Шум печи едва слышался с улицы. И совсем затихал на расстоянии нескольких метров. Он вернулся в зал, чтобы посмотреть, что происходит. Термометр показывал почти тысячу градусов, и когда он склонился к окошечку, то увидел, как бумажник, оставленный им поверх пальто, затем одежда, а затем и все тело вспыхнули ярким огнем.
Он зажег еще одну сигарету и стал ждать, прислонившись к двери.
Когда пришел срок, он все выключил. Часть черепа, таза и несколько костей еще можно было различить, но все остальное превратилось в пепел при первом же взмахе метелки.
Он старательно собрал прах в железную коробку и закрыл дверцу печи, оставив ее в первоначальном виде. К утру она, без сомнения, остынет.
Он нашел пустую урну, установил ее в пульверизаторе и высыпал туда содержимое коробки. Затем завел аппарат. Пока тот работал, он открыл ящик стола и извлек оттуда карточку «Покойся-с-миром».
Когда он все остановил, — а было это две минуты спустя — и вытащил урну, от Билли Мигана остались пять унций серого пепла.
Тогда Фэллон отправился туда, где они были с Миганом утром, где все еще стояла тележка садовника и его инструменты.
Он сверился с номерком на табличке и старательно рассеял пепел. Затем взял метелку и хорошенько вдавил его в землю. Сделав это, он положил метелку так, как она лежала, и ушел.
У машины с ним приключилась неприятность. Когда он открывал дверцу, уиппет проскользнул между его ног и побежал по той же дорожке, по которой шел Фэллон. Тот бросился за ним. Собака добралась до места, где ирландец рассеял останки Билли, улеглась в траве и заскулила.
Фэллон взял его на руки и понес обратно, почесывая за ушами. На этот раз он не выпустил его до тех пор, пока дверца не захлопнулась. Тогда он кинул Томми на заднее сиденье и быстро тронулся с места.
Только после того, как решетка въезда была закрыта, он решился перевести дух. Он глубоко вздохнул, закурил и тут вдруг заметил, что руки у него дрожат.
Все прошло удачно, и это радовало его. Билли Миган причинял зло, когда был жив, но теперь его не стало. Он совершенно исчез с лица земли, и Фэллон не испытывал ни малейшего угрызения совести.
Для него Билли был всего лишь отвратительным червяком, недостойным даже вытереть грязь с туфель Анны Да Коста. Теперь с ним покончено.
Прибыв на Полс-сквер он осторожно въехал на аллею между старых конюшен, но удача по-прежнему сопутствовала ему. Двор был пустынным. Он подогнал «Симитар» к гаражу, оставил ключи на панельной доске, а собаку на заднем сиденье и пошел прочь, ускоряя шаг.
Когда он вернулся к домику священника, отца Да Косты еще не было. Он бесшумно поднялся на второй этаж и заглянул в комнату Анны. Она глубоко спала. Тогда он закрыл дверь и спустился вниз.
В гостиной он тщательно осмотрел ковер, но на нем не было и капли крови. Значит и здесь проблемы отпали. Он заглянул в бар и обнаружил большую бутылку виски. Он добавил себе в стакан немного содовой, и тут открылась дверь.
Фэллон обернулся в тот момент, когда священник входил в комнату. Да Коста остолбенел.
— Фэллон! Что вы здесь делаете? — вскричал он и затем сильно побледнел. — Ах, Боже мой, Анна!
Он кинулся к лестнице, Фэллон пошел следом.
— С ней все в порядке. Она спит.
Отец Да Коста медленно обернулся.
— Что произошло?
— Вторжение. Я пришел вовремя, чтобы прогнать его.
— Кого? Человека Мигана?
— Может быть... я не разглядел.
Да Коста пересек вестибюль, скрестив на груди руки, сцепив пальцы так сильно, что они побелели.
— Боже! Боже, когда же это кончится?
— В воскресенье вечером, — сказал Фэллон. — Они устроили мне отъезд на борту корабля.
— И вы думаете, что это положит конец всему? — сказал отец Да Коста, качая головой. — Вы глупец, Фэллон. Пока я жив, Джек Миган не будет чувствовать себя в безопасности. Доверие, честь, вера в данное слово — все эти понятия не существуют для него. Так с чего это он поверит, что эти слова что-то значат для других?
— Прекрасно. Все это — моя ошибка. Что вы хотите от меня?
— Есть только одно. Освободите меня единственно возможным способом.
— Провести остаток жизни в местах, где мой покой будут тщательно охранять? — возразил Фэллон. — Я не такой уж герой для этого.
Он направился к двери, и священник спросил:
— Вы уверены, что она в порядке?
— Да. Ей нужно хорошенько выспаться. Она гораздо сильнее, чем вы думаете. Во всех отношениях.
— Это просто счастье, что вы в нужный момент случайно оказались здесь.
— Да, конечно, — сказал Фэллон. Потом помолчал и добавил: — Ладно, я следил за домом.
Да Коста грустно покачал головой.
— Вот видите, друг мой, вы совершаете благие дела помимо вашей воли. Вы не совсем конченный человек.
— А идите вы к черту! — прокричал Фэллон и бросился под дождь. Он бежал так быстро, как только мог.
Глава тринадцатая
Он зажег еще одну сигарету и стал ждать, прислонившись к двери.
Когда пришел срок, он все выключил. Часть черепа, таза и несколько костей еще можно было различить, но все остальное превратилось в пепел при первом же взмахе метелки.
Он старательно собрал прах в железную коробку и закрыл дверцу печи, оставив ее в первоначальном виде. К утру она, без сомнения, остынет.
Он нашел пустую урну, установил ее в пульверизаторе и высыпал туда содержимое коробки. Затем завел аппарат. Пока тот работал, он открыл ящик стола и извлек оттуда карточку «Покойся-с-миром».
Когда он все остановил, — а было это две минуты спустя — и вытащил урну, от Билли Мигана остались пять унций серого пепла.
Тогда Фэллон отправился туда, где они были с Миганом утром, где все еще стояла тележка садовника и его инструменты.
Он сверился с номерком на табличке и старательно рассеял пепел. Затем взял метелку и хорошенько вдавил его в землю. Сделав это, он положил метелку так, как она лежала, и ушел.
У машины с ним приключилась неприятность. Когда он открывал дверцу, уиппет проскользнул между его ног и побежал по той же дорожке, по которой шел Фэллон. Тот бросился за ним. Собака добралась до места, где ирландец рассеял останки Билли, улеглась в траве и заскулила.
Фэллон взял его на руки и понес обратно, почесывая за ушами. На этот раз он не выпустил его до тех пор, пока дверца не захлопнулась. Тогда он кинул Томми на заднее сиденье и быстро тронулся с места.
Только после того, как решетка въезда была закрыта, он решился перевести дух. Он глубоко вздохнул, закурил и тут вдруг заметил, что руки у него дрожат.
Все прошло удачно, и это радовало его. Билли Миган причинял зло, когда был жив, но теперь его не стало. Он совершенно исчез с лица земли, и Фэллон не испытывал ни малейшего угрызения совести.
Для него Билли был всего лишь отвратительным червяком, недостойным даже вытереть грязь с туфель Анны Да Коста. Теперь с ним покончено.
Прибыв на Полс-сквер он осторожно въехал на аллею между старых конюшен, но удача по-прежнему сопутствовала ему. Двор был пустынным. Он подогнал «Симитар» к гаражу, оставил ключи на панельной доске, а собаку на заднем сиденье и пошел прочь, ускоряя шаг.
Когда он вернулся к домику священника, отца Да Косты еще не было. Он бесшумно поднялся на второй этаж и заглянул в комнату Анны. Она глубоко спала. Тогда он закрыл дверь и спустился вниз.
В гостиной он тщательно осмотрел ковер, но на нем не было и капли крови. Значит и здесь проблемы отпали. Он заглянул в бар и обнаружил большую бутылку виски. Он добавил себе в стакан немного содовой, и тут открылась дверь.
Фэллон обернулся в тот момент, когда священник входил в комнату. Да Коста остолбенел.
— Фэллон! Что вы здесь делаете? — вскричал он и затем сильно побледнел. — Ах, Боже мой, Анна!
Он кинулся к лестнице, Фэллон пошел следом.
— С ней все в порядке. Она спит.
Отец Да Коста медленно обернулся.
— Что произошло?
— Вторжение. Я пришел вовремя, чтобы прогнать его.
— Кого? Человека Мигана?
— Может быть... я не разглядел.
Да Коста пересек вестибюль, скрестив на груди руки, сцепив пальцы так сильно, что они побелели.
— Боже! Боже, когда же это кончится?
— В воскресенье вечером, — сказал Фэллон. — Они устроили мне отъезд на борту корабля.
— И вы думаете, что это положит конец всему? — сказал отец Да Коста, качая головой. — Вы глупец, Фэллон. Пока я жив, Джек Миган не будет чувствовать себя в безопасности. Доверие, честь, вера в данное слово — все эти понятия не существуют для него. Так с чего это он поверит, что эти слова что-то значат для других?
— Прекрасно. Все это — моя ошибка. Что вы хотите от меня?
— Есть только одно. Освободите меня единственно возможным способом.
— Провести остаток жизни в местах, где мой покой будут тщательно охранять? — возразил Фэллон. — Я не такой уж герой для этого.
Он направился к двери, и священник спросил:
— Вы уверены, что она в порядке?
— Да. Ей нужно хорошенько выспаться. Она гораздо сильнее, чем вы думаете. Во всех отношениях.
— Это просто счастье, что вы в нужный момент случайно оказались здесь.
— Да, конечно, — сказал Фэллон. Потом помолчал и добавил: — Ладно, я следил за домом.
Да Коста грустно покачал головой.
— Вот видите, друг мой, вы совершаете благие дела помимо вашей воли. Вы не совсем конченный человек.
— А идите вы к черту! — прокричал Фэллон и бросился под дождь. Он бежал так быстро, как только мог.
Глава тринадцатая
Воинствующая церковь
Отец Да Коста укладывал свои ритуальные одежды в чемодан, когда в его кабинет вошла Анна. Погода стояла по-прежнему пасмурная, дождь стучал в стекла. Анна была немного бледнее обычного, но казалась очень спокойной. Черная лента стягивала ее волосы на затылке, она надела юбку и серый пуловер.
Священник взял ее за руки и подвел к огню.
— Как ты себя чувствуешь?
— Хорошо. Я уверяю вас, хорошо. Вы собираетесь уходить?
— К сожалению мне нужно. Вчера умерла одна из монахинь в Нотр-Дам-де-ля-Петье. Сестра Мария-Габриэлла. Они попросили меня отслужить мессу, — объяснил он, затем, помолчав, добавил: — Не нравится, что ты останешься одна.
— Ну что вы. В половине одиннадцатого сестра Клер приведет детей из начальной школы на репетицию хора, а потом у меня частный урок до полудня.
— Прекрасно. К этому времени я вернусь.
Он взял чемоданчик, она протянула ему руку, и они вместе дошли до передней.
— Вам понадобится ваш плащ.
— Нет, хватит и зонтика, — заверил он, открывая дверь. — Я решил, Анна, тебе на некоторое время надо уехать. Пока с этим делом не будет покончено так или иначе.
— Нет, — твердо возразила она.
Он поставил чемодан и обнял ее за плечи на пороге.
— Я еще никогда не чувствовал себя таким беспомощным. Таким растерянным. После того что произошло вчера, я решил поговорить с Миллером.
— Но вы не можете сделать этого! — закричала она, пожалуй, даже слишком пылко. — Нет, вы повредите Фэллону!
Он внимательно посмотрел на нее.
— Он тебе нравится, так ведь?
— Я бы назвала это не так. Мне жаль его. На нем была печать жизни. Нет, жизнь использовала его самым несправедливым образом. Его совершенно искалечило! — с внезапной страстью воскликнула она. — Не может быть, чтобы у человека, в котором живет такая музыка, совершенно не было души! Господь не может быть столь немилосердным!
— Самый ценный подарок, который Бог дает человеку, это свобода выбора, милая. Добро и Зло. Каждый волен выбрать.
— Согласна, — сказала она пылко. — Но я уверена только в одном. Когда вчера мне понадобилась помощь, когда я в ней нуждалась сильнее всего, именно Фэллон спас меня.
— Я знаю, — пробормотал священник. — Он следил за домом.
Выражение лица Анны внезапно изменилось, и легкий румянец выступил на ее щеках.
— И вас не беспокоит, что с ним происходит?
— О, наоборот, очень заботит! Вероятно в большей степени, чем ты можешь думать. Я вижу человека, в котором поток гениальности иссяк до размеров ручейка. Я вижу человека, и достойного человека, который по непонятным темным личным мотивам совершает нечто вроде самоубийства.
— Так помогите же ему!
— Помочь ему оказать помощь самому себе? — возразил отец Да Коста, грустно покачивая головой. — Так бывает только в книгах. И редко случается в жизни. Каков бы ни был этот человек, называющий себя Мартином Фэллоном, одно совершенно ясно. Он ненавидит себя за то, что он совершил, он ненавидит того, кем он стал. Он переполнен отвращением к самому себе.
Теперь она была совершенно сбита с толку.
— Я не понимаю. Я ничего в этом не понимаю.
— Этот человек ищет смерти в любую минуту, Анна. Он примет ее с распростертыми объятиями. Да, меня заботит то, что произошло с Мартином Фэллоном, очень сильно заботит. Но беда в том, что его самого это совершенно не интересует.
Он оставил ее на крыльце и быстро пошел через кладбище, низко пригнув голову под дождем, не утруждая себя открыть зонт. Когда он дошел до маленькой двери бокового выхода, он увидел, что на низкой скамье в углу сидит Фэллон, склонив голову на грудь и держа руки в карманах.
Отец Да Коста потряс его за плечо. Фэллон поднял голову и открыл глаза. Ему необходимо было побриться, казалось кожа его лица отделяется от скул. Глаза его были пусты.
— Долгая ночь, — сказал тихо священник.
— Время для размышлений, — ответил Фэллон странным безразличным тоном. — О целом ряде вещей.
— А выводы?
— О да, — сказал Фэллон, поднимаясь и выходя под дождь. — Вот место для меня: кладбище... Знаете, отец мой, — сказал он доверительно с легкой улыбкой, — я наконец-то понял одну вещь, очень важную.
— Какую?
— Я не могу жить в ладу с самим собой.
Он повернулся и очень быстро пошел прочь. Отец Да Коста вышел из укрытия, протянув руку, словно стараясь удержать его и вернуть.
— Фэллон! — позвал он громко.
Несколько скворцов вспорхнули с дерева, взмахи их крыльев были похожи на шелест старого шифона на ветру, крики птиц зловеще разнеслись над кладбищем. Затем они снова уселись на ветки, Фэллон повернул за угол церкви и исчез.
Открыв дверь ризницы, она почувствовал, что музыка наполняет помещение. Он исполнял «Павану на смерть инфанты» очень проникновенно, достигая самой сути таких вещей, как глубина жизни и чувства, достигая этого совершенством техники. Она даже не предполагала, что можно так играть.
Он закончил грустным аккордом и замер, ссутулив плечи, пока по церкви замирали последние отголоски эха. Затем резко повернулся и заметил Анну, прислонившуюся к балюстраде алтаря.
— Я еще никогда не слышала подобного исполнения, — сказала она.
Он спустился и остановился возле нее с другой стороны балюстрады.
— Прекрасная музыка для похорон.
Эти слова затронули глубины ее души, словно туда проник ледяной ветер.
— Вы не должны так говорить, — бросила она с упреком, стараясь улыбнуться. — Вы хотели меня видеть?
— Скажем так, я надеялся, что вы придете.
— Ну вот, я пришла.
— Мне хотелось бы, чтобы вы передали кое-что вашему дяде. Скажите ему, что мне очень жаль, так жаль, что я и выразить-то этого не могу, но я намерен все исправить. И у вас больше не будет повода для беспокойства. И у него тоже. Даю слово.
— Но каким образом? Я не понимаю!
— Это мое дело, — спокойно произнес Фэллон. — Я заварил эту кашу, я ее и расхлебаю. Прощайте, Анна Да Коста. Больше мы не встретимся, вы меня больше не увидите.
— Я никогда не видела вас, — сказала она грустно, и когда он двинулся, она положила руку ему на плечо. — Ну разве это не ужасно?
Он медленно отступил. Движения его были осторожными и бесшумными. Выражение лица Анны изменилось. Она протянула руку.
— Мистер Фэллон? — прошептала она. — Вы здесь?
Он быстро пошел к двери. Она скрипнула, когда он открывал ее, и когда он обернулся, чтобы в последний раз взглянуть на девушку, Анна крикнула:
— Мартин, вернитесь!
В ее голосе слышалось страшное отчаяние.
Фэллон улыбнулся и вышел, со вздохом закрыв дверь, а она упала на колени возле алтаря; лицо ее было залито слезами.
Несколько монахинь плакали, читая: «Прояви волю свою Исус Христос, Царь Славный, освободи души верные...»
Их нежные голоса поднимались к сводам маленькой часовни монастыря, когда отец Да Коста молился об упокоении души сестры Марии-Габриэлы, всех душ грешников мира и о том, чтобы вина их простилась им. Он молился за Анну, за то, чтобы с ней не произошло ничего плохого. За Мартина Фэллона, чтобы у него хватило сил выдержать испытание, и за денди Джека Мигана...
Но тут произошла странная вещь: когда он произносил последнее имя, горло его перехватила судорога, и ему показалось, что он задыхается.
Когда служба была окончена и последние почести отданы, монашки понесли гроб к маленькому частному кладбищу, в уголок между наружной и внутренней стенами монастырской постройки.
На краю могилы священник замер, затем брызнул в яму и на гроб святой водой и после того, как он и монахини прочли последние молитвы, они зажгли свечи. Это было довольно трудным делом из-за дождя, но необходимым, так как символизировало присоединение души сестры Марии-Габриэлы к небесным силам. Затем был пропет двадцать третий псалом, ее любимый.
Отец Да Коста вспомнил ее в последние дни жизни: разбитое тело, измученное страданием. «О Господи, — подумал он. — Ну почему ты допускаешь, чтобы все достойные люди так мучились? Такие, как сестра Мария-Габриэла?»
Да еще Анна. Такая чистая, нежная... и при мысли о том, что произошло накануне, его сердце наполнилось черной яростью.
Напрасно он пытался унять ее. Единственная мысль, которая пришла ему в голову, когда он взглянул на дно могилы, была та, что, возможно, гроб для сестры Марии-Габриэлы был изготовлен конторой Мигана.
— Хорошее занятие для начала дня, — заметила она.
— Я уже давно не пил. По-настоящему. Теперь я выпил четыре стакана: мне нужно было подумать.
Он допил содержимое стакана, закончил собирать оружие и прикрепил глушитель.
— Вы сделали какие-то выводы? — спросила Дженни опасливо.
— Да, думаю, что можно сказать и так. — Он налил себе еще виски и выпил. — Я решил провести операцию, «Миган должен исчезнуть». Нечто вроде круиза для одного человека, если угодно.
— Вы совершенно сошли с ума. У вас нет ни малейшего шанса.
— Днем он меня вызовет, Дженни. Он должен сделать это, так как завтра я уезжаю, и нам надо кое-что уладить.
Он мигнул в сторону пистолета, и Дженни прошептала:
— Что вы намерены делать?
— Я намерен убить этого негодяя, — сказал он просто. — Знаете, что сказано у Шекспира: «Прекрасное дело для гнусного мира».
Он был пьян, она понимала это, но даже в этом состоянии он не был похож на других. Она в отчаянии воскликнула:
— Не будьте глупцом! Если вы убьете его, то вы никуда не уедете! И что тогда произойдет?
— А плевал я на это.
Он вытянул руку и выстрелил. Раздался глухой хлопок, и маленькая фаянсовая фигурка на этажерке разлетелась вдребезги.
— Ну, посмотрите-ка! Если я могу с такого расстояния подстрелить муху, выпив полбутылки виски, то мне не очень ясно, как я смогу промахнуться в Джека Мигана.
Он встал и взял бутылку.
— Мартин, послушайте меня! Я вас умоляю!
Он прошел мимо нее к двери.
— Этой ночью я не спал, так что намерен это сделать сейчас. Если позвонит Миган, разбудите меня, и что бы ни было, не давайте мне спать больше пяти часов. Вечером у меня дела.
Он вышел, она слышала его шаги на лестнице. Потом дверь его комнаты открылась и закрылась, и только тогда она упала на колени и стала собирать осколки фаянса.
Вечером в пабе было много народу, поэтому Джек Миган предпочитал заходить туда днем. Второй зал был целиком в его распоряжении, и он пользовался этим, чтобы улаживать там свои дела.
Он сидел на табурете с бокалом пива и доедал сэндвич с ростбифом, читая «Файнэншл таймс». Доннер терпеливо ждал, сидя на скамье у окна.
Миган допил пиво и толкнул бокал на стойку.
— Повтори, Гарри.
Гарри был высоким мускулистым молодым человеком, который даже в белом переднике бармена был похож на профессионального игрока в регби. Он носил щегольские бачки, выделявшиеся на его бледном высокомерном лице.
Пока он наполнял бокал, открылась дверь, и на пороге возникли Руперт и Бонати. На Руперте было длинное пальто в яркую клетку с пелеринкой. Он отряхнулся и расстегнул пуговицы.
— Когда же это кончится, вот что я хотел бы знать!
Миган отпил пива и рыгнул.
— Чего ты хочешь, Господи, Боже мой! Кто остался в магазине?
Руперт грациозно сел на табурет рядом с ним и положил руку ему на ляжку.
— Мне тоже нужно выпить, мой утеночек. Я должен набраться сил, разве нет?
— Ладно-ладно. Гарри, налей ему «Кровавой Мэри».
— Между прочим, кто-нибудь знает, где Билли? — спросил Руперт.
— Со вчерашнего вечера я его не видел, — ответил Миган. — А кому он понадобился?
— Да звонил сторож «Сосновой Рощи» как раз перед моим уходом.
— Ну и что ему надо?
— Кажется, они там нашли уиппета Билли. Мокрого, как суп, и дрожащего, как лист, как он выразился. Он хотел знать, что с ним делать.
— Какого черта понадобилось там этой псине? — поднял брови Миган.
— В последний раз я видел его, — вмешался Доннер, — сегодня утром, около половины девятого, когда пошел в гараж. Он сидел в «Симитаре». Я подумал, что Билли забыл его там вчера, когда вернулся, и открыл машину. Такое уже случалось. Если он чем-нибудь озабочен или одержим, то часто бросал Томми в машине.
— Но он еще не вернулся, когда сегодня утром я выходил, — сказал Миган, — и если он оставил машину в гараже, это значит, что его понесло в какой-нибудь из клубов в центре. Наверное, он еще спит в кровати какой-нибудь шлюхи, грязный поросенок. Бонати, смотайся в «Сосновую Рощу» за собакой, отвези ее домой и накорми.
— Хорошо, мистер Миган, — сказал Бонати и вышел.
Миган сделал еще глоток пива.
— Чертов безмозглый дурак. Он получит от меня хорошего пинка, когда мы встретимся.
— Он еще молод, мистер Миган. Он наберется ума, — сказал Гарри.
Он взял два ведра с водой, которой мыл посуду, и вышел во двор. Когда он выплескивал содержимое ведер на мостовую, появился отец Да Коста. Он был в сутане и под зонтиком.
Гарри посмотрел на него с изумлением, и тут священник вежливо спросил:
— Я разыскиваю мистера Мигана. Мистера Джека Мигана. Мне сказали в его конторе, что он может находиться здесь.
— Да, он внутри, — ответил Гарри.
Он вошел в зал, а отец Да Коста следовал за ним, на секунду задержавшись на пороге, чтобы закрыть зонтик.
Первым его заметил Руперт, увидев его отражение в зеркале бара.
— Ради Бога! — воскликнул он.
Воцарилось тягостное молчание. Миган очень медленно повернулся на своем табурете.
— Какого черта вы пришли сюда, эй вы? Рождественскую елку потрясти что ли? Мы когда-нибудь от вас избавимся?
Он демонстративно вытащил свой бумажник, и Да Коста спокойно возразил:
— Я хотел всего лишь обменяться парой слов с глазу на глаз.
Он стоял перед Миганом, держа зонтик в руке, подол его сутаны был мокрый, обувь запачкалась, борода растрепалась. Он ждал ответа.
Миган рассмеялся.
— Господи, Боже мой! Видели бы вы себя! Чертовски нелепый вид! Мужчина в юбке. Никак не могу привыкнуть.
— На это я и не рассчитываю, — терпеливо сказал священник. — Мы можем поговорить?
Миган указал на Руперта и Доннера:
— Нет ничего такого, что вы не могли бы сказать в присутствии этих двоих.
— Очень хорошо. Все просто. Я не хочу, чтобы вы приближались к церкви Святого Имени и не хочу, чтобы повторилось то, что случилось вчера вечером в моем домике.
Миган удивленно поднял брови:
— О чем это вы толкуете?
— Ладно, мистер Миган, — сказал Да Коста со вздохом. — Вчера вечером кто-то проник в дом и напал на мою племянницу. Если бы не подоспел Фэллон и не прогнал этого человека, то могло бы случиться все, что угодно. Но я подозреваю, что вы сейчас скажете мне, что совершенно не в курсе дела.
— Именно! Я об этом ни черта не знал! — вскричал Миган.
Отец Да Коста с трудом боролся с яростью.
— Вы лжете, — сказал он просто.
Кровь бросилась Мигану в голову, его лицо исказилось, глаза выпучились.
— За кого вы меня принимаете? — прорычал он.
— Это мое последнее предупреждение. Когда мы виделись в последний раз, я сказал вам, что мой Бог карает так же, как и любит. Вам следовало бы не забывать об этом.
Сам не свой от ярости, Миган повернулся к бармену:
— Вышвырни его отсюда!
Гарри поднял перегородку и вышел из-за стойки.
— Ладно. Давай, вали отсюда, папаша.
Правой рукой он схватил его за воротник, левой — за пояс, и так довел до входной двери под смешки Доннера и Руперта, которые подошли ближе, чтобы ничего не упустить из спектакля. Миган присоединился к ним.
Отец Да Коста оказался на четвереньках под дождем, в большой луже.
— Что случилось, мой утеночек? — бросил Руперт. — Ты описался что ли?
Это было глупой выходкой, мальчишеской и вульгарной, и в то же время это переполнило чашу терпения священника. Поэтому когда Гарри поднимал его, обхватив рукой за горло, он отреагировал приемом, которому научился тридцать лет назад, пройдя хорошую школу партизан и ночных вылазок.
Гарри широко улыбался:
— Мы не любим, когда придурки вроде вас тревожат наших клиентов..
Ему не представилось случая сказать еще что-либо. Правый локоть отца Да Косты врезался в его живот. Священник круто развернулся, а Гарри корчился на земле, не в силах вздохнуть.
— Вам не следовало бы так близко подпускать кого бы то ни было. Вас плохо тренировали.
Гарри очухался и ринулся вперед, занеся кулак для ужасающего удара. Отец Да Коста отклонился, двумя руками схватил его запястье и, дернув вверх, толкнул Гарри головой прямо в кучу ящиков.
Когда он обернулся, Доннер решился на атаку и тут же получил удар ноги по колену. Он взвыл и согнулся пополам. Затем отец Да Коста врезал коленом по лицу Доннера, которое тот неосмотрительно подставил, и отправил его вслед за Гарри к стене.
Руперт издал пронзительный крик, и в спешке достичь безопасного убежища в глубине зала, полез внутрь, толкнул Мигана, повалил его и упал сам. Пока Миган поднимался, Да Коста ударил его кулаком в лицо, вложив в удар всю свою ярость и боль. Кость хрустнула, нос Мигана приплюснулся, и он, стеная, отполз в глубину зала. Из его ноздрей текла кровь.
Руперт на четвереньках приблизился к стойке, в надежде спрятаться, пока Да Коста глядел на Мигана, все еще охваченный смертельной яростью, сжав кулаки. Он опустил глаза на свои руки, увидел кровь на пальцах, и на его лице появился ужас.
Он медленно отступил во двор. Гарри все еще валялся среди ящиков. Доннер блевал у стены. Отец Да Коста еще раз с отвращением посмотрел на свои руки, повернулся и ушел.
— Вы опоздали. Я беспокоилась.
Он был все еще крайне взволнован и старался говорить спокойно.
— Прости. Пришлось задержаться.
Она отложила вязание и встала.
— Когда вы ушли, я пошла в церковь приготовиться к репетиции хора, и встретила там Фэллона. Он играл на органе.
Лицо священника потемнело.
— Он что-нибудь сказал? Ты говорила с ним?
— Он просил передать вам несколько слов. Он попросил сказать, что все произошло по его ошибке, и что он сожалеет.
— И все?
— Нет. Еще он сказал, чтобы мы больше не беспокоились. Он начал, он и закончит. И добавил, что мы не увидимся больше. Что это значит? Вы думаете, он хочет сдаться полиции?
— Одному Богу известно! — пробормотал отец Да Коста, успокаивающе кладя руку на плечо Анны. — Я иду в церковь. Надо сделать кое-что. Я ненадолго.
Он оставил ее и почти побежал на кладбище, чтобы войти в церковь через ризницу. Он упал на колени перед алтарем, сложил руки и поднял глаза к распятию.
— Простите меня, — начал он. — Отец небесный, простите меня!
Он опустил голову и заплакал, ибо знал, что в его сердце нет ни единой частички, в которой бы крылось сожаление о том, что он сделал с Джеком Миганом. И даже хуже того, он слышал тихий внутренний" голос, который говорил, что уничтожив Джека, он оказал бы огромную услугу всему миру.
Священник взял ее за руки и подвел к огню.
— Как ты себя чувствуешь?
— Хорошо. Я уверяю вас, хорошо. Вы собираетесь уходить?
— К сожалению мне нужно. Вчера умерла одна из монахинь в Нотр-Дам-де-ля-Петье. Сестра Мария-Габриэлла. Они попросили меня отслужить мессу, — объяснил он, затем, помолчав, добавил: — Не нравится, что ты останешься одна.
— Ну что вы. В половине одиннадцатого сестра Клер приведет детей из начальной школы на репетицию хора, а потом у меня частный урок до полудня.
— Прекрасно. К этому времени я вернусь.
Он взял чемоданчик, она протянула ему руку, и они вместе дошли до передней.
— Вам понадобится ваш плащ.
— Нет, хватит и зонтика, — заверил он, открывая дверь. — Я решил, Анна, тебе на некоторое время надо уехать. Пока с этим делом не будет покончено так или иначе.
— Нет, — твердо возразила она.
Он поставил чемодан и обнял ее за плечи на пороге.
— Я еще никогда не чувствовал себя таким беспомощным. Таким растерянным. После того что произошло вчера, я решил поговорить с Миллером.
— Но вы не можете сделать этого! — закричала она, пожалуй, даже слишком пылко. — Нет, вы повредите Фэллону!
Он внимательно посмотрел на нее.
— Он тебе нравится, так ведь?
— Я бы назвала это не так. Мне жаль его. На нем была печать жизни. Нет, жизнь использовала его самым несправедливым образом. Его совершенно искалечило! — с внезапной страстью воскликнула она. — Не может быть, чтобы у человека, в котором живет такая музыка, совершенно не было души! Господь не может быть столь немилосердным!
— Самый ценный подарок, который Бог дает человеку, это свобода выбора, милая. Добро и Зло. Каждый волен выбрать.
— Согласна, — сказала она пылко. — Но я уверена только в одном. Когда вчера мне понадобилась помощь, когда я в ней нуждалась сильнее всего, именно Фэллон спас меня.
— Я знаю, — пробормотал священник. — Он следил за домом.
Выражение лица Анны внезапно изменилось, и легкий румянец выступил на ее щеках.
— И вас не беспокоит, что с ним происходит?
— О, наоборот, очень заботит! Вероятно в большей степени, чем ты можешь думать. Я вижу человека, в котором поток гениальности иссяк до размеров ручейка. Я вижу человека, и достойного человека, который по непонятным темным личным мотивам совершает нечто вроде самоубийства.
— Так помогите же ему!
— Помочь ему оказать помощь самому себе? — возразил отец Да Коста, грустно покачивая головой. — Так бывает только в книгах. И редко случается в жизни. Каков бы ни был этот человек, называющий себя Мартином Фэллоном, одно совершенно ясно. Он ненавидит себя за то, что он совершил, он ненавидит того, кем он стал. Он переполнен отвращением к самому себе.
Теперь она была совершенно сбита с толку.
— Я не понимаю. Я ничего в этом не понимаю.
— Этот человек ищет смерти в любую минуту, Анна. Он примет ее с распростертыми объятиями. Да, меня заботит то, что произошло с Мартином Фэллоном, очень сильно заботит. Но беда в том, что его самого это совершенно не интересует.
Он оставил ее на крыльце и быстро пошел через кладбище, низко пригнув голову под дождем, не утруждая себя открыть зонт. Когда он дошел до маленькой двери бокового выхода, он увидел, что на низкой скамье в углу сидит Фэллон, склонив голову на грудь и держа руки в карманах.
Отец Да Коста потряс его за плечо. Фэллон поднял голову и открыл глаза. Ему необходимо было побриться, казалось кожа его лица отделяется от скул. Глаза его были пусты.
— Долгая ночь, — сказал тихо священник.
— Время для размышлений, — ответил Фэллон странным безразличным тоном. — О целом ряде вещей.
— А выводы?
— О да, — сказал Фэллон, поднимаясь и выходя под дождь. — Вот место для меня: кладбище... Знаете, отец мой, — сказал он доверительно с легкой улыбкой, — я наконец-то понял одну вещь, очень важную.
— Какую?
— Я не могу жить в ладу с самим собой.
Он повернулся и очень быстро пошел прочь. Отец Да Коста вышел из укрытия, протянув руку, словно стараясь удержать его и вернуть.
— Фэллон! — позвал он громко.
Несколько скворцов вспорхнули с дерева, взмахи их крыльев были похожи на шелест старого шифона на ветру, крики птиц зловеще разнеслись над кладбищем. Затем они снова уселись на ветки, Фэллон повернул за угол церкви и исчез.
* * *
Когда Анна отперла дверь домика и вышла на крыльцо, то сразу же услышала звуки органа. Она повернулась в сторону храма и прислушалась, слегка наклонив голову. Она сразу же узнала его манеру игры. С бьющимся сердцем она устремилась по аллее так быстро, как только могла, нащупывая дорогу при помощи тросточки.Открыв дверь ризницы, она почувствовал, что музыка наполняет помещение. Он исполнял «Павану на смерть инфанты» очень проникновенно, достигая самой сути таких вещей, как глубина жизни и чувства, достигая этого совершенством техники. Она даже не предполагала, что можно так играть.
Он закончил грустным аккордом и замер, ссутулив плечи, пока по церкви замирали последние отголоски эха. Затем резко повернулся и заметил Анну, прислонившуюся к балюстраде алтаря.
— Я еще никогда не слышала подобного исполнения, — сказала она.
Он спустился и остановился возле нее с другой стороны балюстрады.
— Прекрасная музыка для похорон.
Эти слова затронули глубины ее души, словно туда проник ледяной ветер.
— Вы не должны так говорить, — бросила она с упреком, стараясь улыбнуться. — Вы хотели меня видеть?
— Скажем так, я надеялся, что вы придете.
— Ну вот, я пришла.
— Мне хотелось бы, чтобы вы передали кое-что вашему дяде. Скажите ему, что мне очень жаль, так жаль, что я и выразить-то этого не могу, но я намерен все исправить. И у вас больше не будет повода для беспокойства. И у него тоже. Даю слово.
— Но каким образом? Я не понимаю!
— Это мое дело, — спокойно произнес Фэллон. — Я заварил эту кашу, я ее и расхлебаю. Прощайте, Анна Да Коста. Больше мы не встретимся, вы меня больше не увидите.
— Я никогда не видела вас, — сказала она грустно, и когда он двинулся, она положила руку ему на плечо. — Ну разве это не ужасно?
Он медленно отступил. Движения его были осторожными и бесшумными. Выражение лица Анны изменилось. Она протянула руку.
— Мистер Фэллон? — прошептала она. — Вы здесь?
Он быстро пошел к двери. Она скрипнула, когда он открывал ее, и когда он обернулся, чтобы в последний раз взглянуть на девушку, Анна крикнула:
— Мартин, вернитесь!
В ее голосе слышалось страшное отчаяние.
Фэллон улыбнулся и вышел, со вздохом закрыв дверь, а она упала на колени возле алтаря; лицо ее было залито слезами.
* * *
Младшие сестры из монастыря Петье были не только наставницами. Они славились замечательным прошлым — медицинской работой в далеких миссионерских поселках, и именно там отец Да Коста и познакомился с сестрой Марией-Габриэлой. Было это в 1951 году, в Корее. Эта неутомимая маленькая француженка, без сомнения, была самым лучшим, самым милым и добрым существом, которое он встретил в своей жизни. Четыре года заключения в концентрационном лагере подорвали ее здоровье, но не повредили ни ее блестящему уму, не уменьшили ее любовь к жизни и веру в будущее.Несколько монахинь плакали, читая: «Прояви волю свою Исус Христос, Царь Славный, освободи души верные...»
Их нежные голоса поднимались к сводам маленькой часовни монастыря, когда отец Да Коста молился об упокоении души сестры Марии-Габриэлы, всех душ грешников мира и о том, чтобы вина их простилась им. Он молился за Анну, за то, чтобы с ней не произошло ничего плохого. За Мартина Фэллона, чтобы у него хватило сил выдержать испытание, и за денди Джека Мигана...
Но тут произошла странная вещь: когда он произносил последнее имя, горло его перехватила судорога, и ему показалось, что он задыхается.
Когда служба была окончена и последние почести отданы, монашки понесли гроб к маленькому частному кладбищу, в уголок между наружной и внутренней стенами монастырской постройки.
На краю могилы священник замер, затем брызнул в яму и на гроб святой водой и после того, как он и монахини прочли последние молитвы, они зажгли свечи. Это было довольно трудным делом из-за дождя, но необходимым, так как символизировало присоединение души сестры Марии-Габриэлы к небесным силам. Затем был пропет двадцать третий псалом, ее любимый.
Отец Да Коста вспомнил ее в последние дни жизни: разбитое тело, измученное страданием. «О Господи, — подумал он. — Ну почему ты допускаешь, чтобы все достойные люди так мучились? Такие, как сестра Мария-Габриэла?»
Да еще Анна. Такая чистая, нежная... и при мысли о том, что произошло накануне, его сердце наполнилось черной яростью.
Напрасно он пытался унять ее. Единственная мысль, которая пришла ему в голову, когда он взглянул на дно могилы, была та, что, возможно, гроб для сестры Марии-Габриэлы был изготовлен конторой Мигана.
* * *
Дженни Фокс приняла накануне две таблетки снотворного и проснулась очень поздно, в начале двенадцатого. Она надела халат и спустилась в кухню, где обнаружила Фэллона, сидящего у стола. Перед ним стояла бутылка ирландского виски и полупустой стакан. Он разобрал «чешку» и теперь старательно собирал ее вновь. Глушитель также лежал на столе, рядом с бутылкой.— Хорошее занятие для начала дня, — заметила она.
— Я уже давно не пил. По-настоящему. Теперь я выпил четыре стакана: мне нужно было подумать.
Он допил содержимое стакана, закончил собирать оружие и прикрепил глушитель.
— Вы сделали какие-то выводы? — спросила Дженни опасливо.
— Да, думаю, что можно сказать и так. — Он налил себе еще виски и выпил. — Я решил провести операцию, «Миган должен исчезнуть». Нечто вроде круиза для одного человека, если угодно.
— Вы совершенно сошли с ума. У вас нет ни малейшего шанса.
— Днем он меня вызовет, Дженни. Он должен сделать это, так как завтра я уезжаю, и нам надо кое-что уладить.
Он мигнул в сторону пистолета, и Дженни прошептала:
— Что вы намерены делать?
— Я намерен убить этого негодяя, — сказал он просто. — Знаете, что сказано у Шекспира: «Прекрасное дело для гнусного мира».
Он был пьян, она понимала это, но даже в этом состоянии он не был похож на других. Она в отчаянии воскликнула:
— Не будьте глупцом! Если вы убьете его, то вы никуда не уедете! И что тогда произойдет?
— А плевал я на это.
Он вытянул руку и выстрелил. Раздался глухой хлопок, и маленькая фаянсовая фигурка на этажерке разлетелась вдребезги.
— Ну, посмотрите-ка! Если я могу с такого расстояния подстрелить муху, выпив полбутылки виски, то мне не очень ясно, как я смогу промахнуться в Джека Мигана.
Он встал и взял бутылку.
— Мартин, послушайте меня! Я вас умоляю!
Он прошел мимо нее к двери.
— Этой ночью я не спал, так что намерен это сделать сейчас. Если позвонит Миган, разбудите меня, и что бы ни было, не давайте мне спать больше пяти часов. Вечером у меня дела.
Он вышел, она слышала его шаги на лестнице. Потом дверь его комнаты открылась и закрылась, и только тогда она упала на колени и стала собирать осколки фаянса.
* * *
Булл энд Белл находился недалеко от Сен Полс-сквера, это была узкая улочка, очень темная, вымощенная круглым булыжником. Она носила имя паба, который находился на ней вот уже больше двух веков. Возле входа в заднюю дверь громоздились переполненные ведра с мусором и старые ящики.Вечером в пабе было много народу, поэтому Джек Миган предпочитал заходить туда днем. Второй зал был целиком в его распоряжении, и он пользовался этим, чтобы улаживать там свои дела.
Он сидел на табурете с бокалом пива и доедал сэндвич с ростбифом, читая «Файнэншл таймс». Доннер терпеливо ждал, сидя на скамье у окна.
Миган допил пиво и толкнул бокал на стойку.
— Повтори, Гарри.
Гарри был высоким мускулистым молодым человеком, который даже в белом переднике бармена был похож на профессионального игрока в регби. Он носил щегольские бачки, выделявшиеся на его бледном высокомерном лице.
Пока он наполнял бокал, открылась дверь, и на пороге возникли Руперт и Бонати. На Руперте было длинное пальто в яркую клетку с пелеринкой. Он отряхнулся и расстегнул пуговицы.
— Когда же это кончится, вот что я хотел бы знать!
Миган отпил пива и рыгнул.
— Чего ты хочешь, Господи, Боже мой! Кто остался в магазине?
Руперт грациозно сел на табурет рядом с ним и положил руку ему на ляжку.
— Мне тоже нужно выпить, мой утеночек. Я должен набраться сил, разве нет?
— Ладно-ладно. Гарри, налей ему «Кровавой Мэри».
— Между прочим, кто-нибудь знает, где Билли? — спросил Руперт.
— Со вчерашнего вечера я его не видел, — ответил Миган. — А кому он понадобился?
— Да звонил сторож «Сосновой Рощи» как раз перед моим уходом.
— Ну и что ему надо?
— Кажется, они там нашли уиппета Билли. Мокрого, как суп, и дрожащего, как лист, как он выразился. Он хотел знать, что с ним делать.
— Какого черта понадобилось там этой псине? — поднял брови Миган.
— В последний раз я видел его, — вмешался Доннер, — сегодня утром, около половины девятого, когда пошел в гараж. Он сидел в «Симитаре». Я подумал, что Билли забыл его там вчера, когда вернулся, и открыл машину. Такое уже случалось. Если он чем-нибудь озабочен или одержим, то часто бросал Томми в машине.
— Но он еще не вернулся, когда сегодня утром я выходил, — сказал Миган, — и если он оставил машину в гараже, это значит, что его понесло в какой-нибудь из клубов в центре. Наверное, он еще спит в кровати какой-нибудь шлюхи, грязный поросенок. Бонати, смотайся в «Сосновую Рощу» за собакой, отвези ее домой и накорми.
— Хорошо, мистер Миган, — сказал Бонати и вышел.
Миган сделал еще глоток пива.
— Чертов безмозглый дурак. Он получит от меня хорошего пинка, когда мы встретимся.
— Он еще молод, мистер Миган. Он наберется ума, — сказал Гарри.
Он взял два ведра с водой, которой мыл посуду, и вышел во двор. Когда он выплескивал содержимое ведер на мостовую, появился отец Да Коста. Он был в сутане и под зонтиком.
Гарри посмотрел на него с изумлением, и тут священник вежливо спросил:
— Я разыскиваю мистера Мигана. Мистера Джека Мигана. Мне сказали в его конторе, что он может находиться здесь.
— Да, он внутри, — ответил Гарри.
Он вошел в зал, а отец Да Коста следовал за ним, на секунду задержавшись на пороге, чтобы закрыть зонтик.
Первым его заметил Руперт, увидев его отражение в зеркале бара.
— Ради Бога! — воскликнул он.
Воцарилось тягостное молчание. Миган очень медленно повернулся на своем табурете.
— Какого черта вы пришли сюда, эй вы? Рождественскую елку потрясти что ли? Мы когда-нибудь от вас избавимся?
Он демонстративно вытащил свой бумажник, и Да Коста спокойно возразил:
— Я хотел всего лишь обменяться парой слов с глазу на глаз.
Он стоял перед Миганом, держа зонтик в руке, подол его сутаны был мокрый, обувь запачкалась, борода растрепалась. Он ждал ответа.
Миган рассмеялся.
— Господи, Боже мой! Видели бы вы себя! Чертовски нелепый вид! Мужчина в юбке. Никак не могу привыкнуть.
— На это я и не рассчитываю, — терпеливо сказал священник. — Мы можем поговорить?
Миган указал на Руперта и Доннера:
— Нет ничего такого, что вы не могли бы сказать в присутствии этих двоих.
— Очень хорошо. Все просто. Я не хочу, чтобы вы приближались к церкви Святого Имени и не хочу, чтобы повторилось то, что случилось вчера вечером в моем домике.
Миган удивленно поднял брови:
— О чем это вы толкуете?
— Ладно, мистер Миган, — сказал Да Коста со вздохом. — Вчера вечером кто-то проник в дом и напал на мою племянницу. Если бы не подоспел Фэллон и не прогнал этого человека, то могло бы случиться все, что угодно. Но я подозреваю, что вы сейчас скажете мне, что совершенно не в курсе дела.
— Именно! Я об этом ни черта не знал! — вскричал Миган.
Отец Да Коста с трудом боролся с яростью.
— Вы лжете, — сказал он просто.
Кровь бросилась Мигану в голову, его лицо исказилось, глаза выпучились.
— За кого вы меня принимаете? — прорычал он.
— Это мое последнее предупреждение. Когда мы виделись в последний раз, я сказал вам, что мой Бог карает так же, как и любит. Вам следовало бы не забывать об этом.
Сам не свой от ярости, Миган повернулся к бармену:
— Вышвырни его отсюда!
Гарри поднял перегородку и вышел из-за стойки.
— Ладно. Давай, вали отсюда, папаша.
Правой рукой он схватил его за воротник, левой — за пояс, и так довел до входной двери под смешки Доннера и Руперта, которые подошли ближе, чтобы ничего не упустить из спектакля. Миган присоединился к ним.
Отец Да Коста оказался на четвереньках под дождем, в большой луже.
— Что случилось, мой утеночек? — бросил Руперт. — Ты описался что ли?
Это было глупой выходкой, мальчишеской и вульгарной, и в то же время это переполнило чашу терпения священника. Поэтому когда Гарри поднимал его, обхватив рукой за горло, он отреагировал приемом, которому научился тридцать лет назад, пройдя хорошую школу партизан и ночных вылазок.
Гарри широко улыбался:
— Мы не любим, когда придурки вроде вас тревожат наших клиентов..
Ему не представилось случая сказать еще что-либо. Правый локоть отца Да Косты врезался в его живот. Священник круто развернулся, а Гарри корчился на земле, не в силах вздохнуть.
— Вам не следовало бы так близко подпускать кого бы то ни было. Вас плохо тренировали.
Гарри очухался и ринулся вперед, занеся кулак для ужасающего удара. Отец Да Коста отклонился, двумя руками схватил его запястье и, дернув вверх, толкнул Гарри головой прямо в кучу ящиков.
Когда он обернулся, Доннер решился на атаку и тут же получил удар ноги по колену. Он взвыл и согнулся пополам. Затем отец Да Коста врезал коленом по лицу Доннера, которое тот неосмотрительно подставил, и отправил его вслед за Гарри к стене.
Руперт издал пронзительный крик, и в спешке достичь безопасного убежища в глубине зала, полез внутрь, толкнул Мигана, повалил его и упал сам. Пока Миган поднимался, Да Коста ударил его кулаком в лицо, вложив в удар всю свою ярость и боль. Кость хрустнула, нос Мигана приплюснулся, и он, стеная, отполз в глубину зала. Из его ноздрей текла кровь.
Руперт на четвереньках приблизился к стойке, в надежде спрятаться, пока Да Коста глядел на Мигана, все еще охваченный смертельной яростью, сжав кулаки. Он опустил глаза на свои руки, увидел кровь на пальцах, и на его лице появился ужас.
Он медленно отступил во двор. Гарри все еще валялся среди ящиков. Доннер блевал у стены. Отец Да Коста еще раз с отвращением посмотрел на свои руки, повернулся и ушел.
* * *
Когда он вошел в свой кабинет, Анна вязала, сидя у огня. Она повернулась к нему.— Вы опоздали. Я беспокоилась.
Он был все еще крайне взволнован и старался говорить спокойно.
— Прости. Пришлось задержаться.
Она отложила вязание и встала.
— Когда вы ушли, я пошла в церковь приготовиться к репетиции хора, и встретила там Фэллона. Он играл на органе.
Лицо священника потемнело.
— Он что-нибудь сказал? Ты говорила с ним?
— Он просил передать вам несколько слов. Он попросил сказать, что все произошло по его ошибке, и что он сожалеет.
— И все?
— Нет. Еще он сказал, чтобы мы больше не беспокоились. Он начал, он и закончит. И добавил, что мы не увидимся больше. Что это значит? Вы думаете, он хочет сдаться полиции?
— Одному Богу известно! — пробормотал отец Да Коста, успокаивающе кладя руку на плечо Анны. — Я иду в церковь. Надо сделать кое-что. Я ненадолго.
Он оставил ее и почти побежал на кладбище, чтобы войти в церковь через ризницу. Он упал на колени перед алтарем, сложил руки и поднял глаза к распятию.
— Простите меня, — начал он. — Отец небесный, простите меня!
Он опустил голову и заплакал, ибо знал, что в его сердце нет ни единой частички, в которой бы крылось сожаление о том, что он сделал с Джеком Миганом. И даже хуже того, он слышал тихий внутренний" голос, который говорил, что уничтожив Джека, он оказал бы огромную услугу всему миру.