Страница:
— Это ж надо! — сказала она кому-то невидимому в зале. — Такой град! Прямо как горошины!
Как заворожённая, смотрела она на сыпящийся за стеклом град, а капитан, как заворожённый, смотрел на поднос в её руках. На подносе стояли собранные со столика грязные чашечки с блюдцами, а среди них бросалась в глаза пепельница, полная обломанных, будто изгрызенных спичек. Сначала капитан, естественно, травмированный историей со своими ботинками, подумал о щенке, любителе грызть все, что попадётся, а потом в мозгу мелькнуло воспоминание о ком-то, кто любил грызть спички. Где же, холера ясная, он мог слышать о таком любителе?
Приблизительно на шестой секунде вспомнил — подпоручик Яжембский говорил о таком любителе, подпоручик Яжембский много бы дал, чтобы его найти.
Официантка повернулась и скрылась за бисерным занавесом, капитан не раздумывая шагнул за ней. Официантка прошла через зал и оказалась в. маленьком подсобном помещении, где капитан и заговорил с девушкой.
— Минутку, проше пани, не высыпайте этого из пепельницы. С какого столика вы её взяли?
И указал перстом на пепельницу, чтобы было ясно, о чем идёт речь. Официантка только начала свою смену, ещё не устала, радовалась, что успела на работу до дождя с градом, настроение у неё было замечательное, а мужчина такой симпатичный! Не смешавшись, она сразу же ответила, даже не поинтересовавшись, зачем это тому нужно:
— А вон с того столика, видите, у окна? Мой участок.
Капитан взглянул на указанный столик. За ним сидели двое мужчин. Один из них был с бородой, второй безбородый.
Послав девушке одну из самых своих завлекательных улыбок, капитан задал следующий вопрос:
— А вы не заметили случайно, который из них грыз спички?
— Заметила, конечно. Тот, что без бороды.
— Сердечно вам признателен, — несколько старомодно поблагодарил капитан, склонившись в старомодном же поклоне, и, тут же позабыв о хорошем воспитании, излишне поспешно покинул свою собеседницу.
Проходя через зал, он незаметно оглядел типа у окна, воплощённую мечту подпоручика Яжембского. Таинственный Зенек, безуспешно разыскиваемый столько времени посредник фальшивомонетчиков, правая рука шефа! Единственной приметой этой мифической личности, известной полиции, была привычка грызть спички. Вот этот, у окна, изгрыз не меньше двух коробков. Пока сидят, беседуют, так их… Сию секунду не разойдутся, град за окном продолжается в полную силу.
Телефонный автомат висел в тёмном коридорчике, ведущем из прихожей куда-то на задний двор. Оттуда не просматривался ни столик у окна, ни входная дверь. Попытаться взять преступника методом: «Полиция, следуйте за мной»? Ничего не выйдет, их двое, а стрелять капитан не станет по той простой причине, что у него нет с собой пистолета. Притвориться пьяным и затеять драку? Администрация вызовет полицию…
Найденный в кармане жетон разрешил сомнения. Капитан устремился в закуток к телефону, стал набирать номер, после первых двух цифр шли гудки. Понятно, на улице дождь с градом, в такую погоду варшавская телефонная сеть выходит из строя, не любит она излишней влаги. Черт бы их всех побрал, холера ясная…
Когда наконец удалось соединиться с комендатурой и вызвать подкрепление, капитан вернулся в прихожую кафе. На улице вовсю сияло солнце, а за столиком у окна никого не было. Капитана чуть кондрашка не хватил. Теперь придётся здесь торчать, надо подождать, пока ребята не подъедут…
— Добрый день. Никак пан бандита углядел? — услышал он за собой женский голос. Обернулся — Хмелевская, та самая, старшая, с которой он вчера вечером, вернее, сегодня утром так нехорошо простился в комендатуре, недвусмысленно давая понять, что неплохо было бы упрятать её за решётку.
— Добрый день, — холодно отозвался он. — Какого бандита?
— Долго объяснять, слушайте. Он из их шайки, только мы не знаем, из которой, был в Константине, оттуда сбежал на машине моей невестки. А сейчас он сидел вон за тем столиком и только что вышел.
В капитане гейзером взорвались самые противоречивые чувства. Вот перед ним кошмарная баба, из-за которой с самого начала столько неприятностей, которую неизвестно за что любит славный парень майор Боровицкий. Нет, расчудесная женщина, ведь заметила же бандита, правильно Боровицкий её любит! Может, наконец-то от неё будет реальная помощь?
— Продолжайте, — только и вымолвил он, подавив в себе противоречивые чувства.
— О чем продолжать? — поинтересовалась кошмарная баба.
— Расскажите обо всем, что вам известно. О нем и вообще.
— Ну, наконец-то! — с непонятным удовлетворением произнесла эта противоречивая особа. — Вчера у нас не очень хорошо получилось, сейчас вы по-другому относитесь ко мне, может, я и смогу лучше рассказать. Ну, значит, поставили мы «фольксваген» на платную стоянку, тут полил дождь, и мы укрылись в кафе…
— Кто это «мы»?
— Так я же говорю, мы с невесткой! Капитан взял себя в руки и почти спокойно произнёс:
— Хотелось бы мне увидеть собственными глазами эту легендарную личность. Она здесь?
— Да, сидит смирно и не знает, кого ей больше бояться — вот этого бандюги или пана. И если вы намерены поступить с ней нехорошо, лучше сразу скажите, чтобы она успела смыться. Знаете, а ведь она ни в чем не виновата, хотя в это вам трудно поверить.
Если у капитана и были какие-то нехорошие намерения по отношению к младшей Хмелевской, ему удалось их скрыть. Спокойным и даже ласковым голосом он заверил свекровь, что верит железно в полнейшую невиновность её невестки, а если даже она и не столь невиновна, то он, капитан, клянётся всеми святыми — преследовать младшую Хмелевскую начнёт с завтрашнего дня. Сегодня же желает с нею увидеться и немного побеседовать.
— Боюсь, не сдержите вы себя! — кротко заметила старшая Хмелевская.
— А зря. Ведь это именно Иоанна опознала бандита со спичками, именно она совершила с ним интересное путешествие, да ладно, пусть она сама вам обо всем расскажет. Ей прийти сюда или вы пойдёте к ней?
Тут подъехала полицейская машина, и капитан, разъяснив ситуацию, мог сесть за столик, чтобы побеседовать с молодой дамой.
Он сам чувствовал, что разглядывает её до неприличия пристально.
— Почему мне никто не сказал, что вы такая красивая женщина? — вырвалось у него. Видимо, забыл на миг о своих служебных обязанностях и почувствовал себя просто мужчиной.
— Потому что, насколько я понимаю, обо мне вы говорили только с майором Боровицким, а для него единственной красивой женщиной на всем белом свете является моя свекровь, — меланхолически ответила красавица, — Впрочем, это дело вкуса. Так с чего же начать?
— Расскажите о самых последних событиях. Подробный рассказ послушаю позже, сейчас нет времени.
События последних суток младшая Хмелевская излагала кратко и чётко и уложилась в три минуты. Капитан узнал о событиях в Константине и о её поездке в Зелёнку. Слушал затаив дыхание и чувствовал, как сердце распирает радость служебного порядка.
— И вот тут я его и увидела, — продолжала очаровательная свидетельница. — Из-за дождя мы оставили «фольксваген» на стоянке, а сами вошли в кафе, хоть никаких забегаловок нашими планами не предусматривалось…
— Глупо сделали, — перебила свекровь. — Надо было ехать на двух машинах.
— Я увидела его сзади, точно так же, как видела во время нашей… гм… совместной поездки, — продолжала младшая Хмелевская. — И волосы такие, и длинная ложбинка спускается к шее, и спички грыз точно так же, как и тогда. Наверное, это у него на нервной почве… И кусок щеки с ухом тот же самый, у меня очень хорошая зрительная память на такие мелочи.
— А лицо? — хищно выкрикнул капитан. — Лицо его вы опознаете?
— А как же! Когда он выскочил к машине, оставленной у ворот, и стрелял в меня, фонарь светил ярко, и я в зеркальце заднего обзора чётко увидела его лицо. Широкая такая рожа…
— Едем! — Капитан энергично поднялся со стула. — Покажете место. И немедленно!
Всю дорогу, пока мы мчались в Зелёнку, подпоручик не выпускал из рук моего паспорта, разглядывая его во всех деталях, словно какую-то интереснейшую книгу. И с упоением слушал мой рассказ о Миколае. У меня создалось впечатление, что он испытывал такое наслаждение от «звука и света», точнее, звука и вида, что готов был ехать хоть всю оставшуюся жизнь.
Счастье закончилось, когда мы приехали в Зелёнку. Мне удалось довести до нервного расстройства всю следственную бригаду, и, когда мы в третий раз по кругу объезжали одни и те же места, они уже дружно скрежетали зубами. Подумаешь! Ведь тогда я ехала здесь ночью, была несколько взволнована, и видела лишь то, что светилось. Главным образом, уличные фонари. Так что места поворотов я могла указать лишь приблизительно, руководствуясь преимущественно временем, затраченным на проезд каждого очередного участка извилистой трассы, и это, надо честно признать, у меня не очень получалось. Раза три я ошиблась, мы выехали почему-то к железной дороге. Пришлось вернуться на шоссе и начать по новой. Боюсь, подпоручик меня окончательно разлюбил. Во всяком случае, моим паспортом он уже не любовался.
Я должна найти этот проклятый дом! Меня до сих пор подозревают, и боюсь, будут подозревать до тех пор, пока я им не найду их бандита. Это меня реабилитирует и возместит все те неприятности, которые я якобы им доставила. А если не найду дом бандита, меня посадят.
Нашла я его случайно. Неожиданно за воротами разглядела в нужном ракурсе кроны деревьев над крышей дома — на фоне неба, более светлого, как и тогда, ночью. Надо же! Ведь тогда видела какие-то доли секунды, а вот отложилось в памяти!
— Тут! — заорала я, перебив бурчание шофёра по моему адресу, и обернулась назад, потому что мы проскочили нужный дом. — Вон те запертые ворота! Он их тогда отпирал. И фонарь вон, видите?
Машина все-таки проехала дальше и остановилась за поворотом, метрах в двадцати от объекта. Это был тот самый проулок, куда я свернула, спасаясь от собак и бандита. Похоже, у полицейских был уже разработан план действия, потому что они не стали совещаться. Один сразу вышел, мы остались в машине, четыре человека. Думаю, неподалёку сшивались вспомогательные силы, так мне казалось. Подпоручик перестал разговаривать со мной и переключился на радиотелефон. Ну конечно же, сначала им надо проверить, что происходит в доме подозреваемого, проверить незаметно, чтобы не спугнуть птичку. И если враг там есть, показать сначала его мне, чтобы убедиться, нет ли тут какой ошибки. Похоже, они не очень мне поверили. Их дело. Да, надо предупредить их о собаках.
— Там две собаки, крупные, — сказала я. — Недоброжелательные по отношению к чужим и очень громкие.
Вокруг стояла тишина. Относительная, конечно. Доносился шум проносящихся по шоссе машин, стук вагонов пригородных поездов и лай тех самых собак. Они и в самом деле заходились от лая, который доносился откуда-то из-за дома. Наверное, днём их там привязывали.
— На Бартека, что ли, лают? — забеспокоился шофёр, выйдя из машины и подойдя к нам. К тому времени мы все уже стояли у загородки, прислушиваясь.
— Вроде нет, — не очень уверенно ответил подпоручик. — Они уже давно так лают.
И тут вернулся наш человек. Вернулся он не скрываясь, прошёл нормально через двор и вышел через калитку.
— Двое сидят в комнате, выходящей на зады, — сообщил он. — Больше никого нет.
— А собаки? — вырвалось у меня. — Чего они лают?
— Собаки заняты котом и света Божьего кроме него не видят. Советую поглядеть, пока кот там.
Кот и не думал убегать. Мне большое удовольствие доставила сцена, которую мы узрели, обойдя вокруг дома. Кот сидел на крыше сарая и вёл себя так, что каждый нормальный пёс при виде такого нахальства имел полное право впасть в бешенство. Обе собаки были привязаны длинными цепями и бегали вокруг этого сарая. А кот… Огромный наглый котище то демонстративно и небрежно разгуливал по крыше сарая, то усаживался на самый краешек, издевательски свесив хвост и прекрасно понимая, что совершенно озверевшим и уже охрипшим от бессильного лая собакам до него не допрыгнуть, то делал вид, что спускается ниже, и тогда собаки на миг замолкали в безумной надежде, что вот сейчас сцапают и разорвут на мелкие кусочки этого нахала. Тщетная надежда! Умное животное прекрасно отдавало себе отчёт о пределах собственной безопасности и этих пределов не преступало, явно издеваясь над своими извечными врагами.
— Можно заглянуть вон через ту стеклянную дверь, — сказал разведчик. — Лучше всего подобраться снизу. По стеночке, проше пани.
Я поняла, что в первую очередь следует заглянуть именно мне. Ясное дело, кто тут самый главный? Многое будет зависеть от того, что я им сейчас скажу. Подпоручик так волновался, что на него больно было смотреть, хотя он изо всех сил и старался казаться спокойным. С трудом оторвавшись от собачье-кошачьего представления, я послушно по стеночке, на четвереньках прокралась к большой стеклянной двери, выходящей в сад, и, осторожно приподняв голову, краешком глаза заглянула.
То, что я увидела, длилось не более секунды, но осталось в памяти надолго. В роскошно меблированном салоне сидели двое мужчин. Обоих я знала. Не успела я и глазом моргнуть, как один из них резким жестом выхватил откуда-то из-за спины чёрный предмет. Грохнул выстрел. Второй в тот же момент навалился на первого. Видимо, не одна я заглядывала в салон, потому что одновременно со вторым выстрелом посыпалось разбитое стекло, Я не совсем осознала происходящее и очерёдность излишне быстро следующих одно за другим событий и немного пришла в себя уже тогда, когда один из бандитов лежал на полу, а второй, в наручниках, сидел прислонённый к стенке. Сама же я тоже оказалась в салоне, а вот как туда попала — не помню. Глянув в разбитое окно, я увидела, что собаки и кот продолжают своё представление.
Наверное, подпоручик принимал участие в операции, потому что запыхался. Но обо мне не забыл. Схватив меня за локоть, он решительно потащил в другую комнату и там спросил в страшном волнении:
— Ну? Я знала, что скажу человеку приятное.
— Тот, что лежит, мой вчерашний спутник. Похитил мой «полонез» в Константине, приехал сюда, я притаилась на заднем сиденье, всю дорогу грыз спички, а сегодня сидел в кафе. Того, в наручниках, у стенки, я видела лишь раз-у дома пана Торовского. Слышала о нем очень немного, если хотите, могу сказать.
— Скажите, очень прошу. И по возможности все. Я постаралась сосредоточиться.
— Это произошло во времена нашей близости с паном Торовским и в тот вечер, когда мы здорово повздорили, потому и — запомнилось, Я привезла Миколая на своей машине к его дому, не хотела заходить к нему, мы разговаривали, сидя в машине. Надо было выяснить одну очень важную вещь, я требовала объяснений, Миколай начал что-то говорить, но тут подъехал какой-то «фиат», и он вдруг замолчал. Я бы и не обратила внимания на чужую машину, если бы Миколай внезапно не замолчал на полуслове и стремительно выскочил из машины, не извинившись. Я страшно разозлилась. Не ответить мне на такой важный вопрос, бросить меня и выскакивать навстречу какому-то типу! Вот почему я и запомнила этого типа, ради которого пренебрегли мною. Впрочем, раз увидев, забыть его трудно, согласитесь. Маленький, черненький, кругленький, как будто весь сложен из шаров разного размера.
Подпоручик кивал головой, полностью соглашаясь с моим мнением о внешности преступника.
— А ещё вы что-нибудь о нем знаете?
— Инициалы. Когда пан Торовский соизволил, распрощавшись со своим неожиданным гостем, вернуться ко мне в машину, я поинтересовалась, что это за урод. Пан Торовский тогда меня, вроде, любил, поэтому на вопрос соизволил ответить. Не скажу, чтобы полностью, но все же. «Это пан Ю. Д., — сказал он.
— Личность выдающаяся. И будет для тебя лучше, если ты забудешь, что встречала его». Как видите, я не последовала совету…
Подпоручик перестал дышать, лицо его запылало. У меня создалось впечатление, что какое-то время он колебался, что ему лучше сделать: схватить меня в объятия, пасть к моим ногам или перегрызть мне горло. На всякий случай я отступила на дав шага.
— И все-таки я должен вас благодарить, — решился он наконец. И рассеянно добавил, видимо, переключившись уже на других персонажей: — Сейчас вас отвезут домой. Пожалуйста, постарайтесь больше ни во что не вмешиваться.
Ну что ж, мавр сделал своё дело… Убедившись, что коту ничто не грозит и тот тоже благополучно удалился с крыши сарая, спрыгнув в другую сторону, я осторожно обошла сарай, ибо собаки вспомнили вдруг о своих обязанностях и принялись облаивать чужих людей на вверенном им дворе. Правда, делали это они как-то вяло, должно быть, полностью выложились в битве с котом, и скоро совсем замолчали. И мне стало слышно, как подпоручик сообщал по рации:
— Схвачен Доминик, стрелял в Зенека. Да, Юзеф Доминик, тот самый! — кричал он, и в голосе его звучали победные фанфары. — Зенек ранен, но не опасно. Нет, не в голову, ключица, во всяком случае, стрелял в плечо. Да, на наших глазах… Да нет, я ничего, понимаю, что просто повезло, просто стечение обстоятельств, к тому же ещё кот с собаками… Да нет, со мной все в порядке… Ладно, приеду-доложу лично!
— Так кем же был тот чёрный урод? — спросила моя свекровь.
— Во-первых, не чёрный, — ответил очень довольный майор Боровицкий. — На самом деле он блондин, лысоватый правда. Носил чёрный парик. Это и был Доминик, глава мафии. Наконец его поймали. Во-вторых, Зенек раскололся и теперь сыпет всех подряд. И знаешь, кто его к этому побудил? Ты. Он знал, что ты с ним едешь в машине, и у него после твоего бегства было время продумать линию поведения.
— Скажи пожалуйста, — не очень удивилась я. — Знал, что я в машине, и ему не пришло в голову, что я сбегу?
— Ты была на заднем сиденье, там не так легко перелезть, а выйти из машины и пересесть за руль ты не могла, псы стерегли. Он намеревался втащить тебя в дом и малость поприжать.
— Он действительно не подумал, что она сбежит на своей машине ? — удивилась свекровь.
— Не мог же он знать, что наша Иоанна такая спортсменка, перемахнёт через препятствие в виде спинок сидений. :
—А у него и в самом деле не было другой машины, чтобы за ней погнаться?
— Не было. Его машина осталась в Константине. Мы со свекровью с интересом выслушали сообщение о том, чего ещё не знали. Оказывается, Доминик был гениально законспирирован, единственный человек, который знал о нем все, — это Зенек. Только события самых последних дней заставили Доминика встревожиться, он почувствовал, что и ему может угрожать опасность, и решил устранить её вместе с Зенеком. Зенек был силён как бык, поэтому ручная работа исключалась, устранить его можно было только с помощью пистолета, что Доминик и решил провернуть. Приехал в Зелёнку, машину оставил в стороне, и, если бы полиция со свидетелем не поспела, кто знает, чем дело бы кончилось.
Свекровь была шокирована:
— Как же так? Разве за ним не следили? Майор Боровицкий ответил не сразу. У меня создалось впечатление, что он не мог решиться, как отреагировать на казалось бы логичный вопрос — разразиться громким смехом или горькими проклятиями. В конечном счёте выбрал золотую середину и ответил, горько усмехаясь:
— Следили, а как же. Но тут имело место опять стечение обстоятельств, совершенно идиотских. Доминик уехал из своего министерства на служебной машине, наши отправились за ним и на Хочимской улице потеряли его. Имели глупость свернуть от площади Унии, а там стоянка такси, платная стоянка машин и вечная толкучка. Под их машину кинулась какая-то баба с сумками, пришлось притормозить, чтобы не сбить её, заминкой воспользовался маленький «фиат», который никак не мог выехать со стоянки, и рванул. Наши встали перед выбором — торпедировать его или переждать, переждали, а за это время машина с Домиником уже проехала Хочимскую. Бросились следом и ещё успели заметить, как он сворачивает в Вил-ловую. Перед больницей им прочно преградила путь машина «скорой помощи», пришлось по рации вызвать подкрепление. Поскольку там одностороннее движение, второй машине сообщили маршрут следования преступника, за ним уже стала следить вторая машина, она и сопроводила его опять до министерства, и тогда оказалось, что в служебной машине нашей птички уже не было. Вы его видели, знаете, каков он из себя. Когда сидел на заднем сиденье, голова его над сиденьем не возвышалась — рост не тот. Теперь-то мы уже знаем, что из машины он вышел у больницы на Хочимской, когда мы ненадолго потеряли его машину из виду, зашёл в здание, в вестибюле переждал, потом поймал такси и на нем доехал до своего «форда». И уже на нем отправился в Зелёнку.
— А за его машиной не было установлено наблюдения?
— Не было, о ней наши вообще не знали. Этот автомобиль он держал в запасе, зарегистрирован «форд» на другого человека, а стоял на стоянке у датского посольства. Официальная же машина Доминика, «мерседес», ездила не скрываясь по Варшаве с Доминичихой, дама покупки совершала…
Мы со свекровью с большим интересом слушали рассказ майора и не могли не отдать должное уму и расторопности этого толстого коротышки. И предусмотрительности, разумеется — на все случаи жизни подготовил себе лазейки. О чем свекровь и заявила со свойственной ей прямотой:
— Недооценили вы его. От такого нельзя было ни на секунду отрываться, следить за ним полагалось круглые сутки.
Майор встал на защиту родного ведомства:
— Не забывай, что о нем мы узнали только в самое последнее время. То есть уже точно знали о его… гм… деятельности. А наблюдение за человеком, занимающим высокий пост в государстве, может быть установлено лишь по разрешению, полученному в самых верхах. Он действительно был неуязвим, а подозрения, которые были у подпоручика Яжембского… Ну что ж, этими подозрениями подпоручик мог… простите, мог их на стенку повесить и любоваться, больше ничего не мог сделать. Большую работу в этом направлении проделал покойный Торовский, пусть земля будет ему пухом, но своё расследование вёл из чисто эгоистических побуждений, действовал втайне, с нами не делился, а когда надумал поделиться, тут-то беднягу и пришили. Убийцы — Глосек и Ковальский, а они в жизни ни разу никакого Доминика и в глаза не видели, посредником выступал Зенек из Зелёнки, о котором они тоже знали лишь одно: имеет дурную привычку грызть спички…
— Езус-Мария! — только и произнесла я в ужасе. — И если бы эти тайные апартаменты в подземелье не были раскрыты…
— …он спокойно через какой-нибудь месяц мог приступить к дальнейшему производству, — продолжил мою мысль майор.
— А те двое на вокзале, — напомнила свекровь. — Ведь через них же в конце концов вышли на фотографа?
— Те двое сбежали. Ну, что уставились? Так-таки и сбежали. Железнодорожный патруль думал, что имеет дело с самой заурядной дракой, какие на вокзале случаются каждый день, так что за ними никто и не погнался. Тот, которого пани обезвредила, — майор галантно склонился передо мной, — тот, который от удара в живот сел на пол, так и остался сидеть, нет, не бежал, бедняга с трудом поднялся, так он казался и вообще невинно пострадавшим. С теми двумя ничего общего не имел, стоял себе, чтобы сдать вещи, а тут какая-то ненормальная ни за что ни про что вдруг нападает на него… Ещё и претензию высказал — дескать, куда смотрит полиция, невинных граждан бьют! В картотеке полиции он не значился, проверили и отпустили. Так что весь улов ограничился куском брезента, на котором, правда только вчера, обнаружили отпечатки пальцев Гродзяка и Торовского.
— А моих не было? — удивилась я.
— Не было, — ответил майор, свекровь же дополнила:
— За пять лет брезент наверняка не раз стирали — насколько я помню, Миколай очень любил стирать, верно ведь?
— И что, Глосек и Ковальский сами признались в убийстве Миколая?
— Нет, но поверьте, и наша полиция идёт в ногу со временем, технический и научный прогресс не обошёл и нас. А убийцы — существа материальные, у них были руки и ноги, пусть даже в перчатках и ботинках, следы остались… К тому же они пожалели выбросить и нож, и длинные перчатки.
— Вот интересно, как полиция так быстро вышла на меня? — угрюмо поинтересовалась я. — Ведь я тоже в картотеках не фигурирую, разве что вот теперь занесут мои данные… Да нет, я понимаю, что оставила у Миколая свою сумку, но ведь в ней не было никаких документов, а та светлой памяти зараза, что подглядывала в глазок, моей фамилии не знала…
Майор Боровицкий так и расцвёл.
— А через пиво! — ответил он и выдержал эффектную паузу, открывая банку с пивом.
— Через какое пиво? — в один голос вскричали мы со свекровью.
Немного помучив нас, Януш снисходительно пояснил: в сумке находилась открывалка для пива, единственный предмет в моей сумке, на котором были и другие отпечатки пальцев, кроме моих. Плоский отполированный предмет из стали, на нем отпечатки сохранились отлично…
— Все правильно, — с горечью подтвердила свекровь. — Та самая открывалка, которую я тебе дала месяца два назад, её мне в прошлом году подарила Алиция. Естественно, мне и в голову не пришло стирать с неё отпечатки пальцев!
Как заворожённая, смотрела она на сыпящийся за стеклом град, а капитан, как заворожённый, смотрел на поднос в её руках. На подносе стояли собранные со столика грязные чашечки с блюдцами, а среди них бросалась в глаза пепельница, полная обломанных, будто изгрызенных спичек. Сначала капитан, естественно, травмированный историей со своими ботинками, подумал о щенке, любителе грызть все, что попадётся, а потом в мозгу мелькнуло воспоминание о ком-то, кто любил грызть спички. Где же, холера ясная, он мог слышать о таком любителе?
Приблизительно на шестой секунде вспомнил — подпоручик Яжембский говорил о таком любителе, подпоручик Яжембский много бы дал, чтобы его найти.
Официантка повернулась и скрылась за бисерным занавесом, капитан не раздумывая шагнул за ней. Официантка прошла через зал и оказалась в. маленьком подсобном помещении, где капитан и заговорил с девушкой.
— Минутку, проше пани, не высыпайте этого из пепельницы. С какого столика вы её взяли?
И указал перстом на пепельницу, чтобы было ясно, о чем идёт речь. Официантка только начала свою смену, ещё не устала, радовалась, что успела на работу до дождя с градом, настроение у неё было замечательное, а мужчина такой симпатичный! Не смешавшись, она сразу же ответила, даже не поинтересовавшись, зачем это тому нужно:
— А вон с того столика, видите, у окна? Мой участок.
Капитан взглянул на указанный столик. За ним сидели двое мужчин. Один из них был с бородой, второй безбородый.
Послав девушке одну из самых своих завлекательных улыбок, капитан задал следующий вопрос:
— А вы не заметили случайно, который из них грыз спички?
— Заметила, конечно. Тот, что без бороды.
— Сердечно вам признателен, — несколько старомодно поблагодарил капитан, склонившись в старомодном же поклоне, и, тут же позабыв о хорошем воспитании, излишне поспешно покинул свою собеседницу.
Проходя через зал, он незаметно оглядел типа у окна, воплощённую мечту подпоручика Яжембского. Таинственный Зенек, безуспешно разыскиваемый столько времени посредник фальшивомонетчиков, правая рука шефа! Единственной приметой этой мифической личности, известной полиции, была привычка грызть спички. Вот этот, у окна, изгрыз не меньше двух коробков. Пока сидят, беседуют, так их… Сию секунду не разойдутся, град за окном продолжается в полную силу.
Телефонный автомат висел в тёмном коридорчике, ведущем из прихожей куда-то на задний двор. Оттуда не просматривался ни столик у окна, ни входная дверь. Попытаться взять преступника методом: «Полиция, следуйте за мной»? Ничего не выйдет, их двое, а стрелять капитан не станет по той простой причине, что у него нет с собой пистолета. Притвориться пьяным и затеять драку? Администрация вызовет полицию…
Найденный в кармане жетон разрешил сомнения. Капитан устремился в закуток к телефону, стал набирать номер, после первых двух цифр шли гудки. Понятно, на улице дождь с градом, в такую погоду варшавская телефонная сеть выходит из строя, не любит она излишней влаги. Черт бы их всех побрал, холера ясная…
Когда наконец удалось соединиться с комендатурой и вызвать подкрепление, капитан вернулся в прихожую кафе. На улице вовсю сияло солнце, а за столиком у окна никого не было. Капитана чуть кондрашка не хватил. Теперь придётся здесь торчать, надо подождать, пока ребята не подъедут…
— Добрый день. Никак пан бандита углядел? — услышал он за собой женский голос. Обернулся — Хмелевская, та самая, старшая, с которой он вчера вечером, вернее, сегодня утром так нехорошо простился в комендатуре, недвусмысленно давая понять, что неплохо было бы упрятать её за решётку.
— Добрый день, — холодно отозвался он. — Какого бандита?
— Долго объяснять, слушайте. Он из их шайки, только мы не знаем, из которой, был в Константине, оттуда сбежал на машине моей невестки. А сейчас он сидел вон за тем столиком и только что вышел.
В капитане гейзером взорвались самые противоречивые чувства. Вот перед ним кошмарная баба, из-за которой с самого начала столько неприятностей, которую неизвестно за что любит славный парень майор Боровицкий. Нет, расчудесная женщина, ведь заметила же бандита, правильно Боровицкий её любит! Может, наконец-то от неё будет реальная помощь?
— Продолжайте, — только и вымолвил он, подавив в себе противоречивые чувства.
— О чем продолжать? — поинтересовалась кошмарная баба.
— Расскажите обо всем, что вам известно. О нем и вообще.
— Ну, наконец-то! — с непонятным удовлетворением произнесла эта противоречивая особа. — Вчера у нас не очень хорошо получилось, сейчас вы по-другому относитесь ко мне, может, я и смогу лучше рассказать. Ну, значит, поставили мы «фольксваген» на платную стоянку, тут полил дождь, и мы укрылись в кафе…
— Кто это «мы»?
— Так я же говорю, мы с невесткой! Капитан взял себя в руки и почти спокойно произнёс:
— Хотелось бы мне увидеть собственными глазами эту легендарную личность. Она здесь?
— Да, сидит смирно и не знает, кого ей больше бояться — вот этого бандюги или пана. И если вы намерены поступить с ней нехорошо, лучше сразу скажите, чтобы она успела смыться. Знаете, а ведь она ни в чем не виновата, хотя в это вам трудно поверить.
Если у капитана и были какие-то нехорошие намерения по отношению к младшей Хмелевской, ему удалось их скрыть. Спокойным и даже ласковым голосом он заверил свекровь, что верит железно в полнейшую невиновность её невестки, а если даже она и не столь невиновна, то он, капитан, клянётся всеми святыми — преследовать младшую Хмелевскую начнёт с завтрашнего дня. Сегодня же желает с нею увидеться и немного побеседовать.
— Боюсь, не сдержите вы себя! — кротко заметила старшая Хмелевская.
— А зря. Ведь это именно Иоанна опознала бандита со спичками, именно она совершила с ним интересное путешествие, да ладно, пусть она сама вам обо всем расскажет. Ей прийти сюда или вы пойдёте к ней?
Тут подъехала полицейская машина, и капитан, разъяснив ситуацию, мог сесть за столик, чтобы побеседовать с молодой дамой.
Он сам чувствовал, что разглядывает её до неприличия пристально.
— Почему мне никто не сказал, что вы такая красивая женщина? — вырвалось у него. Видимо, забыл на миг о своих служебных обязанностях и почувствовал себя просто мужчиной.
— Потому что, насколько я понимаю, обо мне вы говорили только с майором Боровицким, а для него единственной красивой женщиной на всем белом свете является моя свекровь, — меланхолически ответила красавица, — Впрочем, это дело вкуса. Так с чего же начать?
— Расскажите о самых последних событиях. Подробный рассказ послушаю позже, сейчас нет времени.
События последних суток младшая Хмелевская излагала кратко и чётко и уложилась в три минуты. Капитан узнал о событиях в Константине и о её поездке в Зелёнку. Слушал затаив дыхание и чувствовал, как сердце распирает радость служебного порядка.
— И вот тут я его и увидела, — продолжала очаровательная свидетельница. — Из-за дождя мы оставили «фольксваген» на стоянке, а сами вошли в кафе, хоть никаких забегаловок нашими планами не предусматривалось…
— Глупо сделали, — перебила свекровь. — Надо было ехать на двух машинах.
— Я увидела его сзади, точно так же, как видела во время нашей… гм… совместной поездки, — продолжала младшая Хмелевская. — И волосы такие, и длинная ложбинка спускается к шее, и спички грыз точно так же, как и тогда. Наверное, это у него на нервной почве… И кусок щеки с ухом тот же самый, у меня очень хорошая зрительная память на такие мелочи.
— А лицо? — хищно выкрикнул капитан. — Лицо его вы опознаете?
— А как же! Когда он выскочил к машине, оставленной у ворот, и стрелял в меня, фонарь светил ярко, и я в зеркальце заднего обзора чётко увидела его лицо. Широкая такая рожа…
— Едем! — Капитан энергично поднялся со стула. — Покажете место. И немедленно!
Всю дорогу, пока мы мчались в Зелёнку, подпоручик не выпускал из рук моего паспорта, разглядывая его во всех деталях, словно какую-то интереснейшую книгу. И с упоением слушал мой рассказ о Миколае. У меня создалось впечатление, что он испытывал такое наслаждение от «звука и света», точнее, звука и вида, что готов был ехать хоть всю оставшуюся жизнь.
Счастье закончилось, когда мы приехали в Зелёнку. Мне удалось довести до нервного расстройства всю следственную бригаду, и, когда мы в третий раз по кругу объезжали одни и те же места, они уже дружно скрежетали зубами. Подумаешь! Ведь тогда я ехала здесь ночью, была несколько взволнована, и видела лишь то, что светилось. Главным образом, уличные фонари. Так что места поворотов я могла указать лишь приблизительно, руководствуясь преимущественно временем, затраченным на проезд каждого очередного участка извилистой трассы, и это, надо честно признать, у меня не очень получалось. Раза три я ошиблась, мы выехали почему-то к железной дороге. Пришлось вернуться на шоссе и начать по новой. Боюсь, подпоручик меня окончательно разлюбил. Во всяком случае, моим паспортом он уже не любовался.
Я должна найти этот проклятый дом! Меня до сих пор подозревают, и боюсь, будут подозревать до тех пор, пока я им не найду их бандита. Это меня реабилитирует и возместит все те неприятности, которые я якобы им доставила. А если не найду дом бандита, меня посадят.
Нашла я его случайно. Неожиданно за воротами разглядела в нужном ракурсе кроны деревьев над крышей дома — на фоне неба, более светлого, как и тогда, ночью. Надо же! Ведь тогда видела какие-то доли секунды, а вот отложилось в памяти!
— Тут! — заорала я, перебив бурчание шофёра по моему адресу, и обернулась назад, потому что мы проскочили нужный дом. — Вон те запертые ворота! Он их тогда отпирал. И фонарь вон, видите?
Машина все-таки проехала дальше и остановилась за поворотом, метрах в двадцати от объекта. Это был тот самый проулок, куда я свернула, спасаясь от собак и бандита. Похоже, у полицейских был уже разработан план действия, потому что они не стали совещаться. Один сразу вышел, мы остались в машине, четыре человека. Думаю, неподалёку сшивались вспомогательные силы, так мне казалось. Подпоручик перестал разговаривать со мной и переключился на радиотелефон. Ну конечно же, сначала им надо проверить, что происходит в доме подозреваемого, проверить незаметно, чтобы не спугнуть птичку. И если враг там есть, показать сначала его мне, чтобы убедиться, нет ли тут какой ошибки. Похоже, они не очень мне поверили. Их дело. Да, надо предупредить их о собаках.
— Там две собаки, крупные, — сказала я. — Недоброжелательные по отношению к чужим и очень громкие.
Вокруг стояла тишина. Относительная, конечно. Доносился шум проносящихся по шоссе машин, стук вагонов пригородных поездов и лай тех самых собак. Они и в самом деле заходились от лая, который доносился откуда-то из-за дома. Наверное, днём их там привязывали.
— На Бартека, что ли, лают? — забеспокоился шофёр, выйдя из машины и подойдя к нам. К тому времени мы все уже стояли у загородки, прислушиваясь.
— Вроде нет, — не очень уверенно ответил подпоручик. — Они уже давно так лают.
И тут вернулся наш человек. Вернулся он не скрываясь, прошёл нормально через двор и вышел через калитку.
— Двое сидят в комнате, выходящей на зады, — сообщил он. — Больше никого нет.
— А собаки? — вырвалось у меня. — Чего они лают?
— Собаки заняты котом и света Божьего кроме него не видят. Советую поглядеть, пока кот там.
Кот и не думал убегать. Мне большое удовольствие доставила сцена, которую мы узрели, обойдя вокруг дома. Кот сидел на крыше сарая и вёл себя так, что каждый нормальный пёс при виде такого нахальства имел полное право впасть в бешенство. Обе собаки были привязаны длинными цепями и бегали вокруг этого сарая. А кот… Огромный наглый котище то демонстративно и небрежно разгуливал по крыше сарая, то усаживался на самый краешек, издевательски свесив хвост и прекрасно понимая, что совершенно озверевшим и уже охрипшим от бессильного лая собакам до него не допрыгнуть, то делал вид, что спускается ниже, и тогда собаки на миг замолкали в безумной надежде, что вот сейчас сцапают и разорвут на мелкие кусочки этого нахала. Тщетная надежда! Умное животное прекрасно отдавало себе отчёт о пределах собственной безопасности и этих пределов не преступало, явно издеваясь над своими извечными врагами.
— Можно заглянуть вон через ту стеклянную дверь, — сказал разведчик. — Лучше всего подобраться снизу. По стеночке, проше пани.
Я поняла, что в первую очередь следует заглянуть именно мне. Ясное дело, кто тут самый главный? Многое будет зависеть от того, что я им сейчас скажу. Подпоручик так волновался, что на него больно было смотреть, хотя он изо всех сил и старался казаться спокойным. С трудом оторвавшись от собачье-кошачьего представления, я послушно по стеночке, на четвереньках прокралась к большой стеклянной двери, выходящей в сад, и, осторожно приподняв голову, краешком глаза заглянула.
То, что я увидела, длилось не более секунды, но осталось в памяти надолго. В роскошно меблированном салоне сидели двое мужчин. Обоих я знала. Не успела я и глазом моргнуть, как один из них резким жестом выхватил откуда-то из-за спины чёрный предмет. Грохнул выстрел. Второй в тот же момент навалился на первого. Видимо, не одна я заглядывала в салон, потому что одновременно со вторым выстрелом посыпалось разбитое стекло, Я не совсем осознала происходящее и очерёдность излишне быстро следующих одно за другим событий и немного пришла в себя уже тогда, когда один из бандитов лежал на полу, а второй, в наручниках, сидел прислонённый к стенке. Сама же я тоже оказалась в салоне, а вот как туда попала — не помню. Глянув в разбитое окно, я увидела, что собаки и кот продолжают своё представление.
Наверное, подпоручик принимал участие в операции, потому что запыхался. Но обо мне не забыл. Схватив меня за локоть, он решительно потащил в другую комнату и там спросил в страшном волнении:
— Ну? Я знала, что скажу человеку приятное.
— Тот, что лежит, мой вчерашний спутник. Похитил мой «полонез» в Константине, приехал сюда, я притаилась на заднем сиденье, всю дорогу грыз спички, а сегодня сидел в кафе. Того, в наручниках, у стенки, я видела лишь раз-у дома пана Торовского. Слышала о нем очень немного, если хотите, могу сказать.
— Скажите, очень прошу. И по возможности все. Я постаралась сосредоточиться.
— Это произошло во времена нашей близости с паном Торовским и в тот вечер, когда мы здорово повздорили, потому и — запомнилось, Я привезла Миколая на своей машине к его дому, не хотела заходить к нему, мы разговаривали, сидя в машине. Надо было выяснить одну очень важную вещь, я требовала объяснений, Миколай начал что-то говорить, но тут подъехал какой-то «фиат», и он вдруг замолчал. Я бы и не обратила внимания на чужую машину, если бы Миколай внезапно не замолчал на полуслове и стремительно выскочил из машины, не извинившись. Я страшно разозлилась. Не ответить мне на такой важный вопрос, бросить меня и выскакивать навстречу какому-то типу! Вот почему я и запомнила этого типа, ради которого пренебрегли мною. Впрочем, раз увидев, забыть его трудно, согласитесь. Маленький, черненький, кругленький, как будто весь сложен из шаров разного размера.
Подпоручик кивал головой, полностью соглашаясь с моим мнением о внешности преступника.
— А ещё вы что-нибудь о нем знаете?
— Инициалы. Когда пан Торовский соизволил, распрощавшись со своим неожиданным гостем, вернуться ко мне в машину, я поинтересовалась, что это за урод. Пан Торовский тогда меня, вроде, любил, поэтому на вопрос соизволил ответить. Не скажу, чтобы полностью, но все же. «Это пан Ю. Д., — сказал он.
— Личность выдающаяся. И будет для тебя лучше, если ты забудешь, что встречала его». Как видите, я не последовала совету…
Подпоручик перестал дышать, лицо его запылало. У меня создалось впечатление, что какое-то время он колебался, что ему лучше сделать: схватить меня в объятия, пасть к моим ногам или перегрызть мне горло. На всякий случай я отступила на дав шага.
— И все-таки я должен вас благодарить, — решился он наконец. И рассеянно добавил, видимо, переключившись уже на других персонажей: — Сейчас вас отвезут домой. Пожалуйста, постарайтесь больше ни во что не вмешиваться.
Ну что ж, мавр сделал своё дело… Убедившись, что коту ничто не грозит и тот тоже благополучно удалился с крыши сарая, спрыгнув в другую сторону, я осторожно обошла сарай, ибо собаки вспомнили вдруг о своих обязанностях и принялись облаивать чужих людей на вверенном им дворе. Правда, делали это они как-то вяло, должно быть, полностью выложились в битве с котом, и скоро совсем замолчали. И мне стало слышно, как подпоручик сообщал по рации:
— Схвачен Доминик, стрелял в Зенека. Да, Юзеф Доминик, тот самый! — кричал он, и в голосе его звучали победные фанфары. — Зенек ранен, но не опасно. Нет, не в голову, ключица, во всяком случае, стрелял в плечо. Да, на наших глазах… Да нет, я ничего, понимаю, что просто повезло, просто стечение обстоятельств, к тому же ещё кот с собаками… Да нет, со мной все в порядке… Ладно, приеду-доложу лично!
— Так кем же был тот чёрный урод? — спросила моя свекровь.
— Во-первых, не чёрный, — ответил очень довольный майор Боровицкий. — На самом деле он блондин, лысоватый правда. Носил чёрный парик. Это и был Доминик, глава мафии. Наконец его поймали. Во-вторых, Зенек раскололся и теперь сыпет всех подряд. И знаешь, кто его к этому побудил? Ты. Он знал, что ты с ним едешь в машине, и у него после твоего бегства было время продумать линию поведения.
— Скажи пожалуйста, — не очень удивилась я. — Знал, что я в машине, и ему не пришло в голову, что я сбегу?
— Ты была на заднем сиденье, там не так легко перелезть, а выйти из машины и пересесть за руль ты не могла, псы стерегли. Он намеревался втащить тебя в дом и малость поприжать.
— Он действительно не подумал, что она сбежит на своей машине ? — удивилась свекровь.
— Не мог же он знать, что наша Иоанна такая спортсменка, перемахнёт через препятствие в виде спинок сидений. :
—А у него и в самом деле не было другой машины, чтобы за ней погнаться?
— Не было. Его машина осталась в Константине. Мы со свекровью с интересом выслушали сообщение о том, чего ещё не знали. Оказывается, Доминик был гениально законспирирован, единственный человек, который знал о нем все, — это Зенек. Только события самых последних дней заставили Доминика встревожиться, он почувствовал, что и ему может угрожать опасность, и решил устранить её вместе с Зенеком. Зенек был силён как бык, поэтому ручная работа исключалась, устранить его можно было только с помощью пистолета, что Доминик и решил провернуть. Приехал в Зелёнку, машину оставил в стороне, и, если бы полиция со свидетелем не поспела, кто знает, чем дело бы кончилось.
Свекровь была шокирована:
— Как же так? Разве за ним не следили? Майор Боровицкий ответил не сразу. У меня создалось впечатление, что он не мог решиться, как отреагировать на казалось бы логичный вопрос — разразиться громким смехом или горькими проклятиями. В конечном счёте выбрал золотую середину и ответил, горько усмехаясь:
— Следили, а как же. Но тут имело место опять стечение обстоятельств, совершенно идиотских. Доминик уехал из своего министерства на служебной машине, наши отправились за ним и на Хочимской улице потеряли его. Имели глупость свернуть от площади Унии, а там стоянка такси, платная стоянка машин и вечная толкучка. Под их машину кинулась какая-то баба с сумками, пришлось притормозить, чтобы не сбить её, заминкой воспользовался маленький «фиат», который никак не мог выехать со стоянки, и рванул. Наши встали перед выбором — торпедировать его или переждать, переждали, а за это время машина с Домиником уже проехала Хочимскую. Бросились следом и ещё успели заметить, как он сворачивает в Вил-ловую. Перед больницей им прочно преградила путь машина «скорой помощи», пришлось по рации вызвать подкрепление. Поскольку там одностороннее движение, второй машине сообщили маршрут следования преступника, за ним уже стала следить вторая машина, она и сопроводила его опять до министерства, и тогда оказалось, что в служебной машине нашей птички уже не было. Вы его видели, знаете, каков он из себя. Когда сидел на заднем сиденье, голова его над сиденьем не возвышалась — рост не тот. Теперь-то мы уже знаем, что из машины он вышел у больницы на Хочимской, когда мы ненадолго потеряли его машину из виду, зашёл в здание, в вестибюле переждал, потом поймал такси и на нем доехал до своего «форда». И уже на нем отправился в Зелёнку.
— А за его машиной не было установлено наблюдения?
— Не было, о ней наши вообще не знали. Этот автомобиль он держал в запасе, зарегистрирован «форд» на другого человека, а стоял на стоянке у датского посольства. Официальная же машина Доминика, «мерседес», ездила не скрываясь по Варшаве с Доминичихой, дама покупки совершала…
Мы со свекровью с большим интересом слушали рассказ майора и не могли не отдать должное уму и расторопности этого толстого коротышки. И предусмотрительности, разумеется — на все случаи жизни подготовил себе лазейки. О чем свекровь и заявила со свойственной ей прямотой:
— Недооценили вы его. От такого нельзя было ни на секунду отрываться, следить за ним полагалось круглые сутки.
Майор встал на защиту родного ведомства:
— Не забывай, что о нем мы узнали только в самое последнее время. То есть уже точно знали о его… гм… деятельности. А наблюдение за человеком, занимающим высокий пост в государстве, может быть установлено лишь по разрешению, полученному в самых верхах. Он действительно был неуязвим, а подозрения, которые были у подпоручика Яжембского… Ну что ж, этими подозрениями подпоручик мог… простите, мог их на стенку повесить и любоваться, больше ничего не мог сделать. Большую работу в этом направлении проделал покойный Торовский, пусть земля будет ему пухом, но своё расследование вёл из чисто эгоистических побуждений, действовал втайне, с нами не делился, а когда надумал поделиться, тут-то беднягу и пришили. Убийцы — Глосек и Ковальский, а они в жизни ни разу никакого Доминика и в глаза не видели, посредником выступал Зенек из Зелёнки, о котором они тоже знали лишь одно: имеет дурную привычку грызть спички…
— Езус-Мария! — только и произнесла я в ужасе. — И если бы эти тайные апартаменты в подземелье не были раскрыты…
— …он спокойно через какой-нибудь месяц мог приступить к дальнейшему производству, — продолжил мою мысль майор.
— А те двое на вокзале, — напомнила свекровь. — Ведь через них же в конце концов вышли на фотографа?
— Те двое сбежали. Ну, что уставились? Так-таки и сбежали. Железнодорожный патруль думал, что имеет дело с самой заурядной дракой, какие на вокзале случаются каждый день, так что за ними никто и не погнался. Тот, которого пани обезвредила, — майор галантно склонился передо мной, — тот, который от удара в живот сел на пол, так и остался сидеть, нет, не бежал, бедняга с трудом поднялся, так он казался и вообще невинно пострадавшим. С теми двумя ничего общего не имел, стоял себе, чтобы сдать вещи, а тут какая-то ненормальная ни за что ни про что вдруг нападает на него… Ещё и претензию высказал — дескать, куда смотрит полиция, невинных граждан бьют! В картотеке полиции он не значился, проверили и отпустили. Так что весь улов ограничился куском брезента, на котором, правда только вчера, обнаружили отпечатки пальцев Гродзяка и Торовского.
— А моих не было? — удивилась я.
— Не было, — ответил майор, свекровь же дополнила:
— За пять лет брезент наверняка не раз стирали — насколько я помню, Миколай очень любил стирать, верно ведь?
— И что, Глосек и Ковальский сами признались в убийстве Миколая?
— Нет, но поверьте, и наша полиция идёт в ногу со временем, технический и научный прогресс не обошёл и нас. А убийцы — существа материальные, у них были руки и ноги, пусть даже в перчатках и ботинках, следы остались… К тому же они пожалели выбросить и нож, и длинные перчатки.
— Вот интересно, как полиция так быстро вышла на меня? — угрюмо поинтересовалась я. — Ведь я тоже в картотеках не фигурирую, разве что вот теперь занесут мои данные… Да нет, я понимаю, что оставила у Миколая свою сумку, но ведь в ней не было никаких документов, а та светлой памяти зараза, что подглядывала в глазок, моей фамилии не знала…
Майор Боровицкий так и расцвёл.
— А через пиво! — ответил он и выдержал эффектную паузу, открывая банку с пивом.
— Через какое пиво? — в один голос вскричали мы со свекровью.
Немного помучив нас, Януш снисходительно пояснил: в сумке находилась открывалка для пива, единственный предмет в моей сумке, на котором были и другие отпечатки пальцев, кроме моих. Плоский отполированный предмет из стали, на нем отпечатки сохранились отлично…
— Все правильно, — с горечью подтвердила свекровь. — Та самая открывалка, которую я тебе дала месяца два назад, её мне в прошлом году подарила Алиция. Естественно, мне и в голову не пришло стирать с неё отпечатки пальцев!