— Чертовка! Он ненормальный, ты сама видишь, это же железный фаворит, на Сарновском, ну есть же какие-то границы, ведь невозможно, чтобы Сарновский выиграл, ведь он же Вишняка пропустит!
   — Так у нас дополнительно есть Болек.
   — Иоанна, придержи меня за руки, — жалобно попросила Мария. — Или пусть меня кто-нибудь свяжет. Я ему шею сверну! И посмотри, что он мне сделал, нет, ты смотри, смотри!
   Я с неохотой посмотрела на её сегодняшнюю программку, которую она подсовывала мне под нос. Как минимум половина кружков, крестиков и птичек была сделана ручкой Мети. Как и когда он это сделал, было непостижимо уму, потому что я собственной рукой спрятала её программку на дно сумки, где лежали бутылки из-под пива.
   — Я же говорила тебе, чтобы ты ему ничего не давала делать!
   — Я давала?! Ты спятила! Я спрятала её и караулила, вообще программка у меня была ещё неразрезанная! Я-то думала, она дома осталась, а тут — на тебе!
   Метя подло хихикал в сторонке. Многие годы повторялась та же история. Мария страдала от него, как от бича Божьего. Таинственным образом Метя подбирался к её программке на следующий день бегов и паскудил там как хотел, вставляя свои пометки. Ничего худшего нельзя придумать, нет на свете игрока, который не поддался бы такому внушению, я вообще не могу сосчитать её триплеты, проигранные из-за вставок Мети. Я просила, умоляла и скандалила, чтобы она свои программки прятала от Мети, но безрезультатно.
   — Посмотри! — говорила она теперь в ужасе. — Слово даю, вынула программку дома из сумки нетронутой, сама смотрела — и на тебе! В каждом заезде какая-нибудь чушь, я бы этого и в рот не взяла! Этот паршивец Геркулес, а тут, видишь… Если я сама ещё не знаю, что выбрать, у меня три лошади, а возле его чёртовой Сенсации крестик стоит, так я же выброшу своих коней, а впишу его Сенсацию! Ну, Геркулеса я и так вижу, его я и по ошибке не впишу, но Метю я когда-нибудь убью! Ведь караулю же программку!
   Метя все радостнее хихикал. Мария взбесилась.
   — Чертовка и Трезор! Как он этот заезд себе видит?! Я вообще не знала, что в шестом заезде я поставила на Клубничку, клубничка в саду растёт, а не по турфу бегает!
   — Давай, Клубничка! — взвизгнул Метя. Юрек в своём кресле повернулся к нам, посмотрел и молча покрутил у виска пальцем. Мария резко схватила стакан с пивом, вылив часть на свои купоны триплета и на мою сумку. Мете она погрозила кулаком. Рупор назвал выигрыш последовательности в третьем заезде. Все выплаты безнадёжно запаздывали. Я поднялась с кресла, чтобы поставить на четвёртый заезд, и увидела Монику Гонсовскую. Она пришла только что, бледная и очень расстроенная.
   — Завейчика убили, — сказала она без предисловий, швырнув сумку на кресло у меня за спиной. — Вы об этом уже знаете?
   Я кивнула головой, не зная, надо выражать ей свои соболезнования или нет.
   — Его вроде ограбили. То есть не вроде, а точно ограбили, я же знаю, что он приехал сюда с деньгами, да к тому же выиграл, а мне сказали, что при себе у него не было ничего. Моя тётка вчера каталась в страшной истерике. Сегодня я выколачивала из неё список всех её с Завейчиком общих знакомых, потому и опоздала. Я приехала, поскольку ничего из этого не понимаю, может, вы что-нибудь знаете?
   Она вопросительно смотрела на меня. Я заколебалась. Тут я вспомнила, что на мне лежит обязанность караулить Метю. Завейчик умер, тем более Мете угрожает опасность, по крайней мере до завтра. Я посмотрела на него, он сидел возле Марии, по уши окунувшись в разбор триплетов, за которые вернули ставки. Можно было надеяться, что он не тронется с места. На одном из кресел сзади сидел какой-то чужой мужик и таращился в окно. Морда у него была тупая, по-моему, он был весьма подозрителен. Я как следует запомнила его морду на всякий случай, чтобы при необходимости его описать.
   — Стереги Метю, — сказала я Марии и повернулась к Монике. — Я ничего не знаю. Я надеялась, что узнаю что-нибудь от вас. Я знаю, что он уехал отсюда после шестого заезда и взял какого-то пассажира возле круглой будки. Это какой-то знакомый?
   — Наверняка знакомый, чужого он не посадил бы. Может, Карчак?
   — Какой ещё Карчак?
   Мы обе стали спускаться по ступенькам.
   — Один знакомый. Я знаю, что он ходил на бега и был в ту субботу, он вообще приехал с нами, потому что у него машина в мастерской. Это такой у Завейчика помощник, я случайно с ним познакомилась, он вроде курьера и один раз что-то приносил тётке. Карчак, тётка так говорила, что придёт Карчак и принесёт, не помню, что это было. Он на пенсии, не работает, у него что-то такое с позвоночником. Но я не знаю, Карчака он к себе подсаживал или нет…
   — А вы про него рассказали полиции?
   — Конечно. Я вообще отдала им тот список знакомых. Моя тётка, конечно, не всех знает, это ясно, но я изумилась, скольких она знала. У меня такое впечатление, что у Завейчика от неё не было тайн. В последний момент она мне ещё кое-что сказала. Ох, какая отличная лошадь Это фаворит?
   Полонез, фаворит в четвёртом заезде, спокойно расхаживал по паддоку и выглядел прекрасно. На него ставили больше всего, но почти столько же — на Химену и Виолу. Химену и Виолу Моника тоже одобрила, отвлеклась на время от Завейчика и собралась поставить три-четыре и три-шесть, Полонеза с обеими кобылами. Насчёт третьей стороны треугольника она не дала себя убедить, четыре-шесть поставила я для себя на всякий случай, снова забыв, что собиралась сменить кассу и ставить подороже.
   — А что же ваша тётка сказала в последний момент? — спросила я Монику, уже вернувшись наверх.
   — Не знаю. Нечто странное. Завейчик вроде как надеялся или намеревался.., словом, у него было такое ощущение, что он страшно разбогатеет. Это было две недели назад, что-то такое с ним случилось, или он о чем-то узнал, и таким путём должен был получить огромные деньги. И была там какая-то связь с бегами. Она мне сегодня про это сказала, именно потому, что я сама стала ходить на бега.
   — А истерика у неё уже прошла? — спросила я осторожно.
   — В принципе да, только она ещё плачет, но слезы — это хорошо, они снимают стресс.
   — Она разговаривать может?
   — Что да, то да. А уж о Завейчике она очень охотно разговаривает, потому что вся им переполнена.
   — Она должна очень точно повторить, что он ей говорил. Я лично подозреваю, Что, независимо от возможности ограбления, это убийство имеет прямую связь с бегами. Они же не скрывали от вас, что Завейчика убили?
   — Разумеется, нет, я про это знаю… Я вдруг резко обернулась. Мария сидела одна, пропал и подозрительный тип с последнего кресла.
   — Где Метя?! — рявкнула я со страху.
   — Не знаю, — ответила Мария, все ещё занятая своими ставками. — Куда-то делся. Я вскочила.
   — Куда он пошёл?! Ты что, с ума сошла, я же тебе говорила, чтобы ты за ним следила! Завейчика уже убили, теперь убьют и Метю!..
   — Какого Завейчика?
   — Да все равно какого! Оставь, ради Бога, свои бумаги, давай искать Метю!
   Мария тоже вскочила. Мы отпихнули пана Эдю, который возвращался на своё место, чуть не повалили Вальдемара, а на лестнице нас охватило неземное чувство облегчения: Метя как раз поднимался наверх.
   — Ну зачем ты меня доводишь до нервного приступа? — упрекнула меня Мария. — Вот сейчас окажется, что все эти купоны я где-нибудь потеряла, а мне ведь должны вернуть тыщу ставок…
   Я подождала Мело. Подозрительный тип со страшной мордой шёл за ним.
   — Метя, — сказала я с нажимом. — Перестань дурить, я тебя очень прошу. Сядь на задницу и не рискуй жизнью или сразу скажи все, что знаешь!
   — Сперва я должен договориться с Малиновским, — решительно ответил Метя. — Его не было, не знаю, ты в курсе или нет. С неделю его не было. Только вчера вечером он вернулся. Я с ним договорился. Завтра скажу все или нет.
   — Если не скажешь, я умываю руки, и пусть тебя без меня убивают. Я на тебя натравлю Гонорату. Мария будет тебя на машине возить, специально для этого отпуск возьмёт.
   — Нет!! Уж лучше все сказать!! Завтра скажу все и ещё кое-что!
   Подозрительный тип со страшной мордой уселся на прежнее место. Рядом с ним два человека обсуждали какую-то газетную статью. Полковник убеждал пана Собеслава, что Куявский в пятом заезде выиграть не может. Вальдемар описывал технические приёмы охраны автомобиля от воров и превозносил до небес достоинства какой-то железяки, закрепляемой под педалями. Возле столика за барьером какой-то тип настырно приставал к Капулясу, требуя, чтобы тот высказал своё мнение о лошадях. Капуляс отвечал ему так, будто слово «лошадь» он слышал первый раз в жизни. Какая-то личность возле пана Эди, громоздя банальность на банальность, терпеливо объясняла, откуда берётся вся дезинформация о лошадях, поставляемая игрокам. Даже последний дебил мог бы угадать, что, если человек для себя специально приготовил лошадку, он не станет всем и каждому говорить про неё, потому что ясно, что с фукса он получит больший выигрыш, чем с фаворита. Пан Здись рассказывал про пана Мариана, он его встретил на почте, пан Мариан был какой-то дёрганый, наверное, страх перед путешествиями его доконал, потому что он летит во Францию и там собирается на целый год остаться у родственников…
   Я помчалась вниз, нашла старшего комиссара Ярковского и доложила ему о Карчаке. Я считала, что его надо найти как можно быстрее, а Ярковский наверняка держал связь с коллегами.
   — Карчак? — спросил он, слегка удивлённый. — Наверное, мы его знаем. Он тут время от времени бывает и сшивается возле одного букмекера. Сегодня я его не видел, но доберусь до него, нет проблем… Я вернулась как раз под самый старт. Заезд пошёл, и первый фаворит, Полонез, сразу же начал отставать. Секунду все молчали, хрипел только рупор.
   — На старте потерялся? — высказался кто-то неуверенно.
   — Нет, все резво так приняли, — ответил Юрек. — Что-то с ним случилось, он отпал…
   — Да ничего с ним не случилось, просто эта сволочь придерживает заезд! — со страшной обидой пробулькал пан Эдя, и все отреагировали одновременно.
   Из-за воплей не слышно было рупора, но кони вышли на прямую, и каждый мог видеть их собственными глазами. Химена финишировала в отрыве, Виола впереди кучи лошадей. Полонез закончил заезд последним, проиграл добрые десять корпусов. Толпа ревела и свистела.
   — Давайте отодвинемся, а то ну как станут снова бутылками швыряться, — предостерегающе сказал Юрек. — У меня есть Химена, но если Ровковича не ссадят до конца сезона…
   — Почему бутылками? — поинтересовалась Моника Гонсовская.
   — А так когда-то уже было. Тогда фавориты отпали, пришёл какой-то страшный фукс, и народ потерял терпение. Вопили и грозили кулаками в сторону директорской ложи. Пан Шимон, личность престарелая, светлая ему память, встал тогда у окна и показал жестами, что мы, дескать, тоже проигрались. Жесты были восприняты как издевательство, и в окно полетели пустые бутылки от пива. Выбили стекла, к счастью, вся комиссия тогда сидела у монитора, а не в креслах, поэтому человеческих жертв не было. Толпа стала напирать на двери, а те, кто посильнее, выбирали кресла, чтобы ими драться. Даже вызывали по рупору милицию на помощь. Оказалось, что бунт дальше низов не пошёл, на второй этаж не перекинулось, но с того дня техническая комиссия ведёт себя мягко и осторожно…
   Кошмар быстро прекратился, потому что комиссия выразила протест, это было вывешено на табло и высказано в мегафон. Ещё пару минут все спорили, кто выступил с этим протестом, комиссия или жокей, потому что Ровкович, съезжая с дорожек, поднял руку.
   — Что-то там с ним сделали — предполагал Вальдемар — По башке ударили или что, но старт он принял сразу, а потом стал отставать.
   — Никаких штучек не было — решительно протестовал пан Здись. — Я все время на него смотрел — Может, подпруга лопнула?
   — Тогда жокей слез бы, а он ехал до конца!
   — Он притворяется, специально придержал коня, а теперь боится дисквалификации…
   — Да, они такие пугливые, вы же знаете.
   — Снимут четвёрку — Тогда Виола будет Шесть-один!
   — Шесть-один — это целое состояние — с запалом объявил пан Здись.
   — Сто миллионов, — ехидно подсказала я — Пока что пришло четыре-шесть..
   — У меня обе есть, — сообщил Юрек. — Но что-то должны сделать, раз объявили протест, только не знаю, кого они выкинут.
   — Я проиграла, — изумлённо сказала Моника Гонсовская. — Вы были правы, надо ставить третью сторону треугольника, но с этой лошадью определённо что-то случилось. Он так выглядел, словно внезапно страшно захотел спать. Я спущусь, посмотрю поближе…
   Техническая комиссия решила вопрос полюбовно. Заезд не отменили, просто дисквалифицировали Полонеза, что встретило полное одобрение народа. Возврат ставок спасал деньги.
   — Ну и привет, — сказала Мария — Выигрыши объявят послезавтра.
   — Но квинта будет страшная — с восторгом восклицал пан Здись. — В квинте нет возвратов?
   — Факт — подтвердил Вальдемар. — Только квинты вовсе не будет. И посмотрите, я так хорошо начал..
   — И последовательность будет колоссальным выигрышем… — начал пан Здись.
   — Прекратите, не то я стану выражаться, — пригрозила я. — Какая последовательность, откуда у вас тут последовательность, возврат ставок за Полонеза — Двадцать тысяч, посмотрите — Двадцать тысяч козьих орешков..
   — У нас ведь ещё возвраты, — объявила Мария — Пока мы ни одного триплета не проиграли. Метя, отрывай эти купоны Нет, погоди, этот мы выиграли, мы заканчивали его Хименой Последовательность подсчитали, двенадцать тысяч, триплет все ещё был недостижим Я схватила Метю за руку и потащила его вниз.
   — У меня Вся жизнь отравлена этой опекой над тобой Будешь делать все то же, что и я, потому что мне уже терпения не хватает Или я не могу ставить как человек, или вся нервничаю, не пристукнул ли кто тебя!
   Метя не протестовал, забота о его жизни доставляла ему явное удовольствие. Пятый заезд был наградным, именным, шли шесть лошадей, из которых ставить можно было на двух, Варраву и Стояна. Остальных словно не существовало. Оба фаворита отличались так, что не могли проиграть, и у меня кожа мурашками покрывалась при мысли о том, что я снова должна буду впихивать деньги в этих железных фаворитов. В нормальной ситуации как Сарновский, так и Бялас должны были бы остаться сзади, но поскольку по непонятным причинам они едут честно, нельзя рассчитывать на то, что они придержат лошадей.
   Прежде чем вернуться наверх, я успела этого злосчастного Метю потерять. Тупорылый тип все время крутился около него, и это меня дополнительно напугало. Я бросилась к Ярковскому, решительно протестуя против возложенных на меня обязанностей, где-нибудь в другом месте — ради Бога, могу с него глаз не спускать, но уж не здесь! Старший комиссар на бегу меня успокоил, что за Метей следят очень старательно, и пропал в густой толпе. Мне ничего другого не оставалось, как только идти на своё место и ждать Божьей милости.
   Метя сидел в своём кресле, отчего мне стало так хорошо, что я даже его не выругала. Вернулась Моника Гонсовская.
   — Я все знаю, — сказала она. — Полонез получил снотворное. Я говорила, что он показался мне сонным. Не хвастаюсь, но я и вправду понимаю в лошадях, я среди них выросла, а иногда даже пробую что-то думать. А эти два фаворита мне вообще не нравятся, они вышли в паддок в отличной форме, а тут стали гаснуть на глазах. Я бы их сняла с заезда…
   Тут рупор хрюкнул и объявил, что конь номер два, Стоян, и конь номер четыре, Варрава, снимаются с заезда дежурным ветеринаром. Секунду царила тишина, после чего вскочили все, спрашивая, закрыли уже кассы или ещё нет.
   Звонка к закрытию ещё не было, поэтому я успела взять деньги обратно и поставить три последовательности на Битинию. Возле касс царил дантов ад. Моника Гонсовская похвасталась, что на этих коней она даже не ставила, а поставила только пять-три, на Битинию с Дельфином. Я позавидовала ей, на Дельфине ехал Куявский, и, если бы я успела подумать, тоже, наверное, поставила бы только пять-три. Скорек на единичке мне особого доверия не внушал, а ученик Мязга на шестёрке в принципе не имел шансов. Лошадь была неплохая, зато Мязга — ни к черту. После того как из паддока убрали фаворитов, не осталось никого другого, кроме Битинии и Куявскогр.
   Битиния без проблем выиграла. Куявский был вторым. Мязга третьим, а Скорек последним.
   — Что за кошмарный такой день! — сердился Вальдемар. — Уже объявили первый триплет или нет?
   — Да куда там, я же говорила, — встряла Мария, — завтра скажут.
   — Какой скандал, идиотизм, ведь бухгалтерия на пальцах считает — бесился Юрек, — Ну, есть у меня Битиния, и что? При таких возвратах не триплет будет, а кукиш с маслом! А квинта моя сломалась ещё на Химене, потому что у меня была Виола!
   — Такой фукс вроде бы эта Виола, а у всех она есть! — ехидно заметил пан Эдя.
   — А вы не узнали, пан Вальдек, почему тех двоих сняли? — спросил пан Собеслав.
   — Больные они были…
   — Не больные, а допинг получили, — поправил полковник.
   — Наоборот, — тихо возразила Моника Гонсовская. — Не допинг, а антидопинг…
   За столиком возле барьерчика все ещё сидел Капуляс в компании, которая разговаривала все более цветистым языком. По-хорошему, если бы вычеркнуть те слова, которых в словарях до сих пор днём с огнём не найдёшь, так в их речи уцелело бы едва ли каждое двадцатое. Капуляс принимал в беседе уже более активное участие, он все ещё держался неплохо, но явно начал расслабляться. К ним причалил Врублевский.
   — И хорошо! — сказал он ожесточённо.
   — Кому хорошо? — разозлился один из собеседников, после чего из цензурных слов в его речи остались одни только местоимения. Можно было считать, что он выражает общее недовольство всем на свете.
   Врублевский был трезв.
   — Заткнись, — предложил он. — Мне это не нравится. Увидим, что сейчас будет.
   Мне стало не по себе. Я заглянула в программку. Метя вернулся на кресло с воплем «давай. Клубничка!» на устах. Клубничка принадлежала Врублевскому, ехал на ней Куявский после многочисленных любителей и учеников. Не дожидаясь, когда объявят выигрыши, я помчалась вниз.
   — Вы куда-то пропали, а я вам хотела сказать, что в этом заезде можно рассчитывать только на одну лошадь, — сказала Моника Гонсовская, когда я наконец взяла деньги, поставила на заезд и убедилась, что за Метей следит Мария и оба подсматривают за Фигатом. — Лошадь номер шесть, это Клубничка, Я, правда, ничего не понимаю, поскольку вижу, что раньше она приходила максимум пятой, но она самая лучшая среди них и в замечательной форме. К ней приближаются две лошади: Граница и Юргельт. У Границы роскошные бабки. Я поставила и на третью сторону треугольника, но очень дёшево.
   Зная собственную фортуну, я поставила на Клубничку со всеми остальными, и уверенность в безумии Мети стала решительно во мне ослабевать. В триплете у меня не было Клубнички, пока что мне возвращали все ставки из-за снятых с бегов лошадей, на остальное я махнула рукой. Мнение Моники напомнило мне кое о чем.
   — Могу вам сказать, в чем дело. Продолжается честная езда на хороших лошадях, чего никто не понимает. У меня получается, что Клубничку до сих пор изо всех сил придерживали, может быть, сегодня ей удастся прийти первой..
   — Давай, Клубничка! — заорал с восторгом Метя.
   — Может, его в Творки [3] отправить? — вполголоса спросил испуганный Юрек.
   — Метя, — зловеще начала Мария. — Клубничка у нас в одном триплете, и она не придёт, раз мы на неё поставили. Но больше у нас её нет! Перестань говорить глупости, потому что я и впрямь тебе сделаю что-нибудь нехорошее.
   — Давай, Клубничка! — откликнулся Метя.
   — Дебора тут уже висит! — громко с вызовом сказал пан Эдя. — Глебовский сам на неё сто триплетов поставил, уж он знает, что делает…
   — Болека нет, — со значением сказал Вальдемар. — Уж где-где, а тут у него шансов нету, он сам вчера так говорил — Давай, Клубничка!
   — Только единичка, господа, ну, ещё может быть пятёрка, — вещал пан Здись. — Малый вес, молодые лошади, полнокровные, а вес — дело великое.
   — На тысячу двести метров?!
   — Не имеет значения! Придёт один-пять…
   — Вы и впрямь считаете, что Глебовский так легко выбросит собственные деньги в окно?
   — Люди, люди, про что это вы?! — стонала Мария. — Здесь может прийти только Двуйницкий! Пентагон — конь высшего класса!
   — Шестьдесят кило!
   — Ну и что?! На такую-то дистанцию?!
   — Давай, Клубничка!!!
   Лошади, видно, заразились человеческим волнением, никто не хотел войти в машину. Они пятились, вставали боком, пытались удрать в кусты, сбросить жокеев. В конце концов ввели двух, Границу и Пентагона. Юргельт решительно сопротивлялся.
   — Наденут ему, в конце концов, мешок на морду или нет? — сердился пан Эдя. — Мешок, говорю, надеть — и дело с концом.
   — Пускай сам мешок на морду наденет! — бормотала Мария.
   — Батька слез! Отдельно бежать будет!
   — Кацперский тоже! Вот и будут наперегонки! На кого поставите?
   — Голова в голову придут…
   — Влезли! — крикнул Юрек.
   — Совсем даже нет! — заспорила я. — Один в кустах.., это кто же? Врублевский, Клубничка!
   — Давай, Клубничка! — упирался Метя.
   — Если этот вор придёт… — зашипела Мария.
   — Тихо.! — перебила я. — Он за нашей спиной сидит!
   — Ну и что? Он, по-твоему, в первый раз это слышит?
   — Слышит или нет, а мне он нравится…
   — В личном смысле и я его люблю, ну и что с того…
   — Дебора висит!
   — Не Дебора, а Вонгровская!
   — А я вам говорю, тут выиграет Тшаска!
   — Пошли! — рявкнул Юрек.
   — Старт, — поддержал его рупор. — Лидирует Граница, на втором месте Клубничка, третий Пентагон…
   — Клубничка выходит вперёд! — объявил Юрек.
   — Давай, Клубничка!!! — оглушительно завопил Метя.
   — Давай, Пентагон! — из чувства протеста энергично вопила Мария.
   — ..Юргельт ускоряет бег, слабеет Малярия, лидирует Клубничка, за ней идёт Граница, на прямую выходит Клубничка, потом финиширует Юргельт и Дебора…
   — Давай, пятёрка, давай же, пятёрка! — орал пан Эдя.
   — Клубничка, Граница, Юргельт, борьба за место…
   — Убегает Клубничка!! — заорал Юрек. — Отрывается!!
   — Давай, Дебора!
   — Клубничка, Клубничка, Клубничка!!! — визжал Метя.
   Доорался-таки до своей Клубнички, она выиграла на три корпуса без усилий. За ней вместе оказались Юргельт с Границей. Только тогда я стала интересоваться, на что, собственно, люди ставили в этом заезде, может, появился шанс фукса? Оказалось, что ставили на Дебору и Границу, Клубничку никто не трогал. Я бы предпочла видеть на втором месте Юргельта, ведь на него почти никто не ставил.
   — А тот лысый с кудряшками поставил два-шесть! — вдруг вспомнила Мария. — Один-шесть тоже поставил, но подешевле. С Клубничкой! И мне ещё казалось, что они оба с ума сошли! Невероятно, что Клубничка пришла!
   — А я вам говорила: Клубничка, — напомнила мне Моника Гонсовская. — Тут, на этих бегах, очень легко выиграть…
   Моя набожная молитва была услышана: вторым оказался Юргельт. Моника Гонсовская, как мы с ней начерно подсчитали, могла бы лететь теперь не только в Англию, но даже в Австралию. Она была для меня лучшим доказательством, что сейчас выигрывают самые лучшие лошади безо всякого мошенничества.
   Рупор наконец выплюнул результаты выигрыша триплета с первого заезда. Все расхохотались. Первый — шесть тысяч с мелочью, второй ещё того хуже — пять восемьсот. Третьего ещё не было, но, учитывая возврат ставок за Полонеза, Огояна и Варраву, вряд ли можно было надеяться на что-то лучшее. Только Клубничка имела шанс поднять выигрыш, потому что за неё дали двадцать семь тысяч. Последовательность была примерно такая же, двадцать девять пятьсот.
   — Кажется, это мой единственный выигрыш сегодня, — печально высказалась я. — Хорошо, что хоть фуксы.
   — Откуда тут взялась эта чёртова Клубничка? — бормотал Юрек. — Пятая, последняя, пятая — ничего себе послужной список…
   — Крылышки у неё выросли, — ехидно сказал полковник.
   — И как можно выиграть, когда так придерживают лошадей, — причитал пан Собеслав. — Она же рекорд времени побила, как первая группа прошла!
   Я посмотрела в программке статистику на Клубничку и толкнула Марию локтем в ребра.
   — Что меня удивляет, так это талант молодого поколения, — сказала я задумчиво. — Посмотри, кто на ней ездил: ученики и любители. Как они делали, чтобы никто ничего не заметил? То, что лошадь придерживают, как правило, видно, особенно когда это делается неловко…
   — Наверное, они придерживали ловко. Разве не видишь, какая хорошая идея? Ученик плохо поехал, проспал, к финишу не пришёл, чего требовать от ученика? Только так, другого объяснения я не вижу.
   — Триплет с Клубнички начинаешь?
   — Нет, она у меня в серединке. Может, десять тысяч и получу…
   Перед самым концом бегов ещё успели объявить квинту, она составила примерно восемьдесят миллионов. Триплеты были неплохие, потому что после Клубнички пришли одни только фавориты, в результате самая большая выплата едва превысила сорок тысяч. Я угадала последний, на большие деньги не надеялась. Метю стеречь я перестала после седьмого заезда, когда увидела старшего комиссара Ярковского, который конспиративно шептался с тупорылым висельником, который казался мне самым подозрительным…