Херберт Фрэнк. Дети Дюны

существование требует знаний, которые постоянно
совершенствуются, тех словесных и взаимосвязанных между
собой событий, которые, как правило, имеют отношение к
природе. Это требует меры по отношению к силе инерции
внутри таких природных систем. Когда человечество добьется
таких знаний и такого отношения, это будет называться
"примитивным". Обратное положение, разумеется, равноценно:
примитивные могут стать искушенными, но при этом не
причиняя странного психологического вреда.
Харк ал-Ада. Комментарий Лито.

- Но как мы можем быть уверены? - спросила Ганима. - Это очень
опасно.
- Мы это раньше проверяли, - сказал Лито.
- Это не может быть тем же самым теперь. Что если...
- Это единственный путь, открытый нам, - сказал Лито. - Ты согласна
со мной в том, что мы не можем воспользоваться спайсом?
Ганима вздохнула. Ей не нравилась резкость и настойчивость этих слов,
но она знала о необходимости, которая давила на ее брата. Она также знала
об опасной причине своего нежелания. Они вынуждены были обратиться к Алии,
чтобы узнать опасность того внутреннего мира.
- Ну? - спросил Лито.
Она снова вздохнула.
Они сидели, скрестив ноги, в одном из уединенных мест, в пещере, где
часто их отец и мать наблюдали, как солнце садилось в пустыню. Это было
спустя два часа после вечерней трапезы, время, когда близнецы должны были
упражнять свое тело и ум.
- Я попробую один, если ты отказываешься мне помочь, - сказал Лито.
Ганима отвернулась и посмотрела на мокрые стены пещеры. Лито продолжал
обозревать пустыню.
Они некоторое время говорили на языке таком древнем, что даже его
название было неизвестно. Это язык дал их мыслям уединение, в связи с чем
никто из разумных существ не мог проникнуть в них. Даже Алия, которая
избегала сложностей своего внутреннего мира, испытывала недостаток
умственных связующих звеньев, которые позволили бы ей извлечь больший
смысл из обычного слова.
Лито глубоко вздохнул, вбирая в себя специфический запах съетчей
Свободных, который накопился в этой нише, куда не доходил ветер.
Шелестящий шум съетча и его влажный жаркий воздух не попадал сюда, и они
оба от этого ощущали облечение.
- Я согласна, что мы нуждаемся в руководстве, - сказала Ганима. - Но
если мы...
- Гани! Нам нужно нечто большее, чем руководство. Нам нужна защита.
- Возможно, защиты никакой нет. - Она посмотрела брату прямо в глаза,
и сама же увидела в его глазах свой собственный взгляд, похожий на
настороженную бдительность хищника. Его глаза противоречили безмятежности
его лица.
- Мы должны избежать одержимости, - сказал Лито. Он использовал
специальный речевой оборот из древнего языка.
Ганима более подробно пояснила его утверждение.
- Мохв'овиум д'ми хиш паш мох'м ка, - проинтонировала она. - Захват
моей души - это захват тысячи душ.
- Даже гораздо больше, - добавил он.
- Зная угрозы, как ты настаиваешь. - Она произнесла это как
подтверждение, а не как вопрос.
- Вабум'к вабунат! - сказал он. - Поднимаясь, ты поднимаешься!
Ом почувствовал, что его выбор - очевидная необходимость. Это должно
быть сделано лучшим образом. Они должны ввергнуть прошлое в настоящее и
способствовать его раскручиванию в их будущем.
- Мурият, - продолжала она, ее голос был глухим. - Это должно быть
сделано с душой.
- Конечно. - Он взмахнул рукой, показывая этим жестом, что он
полностью согласен. - Тогда мы посоветуемся, как это делали наши родители.
Ганима промолчала. Инстинктивно она посмотрела на юг, на огромный
открытый эрг, в котором показался грязно-зеленый островок дюн в последних
лучах уходящего солнца. В этом направлении ушел ее отец в пустыню, когда
последний раз его видели.
Лито посмотрел вниз со скалы на зеленый оазис съетча. Все погрузилось
в сумерки, но он знал все эти формы и краски: цветы медного, золотистого,
красного, желто-рыжего и красно-коричневого оттенков были распространены
до самых скал. За скалами тянулись мерзкая полоса умершей арракисской
жизни, убитой чужими растениями и огромным количеством воды, теперь
служащей препятствием для пустыни.
Немного времени спустя Ганима сказала:
- Я - готова. Давай начнем.
- Да, будь все проклято! - Он протянул руку и дотронулся до ее руки,
чтобы смягчить свое восклицание, сказав: - Пожалуйста, Гани... Спой ту
песню. Она помогает мне более легко достигнуть этого.
Ганима приблизилась к нему, левой рукой обвила его вокруг талии. Два
раза глубоко вздохнула, прокашлялась и начала петь песню, которую ее мать
так часто пела их отцу:

Вот я возвращаю дары, которые ты даешь,
Я лью сладкую воду на тебя.
В этом безветренном месте должна преобладать жизнь.
Моя любовь, ты должен жить во дворце,
Твои враги проваляться в пустоту.
Мы идем вместе по дороге,
Которую моя любовь проложила для тебя.
Я укажу дорогу,
Потому что моя любовь - это твой дворец...

Ее голос растворился в молчании пустыни, и Лито чувствовал, как он
постепенно погружается, куда-то падает, становясь отцом, чьи воспоминания
распространились, как покров в генах его немедленного прошлого.
- На это короткое время я должен стать Полом, - сказал он сам себе. -
Рядом со мной не Гани, а моя возлюбленная Чани, чей мудрый совет спасал
нас обоих много раз.
В свою очередь, Ганима на некоторое время поддалась воспоминаниям
своей матери. Как совершенно легко это можно было сделать женщине, и в
тоже время для нее это представляло большую опасность. Голосом, который
сразу стал сильным, Ганима сказала:
- Посмотри туда, милый!
Поднялась Первая Луна, и на фоне ее холодного света они увидели дугу
оранжевого огня, поднимающуюся в пространство. Транспорт, который доставил
леди Джессику, возвращался к основному кораблю на орбите.
Воспоминания нахлынули на Лито, внутри него как будто ударили в
колокола. Теперь он был другим Лито - Герцогом Джессики. Необходимость
подвинула эти воспоминания в строну, но перед этим он почувствовал
пронизывающую любовь и боль.
- Я должен быть Полом, - напомнил он себе.
Трансформация в нем произошла мгновенно, как будто Лито был экраном,
на котором отражался его отец. Он чувствовал одновременно свою собственную
плоть и плоть своего отца, и эти различия угрожали истощить его силы.
- Помоги мне, отец, - прошептал он. Короткое волнение прошло, и
теперь в его сознании появился другой отпечаток, заставивший его
собственное "я" стать посторонним наблюдателем.
- Мое последнее видение еще не пришло, чтобы уйти, - сказал он, и это
был голос Пола. Он повернулся к Ганиме. - Ты знаешь, что я видел.
Она дотронулась до его щеки правой рукой.
- Ты шел в пустыню, чтобы умереть, любимый? Это то, что ты сделал?
- Так могло бы быть, но это видение... Неужели оно не может стать
весомой причиной, чтобы остаться в живых?
- Но слепым? - спросила она.
- Даже так.
- Куда же ты мог пойти?
Он тяжело, нервозно вздохнул.
- Джакуруту.
- Любимый! - Слезы хлынули из ее глаз.
- Муад Диб, герой, должен быть полностью уничтожен, - сказал он. -
Иначе этот ребенок не сможет вытащить нас из этого хаоса.
- Золотая Тропа, - сказала она. - Это дурное видение.
- Это единственное возможное видение.
- Алия потерпела провал, тогда...
- Совершенно верно. Ты видишь повторение этого.
- Хвоя мать вернулась слишком поздно. - Она кивнула, и на детском
лице Ганимы появилось мудрое выражение Чани. - Может ли быть, что другого
видения не будет? Возможно, если...
- Нет, любимая. Нет. Все-таки этот ребенок не может смотреть в
будущее и возвращаться невредимым.
Снова его тело вздрогнуло от прерывистого дыхания, и Лито -
наблюдатель почувствовал глубокое желание своего отца прожить еще раз во
плоти, принимать жизненные решения, и какой отчаянной была необходимость
исправить ошибки прошлого!
- Отец! - крикнул Лито, и это было так, как будто эхо отдалось в его
собственном черепе.
Это было глубочайшее желание, которое Лито потом почувствовал:
медленное удаление внутреннего присутствия его отца, высвобождение его
собственного сознания и разума.
- Любимый, - шептал рядом с ним голос Чани, и удаление было
замедлено. - Что случилось?
- Не уходи, пока, - сказал Лито, и это был его собственный голос,
неуверенный, но все-таки его. Затем: - Чани, ты должна сказать нам, как мы
избежим... что случилось с Алией?
Это был Пол внутри, который отвечал ему, хотя слова его он слышал
внутренним слухом. Голос говорил медленно, с длинными паузами:
- Нет никакой уверенности. Ты... видела. Что почти всегда...
случалось... со мной.
- Но Алия...
- Проклятый Барон владеет ею! - Лито почувствовал жгучую сухость в
горле. Есть ли он... имею ли я...
- Он - в тебе... но... я... мы не можем... иногда мы чувствуем...
друг друга, но ты...
- Ты не можешь читать мои мысли? - спросил Лито. - Знала бы ты, если
бы... он...
- Иногда я могу чувствовать твои мысли... но я... мы... живем только
через... через... отражение... в... в твоем сознании. Твоя память создает
нас. Опасность... это определенная память. И... те из нас... те из нас,
которые любят власть... и собираются ее... любой ценой... те могут быть
более точными.
- Более сильными? - прошептал Лито.
- Более сильными.
- Я знаю твое видение, - сказал Лито.
- Прежде чем позволить ему овладеть мной, я стану тобой.
- Только не это!
Лито кивнул, чувствуя огромное желания своего отца уйти, признавая
последовательность неудач. Одержимость в любой степени сводила одержимого
к Мерзости. Признание же давало ему обновленное чувство силы и наполняла
его собственное тело огромным, острым и глубоким осознанием прошлых
ошибок, как собственных, так и своих предшественников. И только лишь
неуверенность ослабляла - это он сейчас чувствовал. Например, искушение
бороться со страхом внутри него. Плоть обладала способностью
трансформировать меланж в видение будущего. С помощью спайса он мог
вдыхать будущее, разрушать завесы времени. Он чувствовал, что перед
соблазном трудно устоять, он в отчаянии сжимал руки и погружался в знание
прана-бинду. Его плоть отрицала соблазн. Его плоть впитала в себя глубокие
знания, приобретенные кровью Пола. Те, кто искал будущее, надеялись
получить крупный выигрыш в завтрашних состязаниях. Вместо этого они
попадали в ловушку отведенного для жизни времени, где был известен каждый
стук сердца и каждый вопль физической и душевной боли. Последнее время
Пола показало опасный выход из ловушки, и Лито знал теперь, что у него не
было другого выбора, как последовать этим путем.
- Радость жизни, ее красота - все тесно связано фактически с тем, что
жизнь может удивить тебя, - сказал он.
Нежный голос прошептал ему на ухо: "Я всегда знала эту красоту". Лито
повернул голову, посмотрел в глаза Ганимы, которые сияли в ярком лунном
свете. Он увидел, что Чани смотрит на него.
- Мама, - сказал он, - ты должна уйти.
- Ах, искушение! - сказала она и поцеловала его.
Лито оттолкнул ее.
- Ты бы взяла жизнь своей дочери? - вопрошающе потребовал он.
- Это так легко... так до глупости легко, - сказала она.
Лито, чувствуя, что паника начинает охватывать его, вспомнил, какие
усилия воли потребовались духу его отца, чтобы победить его плоть. Неужели
Ганима потерялась в этом мире наблюдателя, где он наблюдал и слушал,
изучая то, что требовалось знать от его отца?
- Я буду презирать тебя, мать, - сказал он.
- Другие не будут презирать меня, - сказала она. - Будь моим
возлюбленным.
- Если я это сделаю... ты знаешь, чем вы оба станете, - сказал он. -
Мой отец будет презирать тебя.
- Никогда!
- Я буду!
Звук вырвался из его горла против его желания, и он содержал все
прежние повышенные тона Голоса, которым Пол научился у своей
матери-колдуньи.
- Не говори так, - простонала она.
- Я буду презирать тебя!
- Пожалуйста... пожалуйста, не говори этого.
Лито потер горло, чувствуя, что мышцы стали снова его собственными.
- Он будет презирать тебя. Он отвернется от тебя. Он снова уйдет в
пустыню.
- Нет... нет...
Она покачала головой из стороны в сторону.
- Ты должна уйти, мама, - сказал он.
- Нет... нет... - Но голос утратил свою первоначальную силу.
Лито наблюдал за лицом сестры. Дергались ее мышцы! Ее лицо менялось
от эмоций, которые отражали беспорядок и суету внутри ее самой.
- Уйди, - прошептал он. - Уйди.
- Не-е-е-ет...
Он схватил ее за руку, ощутил дрожь, которая пульсировала сквозь ее
мышцы. Она извивалась, старалась высвободится, но он крепко держал ее руку
и шептал:
- Уходи... уходи...
И все это время Лито ругал себя за то, что втянул Гани в эту игру в
родителей, в которой когда-то они очень часто играли, но раньше она
успешнее сопротивлялась вселяющимся. Это правда, что женщина была намного
слабее, чтобы противостоять этому внутреннему натиску, осознал он. В
основе этого лежал страх Бене Джессерит. Шли часы, а тело Ганимы все еще
дрожало и извивалось от внутренней борьбы, но теперь голос его сестры
присоединился к его убеждениям. Он слышал, как она разговаривала с этим
образом внутри ее, дополняла его.
- Мама... пожалуйста. А вдруг...
- Ты видела Алию! Ты хочешь стать такой же Алией?
Наконец Ганима вытянулась, прижавшись к нему, и прошептала:
- Она повиновалась. Она ушла.
Он погладил ее по голосе:
- Гани, я виноват. Я виноват. Я никогда больше не попрошу тебя об
этом. Я был эгоистом. Прости меня.
- Нечего прощать, - сказала она, и ее голос был трепетным, она
говорила с трудом, как после огромной физической нагрузки. - Мы узнали
очень много о том, что нам нужно было знать.
- Она говорила тебе о многом, - сказал он. - Мы позже с этим
разберемся, когда...
- Нет! Мы сделаем это сейчас же. Ты был прав.
- Моя Золотая Тропа?
- Твоя проклятая Золотая Тропа!
- Логика бессмысленна, если она не сопровождается существенными
данными, - сказал он.
- Но Я...
- Бабушка прибыла сюда, чтобы контролировать наше обучение и увидеть,
не попали ли мы под влияние...
- Это то, что говорил Данкан. В этом нет ничего нового... Главный
расчет, - согласилась она, ее голос становился увереннее. Она отодвинулась
от него, посмотрела в сторону пустыни, которая лежала в предрассветной
тишине. Эта борьба... эти знания, стоили им целой ночи. Королевский Суд
должен был много объяснить. Лито убедил, что ничего не потревожит их.
- Люди часто постигают тонкости мира по мере взросления, - сказал
Лито. - Что если с нами тоже это происходит?
- Вселенная, как мы ее видим, никогда не бывает такой же физической
величиной, - сказала она. - Мы не можем воспринимать эту бабушку как
бабушку.
- Это было бы опасно, - согласился он. - Но я хочу задать вопрос.
- Это нечто сверх точного мира, - сказала она. - Мы должны иметь
место в нашем сознании, чтобы воспринимать то, что мы не можем представить
себе. Вот почему... моя мать часто говорила мне о Джессике. Наконец, когда
мы оба намучились с внутренним изменением, она рассказала очень много. -
Ганима вздохнула.
- Мы знали, что она наша бабушка, - сказал он. - Вчера ты провела с
ней несколько часов. Так почему же...
- Если мы позволили себе это, наше "знание" будет определять, как мы
реагируем на нее, - сказала Ганима. - Вот о чем все время предупреждала
меня моя мама. Один раз она процитировала нашу бабушку; - Ганима
дотронулась до его руки. - Я слышала эхо этого внутри себя, произнесенное
голосом бабушки.
- Постоянно предупреждала тебя, - сказал Лито. Он нашел эту мысль
причиняющей беспокойство. Было ли что нибудь в этому мире надежным?
- Много ужасных ошибок происходит от устарелых предположений, -
сказала Ганима. - Вот то, что моя мать процитировала.
- Это чистейший вывод Бене Джессерит.
- Если... если Джессика вернулась полностью к Сестрам
- Это было бы очень опасно для нас, - сказал он, завершая мысль.
- Мы несем кровь из Квизац Хадераха - их мужчины из Бене Джессерит.
- Они не откажутся от поисков, - сказала она. - Но они могут
отказаться от нас. Наша бабушка могла бы быть инструментом для этого.
- Есть другой способ, - сказал он.
- Да - двое из нас... связаны. Но они знают, что постороннее может
усложнить это спаривание.
- Это рискованное дело они должны были бы обсудить.
- И с нашей бабушкой в придачу.
- Мне не нравится этот способ.
- Мне тоже.
- Все-таки, не впервые королевская линия пыталась...
- Это вызывает у меня отвращение, - сказал он, передергиваясь.
Она услышала шорох, замолчала.
- Сила, - сказал он.
И в этой странной алхимии их совпадений она знала, где были его
мысли.
- Сила Квизац Хадераха должна ослабнуть, - согласилась она.
- Использоваться по их усмотрению, - сказал он.
В это время на пустыню опустился день. Они почувствовали, что
начинается жара. Тотчас растения, начиная от утеса, обрели окраску.
Мягкий, утонченный свет серебряного солнца Дюны разлился по девственному
оазису планеты, наполненному золотыми и пурпурными оттенками в колодце из
возвышающихся кругом скал.
Лито стоял, вытянувшись во весь рост.
- Итак, Золотая Тропа, - сказал Ганима, и она заговорила больше сама
с собой, нежели с ними, зная, как последнее видение их отца объявилось и
растворилось в снах Лито.
Сзади них послышались голоса.
Лито перешел на древний язык, который они использовали между собой,
чтобы все держать в тайне:
- Л им ани хоур самис см иви оур самит сут.
Это было то, где находилось решение в их сознании.
Дословно: Мы будем сопровождать друг друга вплоть до смерти, хотя
только один из нас может вернуться, чтобы доложить обо всем. Ганима затем
встала, и они вместе вернулись в съетч, где тотчас же поднялась охрана и
отступила назад, когда близнецы направились в свои покои. Толпа людей
расступилась перед ними как-то особенно в то утро, обмениваясь взглядами с
охранниками. Провести в одиночестве ночь над пустыней было старой
традицией Свободных для святых Мудрецов. Все Уммы практиковали эту форму
бодрствования. Пол Муад Диб делал это... и Алия. Теперь продолжили
королевские близнецы.
Лито заметив ту особенность, сказал об этом Ганиме.
- Они не знают, что мы решили для них, - ответила она.
- Они действительно не знают.
Все еще объясняясь на своем языке, он сказал:
- Это требует самого сильного начала.
Ганима некоторое время размышляла, чтобы оформить свои мысли. Потом
произнесла:
- Сейчас это должно быть абсолютно реально - даже если копать могилу.
Сердце должно следовать сну, иначе не будет пробуждения.
Она имела в виду, что они, согласно плану Лито, рисковали жизнью.
Окончательный результат изменения был бы похож на смерть, буквально:
"похоронное убийство". И это было дополнительное значение к тому, что
указывало на того, кто выживет, чтобы обо всем рассказать, то есть
"действуя как тот, кто останется в живых". Любой неправильный шаг
полностью отрицал этот план, и тогда Золотая Тропа Лито приведет к смерти.
- Чересчур утонченно, - согласился Лито. Он раздвинул занавеси, когда
они входили в свое помещение.
Оживленность среди прислуги исчезла только на миг, когда близнецы
вошли в сводчатый коридор, ведущий в покои Леди Джессики.
- Ты - Острие, - напомнила ему Ганима.
- Я и не пытаюсь им быть.
Ганима взяла его за руку, чтобы он остановился.
- Алия, дарсатай хаунус м'смоу, - предупредила она.
Лито посмотрел ей в глаза. Действительно, действия Алии подтверждали
то, что должна была заметить их бабушка. Он улыбнулся Ганиме, оценивая ее
проницательность. Она смешала древний язык с суевериями Свободных, чтобы
назвать наиболее сильную примету племени М'Смоу, хакон летних ночей, был
предвестником смерти в руках демонов. Исис была богиней демонов, смерти
для людей, на чьем языке они сейчас говорили.
- Мы, Атридесы, имеем репутацию смелых, - сказал он.
- Поэтому мы получили то, что хотели, - ответила она.
- Так мы станем истцами Регентства, - сказал он. - Алия не завершила
фразу.
"Наш план, - думал он. - Она полностью теперь разделила его со мной".
Потом сказал:
- Я думаю о нашем плане, это тяжелый труд шадуфа.
Ганима оглянулась, чувствуя теплый запах этого утра, осознавая вечное
начало, тяжелый труд шадуфа. Это был зарок.
Она назвал их план сельскохозяйственной работой: удобрение,
ирригация, прополка, пересаживание, подрезание - при этом вкладывая смысл
Свободных в то, что этот труд одновременно происходил в Другом Мире, где
он символизировал культивацию богатства души.
Ганима изучала своего брата, пока они размышляли в этом скалистом
коридоре. Здесь она увидела намного очевиднее, что он оставил два уровня:
во-первых, Золотая Тропа и их обет, и, во-вторых, это то, что она сама
разрешила ему свободную власть, чтобы воплотить в жизнь чрезвычайно
опасный миф, который порождал план. Это пугало ее. Неужели в своем видении
он увидел что-то еще, чем он не поделился с ней? Мог ли он видеть себя,
как потенциально обожествленную фигуру, способную вести человечество к
возрождению - как отец, как сын? Культ Муад Диба изменил неумелое
управление Алии и лишил прав на власть воинствующее духовенство, которое
правило Свободными.
Лито хотел духовного возрождения. "Он что-то скрывает от меня," -
сказала она.
Она снова воспроизвела в памяти то, что она рассказывал ей о своем
видении. Оно было настолько радужным и реалистическим, что он мог после
этого в задумчивости бродить часами. Это видение, по его словам,
оставалось неизменным.
- Я вижу себя на песке в ярко-желтом свете дня, хотя солнца нет,
затем я осознаю, что солнце - это я. От меня исходит свет, как от Золотой
Тропы. Когда я начинаю понимать это, я выхожу из своего тела. Я
поворачиваюсь, ожидая увидеть себя в качестве солнца. Но я - не солнце, я
- неподвижная фигура, напоминающая рисунок ребенка, выполненный зигзагами,
неподвижные ноги, и руки, как палки. В моей левой руке - скипетр, и это
настоящий скипетр - более близкий к реальности, чем застывшая фигура,
которая держит его. Скипетр увеличивается, и это ужасает меня. По мере
того, как он увеличивается, я постепенно пробуждаюсь, хотя я знаю, что я
еще сплю. Я понимаю, что мое тело во что-то облачено, кожа закована в
латы, которые тоже увеличиваются в размерах по мере того, как растет мое
тело. Я не могу видеть латы, но я чувствую их. Тогда ужас покидает меня,
потому что эти латы дают мне силу десяти тысяч мужчин.
Так как Ганима пристально смотрела на него, Лито старался отойти
подальше, чтобы продолжить свой путь по направлению к покоям Джессики.
Ганима стояла на своем.
- Эта Золотая Тропа может быть любой другой тропой, - сказала Ганима.
Лито посмотрел на скальный пол, чувствуя, что Ганиму снова одолевают
сомнения. "Я должен это сделать", - сказал он себе.
- Алия - одержима, - сказала она. - Это могло бы и с нами случиться.
Может быть, это уже случилось, а мы, возможно, этого не знаем.
- Нет. - Он покачал головой, встретил ее взгляд. - Алия
сопротивлялась. Это придало ей силу. Поэтому благодаря своим собственным
силам она победила. Мы осмелились копаться в тайниках своей памяти, найти
древние языки и древние знания. Мы - это смесь нас самих и тех жизней,
которые внутри нас. Мы не сопротивляемся, мы безрассудно идем у них на
поводу. Вот что я узнал от своего отца прошлой ночью. Это то, что я должен
знать.
- Но он ничего не сказал о том же, что во мне.
- Ты слушала нашу мать. Вот что мы...
- Но я почти запуталась.
- Она все еще сильно проявляется в тебе?
Страх сковал лицо. - Да... но теперь я чувствую, что она оберегает
меня своей любовью. Ты правильно поступил, когда убеждал ее. - И Ганима
подумала об отраженном в ней образе матери и сказала: - Наша мать
существует теперь для меня, не проявляя себя в алам ал-матил больше
других, но она испробовала вкус ада. Теперь я могу слушать ее без страха.
Что касается других...
- Да, - сказал он. - И я слушал моего отца, но я думаю, что последую
совету моего дедушки, в честь которого меня назвали. Возможно с этим
именем будет значительно проще.
- Ты советовался о том, чтобы поговорить с нашей бабушкой о Золотой
Тропе?
Лито подождал, пока мимо них не прошел слуга с подносом, на котором
был завтрак для Леди Джессики. Резкий запах приправы остался в воздухе,
когда он ушел.
- Она живет в нас и в своей собственной плоти, - сказал Лито. - Ее
совет может быть обсужден вторично.
- Не мной, - протестовала Ганима. - Больше я не рискну.
- Тогда мной.
- Я думала мы согласились, чтобы она вернулась к Сестрам.
- Действительно, Бене Джессерит в ее начале, ее собственное создание
в середине, и Бене Джессерит в конечном итоге. Но помни, что она тоже
несет в себе кровь Харконнена и находится гораздо ближе к ней, чем мы, что
она испытала форму этого внутреннего разделения, которое имели мы.
- Очень поверхностная форма, - сказала Ганима. - Но ты не ответил на
вопрос.
- Мне кажется, я ничего не упоминал о Золотой Тропе.
- Но мне кажется...
- Гани!
- Нам не нужны больше Атридесские боги! Нам нужно пространство для
небольшой части человечества!
- Разве я отрицал это?
- Нет. - Она глубоко вздохнула и посмотрела в сторону. Прислуга
глядела на них из передней, слыша их речь, но не понимая древних слов.
- Мы должны сделать это, - сказал он. - Если бы мы действовали
достаточно, то могли бы сами упасть на свои же ножи. - Он использовал
идиому Свободных, которая несла смысл наподобие "сливая нашу воду в
цистерну племени".
Ганима еще раз посмотрела на него. Она вынуждена была согласиться. Но