Хейли Артур. Колеса

   Мэтт Залески находился в своей оранжерейке, примыкавшей к кухне, и, услышав шаги Бретта и Барбары, входивших через боковую дверь, поднял на них глаза.
   Он пристроил оранжерейку вскоре после того, как купил этот дом восемнадцать лет назад, переехав сюда из Уайандотта. Переезд на север, в Роял-Оук, олицетворял тогда для Мэтта продвижение вверх по лестнице материального благополучия по сравнению с тем, как он жил мальчишкой со своими родителями-поляками. Оранжерейка была его хобби, в ней он проводил время, чтобы сбросить с себя напряжение, которое накладывала на него работа на заводе. Но это редко помогало. К тому же, хотя Мэтт по-прежнему любил причудливую форму, бархатистость и даже запах орхидей, которые он здесь выращивал, усталость, накапливавшаяся за день, превратила заботу о цветах из удовольствия в тяжкую обязанность, о которой тем не менее он никогда не забывал.
   Вот и сегодня вечером, вернувшись всего час назад — а он дольше обычного задержался на заводе из-за критической нехватки материалов — и наскоро поужинав, он решил, что надо заняться пересадкой и перемещением цветов, так как дольше это уже нельзя откладывать. Когда раздался шум машины Бретта, Мэтт уже переставил несколько растений — последней была желто-пурпурная Masdevallia triangularis — в более влажное место, где лучше ощущался ток воздуха. Он осторожно поливал цветок, когда Бретт и Барбара вошли в дом.
   — Привет, мистер Зед, — сказал Бретт, появляясь в открытой двери оранжерейки.
   Мэтт Залески, который терпеть не мог, когда его называли “мистер Зед”, хотя и еще кое-кто на заводе называл его так, что-то буркнул вместо приветствия. Барбара подошла к ним, чмокнула отца и ушла на кухню готовить горячий солодовый напиток.
   — Ух ты! — вырвалось у Бретта. Решив проявить к хозяину внимание, он принялся оглядывать полки, заставленные горшками, и свисавшие с потолка корзиночки с орхидеями. — До чего же это здорово, когда у человека есть свободное время, которое он может отдавать такой красоте. — Он не заметил, как при этом поджал губы Мэтт. Указав на Catasetum saccatum, которая росла на полочке среди еловой коры, Бретт с восторгом добавил:
   — Какая красавица! Точно птица в полете.
   На мгновение Мэтт оттаял, залюбовавшись вместе со своим гостем роскошным пурпурно-коричневым цветком, протянувшим вверх свою чашечку и причудливые лепестки.
   — Пожалуй, в самом деле похожа на птицу, — согласился он. — Я этого раньше никогда не замечал.
   Неосторожным вопросом Бретт нарушил установившийся было мир.
   — А как на конвейере, мистер Зед, — веселый был денек? Это ваше движущееся чудовище еще держится?
   — Если оно и держится, — сказал Мэтт Залески, — то не благодаря дизайнерам, которые выдумывают всякие бредовые модели, а нам потом их выполняй.
   — Ну, вы же знаете, чем мы занимаемся. Только и думаем, как бы задать вам, специалистам по железякам, головоломку потруднее, а то ведь вы того и гляди заснете. — Бетт обожал легкое подтрунивание — он сыпал беззлобными шутками столь же естественно, как дышал. К сожалению, он никак не мог уразуметь, что отец Барбары воспринимает это иначе и потому считает приятеля своей дочери пустобрехом. — Скоро вы получите “Орион”, — сказал Бретт нахмурившемуся Мэтту. — Он как в детской игре — сам будет строиться.
   — Ничего само собой не строится! — взорвался Мэтт. — Вот этого вы, самоуверенные юнцы, никак не можете понять. Только потому, что у вас и вам подобных университетские дипломы, вы думаете, что все знаете и, раз вы изобразили что-то на бумаге, это наверняка должно работать. Ни черта подобного! Это нам, работягам, специалистам по железякам, как вы изволили выразиться, приходится все доделывать, чтобы… — И его понесло.
   Вспышка Мэтта объяснялась усталостью, а также сознанием, что “Орион” действительно скоро к нему придет; что заводу, где он, по сути дела, командует, придется разобрать конвейер, потом заново его собрать, так как все будет делаться по-другому; что обычные проблемы, возникающие в связи с производством и представляющие немалую сложность, быстро вырастут до гигантских размеров и на протяжении многих месяцев будут снова и снова возникать; что самому Мэтту придется труднее всего, что он не будет знать отдыха и что в иные ночи ему не удастся глаз сомкнуть; более того, если что пойдет не так, винить будут его. Он уже не раз переживал такое — чаще, чем хотелось бы, — и очередное испытание, надвигавшееся так стремительно, отнюдь не вызывало у него восторга.
   Мэтт неожиданно умолк, поняв, что все, что он говорит, относится в общем-то не к этому нахалу Дилозанто, хотя тот ему и не нравится, — просто в нем накипела горечь и сейчас вдруг вырвалась наружу. Он только собрался так и сказать Бретту и извиниться, когда в дверях оранжерейки появилась Барбара. Лицо у нее было белое как полотно.
   — Папа, извинись за все, что ты тут наговорил.
   Первой его реакцией было упорное нежелание уступать.
   — Что-что?
   — Все в порядке, — вмешался Бретт, обращаясь к Барбаре; он никогда ничего долго не переживал. — Твоему отцу не в чем извиняться. Мы немного поспорили — и все. Верно, мистер Зед?
   — Нет! — Барбара, обычно терпеливо относившаяся к отцу, на сей раз твердо стояла на своем. — Извинись! Если ты не извинишься, я сейчас же уеду. С Бреттом. Я серьезно.
   Мэтт почувствовал, что это так.
   Ничего-то он не понимает, в том числе и того, что дети вырастают и вот так неуважительно начинают говорить с родителями и что молодежь вообще может вести себя так, как она себя ведет; очень ему недоставало жены, которая умерла год назад и никогда в жизни не допустила бы такого. Он с несчастным видом пробормотал извинение, запер за собой дверь оранжерейки и отправился спать.
   Вскоре и Бретт распростился с Барбарой и уехал.

Глава 12

   Зима сковала Автосити. Миновал ноябрь, затем — Рождество, и в начале января снег толстым покровом укутал землю, так что на севере штата Мичиган можно было ходить на лыжах, а на берегах озер Сент-Клер и Эри горами наросли ледяные торосы.
   С наступлением нового года подготовка к выпуску “Ориона”, намеченному на середину сентября, резко усилилась. Отдел производства, уже корпевший не один месяц над планами, подошел к переводу планов в производственный процесс, который начнется в июне, с тем чтобы первые машины модели “Орион” — “первая проба”, как это здесь называли, — сошли с конвейера в августе. Затем пройдет еще полтора месяца, окутанных тайной, прежде чем машина будет представлена публике. А пока отдел закупок в лихорадочном темпе подбирал и заказывал уйму материалов, которые должны быть поставлены в определенные дни, в то время как отдел сбыта и рынка начал утверждать свои бесконечно оспариваемые и часто меняющиеся планы по рекламе и передаче машины агентам, которые будут продавать ее. Отдел по связи с общественностью готовил лукулловы пиры, которые будут сопровождать представление “Ориона” прессе. Да и все остальные отделы, в зависимости от выполняемых ими функций, в той или иной мере участвовали в этом процессе.
   А пока осуществлялась программа по внедрению “Ориона” в производство, многие уже думали о “Фарстаре”, следующей модели, хотя ни время ее выпуска, ни внешний вид, ни то, чем она будет начинена, еще никому не были известны. Адам Трентон и Бретт Дилозанто были среди тех, кто думал о “Фарстаре”.
   Кроме того, в январе Адам занимался обследованием состояния дел своей сестры Терезы, покойный муж которой вложил деньги в предприятие по торговле автомобилями Смоки Стефенсена.
   Адаму потребовалось гораздо больше времени, чем он предполагал, на то, чтобы получить в конфликтной комиссии разрешение вступить, пусть в самый кратковременный, контакт с одним из агентов компании по продаже автомобилей. Разрешение было дано с большой неохотой и лишь после того, как Адам лично поговорил с первым вице-президентом Хабом Хьюитсоном. Однако сейчас, когда подошло время выполнить обещание, данное Терезе, Адам понял, сколь ему нежелательна и обременительна эта дополнительная нагрузка. Работы у него прибавилось, владевшее им раздражение не проходило. Да и отношения с Эрикой не улучшались — правда, и не ухудшались, хотя он признавал, что жена — в последнее время она не раз говорила ему об этом — имеет все основания жаловаться на то, что они почти не бывают вместе. Он решил, что непременно найдет способ все уладить, но сначала должен выполнить взятое на себя новое обязательство.
   И вот в субботу утром, предварительно договорившись по телефону, Адам нанес первый визит Смоки Стефенсену.
   Магазин Стефенсена находился в северном пригороде, недалеко от границы между Троей и Бирмингемом. Расположен он был хорошо — на перекрестке важных дорог, а Вудворд-авеню, главная артерия, идущая на северо-запад, находилась от него всего в нескольких кварталах.
   Как только Адам вышел из машины, Смоки, явно наблюдавший из окна за улицей, тотчас показался на пороге своего демонстрационного зала.
   — Рад вас видеть! Рад вас видеть! — прогудел бывший гонщик, заросший бородой и с возрастом изрядно прибавивший в весе. На нем был темно-синий шелковый пиджак, тщательно отутюженные черные брюки и широкий яркий галстук.
   — Доброе утро, — сказал Адам, — я…
   — Можете не говорить мне, кто вы! Я видел ваше фото в “Автомобильном вестнике”. Заходите! — Агент придержал дверь в демонстрационный зал. — Мы всегда говорим, что человек заходит в эту дверь, либо чтобы спастись от дождя, либо чтобы купить себе колеса. Вы — явно исключение. — И тотчас добавил:
   — Через полчаса мы с вами будем называть друг друга по имени. Так что, как я всегда говорю, зачем откладывать? — И он протянул свою медвежью лапу. — Меня зовут Смоки.
   — А меня — Адам. — Он постарался не сморщиться, когда тот пожал ему руку.
   — Давайте сюда ключи от вашей машины. — Смоки поманил молодого продавца с другого конца демонстрационного зала, и тот мигом подскочил к ним. — Запаркуй машину мистера Трентона да смотри — не продай ее. И относись к нему с уважением. Его сестре принадлежат сорок девять процентов акций нашей шарашки, и, если к полудню дела у нас не пойдут, я отправлю ей по почте остальные пятьдесят один. — И он подмигнул Адаму.
   — Все мы нынче на нервах, — сказал Адам. Он знал по сводкам отдела сбыта, что в этом году после праздников наступил резкий спад в делах, который ощущали все автомобилестроители и их агенты. А ведь если бы покупатели только знали — это же было лучшее время для выгодной покупки. Демонстрационные залы агентов ломились от машин, навязываемых заводами, и они отчаянно старались побыстрее их сбыть, так что ловкий покупатель мог выиграть не одну сотню долларов, приобретя средней стоимости машину сейчас, а не месяц спустя.
   — Лучше бы мне продавать цветные телевизоры, — буркнул Смоки. — Вот куда эти идиоты денежки всаживают под Рождество и под Новый год.
   — Но вы же неплохо заработали на смене моделей.
   — Еще бы! — Агент повеселел. — Вы видели цифры, Адам?
   — Сестра прислала мне сводку.
   — Тут дело верное. Казалось бы, люди могли чему-то научиться. Но, к счастью для нас, ничему они не учатся. — В это время Смоки и Адам пересекали демонстрационный зал, и Смоки искоса бросил взгляд на своего спутника. — Вы, конечно, понимаете, я говорю с вами без утайки!
   Адам кивнул:
   — По-моему, мы оба только так и должны себя вести. Он, конечно, понимал, о чем шла речь. Стоит появиться новой модели — а это происходит между сентябрем и ноябрем, — торговцы мигом распродают все машины, какие поставляют заводы. Больше того: они просят дать им еще, тогда как в другое время года всячески отбиваются от машин. Дело в том, что публика, несмотря на все плохое, что пишут и говорят об автомобилях, по-прежнему устремляется в магазины, стоит появиться новой модели или существенно видоизмениться старой. Однако покупатели не знают — а может быть, не хотят знать, — что для агентов это “сезон охоты”, когда они не идут ни на какие уступки клиентам; а кроме того, что первые машины, сошедшие с конвейера, неизбежно хуже тех, которые появятся на рынке несколько месяцев спустя. При выпуске каждой новой модели всегда возникают недочеты, которые устраняются по мере того, как инженеры, мастера и рабочие-почасовики обкатывают производственный процесс. Бывает, что не хватает составных частей или компонентов машины, и это приводит к импровизациям, когда уже никто не думает о качестве. В результате машины, сошедшие с конвейера в начале запуска серийного производства, часто бывают просто плохими.
   Люди знающие, решив приобрести машину новой марки, выжидают четыре — шесть месяцев. Тогда они могут получить уже куда лучше сделанную машину, так как недочеты будут устранены и производство модели налажено — за исключением понедельников и пятниц, когда во все времена года ощущается нехватка рабочей силы.
   — Здесь все открыто для вашего обозрения, Адам, — объявил Смоки Стефенсен. — Как если бы взяли и сняли крышу в борделе. Можете посмотреть наши книги, картотеку, инвентарные списки — что хотите. Ведите себя так, как вела бы ваша сестра, имея на то полное право. Спрашивайте — получите исчерпывающий ответ.
   — Вопросы, можете не сомневаться, у меня будут, — сказал Адам, — а потом я посмотрю все то, что вы тут перечислили. Мне хотелось бы также — это потребует, конечно, больше времени — получить представление о том, как вы работаете.
   — Конечно, конечно, все, что вам будет угодно! — Агент повел Адама вверх по лестнице на мезонин, протянувшийся вдоль всего демонстрационного зала. Большая часть мезонина была отведена под кабинеты. Наверху лестницы мужчины остановились и посмотрели вниз, на машины различных моделей — яркие, безупречно чистые, сверкающие лаком, они стояли в демонстрационном зале. Вдоль одной из стен его выстроилось в ряд несколько застекленных кабинок для продавцов. За распахнутой дверью начинался коридор, который вел к станции обслуживания и отделу запасных частей.
   Хотя время еще не подошло к полудню и сезон не был бойким, несколько человек уже ходили вокруг машин, а неподалеку от них крутились продавцы.
   — Ваша сестрица участвует в неплохом дельце — денежки бедняги Клайда работают на нее и на деток. — Смоки пробуравил Адама взглядом. — Чего же она вдруг стала пары пускать? Она ведь регулярно получает чеки. А скоро мы объявим о годовых доходах.
   — Тереза прежде всего думает о будущем, — пояснил Адам. — И я здесь для того, чтобы посоветовать ей — продавать акции или нет.
   — Ага, понятно, — задумчиво произнес Смоки. — Что ж, не стану скрывать от вас, Адам, если вы скажете ей — “продавай”, это очень осложнит для меня дело.
   — Почему?
   — Потому что денег на то, чтобы приобрести акции Терезы, я набрать не смогу. При нынешнем положении дел, когда денег у всех мало.
   — Насколько я понимаю, — сказал Адам, — если Тереза решит продать свое участие в деле, у вас будет шестьдесят дней на то, чтобы приобрести ее акции. Если за это время вы их не купите, она вольна продать их кому угодно.
   — Да, так оно и есть, — согласился Смоки. Тон у него был мрачный.
   Смоки явно не улыбалось заводить себе нового партнера — возможно, он опасался, что новый человек захочет активно проявлять себя в деле или окажется более въедливым, чем вдова, находящаяся на расстоянии двух тысяч миль отсюда. И все же, подумал Адам, интересно, что на самом деле за этим таится. Объясняется ли это естественным желанием Смоки вести дело без постороннего вмешательства или тут есть что-то такое, о чем он не хочет, чтобы знали другие? Какова бы ни была причина, Адам попытается выяснить ее.
   — Пройдемте ко мне, Адам. — И они перешли из мезонина в маленькую, но уютную комнату, обставленную зелеными кожаными креслами и диваном. Тем же материалом были обтянуты крышка письменного стола и вращающееся кресло. Смоки заметил, что Адам критическим взглядом окинул помещение.
   — Малый, которого я нанял обставить помещение, хотел сделать кабинет в красных тонах. Я сказал ему: “Не выйдет! Если здесь и будет что-то красное, то лишь по ошибке”.
   Одна из стен кабинета, выходившая на мезонин, была целиком из стекла. Смоки и Адам остановились возле нее, глядя, словно с высоты капитанского мостика, вниз, в демонстрационный зал.
   — У вас установлена система мониторов? — спросил Адам, указывая на стеклянные кабинки внизу.
   Смоки впервые ответил не сразу:
   — Угу.
   — Мне бы хотелось послушать. Вон ту. — В одной из кабинок молодой продавец — с мальчишечьим лицом и копной светлых волос — стоял перед двумя покупателями: мужчиной и женщиной. Перед ними на столе лежали бумаги.
   — Что ж, можно. — Произнес это Смоки явно без восторга. Он отодвинул панель возле своего стола — обнаружилось несколько рычажков; он щелкнул одним из них. И сразу ожил скрытый в стене громкоговоритель.
   — …конечно, мы можем заказать понравившуюся вам модель в зеленом цвете. — Голос явно принадлежал молодому продавцу. — К сожалению, у нас сейчас нет такой.
   Раздался другой голос — гнусавый, отрывистый:
   — Мы можем и подождать. То есть я хочу сказать, если договоримся. А то и в другое место пойдем.
   — Это понятно, сэр. Скажите мне только, просто для интереса, эта модель “гэлэхеда” в зеленом цвете — та, которую вы оба только что осматривали, — насколько, вы думаете, она будет вам стоить дороже?
   — Я ведь уже сказал, — ответил гнусавый. — “Гэлэхед” нам не по карману.
   — Ну просто так, для интереса — назовите цифру. Насколько, вы считаете, она будет дороже?
   — Молодец Пьер! — ухмыльнулся Смоки. Он, казалось, забыл, что не хотел давать Адаму слушать. — Убеждает. Гнусавый голос нехотя произнес:
   — Ну, может, сотни на две.
   Адам увидел, как улыбнулся продавец.
   — А на самом деле, — негромко сказал он, — всего на семьдесят пять долларов.
   Тут вмешался женский голос:
   — Милый, ну если разница такая маленькая…
   Смоки прыснул.
   — Женщину всегда можно на такой вот крючок поймать.
   Дамочка уже подсчитала, что это на сто двадцать пять монет меньше. Пьер пока не упомянул, что с этим “гэлэхедом” есть еще парочка дополнительных возможностей. Но он до них доберется.
   Раздался голос продавца:
   — Почему бы вам еще раз не посмотреть машину? Я хотел бы показать вам…
   Все трое поднялись, и Смоки щелкнул рычажком.
   — Этот продавец, — произнес Адам, — я где-то видел его…
   — Конечно. Это Пьер Флоденхейл.
   Вот теперь Адам вспомнил. Пьер Флоденхейл был гонщиком, чье имя последние два года гремело по всей стране. В прошлом сезоне он одержал несколько эффектных побед.
   — Когда на треках наступает тишина, — сказал Смоки, — я даю Пьеру здесь подработать. Это нас обоих устраивает. Многие его узнают; людям нравится, что такой человек продает им машину, — ведь потом можно об этом рассказать друзьям. Да и вообще он хорошо торгует. Так что это дело он наверняка обстряпает.
   — Может, он и станет вашим компаньоном? Если Тереза выйдет из игры?
   Смоки отрицательно покачал головой.
   — Ни малейшего шанса. Парень вечно сидит без денег — потому здесь и подрабатывает. Все гонщики такие — даже те, которые выигрывают большие заезды: спускают деньжата быстрее, чем зарабатывают. Мозги у них заливает как карбюраторы: им кажется, что денежки будут течь к ним всегда.
   — Вам, конечно, так не казалось?
   — Я пирожок с начинкой. До сих пор этим отличаюсь. Речь пошла о том, как смотрит на жизнь агент по продаже.
   — Это дело никогда не было легким, — сказал Смоки Адаму, — а сейчас тут и вовсе нельзя раскисать. Покупатели стали ушлые. Значит, агент должен быть еще более ушлым. Но бизнес большой, значит, и барыши большие.
   Заговорили о потребителе, и тут Смоки забил копытами.
   — Этот “бедненький потребитель” чертовски хорошо о себе заботится. Публика и раньше была алчная — жажда приобретательства сделала ее еще более алчной. Теперь все хотят купить как можно дешевле, да еще чтобы потом его бесплатно всю жизнь обслуживали. А почему бы иной раз не позаботиться и о торговцах? Торговцу-то приходится ведь драться, чтобы выжить.
   Пока они беседовали, Адам продолжал наблюдать за тем, что происходило внизу. И сейчас, указав на одну из кабинок, он сказал:
   — Вон та, первая. Мне бы хотелось послушать, о чем они толкуют.
   Панель по-прежнему была отодвинута. Смоки протянул руку и щелкнул рычажком.
   — …покупка. Говорю вам, более выгодных условий вы нигде не получите. — Это был опять-таки голос продавца, на этот раз более пожилого, чем Пьер Флоденхейл, седеющего, с более резкими движениями. Покупательница — женщина, на взгляд Адама, лет тридцати с небольшим, — видимо, была одна. У Адама на мгновение возникло неприятное чувство, что он ведь подслушивает, затем он поспешил напомнить себе, что агенты по продаже широко пользуются скрытыми микрофонами, чтобы быть в курсе того, о чем продавцы договариваются с покупателями. Кроме того, только вот так, слушая разговоры продавцов с клиентами, сможет Адам составить представление о том, как Смоки Стефенсен ведет дела.
   — Я в этом вовсе не уверена, — возразила женщина. — Машина, которую я торгую, действительно хорошая, но, по-моему, вы просите за нее на сто долларов дороже. — Она приподнялась с места. — Я, пожалуй, попытаю счастья в другом месте.
   Они услышали, как продавец произнес со вздохом:
   — Давайте еще раз пройдемся по цифрам. — Женщина покорилась. Пауза, затем снова голос продавца:
   — Вы будете брать машину в кредит, так?
   — Да.
   — И вы хотите, чтобы мы устроили кредитование?
   — Пожалуй, да. — Женщина помедлила. — В общем — да.
   Адам достаточно разбирался в этом деле, чтобы знать, как работала мысль продавца. Почти за каждую сделку, связанную с кредитованием, торговец получает от банка или финансовой компании обычно сто долларов, а иногда и больше. Банки и соответствующие организации охотно эти деньги выплачивают, чтобы обращались именно к ним за ссудами, так как конкуренция очень велика. Когда покупатель колеблется, продавец, зная, что его ждет определенная сумма, если он удачно завершит сделку, в последнюю минуту снижает цену на товар: лишь бы продать. Словно прочитав мысли Адама, Смоки буркнул:
   — Чак знает, что к чему. Мы не любим терять премиальные, но иногда — приходится.
   — Возможно, мы сможем немного вам уступить, снова раздался голос продавца из кабины. — Видите ли, на вашу покупку…
   Смоки щелкнул выключателем, обрывая разговор. В демонстрационном зале появилось еще несколько человек, и новая группа прошла в соседнюю кабину. Но у Смоки вид был по-прежнему недовольный.
   — Чтобы эта забегаловка окупалась, я должен продавать две с половиной тысячи машин в год, а дела идут вяло, очень вяло.
   Снаружи в дверь постучали. Смоки крикнул: “Да-а!” Дверь распахнулась, и вошел продавец, только что беседовавший с одинокой женщиной. Он принес пачку бумаг. Смоки перелистал их и недовольным тоном сказал:
   — Она переиграла тебя. Вовсе не обязательно было уступать ей всю сотню. Она вполне согласилась бы и на пятьдесят.
   — Только не эта женщина. — Продавец взглянул на Адама и отвел глаза. — Эта — из акул. Вам ведь не все отсюда видно, босс. К примеру, какие у человека глаза. Так вот говорю вам, у нее взгляд твердый.
   — Ты-то откуда знаешь? Уступая ей мои денежки, ты наверняка смотрел ей на ноги, а не в глаза. Продавцу все это было явно неприятно. Смоки расписался на бумагах и вернул их ему.
   — Вели доставить машину.
   Адам и Смоки видели, как продавец спустился с мезонина и вошел в кабину, где его ждала женщина.
   — Есть несколько правил насчет обращения с продавцами, которые нельзя забывать, — заметил Смоки Стефенсен. — Хорошо плати, но все время держи в неуверенности и никогда ни одному не доверяй. Немало найдется таких, которые охотно положат в карман полсотни за хорошую скидку или за то, чтобы уладить кредитование, так что ты и глазом не успеешь моргнуть.
   Адам указал на панель, под которой находились выключатели. Смоки снова щелкнул рычажком, и они уже слушали, что говорит продавец, только что вышедший из кабинета.
   — …ваш экземпляр. Этот экземпляр мы оставляем себе.
   — Он уже подписан по всем правилам?
   — Конечно. — Теперь, когда сделка состоялась, продавец явно расслабился: он перегнулся через стол и ткнул пальцем в бумагу. — Вот. Лапа самого босса.
   — Отлично. — Женщина взяла договор о продаже, сложила бумагу и объявила:
   — Я тут подумала, пока вы ходили, и решила не брать в кредит. Я плачу наличными — депонированным чеком сейчас, а остальное — когда буду брать машину: в понедельник.
   В кабине наступило молчание.
   Смоки Стефенсен изо всей силы ударил мясистым кулаком по ладони.
   — Вот хитра стерва!
   Адам вопросительно посмотрел на него.
   — Эта шлюха все заранее продумала! Она с самого начала знала, что никакого кредита брать не будет.
   Они услышали, как продавец нерешительно произнес:
   — Ну.., это несколько меняет дело.
   — Меняет? Что именно — цену на машину? — холодно осведомилась женщина. — На каком же основании — если, конечно, в ней нет чего-то такого, что требует дополнительной оплаты и о чем вы мне не сказали? Согласно акту о продаже в рассрочку…
   Смоки кинулся от окна к столу, схватил трубку внутреннего телефона и набрал номер. Адам увидел, как продавец внизу взял трубку.
   — Пусть эта корова забирает машину! — проревел Смоки. — Мы сделку нарушать не будем. — Он с грохотом опустил трубку на рычаг и буркнул: