Страница:
За маской официального премьера Ленина он выявил тайного вершителя политики – Янкеля Свердлова. За личиной официального председателя Уралсовета Белобородова – правителя де-факто, секретаря обкома Шая Голощекина. За тенью официально объявленного цареубийцы Ермакова высвечивался подлинный палач – Янкель Юровский,
«Русские» их имена деформировались в тексте его книги в подчеркнуто еврейскую форму вполне сознательно: в екатеринбургском сюжете вышло так, что подлинные имена и фамилии всех участников-евреев звучали по-славянски (Яков Свердлов, Исай Голощекин, Яков Юровский).
Ошибка Соколова заключалась в неправильно выбранных коэфициентах вычисления истины. Во-первых, сам принцип доводился им до абсурда. Не всегда обладатель официальной власти исключался в России из системы власти тайной: часто обе функции совмещались в одном лице. Ленин, например, был главой и партийной, и правительственной головки. Троцкий считался вторым человеком в партии, но и немалой фигурой в правительстве (наркомвоенмор). Если формальный глава государства Калинин сразу обнаруживал оперно-декоративную роль должности советского «конституционного царя», это вовсе не значило, что каждый президент окажется куклой в руках партийного руководства: например, Яков Свердлов на том же посту в силу личных особенностей обладал громадным реальным влиянием на дела.
Другой просчет Соколова заключался в том, что источник и орган тайной власти, которые им интуитивно ощущались, следователь мыслил лишь в виде еврейской группы в большевистской головке: кажется, он предполагал, что евреи не большевики вовсе, а орудия национальных руководителей еврейства, «сионских мудрецов».
В этом пункте я вынужден отвлечься и вновь сделать виток в сторону от екатеринбургского сюжета.
В искажении видения следователя не следует искать только личную ограниченность Соколова или комплекс национальной его неполноценности (когда собственный молодой народ представляется марионеткой в чужих, зрелых и опытно-хитрых пальцах), или, наконец, рецидив омертвело-религиозного воспитания. Словом, это был не порок консервативно настроенного обывателя. Мировоззрение Соколова в ту эпоху считалось мировоззрением современным, более того, модно современным. По методологии своего мышления Соколов выглядел как раз новатором в противовес быстро устаревавшему либералу Бруцкусу, благодаря чему он и вошел в идеологическую моду эпохи на десятилетия, а профессора даже его земляки забыли. Беды мира объяснялись единомышленниками Соколова 06щественым Злом, проистекавшим из небольшого по объему и раздробленного по всей Европе и Америке источника, отравлявшего трудовое человечество. Левые тогдашние группы называли это Всемирное Зло «крупной буржуазией». А ведь они были не дураками, слепцами, многие вовсе не злодеями по натуре – но, если использовать литературные образы, это были Раскольниковы, решившие убить богатую старушку – Мировую Буржуазию, чтобы принести счастье близким, да и себе самим – талантливым, погибавшим в старом мире людям. Правые же группы избрали на аналогичную роль другую старушку – Мировое Еврейство: среди них оказался искуснейший политик тогдашней Германии Адольф Гитлер, и один из ее лучших летчиков Герман Геринг, и великий промышленник Генри Форд в США, и талантливейший офицер русского флота Александр Колчак.
В этом же ряду мне видится Николай Соколов. Подобно им, он потерпел поражение в деле, которому посвятил жизнь: не заметил не только Ленина с Дзержинским, но и пермский центр и, не в силах обойти Белобородова, всячески приуменьшил в книге его роль. Это ведь был не индивидуальный феномен Соколова, а явление распространенное, того же порядка, как у Сталина, несомненно лучшего политика России, который, приступая к жизненно важному контакту с гитлеровской Германией, рекомендовал своему посланцу встретиться с… Яльмаром Шахтом, полагая, что германский министр из банкиров должен представлять в рейхсканцелярии некое нацистское политбюро, тайное правительство из капиталистов, отдающее Гитлеру приказы. Полная аналогия с Дитерихсом, полагавшим, что раз Троцкий еврей, он-то и должен приказывать русскому Ленину.
Задача не только Соколова, но любых исследователей екатеринбургского дела осложнялась необыкновенным, почти сказочным легкомыслием многих его современников и всех иных свидетелей и исследователей при обращении их с фактами, именами и датами в нашем сюжете цареубийства. Вот два примера.
При жизни Соколова, в 1921 году, в Мюнхене вышла книга Ф.Винберга «Корни зла» (она же «Крестный путь», часть 1-я). Вряд ли нужно в рамках нашей темы уточнять, что книга была посвящена «описанию страданий погибшей Царской семьи», корни же зла, давшие ей название, состояли в «Великом и малом заговоре еврейства», гениально осуществленном сионскими мудрецами в поверженной в прах России. На службе у еврейства, согласно Винбергу, состояли Корнилов, Алексеев, Деникин и Янушкевич, распорядившийся о переброске избытка кавалерии в пехоту в условиях позиционной войны: это было им сделано по еврейской интриге. Ссылку на «Корни зла» я нашел в книге Соколова (почему и прочел ее), но какие, спрашивается, претензии можем мы предъявлять юристу 20-х годов, если и в 1981 году наш современник профессор П.Пагануцци тоже сослался как на источник на те же «Корни» в книге, посвященной истории цареубийства: «Убийство австрийской наследственной четы было делом рук масонов… Установлено с документальной точностью, что убийцы являлись масонскими агентами.» Корнилов и Деникин с той же документальной точностью являлись агентами еврейскими… Уверен, исследуя любой другой сюжет, современный профессор проверил бы источниками основательность исследований своих предшественников – но это правило не распространяется на екатеринбургское цареубийство.
Или, Пагануцци приходит к выводу: «Нет сомнения, что описанные в этой главе чудовищные преступления большевиков (Пермь и Алапаевск. – М. X.) были совершены по приказанию из центра, Москвы.» Далее: «Главная ответственность за них лежит на Свердлове на первом месте, а затем на Ленине, Крестинском и Зиновьеве». Почему Свердлов у него опередил Ленина? Почему Зиновьев и Крестинский приказывали нечто из «центра – Москвы», когда оба находились в другом центре – Петрограде? А ни почему. Потому что обвинение в цареубийстве разрешается сложившейся традицией предъявлять кому данному автору хочется, кто более неприятен историку среди действовавших в сюжете лиц. Так стало принято, и Соколов, кстати, был здесь не первым. Но и не последним, как видите.
Разрешено, например, тому же Пагануцци сопроводить фамилию «Зиновьев» справкой: «Он же Апфельбаум, Овсей Гершон Аронов», хотя Апфельбаум – фамилия матери Зиновьева, а настоящая фамилия обозначена во всех энциклопедиях – «Радомысльский». Но, согласитесь, Апфельбаум прозвучит ярче по-еврейски, почти так же соблазнительно, как Цедербаум (настоящая фамилия Юлия Мартова).
Или возьмите Марка Касвинова, который в идейном отношении выглядит как бы антиподом Соколова и Пагануцци, но методика его обращения с фактами и фамилиями совершено аналогична. В журнальном варианте «23 ступеней вниз» так описано убийство:
«Кому поручить исполнение приговора? Председательствующий говорит: возвратился с фронта Петр Захарович Ермаков, верх-исетский кузнец. Оправился от ран. Достойный, всеми почитаемый ветеран. Отец троих детей (sic! – необходимым условием для палача было являться примерным семьянином. – М. X.). Вызвали Ермакова. Спросили. Согласился. Попросил в помощь А. Д. Авдеева, бывшего коменданта Дома особого назначения, и Я. И. Юровского(sic!), коменданта нынешнего.»
Далее описывается, как в «комиссар юстиции Юровский выступил вперед… и объявил: «Внимание! Оглашается решение Уральского совета… Именем народа…
И сразу после этого загремели выстрелы.»
Перед Касвиновым заказчики ставили противоположную задачу, чем Дитерихс перед Соколовым (положительный факт истребления Романовых, врагов трудового народа, должны были исполнять, конечно, только русские люди – пролетарии). Но советский историк выполнил ее теми же приемами, что прото-нацистский публицист: «… некоторые западные авторы продолжают сочинять всякие небылицы по поводу казни Романовых. Утверждают, например, будто исполнители приговора Уральского совета были в подавляющем большинстве нерусские («мадьяры», «австрийцы», «немцы», «латыши» и т. д.) …»
А евреев, заметьте, у Касвинова вообще нет. Евреи не должны участвовать в положительном «акте революционного возмездия».
«…все участники операции были русские граждане (sic!), в основном рабочие и революционые активисты… Колчаковский следователь Соколов, ссылаясь на составленный им список участников охраны и исполнителей приговора (22 фамилии), признает: «Все это местные люди, русские жители.» Внизу Касвинов сделал сноску на источник: «Н. Соколов «Убийство царской семьи», Берлин, 1925, стр. 87.»
Так было написано в журнале «Звезда» (1973, No10, стр. 170—171). А загляните-ка в ту же книгу, выпущеную отдельным изданием:
«Кому поручить исполнение приговора? Общее мнение: Юровскому Якову Михайловичу (уже не «И.»! – М.Х.), коменданту Дома особого назначения, и его помощнику Григорию Петровичу Никулину»… Далее Юровский в тексте читает приговор, но уже понижен до реального чина «товарища областного комиссара юстиции» и без – «Именем народа», и нет более рассуждений о выдумках иностранных авторов о нерусских участников команды палачей, и нет ссылки на 87-ю страницу у Соколова (на которой, естественно, не было никогда и абсолютно ничего похожего на цитату, якобы найденную Касвиновым, и не могло ее быть, ибо она противоречила концепции следователя.)
И ни слова не то что извинения перед читателем за прежний текст «23 ступеней», а хоть какого-то авторского объяснения.
Так что при всех своих несомненных грехах Николай Соколов был а остается типичной и совершенно обычной для своего времени фигурой сочинителя следственных гипотез, юристом, который подгонял материалы следствия и обвинения людей в тягчайшем уголовном и нравственном преступлении к деяниям того круга лиц, что ему не нравился (а не нравились ему, в соответствии с духом нарождавшегося тогда нацизма, евреи). Это был вовсе не монстр, моральный урод, как казалось воспитанному в XIX веке Бруцкусу, а самый характерный по методике обработке дел, что для тогдашних правых, что для тогдашних левых типовой работник, в каком-то смысле, увы, все еще наш современник.
На чем возможную для меня апологию Соколова заканчиваю.
Глава 32
«Русские» их имена деформировались в тексте его книги в подчеркнуто еврейскую форму вполне сознательно: в екатеринбургском сюжете вышло так, что подлинные имена и фамилии всех участников-евреев звучали по-славянски (Яков Свердлов, Исай Голощекин, Яков Юровский).
Ошибка Соколова заключалась в неправильно выбранных коэфициентах вычисления истины. Во-первых, сам принцип доводился им до абсурда. Не всегда обладатель официальной власти исключался в России из системы власти тайной: часто обе функции совмещались в одном лице. Ленин, например, был главой и партийной, и правительственной головки. Троцкий считался вторым человеком в партии, но и немалой фигурой в правительстве (наркомвоенмор). Если формальный глава государства Калинин сразу обнаруживал оперно-декоративную роль должности советского «конституционного царя», это вовсе не значило, что каждый президент окажется куклой в руках партийного руководства: например, Яков Свердлов на том же посту в силу личных особенностей обладал громадным реальным влиянием на дела.
Другой просчет Соколова заключался в том, что источник и орган тайной власти, которые им интуитивно ощущались, следователь мыслил лишь в виде еврейской группы в большевистской головке: кажется, он предполагал, что евреи не большевики вовсе, а орудия национальных руководителей еврейства, «сионских мудрецов».
В этом пункте я вынужден отвлечься и вновь сделать виток в сторону от екатеринбургского сюжета.
В искажении видения следователя не следует искать только личную ограниченность Соколова или комплекс национальной его неполноценности (когда собственный молодой народ представляется марионеткой в чужих, зрелых и опытно-хитрых пальцах), или, наконец, рецидив омертвело-религиозного воспитания. Словом, это был не порок консервативно настроенного обывателя. Мировоззрение Соколова в ту эпоху считалось мировоззрением современным, более того, модно современным. По методологии своего мышления Соколов выглядел как раз новатором в противовес быстро устаревавшему либералу Бруцкусу, благодаря чему он и вошел в идеологическую моду эпохи на десятилетия, а профессора даже его земляки забыли. Беды мира объяснялись единомышленниками Соколова 06щественым Злом, проистекавшим из небольшого по объему и раздробленного по всей Европе и Америке источника, отравлявшего трудовое человечество. Левые тогдашние группы называли это Всемирное Зло «крупной буржуазией». А ведь они были не дураками, слепцами, многие вовсе не злодеями по натуре – но, если использовать литературные образы, это были Раскольниковы, решившие убить богатую старушку – Мировую Буржуазию, чтобы принести счастье близким, да и себе самим – талантливым, погибавшим в старом мире людям. Правые же группы избрали на аналогичную роль другую старушку – Мировое Еврейство: среди них оказался искуснейший политик тогдашней Германии Адольф Гитлер, и один из ее лучших летчиков Герман Геринг, и великий промышленник Генри Форд в США, и талантливейший офицер русского флота Александр Колчак.
В этом же ряду мне видится Николай Соколов. Подобно им, он потерпел поражение в деле, которому посвятил жизнь: не заметил не только Ленина с Дзержинским, но и пермский центр и, не в силах обойти Белобородова, всячески приуменьшил в книге его роль. Это ведь был не индивидуальный феномен Соколова, а явление распространенное, того же порядка, как у Сталина, несомненно лучшего политика России, который, приступая к жизненно важному контакту с гитлеровской Германией, рекомендовал своему посланцу встретиться с… Яльмаром Шахтом, полагая, что германский министр из банкиров должен представлять в рейхсканцелярии некое нацистское политбюро, тайное правительство из капиталистов, отдающее Гитлеру приказы. Полная аналогия с Дитерихсом, полагавшим, что раз Троцкий еврей, он-то и должен приказывать русскому Ленину.
Задача не только Соколова, но любых исследователей екатеринбургского дела осложнялась необыкновенным, почти сказочным легкомыслием многих его современников и всех иных свидетелей и исследователей при обращении их с фактами, именами и датами в нашем сюжете цареубийства. Вот два примера.
При жизни Соколова, в 1921 году, в Мюнхене вышла книга Ф.Винберга «Корни зла» (она же «Крестный путь», часть 1-я). Вряд ли нужно в рамках нашей темы уточнять, что книга была посвящена «описанию страданий погибшей Царской семьи», корни же зла, давшие ей название, состояли в «Великом и малом заговоре еврейства», гениально осуществленном сионскими мудрецами в поверженной в прах России. На службе у еврейства, согласно Винбергу, состояли Корнилов, Алексеев, Деникин и Янушкевич, распорядившийся о переброске избытка кавалерии в пехоту в условиях позиционной войны: это было им сделано по еврейской интриге. Ссылку на «Корни зла» я нашел в книге Соколова (почему и прочел ее), но какие, спрашивается, претензии можем мы предъявлять юристу 20-х годов, если и в 1981 году наш современник профессор П.Пагануцци тоже сослался как на источник на те же «Корни» в книге, посвященной истории цареубийства: «Убийство австрийской наследственной четы было делом рук масонов… Установлено с документальной точностью, что убийцы являлись масонскими агентами.» Корнилов и Деникин с той же документальной точностью являлись агентами еврейскими… Уверен, исследуя любой другой сюжет, современный профессор проверил бы источниками основательность исследований своих предшественников – но это правило не распространяется на екатеринбургское цареубийство.
Или, Пагануцци приходит к выводу: «Нет сомнения, что описанные в этой главе чудовищные преступления большевиков (Пермь и Алапаевск. – М. X.) были совершены по приказанию из центра, Москвы.» Далее: «Главная ответственность за них лежит на Свердлове на первом месте, а затем на Ленине, Крестинском и Зиновьеве». Почему Свердлов у него опередил Ленина? Почему Зиновьев и Крестинский приказывали нечто из «центра – Москвы», когда оба находились в другом центре – Петрограде? А ни почему. Потому что обвинение в цареубийстве разрешается сложившейся традицией предъявлять кому данному автору хочется, кто более неприятен историку среди действовавших в сюжете лиц. Так стало принято, и Соколов, кстати, был здесь не первым. Но и не последним, как видите.
Разрешено, например, тому же Пагануцци сопроводить фамилию «Зиновьев» справкой: «Он же Апфельбаум, Овсей Гершон Аронов», хотя Апфельбаум – фамилия матери Зиновьева, а настоящая фамилия обозначена во всех энциклопедиях – «Радомысльский». Но, согласитесь, Апфельбаум прозвучит ярче по-еврейски, почти так же соблазнительно, как Цедербаум (настоящая фамилия Юлия Мартова).
Или возьмите Марка Касвинова, который в идейном отношении выглядит как бы антиподом Соколова и Пагануцци, но методика его обращения с фактами и фамилиями совершено аналогична. В журнальном варианте «23 ступеней вниз» так описано убийство:
«Кому поручить исполнение приговора? Председательствующий говорит: возвратился с фронта Петр Захарович Ермаков, верх-исетский кузнец. Оправился от ран. Достойный, всеми почитаемый ветеран. Отец троих детей (sic! – необходимым условием для палача было являться примерным семьянином. – М. X.). Вызвали Ермакова. Спросили. Согласился. Попросил в помощь А. Д. Авдеева, бывшего коменданта Дома особого назначения, и Я. И. Юровского(sic!), коменданта нынешнего.»
Далее описывается, как в «комиссар юстиции Юровский выступил вперед… и объявил: «Внимание! Оглашается решение Уральского совета… Именем народа…
И сразу после этого загремели выстрелы.»
Перед Касвиновым заказчики ставили противоположную задачу, чем Дитерихс перед Соколовым (положительный факт истребления Романовых, врагов трудового народа, должны были исполнять, конечно, только русские люди – пролетарии). Но советский историк выполнил ее теми же приемами, что прото-нацистский публицист: «… некоторые западные авторы продолжают сочинять всякие небылицы по поводу казни Романовых. Утверждают, например, будто исполнители приговора Уральского совета были в подавляющем большинстве нерусские («мадьяры», «австрийцы», «немцы», «латыши» и т. д.) …»
А евреев, заметьте, у Касвинова вообще нет. Евреи не должны участвовать в положительном «акте революционного возмездия».
«…все участники операции были русские граждане (sic!), в основном рабочие и революционые активисты… Колчаковский следователь Соколов, ссылаясь на составленный им список участников охраны и исполнителей приговора (22 фамилии), признает: «Все это местные люди, русские жители.» Внизу Касвинов сделал сноску на источник: «Н. Соколов «Убийство царской семьи», Берлин, 1925, стр. 87.»
Так было написано в журнале «Звезда» (1973, No10, стр. 170—171). А загляните-ка в ту же книгу, выпущеную отдельным изданием:
«Кому поручить исполнение приговора? Общее мнение: Юровскому Якову Михайловичу (уже не «И.»! – М.Х.), коменданту Дома особого назначения, и его помощнику Григорию Петровичу Никулину»… Далее Юровский в тексте читает приговор, но уже понижен до реального чина «товарища областного комиссара юстиции» и без – «Именем народа», и нет более рассуждений о выдумках иностранных авторов о нерусских участников команды палачей, и нет ссылки на 87-ю страницу у Соколова (на которой, естественно, не было никогда и абсолютно ничего похожего на цитату, якобы найденную Касвиновым, и не могло ее быть, ибо она противоречила концепции следователя.)
И ни слова не то что извинения перед читателем за прежний текст «23 ступеней», а хоть какого-то авторского объяснения.
Так что при всех своих несомненных грехах Николай Соколов был а остается типичной и совершенно обычной для своего времени фигурой сочинителя следственных гипотез, юристом, который подгонял материалы следствия и обвинения людей в тягчайшем уголовном и нравственном преступлении к деяниям того круга лиц, что ему не нравился (а не нравились ему, в соответствии с духом нарождавшегося тогда нацизма, евреи). Это был вовсе не монстр, моральный урод, как казалось воспитанному в XIX веке Бруцкусу, а самый характерный по методике обработке дел, что для тогдашних правых, что для тогдашних левых типовой работник, в каком-то смысле, увы, все еще наш современник.
На чем возможную для меня апологию Соколова заканчиваю.
Глава 32
МАЛОЕ ЗУБЧАТОЕ КОЛЕСО: КОМЕНДАНТ ЯКОВ ЮРОВСКИЙ
Итак, 4 июня 1918 года Белобородов, как мы знаем, произвел переворот и вместо Авдеева назначил комендантом ДОНа товарища (заместителя) областного комиссара юстиции Якова Юровского, а помощником коменданта, вместо вороватого Мошкина, сделался казначей местной ЧК Григорий Никулин.
Еще через несколько дней шеф Уралсовета телеграфно приказал:
«Пермь, военком, Лукоянову, уполномоченному обласовету Матвееву, Королевские, Сыромолотову.
Если можно заменить безусловно надежными людьми команду охраны поезда, всю смените. Пошлите обратно в Екатеринбург, точка. Матвеев остается комендантом поезда, о замене сговоритесь Трифоновым. Белобородов, 8 июля».
Может быть, люди из охраны золото-платинового поезда и явились через день-два на службу во внутренний караул ДОНа.
«Их было 10 человек, – рассказывал следователю свидетель Якимов. – Из числа прибывших пятеро было нерусские, а пятеро русских. Я категорически утверждаю, что пятеро из них были русские люди, говорили по-русски. Остальные же пятеро по виду были нерусские. По-русски хотя и говорили, но плохо.
Хорошо я знаю, что одному из русских фамилия была Кабанов. Положительно удостоверяю, что эти русские, кроме Кабанова, носили фамилии Ермаков, Партин и Костоусов… Пятому же фамилию забыл, не могу сказать, был ли среди них человек по фамилии Леватных.,, Эти фамилии я запомнил, потому что меня как разводящего иногда посылали Юровский или Никулин за кем-нибудь из них: «Позови Ермакова, позови Партина, позови Костоусова». Всех этих, прибывших из «Американской гостиницы» (резиденция Уральской ЧК. – М. Х.), мы безразлично называли почему-то «латышами.»
Кем же был новый комендант, согласно генералу Дитерихсу, «нанявший этих латышей во внутреннюю охрану»? (Какая поэтическая картина, набросанная рукой мастера исторической белетристики: еврей, нанимающий латышей за свои презренные шекели убивать русского царя и его юное потомство.)
Сведения, собранные Соколовым: «Яков Михайлович Юровский… Его дед Ицка проживал некогда в Полтавской губ. Сын последнего, Хаим, отец Юровского, был уголовный преступник: совершил кражу и сослан в Сибирь судебной властью. Яков Юровский получил весьма малое образование. Он учился в Томске в еврейской школе «Талматейро» при синагоге, но курса не кончил. Мальчиком поступил учеником к часовщику-еврею Перману, а в 1891-92 годах открыл в Томске свою мастерсиую. В 1904 году женился на еврейке Мане Янкелевой.
В годы первой смуты почему-то уехал в Германию и год жил в Берлине. Там он изменил вере отцов и принял лютеранство. Из Берлина он сначала проехал на юг и проживал, видимо, в Екатеринодаре. Затем вернулся в Томск, открыв часовой магазин.
Можно думать, что заграничная поездка дала ему некоторые средства. Его брат Лейба говорит: «Он уже был богат. Его товар в магазине стоил по тому времени тысяч десять.»
Это же время было и началом его революционной работы. Он был привлечен к дознанию в Томском губ. жанд. управлении и выслан в Екатеринбург в 1912 г. Здесь Юровский открыл фотографию и занимался этим делом до войны. Во время войны он был призван как солдат… ему удалось устроиться в фельдшерскую школу, он кончил ее в звании ротного фельдшера и работал в лазарете.
По характеру вкрадчивый, скрытный и жестокий человек. Его братья говорят о нем: Эли Меир – «Он у нас в семье считался самым умным, а я человек рабочий… Только могу сказать, что он человек с характером.» Лейба: «Характер у Янкеля вспыльчивьй, настойчивый… Он любит угнетать людей.» Жена Эли-Меира, – Лея, показывает: «Янкеля, брата мужа, я, конечно, знала. Мы никогда с ним не были близки, мы разные люди. Он перешел из иудейства в лютеранство, а я еврейка-фанатичка (здесь видна некоторая литературная обработка показаний. – М. X.). Он по характеру деспот, страшно настойчивый человек. Его выражение всегда было: «Кто не с нами, тот против нас». Эксплоататор: эксплоатировал моего мужа, собственного брата».
Касвинов уточняет потаенную историю жизни Юровского:
«Член партии с 1905 года… в Екатеринбурге продолжал в подполье активную революционую деятельность по заданиям партии… Яков Михайлович был одним из ближайших соратников своего тезки – Свердлова и других ветеранов – Ф. Голощекина, А. Белобородова, Н. Толмачева. Юровского знал, принимал в Кремле и лично беседовал с ним (после окончания гражданской войны) В.И. Ленин. Комендантом Дома особого назначения он был назначен, будучи депутатом Уралсовета, товарищем комиссара юстиции Уральской области, членом коллегии ОблЧК».
Именной указатель к собранию сочинений В. Ленина уточняет название его должности: «Председатель следственной комиссии Уральского облтрибунала» (как спросил Свердлов Белобородова: «Алапаеха – дело Комисла?»).
Слово Борису Бруцкусу:
«Судьба сжалилась над Соколовым и послала ему еврея, на котором можно отыграться за всех неевреев. Надо признать сразу – этот еврей, Яков Юровский, личность дрянная. Мотивы его действий остаются под сомнением: выполнял ли он только волю пославших его? Сидел ли в нем дух Герострата? Правда, по-видимому, лежит в комбинации этих двух предположений. Из мелкого честолюбия он наскоком, бросаясь своим усердием в глаза начальству, добился назначения комендантом Ипатьевского дома. Не подыскать ни слова оправдания для этого фигуранта революции… но Юровский должен быть изображен таким, каким он был, а не густо подкрашен, как это сделал с ним Соколов, что всего хуже, – сделал… ради лживого и опасного по кровавым последствиям вывода».
Бруцкус верно понимал психологию современников: Юровского действительно заворожили лавры Герострата. Дело не только в пистолетах, которые он подарил Музею революции. Перечитайте его «Записку»: он ни раз не назвал самого себя по имени или даже «я», а только в третьем лице и по названию должности: «Комендант». Не следует думать, будто сие сделано из соображений конспирации: названы в тексте имена Филиппа Г-на (Голощекина), передавшего приказ из Перми. Ермакова, подведшего с захоронением, Чуцкаева, подсказавшего место могилы, Белобородова – но только не непосредственных участников расстрела. Историческое деяние совершала одна фигура, даже не фельдшер Яков Юровский, а – КОМЕНДАНТ. Звучит как! – почти «штандартенфюрер».
Весьма любопытны рассуженя Бруцкуса о причинах перемены Юровским «веры отцов» (по терминологии Соколова):
«Прежде всего, Юровский был не еврейской веры, лютеранин, не еврей, в крещеный еврей. Ритуалисты, когда им это нужно, уверяют, что это одно и тоже:: жид или выкрест. (Александр iii называл жидами великих князей Михайловичей, потому что жена Михаила Николаевича, их мать Ольга Петровна, была еврейской крови.) Но это далеко не одно и то же. Само собой разумеется, что, за редкими исключениями, из еврейства уходят в христианство наименее устойчивые в нравственном отношении элементы или болезненно легкомысленные натуры. Процент переходящих по убеждению крайне ничтожен. Существует колоссальная разница между людьми, меняющими любую веру, и евреями, принимающими крещение. Для последних это переход из лагеря преследуемых в лагерь преследователей: самые злые антисемиты, самые преступные ритуалисты – крещеные евреи. Огромное их большинство принадлежит… главным образом, к карьеристам, иногда маньякам-честолюбцам (намек на Юровского. ~ М.Х.)– Акт явного предательства своего народа скрашивается … если приходилось по любви жениться на христианке в странах, где смешанный брак запрещен законом. О Юровском сам Соколов сообщает, что он… отрицал себя от еврейства, сделал это давно и в силу полнейшей отчужденности от еврейского народа и иудаизма.
Не иэ-за любви он принял лютеранство, его жена была еврейкой, не из-за карьеры: еврейство успехам часовщика никак не мешало… Юровский был негодяй, но… этот негодяй – по существу и формально – отрекся от еврейства. На каком же основании преступление этого выродка допустимо отнести на счет еврейства? Не в большей степени, чем подвиги Манасевича-Мануйлова, который был таким же гнилым выкидышем еврейства справа, в охранку, как Юровский слева, к большевикам.»
Разрешу напоследок лирическое отступление – об иудейском отношении к соплеменникам, принявшим крещение, которое у Бруцкуса получило такое рельефное словесное оформление.
Думается, многих читателей нашей книги поразит пылкое убеждение ученого, что перешедшие в христианство евреи есть (исключая склонившихся перед силой любви) подонки и отбросы еврейского общества. И хотя многие русские люди, если верить народным пословицам, разделяли мировоззренческую установку Бруцкуса («Вору прощеному, коню леченому и жиду крещеному одна пена», «Жида крести и под лед спусти» и т д.), даже их, верно, смутит аналогичное убеждение, в свою очередь, с противоположной, еврейской стороны, что христианскую веру нормальный еврей может принять, только если он предельно ничтожный тип, вроде охранника-провокатора Манасевича или мечтательного цареубийцы Юровского.
…В те годы, когда Юровский делал первые и, казалось, многообещавшие карьерные прыжки, другой еврей, Соломон Лурье, профессор-античник Самарского университета, собирал материалы для книги «Антисемитизм в древнем мире: попытки объяснения его в науке и его причины». Античность послужила автору конкретным полем для исследования им социально-психологических причин возникновения феномена антисемитизма. Ученый пытался осознать для себя причину почти патологической ненависти к его народу, в частности современных ему, Лурье, общественных сил, противостоявших большевизму.
Одно за другим рассматривал он стандартные антисемитские претензии к евреям, принятые в тогдашней русской среде, проверял их историческим материалом и отбрасывал как не выдержавшие проверки фактами. Евреев не любят за их чуждость физическому труду? Но в античную эпоху, когда они были земледельцами или ремесленниками, их не любили еще больше. За занятия финансами, в частности, ростовщичеством? Но в тех регионах, где, будучи меньшинством финансового мира, евреи вынуждались давать более льготные условия должникам, их ненавидели куда сильнее, чем христианских (в частности итальянских) конкурентов. Не любят их за постоянный конфликт с туземным национальным государством? Но в птолемеевском Египте евреи составляли гвардию вооруженных сил греков-фараонов, и там-то и зародилась впервые идеология юдофобов. Отказ признать императоров богами? Но евреи шли на любой допустимый верой компромисс – в частности, соглашались ставить щиты с изображением императора сразу за оградой Храма.
Все проверенные обвинения отпали. Кроме одного. Обвинения в еврейском высокомерии.
На основании античных текстов Лурье пришел к следующим выводам.
Обвинение в высокомерии, по его наблюдениям, предъявляли евреям в период национальных катастроф, связанных с потерей государственности. Историк процитировал несколько филиппик подобного рода, вкладывавшихся драматургами в уста персонажей-«метэков», бесправных чужестранцев в эллинских городах. Они выражали свои чувства примерно так: почему евреи не ведут себя так, как все мы?
Гипотеза, выдвинутая Лурье, сводилась к следующему: человечество античной эпохи считало аксиомой, что каждый народ имеет собственных богов-покровителей. Бог одного народа и не должен быть богом другого. Поэтому в случае поражения бог униженных не истреблялся вовсе, а включался в пантеон державы-победительницы, но, конечно, на правах покоренного, второстепенного бога. Соответственно нормы поведения племени, поклонявшемуся малому идолу, были иными, чем нормы поведения идолопоклонников бога-победителя.
Евреи же были монотеистами и воспринимали окружающие народы, даже самые победоносные и высококультурные, как погубивших свои души язычников. Самым убийственным в поражении от войск Тита считалось, что Бог предал свой народ за грехи в руки «ам шфела», «низменного народа». Это самоощущение себя как единственных в мире носителей истинной веры придавало еврейскому поведению, часто вопреки субъективной воле, ту внутреннюю независимость, которая раздражала окружавших людей, находившихся в сходном с евреями рабском или полурабском положении (не римляне, а греки и другие неполноправные народы империи преследовали евреев именно как евреев). Любую попытку внешних сил обозначить особыми знаками зависимое положение разгромленного и обращенного в рабство народа евреи преобразовывали в символическую мету своей избранности Богом. Человек, считали они, может бояться зубов крокодила или волка или жала змеи, но в этом нет унижения: ибо, и опасаясь физической силы дикого зверя, человек ни в малой степени не признает превосходства любой фауны над собой. Так же и евреи, уступая физической силе иноверцев, никогда не признавали никаких достоинств в чужих религиях.
Отражение такого традиционного, укоренившегося еврейского отношения к окружающему миру я вижу и в обличениях Бруцкусом Юровского: для него выкрест был человеком, павшим по каким-то неизвестным ученому причинам до животного уровня.
Как просто было бы жить в мире, если бы преступления, завораживающие воображение человечества, творили лишь монстры, злодеи и верооотступники!
Оговариваю: «По русскому закону, действовавшему на территории адмирала Колчака, все участники цареубийства, начиная от высшего руководителя и кончая последним прикосновенным, все одинаково подлежат смертной казни. С точки зрения моральной отношение человеческой совести к Юровскому нисколько не изменится, независимо от того, стрелял ли он в безнадежно обреченных или нет» (Б. Бруцкус).
Мои дальнейшие размышления о личности и мотивах действий Якова Юровского надо рассматривать, твердо помня, что речь идет о человеке, совершившем тягчайшее преступление что с юридической, что с нравственной точки зрения, и это не подлежит обсуждению – как начальная аксиома наших рассуждений.
Условившись об этом обязательном коэфициенте, вслушаемся в размышления о нем Бруцкуса и всмотримся в улики Соколова.
Первый вопрос: зачем он принял христианство? Особых льгот ему это не давало: ограничения черты оседлости не распространялись на ремесленника-часовщика, товара в его магазине было много – разбогатеть, благодаря крещению, не мог. Честолюбие? Но какое честолюбивые интересы, связанные с вероотступничеством, могли иметься у человека, если в том же 1905-м, он вступил в большевистскую партию. Не исключаю, что ленинские «кадровики» подвергали испытанию на верность подобных прозелитов большевизма: мол, для подпольщика удобнее считаться христианином, чтобы меньше привлекать внимание полиции. А сами приглядывались: подчинится душой или нет?
Еще через несколько дней шеф Уралсовета телеграфно приказал:
«Пермь, военком, Лукоянову, уполномоченному обласовету Матвееву, Королевские, Сыромолотову.
Если можно заменить безусловно надежными людьми команду охраны поезда, всю смените. Пошлите обратно в Екатеринбург, точка. Матвеев остается комендантом поезда, о замене сговоритесь Трифоновым. Белобородов, 8 июля».
Может быть, люди из охраны золото-платинового поезда и явились через день-два на службу во внутренний караул ДОНа.
«Их было 10 человек, – рассказывал следователю свидетель Якимов. – Из числа прибывших пятеро было нерусские, а пятеро русских. Я категорически утверждаю, что пятеро из них были русские люди, говорили по-русски. Остальные же пятеро по виду были нерусские. По-русски хотя и говорили, но плохо.
Хорошо я знаю, что одному из русских фамилия была Кабанов. Положительно удостоверяю, что эти русские, кроме Кабанова, носили фамилии Ермаков, Партин и Костоусов… Пятому же фамилию забыл, не могу сказать, был ли среди них человек по фамилии Леватных.,, Эти фамилии я запомнил, потому что меня как разводящего иногда посылали Юровский или Никулин за кем-нибудь из них: «Позови Ермакова, позови Партина, позови Костоусова». Всех этих, прибывших из «Американской гостиницы» (резиденция Уральской ЧК. – М. Х.), мы безразлично называли почему-то «латышами.»
Кем же был новый комендант, согласно генералу Дитерихсу, «нанявший этих латышей во внутреннюю охрану»? (Какая поэтическая картина, набросанная рукой мастера исторической белетристики: еврей, нанимающий латышей за свои презренные шекели убивать русского царя и его юное потомство.)
Сведения, собранные Соколовым: «Яков Михайлович Юровский… Его дед Ицка проживал некогда в Полтавской губ. Сын последнего, Хаим, отец Юровского, был уголовный преступник: совершил кражу и сослан в Сибирь судебной властью. Яков Юровский получил весьма малое образование. Он учился в Томске в еврейской школе «Талматейро» при синагоге, но курса не кончил. Мальчиком поступил учеником к часовщику-еврею Перману, а в 1891-92 годах открыл в Томске свою мастерсиую. В 1904 году женился на еврейке Мане Янкелевой.
В годы первой смуты почему-то уехал в Германию и год жил в Берлине. Там он изменил вере отцов и принял лютеранство. Из Берлина он сначала проехал на юг и проживал, видимо, в Екатеринодаре. Затем вернулся в Томск, открыв часовой магазин.
Можно думать, что заграничная поездка дала ему некоторые средства. Его брат Лейба говорит: «Он уже был богат. Его товар в магазине стоил по тому времени тысяч десять.»
Это же время было и началом его революционной работы. Он был привлечен к дознанию в Томском губ. жанд. управлении и выслан в Екатеринбург в 1912 г. Здесь Юровский открыл фотографию и занимался этим делом до войны. Во время войны он был призван как солдат… ему удалось устроиться в фельдшерскую школу, он кончил ее в звании ротного фельдшера и работал в лазарете.
По характеру вкрадчивый, скрытный и жестокий человек. Его братья говорят о нем: Эли Меир – «Он у нас в семье считался самым умным, а я человек рабочий… Только могу сказать, что он человек с характером.» Лейба: «Характер у Янкеля вспыльчивьй, настойчивый… Он любит угнетать людей.» Жена Эли-Меира, – Лея, показывает: «Янкеля, брата мужа, я, конечно, знала. Мы никогда с ним не были близки, мы разные люди. Он перешел из иудейства в лютеранство, а я еврейка-фанатичка (здесь видна некоторая литературная обработка показаний. – М. X.). Он по характеру деспот, страшно настойчивый человек. Его выражение всегда было: «Кто не с нами, тот против нас». Эксплоататор: эксплоатировал моего мужа, собственного брата».
Касвинов уточняет потаенную историю жизни Юровского:
«Член партии с 1905 года… в Екатеринбурге продолжал в подполье активную революционую деятельность по заданиям партии… Яков Михайлович был одним из ближайших соратников своего тезки – Свердлова и других ветеранов – Ф. Голощекина, А. Белобородова, Н. Толмачева. Юровского знал, принимал в Кремле и лично беседовал с ним (после окончания гражданской войны) В.И. Ленин. Комендантом Дома особого назначения он был назначен, будучи депутатом Уралсовета, товарищем комиссара юстиции Уральской области, членом коллегии ОблЧК».
Именной указатель к собранию сочинений В. Ленина уточняет название его должности: «Председатель следственной комиссии Уральского облтрибунала» (как спросил Свердлов Белобородова: «Алапаеха – дело Комисла?»).
Слово Борису Бруцкусу:
«Судьба сжалилась над Соколовым и послала ему еврея, на котором можно отыграться за всех неевреев. Надо признать сразу – этот еврей, Яков Юровский, личность дрянная. Мотивы его действий остаются под сомнением: выполнял ли он только волю пославших его? Сидел ли в нем дух Герострата? Правда, по-видимому, лежит в комбинации этих двух предположений. Из мелкого честолюбия он наскоком, бросаясь своим усердием в глаза начальству, добился назначения комендантом Ипатьевского дома. Не подыскать ни слова оправдания для этого фигуранта революции… но Юровский должен быть изображен таким, каким он был, а не густо подкрашен, как это сделал с ним Соколов, что всего хуже, – сделал… ради лживого и опасного по кровавым последствиям вывода».
Бруцкус верно понимал психологию современников: Юровского действительно заворожили лавры Герострата. Дело не только в пистолетах, которые он подарил Музею революции. Перечитайте его «Записку»: он ни раз не назвал самого себя по имени или даже «я», а только в третьем лице и по названию должности: «Комендант». Не следует думать, будто сие сделано из соображений конспирации: названы в тексте имена Филиппа Г-на (Голощекина), передавшего приказ из Перми. Ермакова, подведшего с захоронением, Чуцкаева, подсказавшего место могилы, Белобородова – но только не непосредственных участников расстрела. Историческое деяние совершала одна фигура, даже не фельдшер Яков Юровский, а – КОМЕНДАНТ. Звучит как! – почти «штандартенфюрер».
Весьма любопытны рассуженя Бруцкуса о причинах перемены Юровским «веры отцов» (по терминологии Соколова):
«Прежде всего, Юровский был не еврейской веры, лютеранин, не еврей, в крещеный еврей. Ритуалисты, когда им это нужно, уверяют, что это одно и тоже:: жид или выкрест. (Александр iii называл жидами великих князей Михайловичей, потому что жена Михаила Николаевича, их мать Ольга Петровна, была еврейской крови.) Но это далеко не одно и то же. Само собой разумеется, что, за редкими исключениями, из еврейства уходят в христианство наименее устойчивые в нравственном отношении элементы или болезненно легкомысленные натуры. Процент переходящих по убеждению крайне ничтожен. Существует колоссальная разница между людьми, меняющими любую веру, и евреями, принимающими крещение. Для последних это переход из лагеря преследуемых в лагерь преследователей: самые злые антисемиты, самые преступные ритуалисты – крещеные евреи. Огромное их большинство принадлежит… главным образом, к карьеристам, иногда маньякам-честолюбцам (намек на Юровского. ~ М.Х.)– Акт явного предательства своего народа скрашивается … если приходилось по любви жениться на христианке в странах, где смешанный брак запрещен законом. О Юровском сам Соколов сообщает, что он… отрицал себя от еврейства, сделал это давно и в силу полнейшей отчужденности от еврейского народа и иудаизма.
Не иэ-за любви он принял лютеранство, его жена была еврейкой, не из-за карьеры: еврейство успехам часовщика никак не мешало… Юровский был негодяй, но… этот негодяй – по существу и формально – отрекся от еврейства. На каком же основании преступление этого выродка допустимо отнести на счет еврейства? Не в большей степени, чем подвиги Манасевича-Мануйлова, который был таким же гнилым выкидышем еврейства справа, в охранку, как Юровский слева, к большевикам.»
Разрешу напоследок лирическое отступление – об иудейском отношении к соплеменникам, принявшим крещение, которое у Бруцкуса получило такое рельефное словесное оформление.
Думается, многих читателей нашей книги поразит пылкое убеждение ученого, что перешедшие в христианство евреи есть (исключая склонившихся перед силой любви) подонки и отбросы еврейского общества. И хотя многие русские люди, если верить народным пословицам, разделяли мировоззренческую установку Бруцкуса («Вору прощеному, коню леченому и жиду крещеному одна пена», «Жида крести и под лед спусти» и т д.), даже их, верно, смутит аналогичное убеждение, в свою очередь, с противоположной, еврейской стороны, что христианскую веру нормальный еврей может принять, только если он предельно ничтожный тип, вроде охранника-провокатора Манасевича или мечтательного цареубийцы Юровского.
…В те годы, когда Юровский делал первые и, казалось, многообещавшие карьерные прыжки, другой еврей, Соломон Лурье, профессор-античник Самарского университета, собирал материалы для книги «Антисемитизм в древнем мире: попытки объяснения его в науке и его причины». Античность послужила автору конкретным полем для исследования им социально-психологических причин возникновения феномена антисемитизма. Ученый пытался осознать для себя причину почти патологической ненависти к его народу, в частности современных ему, Лурье, общественных сил, противостоявших большевизму.
Одно за другим рассматривал он стандартные антисемитские претензии к евреям, принятые в тогдашней русской среде, проверял их историческим материалом и отбрасывал как не выдержавшие проверки фактами. Евреев не любят за их чуждость физическому труду? Но в античную эпоху, когда они были земледельцами или ремесленниками, их не любили еще больше. За занятия финансами, в частности, ростовщичеством? Но в тех регионах, где, будучи меньшинством финансового мира, евреи вынуждались давать более льготные условия должникам, их ненавидели куда сильнее, чем христианских (в частности итальянских) конкурентов. Не любят их за постоянный конфликт с туземным национальным государством? Но в птолемеевском Египте евреи составляли гвардию вооруженных сил греков-фараонов, и там-то и зародилась впервые идеология юдофобов. Отказ признать императоров богами? Но евреи шли на любой допустимый верой компромисс – в частности, соглашались ставить щиты с изображением императора сразу за оградой Храма.
Все проверенные обвинения отпали. Кроме одного. Обвинения в еврейском высокомерии.
На основании античных текстов Лурье пришел к следующим выводам.
Обвинение в высокомерии, по его наблюдениям, предъявляли евреям в период национальных катастроф, связанных с потерей государственности. Историк процитировал несколько филиппик подобного рода, вкладывавшихся драматургами в уста персонажей-«метэков», бесправных чужестранцев в эллинских городах. Они выражали свои чувства примерно так: почему евреи не ведут себя так, как все мы?
Гипотеза, выдвинутая Лурье, сводилась к следующему: человечество античной эпохи считало аксиомой, что каждый народ имеет собственных богов-покровителей. Бог одного народа и не должен быть богом другого. Поэтому в случае поражения бог униженных не истреблялся вовсе, а включался в пантеон державы-победительницы, но, конечно, на правах покоренного, второстепенного бога. Соответственно нормы поведения племени, поклонявшемуся малому идолу, были иными, чем нормы поведения идолопоклонников бога-победителя.
Евреи же были монотеистами и воспринимали окружающие народы, даже самые победоносные и высококультурные, как погубивших свои души язычников. Самым убийственным в поражении от войск Тита считалось, что Бог предал свой народ за грехи в руки «ам шфела», «низменного народа». Это самоощущение себя как единственных в мире носителей истинной веры придавало еврейскому поведению, часто вопреки субъективной воле, ту внутреннюю независимость, которая раздражала окружавших людей, находившихся в сходном с евреями рабском или полурабском положении (не римляне, а греки и другие неполноправные народы империи преследовали евреев именно как евреев). Любую попытку внешних сил обозначить особыми знаками зависимое положение разгромленного и обращенного в рабство народа евреи преобразовывали в символическую мету своей избранности Богом. Человек, считали они, может бояться зубов крокодила или волка или жала змеи, но в этом нет унижения: ибо, и опасаясь физической силы дикого зверя, человек ни в малой степени не признает превосходства любой фауны над собой. Так же и евреи, уступая физической силе иноверцев, никогда не признавали никаких достоинств в чужих религиях.
Отражение такого традиционного, укоренившегося еврейского отношения к окружающему миру я вижу и в обличениях Бруцкусом Юровского: для него выкрест был человеком, павшим по каким-то неизвестным ученому причинам до животного уровня.
Как просто было бы жить в мире, если бы преступления, завораживающие воображение человечества, творили лишь монстры, злодеи и верооотступники!
Оговариваю: «По русскому закону, действовавшему на территории адмирала Колчака, все участники цареубийства, начиная от высшего руководителя и кончая последним прикосновенным, все одинаково подлежат смертной казни. С точки зрения моральной отношение человеческой совести к Юровскому нисколько не изменится, независимо от того, стрелял ли он в безнадежно обреченных или нет» (Б. Бруцкус).
Мои дальнейшие размышления о личности и мотивах действий Якова Юровского надо рассматривать, твердо помня, что речь идет о человеке, совершившем тягчайшее преступление что с юридической, что с нравственной точки зрения, и это не подлежит обсуждению – как начальная аксиома наших рассуждений.
Условившись об этом обязательном коэфициенте, вслушаемся в размышления о нем Бруцкуса и всмотримся в улики Соколова.
Первый вопрос: зачем он принял христианство? Особых льгот ему это не давало: ограничения черты оседлости не распространялись на ремесленника-часовщика, товара в его магазине было много – разбогатеть, благодаря крещению, не мог. Честолюбие? Но какое честолюбивые интересы, связанные с вероотступничеством, могли иметься у человека, если в том же 1905-м, он вступил в большевистскую партию. Не исключаю, что ленинские «кадровики» подвергали испытанию на верность подобных прозелитов большевизма: мол, для подпольщика удобнее считаться христианином, чтобы меньше привлекать внимание полиции. А сами приглядывались: подчинится душой или нет?