Херберт Фрэнк. Дети Дюны

гигантский организм, люди упали на колени. Даже официальная часть
подчинилась общему настроению.
Джессика отметила место, где это было сделано с опозданием, и она
знала, что другие глаза позади нее и среди ее агентов в толпе заполнили
временную карту, с помощью которой она могла бы найти опоздавших.
Пока Джессика стояла с вознесенными кверху руками, появились Гурни и
его люди. Они быстро прошли мимо нее, спустились по трапу, не обращая
внимание на встревоженные взгляды официальной группы, присоединились к
агентам, которых можно было опознать по знаку на руке. Они быстро
растворились в море людей, с трудом прокладывая путь сквозь группы стоящих
на коленях фигур. Некоторые из их жертв почувствовали опасность и
попытались скрыться. Но они оказались проворнее: брошенный им вслед нож,
петля, и беглецы падали. Других выхватывали из толпы, связывали руки и
ноги.
Несмотря ни на что, Джессика стояла с поднятыми кверху руками,
благословляя своим присутствием, держа толпу в повиновении. Она читала
знаки распространяющихся слухов, и знала доминирующий среди них, потому
что он просто укоренился: "Преподобная Мать возвращается, чтобы убрать
неверующих. Сохрани Мать нашего Господа!"
Когда все было закончено, на песке осталось лежать несколько
распростертых тел, а пленных повели в помещение для арестованных, Джессика
впустила руки. Возможно, прошло минуты три. Она знала, как мала
вероятность того, что Гурни и его люди взяли хоть кого-нибудь из главарей,
из тех, кто представлял реальную опасность. Они наверняка более бдительны
и чутки. Но пленные могли представлять собой некоторый интерес, хотя бы
как отбракованный скот и обычные тупицы.
Джессика впустила руки, и издавая одобрительные возгласы, люди
поднялись на ноги.
Как ни в чем не бывало, Джессика спустилась вниз, минуя дочь и
внимательно вглядываясь в Стилгара. Черная борода с проседью веером
ложилась на шею поверх его комбинезона, но его глаза оставались все такими
же, как и в первую их встречу в пустыне. Стилгар знал, что только что
произошло, и одобрял это. Рядом с ней стоял истинный Свободный наиб, вождь
людей, способный принимать кровавые решения. Его первые слова полностью
соответствовали ситуации.
- Добро пожаловать домой, моя госпожа. Всегда истинное наслаждение
видеть решительные и эффективные действия.
Краешком рта Джессика позволила себе улыбнуться.
- Закрой порт, Стил. Никто не уйдет, пока мы не допросим тех, кого
взяли.
- Все уже сделано, моя госпожа, - сказал Стилгар. - Мы придумали это
вдвоем - я и человек Гурни.
- Значит, это были ваши люди, те, которые помогали?
- Некоторые - да, моя госпожа.
Она прочла его потаенные мысли, кивнула.
- В те далекие дни вы хорошо меня изучили, Стил.
- Когда-то однажды вы постарались сказать мне, моя госпожа, что
оставшихся в живых находят и узнают от них многое.
Алия выступила вперед, а Стилгар отошел в сторону, пока Джессика
встречалась с дочерью. Зная, что спрятаться не было возможности, Джессика
и не пыталась это сделать. Алия могла прочитать все подробности, которые
ей понадобятся, могла прочитать также и любые сведения, поступившие из
ордена Сестер. Она уже должна была понять по поведению Джессики, что та
увидела и интерпретировала. Они были врагами, для которых слово "смертный"
имело какое-то поверхностное значение.
Алия избрала гнев, как самую доступную и верную реакцию.
- Как ты осмелилась предпринять такую акцию, не посоветовавшись со
мной? - вопросила она, приблизив свое лицо к лицу Джессики.
Джессика тихо ответила:
- Как ты только что слышала, Гурни даже не посвятил меня в свой план.
Было задумано так...
- А ты, Стилгар! - сказала Алия, поворачиваясь к нему. - Кому ты
служишь?
- Я дал клятву детям Муад Диба, - сказал Стилгар холодно. - Мы
устранили угрозу, нависшую над ними.
- А почему это не в радость тебе, дочь? - спросила Джессика.
Алия вспыхнула, посмотрела на мать, подавила в себе гнев, и даже
ухитрилась слегка улыбнуться.
- Я переполнена радостью... мама, - сказала она. И к своему
собственному удивлению, Алия обнаружила, что она была счастлива, испытывая
жуткий восторг, что все это происходило на открытом воздухе между ней и
матерью. Момент, которого она до смерти боялась, прошел и равновесие сил
на самом деле не изменилось. - Мы поговорим об этом более подробно в более
удобное время, - сказала Алия, обращаясь одновременно к к матери и
Стилгару.
- Ну конечно, - сказала Джессика, поворачиваясь лицом к принцессе
Ирулэн, давая этим движением понять другим, что они могут быть свободны.
Несколько мгновений Джессика и принцесса молча стояли, рассматривая
друг друга - две женщины Бене Джессерит, которые порвали с орденом по
одной и той же причине: любовь... они обе были влюблены в мужчин, которых
уже не было в живых. Эта принцесса отчаянно любила Пола, став его женой,
но не супругой. А теперь она жила только ради детей, подаренных Полу
наложницей Чани.
Джессика заговорила первой:
- Где мои внуки?
- В съетче Табр.
- Для них там очень опасно; я так понимаю.
Ирулэн слегка кивнула. Она заметила взаимопонимание между Джессикой и
Алией, но объяснила это таким образом, как ее подготовила к этому Алия.
"Джессика вернулась к Бене Джессерит, а мы обе знаем, что у них есть планы
насчет детей Пола". Ирулэн никогда не отличалась особым совершенством в
знаниях Бене Джессерит - главное было то, что она являлась дочерью Шаддама
IV; часто она была слишком горда, чтобы демонстрировать свои способности.
Теперь она выбрала позицию, которая не имела никакого отношения к ее
обучению.
- Действительно, Джессика, - сказала Ирулэн, - надо было
проконсультироваться с Королевским Советом. Ты неправильно поступила,
действуя таким образом.
- Надо ли мне верить, что из вас никто не доверяет Стилгару? -
спросила Джессика.
Ирулэн была достаточно смекалиста, чтобы догадаться, что на этот
вопрос отвечать не нужно. Она была рада, что представители Квизарата не в
состоянии были больше ждать и подались вперед... Она обменялась взглядами
с Алией, думая: "Джессика, как всегда, слишком высокомерна и уверена в
себе!"
Бене Джессеритская аксиома непременно отложилась в ее мозгу:
"Надменность возводит непреодолимые стены, за которыми стараются спрятать
свои собственные сомнения и опасения".
Неужели такое могло быть и с Джессикой? Наверняка, нет. Тогда, должно
быть, это просто поза. Но с какой целью? Этот вопрос беспокоил Ирулэн.
Священ носители шумной толпой окружили Джессику. Некоторые из них
осмеливались дотрагиваться до ее рук, но большинство отвешивало низкие
поклоны и произносило приветствия. Наконец, главы делегаций обратились к
Преподобной Матери, подчеркивая свой духовный сан:
- Первый должен быть последним, - с дежурными улыбками говоря ей, что
официальная Церемония Очищения ждет ее в старой крепости Пола.
Джессика внимательно изучила эту пару, найдя ее вызывающей. Одного
звали Джавид, молодой человек с угрюмым лицом и круглыми щеками,
затененные глаза, которые не могли скрыть подозрения. Другой был
Зебаталеф, второй сын Наиба, которого она знала еще в прежние годы, о чем
он поспешил напомнить ей. Его легко можно было классифицировать: веселость
в сочетании с жестокостью, худое лицо со светлой бородой, овеянное ореолом
затаенного возбуждения и могущественного знания. Джавид, как ей
показалось, представлял меньше опасности из них двоих, человек, который
мог хранить тайну, одновременно притягательный и - она не могла найти
другого слова - отталкивающий. Она нашла странным акцент, он был похож на
древний фрименский, как будто он происходит родом из какой-то
изолированной ветви людей.
- Скажи мне, Джавид, - спросила она, - откуда ты родом?
- Я из простых Свободных пустыни, - сказал он, каждым слогом
подчеркивая, что это ложное утверждение.
Тут бесцеремонно вмешался Зебаталеф, и почти с насмешкой сказал:
- У нас есть многое, что мы должны обсудить о прежних временах, моя
госпожа. Я был одним из первых, ты это знаешь, кто признал миссию твоего
сына.
- Но ты не был одним из его федайкинов, - сказала она.
- Нет, моя госпожа. Я занимал более философского позицию: я учился у
священника.
- И сохранил свою шкуру, - подшутила она.
Давид сказал:
- Они ждут нас в Крепости, моя госпожа.
И снова она нашла его акцент очень странным, этот вопрос, волновавший
ее, оставался без ответа.
- Кто нас ждет? - спросила она.
- Совет Веры, все те, кто свято хранит в душе имя и дела твоего
святого сына, - сказал Джавид.
Джессика посмотрела вокруг себя, увидела, что Алия улыбалась Джавиду,
и спросила:
- Этот человек один из твоих наместников, дочка?
Алия кивнула.
- Человек характера - гордится своими поступками.
Но Джессика увидела, что Джавид не имел ни малейшего удовольствия
слышать замечания, это он прошел потом специальную школу Гурни. А тут
подошел Гурни с пятью преданными ему людьми, давая знак, что они
допрашивают подозрительных бездельников. Он шел походкой властного
человека, глядя то налево, то направо, то вокруг, каждый мускул был в
напряжении под кажущейся расслабленностью бдительности, которой она
обучала всех, руководствуясь прана-бинду Бене Джессерит. Он был неуклюжим
человеком, у которого были развиты определенные рефлексы, он был убийцей и
наводил на всех ужас, но Джессика любила его и хвалила его больше всех
остальных. Шрам от бича пересекал его челюсть, придавая его лицу зловещее
выражение. Он улыбнулся, когда увидел Стилгара.
- Все сделано, Стил, - сказал Гурни.
И они пожали друг другу руки, как это делалось у свободных.
- Очищение, - сказал Джавид, дотрагиваясь до руки Джессики.
Джессика отшатнулась, осторожно подобрала слова и старалась говорить
властным тоном, это произвело эмоциональный эффект на Джавида и
Зебаталефа:
- Я вернулась на Дюну, чтобы увидеть моих внуков. Стоит ли тратить
время на эту ерунду?
Зебаталеф был в шоке, его тяжелая челюсть отвисла, глаза округлились
от испуга. Он смотрел на тех, кто услышал это. По глазам можно было узнать
каждого, кто услышал эти слова.
- Святое обозвать чушью! Какой эффект могли возыметь такие слова,
произнесенные матерью самого мессии?
Джавид, как ни странно, согласился с Джессикой. Уголки его рта
сначала опустились, потом он улыбнулся. Но глаза его не улыбались, хотя и
не пытались отыскать слышавших эти слова. Джавид уже знал каждого члена
группы. Он и без этого знал, за кем нужна специальная слежка. Только через
несколько секунд Джавид резко перестал улыбаться, что говорило о том, что
он знал, как он себя выдал. Джавиду всегда удавалось хорошо выполнять свою
работу: он знал о наблюдательных возможностях Джессики. Краткий, резкий
кивок головы признал эту возможность.
В яркой вспышке ментации Джессика взвесила все "за" и "против", едва
заметным движением руки она могла бы подать сигнал Гурни и обречь этим
Джавида на смерть. Это могло бы быть совершено прямо сейчас, для большего
эффекта, или немного позже, или произойти как случайность.
Она подумала: "Когда мы пытаемся скрыть наши внутренние побуждения,
все наше существо выдает себя".
Учение Бене Джессерит склонялось к этому откровению - возвышая над
этим сведущих и обучая их читать живую память других. Она заметила, что
Джавид очень умный, он мог быть связующим звеном с духовенством Арракиса.
И он был человеком Алии.
Джессика сказала:
- Моя официальная сопровождающая группа должна уменьшиться. У нас
есть место только для одного. Джавид, ты пойдешь с нами. Зебаталеф, мне
очень жаль. И, Джавид... я посещу это - эту церемонию, если ты
настаиваешь...
Джавид глубоко вздохнул и понизил голос:
- Как прикажет Мать Муад Диба.
Он посмотрел на Алию, на Зебаталефа, потом повернулся к Джессике.
- Мне жаль, что вам придется отложить встречу с вашими внуками, но
для этого есть государственные причины...
Джессика подумала: "Хорошо. Прежде всего, он деловой человек. Когда
мы определим новую систему ценностей, мы купим его". И она вдруг нашла,
что радуется тому, что он настаивал на этой церемонии. Эта маленькая
победа дала бы ему превосходство над его товарищами, и они бы знали об
этом. Принятие Очищения могло бы стать платой за дальнейшие услуги.
- Я полагаю, с транспортом все в порядке, - сказала она.

6

Я даю тебе пустынного хамелеона, способность которого
принимать окраску окружающей местности расскажет тебе все,
что необходимо знать о корнях экологии и основах личной
подлинности.
Книга Диатрибов. Из Хроники Хайт.

Лито сидел и играл на маленьком бализете, подаренным ему в день его
пятилетия самим изготовителем этого инструмента, Гурни Хэллеком. За
прошедшие четыре года Лито достиг определенной плавности игры, хотя две
толстые струны доставляли ему беспокойство. Он находил бализет
успокаивающим, несмотря ни на что, особенно когда он был чем-то расстроен
- это не ускользнуло от Ганимы. Теперь в сумрачном свете он сидел на
выступе у стены пещеры на самом южном конце скалистого отрога, который
прикрывал съетч Табр. Он тихо бренчал на бализете.
Ганима стояла позади него, вся ее мятежная фигурка излучала протест.
Она не хотела выходить сюда, на открытый воздух, после того как узнала от
Стилгара, что ее бабушка задержалась в Арракине. Она особенно возражала
приходить сюда с наступлением ночи. Пытаясь растормошить своего брата, она
спросила:
- Ну, что это?
Вместо ответа он заиграл другую мелодию.
Впервые с тех пор, как он получил подарок, Лито почувствовал очень
ясно, что этот бализет был создан искусным мастером на Келадане. Он
обладал унаследованной памятью, которая могла вызывать в нем глубокого
ностальгию по красивой планете, где правил Дом Атридесов. Лито слегка
расслабил внутренние барьеры, слушая эту музыку, и он мог слышать голоса
памяти из тех времен, когда Гурни приметил бализет, чтобы развлекать
своего друга Пола Атридеса. С помощью бализета, звучащего в его руках,
Лито все сильнее чувствовал физическое присутствие своего отца. Он еще
играл, все больше поддаваясь воздействию инструмента. Он ощущал абсолютно
идеализированную совокупность внутри себя, которая знала, как играть на
этом бализете, хотя мускулы девятилетнего мальчика еще не привыкли к этому
внутреннему сознанию.
Ганима нетерпеливо топала ногой, не осознавая того, что делает это в
такт игры брата. Скривив рот оттого, что лицо его было сосредоточено, Лито
прервал знакомую мелодию и попытался исполнить песню более древнюю, чем
любую из тех, которые когда-то играл Гурни. Она относилась к тому времени,
когда Свободные Дзэнсунни переселились на пятую по счету планету. Слова
отражали тему, и он слышал их в своей памяти, в то время как его пальцы
извлекали робкую мелодию.
Прекрасная форма природы содержит в себе удивительную особенность.
Некоторые называют ее - разрушение. Благодаря ее существованию новая жизнь
пробивает себе дорогу. Тихо проливаются слезы, но это вода души: они несут
новую жизнь к неудовольствию существующей, а смерть соединяет то и другое
в одно целое.
Ганима заговорила позади него, когда он выводил последнюю ноту.
- Это мерзкая старая песня. Почему именно ее ты играл?
- Потому что она совпадает с данной ситуацией.
- Ты сыграешь ее для Гурни?
- Может быть.
- Он назовет ее скучной ерундой.
- Я знаю.
Лито посмотрел через плечо на Ганиму. Он не выразил удивления по
поводу того, что она знала песню и мелодию, но он почувствовал внезапный
трепет, потому что они, близнецы, были очень одиноки и одинаковы, как одно
целое. Если бы один из них умер, то остался бы жить в сознании другого,
каждый сохранял полностью память другого, это их сближало. Он вдруг
почувствовал, что боится этого бесконечного смятения их близости, и отвел
взгляд от нее. Но он знал, что в этом переплетении есть пробелы. Его страх
усиливался от все новых пробелов. Он чувствовал, что их жизни начинали
разделяться, и задумался. "Как я скажу ей о том, что произошло только со
мной?"
Он посмотрел через пустыню на длинные тени от барханов за этими
возвышенностями, все время растущими, кочующими дюнами, которые движутся,
как волны, вокруг Арракиса. Это был Нодем, внутренняя пустыня, и ее дюны в
последнее время редко тревожили гигантские черви. Предзакатное солнце
отбрасывало через всю пустыню кровавые лучи, придавая огненный оттенок
зеленеющим краям. Ястреб, падающий с малинового неба, уловил, что за ним
наблюдают с такой же магической скоростью, с какой он ловил скальную
куропатку в полете. Сразу внизу, у подножия скалы, находился участок, где
были посажены отличавшиеся яркой зеленью растения, которые поливали водой
из канала, местами тянущемуся по открытому пространству, местами - по
закрытым туннелям. Вода подавалась из огромных коллекторов ветровых
ловушек, которые находились в самом начале канала на самой высокой точке
скалы. Там развевался зеленый флаг Атридесов.
Вода и зелень.
Новые символы Арракиса: вода и зелень.
Оазис засаженных дюн в форме ромба расстилался под высоким выступом
скалы, притягивая внимание Лито, который смотрел на него с чисто
фрименской проницательностью. Из за утеса, расположенного ниже выступа,
раздался громкий шум ночной птицы, и это еще больше усилило ощущение того,
что в этот момент он жил в далеком диком прошлом.
"Nous avons change tout cela", - подумал он, с легкостью переходя на
один из древних языков, который они изучали с Ганимой наедине. "Мы почти
все изменили". Он вздохнул. "Oublier je ne puis". "Я не могу забыть".
За оазисом он мог видеть в сгущающихся сумерках землю, которую
Свободные называли "Пустота" землю, где ничего не растет, землю, которая
никогда ничего не рождает. Вода и грандиозные планы по экологии постоянно
меняли все это. Теперь на Арракисе появились места, где можно было увидеть
бархатистые зеленые холмы, засаженные лесом. Леса на Арракисе! Некоторые
из нового поколения не могут себе представить дюны без этих нежно-зеленых
холмов. Роскошь влажной от дождя листвы деревьев не была шокирующей для
взора этих юных глаз. Но Лито обнаружил, что сейчас он думал как старый
Свободный, с недоверием относившийся к переменам, боящийся всего нового.
Он сказал:
- Дети говорят мне, это теперь у поверхности они стали редко видеть
песчаного червя.
- А что, на это указывали? - спросила Ганима. В ее тоне была
раздражительность.
- Вещи начинают меняться очень быстро, - сказал он.
Сперва на утесе прокричала птица, и на пустыню опустилась ночь так же
стремительно, как ястреб падает на куропатку. Ночь часто подвергала его
натискам памяти - все эти жизни и полоса были внутри него, начинали громко
о себе заявлять.
Ганима ничуть не возражала против этих явлений точно также, как и он.
Она знала о его переживаниях, и он чувствовал, как ее руки коснулись его
плеча в знак солидарности.
Он извлек грозный аккорд из бализета.
Как бы ему рассказать ей все, что происходит с ним?
У него в голове шли непрерывные войны; бесчисленное множество дробило
на части их древнюю память: несчастные случаи с неестественной смертью,
любовное томление, краски и цвета многих мест и многих лиц... захороненные
страдания и радости, бьющиеся через край многих народов.
На открытом воздухе почти невозможно было выдержать этот натиск.
- Может, нам лучше зайти внутрь? - спросила она.
Он отрицательно покачал головой, и она почувствовала движение,
понимая, наконец, что его тревоги были намного глубже, совсем не такие,
как она думала.
"Почему я так часто встречаю ночь здесь, на этом месте?" - спрашивал
он себя. Он не заметил, как Ганима убрала руку.
- Ты знаешь, почему ты так мучаешься? - спросила она.
Он услышал едва уловимый упрек в ее голосе. Да, он знал. Ответ лежал
в его осведомленности, очевидно: "Потому что нечто великое известно -
неизвестное внутри меня накатывается на меня, как волна". Он чувствовал,
как его прошлое вздымалось, как будущее его несло будто на волнах в час
прибоя. Он обладал воспоминаниями отца, рассеянными во времени,
воспоминаниями предвидения, которые распространялись почти на все, однако,
его тянуло ко всему этому прошлому. Он хотел его. А оно было так опасно.
Он знал теперь абсолютно все благодаря этому новому ощущению, о котором он
должен был рассказать Ганиме.
Пустыня постепенно начинала приобретать красноватый отблеск от света
восходящей Первой луны. Он пристально смотрел на обманчивую неподвижность
песчаных барашков, переходящих в бесконечность. Слева от него, очень
близко, был расположен Аттендант, так называлась выступающая из песка
скала, которую песчаные ветры сократили настолько, что ее синусоидная
форма стала похожа на темного червя, пробивающегося сквозь дюны.
Когда-нибудь скала под ним до конца примет подобную форму из-за
разрушающего ветра, и съетч Табр больше не будет существовать, кроме как в
чьих-нибудь воспоминаниях, таких, как его. Он не сомневался, что где-то
должен был быть человек, похожий на него.
- Почему ты уставился на Аттендант? - спросила Ганима.
Он пожал плечами. Вопреки запретам их охранников, они с Ганимой часто
ходили к Аттенданту. Там они нашли укромное местечко, о котором, кроме
них, никто не знал, и теперь Лито понял, почему это место так притягивало
их.
Внизу, теперь в темноте это казалось ближе, в лунном свете сверкал
канал, который в этом месте был открыт, его поверхность покрылась рябью
из-за того, что в нем плавала хищная рыба, которую Свободные всегда
разводили в собранной воде, чтобы не впускать песчаного червя!
- Я стою между рыбой и червем, - пробормотал он.
- Что?
Он повторил громче.
Она прижала руку ко рту, начиная понимать, в чем тут дело. Таким
образом действовал ее отец; ей стоило лишь заглянуть внутрь и сравнить.
Лито содрогнулся. Воспоминания, которые возвращали его к местам, где
он физически никогда не был, давали ему ответы на вопросы, которых он не
задавал. Он видел взаимоотношения и развертывающиеся события на гигантском
внутреннем экране. Песчаный червь Дюны не мог пересечь воду: вода отравит
его. Однако вода здесь была известна еще в доисторические времена. Белые
от гипса котловины свидетельствовали, что в прошлом здесь были озера и
моря. В глубоких колодцах находили воду, от которой скрывались песчаные
черви. Он увидел все так ясно, как будто сам был очевидцем этих событий,
что произошло на этой планете.
И это наполнило его предчувствием катастрофических перемен, которые
несло вмешательство человека.
Его голос снизился почти до шепота, он сказал:
- Я знаю, что произошло, Ганима.
Она наклонилась ближе к нему.
- Где?
- Песчаная форель...
Он умолк, и она удивилась, почему его продолжала интересовать
гаплоидная фаза гигантского песчаного червя с этой планеты, но не
осмелилась уколоть его.
- Песчаная форель, - повторил он, - была доставлена сюда из какого-то
другого места. На этой планете тогда было сыро и влажно. Она размножалась
независимо от состояния экосистемы, чтобы бороться с ней. Песчаная форель
забирала в пузырь всю имевшуюся в наличии воду, превратила эту планету в
пустыню... и она делала это, чтобы выжить. На этой довольно обезвоженной
планете она могла перейти в фазу песчаного червя.
- Песчаная форель? - она встряхнула головой, нисколько не сомневаясь
в его словах, но у нее не было желания так углубляться в себя, чтобы
узнать, где он получил эту информацию. И она подумала: "Песчаная форель?"
Много раз, будучи и в этом теле, и в другом, она играла в детскую игру, -
ловила песчаную форель, стараясь проткнуть ее водяной пузырь, и они
умирали от недостатка воды. Трудно было подумать, что это безмозглое
маленькое существо стало причиной ужасных событий.
Лито кивнул головой самому себе. Свободные всегда знали, что надо
выращивать хищную рыбу в цистернах с водой. Гаплоидная песчаная форель
интенсивно потребляла огромное количество воды с поверхности планеты; а
хищные рыбы плавали по дну каналов под форелью. Песчаный червь, вид,
развившийся от форели, обходился малым количеством воды - количеством,
которое содержалось, например в клетках человеческого тела. Но
столкнувшись с телами, содержащими большее количество воды, их химические
реакции в организме замирают, вызывая разрушительное действие, в процессе
которого производится опасный концентрат, конечный продукт, который
употребляли в разжиженном виде после химической обработки во время оргий в
съетче.
Этот чистый концентрат Пол Муад Диб пронес сквозь стены времени,
достигнутые глубины разрушения, на что не осмелился больше ни один
представитель мужского пола.
Ганима почувствовала, что ее брат, который сидел перед ней, дрожит.
- Что же ты сделал? - спросила она требовательным тоном.
Но ему не хотелось терять цепь своих откровений.
- Несколько песчаных форелей - экологическая трансформация планеты...
Они, конечно, противостоят этому, - сказала она, теперь начиная понимать,
что в его голосе слышится страх, который против ее воли стал передаваться
ей.
- Когда песчаная форель погибает, то же самое происходит с планетой,
- сказал он. - В этом случае надо предупреждать.
- Это значит, что спайса больше нет, - сказала она.
Слова всего лишь касались верхних точек системы опасности, которую