Страница:
Только теперь двое друзей переглянулись с лукавой усмешкой на лицах. У них было надежное убежище — квартира в одном из маленьких тихих двориков на улице Муффтар совсем рядом с рыночной площадью по ту сторону реки. Однако возвращаться на квартиру не было прямой необходимости; как раз наоборот, на учебных занятиях им не раз повторяли, что в подобной ситуации лучше всего оставаться на улице как можно дольше, смешавшись с толпой.
Некоторое время они бродили вдоль берега реки, затем свернули на одну из улиц, ведущих к Сан Дени, гуляя и, как положено зевакам, глазея на бродячих артистов — уличных музыкантов и танцовщиц, жонглеров, акробатов и фокусников. Они были возбуждены и чувствовали себя, как после стакана крепкого вина — испуг смешивался с весельем, дрожь — с радостным сознанием того, что после всех сегодняшних приключений они не подорвались на своей же собственной бомбе и не попали за тюремную решетку. Они были живы! Операция прошла успешно, и к тому же они могли записать себе несколько очков в плюс за убитого на вокзале «gendarme». Их одежда была настолько неброской, хотя, впрочем, весьма добротной и хорошо пошитой, что опознать их по характерным деталям костюма будет очень трудно. Полицию будет ждать большое разочарование, когда она начнет опрашивать свидетелей убийства. В летнее время толпы студентов, туристов и прочей разношерстной публики всех национальностей собираются в столице Франции — городе, овеянном романтической славой, крупнейшем центре мировой культуры — и найти среди многих тысяч людей двух молодых арабов, совершивших убийство, едва ли легче, чем отыскать иголку в стоге сена.
Сидя за столиком в открытом кафе и распивая бутылку белого вина (как приятно, однако, оказаться вдали от мусульманских стран и чувствовать себя свободными от жестких запретом ислама!), они рассеянно прислушивались к приглушенным разговорам проходящих по улице и сидящих за соседними столиками людей. Из этих разговоров они узнали, что в результате взрыва бомбы на Северном вокзале пять человек — среди них один ребенок — получили серьезные ранения, но никто не погиб. Двое друзей испытали нечто вроде легкого разочарования — результаты показались им ничтожными по сравнению с затраченными усилиями и риском, которому они подвергали себя во время выполнения операции.
Наконец-то они могут отдохнуть после утомительного, насыщенного событиями дня, наслаждаясь яствами декадентской европейской кухни. Поглощая незнакомые блюда и совершая обильные возлияния, они кокетничали друг с другом. В праздничной, веселой и возбужденной атмосфере их взаимная страсть разгоралась сильнее, а волнующее чувство близкой опасности, пережитое ими при побеге с места происшествия, лишь больше распаляло их; увечья, наносимые людям, и убийства вызывали в них сладострастные ощущения.
Наконец они переправились через реку, оказавшись на Иль де ля Ситэ, и потихоньку побрели к рыночной площади, за которой находилась их квартира. Заглянув по пути в одно из вечерних кафе, они выпили еще вина. После нескольких бокалов крепкого напитка им показалось, что за весь долгий день на их долю выпало слишком мало рискованных предприятий, и двое друзей решили провести ночь в погоне за приключениями.
Сумерки сгустились; последние лучи заката померкли, и на улицах зажглись фонари. Постепенно с площадей и широких проспектов Парижа исчезли шумные толпы — туристы разошлись по гостиницам и «pensions»; под открытым небом остались только гуляющие студенты, бездомные бродяги и пьяницы. Азиль и Юсиф пустились на поиски очередной жертвы, которая поможет им удовлетворить жестокое вожделение.
Они отвергли уже двоих мужчин, торгующих своим телом, — они показались двум приятелям слишком старыми: на вид им было далеко за двадцать, к тому же оба были довольно плотного сложения. Зато третий сразу привлек к себе их внимание: стройный, хрупкий, женоподобный юноша лет семнадцати, почти мальчик. Задними дворами он завел их на кривую улочку, окончившуюся тупиком, уверяя, что здесь их никто не потревожит. К сожалению, Юсиф не взял с собой свою излюбленную «garotte», но в крайнем случае сойдет и галстук, который он повязал, одеваясь по европейской моде. А Азиль позабавится с этим молодым парнишкой, пощекочет его своим острым лезвием, когда кожа его побагровеет и разбухший язык вывалится изо рта. На сей раз приятели не собирались долго мучить свою жертву, опасаясь, что невнятные крики и стоны привлекут внимание случайных прохожих.
На сей раз их постигло жестокое разочарование. Юноша оказался не таким уж молоденьким и изнеженным, как им сперва показалось. И повел себя совсем не так, как ожидали от него двое ухмыляющихся в предвкушении скорой развязки приятелей.
В тусклом свете дальнего фонаря блеснула холодная сталь револьвера, который «мальчик» выхватил из потайного кармана своей куртки. «Полиция», — предупредил он изумленных арабов, зажав раскрытое удостоверение в поднятой левой руке.
Пуля прошла сквозь предплечье Азиля, зацепив кость, когда араб бросился на переодетого полицейского с ножом в руке. Но, целясь в противника, тот невольно оставил свое горло незащищенным на несколько секунд, и эта ошибка роковым образом решила его участь. Он упал как подрубленный, успев сделать последний выстрел из своего револьвера, прежде чем его ослабевшие пальцы разжались и оружие упало на тротуар. Пуля взвизгнула, царапнув асфальт, и, отскочив от него, улетела куда-то в пустоту кривой улочки.
Азиль вскрикнул от жгучей боли в простреленной руке, когда его нож глубоко вонзился в тело полицейского. Где-то поблизости тревожной трелью заливался свисток — отовсюду на звуки выстрелов сбегались полицейские патрули, усилившие свою бдительность после криминального происшествия на вокзале. Юсиф поднял своего ослабевшего, потерявшего много крови товарища, и, подперев собой обмякшее тело, потащил его прочь из тупичка, бормоча утешающие, подбадривающие слова, заклиная его идти как можно быстрее. Так, поддерживая раненного Азиля, Юсиф петлял по темным закоулкам, пробираясь туда, где, по его мнению, должна была находиться их квартира. Из-за угла навстречу им выскочила машина, ослепив двоих прижавшихся друг к другу арабов блеском огней.
Двое террористов нырнули в ближайший переулок, перейдя на неуклюжий, неровный бег, сопровождаемый стонами Азиля, вырывавшимися сквозь стиснутые зубы раненного. Они были уверены, что сидящие в машине люди не успели их заметить. К несчастью, их заметили. Патрульная полицейская машина остановилась, перекрыв вход в переулок. Хлопнула дверца, и из автомобиля выскочили люди в голубой форме. Раздалось громкое повелительное «Arretez!», после чего загремели выстрелы.
Пули звонко зацокали по стенам и булыжной мостовой; одна из них рикошетом ударила в ногу Юсифа, засев в мясистой части икры. Теперь оба страдали от огнестрельных ран, и силы у обоих стремительно убывали. Тем не менее они бежали вперед, задыхаясь, но ни на секунду не останавливаясь. Юсиф плакал от отчаянья, хромая позади своего товарища: его нога онемела и подворачивалась, когда ему случалось наступать на нее, однако сильной боли он пока еще не чувствовал.
Наконец впереди показался выход из узкого переулка. Они выбежали на широкую улицу, но тут же повернули обратно, заметив еще одного мужчину в голубой форме, бегущего к ним. Вдоль тротуаров медленно двигались несколько легковых машин; увидев знаки, которые подавали им кричащие «gendarmes», шоферы тут же остановили автомобили, блокировав выход из переулка. Убегая обратно в сумрак узкой кривой улочки, Азиль и Юсиф мысленно проклинали себя за свою глупость. Они знали, что им не избежать сурового нагоняя от начальства. Старшие накажут их за необдуманные поступки и за риск, которому они подвергли не только себя, но и всю организацию. Хватая воздух раскрытыми ртами, тяжело дыша, двое друзей тихонько молили Аллаха о том, чтобы он простер над ними свои крылья и дал им невредимыми ускользнуть из западни, в которую они попали.
Еще раз свернув за угол, они споткнулись о тела трех бездомных бродяг, скорчившихся на мостовой, старающихся теснее прижаться друг к дружке и к вентиляционным отдушинам парижской подземки — теплый воздух, поднимавшийся из этих отверстий, согревал лежащих на холодной земле оборванных, грязных людей, устроившихся здесь на ночлег. Азиль упал, сильно ударившись головой о тротуар, и не смог подняться, оглушенный этим ударом. Нищие, недовольные тем, что их так неласково потревожили какие-то подозрительные личности, в буквальном смысле слова свалившиеся прямо им на головы, спихнули двоих приятелей в водосточный желоб рядом с тротуаром. Приподняв голову и оглядевшись, Юсиф ужаснулся, увидев рядом с собой безжизненно распростертое тело своего товарища. Их преследователи бежали за ними по пятам — топот бегущих ног, громкие голоса, яркие огни прожекторов и вой сирен были уже где-то совсем рядом. Юсиф, шатаясь, поднялся на ноги и поднял своего оглушенного приятеля, понуждая его бежать дальше.
Они ринулись в темный переулок, открывшийся напротив того места, где они споткнулись о тела бездомных; пробежав вперед несколько сотен шагов, они почувствовали тяжелый смрад, исходивший от маленькой подземной речушки, превращенной в канализационный сток. Зловоние усиливалось от духоты, царящей в тесном пространстве узкого переулка. Откуда-то сверху доносились печальные, протяжные звуки саксофона, наигрывающего блюз — очевидно, музыканта не тревожила суматоха, царившая внизу. Груды кухонных отбросов, нагроможденные у задних дверей небольших ресторанов, издавали резкий неприятный запах. Скорее, Азиль, скорее, Юсиф! Но куда бежать? Огромный ночной Париж был для них чужим и враждебным; они заблудились, кружа по темным узким переулкам, и никак не могли найти дорогу домой. Теперь рана в простреленной ноге Юсифа ныла острой, колючей, дергающей болью, и вся нога горела, словно в огне. Голова у Азиля, оглушенного падением, все еще кружилась; перед глазами то и дело плыл отвратительный, болезненный туман, и поэтому он решил положиться на своего любовника — Юсиф найдет дорогу, выведет его из этого ужасного места.
Прочь, через широкую улицу, в следующий переулок — этот, по крайней мере, был не таким узким и зловонным, как предыдущий. Пересекая проезжую часть, на которой даже в столь поздний час не замирало движение, они заметили небольшой внутренний двор с другой стороны тесной вереницы домов. Из переулка должен быть проход в этот двор. Они метнулись вперед, словно загнанные животные, вкладывая в отчаянный рывок свои последние силы. За спиной уже отчетливо слышались голоса и звуки шагов «gendarme». Оба приятеля находились на грани обморока от боли и усталости; едва ли сейчас они отчетливо сознавали, где находятся и куда бегут. Ворвавшись во внутренний двор, они почувствовали, что силы окончательно покидают их. «Акху шармута!» Тупик! Из внутреннего двора не было другого выхода!
Они оказались в ловушке. Милостивый Аллах, сжалься над своими верными воинами «джихада»!
Громкие слова команд снаружи, у входа во двор. Скрип автомобильных шин — машины остановились, перекрыв выход, отняв у Юсифа последнюю надежду на спасение. Звук открываемых дверей машин.
Но Азиль упрямо показывал пальцем куда-то во тьму впереди себя. Юсиф так и не понял, как удалось его полуослепшему после неудачного падения на тротуар товарищу разглядеть крошечную, почти незаметную щель там, где два здания плотно примыкали друг к дружке. Темная расселина была настолько узкой, что казалось, единая монолитная стена лопнула по шву, образовав этот тесный проход, куда едва-едва могли протиснуться два человека. «Ятамаджад изм аль раб!» Путь указан!
Шатаясь, они побрели через двор к спасительной щели. Этот путь показался им бесконечно длинным, как дорога грешника в аду. Свет, падавший из окон домов во внутренний двор, был похож на лучи скользящих прожекторов, обшаривающих окрестности в поисках притаившегося врага. Скрывшись, наконец, в темной узкой щели меж двумя глухими стенами домов, они двинулись вперед. Пространства меж домами едва хватало, чтобы из последних сил, спотыкаясь, неуклюже ковылять к выходу с другой стороны внутреннего двора, крепко держась за руки.
Впереди мелькнул тусклый свет. Приглядевшись, они увидели, что подошли к краю лестницы — крутые каменные ступеньки вели вниз. Где-то неподалеку горел неяркий уличный фонарь, освещая узкий проход между домами и нижний край лестницы.
Позади, во дворе, из которого им только что удалось уйти, послышались голоса. Мешкать было нельзя. Они начали спускаться. Но тут раненную ногу Юсифа пронзила острая боль, и, оступившись, цепляясь за руку Азиля, он с негромким криком и упал ничком на крутые ступени. Его обессиливший любовник не смог удержать равновесие, и через какое-то краткое мгновение оба араба, кувыркаясь, катились вниз; неровные края разрушенных временем ступенек обдирали кожу, больно ударяли по ребрам, в то время как они скатывались со ступенек вниз.
Они лежали у подножия лестницы, всхлипывая и громко стеная. У них не было сил пошевелиться, и желание жить, и вера в свою счастливую звезду уже почти оставили их.
До выхода оставалось всего несколько шагов. Но это расстояние казалось огромным истерзанным, обессилевшим людям.
Сверху донесся звук шагов, эхом отражающийся от стен. Полиция сурово накажет их за убийство «gendarme» из их бригады. А если полицейские узнают, что именно они были виновниками сегодняшнего взрыва на Северном вокзале, что они убили полицейского, пытавшегося задержать их на месте происшествия? Что тогда? Трепет пробежал по телам двух друзей — они одновременно подумали о наказании, которое должны понести за свои преступления. Инстинктивно потянувшись друг к другу, соединив руки в крепком пожатии, два любящих друг друга человека лежали на земле, слабо освещенной уличным фонарем, ожидая новых капризов всемогущей судьбы, трепеща от боли и страха.
Тень упала на их лица, и они с трудом повернули головы к выходу из узкой щели между домами. В неверном, дрожащем свете фонаря они разглядели тусклый блеск гладкой черной поверхности. Огромный автомобиль двигался медленно и почти бесшумно. Они подумали, что машина проедет мимо, но она плавно остановилась, и ее задняя дверца оказалась прямо напротив узкого прохода, в котором неподвижно лежали двое истерзанных, окровавленных людей.
Дверца открылась. Тихий шепот долетел до ушей Азиля и Юсифа:
— "Та ал мэи ва са та ииш лии тэктол мара сани я". (Идите за мной — и вы будете жить, чтобы снова убивать.) Это обещание придало им сил. Кое-как двое приятелей добрались до задней дверцы черного лимузина и вползли внутрь.
(И Клин исполнил свое обещание.)
Некоторое время они бродили вдоль берега реки, затем свернули на одну из улиц, ведущих к Сан Дени, гуляя и, как положено зевакам, глазея на бродячих артистов — уличных музыкантов и танцовщиц, жонглеров, акробатов и фокусников. Они были возбуждены и чувствовали себя, как после стакана крепкого вина — испуг смешивался с весельем, дрожь — с радостным сознанием того, что после всех сегодняшних приключений они не подорвались на своей же собственной бомбе и не попали за тюремную решетку. Они были живы! Операция прошла успешно, и к тому же они могли записать себе несколько очков в плюс за убитого на вокзале «gendarme». Их одежда была настолько неброской, хотя, впрочем, весьма добротной и хорошо пошитой, что опознать их по характерным деталям костюма будет очень трудно. Полицию будет ждать большое разочарование, когда она начнет опрашивать свидетелей убийства. В летнее время толпы студентов, туристов и прочей разношерстной публики всех национальностей собираются в столице Франции — городе, овеянном романтической славой, крупнейшем центре мировой культуры — и найти среди многих тысяч людей двух молодых арабов, совершивших убийство, едва ли легче, чем отыскать иголку в стоге сена.
Сидя за столиком в открытом кафе и распивая бутылку белого вина (как приятно, однако, оказаться вдали от мусульманских стран и чувствовать себя свободными от жестких запретом ислама!), они рассеянно прислушивались к приглушенным разговорам проходящих по улице и сидящих за соседними столиками людей. Из этих разговоров они узнали, что в результате взрыва бомбы на Северном вокзале пять человек — среди них один ребенок — получили серьезные ранения, но никто не погиб. Двое друзей испытали нечто вроде легкого разочарования — результаты показались им ничтожными по сравнению с затраченными усилиями и риском, которому они подвергали себя во время выполнения операции.
Наконец-то они могут отдохнуть после утомительного, насыщенного событиями дня, наслаждаясь яствами декадентской европейской кухни. Поглощая незнакомые блюда и совершая обильные возлияния, они кокетничали друг с другом. В праздничной, веселой и возбужденной атмосфере их взаимная страсть разгоралась сильнее, а волнующее чувство близкой опасности, пережитое ими при побеге с места происшествия, лишь больше распаляло их; увечья, наносимые людям, и убийства вызывали в них сладострастные ощущения.
Наконец они переправились через реку, оказавшись на Иль де ля Ситэ, и потихоньку побрели к рыночной площади, за которой находилась их квартира. Заглянув по пути в одно из вечерних кафе, они выпили еще вина. После нескольких бокалов крепкого напитка им показалось, что за весь долгий день на их долю выпало слишком мало рискованных предприятий, и двое друзей решили провести ночь в погоне за приключениями.
Сумерки сгустились; последние лучи заката померкли, и на улицах зажглись фонари. Постепенно с площадей и широких проспектов Парижа исчезли шумные толпы — туристы разошлись по гостиницам и «pensions»; под открытым небом остались только гуляющие студенты, бездомные бродяги и пьяницы. Азиль и Юсиф пустились на поиски очередной жертвы, которая поможет им удовлетворить жестокое вожделение.
Они отвергли уже двоих мужчин, торгующих своим телом, — они показались двум приятелям слишком старыми: на вид им было далеко за двадцать, к тому же оба были довольно плотного сложения. Зато третий сразу привлек к себе их внимание: стройный, хрупкий, женоподобный юноша лет семнадцати, почти мальчик. Задними дворами он завел их на кривую улочку, окончившуюся тупиком, уверяя, что здесь их никто не потревожит. К сожалению, Юсиф не взял с собой свою излюбленную «garotte», но в крайнем случае сойдет и галстук, который он повязал, одеваясь по европейской моде. А Азиль позабавится с этим молодым парнишкой, пощекочет его своим острым лезвием, когда кожа его побагровеет и разбухший язык вывалится изо рта. На сей раз приятели не собирались долго мучить свою жертву, опасаясь, что невнятные крики и стоны привлекут внимание случайных прохожих.
На сей раз их постигло жестокое разочарование. Юноша оказался не таким уж молоденьким и изнеженным, как им сперва показалось. И повел себя совсем не так, как ожидали от него двое ухмыляющихся в предвкушении скорой развязки приятелей.
В тусклом свете дальнего фонаря блеснула холодная сталь револьвера, который «мальчик» выхватил из потайного кармана своей куртки. «Полиция», — предупредил он изумленных арабов, зажав раскрытое удостоверение в поднятой левой руке.
Пуля прошла сквозь предплечье Азиля, зацепив кость, когда араб бросился на переодетого полицейского с ножом в руке. Но, целясь в противника, тот невольно оставил свое горло незащищенным на несколько секунд, и эта ошибка роковым образом решила его участь. Он упал как подрубленный, успев сделать последний выстрел из своего револьвера, прежде чем его ослабевшие пальцы разжались и оружие упало на тротуар. Пуля взвизгнула, царапнув асфальт, и, отскочив от него, улетела куда-то в пустоту кривой улочки.
Азиль вскрикнул от жгучей боли в простреленной руке, когда его нож глубоко вонзился в тело полицейского. Где-то поблизости тревожной трелью заливался свисток — отовсюду на звуки выстрелов сбегались полицейские патрули, усилившие свою бдительность после криминального происшествия на вокзале. Юсиф поднял своего ослабевшего, потерявшего много крови товарища, и, подперев собой обмякшее тело, потащил его прочь из тупичка, бормоча утешающие, подбадривающие слова, заклиная его идти как можно быстрее. Так, поддерживая раненного Азиля, Юсиф петлял по темным закоулкам, пробираясь туда, где, по его мнению, должна была находиться их квартира. Из-за угла навстречу им выскочила машина, ослепив двоих прижавшихся друг к другу арабов блеском огней.
Двое террористов нырнули в ближайший переулок, перейдя на неуклюжий, неровный бег, сопровождаемый стонами Азиля, вырывавшимися сквозь стиснутые зубы раненного. Они были уверены, что сидящие в машине люди не успели их заметить. К несчастью, их заметили. Патрульная полицейская машина остановилась, перекрыв вход в переулок. Хлопнула дверца, и из автомобиля выскочили люди в голубой форме. Раздалось громкое повелительное «Arretez!», после чего загремели выстрелы.
Пули звонко зацокали по стенам и булыжной мостовой; одна из них рикошетом ударила в ногу Юсифа, засев в мясистой части икры. Теперь оба страдали от огнестрельных ран, и силы у обоих стремительно убывали. Тем не менее они бежали вперед, задыхаясь, но ни на секунду не останавливаясь. Юсиф плакал от отчаянья, хромая позади своего товарища: его нога онемела и подворачивалась, когда ему случалось наступать на нее, однако сильной боли он пока еще не чувствовал.
Наконец впереди показался выход из узкого переулка. Они выбежали на широкую улицу, но тут же повернули обратно, заметив еще одного мужчину в голубой форме, бегущего к ним. Вдоль тротуаров медленно двигались несколько легковых машин; увидев знаки, которые подавали им кричащие «gendarmes», шоферы тут же остановили автомобили, блокировав выход из переулка. Убегая обратно в сумрак узкой кривой улочки, Азиль и Юсиф мысленно проклинали себя за свою глупость. Они знали, что им не избежать сурового нагоняя от начальства. Старшие накажут их за необдуманные поступки и за риск, которому они подвергли не только себя, но и всю организацию. Хватая воздух раскрытыми ртами, тяжело дыша, двое друзей тихонько молили Аллаха о том, чтобы он простер над ними свои крылья и дал им невредимыми ускользнуть из западни, в которую они попали.
Еще раз свернув за угол, они споткнулись о тела трех бездомных бродяг, скорчившихся на мостовой, старающихся теснее прижаться друг к дружке и к вентиляционным отдушинам парижской подземки — теплый воздух, поднимавшийся из этих отверстий, согревал лежащих на холодной земле оборванных, грязных людей, устроившихся здесь на ночлег. Азиль упал, сильно ударившись головой о тротуар, и не смог подняться, оглушенный этим ударом. Нищие, недовольные тем, что их так неласково потревожили какие-то подозрительные личности, в буквальном смысле слова свалившиеся прямо им на головы, спихнули двоих приятелей в водосточный желоб рядом с тротуаром. Приподняв голову и оглядевшись, Юсиф ужаснулся, увидев рядом с собой безжизненно распростертое тело своего товарища. Их преследователи бежали за ними по пятам — топот бегущих ног, громкие голоса, яркие огни прожекторов и вой сирен были уже где-то совсем рядом. Юсиф, шатаясь, поднялся на ноги и поднял своего оглушенного приятеля, понуждая его бежать дальше.
Они ринулись в темный переулок, открывшийся напротив того места, где они споткнулись о тела бездомных; пробежав вперед несколько сотен шагов, они почувствовали тяжелый смрад, исходивший от маленькой подземной речушки, превращенной в канализационный сток. Зловоние усиливалось от духоты, царящей в тесном пространстве узкого переулка. Откуда-то сверху доносились печальные, протяжные звуки саксофона, наигрывающего блюз — очевидно, музыканта не тревожила суматоха, царившая внизу. Груды кухонных отбросов, нагроможденные у задних дверей небольших ресторанов, издавали резкий неприятный запах. Скорее, Азиль, скорее, Юсиф! Но куда бежать? Огромный ночной Париж был для них чужим и враждебным; они заблудились, кружа по темным узким переулкам, и никак не могли найти дорогу домой. Теперь рана в простреленной ноге Юсифа ныла острой, колючей, дергающей болью, и вся нога горела, словно в огне. Голова у Азиля, оглушенного падением, все еще кружилась; перед глазами то и дело плыл отвратительный, болезненный туман, и поэтому он решил положиться на своего любовника — Юсиф найдет дорогу, выведет его из этого ужасного места.
Прочь, через широкую улицу, в следующий переулок — этот, по крайней мере, был не таким узким и зловонным, как предыдущий. Пересекая проезжую часть, на которой даже в столь поздний час не замирало движение, они заметили небольшой внутренний двор с другой стороны тесной вереницы домов. Из переулка должен быть проход в этот двор. Они метнулись вперед, словно загнанные животные, вкладывая в отчаянный рывок свои последние силы. За спиной уже отчетливо слышались голоса и звуки шагов «gendarme». Оба приятеля находились на грани обморока от боли и усталости; едва ли сейчас они отчетливо сознавали, где находятся и куда бегут. Ворвавшись во внутренний двор, они почувствовали, что силы окончательно покидают их. «Акху шармута!» Тупик! Из внутреннего двора не было другого выхода!
Они оказались в ловушке. Милостивый Аллах, сжалься над своими верными воинами «джихада»!
Громкие слова команд снаружи, у входа во двор. Скрип автомобильных шин — машины остановились, перекрыв выход, отняв у Юсифа последнюю надежду на спасение. Звук открываемых дверей машин.
Но Азиль упрямо показывал пальцем куда-то во тьму впереди себя. Юсиф так и не понял, как удалось его полуослепшему после неудачного падения на тротуар товарищу разглядеть крошечную, почти незаметную щель там, где два здания плотно примыкали друг к дружке. Темная расселина была настолько узкой, что казалось, единая монолитная стена лопнула по шву, образовав этот тесный проход, куда едва-едва могли протиснуться два человека. «Ятамаджад изм аль раб!» Путь указан!
Шатаясь, они побрели через двор к спасительной щели. Этот путь показался им бесконечно длинным, как дорога грешника в аду. Свет, падавший из окон домов во внутренний двор, был похож на лучи скользящих прожекторов, обшаривающих окрестности в поисках притаившегося врага. Скрывшись, наконец, в темной узкой щели меж двумя глухими стенами домов, они двинулись вперед. Пространства меж домами едва хватало, чтобы из последних сил, спотыкаясь, неуклюже ковылять к выходу с другой стороны внутреннего двора, крепко держась за руки.
Впереди мелькнул тусклый свет. Приглядевшись, они увидели, что подошли к краю лестницы — крутые каменные ступеньки вели вниз. Где-то неподалеку горел неяркий уличный фонарь, освещая узкий проход между домами и нижний край лестницы.
Позади, во дворе, из которого им только что удалось уйти, послышались голоса. Мешкать было нельзя. Они начали спускаться. Но тут раненную ногу Юсифа пронзила острая боль, и, оступившись, цепляясь за руку Азиля, он с негромким криком и упал ничком на крутые ступени. Его обессиливший любовник не смог удержать равновесие, и через какое-то краткое мгновение оба араба, кувыркаясь, катились вниз; неровные края разрушенных временем ступенек обдирали кожу, больно ударяли по ребрам, в то время как они скатывались со ступенек вниз.
Они лежали у подножия лестницы, всхлипывая и громко стеная. У них не было сил пошевелиться, и желание жить, и вера в свою счастливую звезду уже почти оставили их.
До выхода оставалось всего несколько шагов. Но это расстояние казалось огромным истерзанным, обессилевшим людям.
Сверху донесся звук шагов, эхом отражающийся от стен. Полиция сурово накажет их за убийство «gendarme» из их бригады. А если полицейские узнают, что именно они были виновниками сегодняшнего взрыва на Северном вокзале, что они убили полицейского, пытавшегося задержать их на месте происшествия? Что тогда? Трепет пробежал по телам двух друзей — они одновременно подумали о наказании, которое должны понести за свои преступления. Инстинктивно потянувшись друг к другу, соединив руки в крепком пожатии, два любящих друг друга человека лежали на земле, слабо освещенной уличным фонарем, ожидая новых капризов всемогущей судьбы, трепеща от боли и страха.
Тень упала на их лица, и они с трудом повернули головы к выходу из узкой щели между домами. В неверном, дрожащем свете фонаря они разглядели тусклый блеск гладкой черной поверхности. Огромный автомобиль двигался медленно и почти бесшумно. Они подумали, что машина проедет мимо, но она плавно остановилась, и ее задняя дверца оказалась прямо напротив узкого прохода, в котором неподвижно лежали двое истерзанных, окровавленных людей.
Дверца открылась. Тихий шепот долетел до ушей Азиля и Юсифа:
— "Та ал мэи ва са та ииш лии тэктол мара сани я". (Идите за мной — и вы будете жить, чтобы снова убивать.) Это обещание придало им сил. Кое-как двое приятелей добрались до задней дверцы черного лимузина и вползли внутрь.
(И Клин исполнил свое обещание.)
Глава 31
Возвращение в НИФ
Клин пошевелился, передвинувшись в своем кресле так, что теперь Холлоран не мог видеть его лица.
Агент «Ахиллесова Щита» поглядел на него, на несколько секунд оторвавшись от наблюдения за холмами и перелесками, мимо которых они проезжали. Экстрасенс замер на заднем сидении «Мерседеса»; с тех пор, как машина отъехала от главного офиса «Магмы», прошло около часа, но Клин сидел неподвижно и был на редкость спокоен — казалось, он уснул. Однако, уснув в движущемся автомобиле, человек обязательно встряхивается время от времени, пытаясь вытянуть вперед ноги, устроиться поудобнее или просыпаясь на секунду, когда его потревожит какой-нибудь резкий поворот или машину качнет на неровной дороге. Клин же застыл в своем кресле, словно каменное изваяние. Не было слышно ровного дыхания спящего человека; мышцы его тела не расслаблялись. Холлоран подумал, что Клин находится в состоянии глубокого транса, в который он, по-видимому, себя погрузил. Кто знает, чего можно ждать от этого человека, размышлял Холлоран, вновь переводя свой взгляд за окно «Мерседеса».
Холлоран приподнялся и, обернувшись через плечо, посмотрел в заднее стекло автомобиля — на протяжении всего путешествия он часто оглядывался, стараясь не упустить из вида возможную слежку. Несколько машин догоняло их, но «хвоста», по-видимому, не было. На приличном расстоянии за ними ехала «Гранада» с двумя его помощниками, готовыми подоспеть на помощь в считанные секунды, если вдруг случится что-нибудь серьезное. Он еще раз окинул взглядом шоссе, прежде чем повернуться обратно и усесться поудобнее на своем сидении. Тревога не покидала его, хотя видимых причин для беспокойства не было. Монк и оба араба остались в здании «Магмы» — очевидно, чтобы дождаться каких-то важных новостей, которые они позже должны будут передать Клину, или забрать кое-какие вещи из его фешенебельной квартиры на крыше громадного небоскреба. Холлорана ничуть не огорчала такая «потеря» — все трое телохранителей Клина казались ему не слишком надежными помощниками, и он отнюдь не жалел об их отсутствии. В случае серьезной опасности Холлоран рассчитывал обойтись лишь силами агентов «Ахиллесова Щита». Присутствие неопытной, плохо обученной охраны могло лишь расстроить его планы и помешать оперативникам защищать жизнь своего клиента. То, что люди «Щита» наконец-то были вооружены, придавало Холлорану больше уверенности в своих силах.
Холлоран провел рукой по лицу — глаза его чуть покраснели от усталости, под набрякшими нижними веками легли тени, а на щеки были колючими от жесткой щетины. Он чувствовал себя очень усталым и разбитым: яркое ночное видение, которое предстало перед ним в гостиной Нифа, когда он задремал в кресле у очага, по-видимому, отняло у него несколько драгоценных часов отдыха. Освежающий душ, острая бритва и какая-нибудь еда не помешали бы ему сразу после приезда в загородное поместье. Затем он обойдет и тщательно проверит весь дом и примыкающие к нему озеро, лужайку и сад. А потом, если он не обнаружит ничего подозрительного и у него останется еще несколько свободных часов, он заснет. У него было какое-то неприятное ощущение под ложечкой — он знал, что это чувство вызвано совсем не голодом; он решил, что потратит на сон все свободное время, которое удастся выкроить в ближайшие один-два дня пребывания в Нифе, чтобы хорошо отдохнуть и привести себя в полный порядок. Инстинкт, выработанный за многие годы занятий сложным и рискованным ремеслом, подсказывал Холлорану, что противник вынашивает уже почти готовый план действий, и в самое ближайшее время непременно следует ждать нового поворота событий. Даже самому себе он не смог бы толково объяснить причину зарождавшегося в его душе смутного ощущения надвигающейся опасности, но некая взведенная пружина внутри него уже реагировала на первые сигналы тревоги — все чувства Холлорана обострились, реакция напряженных, готовых молниеносно действовать в любую минуту мышц ускорилась, однако лицо оперативника «Ахиллесова Щита» ничем не выдавало его внутреннего волнения. Страх и опасение, поселившиеся в некотором уголке его сознания, нашептывающие ему о нависшей угрозе, были понятны и знакомы Холлорану, но теперь к ним примешивались самые дурные предчувствия, похожие на суеверные страхи чрезмерно впечатлительного человека, увидевшего перед собой рокового предвестника неотвратимой беды. Холлорана немало удивило это новое для него беспокойное ощущение.
Клин издал приглушенный, невнятный звук, и Холлоран тут же бросил на своего клиента быстрый взгляд. Плечи медиума высоко поднялись, грудь расширилась, а затем быстро опала, и дыхание стало ровным и ритмичным — очевидно, он просто глубоко вздохнул во сне. Теперь Холлоран не сомневался, что Клин задремал.
Кора, сидевшая в переднем пассажирском кресле, оглянулась, чтобы посмотреть на своего начальника. Затем ее глаза встретились со взглядом Холлорана, и на лице девушки появилась неуверенная улыбка. Прошло, однако, несколько коротких мгновений, прежде чем Холлоран улыбнулся ей в ответ. Несколько минут он наблюдал за Корой, снова выпрямившейся в своем кресле, глядя вперед, сквозь ветровое стекло автомобиля. Со своего места он хорошо видел ее четкий профиль. Холлоран размышлял о том, могла ли эта молодая женщина выдавать секреты компании сильнейшим соперникам «Магмы», или Клин ошибся в своих догадках. Вряд ли возможно такое предательство с ее стороны, решил он, все еще не сводя глаз с задумчивого лица Коры. Девушка слишком тесно связана с Клином, и к тому же — Холлоран был уверен в этом — она так сильно боится Феликса, так сильно зависит от него, что никогда не решилась бы на подобную измену. Однако у Клина на сей счет было свое собственное мнение, и, по-видимому, в его намерения не входило так легко от него отказываться. Он обвинил девушку перед президентом «Магмы» и его заместителем. Но было ли у него для этого хоть какое-нибудь реальное основание?
Холлоран отвлекся от своих размышлений, чтобы в очередной раз внимательно посмотреть в заднее окно. На дороге чисто. За ними следует только «Гранада». Он перевел взгляд на боковые окна. До Нифа отсюда рукой подать, подумал он.
Но что же все-таки Клин собирается предпринять против своей подчиненной в дальнейшем? Холлоран снова мысленно вернулся к своей прежней теме, прерванной наблюдением за окрестностями. Предъявит ли он ей открыто свое обвинение сразу после того, как они приедут в Ниф, или же будет расставлять хитрые ловушки, чтобы получить неопровержимые улики против нее, поймав поверенную своих сокровенных планов за руку на месте преступления в самый решающий момент? Клин был слишком непредсказуем, чтобы кто-то решился наверняка предугадывать его будущие поступки. Его очевидная параноидная мания говорила за первое, однако жестокая мстительность, присущая этому полубезумному человеку, предполагала, что он пойдет вторым путем, спрятав на некоторое время свои чувства в глубине души, как бы ему ни хотелось выплеснуть наружу весь клокочущий в нем гнев. Холлоран подумал, что ему следовало бы первым явиться к девушке и предупредить ее о том, что может случиться. К чертям Клина и всю «Магму». К чертям его нейтралитет, которого он обязан придерживаться для успешного выполнения своей задачи. Он, как и прежде, будет охранять «объект» от всякой грозящей ему опасности, но, черт побери, он сумеет защитить девушку, если потребуется, и никому не позволит ее обижать. Холлоран давно подозревал, что все четверо личных телохранителей Клина являются для своего начальника чем-то неизмеримо большим, чем обычная наемная охрана. Очевидно, всех их связывают с Клином какие-то темные тайны — возможно, обе стороны предпочитали бы никогда не вспоминать о них. Особенно подозрительной личностью казался ему Монк. Так что безграничная, основанная на скрытом страхе перед властью, которую имел над ними их начальник, преданность верных слуг Клина вполне могла заставить их послужить орудием мести — они исполнят приказ своего господина не рассуждая, стоит Клину только шевельнуть пальцем. Холлоран решил, помимо своей основной и главнейшей обязанности — охранять своего клиента — установить постоянное наблюдение за Корой. Виновна девушка или нет, — в любом случае он не даст ей пострадать от рук этих не слишком умелых наемных убийц.
Впереди показался крутой изгиб дороги, и машина довольно резко повернула. Рука Клина бессильно упала на мягкую подушку сидения «Мерседеса» и, скользнув к ее краю, свесилась вниз. Холлоран заметил, что кожа на руке шелушится и вся покрыта маленькими беловатыми чешуйками — видимо, то были омертвелые участки.
— Как приятно очутиться в сельской местности, подальше от города, — послышался голос Палузинского, сидевшего за рулем. — Воздух здесь намного чище, и дышится легче. Мой отец был крестьянином, фермером, господин Холлоран, и поэтому я очень люблю деревенские пейзажи. Так и не смог до конца привыкнуть к городской жизни.
— В каком краю Польши находилась ферма ваших родителей? — спросил Холлоран, только чтобы вежливо поддержать беседу; сейчас его мысли были заняты совсем другими вещами.
— А, это глухая, мало кому известная деревушка, — ответил Палузинский, слегка повернув руль машины и перехватывая его поудобнее. — Да, впрочем, это и неважно. — Он... — Палузинский небрежно кивнул головой в сторону спящего на заднем сидении мужчины, и Холлорана весьма удивил оттенок то ли легкой иронии, то ли презрительной насмешки, промелькнувшей в тоне, шофера и телохранителя Клина, когда тот говорил о своем начальнике, — он привез меня сюда много лет тому назад, забрал из моей любимой страны.
Агент «Ахиллесова Щита» поглядел на него, на несколько секунд оторвавшись от наблюдения за холмами и перелесками, мимо которых они проезжали. Экстрасенс замер на заднем сидении «Мерседеса»; с тех пор, как машина отъехала от главного офиса «Магмы», прошло около часа, но Клин сидел неподвижно и был на редкость спокоен — казалось, он уснул. Однако, уснув в движущемся автомобиле, человек обязательно встряхивается время от времени, пытаясь вытянуть вперед ноги, устроиться поудобнее или просыпаясь на секунду, когда его потревожит какой-нибудь резкий поворот или машину качнет на неровной дороге. Клин же застыл в своем кресле, словно каменное изваяние. Не было слышно ровного дыхания спящего человека; мышцы его тела не расслаблялись. Холлоран подумал, что Клин находится в состоянии глубокого транса, в который он, по-видимому, себя погрузил. Кто знает, чего можно ждать от этого человека, размышлял Холлоран, вновь переводя свой взгляд за окно «Мерседеса».
Холлоран приподнялся и, обернувшись через плечо, посмотрел в заднее стекло автомобиля — на протяжении всего путешествия он часто оглядывался, стараясь не упустить из вида возможную слежку. Несколько машин догоняло их, но «хвоста», по-видимому, не было. На приличном расстоянии за ними ехала «Гранада» с двумя его помощниками, готовыми подоспеть на помощь в считанные секунды, если вдруг случится что-нибудь серьезное. Он еще раз окинул взглядом шоссе, прежде чем повернуться обратно и усесться поудобнее на своем сидении. Тревога не покидала его, хотя видимых причин для беспокойства не было. Монк и оба араба остались в здании «Магмы» — очевидно, чтобы дождаться каких-то важных новостей, которые они позже должны будут передать Клину, или забрать кое-какие вещи из его фешенебельной квартиры на крыше громадного небоскреба. Холлорана ничуть не огорчала такая «потеря» — все трое телохранителей Клина казались ему не слишком надежными помощниками, и он отнюдь не жалел об их отсутствии. В случае серьезной опасности Холлоран рассчитывал обойтись лишь силами агентов «Ахиллесова Щита». Присутствие неопытной, плохо обученной охраны могло лишь расстроить его планы и помешать оперативникам защищать жизнь своего клиента. То, что люди «Щита» наконец-то были вооружены, придавало Холлорану больше уверенности в своих силах.
Холлоран провел рукой по лицу — глаза его чуть покраснели от усталости, под набрякшими нижними веками легли тени, а на щеки были колючими от жесткой щетины. Он чувствовал себя очень усталым и разбитым: яркое ночное видение, которое предстало перед ним в гостиной Нифа, когда он задремал в кресле у очага, по-видимому, отняло у него несколько драгоценных часов отдыха. Освежающий душ, острая бритва и какая-нибудь еда не помешали бы ему сразу после приезда в загородное поместье. Затем он обойдет и тщательно проверит весь дом и примыкающие к нему озеро, лужайку и сад. А потом, если он не обнаружит ничего подозрительного и у него останется еще несколько свободных часов, он заснет. У него было какое-то неприятное ощущение под ложечкой — он знал, что это чувство вызвано совсем не голодом; он решил, что потратит на сон все свободное время, которое удастся выкроить в ближайшие один-два дня пребывания в Нифе, чтобы хорошо отдохнуть и привести себя в полный порядок. Инстинкт, выработанный за многие годы занятий сложным и рискованным ремеслом, подсказывал Холлорану, что противник вынашивает уже почти готовый план действий, и в самое ближайшее время непременно следует ждать нового поворота событий. Даже самому себе он не смог бы толково объяснить причину зарождавшегося в его душе смутного ощущения надвигающейся опасности, но некая взведенная пружина внутри него уже реагировала на первые сигналы тревоги — все чувства Холлорана обострились, реакция напряженных, готовых молниеносно действовать в любую минуту мышц ускорилась, однако лицо оперативника «Ахиллесова Щита» ничем не выдавало его внутреннего волнения. Страх и опасение, поселившиеся в некотором уголке его сознания, нашептывающие ему о нависшей угрозе, были понятны и знакомы Холлорану, но теперь к ним примешивались самые дурные предчувствия, похожие на суеверные страхи чрезмерно впечатлительного человека, увидевшего перед собой рокового предвестника неотвратимой беды. Холлорана немало удивило это новое для него беспокойное ощущение.
Клин издал приглушенный, невнятный звук, и Холлоран тут же бросил на своего клиента быстрый взгляд. Плечи медиума высоко поднялись, грудь расширилась, а затем быстро опала, и дыхание стало ровным и ритмичным — очевидно, он просто глубоко вздохнул во сне. Теперь Холлоран не сомневался, что Клин задремал.
Кора, сидевшая в переднем пассажирском кресле, оглянулась, чтобы посмотреть на своего начальника. Затем ее глаза встретились со взглядом Холлорана, и на лице девушки появилась неуверенная улыбка. Прошло, однако, несколько коротких мгновений, прежде чем Холлоран улыбнулся ей в ответ. Несколько минут он наблюдал за Корой, снова выпрямившейся в своем кресле, глядя вперед, сквозь ветровое стекло автомобиля. Со своего места он хорошо видел ее четкий профиль. Холлоран размышлял о том, могла ли эта молодая женщина выдавать секреты компании сильнейшим соперникам «Магмы», или Клин ошибся в своих догадках. Вряд ли возможно такое предательство с ее стороны, решил он, все еще не сводя глаз с задумчивого лица Коры. Девушка слишком тесно связана с Клином, и к тому же — Холлоран был уверен в этом — она так сильно боится Феликса, так сильно зависит от него, что никогда не решилась бы на подобную измену. Однако у Клина на сей счет было свое собственное мнение, и, по-видимому, в его намерения не входило так легко от него отказываться. Он обвинил девушку перед президентом «Магмы» и его заместителем. Но было ли у него для этого хоть какое-нибудь реальное основание?
Холлоран отвлекся от своих размышлений, чтобы в очередной раз внимательно посмотреть в заднее окно. На дороге чисто. За ними следует только «Гранада». Он перевел взгляд на боковые окна. До Нифа отсюда рукой подать, подумал он.
Но что же все-таки Клин собирается предпринять против своей подчиненной в дальнейшем? Холлоран снова мысленно вернулся к своей прежней теме, прерванной наблюдением за окрестностями. Предъявит ли он ей открыто свое обвинение сразу после того, как они приедут в Ниф, или же будет расставлять хитрые ловушки, чтобы получить неопровержимые улики против нее, поймав поверенную своих сокровенных планов за руку на месте преступления в самый решающий момент? Клин был слишком непредсказуем, чтобы кто-то решился наверняка предугадывать его будущие поступки. Его очевидная параноидная мания говорила за первое, однако жестокая мстительность, присущая этому полубезумному человеку, предполагала, что он пойдет вторым путем, спрятав на некоторое время свои чувства в глубине души, как бы ему ни хотелось выплеснуть наружу весь клокочущий в нем гнев. Холлоран подумал, что ему следовало бы первым явиться к девушке и предупредить ее о том, что может случиться. К чертям Клина и всю «Магму». К чертям его нейтралитет, которого он обязан придерживаться для успешного выполнения своей задачи. Он, как и прежде, будет охранять «объект» от всякой грозящей ему опасности, но, черт побери, он сумеет защитить девушку, если потребуется, и никому не позволит ее обижать. Холлоран давно подозревал, что все четверо личных телохранителей Клина являются для своего начальника чем-то неизмеримо большим, чем обычная наемная охрана. Очевидно, всех их связывают с Клином какие-то темные тайны — возможно, обе стороны предпочитали бы никогда не вспоминать о них. Особенно подозрительной личностью казался ему Монк. Так что безграничная, основанная на скрытом страхе перед властью, которую имел над ними их начальник, преданность верных слуг Клина вполне могла заставить их послужить орудием мести — они исполнят приказ своего господина не рассуждая, стоит Клину только шевельнуть пальцем. Холлоран решил, помимо своей основной и главнейшей обязанности — охранять своего клиента — установить постоянное наблюдение за Корой. Виновна девушка или нет, — в любом случае он не даст ей пострадать от рук этих не слишком умелых наемных убийц.
Впереди показался крутой изгиб дороги, и машина довольно резко повернула. Рука Клина бессильно упала на мягкую подушку сидения «Мерседеса» и, скользнув к ее краю, свесилась вниз. Холлоран заметил, что кожа на руке шелушится и вся покрыта маленькими беловатыми чешуйками — видимо, то были омертвелые участки.
— Как приятно очутиться в сельской местности, подальше от города, — послышался голос Палузинского, сидевшего за рулем. — Воздух здесь намного чище, и дышится легче. Мой отец был крестьянином, фермером, господин Холлоран, и поэтому я очень люблю деревенские пейзажи. Так и не смог до конца привыкнуть к городской жизни.
— В каком краю Польши находилась ферма ваших родителей? — спросил Холлоран, только чтобы вежливо поддержать беседу; сейчас его мысли были заняты совсем другими вещами.
— А, это глухая, мало кому известная деревушка, — ответил Палузинский, слегка повернув руль машины и перехватывая его поудобнее. — Да, впрочем, это и неважно. — Он... — Палузинский небрежно кивнул головой в сторону спящего на заднем сидении мужчины, и Холлорана весьма удивил оттенок то ли легкой иронии, то ли презрительной насмешки, промелькнувшей в тоне, шофера и телохранителя Клина, когда тот говорил о своем начальнике, — он привез меня сюда много лет тому назад, забрал из моей любимой страны.