. Свершив злодеяние, Шон сбежал в Англию, надеясь завоевать расположение королевы и заявить права на обширные земли О'Нилов в Ольстере. Он принес присягу на верность королеве, обязавшись воевать на ее стороне против любых ее врагов. При нем находились двое младших сыновей убитого брата, которых по предложению Елизаветы поместили на воспитание в знатные английские семьи. Елизавета верила, что на ирландских принцев, попавших к ней в столь юном возрасте, просвещение непременно окажет свое благотворное воздействие, стоит только обратить их из католичества в протестантство. Хью О'Нила приняла аристократическая семья Сидней, а Шон с триумфом вернулся в Ирландию.
Вскоре стало очевидно, что он попросту водит за нос молодую королеву: собранные налоги оседали в сундуках Шона О'Нила, а в английскую казну не доходило ничего. В конце концов у королевы лопнуло терпение, и она послала в Ирландию войско, обратившее изменника в бегство. Шон попытался отсидеться у Мак-Доннелов, которые не замедлили прикончить его. В результате Хью О'Нил, Барон Дунганнон, оказался наследником Ольстера. Он дожил в доме Сиднеев до четырнадцати лет, а затем королева решила вернуть приобщившегося к цивилизации юношу в Ирландию, дабы он мог, в свою очередь, приобщить к мудрым английским законам своих подданных. Юноша проповедовал протестантство и был предан короне. Эту преданность он клятвенно подтвердил, вернувшись на родину. Однако воздействие просвещения оказалось столь глубоким, что немедленно по прибытии в Ирландию - а точнее, в самый день прибытия - он убил своего кузена, последнего оставшегося в живых сына Шона О'Нила, а затем провозгласил себя миротворцем, чтобы выиграть нужное ему время. Королева, довольная своим ставленником, пообещала: если Хью О'Нил сможет установить в стране мир, удерживая от мятежей непокорные кланы, он станет графом Тайроном и получит все земли и богатства О'Нилов в Ольстере.
Джорджиана впервые встретила О'Нила в то время, когда по зову королевы он явился в Англию за обещанными почестями. Он был наделен от природы неотразимым обаянием - более сильным, чем подобало бы простому смертному. Он был способен на любое безумство, когда желал завоевать или удержать любовь. Ирландские принцы прославились похищениями чужих жен, но, как ни был велик соблазн, Джорджиана отказалась бросить все и уйти к нему. Но зато она подарила ему сына.
О'Нил обладал острым и безжалостным умом.
В мире не существовало ничего, чем бы он не пожертвовал, и не было такого преступления или греха, которого он не совершил бы для достижения цели. Он целовал королеве пальцы, кляня ее про себя на чем свет стоит. Изображая служение интересам короны, он исподтишка обкрадывал ее. Годами О'Нил трудился, объединяя кланы, чтобы все они признали его своим вождем и пошли за ним в тот день, когда он прикажет им восстать всем разом и освободить Ирландию от ига английского владычества. А теперь его богатый сын-бастард сможет оказать ему неоценимую помощь.
Глава 3
В это дивное лето только приезд незнакомца уберег Сабби Уайлд от крупных неприятностей. Со дня свадебного торжества, столь основательно испорченного ее усилиями, она сидела под замком в своей комнате, и ни один из членов семьи не выражал желания с ней разговаривать. Единственная связь с миром поддерживалась через миссис Смайт, прислугу с чугунно-неподвижным лицом, беспредельно преданную преподобному Бишопу. К возмутительнице спокойствия был вызван врач; потолковав с ней и важно покачав головой, он изрек, что, по его скромному мнению, девица своенравна, необузданна и даже эксцентрична, но он не решается зайти настолько далеко, чтобы объявить ее безумной. Предписав диету, состоящую из хлеба и воды, в качестве испытанного средства для разжижения и охлаждения горячей крови, он рекомендовал оставить молодую особу на месяц в одиночестве, дабы смягчить ее нрав.
Сабби - теперь она и сама привыкла думать о себе как о Сабле-Сабби, а не как о Саре - сначала обрадовалась одиночеству. Она была избавлена от ненавистного общества семьи, от обязанности посещать церковь трижды в неделю и выслушивать там скучные до одури проповеди преподобного, предрекающего грешникам адский огонь и серу; никто не мешал ей целыми днями предаваться мечтам о том, что случится когда-нибудь.
Когда-нибудь у нее появится платье, сшитое специально для нее. Оно будет бледно-зеленого, палевого, может быть вызывающе яркого переливчато-синего цвета. Перед глазами возникали бесчисленные оттенки, из которых она была вольна выбирать какой угодно.
Когда-нибудь некий поклонник, причем никакой не зять, будет добиваться от нее поцелуя. Живое воображение Сабби рисовало столь же различные образы этих будущих кавалеров, сколь разнообразны были придуманные ею платья.
Когда-нибудь она покинет этот опостылевший городок.
Если только ей удастся вырваться отсюда, назад она не вернется ни за что, поклялась Сабби. Местом, куда устремлялись все ее помыслы, оставался, несомненно, королевский двор. Но больше всего наслаждалась она, представляя себе такую упоительную картинку: она уведомляет отчима и сестриц о своем отъезде ко двору и наблюдает, как зеленеют при этом от зависти их лица.
Пребывание Сабби в стране грез длилось неделю, но к концу этого срока она вдруг поймала себя на том, что готова взвыть от тоски: жизнь в неволе оказалась невыносимой.
Она всегда была деятельна и подвижна, и теперь, когда ее лишили возможности не только прокатиться верхом, но хотя бы просто прогуляться, узница чувствовала себя зверьком, тревожно мечущимся по клетке и к тому же.., да, да, голодным! Она в ловушке, и выход из этой ловушки пока не найден.
Незнакомца Сабби увидела из окна своей комнаты, того самого окна, которое преподобный Бишоп заколотил гвоздями на совесть, не пожалев для этого своих собственных безупречно-белых рук.
Конь незнакомца, его одежды и манеры выдавали человека с достатком, приехавшего по делу. Сабби сгорала от любопытства; ее нестерпимо раздражала мысль, что она, возможно, так и не узнает, кто он такой и что ему тут понадобилось.
Она не отходила от окна в ожидании его отъезда, но прошло два часа, а гость все еще оставался в доме. Сабби принялась сочинять разные предположения, но даже и за миллион лет она нипочем не смогла бы додуматься до истинной причины таинственного визита.
Внизу, в кабинете преподобного, Джекоб Голдмен в который уже раз дотошно разъяснял суть дела:
- Мистер Бишоп, я уже вполне усвоил, что вы приходитесь отчимом молодой леди, но именно в данных обстоятельствах вы не можете выступать от ее имени. Я адвокат, сэр, и знаю законы. Мне потребовалось несколько месяцев, чтобы найти законного владельца тех земель в Ирландии, о которых идет речь.
Мой доверитель уполномочил меня - в качестве его представителя приобрести эти земли непосредственно у того лица, коему они формально принадлежат. Поелику эта собственность после смерти некоего Роури Уайлда перешла к его единственной наследнице, некоей Саре Уайлд Бишоп, мне требуется согласие означенной Сары Бишоп, ее подпись и расписка в получении денег, причитающихся ей от продажи земель. - Джекоб дважды коротко кивнул, давая понять, что дальнейшие препирательства не имеют смысла. Проницательные глаза, спрятавшиеся под нависшими веками, уже давно разглядели и оценили сидящего перед ним заштатного священника с неуемной жаждой власти и господства над окружающими.
- Так и быть, мистер Голдмен, я позволю вам переговорить с моей падчерицей. Но я по-прежнему настаиваю - и, надеюсь, это не вызовет у вас возражений, - чтобы при заключении данной сделки она действовала под моим руководством. Вы не станете отрицать, что женщины ничего не смыслят в деловых вопросах или в юридических тонкостях.
Эти ирландские владения считались бросовыми кусками бесплодной скалистой земли, усеянной камнями. Знай я, что они имеют хоть какую-то ценность, то перевел бы их в свою собственность давным-давно, когда стал отчимом Сары.
- Возможно, вы и правы, мистер Бишоп, - правы в том, что эти земли действительно бесплодны, - заметил Голдмен. - Единственная их ценность состоит в том, что через них пролегает путь к другим, куда более завидным владениям.
Преподобный Бишоп вышел из кабинета и послал слугу привести Сару. Случайно оказавшись поблизости, миссис Бишоп услышала его распоряжения и приблизилась к супругу с немым вопросом в глазах. Тот, недовольно пожав плечами, дал ей понять, что ее присутствие здесь излишне:
- Дела, моя дорогая; не забивай попусту свою милую головку. Лучше сходи наверх и проследи, чтобы Сара предстала перед нами в достаточно приличном виде.
***
У дверей кабинета Сабби замешкалась.
С этой комнатой у нее связывались только неприятные воспоминания, и она поневоле гадала, какой новый удар ее ожидает.
- Входи, входи, девочка, наше время дорого, - нетерпеливо сказал отчим. Его бесило, что необходимо спрашивать ее мнение по какому бы то ни было поводу, не говоря уже о том, что дело касалось покойного Роури Уайлда, в котором он и по сей день видел соперника. - Мистер Голдмен, это моя дочь Сара.
Сара присела в реверансе перед смуглым коротышкой:
- Добрый день, сэр.
Голдмен был изумлен, хотя внешне оставался невозмутимым. Девушка оказалась поразительно красивой, и бесформенное платье неописуемого фасона не могло это скрыть.
Прекрасное лицо венчала корона рыжих кос с красноватым отливом. Губы были упрямо сжаты, но улыбка наверняка сделала бы это лицо неотразимым. Светло-зеленые глаза, оттененные темными дугами бровей, длинными черными ресницами и крошечной темной родинкой, почти заворожили Голдмена, когда Сара подняла на него взгляд.
- Мисс Бишоп, меня привело к вам дело, касающееся земель в Ирландии, которые перешли к вам по наследству от вашего покойного отца.
Сабби выглядела совершенно ошеломленной. Этот господин приехал сюда, потому что у него дело к ней!
Преподобный Бишоп поспешил предупредить:
- Тебе трудно будет в этом разобраться, Сара. Мистеру Голдмену необходимо, чтобы ты написала на бумаге свое имя. Вот и все, что от тебя требуется.
Сара перевела взгляд на отчима, вызывающе вздернула подбородок и отчеканила:
- Прошу вас не обращаться со мной, как с четырехлетним ребенком. - Она повернулась к посетителю, не смягчив, однако, тона. - Мистер Голдмен, насколько я понимаю, вы - чей-то поверенный, и вам нужна моя подпись на официальном документе, касающемся моих земель в Ирландии. Но зачем? напрямик спросила она.
Джекоб Голдмен спрятал улыбку. Что ж, девушка не только красива, но и умна. К тому же у нее имеется характер, и настолько сильный, что его не смог подавить этот узколобый мелкотравчатый деспот, потрясающий Библией.
- Мисс Бишоп, я действую по поручению джентльмена, желающего купить вашу землю.
- Она не продается, мистер Голдмен. Видите ли, это единственное имущество, оставшееся мне от отца, если не считать его сабли.
Земля в Ирландии - все мое приданое.
Губы преподобного Бишопа сами собой сжались в тонкую линию.
- Земля ничего не стоит, глупая твоя голова. Сплошные скалы и камни, ее невозможно обрабатывать. Там и колоска не вырастишь.
- Если земля бесплодна, почему же этот джентльмен так жаждет ее приобрести? - Тонкие брови девушки вопросительно изогнулись.
- Вы сами видите, мистер Голдмен: с ней невозможно иметь дело. Прошу прощения за подобную дерзость. Это позор для меня - допустить, чтобы молодая особа, живущая под крышей моего дома, посмела нанести вам такое оскорбление!
- Не вижу тут никакого оскорбления, мистер Бишоп, - спокойно откликнулся Голдмен. Господь всемогущий, да если этот человек не заткнется, он, чего доброго, все дело сорвет, а дело-то было совсем близко к благополучному завершению. - Мисс Бишоп, прошу вас, задавайте любые вопросы, какие сочтете нужным. Джентльмену, которого я представляю, нужна ваша земля для более удобного доступа к его собственным угодьям.
Позвольте и мне, в свою очередь, спросить: вы сами когда-нибудь видели свои ирландские владения?
- Нет, сэр, к моему величайшему сожалению, не видела, но надеюсь в будущем исправить положение.
- Ваши земли находятся в Ольстере между горами Мурна и предгорьем Слив-Круб.
Там пролегает длинный и узкий судоходный путь, который тянется почти до самого Ньюри, но несколько акров вашей земли отделяют его владения от судоходного пути, открывающего выход к морю. Я уполномочен предложить и немедленно выплатить вам двести фунтов за всю землю, - закончил мистер Голдмен.
- Сожалею, сэр, но эта земля - мое единственное приданое, - вежливо отклонила предложение Сабби.
- Да ты с ума сошла, голубушка, или воистину одержима дьяволом? взъярился Бишоп. - Нечего сказать, богатое приданое!
Да кто в здравом уме взял бы тебя в жены?
Если у тебя сохранилась хоть капля чувства долга, ты обязана принять эти деньги и отдать их матери и мне - в качестве платы за свое содержание. Осталось уже чрезвычайно мало надежд на то, что к тебе хоть кто-нибудь посватается, и нам долгие годы придется оплачивать счастье делить с тобой стол и кров.
Враждебность, пропитавшая самый воздух в кабинете, казалась почти осязаемой. Сдержав тяжелый вздох, мистер Голдмен миролюбиво предложил:
- Должен вам сообщить, что я наделен полномочиями поднять цену до пятисот фунтов, мисс Бишоп. Эти пятьсот фунтов могут быть оформлены законным образом в качестве вашего приданого. Насколько я могу судить, такая сумма выглядела бы более привлекательной для любого искателя вашей руки, чем несколько акров земли в забытой Богом глуши, да простит мне преподобный Бишоп, что поминаю имя Господа всуе.
При этих словах Сабби чуть не подскочила.
Имей она пять сотен фунтов, за женихами бы дело не стало. Она взглянула на отчима; его лицо говорило само за себя. Если она не согласится продать землю, преподобный придет в ярость. Но ему-то какая корысть от предложенной сделки? - размышляла Сабби в недоумении. Просто хочет поскорее избавиться от нее? В таком случае, почему он раньше отвечал отказом тем, кто к ней сватался? По крайней мере, двое из мужей ее сестер сначала просили руки Сабби. Нет, он хочет другого: пусть только она возьмет деньги, а он уж их сможет прикарманить. С землей ему будет не так легко ее обобрать.
- Ваше предложение в высшей степени великодушно, мистер Голдмен. Прошу вас, поймите, я отказываю вам не из-за денег. Мой отец завещал эту землю мне, у меня она и останется. - Сабби бросила в сторону отчима победный взгляд. - Всего хорошего, джентльмены.
- Видите?! - воскликнул Бишоп после ухода падчерицы. - Но, будучи юристом, вы наверняка подыщете какой-нибудь законный способ, позволяющий мне расписаться в бумагах вместо нее.
Джекоб Голдмен закрыл кожаную сумку с документами, никак не выразив глубочайшего презрения, которое вызвала в нем сомнительная мораль служителя церкви.
- Я доложу обо всем своему патрону, сэр.
Если он не утратит желания получить землю, то я свяжусь с вами. Желаю здравствовать. - Откланявшись, он вышел на свежий воздух, довольный тем, что отверг все предложения передохнуть и отобедать. В сельской гостинице атмосфера будет больше благоприятствовать аппетиту.
Сабби вернулась к себе, на сей раз сама позаботившись запереть дверь комнаты изнутри. Преподобный Бишоп либо кинется на нее с побоями, либо прибегнет к более тонким методам, дабы подчинить ее своей воле; а пока ей неизвестно, какую тактику он изберет, дверь - на всякий случай - следовало держать на запоре.
***
В течение десяти лет - от своих восьми до восемнадцати - Шеин Хокхерст проводил летние месяцы в обществе О'Нила. Могучее влияние столь незаурядной личности привело в конечном счете к тому, что цельная натура Шейна как бы раздвоилась. Всю жизнь он пытался быть хорошим сыном двум отцам - весьма нелегкое дело, если учесть, что каждый из них был наделен сильной волей, требовательным характером и гордым сознанием своих прав.
Шейн организовал сеть курьеров, сновавших между Англией и Ирландией. Один из его кораблей, предназначенный только для этой цели, даже не был зарегистрирован на имя Хокхерстов: формально он считался собственностью капитана корабля, Лайема О'Мэлли, на которого пал выбор из-за его фамилии. Даже если бы он на чем-то попался, то все решили бы, что он связан с королевой пиратов, Грэйс О'Мэлли. Судно, носившее имя "Ливерпуль Леди", совершало рейсы между портами обоих берегов Ирландского моря. На полпути из Лондона в Ливерпуль находился Бирмингем; курьеры, служившие у Шейна, фигурировали под названиями тех городов, связь с которыми они поддерживали, а не под своими христианскими именами.
О'Нилл беззастенчиво пользовался преданностью сына, добывая с его помощью оружие, деньги, сведения и ничего не давая взамен.
Под самым носом у Англии он создавал свою армию и оснащал ее новейшим вооружением.
Шейн делал все, что мог, для освобождения узников-ирландцев: выплачивал штрафы и выкупы, подкупал тюремщиков, устраивал побеги. Зачастую, когда требовалась строжайшая секретность, в игру вступал Барон. Он не привлекал ничьего внимания и не вызывал подозрений, когда странствовал в одиночку под видом монаха - одного из тех, что во множестве бродили по дорогам Англии, после того как покойный король Генрих VIII закрыл крупные монастыри.
Барон доставил Фрэнсису Дрейку в Плимут сообщение от Хокхерста. Весьма краткое, оно гласило:
"Слухи подтвердились. Армада строится".
Обратно Барон вернулся с не менее кратким ответом:
"При дворе - на следующей неделе".
Судно Мэтью Хокхерста пришло в порт вовремя. Он только что вернулся из Голландии, куда подвозил припасы для английских войск, воюющих на стороне голландцев в их войне с Испанией.
К тому времени, когда корабль Мэтью встал на якорь, Хок был на пристани, и братья сердечно обнялись.
- Хок, старый морской волк, рад видеть, что ты вернулся целым и невредимым.
Младший брат отличался от старшего тем, что был по-юношески строен, не так широк в плечах и куда менее серьезен - на мир он смотрел открытым веселым взглядом. Приветливый и мягкий, он заставлял девушек томно вздыхать и пробуждал материнские чувства в сердцах женщин постарше.
- Ну, Мэтт-дьяволенок! Были какие-нибудь трудности с доставкой?
Мэтт ухмыльнулся.
- Нет, пока тебя не было, я обернулся пять раз, и каждый раз поступал так, как ты советовал.
- Молодец, - одобрил старший.
Елизавета оказывалась чрезвычайно прижимистой, когда заходил разговор о снабжении ее армии в Голландии. Военачальники выплачивали солдатам жалованье из своего кармана, потому что казна не выдавала денег. Хок рекомендовал Мэтью в каждом рейсе забирать половину доспехов, мушкетов и пороха и припрятывать все это добро в их собственные пакгаузы, а на освободившееся место грузить продовольствие, одеяла и лошадей, в которых армия чрезвычайно нуждалась. Лошади поступали из Ирландии: через О'Нила Хок обменивал на них украденное оружие.
- Как отец? - озабоченно спросил Мэтт.
Хок угрюмо покачал головой.
- С каждым днем все хуже, но, бьюсь об заклад, твое общество пойдет ему на пользу.
- А твой трофей присоединим к нашему флоту? - Мэтт кивком указал на захваченный испанский галеон.
Хок задумчиво почесал затылок.
- Уж слишком вид у него помпезный.
Я послал людей снять с него четыре медных пушки и установить их на наши корабли. Ну, а затем, думаю, можно подарить его Англии.
Завтра ты поможешь мне отобрать для Лондона часть груза.
Мэтью, знакомый с уловками брата, усмехнулся:
- Что ты умыкнул на этот раз?
Хок потер нос.
- Много чего! Черт подери, братец, как же ты сумел удержаться и не заорать об этом прямо с верхней палубы? Видно, ты у нас взрослеешь, и детские штанишки тебе становятся тесны.
- Вот-вот, мне это все дамы говорят, - откликнулся Мэтт двусмысленной шуточкой.
Хок обнял брата за плечи, и они двинулись к дому.
Зайдя после ужина к отцу, Хок застал того в компании Мэтта: оба весело смеялись.
Он смолчал при виде бутылки бренди, которую Мэтт каким-то образом сумел утаить от бдительного материнского ока, и присоединился к тосту за выздоровление Себастьяна; впрочем, оба брата сознавали, что на это вряд ли приходится надеяться. Затем тост предложил отец:
- Выпьем за грядущую женитьбу!
Мэтту шутка показалась до того забавной, что он покатился со смеху. Хок мрачно нахмурился, из чего Мэтт заключил, что в словах отца есть доля правды.
- Кто же невеста? - спросил он, стараясь казаться невозмутимым.
- Мэтью, я говорю серьезно. Твой брат дал мне слово жениться до того, как вступит в права наследования.
- Бедная бабенка! - с лицемерно-шутовским состраданием произнес Хок, и братья дружно расхохотались, хотя, по правде говоря, им было не до смеха.
Утром им пришлось сильно усомниться в том, насколько благоразумно было с их стороны устраивать эту милую пирушку: Себастьян впал в бессознательное состояние, и теперь уже почти не оставалось надежд, что ему снова полегчает. После краткого обмена мнениями с Мэттом и Джорджианой Хок решил немедленно ехать в Лондон, чтобы успеть вернуться до того, как события примут еще более скверный оборот. Все понимали: смерть близка, но никто не мог предугадать час, когда это случится.
***
На корабле Хокхерстов кипела работа. Шла погрузка кувшинов с красным порошком кошенили и ящиков с шариками индиго; в специальных гнездах матросы укрепляли кувшины с оливками и бутыли с оливковым маслом.
- У них множество шпионов по всему миру - в Голландии, Италии, Франции, Испании; и в тех странах король ветры пустить не успеет, как у нас уже это становится известно.
Но Ирландия.., тут разговор совсем особый.
Когда речь идет об Ирландии - они рыщут в сплошном тумане, и все их ищейки оказываются бессильны.
Лицо Себастьяна исказилось судорогой, и Хок встревожился:
- Оставь, отец, не терзай себя.
Себастьян, покачав головой, вернулся к тому, чего хотел добиться:
- Жена оторвала бы тебя от О'Нила.
- А вдруг я женюсь на ирландке? - в шутку спросил его сын, подмигнув.
На самом деле ему было вовсе не до шуток. Сознание своей вины свинцовым грузом лежало на сердце. Какую роль в болезни Себастьяна сыграло беспокойство за него? Хок всегда гордился тем, как удачно скрывает свои ирландские дела, но если о них узнал отец, то отчего бы не узнать и другим? Щадя мать, Шейн не считал нужным посвящать ее в подробности их беседы с отцом: сейчас у нее и без того тяжело на душе. А вот пересказать Барону все услышанное сегодня следовало как можно скорее. Много раз уже случалось так, что безопасность Шейна и сама его жизнь оказывались в руках Барона, и у них давно уже не оставалось секретов друг от друга.
Обещанная женитьба не слишком тяготила Шейна. Брак - формальность, с которой не должно возникнуть особых сложностей. С презрением, какого, по его мнению, заслуживал этот предмет, Шейн временно выкинул его из головы.
- Завтра должен приехать малыш Мэтью.
Он подбодрит тебя, - обратился Шейн к отцу, но увидел, что тот в полнейшем изнеможении забылся тяжелым сном. Он смотрел на отца и благодарил Бога, что Себастьян остался в неведении насчет его тайной встречи с О'Нилом в укромном заливе под скалами Мурна, где он передал ирландцу половину серебра, захваченного на испанском галеоне.
***
Джорджиану и впрямь терзали муки совести. Ей казалось, что она давным-давно искупила свой грех, но былая боль подступила к сердцу с новой силой. И подумать только, что все началось в медовый месяц. Себастьян взял ее с собой в Лондон, где ему предстояло принять от королевы титул лорда Девонпорта. Они прибыли в Хокхерст-Мэнор, который принадлежал семье уже около ста лет. Целыми днями молодой супруг был занят делами в Лондоне или в портовых городах, расположенных вдоль пролива Па-де-Кале от Гастингса до Хайта, а она ежедневно ездила кататься верхом в Уилд и Эшдаунский лес. Джорджиана пускала лошадь во весь опор, как, бывало, делала еще в детстве, в Ирландии, где они жили до того, как родители перебрались в Девоншир.
В тот роковой день она умудрилась налететь на всадника, мчавшегося с такой скоростью, которая казалась ей немыслимой. Первый же взгляд на рыжеволосого гиганта с резкими чертами лица поверг ее в панический страх. Он грубо обругал ее на гэльском наречии; поскольку Джорджиана знала этот язык, она залилась краской до корней волос.
- Ты ирландец! - вскричала она.
- Не просто ирландец, - высокомерно бросил всадник. - Я принц Ирландии.
- Может быть, ты и принц, но уж никак не джентльмен! - гневно отрезала Джорджиана.
- Если ты поняла меня, то и ты не леди! - нанес он ответный удар.
Вскипев, оба спешились - разъяренные, готовые чуть ли не к драке.., вот тогда-то все и случилось. Он ее изнасиловал. Нет, подумала Джорджиана, не правда, он не брал ее силой, ибо она хотела его с той же всепоглощающей страстью, которая бросила его к ней. Откровенно говоря, они стоили друг друга.., там, на лесной поляне, где они встретились лишь несколькими минутами раньше.
История Хью О'Нила насчитывала немало кровавых страниц. Его отец, законный наследник владений О'Нилов, пал от руки собственного брата Шона, который не желал делить власть ни с кем. Свершив злодеяние, Шон сбежал в Англию, надеясь завоевать расположение королевы и заявить права на обширные земли О'Нилов в Ольстере. Он принес присягу на верность королеве, обязавшись воевать на ее стороне против любых ее врагов. При нем находились двое младших сыновей убитого брата, которых по предложению Елизаветы поместили на воспитание в знатные английские семьи. Елизавета верила, что на ирландских принцев, попавших к ней в столь юном возрасте, просвещение непременно окажет свое благотворное воздействие, стоит только обратить их из католичества в протестантство. Хью О'Нила приняла аристократическая семья Сидней, а Шон с триумфом вернулся в Ирландию.
Вскоре стало очевидно, что он попросту водит за нос молодую королеву: собранные налоги оседали в сундуках Шона О'Нила, а в английскую казну не доходило ничего. В конце концов у королевы лопнуло терпение, и она послала в Ирландию войско, обратившее изменника в бегство. Шон попытался отсидеться у Мак-Доннелов, которые не замедлили прикончить его. В результате Хью О'Нил, Барон Дунганнон, оказался наследником Ольстера. Он дожил в доме Сиднеев до четырнадцати лет, а затем королева решила вернуть приобщившегося к цивилизации юношу в Ирландию, дабы он мог, в свою очередь, приобщить к мудрым английским законам своих подданных. Юноша проповедовал протестантство и был предан короне. Эту преданность он клятвенно подтвердил, вернувшись на родину. Однако воздействие просвещения оказалось столь глубоким, что немедленно по прибытии в Ирландию - а точнее, в самый день прибытия - он убил своего кузена, последнего оставшегося в живых сына Шона О'Нила, а затем провозгласил себя миротворцем, чтобы выиграть нужное ему время. Королева, довольная своим ставленником, пообещала: если Хью О'Нил сможет установить в стране мир, удерживая от мятежей непокорные кланы, он станет графом Тайроном и получит все земли и богатства О'Нилов в Ольстере.
Джорджиана впервые встретила О'Нила в то время, когда по зову королевы он явился в Англию за обещанными почестями. Он был наделен от природы неотразимым обаянием - более сильным, чем подобало бы простому смертному. Он был способен на любое безумство, когда желал завоевать или удержать любовь. Ирландские принцы прославились похищениями чужих жен, но, как ни был велик соблазн, Джорджиана отказалась бросить все и уйти к нему. Но зато она подарила ему сына.
О'Нил обладал острым и безжалостным умом.
В мире не существовало ничего, чем бы он не пожертвовал, и не было такого преступления или греха, которого он не совершил бы для достижения цели. Он целовал королеве пальцы, кляня ее про себя на чем свет стоит. Изображая служение интересам короны, он исподтишка обкрадывал ее. Годами О'Нил трудился, объединяя кланы, чтобы все они признали его своим вождем и пошли за ним в тот день, когда он прикажет им восстать всем разом и освободить Ирландию от ига английского владычества. А теперь его богатый сын-бастард сможет оказать ему неоценимую помощь.
Глава 3
В это дивное лето только приезд незнакомца уберег Сабби Уайлд от крупных неприятностей. Со дня свадебного торжества, столь основательно испорченного ее усилиями, она сидела под замком в своей комнате, и ни один из членов семьи не выражал желания с ней разговаривать. Единственная связь с миром поддерживалась через миссис Смайт, прислугу с чугунно-неподвижным лицом, беспредельно преданную преподобному Бишопу. К возмутительнице спокойствия был вызван врач; потолковав с ней и важно покачав головой, он изрек, что, по его скромному мнению, девица своенравна, необузданна и даже эксцентрична, но он не решается зайти настолько далеко, чтобы объявить ее безумной. Предписав диету, состоящую из хлеба и воды, в качестве испытанного средства для разжижения и охлаждения горячей крови, он рекомендовал оставить молодую особу на месяц в одиночестве, дабы смягчить ее нрав.
Сабби - теперь она и сама привыкла думать о себе как о Сабле-Сабби, а не как о Саре - сначала обрадовалась одиночеству. Она была избавлена от ненавистного общества семьи, от обязанности посещать церковь трижды в неделю и выслушивать там скучные до одури проповеди преподобного, предрекающего грешникам адский огонь и серу; никто не мешал ей целыми днями предаваться мечтам о том, что случится когда-нибудь.
Когда-нибудь у нее появится платье, сшитое специально для нее. Оно будет бледно-зеленого, палевого, может быть вызывающе яркого переливчато-синего цвета. Перед глазами возникали бесчисленные оттенки, из которых она была вольна выбирать какой угодно.
Когда-нибудь некий поклонник, причем никакой не зять, будет добиваться от нее поцелуя. Живое воображение Сабби рисовало столь же различные образы этих будущих кавалеров, сколь разнообразны были придуманные ею платья.
Когда-нибудь она покинет этот опостылевший городок.
Если только ей удастся вырваться отсюда, назад она не вернется ни за что, поклялась Сабби. Местом, куда устремлялись все ее помыслы, оставался, несомненно, королевский двор. Но больше всего наслаждалась она, представляя себе такую упоительную картинку: она уведомляет отчима и сестриц о своем отъезде ко двору и наблюдает, как зеленеют при этом от зависти их лица.
Пребывание Сабби в стране грез длилось неделю, но к концу этого срока она вдруг поймала себя на том, что готова взвыть от тоски: жизнь в неволе оказалась невыносимой.
Она всегда была деятельна и подвижна, и теперь, когда ее лишили возможности не только прокатиться верхом, но хотя бы просто прогуляться, узница чувствовала себя зверьком, тревожно мечущимся по клетке и к тому же.., да, да, голодным! Она в ловушке, и выход из этой ловушки пока не найден.
Незнакомца Сабби увидела из окна своей комнаты, того самого окна, которое преподобный Бишоп заколотил гвоздями на совесть, не пожалев для этого своих собственных безупречно-белых рук.
Конь незнакомца, его одежды и манеры выдавали человека с достатком, приехавшего по делу. Сабби сгорала от любопытства; ее нестерпимо раздражала мысль, что она, возможно, так и не узнает, кто он такой и что ему тут понадобилось.
Она не отходила от окна в ожидании его отъезда, но прошло два часа, а гость все еще оставался в доме. Сабби принялась сочинять разные предположения, но даже и за миллион лет она нипочем не смогла бы додуматься до истинной причины таинственного визита.
Внизу, в кабинете преподобного, Джекоб Голдмен в который уже раз дотошно разъяснял суть дела:
- Мистер Бишоп, я уже вполне усвоил, что вы приходитесь отчимом молодой леди, но именно в данных обстоятельствах вы не можете выступать от ее имени. Я адвокат, сэр, и знаю законы. Мне потребовалось несколько месяцев, чтобы найти законного владельца тех земель в Ирландии, о которых идет речь.
Мой доверитель уполномочил меня - в качестве его представителя приобрести эти земли непосредственно у того лица, коему они формально принадлежат. Поелику эта собственность после смерти некоего Роури Уайлда перешла к его единственной наследнице, некоей Саре Уайлд Бишоп, мне требуется согласие означенной Сары Бишоп, ее подпись и расписка в получении денег, причитающихся ей от продажи земель. - Джекоб дважды коротко кивнул, давая понять, что дальнейшие препирательства не имеют смысла. Проницательные глаза, спрятавшиеся под нависшими веками, уже давно разглядели и оценили сидящего перед ним заштатного священника с неуемной жаждой власти и господства над окружающими.
- Так и быть, мистер Голдмен, я позволю вам переговорить с моей падчерицей. Но я по-прежнему настаиваю - и, надеюсь, это не вызовет у вас возражений, - чтобы при заключении данной сделки она действовала под моим руководством. Вы не станете отрицать, что женщины ничего не смыслят в деловых вопросах или в юридических тонкостях.
Эти ирландские владения считались бросовыми кусками бесплодной скалистой земли, усеянной камнями. Знай я, что они имеют хоть какую-то ценность, то перевел бы их в свою собственность давным-давно, когда стал отчимом Сары.
- Возможно, вы и правы, мистер Бишоп, - правы в том, что эти земли действительно бесплодны, - заметил Голдмен. - Единственная их ценность состоит в том, что через них пролегает путь к другим, куда более завидным владениям.
Преподобный Бишоп вышел из кабинета и послал слугу привести Сару. Случайно оказавшись поблизости, миссис Бишоп услышала его распоряжения и приблизилась к супругу с немым вопросом в глазах. Тот, недовольно пожав плечами, дал ей понять, что ее присутствие здесь излишне:
- Дела, моя дорогая; не забивай попусту свою милую головку. Лучше сходи наверх и проследи, чтобы Сара предстала перед нами в достаточно приличном виде.
***
У дверей кабинета Сабби замешкалась.
С этой комнатой у нее связывались только неприятные воспоминания, и она поневоле гадала, какой новый удар ее ожидает.
- Входи, входи, девочка, наше время дорого, - нетерпеливо сказал отчим. Его бесило, что необходимо спрашивать ее мнение по какому бы то ни было поводу, не говоря уже о том, что дело касалось покойного Роури Уайлда, в котором он и по сей день видел соперника. - Мистер Голдмен, это моя дочь Сара.
Сара присела в реверансе перед смуглым коротышкой:
- Добрый день, сэр.
Голдмен был изумлен, хотя внешне оставался невозмутимым. Девушка оказалась поразительно красивой, и бесформенное платье неописуемого фасона не могло это скрыть.
Прекрасное лицо венчала корона рыжих кос с красноватым отливом. Губы были упрямо сжаты, но улыбка наверняка сделала бы это лицо неотразимым. Светло-зеленые глаза, оттененные темными дугами бровей, длинными черными ресницами и крошечной темной родинкой, почти заворожили Голдмена, когда Сара подняла на него взгляд.
- Мисс Бишоп, меня привело к вам дело, касающееся земель в Ирландии, которые перешли к вам по наследству от вашего покойного отца.
Сабби выглядела совершенно ошеломленной. Этот господин приехал сюда, потому что у него дело к ней!
Преподобный Бишоп поспешил предупредить:
- Тебе трудно будет в этом разобраться, Сара. Мистеру Голдмену необходимо, чтобы ты написала на бумаге свое имя. Вот и все, что от тебя требуется.
Сара перевела взгляд на отчима, вызывающе вздернула подбородок и отчеканила:
- Прошу вас не обращаться со мной, как с четырехлетним ребенком. - Она повернулась к посетителю, не смягчив, однако, тона. - Мистер Голдмен, насколько я понимаю, вы - чей-то поверенный, и вам нужна моя подпись на официальном документе, касающемся моих земель в Ирландии. Но зачем? напрямик спросила она.
Джекоб Голдмен спрятал улыбку. Что ж, девушка не только красива, но и умна. К тому же у нее имеется характер, и настолько сильный, что его не смог подавить этот узколобый мелкотравчатый деспот, потрясающий Библией.
- Мисс Бишоп, я действую по поручению джентльмена, желающего купить вашу землю.
- Она не продается, мистер Голдмен. Видите ли, это единственное имущество, оставшееся мне от отца, если не считать его сабли.
Земля в Ирландии - все мое приданое.
Губы преподобного Бишопа сами собой сжались в тонкую линию.
- Земля ничего не стоит, глупая твоя голова. Сплошные скалы и камни, ее невозможно обрабатывать. Там и колоска не вырастишь.
- Если земля бесплодна, почему же этот джентльмен так жаждет ее приобрести? - Тонкие брови девушки вопросительно изогнулись.
- Вы сами видите, мистер Голдмен: с ней невозможно иметь дело. Прошу прощения за подобную дерзость. Это позор для меня - допустить, чтобы молодая особа, живущая под крышей моего дома, посмела нанести вам такое оскорбление!
- Не вижу тут никакого оскорбления, мистер Бишоп, - спокойно откликнулся Голдмен. Господь всемогущий, да если этот человек не заткнется, он, чего доброго, все дело сорвет, а дело-то было совсем близко к благополучному завершению. - Мисс Бишоп, прошу вас, задавайте любые вопросы, какие сочтете нужным. Джентльмену, которого я представляю, нужна ваша земля для более удобного доступа к его собственным угодьям.
Позвольте и мне, в свою очередь, спросить: вы сами когда-нибудь видели свои ирландские владения?
- Нет, сэр, к моему величайшему сожалению, не видела, но надеюсь в будущем исправить положение.
- Ваши земли находятся в Ольстере между горами Мурна и предгорьем Слив-Круб.
Там пролегает длинный и узкий судоходный путь, который тянется почти до самого Ньюри, но несколько акров вашей земли отделяют его владения от судоходного пути, открывающего выход к морю. Я уполномочен предложить и немедленно выплатить вам двести фунтов за всю землю, - закончил мистер Голдмен.
- Сожалею, сэр, но эта земля - мое единственное приданое, - вежливо отклонила предложение Сабби.
- Да ты с ума сошла, голубушка, или воистину одержима дьяволом? взъярился Бишоп. - Нечего сказать, богатое приданое!
Да кто в здравом уме взял бы тебя в жены?
Если у тебя сохранилась хоть капля чувства долга, ты обязана принять эти деньги и отдать их матери и мне - в качестве платы за свое содержание. Осталось уже чрезвычайно мало надежд на то, что к тебе хоть кто-нибудь посватается, и нам долгие годы придется оплачивать счастье делить с тобой стол и кров.
Враждебность, пропитавшая самый воздух в кабинете, казалась почти осязаемой. Сдержав тяжелый вздох, мистер Голдмен миролюбиво предложил:
- Должен вам сообщить, что я наделен полномочиями поднять цену до пятисот фунтов, мисс Бишоп. Эти пятьсот фунтов могут быть оформлены законным образом в качестве вашего приданого. Насколько я могу судить, такая сумма выглядела бы более привлекательной для любого искателя вашей руки, чем несколько акров земли в забытой Богом глуши, да простит мне преподобный Бишоп, что поминаю имя Господа всуе.
При этих словах Сабби чуть не подскочила.
Имей она пять сотен фунтов, за женихами бы дело не стало. Она взглянула на отчима; его лицо говорило само за себя. Если она не согласится продать землю, преподобный придет в ярость. Но ему-то какая корысть от предложенной сделки? - размышляла Сабби в недоумении. Просто хочет поскорее избавиться от нее? В таком случае, почему он раньше отвечал отказом тем, кто к ней сватался? По крайней мере, двое из мужей ее сестер сначала просили руки Сабби. Нет, он хочет другого: пусть только она возьмет деньги, а он уж их сможет прикарманить. С землей ему будет не так легко ее обобрать.
- Ваше предложение в высшей степени великодушно, мистер Голдмен. Прошу вас, поймите, я отказываю вам не из-за денег. Мой отец завещал эту землю мне, у меня она и останется. - Сабби бросила в сторону отчима победный взгляд. - Всего хорошего, джентльмены.
- Видите?! - воскликнул Бишоп после ухода падчерицы. - Но, будучи юристом, вы наверняка подыщете какой-нибудь законный способ, позволяющий мне расписаться в бумагах вместо нее.
Джекоб Голдмен закрыл кожаную сумку с документами, никак не выразив глубочайшего презрения, которое вызвала в нем сомнительная мораль служителя церкви.
- Я доложу обо всем своему патрону, сэр.
Если он не утратит желания получить землю, то я свяжусь с вами. Желаю здравствовать. - Откланявшись, он вышел на свежий воздух, довольный тем, что отверг все предложения передохнуть и отобедать. В сельской гостинице атмосфера будет больше благоприятствовать аппетиту.
Сабби вернулась к себе, на сей раз сама позаботившись запереть дверь комнаты изнутри. Преподобный Бишоп либо кинется на нее с побоями, либо прибегнет к более тонким методам, дабы подчинить ее своей воле; а пока ей неизвестно, какую тактику он изберет, дверь - на всякий случай - следовало держать на запоре.
***
В течение десяти лет - от своих восьми до восемнадцати - Шеин Хокхерст проводил летние месяцы в обществе О'Нила. Могучее влияние столь незаурядной личности привело в конечном счете к тому, что цельная натура Шейна как бы раздвоилась. Всю жизнь он пытался быть хорошим сыном двум отцам - весьма нелегкое дело, если учесть, что каждый из них был наделен сильной волей, требовательным характером и гордым сознанием своих прав.
Шейн организовал сеть курьеров, сновавших между Англией и Ирландией. Один из его кораблей, предназначенный только для этой цели, даже не был зарегистрирован на имя Хокхерстов: формально он считался собственностью капитана корабля, Лайема О'Мэлли, на которого пал выбор из-за его фамилии. Даже если бы он на чем-то попался, то все решили бы, что он связан с королевой пиратов, Грэйс О'Мэлли. Судно, носившее имя "Ливерпуль Леди", совершало рейсы между портами обоих берегов Ирландского моря. На полпути из Лондона в Ливерпуль находился Бирмингем; курьеры, служившие у Шейна, фигурировали под названиями тех городов, связь с которыми они поддерживали, а не под своими христианскими именами.
О'Нилл беззастенчиво пользовался преданностью сына, добывая с его помощью оружие, деньги, сведения и ничего не давая взамен.
Под самым носом у Англии он создавал свою армию и оснащал ее новейшим вооружением.
Шейн делал все, что мог, для освобождения узников-ирландцев: выплачивал штрафы и выкупы, подкупал тюремщиков, устраивал побеги. Зачастую, когда требовалась строжайшая секретность, в игру вступал Барон. Он не привлекал ничьего внимания и не вызывал подозрений, когда странствовал в одиночку под видом монаха - одного из тех, что во множестве бродили по дорогам Англии, после того как покойный король Генрих VIII закрыл крупные монастыри.
Барон доставил Фрэнсису Дрейку в Плимут сообщение от Хокхерста. Весьма краткое, оно гласило:
"Слухи подтвердились. Армада строится".
Обратно Барон вернулся с не менее кратким ответом:
"При дворе - на следующей неделе".
Судно Мэтью Хокхерста пришло в порт вовремя. Он только что вернулся из Голландии, куда подвозил припасы для английских войск, воюющих на стороне голландцев в их войне с Испанией.
К тому времени, когда корабль Мэтью встал на якорь, Хок был на пристани, и братья сердечно обнялись.
- Хок, старый морской волк, рад видеть, что ты вернулся целым и невредимым.
Младший брат отличался от старшего тем, что был по-юношески строен, не так широк в плечах и куда менее серьезен - на мир он смотрел открытым веселым взглядом. Приветливый и мягкий, он заставлял девушек томно вздыхать и пробуждал материнские чувства в сердцах женщин постарше.
- Ну, Мэтт-дьяволенок! Были какие-нибудь трудности с доставкой?
Мэтт ухмыльнулся.
- Нет, пока тебя не было, я обернулся пять раз, и каждый раз поступал так, как ты советовал.
- Молодец, - одобрил старший.
Елизавета оказывалась чрезвычайно прижимистой, когда заходил разговор о снабжении ее армии в Голландии. Военачальники выплачивали солдатам жалованье из своего кармана, потому что казна не выдавала денег. Хок рекомендовал Мэтью в каждом рейсе забирать половину доспехов, мушкетов и пороха и припрятывать все это добро в их собственные пакгаузы, а на освободившееся место грузить продовольствие, одеяла и лошадей, в которых армия чрезвычайно нуждалась. Лошади поступали из Ирландии: через О'Нила Хок обменивал на них украденное оружие.
- Как отец? - озабоченно спросил Мэтт.
Хок угрюмо покачал головой.
- С каждым днем все хуже, но, бьюсь об заклад, твое общество пойдет ему на пользу.
- А твой трофей присоединим к нашему флоту? - Мэтт кивком указал на захваченный испанский галеон.
Хок задумчиво почесал затылок.
- Уж слишком вид у него помпезный.
Я послал людей снять с него четыре медных пушки и установить их на наши корабли. Ну, а затем, думаю, можно подарить его Англии.
Завтра ты поможешь мне отобрать для Лондона часть груза.
Мэтью, знакомый с уловками брата, усмехнулся:
- Что ты умыкнул на этот раз?
Хок потер нос.
- Много чего! Черт подери, братец, как же ты сумел удержаться и не заорать об этом прямо с верхней палубы? Видно, ты у нас взрослеешь, и детские штанишки тебе становятся тесны.
- Вот-вот, мне это все дамы говорят, - откликнулся Мэтт двусмысленной шуточкой.
Хок обнял брата за плечи, и они двинулись к дому.
Зайдя после ужина к отцу, Хок застал того в компании Мэтта: оба весело смеялись.
Он смолчал при виде бутылки бренди, которую Мэтт каким-то образом сумел утаить от бдительного материнского ока, и присоединился к тосту за выздоровление Себастьяна; впрочем, оба брата сознавали, что на это вряд ли приходится надеяться. Затем тост предложил отец:
- Выпьем за грядущую женитьбу!
Мэтту шутка показалась до того забавной, что он покатился со смеху. Хок мрачно нахмурился, из чего Мэтт заключил, что в словах отца есть доля правды.
- Кто же невеста? - спросил он, стараясь казаться невозмутимым.
- Мэтью, я говорю серьезно. Твой брат дал мне слово жениться до того, как вступит в права наследования.
- Бедная бабенка! - с лицемерно-шутовским состраданием произнес Хок, и братья дружно расхохотались, хотя, по правде говоря, им было не до смеха.
Утром им пришлось сильно усомниться в том, насколько благоразумно было с их стороны устраивать эту милую пирушку: Себастьян впал в бессознательное состояние, и теперь уже почти не оставалось надежд, что ему снова полегчает. После краткого обмена мнениями с Мэттом и Джорджианой Хок решил немедленно ехать в Лондон, чтобы успеть вернуться до того, как события примут еще более скверный оборот. Все понимали: смерть близка, но никто не мог предугадать час, когда это случится.
***
На корабле Хокхерстов кипела работа. Шла погрузка кувшинов с красным порошком кошенили и ящиков с шариками индиго; в специальных гнездах матросы укрепляли кувшины с оливками и бутыли с оливковым маслом.