Не дожидаясь, пока смелость ее покинет, Сабби поспешно засунула ожерелье поглубже за корсет, так чтобы оно причиняло ей как можно меньше неудобств, и рьяно взялась за чистку камней.
Кейт бегло проверила плоды ее трудов и одобрительно кивнула. Сабби не стала терзаться мыслями о том, как она сможет утром положить ожерелье на место: она не сомневалась, что, так или иначе, способ найдется.
В этот вечер она задернула шторы, перед тем как начала мыться. Она вздрогнула от радостного возбуждения, когда достала из шкафа чудесное кремовое платье. Восхитительное ожидание первого выхода в свет заставляло ее кровь петь. Кейт предупредила ее насчет возможных мужских заигрываний; но Сабби и на собственном опыте уже прочувствовала, что это такое. Пример подобного поведения.., кровь прилила к ее щекам. Румянец разгорелся еще пуще, когда она увидела в зеркале, как выпирают ее груди из глубокого выреза платья. Теперь, когда их прикрывал скромный лиф, она выглядела как последняя распутница.
Сердце у нее забилось чаще, когда она скрепила застежкой концы нефритового ожерелья и тяжелая бирюзовая подвеска скользнула в ложбинку между холмиками ее грудей. Это украшение так и было задумано - чтобы привлечь взгляд любого мужчины. Сабби взяла щетку и уложила волосы по самой последней моде. При этом ее шея и спина оставались открытыми, так чтобы ожерелье могло явиться во всей своей красе.
Она аккуратно отсчитала десять золотых монет, чтобы иметь возможность делать ставки в игре, и опустила их в крошечный кошелек, подвешенный к запястью. Прихватив с собой свой веер, она поспешила вниз, в музыкальную галерею на втором этаже. Там уже собрались человек шестьдесят-семьдесят, но было еще рано. Леди Мэри Бэроу приветствовала ее сердечным поцелуем и шепнула:
- Тут по меньшей мере двое мужчин на каждую женщину, так что, по-моему, мы можем рассчитывать на успех.
***
Сабби почувствовала себя крайне неловко.
Казалось, что глаза всех мужчин прикованы к ее груди, словно они только и ждали момента, когда округлые выпуклости высвободятся из-под отведенных им границ глубокого декольте.
Однако она быстро овладела собой в душе обозвала себя трусихой. В конце-то концов, для чего же и придуманы такие соблазнительные женские наряды, если не для привлечения мужских взоров?
Она присела на невысокую скамеечку около группы дам, демонстрирующих свое искусство игры на лютнях, арфах и вирджинале <Вирджиналь - музыкальный инструмент, предшественник фортепьяно.>.
Сабби любила музыку и вся обратилась в слух.
Анна Васавур исполняла любовную песню, и ее большие выразительные глаза придавали некий скрытый смысл бесхитростным словам.
У Сабби кровь прилила к щекам, и она подняла веер, чтобы остудить пылающее лицо, но, оглянувшись по сторонам, обнаружила, что по меньшей мере дюжина мужчин пожирает ее глазами. Вздох облегчения вырвался у нее, когда она заметила направлявшегося к ней Мэтью. Она поднялась со своей скамеечки и подставила ему щеку для поцелуя, как, очевидно, тут было принято.
- О Мэтт, спасибо, что ты пришел.
- Ты прочла мою записку? - спросил он.
- Конечно. Ты уже успел с ним поговорить?
- Ну как же. Я получил аудиенцию его светлости, и мне удалось внушить ему, что я доставил его послушную жену в Блэкмур.
- Он даже ничего не заподозрил? - удивилась она.
- Да ему просто в голову не может прийти, что кто бы то ни было, - и, тем более, женщина - осмелится ослушаться его приказов. - Мэтью нахмурился и заговорил о другом. - Завтра утром я отплываю в Кале за партией дорогих французских шелков. Сабби, обещай мне, что не натворишь глупостей, пока меня нет.
Его взгляд упал на ее грудь и там задержался; однако великолепного ожерелья, похоже, он вообще не заметил.
- Мэтт, можно тебя попросить принести мне вина?
Стоило ему отойти от нее, как полдюжины мужчин устремились к нему и стали просить, чтобы он представил их очаровательной незнакомке. В тот же самый момент к Сабби подошла Филадельфия Кэри.
- Вы намерены приберечь этого неотразимого молодчика исключительно для себя, Сабби, или будете достаточно великодушны и познакомите с ним меня?
Мэтт принес вина, и мужчины тут же образовали около них полукруг.
- Сабби, я хочу кое с кем вас познакомить. - Не останавливаясь, он назвал их одного за другим:
- Лорд Оксфорд, Джеймс Клинтон, сэр Джон Хинидж, Энтони Бэкон, французский посол де Вилье и Уильям Герберт... Насколько я понимаю, он сын графа Пемброка. Господа, разрешите мне представить вам племянницу леди Кейт Эшфорд, госпожу Сабину Уайлд, только что прибывшую ко двору.
Каждый запечатлел долгий поцелуй на ее руке, тогда как она в ответ бормотала только "милорд...", поскольку, разумеется, не смогла с первого раза запомнить, кто есть кто. Легкий тычок в спину заставил ее вспомнить о Филадельфии.
- Мэтт, я бы хотела познакомить вас с моим новым другом Филадельфией Кэри... а это Мэтью Хокхерст.
Глаза девушки изумленно расширились:
- Вы брат лорда Девонпорта?
- Нет, - шутливо запротестовал Мэтью, - это он мой брат! Не желаете ли, сударыни, поиграть в карты?
Мэтью задумал таким образом увести их от мужчин, но, когда они направились к карточным столам, новые знакомцы Сабби потянулись следом. Мэтью усадил ее справа от себя, а Филадельфию - слева. Джеймс Клинтон, опередив других, занял четвертое кресло.
Мэтт дипломатично предложил:
- Может быть, сыграем в сант? По-моему, дамам эта игра нравится больше всех других.
Сабби забеспокоилась: как же они будут играть, ведь на четверых не хватит карт в колоде, но, конечно, Мэтт ввел в игру две колоды по тридцать две карты, и она воспряла духом.
Сабби каждый раз проигрывала, и ее скромный запас монет скоро подошел к концу. Наконец она выиграла деньги у Джеймса Клинтона и заподозрила, что он умышленно ей поддался. Впрочем, ей было все равно, выиграет она или проиграет: ее радовало все - риск, обмен остроумными репликами, смех и восхищенные взгляды.
Вино лилось рекой. Сабби утратила всякую осторожность и в результате проиграла все, что у нее еще оставалось. Филадельфия, не таясь, кокетничала с Мэтью, время от времени касаясь его руки или - под столом - его колена.
Мэтью оглянулся вокруг - и на лице у него отразилась явная тревога.
- В чем дело? - тихо спросила Сабби, перехватив его взгляд.
- Сюрприз! - предостерег ее Мэтью. - На горизонте...
Сабби оцепенела.
- Я точно знаю, кто там на горизонте, - холодно заявила она. Драгоценный Бог Морей ее величества.
Хок легко качнул головой, и Мэтью незамедлительно повиновался безмолвному приказу, уступив старшему брату свое место за столом.
Когда Мэтью встал, встала и Филадельфия, не желая так скоро лишаться его общества.
Видя, что леди встает, поднялся на ноги и учтивый Джеймс Клинтон, и Хокхерст насмешливо хмыкнул:
- Кажется, мне остается только поиграть с дамой.
Это прозвучало весьма двусмысленно. Сабби одарила его ледяным взглядом:
- Боюсь, вы ошибаетесь. Благодарение небесам, я проиграла все свои деньги, - с притворным сожалением произнесла она и сделала попытку встать с кресла.
Попытка, однако, не увенчалась успехом.
Смуглая сильная рука бесцеремонно опустилась на плечо Сабби и пригвоздила ее к месту.
- Не имеет значения. Сыграем на эту безделушку.
Сабби и ахнуть не успела, как он ловкими пальцами снял с нее ожерелье и положил его на стол между ними. У нее в горле пересохло. Она быстро оглянулась вокруг, ища глазами Мэтта, но юный трусишка бросил ее на растерзание Богу Морей.
Его лицо было отмечено печатью силы, юмора и мужского высокомерия. Он казался деспотичным, непредсказуемым и опасным.
Между ними словно висели в воздухе последние слова, услышанные им от нее: "Убирайтесь к дьяволу!"
Ей хотелось и сейчас выкрикнуть те же слова, но она постаралась подавить глубочайшую враждебность, которую он в ней вызывал.
- Я не могу играть на такие высокие ставки, милорд. Вы пользуетесь своим преимуществом... Я только учусь играть.
Его глаза оставались холодными, на лице не было и тени улыбки.
- Стоит нам встретиться, как ты начинаешь хныкать. В тот раз я воспользовался твоей невинностью, теперь, оказывается, я пользуюсь твоим невежеством.
Она мгновенно проглотила наживку: оскорбительные слова заставили ее разозлиться еще больше, а он не замедлил подлить масла в огонь:
- Бога ради, что тут такого? Это же всего лишь игра!
Он насмехался, но она-то чуяла, что это смертельно опасная игра. Ей был известен исход - и ему тоже. Казалось, он знал, что ожерелье не принадлежит ей, и, зная это, обдуманно и умело отобрал у нее это украшение.
- А что поставите на кон вы, милорд?
- А чего бы вам хотелось? - ответил он вопросом на вопрос.
Она глубоко вгляделась в его глаза, стараясь при этом притвориться спокойной.
- У вас нет ничего такого, что я желал бы получить, - медленно проговорила она, подчеркивая каждое слово.
Он усмехнулся. То была усмешка хищника, в которой читалось предостережение: прежде чем он с ней покончит, она захочет кое-что от него получить - и будет просить его об этом.
- Тогда пусть будет пять сотен крон; все женщины желают получать деньги.
Названная им сумма была оскорбительно высокой, а манера держаться откровенно наглой.
Она не намеревалась ни в чем ему уступать, и в наглости тоже. Обстоятельства складывались явно не в ее пользу, и она попробовала уравнять шансы:
- Давайте просто вынем из колоды по одной карте. У кого карта старше, тот и выиграл. А сидеть тут и продолжать этот фарс я отказываюсь.
Он учтиво предложил ей колоду. Она вытянула десятку - он вытянул валета..
- Какая правильная карта! <В английском языке название карточного валета knave - означает "мошенник", "плут".> - бросила она.
Сабби схватила веер и чуть не перевернула свое кресло, попытавшись удрать от опасного партнера, однако он удержал ее за запястье и тихо произнес:
- Мои комнаты - на четвертом этаже.
Если ты хорошо разыграешь свои карты, - он покачал ожерельем у нее перед глазами, - я сумею быть весьма великодушным.
От злости и возмущения у нее чуть не отнялся язык. Окатив его волной ледяного презрения, она прошипела: "Пошел ты ко всем чертям!"
Когда она двинулась через галерею, стараясь держаться как можно дальше от него, ноги у нее дрожали, но одно она знала твердо: нельзя терять из виду ожерелье. Она не смела даже подумать о том кошмаре, который ее ожидает, если она не сумеет вернуть на место драгоценное украшение. Выбора у нее не было: приходилось последовать за негодяем. Она выяснит, где находится его жилище, а потом как-нибудь выкрадет оттуда ожерелье. Украдкой она наблюдала за ним. Проклятье, каждая женщина, что тут обреталась, норовила подойти к нему и перекинуться с ним парой шуточек, и в глазах у этих бесстыдниц горел откровенный призыв! Он притягивает к себе женщин, словно у него в груди спрятан какой-то дьявольский магнит, гневно подумала она.
Наконец ему удалось от них отделаться, и он покинул галерею. Сабби даже не сочла нужным задержаться, чтобы пролепетать какое-нибудь вежливое извинение бедняге-поклоннику, который, после получасового потока комплиментов, остался ни с чем. Сохраняя между собой и Богом Морей должное расстояние, она проследовала за ним на четвертый этаж дворца, и ее даже удивило, как близко расположены его апартаменты от комнаты Мэтью. После того как он вошел к себе и дверь за ним закрылась, Сабби выждала еще минут пять, а потом прокралась по коридору к комнате своего молодого родича, но дверь была заперта и из-под нее не просачивался ни единый лучик света. Внезапно она услышала звук открывающейся поблизости двери и едва успела юркнуть за угол и прижаться к стене.
Услышав, что шаги не приближаются к ней а, наоборот, удаляются, она с облегчением вздохнула. Она набралась храбрости, чтобы высунуть голову из-за угла, и успела заметить высокого человека в черном плаще, спускающегося по ступенькам.
Времени у нее было ровно столько, чтобы успеть сунуть куда-нибудь ожерелье и снова выйти за порог. Она понимала, что для колебаний места нет. Сейчас она должна действовать: подобная возможность вряд ли ей снова представится. Она быстро прошла по коридору и бесшумно проскользнула в комнату.
Глаза у нее расширились. Она находилась в просторной, богато убранной спальне, не имевшей ничего общего с клетушкой, которую занимала она сама. Сводчатый переход вел из этой спальни в другое помещение, которое насколько Сабби могла судить - было чем-то вроде гостиной.
Из всех предметов обстановки в глаза прежде всего бросалась кровать с пологом из красного бархата. Пол был застлан ковром с таким толстым ворсом, что в нем полностью скрывались носки туфелек. При желании хозяин спальни мог бы похвастаться также камином с мраморной полкой и зеркалом высотою до потолка. Сабби взглянула на свое отражение и подправила медно-рыжеватую прядь, выбившуюся из прически и упавшую на плечо.
Она лихорадочно пыталась сообразить, где же могло находиться ожерелье.., и вдруг замерла: в глубине зеркала она увидела отражение наблюдавшего за нею Бога Морей.
Он стоял в небрежной позе, прислонившись к проему арочного перехода. На нем уже не было камзола, а белая рубашка была расстегнута на всю длину от ворота до плотного кушака его черных штанов. Их глаза встретились в зеркале, и Сабби вдруг обнаружила, что не в силах отвести от него взгляд. Его лицо разительно изменилось. От оскорбительно-насмешливого выражения не осталось и следа.
- Я знал, что ты придешь, - вкрадчиво сказал он.
Он двинулся к ней; она видела это, но не в силах была шевельнуться: она словно приросла к месту. Когда его руки легли ей на плечи, когда он повернул ее к себе лицом, ее пронзила дрожь. Он находился слишком близко, он был слишком большим, мужественным и, черт бы его побрал, подавляюще-красивым.
- Я пришла за ожерельем, - храбро заявила она.
- В самом деле? - удивился он, вынуждая ее признаться, что сюда ее привлекло не только ожерелье. Она подняла глаза, чтобы взглянуть в загорелое лицо, и почувствовала, как спутанная грива его темных волос просто притягивает к себе ее пальцы.
Ощущение было такое, словно между ними существует какая-то незримая связь, словно она знала его от сотворения мира.
Он наклонил голову, и она поняла, что он собирается поцеловать ее. Но в тот момент, когда его губы приникли к ее губам, все было позабыто: гнев, страх, сопротивление...
Его пальцы вынули шпильки из ее волос, а потом спрятались в медно-рыжем водопаде.
Потом он взял ее обеими руками за щеки, поднял ее лицо к себе и снова поцеловал, а потом шепнул:
- Я уже наполовину влюблен в тебя, а сам до сих пор даже не знаю твоего имени.
- Сабби, - шепнула она в ответ. - Сабина Уайлд.
Он снова прижался к ней губами. Его поцелуй был томительно долгим и требующим повиновения, и все в ней отозвалось на этот поцелуй. Она прильнула к нему, к его твердой мускулистой груди. Но тут он, почти не отрываясь от ее губ, назвал себя:
- Шейн Хокхерст.
Сердце у нее замерло, а затем бешено заколотилось: миллионы искр вспыхнули у нее в груди. Ее руки, руководимые безотчетным инстинктом, рванулись к его поясу и отыскали там рукоятку ножа, который она мельком заметила раньше. Она схватила нож и пошатнулась, тяжело дыша, с криком:
- Бастард!
Он откинул назад голову и от всего сердца захохотал, потому что она назвала его совершенно точно.
- Ах, сердитый котенок, этот кинжал тебе подходит. Взгляни-ка на рукоятку.
Она даже растерялась: он не только не испугался, но даже нисколько не встревожился оттого, что она завладела его клинком. Она взглянула на кинжал и обнаружила, что его ручка сделана в виде фигурки рассерженной дикой кошки. А он тем временем неведомо откуда вынул второй кинжал - точно такой же.
- Теперь у каждого из нас по одному... а ведь они составляют пару.., держи и этот тоже.
Она взглянула на него - и тут ее как громом поразило: только сейчас она полностью осознала, что он ее муж. Закон Англии.., о, и закон Божий тоже.., дают ему власть над ее жизнью и смертью. Стоя с ним лицом к лицу, она вспоминала, что ее сегодняшний наряд был задуман как свадебное платье, и душевные силы изменили ей. Слезы подступили к глазам, когда она представила себе, как все могло бы произойти, - и тогда нарастающий гнев высушил эти непролитые слезы. Здесь, перед ней, находился ее враг.
Именно о нем она должна узнать всю подноготную, именно его она должна сделать своим рабом и погубить его. С чего же начать?
Чутье подсказало ей, что надо переходить в наступление. Она улыбнулась.
- Я пришла за ожерельем. Оно принадлежит мне.
В его глазах снова мелькнула усмешка.
- Нет, не тебе, а королеве.
- Ха! Что навело вас на столь смехотворную мысль?
- Я сам его ей подарил. Ты должна вернуть его на место, прежде чем тебя изобличат.
Она поняла, что ей остается только один выход.
- И вы действительно ожидаете, что я стану вашей любовницей, лишь бы получить ожерелье? - спросила она с негодованием.
- Любовницей? Кровь Господня, какая самонадеянность с твоей стороны! Я имел в виду просто разок позабавиться.
Оскорбленная сверх всякой меры, она бросилась на него с кинжалом. Он стиснул зубы и перехватил занесенную руку, так что едва не вывернул ей запястье. Кинжал упал на пол, и она снова оказалась в железных объятиях.
Дерзкий язык коснулся ее губ.
- Откуда мне знать, будет ли от тебя хоть какой-то прок, - поддразнил он ее.
- Поскольку я нетронута... Какой от меня будет прок - зависит только от того, как вы сумеете мной распорядиться.
Горячая волна вожделения прокатилась по его телу. Крепко прижав Сару к себе, он скептически поднял брови:
- Нетронутая? Неискушенная? Незапятнанная? - Он сделал паузу, а потом шепотом, от которого можно лишиться рассудка, докончил:
- Неверная!
Она ответила ему в том же духе:
- Несговорчивая! Неподатливая! - Она тоже выждала пару секунд и с вызовом подзадорила его:
- Неукрощенная!
Он смотрел ей прямо в глаза.
- Жизнь - игра. Между нами, Сабби, тоже идет игра, но, если ты хочешь играть, надо знать все правила. Каждая игра сопряжена с риском: кто-то выигрывает, а кто-то проигрывает.
- Если вы думаете, что я собираюсь проигрывать, то ошибаетесь. Жестоко ошибаетесь. Я намерена выиграть!
В этот момент она ненавидела его всеми фибрами души. Ее грудь вздымалась от негодования, и при каждом вздохе тугие соски обозначались под платьем все более отчетливо.
- Снимай свой наряд, и давай посмотрим, какие у тебя козыри.
Она вырвалась из его объятий, разъяренная до такой степени, что, будь при ней ее сабля, она была бы готова убить насмешника.
- Снимайте свой наряд, милорд Девонпорт, и давайте посмотрим, чьи козыри сильнее!
Он демонстративно снял рубашку и стал медленно поворачиваться, так чтобы она могла рассмотреть его со всех сторон. Вид его обнаженного торса произвел на нее ошеломляющее впечатление. На груди и на спине у него бугрились могучие мускулы, и на не правдоподобно широкой лопатке вилась татуировка, изображающая дракона. И в Сабби взметнулось желание. Ее обжигала потребность прижаться к нему всем телом.., в этой огромной кровати. Сколь ни было это невероятно, она жаждала осязать его, ощущать его вкус. Убить дракона.., или быть убитой. У Сабби подкосились ноги, она рухнула на ковер, спрятала лицо в ладонях и горько зарыдала.
Он не стал поднимать ее, а лег на пол рядом с ней и привлек ее к себе.
- Ш-ш-ш, милая, не плачь. Мне нравится изображать жестокого бастарда. Может быть, ты сказала правду. Но при дворе твоя невинность быстро улетучится, моя сердитая дикая кошка.
Он погладил ее по голове, по спутанным пламенеющим прядям, и прикосновение к этим густым шелковистым волосам заставило его вздрогнуть. Он зарылся в них лицом и неожиданно для себя самого воззвал к ней:
- Позволь мне быть твоим защитником, Сабби.
Она прекрасно понимала: если сейчас позволит ему одержать столь легкую победу, то очень скоро прискучит ему. Но разве к такому исходу она стремилась? Он-то был бы рад соблазнить ее и подчинить себе; она же намеревалась разжигать в нем вожделение все больше и больше - значит, уступать было нельзя. , - Я не стану любовницей ни для кого!
Только супругу я отдам свою невинность! - решительно провозгласила она.
- Посмотрим, - пообещал он и поднялся на ноги. - Предупреждаю тебя, я приложу все усилия, чтобы заставить тебя передумать, и никаких поблажек тебе не будет.
С недоброй усмешкой он протянул ей руки, чтобы помочь подняться, но она грациозно встала на ноги без посторонней помощи; впрочем, она постаралась, чтобы при этом от его взгляда не ускользнуло ослепительное зрелище, открывающееся в вырезе платья. Он молча подал ей ожерелье и кинжал. Она не отказалась ни от того, ни от другого.
***
Оказавшись одна у себя в комнате, она дала волю ликованию. Она выиграла первый поединок и не могла сдержать улыбку, когда позволила себе покрасоваться перед зеркалом в ожерелье из нефрита и бирюзы. "Господи, подумать только, ведь он разве что не умолял меня!" - торжествовала она.
На следующее утро она проснулась, ощущая неведомо откуда взявшуюся уверенность, что сегодня - днем или вечером - им опять суждено увидеться. Положить ожерелье на место, когда Кейт открыла шкатулки с драгоценностями, оказалось совсем пустяковым делом, просто детской игрой. За всю свою жизнь она не испытывала такого воодушевления.
Но зато когда она узнала, что Хокхерст уже отбыл из дворца, чтобы присоединиться к королевской свите, она почувствовала себя так, как птица, ударившаяся на лету грудью о стену. Она припомнила все проклятия и бранные слова, которые когда-либо слышала, и мысленно осыпала ими королеву. Да как она могла ревновать к деспотичной и сварливой старухе?
Глупо конечно, - но Сабби ревновала и ничего не могла с собой поделать.
Лето не изобиловало событиями, и Сабби пришлось с этим примириться.
Она старалась заводить и укреплять дружеские отношения с дамами, постигала очарование столицы и с холодной надменностью удерживала мужчин на почтительном расстоянии.
Когда Мэтт вернулся из Кале с грузом дорогих французских шелков, он предложил ей взять любой отрез на платье, и она выбрала муаровую ткань бледно-лимонного цвета, простроченную серебряной нитью. Он сводил ее пообедать в модное заведение Гантера, но обедать вдвоем с мужчиной - это почти граничило с безрассудством. Мэтью сказал ей, что собирается домой: нужно было навестить мать. После смерти Себастьяна она осталась одна, и, поскольку Хок не мог принять на себя обязанности главы местного отделения их компании, это должен был сделать Мэтью.
К августу труды по обновлению гардероба королевы были завершены. Кейт не могла нахвалиться племянницей и объявляла во всеуслышание, что без помощи Сабби не сумела бы справиться и с десятой долей того, что они сделали вместе.
У Сабби выдался тяжелый денек. Кейт собиралась в город и попросила, чтобы Сабби ее сопровождала. Под охраной вооруженного стражника они доставили драгоценности, нуждавшиеся в починке, к ювелиру на Ломбард-стрит, а поломанные веера - в мастерскую на другом конце города. Елизавета редко разрешала что-либо выбрасывать; каждую мелочь приходилось вносить в длинные реестры с подробными описаниями, и копии этих реестров надлежало передавать ремесленникам, которые занимались починкой.
Вечером Сабби еще выкроила время, чтобы прокатиться на Субботе; она находила настоящее наслаждение в верховых прогулках вдоль реки. Она не возражала против общества джентльменов, желающих присоединиться к ней, но неукоснительно следовала правилу: сопровождающих должно быть не менее двух.
В ее маленькой комнатушке, казалось, совсем не было воздуха, поэтому, прежде чем забраться в постель, она приоткрыла оконную раму: надо же было оставить хоть щелочку, чтобы можно было дышать. Завтра, пообещала она себе, она начнет придумывать фасон для нового шелкового платья.
***
Чем дальше от Лондона удалялся кортеж королевы, тем более настойчиво устремлялись в Гринвич мысли Шейна Хокхерста. Его бесило то, что он попусту растрачивает драгоценное время на бессмысленные разъезды по Восточной Англии. Бесс все время держала его при себе, так же как и Робина Деверо, молодого графа Эссекса. С Эссексом они не были друзьями, хотя и врагами тоже не были.
Точнее было бы сказать, что они были соперниками: предметом их соперничества были благоволение и покровительство королевы, и притом оба они научились извлекать даже некоторую выгоду из подобных отношений.
Действительно, когда она оказывала ту или иную милость одному из них, то, справедливости ради, считала необходимым вознаградить и другого. Бесс назначила Эссекса своим конюшим, поскольку его отчим, ее возлюбленный Дадли, граф Лестер, находился в чужих краях, возглавляя ее войско в Голландии. Не желая подавать повод для зависти, она пожаловала лорду Девонпорту почетную должность в личной охране своей особы.
***
Хокхерст лежал, положив руки под голову.
Тело его в данный момент пребывало в состоянии некоторого пресыщения, но в голове царил хаос. Его партнершу, наоборот, разбирала досада: всего лишь пять минут назад он предавался с ней любовным утехам, а теперь снова казался чужим и далеким. Он даже не позаботился снять рубашку или штаны.
- Вы так и не поцеловали меня, лорд Девонпорт, - проворковала фрейлина королевы, очаровательно надув губки.
Кейт бегло проверила плоды ее трудов и одобрительно кивнула. Сабби не стала терзаться мыслями о том, как она сможет утром положить ожерелье на место: она не сомневалась, что, так или иначе, способ найдется.
В этот вечер она задернула шторы, перед тем как начала мыться. Она вздрогнула от радостного возбуждения, когда достала из шкафа чудесное кремовое платье. Восхитительное ожидание первого выхода в свет заставляло ее кровь петь. Кейт предупредила ее насчет возможных мужских заигрываний; но Сабби и на собственном опыте уже прочувствовала, что это такое. Пример подобного поведения.., кровь прилила к ее щекам. Румянец разгорелся еще пуще, когда она увидела в зеркале, как выпирают ее груди из глубокого выреза платья. Теперь, когда их прикрывал скромный лиф, она выглядела как последняя распутница.
Сердце у нее забилось чаще, когда она скрепила застежкой концы нефритового ожерелья и тяжелая бирюзовая подвеска скользнула в ложбинку между холмиками ее грудей. Это украшение так и было задумано - чтобы привлечь взгляд любого мужчины. Сабби взяла щетку и уложила волосы по самой последней моде. При этом ее шея и спина оставались открытыми, так чтобы ожерелье могло явиться во всей своей красе.
Она аккуратно отсчитала десять золотых монет, чтобы иметь возможность делать ставки в игре, и опустила их в крошечный кошелек, подвешенный к запястью. Прихватив с собой свой веер, она поспешила вниз, в музыкальную галерею на втором этаже. Там уже собрались человек шестьдесят-семьдесят, но было еще рано. Леди Мэри Бэроу приветствовала ее сердечным поцелуем и шепнула:
- Тут по меньшей мере двое мужчин на каждую женщину, так что, по-моему, мы можем рассчитывать на успех.
***
Сабби почувствовала себя крайне неловко.
Казалось, что глаза всех мужчин прикованы к ее груди, словно они только и ждали момента, когда округлые выпуклости высвободятся из-под отведенных им границ глубокого декольте.
Однако она быстро овладела собой в душе обозвала себя трусихой. В конце-то концов, для чего же и придуманы такие соблазнительные женские наряды, если не для привлечения мужских взоров?
Она присела на невысокую скамеечку около группы дам, демонстрирующих свое искусство игры на лютнях, арфах и вирджинале <Вирджиналь - музыкальный инструмент, предшественник фортепьяно.>.
Сабби любила музыку и вся обратилась в слух.
Анна Васавур исполняла любовную песню, и ее большие выразительные глаза придавали некий скрытый смысл бесхитростным словам.
У Сабби кровь прилила к щекам, и она подняла веер, чтобы остудить пылающее лицо, но, оглянувшись по сторонам, обнаружила, что по меньшей мере дюжина мужчин пожирает ее глазами. Вздох облегчения вырвался у нее, когда она заметила направлявшегося к ней Мэтью. Она поднялась со своей скамеечки и подставила ему щеку для поцелуя, как, очевидно, тут было принято.
- О Мэтт, спасибо, что ты пришел.
- Ты прочла мою записку? - спросил он.
- Конечно. Ты уже успел с ним поговорить?
- Ну как же. Я получил аудиенцию его светлости, и мне удалось внушить ему, что я доставил его послушную жену в Блэкмур.
- Он даже ничего не заподозрил? - удивилась она.
- Да ему просто в голову не может прийти, что кто бы то ни было, - и, тем более, женщина - осмелится ослушаться его приказов. - Мэтью нахмурился и заговорил о другом. - Завтра утром я отплываю в Кале за партией дорогих французских шелков. Сабби, обещай мне, что не натворишь глупостей, пока меня нет.
Его взгляд упал на ее грудь и там задержался; однако великолепного ожерелья, похоже, он вообще не заметил.
- Мэтт, можно тебя попросить принести мне вина?
Стоило ему отойти от нее, как полдюжины мужчин устремились к нему и стали просить, чтобы он представил их очаровательной незнакомке. В тот же самый момент к Сабби подошла Филадельфия Кэри.
- Вы намерены приберечь этого неотразимого молодчика исключительно для себя, Сабби, или будете достаточно великодушны и познакомите с ним меня?
Мэтт принес вина, и мужчины тут же образовали около них полукруг.
- Сабби, я хочу кое с кем вас познакомить. - Не останавливаясь, он назвал их одного за другим:
- Лорд Оксфорд, Джеймс Клинтон, сэр Джон Хинидж, Энтони Бэкон, французский посол де Вилье и Уильям Герберт... Насколько я понимаю, он сын графа Пемброка. Господа, разрешите мне представить вам племянницу леди Кейт Эшфорд, госпожу Сабину Уайлд, только что прибывшую ко двору.
Каждый запечатлел долгий поцелуй на ее руке, тогда как она в ответ бормотала только "милорд...", поскольку, разумеется, не смогла с первого раза запомнить, кто есть кто. Легкий тычок в спину заставил ее вспомнить о Филадельфии.
- Мэтт, я бы хотела познакомить вас с моим новым другом Филадельфией Кэри... а это Мэтью Хокхерст.
Глаза девушки изумленно расширились:
- Вы брат лорда Девонпорта?
- Нет, - шутливо запротестовал Мэтью, - это он мой брат! Не желаете ли, сударыни, поиграть в карты?
Мэтью задумал таким образом увести их от мужчин, но, когда они направились к карточным столам, новые знакомцы Сабби потянулись следом. Мэтью усадил ее справа от себя, а Филадельфию - слева. Джеймс Клинтон, опередив других, занял четвертое кресло.
Мэтт дипломатично предложил:
- Может быть, сыграем в сант? По-моему, дамам эта игра нравится больше всех других.
Сабби забеспокоилась: как же они будут играть, ведь на четверых не хватит карт в колоде, но, конечно, Мэтт ввел в игру две колоды по тридцать две карты, и она воспряла духом.
Сабби каждый раз проигрывала, и ее скромный запас монет скоро подошел к концу. Наконец она выиграла деньги у Джеймса Клинтона и заподозрила, что он умышленно ей поддался. Впрочем, ей было все равно, выиграет она или проиграет: ее радовало все - риск, обмен остроумными репликами, смех и восхищенные взгляды.
Вино лилось рекой. Сабби утратила всякую осторожность и в результате проиграла все, что у нее еще оставалось. Филадельфия, не таясь, кокетничала с Мэтью, время от времени касаясь его руки или - под столом - его колена.
Мэтью оглянулся вокруг - и на лице у него отразилась явная тревога.
- В чем дело? - тихо спросила Сабби, перехватив его взгляд.
- Сюрприз! - предостерег ее Мэтью. - На горизонте...
Сабби оцепенела.
- Я точно знаю, кто там на горизонте, - холодно заявила она. Драгоценный Бог Морей ее величества.
Хок легко качнул головой, и Мэтью незамедлительно повиновался безмолвному приказу, уступив старшему брату свое место за столом.
Когда Мэтью встал, встала и Филадельфия, не желая так скоро лишаться его общества.
Видя, что леди встает, поднялся на ноги и учтивый Джеймс Клинтон, и Хокхерст насмешливо хмыкнул:
- Кажется, мне остается только поиграть с дамой.
Это прозвучало весьма двусмысленно. Сабби одарила его ледяным взглядом:
- Боюсь, вы ошибаетесь. Благодарение небесам, я проиграла все свои деньги, - с притворным сожалением произнесла она и сделала попытку встать с кресла.
Попытка, однако, не увенчалась успехом.
Смуглая сильная рука бесцеремонно опустилась на плечо Сабби и пригвоздила ее к месту.
- Не имеет значения. Сыграем на эту безделушку.
Сабби и ахнуть не успела, как он ловкими пальцами снял с нее ожерелье и положил его на стол между ними. У нее в горле пересохло. Она быстро оглянулась вокруг, ища глазами Мэтта, но юный трусишка бросил ее на растерзание Богу Морей.
Его лицо было отмечено печатью силы, юмора и мужского высокомерия. Он казался деспотичным, непредсказуемым и опасным.
Между ними словно висели в воздухе последние слова, услышанные им от нее: "Убирайтесь к дьяволу!"
Ей хотелось и сейчас выкрикнуть те же слова, но она постаралась подавить глубочайшую враждебность, которую он в ней вызывал.
- Я не могу играть на такие высокие ставки, милорд. Вы пользуетесь своим преимуществом... Я только учусь играть.
Его глаза оставались холодными, на лице не было и тени улыбки.
- Стоит нам встретиться, как ты начинаешь хныкать. В тот раз я воспользовался твоей невинностью, теперь, оказывается, я пользуюсь твоим невежеством.
Она мгновенно проглотила наживку: оскорбительные слова заставили ее разозлиться еще больше, а он не замедлил подлить масла в огонь:
- Бога ради, что тут такого? Это же всего лишь игра!
Он насмехался, но она-то чуяла, что это смертельно опасная игра. Ей был известен исход - и ему тоже. Казалось, он знал, что ожерелье не принадлежит ей, и, зная это, обдуманно и умело отобрал у нее это украшение.
- А что поставите на кон вы, милорд?
- А чего бы вам хотелось? - ответил он вопросом на вопрос.
Она глубоко вгляделась в его глаза, стараясь при этом притвориться спокойной.
- У вас нет ничего такого, что я желал бы получить, - медленно проговорила она, подчеркивая каждое слово.
Он усмехнулся. То была усмешка хищника, в которой читалось предостережение: прежде чем он с ней покончит, она захочет кое-что от него получить - и будет просить его об этом.
- Тогда пусть будет пять сотен крон; все женщины желают получать деньги.
Названная им сумма была оскорбительно высокой, а манера держаться откровенно наглой.
Она не намеревалась ни в чем ему уступать, и в наглости тоже. Обстоятельства складывались явно не в ее пользу, и она попробовала уравнять шансы:
- Давайте просто вынем из колоды по одной карте. У кого карта старше, тот и выиграл. А сидеть тут и продолжать этот фарс я отказываюсь.
Он учтиво предложил ей колоду. Она вытянула десятку - он вытянул валета..
- Какая правильная карта! <В английском языке название карточного валета knave - означает "мошенник", "плут".> - бросила она.
Сабби схватила веер и чуть не перевернула свое кресло, попытавшись удрать от опасного партнера, однако он удержал ее за запястье и тихо произнес:
- Мои комнаты - на четвертом этаже.
Если ты хорошо разыграешь свои карты, - он покачал ожерельем у нее перед глазами, - я сумею быть весьма великодушным.
От злости и возмущения у нее чуть не отнялся язык. Окатив его волной ледяного презрения, она прошипела: "Пошел ты ко всем чертям!"
Когда она двинулась через галерею, стараясь держаться как можно дальше от него, ноги у нее дрожали, но одно она знала твердо: нельзя терять из виду ожерелье. Она не смела даже подумать о том кошмаре, который ее ожидает, если она не сумеет вернуть на место драгоценное украшение. Выбора у нее не было: приходилось последовать за негодяем. Она выяснит, где находится его жилище, а потом как-нибудь выкрадет оттуда ожерелье. Украдкой она наблюдала за ним. Проклятье, каждая женщина, что тут обреталась, норовила подойти к нему и перекинуться с ним парой шуточек, и в глазах у этих бесстыдниц горел откровенный призыв! Он притягивает к себе женщин, словно у него в груди спрятан какой-то дьявольский магнит, гневно подумала она.
Наконец ему удалось от них отделаться, и он покинул галерею. Сабби даже не сочла нужным задержаться, чтобы пролепетать какое-нибудь вежливое извинение бедняге-поклоннику, который, после получасового потока комплиментов, остался ни с чем. Сохраняя между собой и Богом Морей должное расстояние, она проследовала за ним на четвертый этаж дворца, и ее даже удивило, как близко расположены его апартаменты от комнаты Мэтью. После того как он вошел к себе и дверь за ним закрылась, Сабби выждала еще минут пять, а потом прокралась по коридору к комнате своего молодого родича, но дверь была заперта и из-под нее не просачивался ни единый лучик света. Внезапно она услышала звук открывающейся поблизости двери и едва успела юркнуть за угол и прижаться к стене.
Услышав, что шаги не приближаются к ней а, наоборот, удаляются, она с облегчением вздохнула. Она набралась храбрости, чтобы высунуть голову из-за угла, и успела заметить высокого человека в черном плаще, спускающегося по ступенькам.
Времени у нее было ровно столько, чтобы успеть сунуть куда-нибудь ожерелье и снова выйти за порог. Она понимала, что для колебаний места нет. Сейчас она должна действовать: подобная возможность вряд ли ей снова представится. Она быстро прошла по коридору и бесшумно проскользнула в комнату.
Глаза у нее расширились. Она находилась в просторной, богато убранной спальне, не имевшей ничего общего с клетушкой, которую занимала она сама. Сводчатый переход вел из этой спальни в другое помещение, которое насколько Сабби могла судить - было чем-то вроде гостиной.
Из всех предметов обстановки в глаза прежде всего бросалась кровать с пологом из красного бархата. Пол был застлан ковром с таким толстым ворсом, что в нем полностью скрывались носки туфелек. При желании хозяин спальни мог бы похвастаться также камином с мраморной полкой и зеркалом высотою до потолка. Сабби взглянула на свое отражение и подправила медно-рыжеватую прядь, выбившуюся из прически и упавшую на плечо.
Она лихорадочно пыталась сообразить, где же могло находиться ожерелье.., и вдруг замерла: в глубине зеркала она увидела отражение наблюдавшего за нею Бога Морей.
Он стоял в небрежной позе, прислонившись к проему арочного перехода. На нем уже не было камзола, а белая рубашка была расстегнута на всю длину от ворота до плотного кушака его черных штанов. Их глаза встретились в зеркале, и Сабби вдруг обнаружила, что не в силах отвести от него взгляд. Его лицо разительно изменилось. От оскорбительно-насмешливого выражения не осталось и следа.
- Я знал, что ты придешь, - вкрадчиво сказал он.
Он двинулся к ней; она видела это, но не в силах была шевельнуться: она словно приросла к месту. Когда его руки легли ей на плечи, когда он повернул ее к себе лицом, ее пронзила дрожь. Он находился слишком близко, он был слишком большим, мужественным и, черт бы его побрал, подавляюще-красивым.
- Я пришла за ожерельем, - храбро заявила она.
- В самом деле? - удивился он, вынуждая ее признаться, что сюда ее привлекло не только ожерелье. Она подняла глаза, чтобы взглянуть в загорелое лицо, и почувствовала, как спутанная грива его темных волос просто притягивает к себе ее пальцы.
Ощущение было такое, словно между ними существует какая-то незримая связь, словно она знала его от сотворения мира.
Он наклонил голову, и она поняла, что он собирается поцеловать ее. Но в тот момент, когда его губы приникли к ее губам, все было позабыто: гнев, страх, сопротивление...
Его пальцы вынули шпильки из ее волос, а потом спрятались в медно-рыжем водопаде.
Потом он взял ее обеими руками за щеки, поднял ее лицо к себе и снова поцеловал, а потом шепнул:
- Я уже наполовину влюблен в тебя, а сам до сих пор даже не знаю твоего имени.
- Сабби, - шепнула она в ответ. - Сабина Уайлд.
Он снова прижался к ней губами. Его поцелуй был томительно долгим и требующим повиновения, и все в ней отозвалось на этот поцелуй. Она прильнула к нему, к его твердой мускулистой груди. Но тут он, почти не отрываясь от ее губ, назвал себя:
- Шейн Хокхерст.
Сердце у нее замерло, а затем бешено заколотилось: миллионы искр вспыхнули у нее в груди. Ее руки, руководимые безотчетным инстинктом, рванулись к его поясу и отыскали там рукоятку ножа, который она мельком заметила раньше. Она схватила нож и пошатнулась, тяжело дыша, с криком:
- Бастард!
Он откинул назад голову и от всего сердца захохотал, потому что она назвала его совершенно точно.
- Ах, сердитый котенок, этот кинжал тебе подходит. Взгляни-ка на рукоятку.
Она даже растерялась: он не только не испугался, но даже нисколько не встревожился оттого, что она завладела его клинком. Она взглянула на кинжал и обнаружила, что его ручка сделана в виде фигурки рассерженной дикой кошки. А он тем временем неведомо откуда вынул второй кинжал - точно такой же.
- Теперь у каждого из нас по одному... а ведь они составляют пару.., держи и этот тоже.
Она взглянула на него - и тут ее как громом поразило: только сейчас она полностью осознала, что он ее муж. Закон Англии.., о, и закон Божий тоже.., дают ему власть над ее жизнью и смертью. Стоя с ним лицом к лицу, она вспоминала, что ее сегодняшний наряд был задуман как свадебное платье, и душевные силы изменили ей. Слезы подступили к глазам, когда она представила себе, как все могло бы произойти, - и тогда нарастающий гнев высушил эти непролитые слезы. Здесь, перед ней, находился ее враг.
Именно о нем она должна узнать всю подноготную, именно его она должна сделать своим рабом и погубить его. С чего же начать?
Чутье подсказало ей, что надо переходить в наступление. Она улыбнулась.
- Я пришла за ожерельем. Оно принадлежит мне.
В его глазах снова мелькнула усмешка.
- Нет, не тебе, а королеве.
- Ха! Что навело вас на столь смехотворную мысль?
- Я сам его ей подарил. Ты должна вернуть его на место, прежде чем тебя изобличат.
Она поняла, что ей остается только один выход.
- И вы действительно ожидаете, что я стану вашей любовницей, лишь бы получить ожерелье? - спросила она с негодованием.
- Любовницей? Кровь Господня, какая самонадеянность с твоей стороны! Я имел в виду просто разок позабавиться.
Оскорбленная сверх всякой меры, она бросилась на него с кинжалом. Он стиснул зубы и перехватил занесенную руку, так что едва не вывернул ей запястье. Кинжал упал на пол, и она снова оказалась в железных объятиях.
Дерзкий язык коснулся ее губ.
- Откуда мне знать, будет ли от тебя хоть какой-то прок, - поддразнил он ее.
- Поскольку я нетронута... Какой от меня будет прок - зависит только от того, как вы сумеете мной распорядиться.
Горячая волна вожделения прокатилась по его телу. Крепко прижав Сару к себе, он скептически поднял брови:
- Нетронутая? Неискушенная? Незапятнанная? - Он сделал паузу, а потом шепотом, от которого можно лишиться рассудка, докончил:
- Неверная!
Она ответила ему в том же духе:
- Несговорчивая! Неподатливая! - Она тоже выждала пару секунд и с вызовом подзадорила его:
- Неукрощенная!
Он смотрел ей прямо в глаза.
- Жизнь - игра. Между нами, Сабби, тоже идет игра, но, если ты хочешь играть, надо знать все правила. Каждая игра сопряжена с риском: кто-то выигрывает, а кто-то проигрывает.
- Если вы думаете, что я собираюсь проигрывать, то ошибаетесь. Жестоко ошибаетесь. Я намерена выиграть!
В этот момент она ненавидела его всеми фибрами души. Ее грудь вздымалась от негодования, и при каждом вздохе тугие соски обозначались под платьем все более отчетливо.
- Снимай свой наряд, и давай посмотрим, какие у тебя козыри.
Она вырвалась из его объятий, разъяренная до такой степени, что, будь при ней ее сабля, она была бы готова убить насмешника.
- Снимайте свой наряд, милорд Девонпорт, и давайте посмотрим, чьи козыри сильнее!
Он демонстративно снял рубашку и стал медленно поворачиваться, так чтобы она могла рассмотреть его со всех сторон. Вид его обнаженного торса произвел на нее ошеломляющее впечатление. На груди и на спине у него бугрились могучие мускулы, и на не правдоподобно широкой лопатке вилась татуировка, изображающая дракона. И в Сабби взметнулось желание. Ее обжигала потребность прижаться к нему всем телом.., в этой огромной кровати. Сколь ни было это невероятно, она жаждала осязать его, ощущать его вкус. Убить дракона.., или быть убитой. У Сабби подкосились ноги, она рухнула на ковер, спрятала лицо в ладонях и горько зарыдала.
Он не стал поднимать ее, а лег на пол рядом с ней и привлек ее к себе.
- Ш-ш-ш, милая, не плачь. Мне нравится изображать жестокого бастарда. Может быть, ты сказала правду. Но при дворе твоя невинность быстро улетучится, моя сердитая дикая кошка.
Он погладил ее по голове, по спутанным пламенеющим прядям, и прикосновение к этим густым шелковистым волосам заставило его вздрогнуть. Он зарылся в них лицом и неожиданно для себя самого воззвал к ней:
- Позволь мне быть твоим защитником, Сабби.
Она прекрасно понимала: если сейчас позволит ему одержать столь легкую победу, то очень скоро прискучит ему. Но разве к такому исходу она стремилась? Он-то был бы рад соблазнить ее и подчинить себе; она же намеревалась разжигать в нем вожделение все больше и больше - значит, уступать было нельзя. , - Я не стану любовницей ни для кого!
Только супругу я отдам свою невинность! - решительно провозгласила она.
- Посмотрим, - пообещал он и поднялся на ноги. - Предупреждаю тебя, я приложу все усилия, чтобы заставить тебя передумать, и никаких поблажек тебе не будет.
С недоброй усмешкой он протянул ей руки, чтобы помочь подняться, но она грациозно встала на ноги без посторонней помощи; впрочем, она постаралась, чтобы при этом от его взгляда не ускользнуло ослепительное зрелище, открывающееся в вырезе платья. Он молча подал ей ожерелье и кинжал. Она не отказалась ни от того, ни от другого.
***
Оказавшись одна у себя в комнате, она дала волю ликованию. Она выиграла первый поединок и не могла сдержать улыбку, когда позволила себе покрасоваться перед зеркалом в ожерелье из нефрита и бирюзы. "Господи, подумать только, ведь он разве что не умолял меня!" - торжествовала она.
На следующее утро она проснулась, ощущая неведомо откуда взявшуюся уверенность, что сегодня - днем или вечером - им опять суждено увидеться. Положить ожерелье на место, когда Кейт открыла шкатулки с драгоценностями, оказалось совсем пустяковым делом, просто детской игрой. За всю свою жизнь она не испытывала такого воодушевления.
Но зато когда она узнала, что Хокхерст уже отбыл из дворца, чтобы присоединиться к королевской свите, она почувствовала себя так, как птица, ударившаяся на лету грудью о стену. Она припомнила все проклятия и бранные слова, которые когда-либо слышала, и мысленно осыпала ими королеву. Да как она могла ревновать к деспотичной и сварливой старухе?
Глупо конечно, - но Сабби ревновала и ничего не могла с собой поделать.
Лето не изобиловало событиями, и Сабби пришлось с этим примириться.
Она старалась заводить и укреплять дружеские отношения с дамами, постигала очарование столицы и с холодной надменностью удерживала мужчин на почтительном расстоянии.
Когда Мэтт вернулся из Кале с грузом дорогих французских шелков, он предложил ей взять любой отрез на платье, и она выбрала муаровую ткань бледно-лимонного цвета, простроченную серебряной нитью. Он сводил ее пообедать в модное заведение Гантера, но обедать вдвоем с мужчиной - это почти граничило с безрассудством. Мэтью сказал ей, что собирается домой: нужно было навестить мать. После смерти Себастьяна она осталась одна, и, поскольку Хок не мог принять на себя обязанности главы местного отделения их компании, это должен был сделать Мэтью.
К августу труды по обновлению гардероба королевы были завершены. Кейт не могла нахвалиться племянницей и объявляла во всеуслышание, что без помощи Сабби не сумела бы справиться и с десятой долей того, что они сделали вместе.
У Сабби выдался тяжелый денек. Кейт собиралась в город и попросила, чтобы Сабби ее сопровождала. Под охраной вооруженного стражника они доставили драгоценности, нуждавшиеся в починке, к ювелиру на Ломбард-стрит, а поломанные веера - в мастерскую на другом конце города. Елизавета редко разрешала что-либо выбрасывать; каждую мелочь приходилось вносить в длинные реестры с подробными описаниями, и копии этих реестров надлежало передавать ремесленникам, которые занимались починкой.
Вечером Сабби еще выкроила время, чтобы прокатиться на Субботе; она находила настоящее наслаждение в верховых прогулках вдоль реки. Она не возражала против общества джентльменов, желающих присоединиться к ней, но неукоснительно следовала правилу: сопровождающих должно быть не менее двух.
В ее маленькой комнатушке, казалось, совсем не было воздуха, поэтому, прежде чем забраться в постель, она приоткрыла оконную раму: надо же было оставить хоть щелочку, чтобы можно было дышать. Завтра, пообещала она себе, она начнет придумывать фасон для нового шелкового платья.
***
Чем дальше от Лондона удалялся кортеж королевы, тем более настойчиво устремлялись в Гринвич мысли Шейна Хокхерста. Его бесило то, что он попусту растрачивает драгоценное время на бессмысленные разъезды по Восточной Англии. Бесс все время держала его при себе, так же как и Робина Деверо, молодого графа Эссекса. С Эссексом они не были друзьями, хотя и врагами тоже не были.
Точнее было бы сказать, что они были соперниками: предметом их соперничества были благоволение и покровительство королевы, и притом оба они научились извлекать даже некоторую выгоду из подобных отношений.
Действительно, когда она оказывала ту или иную милость одному из них, то, справедливости ради, считала необходимым вознаградить и другого. Бесс назначила Эссекса своим конюшим, поскольку его отчим, ее возлюбленный Дадли, граф Лестер, находился в чужих краях, возглавляя ее войско в Голландии. Не желая подавать повод для зависти, она пожаловала лорду Девонпорту почетную должность в личной охране своей особы.
***
Хокхерст лежал, положив руки под голову.
Тело его в данный момент пребывало в состоянии некоторого пресыщения, но в голове царил хаос. Его партнершу, наоборот, разбирала досада: всего лишь пять минут назад он предавался с ней любовным утехам, а теперь снова казался чужим и далеким. Он даже не позаботился снять рубашку или штаны.
- Вы так и не поцеловали меня, лорд Девонпорт, - проворковала фрейлина королевы, очаровательно надув губки.