***
- Я никогда прежде так себя не вела, - с трудом призналась позже Катриона, лежа в роскошной постели. - Надеюсь, ты не обиделся?
- Нет, - прошептал Ши. - Нисколько.
- Мне почему-то захотелось.
- Все в порядке. Не извиняйся.
Катриона озорно хихикнула:
- Вообще-то, кажется, тебе понравилось.
- Точно. Понравилось. И все прочее - тоже. Но где, скажи ради Бога, ты всему этому научилась? Я думал, тебя хорошо воспитывали.
- Должно быть, тлетворное влияние. Я имею в виду окружающую обстановку и то, что здесь творилось в свое время.
Маккормака непреодолимо клонило ко сну. Он трижды кончил. Прежде с ним такого не случалось.
- Это правда, насчет мадам де Виленюв? - сонно спросил он.
- Господи, разумеется, нет, - опять захихикала Катриона. - Все это придумала я. Настоящий владелец - просто какой-то торговец антиквариатом с экзотическим вкусом. Он забрал всю обстановку в свой магазин на Кингс-роуд.
Катриона поцеловала Ши в щеку.
- Теперь можешь спать.
Но он уже и так спал.
Глава 5
Студия Фреда Смита, как и его жилые комнаты, располагалась на третьем этаже ветхого склада на Канал-стрит.
Благодаря трем высоким, от пола до потолка, арочным окнам студия была просторной и светлой. Что касается вещей, то особого изобилия здесь не наблюдалось: крошечный умывальник, заляпанный масляными красками и химическими реактивами, старый холодильник, два деревянных стула заводского производства и армейская кровать с кучей одеял на ней. Несмотря на суматошную жизнь художника, Фред любил порядок, правда, представления о нем были у него весьма своеобразны. Гвиннет дом Фреда не нравился, она находила его холодным и неуютным. По ее мнению, все выглядело бы гораздо лучше, если бы сосновый пол покрасить и отполировать, улучшить освещение, установив нормальные светильники, и отдать эту ужасную мебель активистам Армии Спасения, заменив ее несколькими красивыми предметами быта. Гвиннет не представляла, как Фред может работать в такой гнетущей обстановке.
Хуже всего было то, что ступени лестницы, ведущей в галерею, большей своей частью прогнили, а Фред и не собирался заниматься их ремонтом. Посетители (даже сам Соломон Вальдхейм), прежде чем войти, выстукивали в дверь на улице специальный код, после чего Фред бросал им веревку, один конец которой привязывался к убирающемуся маршу пожарной лестницы; посетитель дергал за веревку, пролет лестницы опускался, и гость начинал нелегкое восхождение наверх.
Не привыкший к комфорту и невосприимчивый к холоду, Фред был совершенно счастлив.
- Тебе здесь нравится больше, чем у меня на квартире, - пожаловалась как-то Гвин, и Фред не стал оспаривать выдвинутые против него обвинения.
С тяжким вздохом Гвин предположила, что Фред уже никогда не переменится. Она любила наблюдать, как он работает: смуглое красивое лицо становилось сосредоточенным, ничего не видящим вокруг. Гвин наслаждалась формой его талантливых рук и линиями длинного тела. Мысли Гвин перенеслись к тому, как Фред занимался с ней любовью; она вспомнила его терпеливость и страстность и решила, что внешние обстоятельства не имеют никакого значения. Фред был такой, как есть, и Гвин его любит.
Фред становился довольно известным художником. За месяц он продал три большие картины, более чем за пятьдесят тысяч долларов каждую; одну из картин приобрел музей искусств. В статье журнала "Пипл" Фред представлялся как социальный художник десятилетия и самое сексуальное лицо сезона, что несказанно поразило самого Фреда.
***
В день рождения Гвиннет Фред пришел домой рано и с особым подарком, огромным и тяжелым. Гвин открыла картонную коробку, сопровождая свои действия возгласами восторга и беспокойства, усилившегося при виде огромного темно-коричневого ящика, сплошь покрытого маленькими блестящими кнопочками и рычажками.
- Фред, ты прелесть. Но что это?
- "Бета Макс". Думаю, тебе он понравится.
- "Бета Макс"?
- Видеомагнитофон. Последний писк. Телевизор смотреть. Включаешь его и подсоединяешь к телику, если тебе надо куда-то уйти, а программу смотришь позже. Теперь ты не пропустишь ни одного любимого шоу. Можем к тому же брать в прокате фильмы. Говорю тебе, штуки будут в большой моде.
Тоненький внутренний голосок в душе Гвиннет пропищал было сигнал тревоги, но в тот момент она его не поняла и проигнорировала. Однако, когда в следующий раз Гвиннет пришла в студию и обнаружила там восемь больших картонных коробок с надписью "Сони", спрятанных под широкой черной пластиковой пленкой, она сразу же обо всем догадалась.
"О нет! - ужаснулась про себя Гвин. - Он, несомненно, взялся за старое".
- Ну почему? - разгневанной фурией Гвин набросилась на Фреда. - Ты знаменит. Тебе сопутствует удача. Тебе больше не надо заниматься такими делами.
Фред и не подумал извиняться.
- Это помогает мне не терять сноровки, придает уверенности...
- Что ты имеешь в виду?
Фред ответил очень серьезно:
- Предположим, что со мной что-нибудь случится. Предположим, однажды я проснусь, все потеряв. Не могу рисовать. Может, зрение испортится, или я заработаю артрит. И тогда у меня останется то, к чему я смогу вернуться.
Гвиннет эта мысль показалась абсолютно нелогичной, поскольку, потеряв зрение или руки, быть вором гораздо сложнее, нежели художником.
Гвин не могла поверить. Она не понимала Фреда. Но потом вдруг до нее дошло. Фредом двигал первородный инстинкт естественного самосохранения, который поддерживал его и в прошлом. У Гвин такого опыта не было - однажды ее красота отойдет, и у нее ничего не останется. Фреду этого не понять.
- Красота - великая вещь, но она не вечна.
- Типично мужская логика! - возражала Гвиннет. - Мужчины по-другому смотрят на эту проблему.
- Ну почему же? Мужчины тоже стареют. И лысеют.
После долгих юных лет уродства комплимент по поводу внешности до сих пор был для Гвиннет настоящим подарком. Но вскоре этот подарок у нее отнимут. Временами Гвин просыпалась в ужасе при мысли, что снова превратится в уродину. Она решила подтянуть кожу лица, но и тут в засаде сидел страх. Одной ее знакомой подобная операция только испортила внешность: левая часть лица сделалась ниже правой, и это останется до конца жизни. Уж лучше иметь морщины.
Фред, казалось, был поражен тем, что подобные мысли так расстраивают Гвиннет.
- Знаешь, Гвин, если ты можешь делать деньги из своей красоты, пока она не прошла, - прекрасно, но не думай всерьез до конца дней своих оставаться красавицей. Неужели же так важно, что несколько дизайнеров и фотографов считают тебя достойной быть лицом восемьдесят второго года?
Все относительно, любовь моя: в девятьсот десятом году ты выглядела бы как белая ворона.
- Да нет, я пошутила, - слабо улыбнулась Гвин.
- Врешь. Можешь обчистить меня, можешь с кем-то изменить, но никогда мне не лги. Теперь слушай - я говорю совершенно серьезно: ты и в самом деле считаешь, что я люблю тебя за красоту?
- Нет. То есть да! Разумеется. Ты же художник.
- Дерьмо собачье! Первое, на что я обратил внимание, была твоя улыбка. Потом - твой смех. И глупое выражение на твоем лице, когда ты уронила на пол свои контактные линзы. Может это уложиться в твоей больной голове? Художника не волнует то, что другие люди находят красивым.
- Не волнует?
- Нет. Я хочу видеть, какую тень твой нос отбрасывает на твою щеку. Как отражается свет фонаря на мокром камне улицы. Я ищу контраст, цвет, посредственность, человека смеющегося, жирного, худющего, и - да-да, с морщинами, черт побери. Люди с морщинами очень интересны. Морщины у людей появляются по определенным причинам. Покажи мне классическую красоту, и я докажу тебе, до чего же она скучна. В конце концов, куда девается то, что было прекрасным?
***
Джесс сидела на каменном парапете у станции метро "Зокало" в Мехико и ждала Карлоса Руиса.
Она позвонила по номеру, который Карлос дал ей в Сан-Франциско. Ответил женский голос, принадлежавший, должно быть, Эсперансе, выразительно отрезавший:
- Карлос но эста аки <Карлоса здесь нет! (исп.)>!
- Когда он... - начала было Джесс.
- Здесь - нет. - Женщина собиралась повесить трубку.
- Передайте Карлосу, что я звоню по поводу Белого Кролика! - поспешно закричала Джесс и, воспользовавшись некоторым замешательством на другом конце провода, оставила номера своих телефонов в Мехико и Сан-Мигеле.
Правда, уверенности в том, что Эсперанса их записала, у Джессики не было.
Карлос позвонил через месяц. Голос его накатывался волнами, порой совершенно пропадая в треске статических помех. Говорить было совершенно невозможно.
- Ладно, - согласился Карлос, - давайте встретимся.
Он будет в Мехико на следующей неделе. Нет, домой он к Джесс не придет. Лучше встретиться где-нибудь в городе, в людном месте.
Разговор удивил Джесс и вызвал еще большее желание разыскать Викторию. Потребность найти подругу превратилась в непрекращающийся зуд, постоянно напоминая о незавершенном деле. Джесс всегда любила доводить свои дела до конца, ей нравилось подводить итоговую черту под очередным этапом собственной жизни, прежде чем спокойно двинуться дальше. Переехав в Сан-Мигель-де-Альенде, она почувствовала, что наконец преодолела определенный барьер и нашла место, где ее существование сможет обрести определенный смысл. Теперь, похоже, ей удастся если не увидеть, то поверить в сверкающую и манящую цель впереди.
Чувства Джесс обострились, глаза стали девственно чисты. Все случилось именно так, как предсказала Виктория, и Джесс хотела, чтобы подруга узнала о ее радости и, возможно, даже порадовалась вместе с ней. Джесс мечтала показать Виктории свои новые работы и сказать:
- Взгляни, в конце концов я действительно в силах сделать это.
И еще она хотела рассказать Виктории об апрельской выставке в Нью-Йорке - первой персональной выставке в большой галерее.
Кроме того, что очень важно, Джесс сделает все, чтобы заставить себя извиниться и признаться в том, что была не права. Она не любила, а порою даже не могла признаться в своих промахах и проступках. Виктория знала об этом, по крайней мере если получила известное письмо...
Джесс вздохнула и поболтала в воздухе загорелыми ногами. Она всматривалась в толпы туристов и уличных, торговцев, пытаясь увидеть Карлоса.
Перед Джесс, тряся связкой серебряных браслетов, остановился индеец, за которым следовала женщина со множеством косичек в волосах и с наброшенными на плечи яркими разноцветными пледами. Мальчишка лет трех-четырех, сняв грязные трусишки, сосредоточенно справлял большую нужду в сточную канаву. Супружеская пара пожилых американцев смотрела на ребенка с нескрываемым ужасом. Джесс услышала, как жена сказала:
- Теперь-то ты этому веришь, Вейн?
- Не верил бы, если бы не видел своими глазами, дорогая, - отозвался муж.
Турист с ярко-каштановыми волосами облокотился на парапет рядом с Джесс. Она в досаде отвернулась. Тогда турист заговорил:
- Прошу прощения за опоздание.
Карлос Руис! Джесс уставилась на него в полнейшем изумлении.
- Я ни за что бы не узнала вас.
Помимо сменившегося цвета волос, на Карлосе не было очков, и казалось, что он каким-то образом вырос. Карлос усмехнулся.
- Платформы. - Он задрал штанину и продемонстрировал массивные подошвы своих туфель.
- Выглядите совершенным американцем, - заметила Джесс.
- Благодарю. Специально так хожу.
- Зачем?
- Помогает в бизнесе. Иногда людям с внешностью американцев больше доверяют. И меньше угрожают. Пойдем?
Мы можем зайти в собор.
Петляя между туристическими автобусами, они пересекли большую площадь и поднялись по широким каменным ступеням. У входа в собор сидела нищенка: голова ее была забинтована, сложенные лодочкой руки подняты вверх в безмолвной мольбе. Карлос вложил в ладони женщины несколько песо, та прошамкала благословение, и монеты исчезли словно по волшебству.
Внутренность храма произвела на Джесс впечатление огромной тяжести и поразительного, безмерного богатства.
Воздух был плотен и сперт от многовековой пыли. Джесс чувствовала, что слова ее, слетев с губ, глохнут, будто она произносила их, закрыв рот толстым одеялом..
- Меньше угрожают, чем кому? - спросила Джесс Карлоса, возвращаясь к прерванному разговору.
- Чем другим, - пожал плечами Карлос.
- Что вы делаете в Мехико?
- Я здесь проездом по пути в Калифорнию.
- Вы все еще живете в Никарагуа?
- Я - никарагуанец.
- Но вы же родились в Соединенных Штатах.
- А мои родители - нет.
- А Эсперанса...
- Это моя мать.
- А-а-а, понимаю...
Длинные полосы сумрачного света проникали в храм сквозь высокие узкие окна, отражались в тусклом серебре, украшенном драгоценными камнями, на пыльных надписях на стенах, в огромных глазах святых на иконах, статуях ангелов и Мадонны.
- Зачем вы едете в Калифорнию?
- По делам правительства.
Теперь Карлос стоял в центре основного прохода, разглядывая окружавшие его древние сокровища.
- Сандинистского правительства?
- Разумеется.
- В таком случае вы - коммунист.
Руис криво усмехнулся:
- Просто патриот. - Он протянул руку в направлении высокого алтаря с орнаментом. - Знаете, я всегда прихожу сюда, когда бываю в Мехико. Смотрю на все это и думаю о том, сколько же все эти богатства стоят. Должно быть, миллиарды. И думаю, что бы можно было купить на эти деньги.
Мысленно я трачу их на медикаменты, учебники, грузовики, тракторы и сенокосилки. Мне становится больно от этих мыслей, но я должен выносить эту боль. Кажется, я мазохист.
Джесс тревожно вскинула голову:
- А Виктория была связана...
- Виктория всего лишь журналистка, - сухо прервал Карлос. Оторвавшись от созерцания "бесполезной" роскоши, он заговорил скороговоркой:
- Как она? Вы ее видели?
Джесс в ужасе уставилась на Руиса.
- Я собиралась спросить об этом вас. Я пыталась разыскать ее. И была уверена, что вы знаете, где сейчас Виктория.
Карлос вздохнул протяжно и мягко.
- Не знаю. Она давно уехала. Вы писали Виктории на адрес редакции?
- Много месяцев назад. Виктория не ответила.
Взяв Джесс за локоть, Карлос повел ее обратно к главному входу, в который как раз в этот момент вваливалась ярко разодетая толпа туристов.
На пороге сидела все та же старуха, спокойная и по-прежнему протягивающая руки ко всем, проходящим мимо нее. Джесс едва сдержалась, видя, с каким презрительным взглядом испанца-колонизатора Руис подал старухе банкноту в сто песо.
На улице воздух был тяжел, имел металлический привкус и пах дымом. Тем не менее Карлос сделал глубокий вдох и расслабился.
- Я же говорил вам, что рано или поздно вы захотите разыскать Викторию, не так ли?
- Да, - чистосердечно призналась Джесс. - Мне хотелось бы извиниться перед ней. И о многом поговорить. Вы обещали помочь, - настойчиво добавила Джесс.
- Это было давно. Времена изменились. Если Виктория уходит, она уходит навсегда. Для меня она больше не существует.
- О-о-о, - тихо произнесла Джесс. Она решила, что ей никогда уже не встретиться с Викторией. Это была неприятная мысль. Вместе с Викторией Джесс теряла какую-то часть своей жизни. - Но вы, без сомнения, - начала она, - были в близких отношениях...
- Я пытался сделать наши отношения еще ближе. И это было ошибкой. Я пытался также оберегать Викторию, но она рассматривала мою опеку как вмешательство в свою личную жизнь. - Руис цинично усмехнулся. - Она говорила, что риск может быть прибыльным делом, и попадала в замечательные истории. - Улыбка сошла с его лица. - Сами понимаете, Виктория могла погибнуть в любой день и в любой момент. Так - между прочим.
- Но, Карлос! Виктория не замечает риска.
Они пересекали улицу, когда Джесс вдруг остановилась как вкопанная, пораженная до глубины души пришедшей ей в голову мыслью.
Дымя черными клубами выхлопных газов, к ним стремительно приближался автобус 100-го маршрута. Карлос схватил Джесс за локоть и резко толкнул ее на тротуар.
- Боже, что, черт возьми, вы делаете?
- Вы разве не понимаете? - закричала Джесс. - Она думает, что уже знает, когда умрет. Ей плевать!
- О чем вы? - нетерпеливо отозвался Карлос.
- О том, что Виктория - ясновидящая.
- Ерунда.
- Но она так часто предвидела события! Она предсказывала множество вещей, и они сбылись! Как в ту ночь, на вечеринке, помните? Когда умер Стефан и.., и Гвиннет...
- Виктория жила в перманентно стрессовом состоянии.
Она побывала во Вьетнаме, под огнем. После таких ситуаций мозги зачастую начинают выдавать довольно странные вещи. Но это не имеет ничего общего с даром предвидения, Джесс.
Они медленно возвращались к станции метро. Лицо Карлоса было абсолютно бесстрастным, речь его звучала почти профессионально. Он сунул руку в карман в поисках мелкой монеты.
- Странные вещи? Что, например? - допытывалась Джесс.
Руис пожал плечами.
- Все записано. Вы можете находить фрагменты записи в различных участках своего мозга: первобытно заложенные программы, прежние инстинкты, систему самосохранения, рожденную тысячи лет назад.
- Но это было не разовое озарение. Виктория всегда предсказывала. Еще когда мы учились в школе. Тогда у Виктории не было никакого стресса.
- Разумеется, был. Тогда, сейчас, всегда. На плечи Виктории возложено очень тяжелое бремя. Причем очень давно, возможно, даже с момента рождения.
- Какое бремя?
- Об этом она мне никогда не рассказывала.
- О-о-о.., ну-у-у.., конечно...
Теперь все казалось совершенно очевидным. Виктория Рейвн с ее сильной наследственностью несла в себе массу невостребованных знаний. Часто это было просто ужасно.
Джесс принялась горячо излагать свою догадку, но Карлос лишь улыбнулся и встряхнул своими рыжеватыми кудрями.
- Мысль ваша, конечно, очень романтическая, но Виктория Рейвн такая же ясновидящая, как вы или я.
Он посмотрел на Джесс и ласково притронулся к ее щеке.
- Берегите себя. И если повстречаете Викторию, передавайте от меня привет.
Руис повернулся на своих высоких каблуках и пошел прочь - обычный турист-гринго, - быстро растворившись в многолюдной толпе.
***
К началу 1982 года дети окончательно приняли Ши Маккормака в члены своей семьи.
Чуть ли не каждый день романтическая Кэролайн требовала от Ши ответа:
- Ну когда же ты наконец женишься на мамочке?
Джулиан с ума сходил от рассказов о приключениях Маккормака, гораздо более восхитительных, чем те, о которых пишут в книжках. Мальчик ходил за Маккормаком, словно привязанный, и клянчил:
- Расскажи мне, что было после того, как террористы убили первого заложника в Лондоне.
Катриона теперь испытывала почти суеверный страх перед работой Маккормака.
- Я не хочу снова оказаться вдовой.
До увольнения Маккормака из САС оставалось два или три года - возраст Ши подходил к предельному для службы в данном подразделении. Но пока Катриона предпочитала жить своей прежней жизнью, насколько это было возможно.
В противном случае она просто сошла бы с ума, представляя себе Ши где-нибудь во вражеской стране в постоянной опасности.
Катриона все больше любила Ши, и с каждым разом ей все труднее было прощаться с любимым.
Иногда вопреки собственному благоразумию и категорическому запрету Ши Катриона спрашивала:
- Но куда же ты все-таки едешь? Когда вернешься?
Неужели не можешь сказать мне хоть словечко?
Неожиданно для себя Катриона начала немного понимать Барбару. Вероятно, Барбара все же любила Ши и, расставшись с ним, испытывала огорчение, страх и одиночество.
В марте 1982-го визиты Маккормака стали все реже и реже. Катриона задумывалась о том, не теряет ли она Ши из-за своих назойливых придирок и вопросов.
Когда они наконец встретились, Ши выглядел озабоченным и уставшим. Катриона перепугалась, что, если ему не дадут отдохнуть, он может серьезно заболеть.
- У нас с тобой никогда не было настоящего отпуска, - завела разговор Катриона. - Может, смотаемся куда-нибудь на недельку? Или хотя бы на несколько дней, пока не начался летний сезон? Летом я не смогу никуда поехать.
Вскоре, словно намек свыше, пришло красочное приглашение на открытие в Нью-Йорке персональной выставки мексиканских картин Джессики Хантер. К приглашению прилагался буклет с репродукциями картин Джесс. Одна из них особенно поразила Катриону: грубо оштукатуренная стена, выщербленная, потрескавшаяся, с нацарапанными на ней надписями. Несмотря на приглушенные, мягкие тона, было в этой картине что-то тревожное.
На следующий день позвонила сама Джесс:
- Выставку организовали, разумеется. Макс и Андреа.
Макс и Вальдхейм - деловые партнеры, ты об этом знала? И все же я чувствую себя ужасно гордой. Большая галерея в Нью-Йорке! Кэт, может быть, ты все-таки сможешь приехать?
Может быть, свяжешь это с каким-нибудь деловым визитом?
Тебе, несомненно, следует приехать и активизировать пропаганду "В гости к феодалу" в Штатах.
"Почему бы нет?" - подумала Катриона, испытывая неожиданное возбуждение. Будет просто восхитительно. Они с Ши могли бы вместе поехать в Нью-Йорк.
- Гвин устраивает в честь меня вечеринку. И Рафаэль прилетит из Мехико. Ах, Кэт, я так хочу познакомить тебя с Рафаэлем!
- Я бы с удовольствием приехала.
- Постарайся! Хорошенько постарайся! И привози Ши.
Я ведь никогда его не видела. А мне страшно хотелось бы.
- Конечно. Если смогу.
- Я послала приглашение Виктории, - продолжала Джесс. - Она сейчас в Бейруте. Ты об этом знала? Ей должно понравиться то, что я делаю. - Потом, замявшись, Джесс добавила:
- Но ответа я, конечно же, пока не получила.
- Попытаюсь, - сказал Ши, - но не уверен. Время не совсем подходящее.
- Неужели ты не можешь отпроситься хоть ненадолго?
Ты же никогда не берешь отпуска!
Маккормак покачал головой:
- Поезжай. Повеселись.
- Я не могу веселиться без тебя.
- Кэт, прекрати.
Вспомнив Барбару, Катриона тут же прикусила язык. И тем не менее она все же позвонила в бюро путешествий и заказала два билета на рейс "Бритиш эйруэйз" до Нью-Йорка, в 9.30 утра 2 апреля.
- Постарайся, Ши.
В трубке раздался короткий сухой смешок.
- Ладно. Но если меня не будет к моменту посадки, лети одна.
***
2 апреля Катриона выехала из дома в шесть часов утра и оставила свой "ягуар" в аэропорту на стоянке длительного хранения.
Она простояла у стойки "Бритиш эйруэйз", пока не объявили ее рейс. Катриона ждала у выхода на посадку, пока не прозвучало последнее приглашение. Измучившись, она села в самолет, готовая в последнюю минуту сбежать по трапу назад.
Желание это не покидало ее до самого момента взлета, когда горькое разочарование окончательно овладело ею, надеявшейся, что Ши все же каким-нибудь чудом в последнюю минуту появится в самолете.
Она раскрыла газету. В глаза тут же бросился кричащий заголовок на первой полосе "ДА, ЭТО - ВОЙНА!". Вслед за заголовком была помещена информация о том, что Англия и Аргентина начали между собой боевые действия за кучку скалистых островов в Южной Атлантике, известных как Фолклендские острова.
Катриона поняла, где сейчас находится Ши.
Глава 6
Пентхаус Гвиннет, казалось, парил в пространстве: взгляд вошедшего устремлялся сквозь большую, наполненную свежим воздухом гостиную, недавно заново отделанную в бежевых и металлически-голубых тонах, широкие раздвижные двери, ведущие на террасу с классическим итальянским садиком, и тонул в темнеющих тонах вечернего неба.
Мягкий свет, ощущение простора и приглушенная каденция "Облаков" Клода Дебюсси создавали атмосферу блаженства и покоя. Впрочем, общее настроение вечеринки было далеко от спокойного.
Все, за исключением Рафаэля Герреры, много пили, особенно женщины.
Джесс, чувствуя себя крайне неуютно в кричаще-ярком жилете, расшитом атласными цветами и попугаями, все больше убеждала себя, что ее выставку ждет провал. Вальдхейм не продаст ни одной картины. Положение усугублялось тем, что самая важная картина все еще не была доставлена в галерею со склада. Это был пейзаж Мехико размером четыре на шесть футов, сильное, но зловещее зрелище: расплывчатые шпили и башни тянулись в темное небо сквозь серые клубы испарений. Макс купил это полотно в прошлом году и согласился представить его на выставке за свой счет, выслав картину из Франции. И вот теперь, возможно, картина не прибудет в срок, хотя Андреа, растягивая лицо в улыбке, прикрытой хрупким бокалом, снова и снова убеждала Джесс не беспокоиться.
- К открытию она непременно будет. Вот увидишь.
В нарядной гофрированной юбке от Олега Кассини, Гвиннет улыбалась с каждой выпитой рюмкой все шире и шире: в противном случае она просто расплакалась бы. У нее произошел первый по-настоящему серьезный конфликт с Фредом. И виновата в ссоре была Гвиннет.
За день до вечеринки Фред вернулся из своей последней поездки в Лондон и нашел свою студию полностью преобразившейся.
- Сюрприз! - закричала Гвиннет, стоя на первой ступеньке только что отремонтированной, сверкающей чистотой лестницы.
Шокированный Фред безмолвно уставился на это великолепие, и только тут - увы, слишком поздно - Гвин поняла, насколько больше Фреда устраивала его старая квартира, в какой безопасности чувствовал он себя от непрошеных гостей, живя как бы в окруженном рвом замке с подъемным мостом. В студии Фред с ужасом созерцал творение рук Гвиннет: новая мебель и обстановка, освещение по последним технологиям, сияющий новенький, набитый продуктами холодильник, черные кожаные кресла. Фред просто взорвался от гнева, обнаружив все свои обычно наваленные на кровать вещи аккуратно уложенными во встроенные стенные шкафы.
- Я никогда прежде так себя не вела, - с трудом призналась позже Катриона, лежа в роскошной постели. - Надеюсь, ты не обиделся?
- Нет, - прошептал Ши. - Нисколько.
- Мне почему-то захотелось.
- Все в порядке. Не извиняйся.
Катриона озорно хихикнула:
- Вообще-то, кажется, тебе понравилось.
- Точно. Понравилось. И все прочее - тоже. Но где, скажи ради Бога, ты всему этому научилась? Я думал, тебя хорошо воспитывали.
- Должно быть, тлетворное влияние. Я имею в виду окружающую обстановку и то, что здесь творилось в свое время.
Маккормака непреодолимо клонило ко сну. Он трижды кончил. Прежде с ним такого не случалось.
- Это правда, насчет мадам де Виленюв? - сонно спросил он.
- Господи, разумеется, нет, - опять захихикала Катриона. - Все это придумала я. Настоящий владелец - просто какой-то торговец антиквариатом с экзотическим вкусом. Он забрал всю обстановку в свой магазин на Кингс-роуд.
Катриона поцеловала Ши в щеку.
- Теперь можешь спать.
Но он уже и так спал.
Глава 5
Студия Фреда Смита, как и его жилые комнаты, располагалась на третьем этаже ветхого склада на Канал-стрит.
Благодаря трем высоким, от пола до потолка, арочным окнам студия была просторной и светлой. Что касается вещей, то особого изобилия здесь не наблюдалось: крошечный умывальник, заляпанный масляными красками и химическими реактивами, старый холодильник, два деревянных стула заводского производства и армейская кровать с кучей одеял на ней. Несмотря на суматошную жизнь художника, Фред любил порядок, правда, представления о нем были у него весьма своеобразны. Гвиннет дом Фреда не нравился, она находила его холодным и неуютным. По ее мнению, все выглядело бы гораздо лучше, если бы сосновый пол покрасить и отполировать, улучшить освещение, установив нормальные светильники, и отдать эту ужасную мебель активистам Армии Спасения, заменив ее несколькими красивыми предметами быта. Гвиннет не представляла, как Фред может работать в такой гнетущей обстановке.
Хуже всего было то, что ступени лестницы, ведущей в галерею, большей своей частью прогнили, а Фред и не собирался заниматься их ремонтом. Посетители (даже сам Соломон Вальдхейм), прежде чем войти, выстукивали в дверь на улице специальный код, после чего Фред бросал им веревку, один конец которой привязывался к убирающемуся маршу пожарной лестницы; посетитель дергал за веревку, пролет лестницы опускался, и гость начинал нелегкое восхождение наверх.
Не привыкший к комфорту и невосприимчивый к холоду, Фред был совершенно счастлив.
- Тебе здесь нравится больше, чем у меня на квартире, - пожаловалась как-то Гвин, и Фред не стал оспаривать выдвинутые против него обвинения.
С тяжким вздохом Гвин предположила, что Фред уже никогда не переменится. Она любила наблюдать, как он работает: смуглое красивое лицо становилось сосредоточенным, ничего не видящим вокруг. Гвин наслаждалась формой его талантливых рук и линиями длинного тела. Мысли Гвин перенеслись к тому, как Фред занимался с ней любовью; она вспомнила его терпеливость и страстность и решила, что внешние обстоятельства не имеют никакого значения. Фред был такой, как есть, и Гвин его любит.
Фред становился довольно известным художником. За месяц он продал три большие картины, более чем за пятьдесят тысяч долларов каждую; одну из картин приобрел музей искусств. В статье журнала "Пипл" Фред представлялся как социальный художник десятилетия и самое сексуальное лицо сезона, что несказанно поразило самого Фреда.
***
В день рождения Гвиннет Фред пришел домой рано и с особым подарком, огромным и тяжелым. Гвин открыла картонную коробку, сопровождая свои действия возгласами восторга и беспокойства, усилившегося при виде огромного темно-коричневого ящика, сплошь покрытого маленькими блестящими кнопочками и рычажками.
- Фред, ты прелесть. Но что это?
- "Бета Макс". Думаю, тебе он понравится.
- "Бета Макс"?
- Видеомагнитофон. Последний писк. Телевизор смотреть. Включаешь его и подсоединяешь к телику, если тебе надо куда-то уйти, а программу смотришь позже. Теперь ты не пропустишь ни одного любимого шоу. Можем к тому же брать в прокате фильмы. Говорю тебе, штуки будут в большой моде.
Тоненький внутренний голосок в душе Гвиннет пропищал было сигнал тревоги, но в тот момент она его не поняла и проигнорировала. Однако, когда в следующий раз Гвиннет пришла в студию и обнаружила там восемь больших картонных коробок с надписью "Сони", спрятанных под широкой черной пластиковой пленкой, она сразу же обо всем догадалась.
"О нет! - ужаснулась про себя Гвин. - Он, несомненно, взялся за старое".
- Ну почему? - разгневанной фурией Гвин набросилась на Фреда. - Ты знаменит. Тебе сопутствует удача. Тебе больше не надо заниматься такими делами.
Фред и не подумал извиняться.
- Это помогает мне не терять сноровки, придает уверенности...
- Что ты имеешь в виду?
Фред ответил очень серьезно:
- Предположим, что со мной что-нибудь случится. Предположим, однажды я проснусь, все потеряв. Не могу рисовать. Может, зрение испортится, или я заработаю артрит. И тогда у меня останется то, к чему я смогу вернуться.
Гвиннет эта мысль показалась абсолютно нелогичной, поскольку, потеряв зрение или руки, быть вором гораздо сложнее, нежели художником.
Гвин не могла поверить. Она не понимала Фреда. Но потом вдруг до нее дошло. Фредом двигал первородный инстинкт естественного самосохранения, который поддерживал его и в прошлом. У Гвин такого опыта не было - однажды ее красота отойдет, и у нее ничего не останется. Фреду этого не понять.
- Красота - великая вещь, но она не вечна.
- Типично мужская логика! - возражала Гвиннет. - Мужчины по-другому смотрят на эту проблему.
- Ну почему же? Мужчины тоже стареют. И лысеют.
После долгих юных лет уродства комплимент по поводу внешности до сих пор был для Гвиннет настоящим подарком. Но вскоре этот подарок у нее отнимут. Временами Гвин просыпалась в ужасе при мысли, что снова превратится в уродину. Она решила подтянуть кожу лица, но и тут в засаде сидел страх. Одной ее знакомой подобная операция только испортила внешность: левая часть лица сделалась ниже правой, и это останется до конца жизни. Уж лучше иметь морщины.
Фред, казалось, был поражен тем, что подобные мысли так расстраивают Гвиннет.
- Знаешь, Гвин, если ты можешь делать деньги из своей красоты, пока она не прошла, - прекрасно, но не думай всерьез до конца дней своих оставаться красавицей. Неужели же так важно, что несколько дизайнеров и фотографов считают тебя достойной быть лицом восемьдесят второго года?
Все относительно, любовь моя: в девятьсот десятом году ты выглядела бы как белая ворона.
- Да нет, я пошутила, - слабо улыбнулась Гвин.
- Врешь. Можешь обчистить меня, можешь с кем-то изменить, но никогда мне не лги. Теперь слушай - я говорю совершенно серьезно: ты и в самом деле считаешь, что я люблю тебя за красоту?
- Нет. То есть да! Разумеется. Ты же художник.
- Дерьмо собачье! Первое, на что я обратил внимание, была твоя улыбка. Потом - твой смех. И глупое выражение на твоем лице, когда ты уронила на пол свои контактные линзы. Может это уложиться в твоей больной голове? Художника не волнует то, что другие люди находят красивым.
- Не волнует?
- Нет. Я хочу видеть, какую тень твой нос отбрасывает на твою щеку. Как отражается свет фонаря на мокром камне улицы. Я ищу контраст, цвет, посредственность, человека смеющегося, жирного, худющего, и - да-да, с морщинами, черт побери. Люди с морщинами очень интересны. Морщины у людей появляются по определенным причинам. Покажи мне классическую красоту, и я докажу тебе, до чего же она скучна. В конце концов, куда девается то, что было прекрасным?
***
Джесс сидела на каменном парапете у станции метро "Зокало" в Мехико и ждала Карлоса Руиса.
Она позвонила по номеру, который Карлос дал ей в Сан-Франциско. Ответил женский голос, принадлежавший, должно быть, Эсперансе, выразительно отрезавший:
- Карлос но эста аки <Карлоса здесь нет! (исп.)>!
- Когда он... - начала было Джесс.
- Здесь - нет. - Женщина собиралась повесить трубку.
- Передайте Карлосу, что я звоню по поводу Белого Кролика! - поспешно закричала Джесс и, воспользовавшись некоторым замешательством на другом конце провода, оставила номера своих телефонов в Мехико и Сан-Мигеле.
Правда, уверенности в том, что Эсперанса их записала, у Джессики не было.
Карлос позвонил через месяц. Голос его накатывался волнами, порой совершенно пропадая в треске статических помех. Говорить было совершенно невозможно.
- Ладно, - согласился Карлос, - давайте встретимся.
Он будет в Мехико на следующей неделе. Нет, домой он к Джесс не придет. Лучше встретиться где-нибудь в городе, в людном месте.
Разговор удивил Джесс и вызвал еще большее желание разыскать Викторию. Потребность найти подругу превратилась в непрекращающийся зуд, постоянно напоминая о незавершенном деле. Джесс всегда любила доводить свои дела до конца, ей нравилось подводить итоговую черту под очередным этапом собственной жизни, прежде чем спокойно двинуться дальше. Переехав в Сан-Мигель-де-Альенде, она почувствовала, что наконец преодолела определенный барьер и нашла место, где ее существование сможет обрести определенный смысл. Теперь, похоже, ей удастся если не увидеть, то поверить в сверкающую и манящую цель впереди.
Чувства Джесс обострились, глаза стали девственно чисты. Все случилось именно так, как предсказала Виктория, и Джесс хотела, чтобы подруга узнала о ее радости и, возможно, даже порадовалась вместе с ней. Джесс мечтала показать Виктории свои новые работы и сказать:
- Взгляни, в конце концов я действительно в силах сделать это.
И еще она хотела рассказать Виктории об апрельской выставке в Нью-Йорке - первой персональной выставке в большой галерее.
Кроме того, что очень важно, Джесс сделает все, чтобы заставить себя извиниться и признаться в том, что была не права. Она не любила, а порою даже не могла признаться в своих промахах и проступках. Виктория знала об этом, по крайней мере если получила известное письмо...
Джесс вздохнула и поболтала в воздухе загорелыми ногами. Она всматривалась в толпы туристов и уличных, торговцев, пытаясь увидеть Карлоса.
Перед Джесс, тряся связкой серебряных браслетов, остановился индеец, за которым следовала женщина со множеством косичек в волосах и с наброшенными на плечи яркими разноцветными пледами. Мальчишка лет трех-четырех, сняв грязные трусишки, сосредоточенно справлял большую нужду в сточную канаву. Супружеская пара пожилых американцев смотрела на ребенка с нескрываемым ужасом. Джесс услышала, как жена сказала:
- Теперь-то ты этому веришь, Вейн?
- Не верил бы, если бы не видел своими глазами, дорогая, - отозвался муж.
Турист с ярко-каштановыми волосами облокотился на парапет рядом с Джесс. Она в досаде отвернулась. Тогда турист заговорил:
- Прошу прощения за опоздание.
Карлос Руис! Джесс уставилась на него в полнейшем изумлении.
- Я ни за что бы не узнала вас.
Помимо сменившегося цвета волос, на Карлосе не было очков, и казалось, что он каким-то образом вырос. Карлос усмехнулся.
- Платформы. - Он задрал штанину и продемонстрировал массивные подошвы своих туфель.
- Выглядите совершенным американцем, - заметила Джесс.
- Благодарю. Специально так хожу.
- Зачем?
- Помогает в бизнесе. Иногда людям с внешностью американцев больше доверяют. И меньше угрожают. Пойдем?
Мы можем зайти в собор.
Петляя между туристическими автобусами, они пересекли большую площадь и поднялись по широким каменным ступеням. У входа в собор сидела нищенка: голова ее была забинтована, сложенные лодочкой руки подняты вверх в безмолвной мольбе. Карлос вложил в ладони женщины несколько песо, та прошамкала благословение, и монеты исчезли словно по волшебству.
Внутренность храма произвела на Джесс впечатление огромной тяжести и поразительного, безмерного богатства.
Воздух был плотен и сперт от многовековой пыли. Джесс чувствовала, что слова ее, слетев с губ, глохнут, будто она произносила их, закрыв рот толстым одеялом..
- Меньше угрожают, чем кому? - спросила Джесс Карлоса, возвращаясь к прерванному разговору.
- Чем другим, - пожал плечами Карлос.
- Что вы делаете в Мехико?
- Я здесь проездом по пути в Калифорнию.
- Вы все еще живете в Никарагуа?
- Я - никарагуанец.
- Но вы же родились в Соединенных Штатах.
- А мои родители - нет.
- А Эсперанса...
- Это моя мать.
- А-а-а, понимаю...
Длинные полосы сумрачного света проникали в храм сквозь высокие узкие окна, отражались в тусклом серебре, украшенном драгоценными камнями, на пыльных надписях на стенах, в огромных глазах святых на иконах, статуях ангелов и Мадонны.
- Зачем вы едете в Калифорнию?
- По делам правительства.
Теперь Карлос стоял в центре основного прохода, разглядывая окружавшие его древние сокровища.
- Сандинистского правительства?
- Разумеется.
- В таком случае вы - коммунист.
Руис криво усмехнулся:
- Просто патриот. - Он протянул руку в направлении высокого алтаря с орнаментом. - Знаете, я всегда прихожу сюда, когда бываю в Мехико. Смотрю на все это и думаю о том, сколько же все эти богатства стоят. Должно быть, миллиарды. И думаю, что бы можно было купить на эти деньги.
Мысленно я трачу их на медикаменты, учебники, грузовики, тракторы и сенокосилки. Мне становится больно от этих мыслей, но я должен выносить эту боль. Кажется, я мазохист.
Джесс тревожно вскинула голову:
- А Виктория была связана...
- Виктория всего лишь журналистка, - сухо прервал Карлос. Оторвавшись от созерцания "бесполезной" роскоши, он заговорил скороговоркой:
- Как она? Вы ее видели?
Джесс в ужасе уставилась на Руиса.
- Я собиралась спросить об этом вас. Я пыталась разыскать ее. И была уверена, что вы знаете, где сейчас Виктория.
Карлос вздохнул протяжно и мягко.
- Не знаю. Она давно уехала. Вы писали Виктории на адрес редакции?
- Много месяцев назад. Виктория не ответила.
Взяв Джесс за локоть, Карлос повел ее обратно к главному входу, в который как раз в этот момент вваливалась ярко разодетая толпа туристов.
На пороге сидела все та же старуха, спокойная и по-прежнему протягивающая руки ко всем, проходящим мимо нее. Джесс едва сдержалась, видя, с каким презрительным взглядом испанца-колонизатора Руис подал старухе банкноту в сто песо.
На улице воздух был тяжел, имел металлический привкус и пах дымом. Тем не менее Карлос сделал глубокий вдох и расслабился.
- Я же говорил вам, что рано или поздно вы захотите разыскать Викторию, не так ли?
- Да, - чистосердечно призналась Джесс. - Мне хотелось бы извиниться перед ней. И о многом поговорить. Вы обещали помочь, - настойчиво добавила Джесс.
- Это было давно. Времена изменились. Если Виктория уходит, она уходит навсегда. Для меня она больше не существует.
- О-о-о, - тихо произнесла Джесс. Она решила, что ей никогда уже не встретиться с Викторией. Это была неприятная мысль. Вместе с Викторией Джесс теряла какую-то часть своей жизни. - Но вы, без сомнения, - начала она, - были в близких отношениях...
- Я пытался сделать наши отношения еще ближе. И это было ошибкой. Я пытался также оберегать Викторию, но она рассматривала мою опеку как вмешательство в свою личную жизнь. - Руис цинично усмехнулся. - Она говорила, что риск может быть прибыльным делом, и попадала в замечательные истории. - Улыбка сошла с его лица. - Сами понимаете, Виктория могла погибнуть в любой день и в любой момент. Так - между прочим.
- Но, Карлос! Виктория не замечает риска.
Они пересекали улицу, когда Джесс вдруг остановилась как вкопанная, пораженная до глубины души пришедшей ей в голову мыслью.
Дымя черными клубами выхлопных газов, к ним стремительно приближался автобус 100-го маршрута. Карлос схватил Джесс за локоть и резко толкнул ее на тротуар.
- Боже, что, черт возьми, вы делаете?
- Вы разве не понимаете? - закричала Джесс. - Она думает, что уже знает, когда умрет. Ей плевать!
- О чем вы? - нетерпеливо отозвался Карлос.
- О том, что Виктория - ясновидящая.
- Ерунда.
- Но она так часто предвидела события! Она предсказывала множество вещей, и они сбылись! Как в ту ночь, на вечеринке, помните? Когда умер Стефан и.., и Гвиннет...
- Виктория жила в перманентно стрессовом состоянии.
Она побывала во Вьетнаме, под огнем. После таких ситуаций мозги зачастую начинают выдавать довольно странные вещи. Но это не имеет ничего общего с даром предвидения, Джесс.
Они медленно возвращались к станции метро. Лицо Карлоса было абсолютно бесстрастным, речь его звучала почти профессионально. Он сунул руку в карман в поисках мелкой монеты.
- Странные вещи? Что, например? - допытывалась Джесс.
Руис пожал плечами.
- Все записано. Вы можете находить фрагменты записи в различных участках своего мозга: первобытно заложенные программы, прежние инстинкты, систему самосохранения, рожденную тысячи лет назад.
- Но это было не разовое озарение. Виктория всегда предсказывала. Еще когда мы учились в школе. Тогда у Виктории не было никакого стресса.
- Разумеется, был. Тогда, сейчас, всегда. На плечи Виктории возложено очень тяжелое бремя. Причем очень давно, возможно, даже с момента рождения.
- Какое бремя?
- Об этом она мне никогда не рассказывала.
- О-о-о.., ну-у-у.., конечно...
Теперь все казалось совершенно очевидным. Виктория Рейвн с ее сильной наследственностью несла в себе массу невостребованных знаний. Часто это было просто ужасно.
Джесс принялась горячо излагать свою догадку, но Карлос лишь улыбнулся и встряхнул своими рыжеватыми кудрями.
- Мысль ваша, конечно, очень романтическая, но Виктория Рейвн такая же ясновидящая, как вы или я.
Он посмотрел на Джесс и ласково притронулся к ее щеке.
- Берегите себя. И если повстречаете Викторию, передавайте от меня привет.
Руис повернулся на своих высоких каблуках и пошел прочь - обычный турист-гринго, - быстро растворившись в многолюдной толпе.
***
К началу 1982 года дети окончательно приняли Ши Маккормака в члены своей семьи.
Чуть ли не каждый день романтическая Кэролайн требовала от Ши ответа:
- Ну когда же ты наконец женишься на мамочке?
Джулиан с ума сходил от рассказов о приключениях Маккормака, гораздо более восхитительных, чем те, о которых пишут в книжках. Мальчик ходил за Маккормаком, словно привязанный, и клянчил:
- Расскажи мне, что было после того, как террористы убили первого заложника в Лондоне.
Катриона теперь испытывала почти суеверный страх перед работой Маккормака.
- Я не хочу снова оказаться вдовой.
До увольнения Маккормака из САС оставалось два или три года - возраст Ши подходил к предельному для службы в данном подразделении. Но пока Катриона предпочитала жить своей прежней жизнью, насколько это было возможно.
В противном случае она просто сошла бы с ума, представляя себе Ши где-нибудь во вражеской стране в постоянной опасности.
Катриона все больше любила Ши, и с каждым разом ей все труднее было прощаться с любимым.
Иногда вопреки собственному благоразумию и категорическому запрету Ши Катриона спрашивала:
- Но куда же ты все-таки едешь? Когда вернешься?
Неужели не можешь сказать мне хоть словечко?
Неожиданно для себя Катриона начала немного понимать Барбару. Вероятно, Барбара все же любила Ши и, расставшись с ним, испытывала огорчение, страх и одиночество.
В марте 1982-го визиты Маккормака стали все реже и реже. Катриона задумывалась о том, не теряет ли она Ши из-за своих назойливых придирок и вопросов.
Когда они наконец встретились, Ши выглядел озабоченным и уставшим. Катриона перепугалась, что, если ему не дадут отдохнуть, он может серьезно заболеть.
- У нас с тобой никогда не было настоящего отпуска, - завела разговор Катриона. - Может, смотаемся куда-нибудь на недельку? Или хотя бы на несколько дней, пока не начался летний сезон? Летом я не смогу никуда поехать.
Вскоре, словно намек свыше, пришло красочное приглашение на открытие в Нью-Йорке персональной выставки мексиканских картин Джессики Хантер. К приглашению прилагался буклет с репродукциями картин Джесс. Одна из них особенно поразила Катриону: грубо оштукатуренная стена, выщербленная, потрескавшаяся, с нацарапанными на ней надписями. Несмотря на приглушенные, мягкие тона, было в этой картине что-то тревожное.
На следующий день позвонила сама Джесс:
- Выставку организовали, разумеется. Макс и Андреа.
Макс и Вальдхейм - деловые партнеры, ты об этом знала? И все же я чувствую себя ужасно гордой. Большая галерея в Нью-Йорке! Кэт, может быть, ты все-таки сможешь приехать?
Может быть, свяжешь это с каким-нибудь деловым визитом?
Тебе, несомненно, следует приехать и активизировать пропаганду "В гости к феодалу" в Штатах.
"Почему бы нет?" - подумала Катриона, испытывая неожиданное возбуждение. Будет просто восхитительно. Они с Ши могли бы вместе поехать в Нью-Йорк.
- Гвин устраивает в честь меня вечеринку. И Рафаэль прилетит из Мехико. Ах, Кэт, я так хочу познакомить тебя с Рафаэлем!
- Я бы с удовольствием приехала.
- Постарайся! Хорошенько постарайся! И привози Ши.
Я ведь никогда его не видела. А мне страшно хотелось бы.
- Конечно. Если смогу.
- Я послала приглашение Виктории, - продолжала Джесс. - Она сейчас в Бейруте. Ты об этом знала? Ей должно понравиться то, что я делаю. - Потом, замявшись, Джесс добавила:
- Но ответа я, конечно же, пока не получила.
- Попытаюсь, - сказал Ши, - но не уверен. Время не совсем подходящее.
- Неужели ты не можешь отпроситься хоть ненадолго?
Ты же никогда не берешь отпуска!
Маккормак покачал головой:
- Поезжай. Повеселись.
- Я не могу веселиться без тебя.
- Кэт, прекрати.
Вспомнив Барбару, Катриона тут же прикусила язык. И тем не менее она все же позвонила в бюро путешествий и заказала два билета на рейс "Бритиш эйруэйз" до Нью-Йорка, в 9.30 утра 2 апреля.
- Постарайся, Ши.
В трубке раздался короткий сухой смешок.
- Ладно. Но если меня не будет к моменту посадки, лети одна.
***
2 апреля Катриона выехала из дома в шесть часов утра и оставила свой "ягуар" в аэропорту на стоянке длительного хранения.
Она простояла у стойки "Бритиш эйруэйз", пока не объявили ее рейс. Катриона ждала у выхода на посадку, пока не прозвучало последнее приглашение. Измучившись, она села в самолет, готовая в последнюю минуту сбежать по трапу назад.
Желание это не покидало ее до самого момента взлета, когда горькое разочарование окончательно овладело ею, надеявшейся, что Ши все же каким-нибудь чудом в последнюю минуту появится в самолете.
Она раскрыла газету. В глаза тут же бросился кричащий заголовок на первой полосе "ДА, ЭТО - ВОЙНА!". Вслед за заголовком была помещена информация о том, что Англия и Аргентина начали между собой боевые действия за кучку скалистых островов в Южной Атлантике, известных как Фолклендские острова.
Катриона поняла, где сейчас находится Ши.
Глава 6
Пентхаус Гвиннет, казалось, парил в пространстве: взгляд вошедшего устремлялся сквозь большую, наполненную свежим воздухом гостиную, недавно заново отделанную в бежевых и металлически-голубых тонах, широкие раздвижные двери, ведущие на террасу с классическим итальянским садиком, и тонул в темнеющих тонах вечернего неба.
Мягкий свет, ощущение простора и приглушенная каденция "Облаков" Клода Дебюсси создавали атмосферу блаженства и покоя. Впрочем, общее настроение вечеринки было далеко от спокойного.
Все, за исключением Рафаэля Герреры, много пили, особенно женщины.
Джесс, чувствуя себя крайне неуютно в кричаще-ярком жилете, расшитом атласными цветами и попугаями, все больше убеждала себя, что ее выставку ждет провал. Вальдхейм не продаст ни одной картины. Положение усугублялось тем, что самая важная картина все еще не была доставлена в галерею со склада. Это был пейзаж Мехико размером четыре на шесть футов, сильное, но зловещее зрелище: расплывчатые шпили и башни тянулись в темное небо сквозь серые клубы испарений. Макс купил это полотно в прошлом году и согласился представить его на выставке за свой счет, выслав картину из Франции. И вот теперь, возможно, картина не прибудет в срок, хотя Андреа, растягивая лицо в улыбке, прикрытой хрупким бокалом, снова и снова убеждала Джесс не беспокоиться.
- К открытию она непременно будет. Вот увидишь.
В нарядной гофрированной юбке от Олега Кассини, Гвиннет улыбалась с каждой выпитой рюмкой все шире и шире: в противном случае она просто расплакалась бы. У нее произошел первый по-настоящему серьезный конфликт с Фредом. И виновата в ссоре была Гвиннет.
За день до вечеринки Фред вернулся из своей последней поездки в Лондон и нашел свою студию полностью преобразившейся.
- Сюрприз! - закричала Гвиннет, стоя на первой ступеньке только что отремонтированной, сверкающей чистотой лестницы.
Шокированный Фред безмолвно уставился на это великолепие, и только тут - увы, слишком поздно - Гвин поняла, насколько больше Фреда устраивала его старая квартира, в какой безопасности чувствовал он себя от непрошеных гостей, живя как бы в окруженном рвом замке с подъемным мостом. В студии Фред с ужасом созерцал творение рук Гвиннет: новая мебель и обстановка, освещение по последним технологиям, сияющий новенький, набитый продуктами холодильник, черные кожаные кресла. Фред просто взорвался от гнева, обнаружив все свои обычно наваленные на кровать вещи аккуратно уложенными во встроенные стенные шкафы.