«Интересно, Наташка спит? И не знает ли она случайно чего-то такого, чего не знаю я?» — подумала она и посмотрела на часы. Было около часу ночи. Тихо-тихо Аля подошла к двери и выскользнула в коридор. Там было почти темно, только в конце горела лампочка — на сестринском посту, но сама Ульяна, видимо, как обычно во время ночных дежурств, спала на кушетке в приемном покое. Аля подошла к двери палаты Полканавт и заглянула туда. Эмма Никитична лежала в темноте большой тушей. Ее соседка, пытавшаяся проскочить на красный и попавшая в аварию, отчаянно храпела. В следующей палате, располагавшейся сразу за ординаторской, все места были заняты. Около самой двери лежала Марина, попросившая сегодня у нее пирожок. Как она потом всем рассказывала, это был ее первый пирожок за два года и она его съела только потому, что очень разволновалась. Виталий Викторович тут же прописал пациентке просмотр минимум трех фильмов ужасов в день.
— И, Мариночка, постарайтесь очень, очень волноваться, — строго сказал он девушке.
В дальнем углу под капельницей спала пенсионерка Рябокобылкина, упавшая с крыши, где она пряталась, пытаясь проследить за гулящим мужем, а напротив — учительница русского языка Тамара Гусева, которой ученики подложили на сиденье кнопку. Теперь у Гусевой было воспаление, и ее еле-еле спасли от заражения крови. Последняя кровать принадлежала Наташе, но она была пустой: Наташи в палате не было.
— Ага! — радостно воскликнул Борщ, выуживая из вазочки, стоящей на прикроватной тумбочке, горстку карамелек «Клубника со сливками». — Я так и думал, что в вазочке что-то есть.
Тигринский уставился на Борща в крайнем раздражении. Двое суток он только и делал, что обшаривал квартиру в поисках съестного, а в вазочку, стоящую на тумбочке, заглянуть не догадался. И зря. Там, оказывается, были конфеты. Тигринский вдруг почувствовал, как у него свело от голода живот. Он встал, взял одну из найденных Борщом конфеток и сунул ее за щеку.
— Вот, можешь взять еще три, — проворно подскочил к столу Барщевский. — Всего было восемь карамелек, значит — по четыре каждому. Неизвестно же, сколько мы тут еще с тобой просидим… Кстати, не хотел я тебе говорить, ну да ладно. У меня в сумке лежит бутылка водки и шесть упаковок с «Вискасом», но есть их мы не будем, потому что это я Казбичу принес, а не тебе, а вот водку можем выпить. Тем более что я только что нашел закуску.
— Я вообще-то водку не пью, но сегодня выпью, — пискнул Стас. — Особенно если у нас есть теперь карамельки. Кстати, а телефон у тебя есть? Мы можем в больницу позвонить Але или кому-то из соседей, чтобы нам ключи принесли?
Барщевский вывел Стаса на балкон и показал пальцем вниз.
— Видишь?
Далеко внизу на асфальте стояла большая черная машина.
— Это твоя? — удивился Стас. — А я много раз слышал, как Стручков вопрошал, ломая руки: «Откуда у этого кретина такой шикарный автомобиль?», но не думал, что этот кретин — ты. Кстати, откуда у тебя автомобиль?
— Ты у нас что, налоговая инспекция? — резко спросил Борщ, снова раздражаясь. — Я тебе не машину хотел показать, а собирался наглядно объяснить, что телефон у меня есть, но он лежит в машине и заряжается. Я же не собирался никому звонить — думал, закину «Вискас» и сразу назад. А тут ты, дятел новокахо… — вспомнив, чем все закончилось в прошлый раз, он вовремя прикусил язык. — Ладно, пойдем пить водку. Карамельки с водкой — самое то, — кивнул Борщ и пошел в прихожую за сумкой.
Тигринский же тем временем быстро побежал на кухню и вытер с обоев координаты. Вошедший десять секунд спустя Барщевский ничего не заметил.
В коридоре раздался какой-то шорох, и Аля резко приподнялась на кровати. Наташа? Шорох не повторялся, и Аля подумала было, что это возвратилась на пост медсестра, но на всякий случай решила не терять бдительности. Она лежала, всматриваясь в темноту. Сейчас девушка пожалела, что не перешла в палату, например, к Полканавт, хотя у той уже была соседка. Быть одной в темноте очень неприятно.
«Удивительно, как это я расслабилась, — подумала Аля. — Почему-то я решила, что в больнице совершенно безопасно, хотя наше отделение на первом этаже, окна в приемном отделении открыты, медсестра всю ночь спит, а моя палата находится на отшибе в конце коридора. Но ведь так же легко, как я зашла ночью к Наташе и Эмме Никитичне, могут зайти и ко мне. А меня уже пытались убить».
Внезапно в коридоре снова послышался шорох. Кто-то стоял за дверью. Алю прошиб холодный пот, дыхание стало частым, сердце ухнуло и замерло, ноги сковал ужас. Дверь в коридор была приоткрыта на пару сантиметров, и кто-то смотрел в щель прямо на нее.
«Спокойно. Спокойно», — повторяла Аля про себя, пытаясь обуздать заливающую сознание панику.
Дверь неслышно приоткрылась еще на несколько сантиметров, в проеме шевельнулась черная тень, но Аля уже поняла, что ей нужно делать. В два прыжка она оказалась у окна, которое, на ее счастье, так и не забрали решеткой, распахнула тяжелую раму и вывалилась в мокрую траву. Она, не чувствуя боли, перекатилась, вскочила, нашарила тапки и что было сил побежала к забору, протиснулась в дырку, поцарапав ладони, и вылетела на шоссе. Тень так же неслышно подошла к окну и с досадой проводила взглядом улепетывающую как заяц девушку.
После того как Борщ со Стасом выпили уже полбутылки водки, старший товарищ подарил младшему одну из своих карамелек, а Тигринский рассказал все перипетии борьбы с научным руководителем, признался, что остался в Алиной квартире без ее ведома, а также пожаловался, что Аля отказалась от секса и он, Стасик, всю ночь вертелся и страдал. Они пили и болтали до половины пятого утра, когда в прихожей внезапно и отчаянно заверещал звонок.
Наташа встала и подошла к окну. Спать ей не хотелось, а наоборот, хотелось бегать, прыгать, петь и плясать. На диванчике в ординаторской потягивался Виталий Викторович, так и не снявший белого халата, что было особенно пикантно.
— Вот сниму я халат, а потом привезут кого-нибудь, — объяснял он Наташе. — И я, давший клятву Гиппократа, буду спасать его в одних белых носках?
Носки у него действительно были белыми. Наташа захихикала. У нее было прекрасное настроение. Особенно потому, что Виталий Викторович оказался давно разведенным мужчиной, не имеющим ничего против веселого приключения с пациенткой, которую собирался завтра выписать. Впрочем, Наташа рассматривала эти отношения как нечто большее, чем просто разовый пересып. Она твердо решила выйти за врача замуж. Девушка еще раз довольно улыбнулась в сумраке ординаторский, не подозревая, что мимо ординаторской в коридоре только что тихо пробралась Аля.
«И, спрашивается, зачем мне диссертация, если у меня будет такой муж? — подумала она с удовольствием и погладила Виталия Викторовича по кудрявой шевелюре. Тот зажмурил глаза, как кот. — Ага, нравится… То-то ты запрыгаешь, когда попробуешь мою стряпню», — улыбнулась Наташа. Готовила Куницына действительно совершенно потрясающе. Особенно удавались у нее пельмени, лазанья и рис с запеченной куриной грудкой. Не то чтобы Наташа специально училась готовить, просто у нее было чутье на продукты.
«Хорошая девушка, но если я на ней женюсь, то получу в придачу страшную и ужасную тещу. Поэтому жениться я, конечно, на ней не буду», — думал, со своей стороны, Виталий Викторович, борясь со сном.
Ночь выдалась спокойная, дождь прекратился, новые больные не поступали, и Наташа с доктором уснули, обнявшись на диванчике, поэтому никто не заметил убегавшую из больницы Алю.
Звонок все звенел и звенел. Борщ поднял голову и прислушался. Стас пытался встать со стула и сфокусировать взгляд. Удавалось это ему плохо.
«Да, тяжело пить на голодный желудок», — сочувственно подумал Борщ, который по-настоящему пьянел очень редко.
— Слышь, Борщ… П-п-п-похоже, к нам пришли… Гости, — Стас икнул. Барщевский встал и открыл окно. Холодный предрассветный ветер ворвался в помещение. Зрение у Стаса сразу прояснилось. Борщ решительно двинулся в сторону входной двери.
Аля прибежала к дому Барщевского, не чуя под собой ног. Пижама совершенно не спасала от ноябрьского холода, легкие тапочки промокли. Метро в такое время не работало, денег на такси у Али не было, поэтому она шла пешком. К счастью, Аля знала, где живет Борщ. Она звонила, стучала, била ногами в дверь, но никто не открывал.
— Саша! Открой! — закричала Аля.
Из-за соседской двери высунулась всклокоченная недовольная голова. Голова увидела Алину полосатую пижаму и, в ужасе прошептав «беглая каторжница», снова спряталась. Через минуту высунувшихся голов было уже две, мужская и женская, причем мужчина держал в руках небольшой топорик.
— Вы не знаете, где хозяин квартиры? — пролепетала Аля.
— Не знаем. Вчерась не видели. А вы кто ему будете? — подозрительно спросили Алю.
— Я коллега по работе… — начала было Аля, и обе головы дружно захохотали.
— Ах… Коллега! — заливалась женская голова. — Да он же хозяин заводов, газет и пароходов, а ты кто?
Аля хотела было сказать, что для нее Борщ всего лишь инженер второй категории, а вовсе не хозяин каких-то там плавсредств, но промолчала.
— А ты откуда пришла в такую рань? — заинтересованно проговорила мужская голова, оглядывая пижаму и тапочки. — Судя по всему, вы, девушка, прямо из постели выпрыгнули… Не терпится? Да уж, наш сосед интересный, видный мужчина.
— Я сбежала из больницы. Можно мне позвонить? — попросила Аля, переминаясь в мокрых тапках и теряя терпение.
— Из психиатрической?! — тут же взвизгнула женщина, но мужчина уже проникся к Але доверием.
— Заходи, девочка, — сказал он, опуская топор и пропуская Алю в квартиру, — позвони. — Но сотовый Барщевского не отвечал, а больше не было никого, кому она могла бы доверять.
«Пойду домой и попрошусь переночевать к соседям, — решила она наконец. — Соседи-то меня знают. Кроме того, они никак не могут быть замешаны в этом темном деле». Аля повесила трубку и, поблагодарив гостеприимную чету, поплелась на улицу в мокрых тапочках.
— Эй! Милочка! — крикнула сзади женщина. — Возьми обувь и куртку, вернешь потом.
Рассыпаясь в благодарностях, Аля натянула на ноги валенки с калошами, а на плечи куртку и уже живее побежала на улицу. До ее дома от квартиры Борща было около часа быстрой ходьбы.
Игорь Григорьевич Стручков тоже не спал в эту ночь — его сосед ворочался и мычал во сне, и профессор, привыкший к комфортным условиям, никак не мог забыться сном. Кроме соседа, заснуть ему, как и незадолго до этого Але, мешали раздумья.
«Кто покушался на Лилю? И за что? Связано ли это как-то с ее ночным визитом в кабинет Невской? И если связано, то знал ли убийца, что она не нашла статью? Или она все-таки нашла, но солгала мне, а тот, кто ее убил, это знал? Так кто же этот кто-то?» Стручков крутился на кровати и никак не мог заснуть. Наконец он не выдержал и заплакал.
— Ну зачем мне все это было нужно? — прошептал он сквозь слезы. — Титулы, деньги, ремонт, новая мебель, академик того-то, академик сего-то… Бред все это, шелуха, суета.
Стручков решил, что завтра пойдет в церковь, и ему полегчало, но заснуть все же не удалось.
Звонок звенел и звенел, не переставая. Борщ подошел к двери и посмотрел в «глазок». На площадке стояло маленькое, худенькое существо в больших валенках и несусветной сиреневой куртке и давило на кнопку.
— Аля! — ахнул Барщевский и кинулся было открывать дверь, но тут понял, что у него нет ключей. — Ну что это за новомодные такие двери, — промычал он с досадой.
— Борщ, — кричала Аля, — открой, я знаю, что ты кормишь моего кота! Я видела свет в окнах! Открой, Борщ!
— Аля, я здесь, но у меня нет ключей, я выбросил их в форточку! — закричал Александр. — Алька, прости… Ключи там, под окнами, их можно найти!
«Ужас… Что с ней произошло?» — думал Борщ, глядя в «глазок».
Аля поняла, что больше не может держаться на ногах. Подъем по лестнице на десятый этаж мимо неработающего лифта окончательно лишил ее сил. Алиса села прямо на коврик у входной двери и привалилась спиной к черной гладкой поверхности. «И зачем мне была нужна металлическая дверь? Что у меня красть-то?» — подумала она вяло, не чувствуя уже холода и понимая, что засыпает. В этот момент внизу в подъезде хлопнула дверь, и Аля резко проснулась.
«Интересно, кто это у нас в подъезде куда-то ходит в половине пятого», — неожиданно четко и трезво подумала она.
Черная тень, держащая в руке геологический молоток, бесшумно и проворно поднималась по лестнице.
— Алька, ты где, что с тобой? — надрывался Борщ из-за закрытой двери, но Аля его уже не слышала. Она стояла у двери, прижавшись спиной к стене и напряженно всматриваясь в темноту лестницы. Еще можно позвонить соседям и спрятаться, но Аля этого не сделала: ей очень нужно увидеть лицо своего врага…
Стручков вышел в коридор и прислушался. Было совершенно тихо и темно. Ульяны на посту не было, девушка спала в приемном покое на кушетке, подложив руку под щеку и укрывшись пальто. Стручков подошел к окну и прижался лбом к холодному стеклу.
— Вопрос первый: почему ее отравили? И заодно Невскую и Полканавт? Вопрос второй: кто это сделал? И вопрос третий: что это было? Отрава, которая подействовала как нервно-паралитический газ, поразила печень, остановила дыхание и не оставила следов.
Стручков был доктором наук и думать умел. Сейчас он думал изо всех сил. К приемному покою больницы с мигалками подъехала «Скорая», оттуда вынесли тело на носилках. За его спиной открылась дверь, и из ординаторской выпорхнула Наташа. Она увидела замершего у окна Стручкова и ойкнула. Профессор обернулся.
— Куницына, — позвал он тихонько, — давай вместе подумаем.
Это было так непохоже на обычную манеру Игоря Григорьевича говорить, что Наташа подошла и встала рядом. Дверь снова открылась, из ординаторской быстро вышел и побежал в приемный покой Виталий Викторович в белом халате и белых носках.
— Давайте подумаем, Игорь Григорьевич, — согласилась Наташа. Несмотря ни на что, ей было жаль старика, дочь которого лежала в реанимации в коме, и шансов на то, что она выживет, почти не было.
— Я вот что хочу сказать… — проговорил профессор, — тут все вертится вокруг координат. Мой аспирант, Тигринский, анализировал снимки морского дна, сделанные с помощью гидролокатора. Это сложная и кропотливая работа. Я, честно говоря, надеялся, что он что-нибудь найдет, и он действительно нашел, провозившись два года. Он нашел следы затопленного города на глубине 8 метров возрастом около 4 тысяч лет. Это очень, очень ценная находка.
Он замолчал. Наташа не перебивала. Тигринского она знала довольно хорошо, так как тоже была аспиранткой Стручкова.
— Но Станислав решил меня кинуть, — голос профессора зазвенел и стал похож на его обычную манеру говорить, — он написал статью о находке и понес ее в «Вестник географических наук».
— Почему же кинуть, — отозвалась Наташа. — Он правильно сделал. Город должны изучать археологи, а не браконьеры типа вас.
Стручков никак не отреагировал на ее реплику. Похоже, он ее даже не слышал.
— Он отнес статью Невской, а ночью в ее кабинет пошла моя дочь, чтобы статью забрать.
Теперь Наташа смотрела на профессора очень внимательно и боялась пропустить хоть слово. Сквозняк шевелил ее длинные светлые волосы, тускло блестела мокрая жухлая трава под окном, изредка за белым забором проезжали машины.
— Лиля позвонила из кабинета и сказала, что статьи не нашла. Значит, Невская забрала материалы домой.
— Или эту статью забрал кто-то другой. До Лили. Не исключен и третий вариант — ваша дочь нашла статью, но решила забрать ее себе. И попытка убить ее является подтверждением, что правильный — как раз последний вариант.
— Значит, тот, кто сыпал отраву, знал, что Лиля забрала статью, — Стручков смотрел теперь на Наташу во все глаза.
— Да. То есть этому человеку нужно было убрать трех человек: самого Тигринского, определившего координаты города, Алю, которая видела статью и могла их запомнить или записать, и Лилю, которая по вашему поручению забрала статью, но, видимо, решила, что она самая умная, и оставила ее себе. Всего трое. И двое из них, кстати, уже чуть не погибли.
— Ко мне сегодня приходила Зульфия, она хочет поступать ко мне в аспирантуру, и рассказала, что Тигринский бесследно пропал. Не исключено, что убийца добрался и до него. Это вполне возможно, — задумчиво покачал головой Стручков, и Наташа заметила, что профессор почти совсем поседел, сгорбился, опустил плечи и стал как будто меньше ростом. — И все-таки одного я не могу понять: при чем тут Полканавт? Почему ее тоже пытались отравить?
— Подумайте сами, Игорь Григорьевич. Эмма Никитична работает в комнате рядом с кабинетом Невской. Скорее всего, если не наверняка, она видела что-то или кого-то, что может навести нас на след убийцы. Но раз она молчит, то скорее всего сама не понимает, что она что-то знает.
— А как же убийца узнал, что Лиля не отдала мне статью?
— Она вам звонила?
Стручков скрючился, зашипел, схватился за голову, а потом за грудь, как будто у него резко заболело сердце.
— Ах да… Она звонила мне прямо из кабинета! — прошептал он.
— Значит, — твердо закончила свою мысль Наташа, — наш убийца в этот момент подслушивал за дверью.
По коридору с грохотом провезли каталку, на которой лежало накрытое простыней с головой тело.
Борщ, смотревший в «глазок», увидел, как перекосилось Алино лицо и как она повернулась в сторону лестницы, и тогда он сделал то, на что не решился Тигринский. Борщ ринулся в комнату, схватил простыню, привязал к ней пододеяльник и, роняя по пути стулья и наступив на лапу Казбичу, помчался на балкон. Было темно, но двор заливал жидкий свет горевшего невдалеке фонаря. Барщевский привязал простыню к перилам балкона и, перевалившись, стал спускаться с десятого этажа на балкон девятого.
— Только не надо смотреть вниз… Только не смотреть вниз, — бормотал он про себя, чувствуя, как трещит под руками хлопковая ткань. Свежий утренний ветер дул и раскачивал простыню и повисшего на ней Борща, но он упорно двигался вниз.
Аля прижалась спиной к двери. Она ждала. На лестнице что-то шевельнулось.
— Выходи на свет! — закричала Аля. Она знала, что из «глазка» вся площадка просматривается как на ладони, и надеялась, что Борщ напряженно вглядывается в темноту вместе с ней. На самом деле у «глазка» стоял дрожащий от ужаса трусливый Стас.
— Ал-л-лька, я з-з-здесь… — проблеял он, но недостаточно громко, и Аля его не услышала.
«У нее нет ключа, иначе она бы уже была в квартире. И у нее никого нет дома, потому что иначе ее бы уже впустили, — довольно подумала тень, — то есть у „глазка“ совершенно точно никого нет и никто нас не увидит, разве что соседи, но я постараюсь все сделать тихо».
Развеселившись от подобных мыслей, тень покрепче сжала в руках геологический молоток с острым, наточенным концом и стремительно, как пантера, бросилась вперед.
Женщина, жившая в квартире на девятом этаже, страшно удивилась, когда к ней с балкона начал стучаться какой-то мужик.
— Извините, что побеспокоил, — вежливо обратился молодой человек к даме в длинной ночной рубашке из плотного трикотажа в горошек и с широкой горловиной, украшенной кружевами в три слоя, — можно мне выйти на лестничную площадку?
— Можно, — пробормотала хозяйка квартиры, прогоняя сон, — а может, задержитесь?
Она кокетливо подмигнула Борщу.
— Спасибо за приглашение… Весьма польщен. Я обязательно зайду в следующий раз, — пробормотал Борщ и опрометью кинулся к двери.
— Алька, я здесь! — заорал он на площадке во всю мощь своих легких. Тень резко притормозила у самой полоски света и заметалась: так некстати выскочивший из квартиры на девятом этаже Борщ не оставил ей пути к отступлению. Борщ остановился на площадке, так как он плохо видел в потемках и поэтому таращился изо всех сил во тьму, а тень, чьи глаза прекрасно уже приспособились к отсутствию освещения, побежала вниз и растворилась на темной лестнице. Еще пару минут совершенно потерявший ориентировку Саша стоял и хлопал глазами, потом он привык к темноте, перевел дух, тряхнул головой с жестким коротким ежиком, пересек площадку, потом поднялся вверх по лестнице и сел рядом с Алей на коврик. Было холодно, Александр был в одной рубашке, но с него градом лил пот.
— Спасибо тебе, Борщ, — прошептала Аля, прижимаясь к его плечу. — А еще спасибо, что покормил моего кота.
— И твоего Тигринского я тоже покормил «Вискасом». Надеюсь, Казбич не обидится, — вяло отозвался Борщ. Все-таки он был не совсем трезв.
— Какого Тигринского? Стасика, что ли? — простонала Аля. — Это еще что? Это еще откуда?
— Стасик наш, чудо каховское, — весело сказал Борщ, поудобнее устраиваясь на половичке и вытягивая ноги, — четыре дня у тебя дома просидел, оголодал вконец. Потом пришел я с ключом, мы повздорили, и я выбросил ключ в окно, поэтому для того, чтобы помочь тебе, я вынужден был перелезть на балкон девятого этажа.
Тут он сфокусировал взгляд на валенках, обнял Алю за плечи и почувствовал, что она дрожит.
— Алька, ты посиди тут еще чуть-чуть, я за ключом сбегаю.
Девушка из последних сил поднялась, пошатнулась, но затем усилием воли приняла строго вертикальное положение, заправила растрепавшиеся волосы за уши и протерла очки.
— Нет, Саша, — сказала она тихо, — за ключом мы пойдем вместе.
Они обнялись и, поддерживая друг друга, пошли вниз по лестнице.
Валентина Ивановна проснулась оттого, что у нее заболело сердце. Это было странно, так как, несмотря на преклонный возраст, сердце у Кавериной не болело почти никогда. Прислушиваясь к собственным ощущениям, женщина встала и пошла на кухню. Чернота за окном в половине пятого утра обрела легкую синеву, но до рассвета было еще далеко. Она сделала себе кофе, намазала кусочек бородинского хлеба тонким слоем масла и села на мягкий стульчик, стоящий у низкого прямоугольного стола. Мебель для кухни Валентине Ивановне подарил на шестидесятилетие сын. Квартиру подарил он же на пятидесятипятилетний юбилей. Банку кофе, из которой Каверина насыпала темные гранулы в невесомую фарфоровую чашечку, тоже позавчера подарил старший ребенок Валентины Ивановны. Женщина глотнула горячего ароматного напитка, глядя на свою морщинистую, но очень ухоженную руку с аккуратными розовыми ногтями, на атласную манжету кремовой пижамы и на кобальтовые узоры чашечки кузнецовского фарфора, доставшуюся Кавериной в наследство от деда, расстрелянного в тысяча девятьсот семнадцатом году прошлого века.
«Я готова поставить сто рублей на то, что Леопольд Кириллович решит начать ремонт со своего кабинета, — думала она, доедая хлеб. — Но что же это у меня так разболелось сердце? Это не к добру, не случилось ли что с моим мальчиком?»
Каверина посмотрела на часы, но решила, что для звонка сыну еще слишком рано.
Они искали ключ почти сорок минут. В конце концов Але стало казаться, что у нее замерзли не только руки и ноги, но и внутренности. Потратив кучу сил на бесплодные поиски в грязи и космах жесткой ноябрьской травы и в колючих кустах, они залезли в машину Борща и включили печку. Оказавшись на мягком теплом сиденье в большой уютной машине, Аля почувствовала, что ее непреодолимо клонит в сон. С огромным трудом она заставила себя снять валенки с калошами, сослужившие ей хорошую службу, с наслаждением вытянула натертые замерзшие ноги, попыталась расстегнуть «молнию» на одолженной сердобольными соседями Борща куртке, но «молнию» заело, поэтому девушка стянула ее через голову и скрючилась на сиденье, пытаясь согреться. От печки шла теплая струя воздуха.
— Борщ, я посплю, а? А когда рассветет, мы легко найдем ключи и войдем в квартиру.
— А зачем нам в твою квартиру? Поехали в мою, — проговорил Александр весело, поворачивая ключ. Машина завелась, вспыхнули фары, и Борщ стал осторожно выбираться из двора, лавируя между наставленными в беспорядке автомобилями всех моделей и мастей.
— А как же мой кот? А как же Тигринский? — заволновалась Аля.
— Насчет Стасика не беспокойся. Он как-то выдержал четыре… нет, уже пять дней, потерпит еще немного. Хотел в ванне купаться? Пусть теперь купается до посинения.
С балкона на маневры Сашиной машины глядели Казбич и Стас Тигринский.
«Ничего, — думал Стас, — все не так страшно. У меня еще осталось пять упаковок „Вискаса“, до завтра я продержусь».
Он закрыл балкон, пнул кота, на этот раз беззлобно, и пошел набирать ванну в четырнадцатый раз.
— И, Мариночка, постарайтесь очень, очень волноваться, — строго сказал он девушке.
В дальнем углу под капельницей спала пенсионерка Рябокобылкина, упавшая с крыши, где она пряталась, пытаясь проследить за гулящим мужем, а напротив — учительница русского языка Тамара Гусева, которой ученики подложили на сиденье кнопку. Теперь у Гусевой было воспаление, и ее еле-еле спасли от заражения крови. Последняя кровать принадлежала Наташе, но она была пустой: Наташи в палате не было.
— Ага! — радостно воскликнул Борщ, выуживая из вазочки, стоящей на прикроватной тумбочке, горстку карамелек «Клубника со сливками». — Я так и думал, что в вазочке что-то есть.
Тигринский уставился на Борща в крайнем раздражении. Двое суток он только и делал, что обшаривал квартиру в поисках съестного, а в вазочку, стоящую на тумбочке, заглянуть не догадался. И зря. Там, оказывается, были конфеты. Тигринский вдруг почувствовал, как у него свело от голода живот. Он встал, взял одну из найденных Борщом конфеток и сунул ее за щеку.
— Вот, можешь взять еще три, — проворно подскочил к столу Барщевский. — Всего было восемь карамелек, значит — по четыре каждому. Неизвестно же, сколько мы тут еще с тобой просидим… Кстати, не хотел я тебе говорить, ну да ладно. У меня в сумке лежит бутылка водки и шесть упаковок с «Вискасом», но есть их мы не будем, потому что это я Казбичу принес, а не тебе, а вот водку можем выпить. Тем более что я только что нашел закуску.
— Я вообще-то водку не пью, но сегодня выпью, — пискнул Стас. — Особенно если у нас есть теперь карамельки. Кстати, а телефон у тебя есть? Мы можем в больницу позвонить Але или кому-то из соседей, чтобы нам ключи принесли?
Барщевский вывел Стаса на балкон и показал пальцем вниз.
— Видишь?
Далеко внизу на асфальте стояла большая черная машина.
— Это твоя? — удивился Стас. — А я много раз слышал, как Стручков вопрошал, ломая руки: «Откуда у этого кретина такой шикарный автомобиль?», но не думал, что этот кретин — ты. Кстати, откуда у тебя автомобиль?
— Ты у нас что, налоговая инспекция? — резко спросил Борщ, снова раздражаясь. — Я тебе не машину хотел показать, а собирался наглядно объяснить, что телефон у меня есть, но он лежит в машине и заряжается. Я же не собирался никому звонить — думал, закину «Вискас» и сразу назад. А тут ты, дятел новокахо… — вспомнив, чем все закончилось в прошлый раз, он вовремя прикусил язык. — Ладно, пойдем пить водку. Карамельки с водкой — самое то, — кивнул Борщ и пошел в прихожую за сумкой.
Тигринский же тем временем быстро побежал на кухню и вытер с обоев координаты. Вошедший десять секунд спустя Барщевский ничего не заметил.
В коридоре раздался какой-то шорох, и Аля резко приподнялась на кровати. Наташа? Шорох не повторялся, и Аля подумала было, что это возвратилась на пост медсестра, но на всякий случай решила не терять бдительности. Она лежала, всматриваясь в темноту. Сейчас девушка пожалела, что не перешла в палату, например, к Полканавт, хотя у той уже была соседка. Быть одной в темноте очень неприятно.
«Удивительно, как это я расслабилась, — подумала Аля. — Почему-то я решила, что в больнице совершенно безопасно, хотя наше отделение на первом этаже, окна в приемном отделении открыты, медсестра всю ночь спит, а моя палата находится на отшибе в конце коридора. Но ведь так же легко, как я зашла ночью к Наташе и Эмме Никитичне, могут зайти и ко мне. А меня уже пытались убить».
Внезапно в коридоре снова послышался шорох. Кто-то стоял за дверью. Алю прошиб холодный пот, дыхание стало частым, сердце ухнуло и замерло, ноги сковал ужас. Дверь в коридор была приоткрыта на пару сантиметров, и кто-то смотрел в щель прямо на нее.
«Спокойно. Спокойно», — повторяла Аля про себя, пытаясь обуздать заливающую сознание панику.
Дверь неслышно приоткрылась еще на несколько сантиметров, в проеме шевельнулась черная тень, но Аля уже поняла, что ей нужно делать. В два прыжка она оказалась у окна, которое, на ее счастье, так и не забрали решеткой, распахнула тяжелую раму и вывалилась в мокрую траву. Она, не чувствуя боли, перекатилась, вскочила, нашарила тапки и что было сил побежала к забору, протиснулась в дырку, поцарапав ладони, и вылетела на шоссе. Тень так же неслышно подошла к окну и с досадой проводила взглядом улепетывающую как заяц девушку.
После того как Борщ со Стасом выпили уже полбутылки водки, старший товарищ подарил младшему одну из своих карамелек, а Тигринский рассказал все перипетии борьбы с научным руководителем, признался, что остался в Алиной квартире без ее ведома, а также пожаловался, что Аля отказалась от секса и он, Стасик, всю ночь вертелся и страдал. Они пили и болтали до половины пятого утра, когда в прихожей внезапно и отчаянно заверещал звонок.
Наташа встала и подошла к окну. Спать ей не хотелось, а наоборот, хотелось бегать, прыгать, петь и плясать. На диванчике в ординаторской потягивался Виталий Викторович, так и не снявший белого халата, что было особенно пикантно.
— Вот сниму я халат, а потом привезут кого-нибудь, — объяснял он Наташе. — И я, давший клятву Гиппократа, буду спасать его в одних белых носках?
Носки у него действительно были белыми. Наташа захихикала. У нее было прекрасное настроение. Особенно потому, что Виталий Викторович оказался давно разведенным мужчиной, не имеющим ничего против веселого приключения с пациенткой, которую собирался завтра выписать. Впрочем, Наташа рассматривала эти отношения как нечто большее, чем просто разовый пересып. Она твердо решила выйти за врача замуж. Девушка еще раз довольно улыбнулась в сумраке ординаторский, не подозревая, что мимо ординаторской в коридоре только что тихо пробралась Аля.
«И, спрашивается, зачем мне диссертация, если у меня будет такой муж? — подумала она с удовольствием и погладила Виталия Викторовича по кудрявой шевелюре. Тот зажмурил глаза, как кот. — Ага, нравится… То-то ты запрыгаешь, когда попробуешь мою стряпню», — улыбнулась Наташа. Готовила Куницына действительно совершенно потрясающе. Особенно удавались у нее пельмени, лазанья и рис с запеченной куриной грудкой. Не то чтобы Наташа специально училась готовить, просто у нее было чутье на продукты.
«Хорошая девушка, но если я на ней женюсь, то получу в придачу страшную и ужасную тещу. Поэтому жениться я, конечно, на ней не буду», — думал, со своей стороны, Виталий Викторович, борясь со сном.
Ночь выдалась спокойная, дождь прекратился, новые больные не поступали, и Наташа с доктором уснули, обнявшись на диванчике, поэтому никто не заметил убегавшую из больницы Алю.
Звонок все звенел и звенел. Борщ поднял голову и прислушался. Стас пытался встать со стула и сфокусировать взгляд. Удавалось это ему плохо.
«Да, тяжело пить на голодный желудок», — сочувственно подумал Борщ, который по-настоящему пьянел очень редко.
— Слышь, Борщ… П-п-п-похоже, к нам пришли… Гости, — Стас икнул. Барщевский встал и открыл окно. Холодный предрассветный ветер ворвался в помещение. Зрение у Стаса сразу прояснилось. Борщ решительно двинулся в сторону входной двери.
Аля прибежала к дому Барщевского, не чуя под собой ног. Пижама совершенно не спасала от ноябрьского холода, легкие тапочки промокли. Метро в такое время не работало, денег на такси у Али не было, поэтому она шла пешком. К счастью, Аля знала, где живет Борщ. Она звонила, стучала, била ногами в дверь, но никто не открывал.
— Саша! Открой! — закричала Аля.
Из-за соседской двери высунулась всклокоченная недовольная голова. Голова увидела Алину полосатую пижаму и, в ужасе прошептав «беглая каторжница», снова спряталась. Через минуту высунувшихся голов было уже две, мужская и женская, причем мужчина держал в руках небольшой топорик.
— Вы не знаете, где хозяин квартиры? — пролепетала Аля.
— Не знаем. Вчерась не видели. А вы кто ему будете? — подозрительно спросили Алю.
— Я коллега по работе… — начала было Аля, и обе головы дружно захохотали.
— Ах… Коллега! — заливалась женская голова. — Да он же хозяин заводов, газет и пароходов, а ты кто?
Аля хотела было сказать, что для нее Борщ всего лишь инженер второй категории, а вовсе не хозяин каких-то там плавсредств, но промолчала.
— А ты откуда пришла в такую рань? — заинтересованно проговорила мужская голова, оглядывая пижаму и тапочки. — Судя по всему, вы, девушка, прямо из постели выпрыгнули… Не терпится? Да уж, наш сосед интересный, видный мужчина.
— Я сбежала из больницы. Можно мне позвонить? — попросила Аля, переминаясь в мокрых тапках и теряя терпение.
— Из психиатрической?! — тут же взвизгнула женщина, но мужчина уже проникся к Але доверием.
— Заходи, девочка, — сказал он, опуская топор и пропуская Алю в квартиру, — позвони. — Но сотовый Барщевского не отвечал, а больше не было никого, кому она могла бы доверять.
«Пойду домой и попрошусь переночевать к соседям, — решила она наконец. — Соседи-то меня знают. Кроме того, они никак не могут быть замешаны в этом темном деле». Аля повесила трубку и, поблагодарив гостеприимную чету, поплелась на улицу в мокрых тапочках.
— Эй! Милочка! — крикнула сзади женщина. — Возьми обувь и куртку, вернешь потом.
Рассыпаясь в благодарностях, Аля натянула на ноги валенки с калошами, а на плечи куртку и уже живее побежала на улицу. До ее дома от квартиры Борща было около часа быстрой ходьбы.
Игорь Григорьевич Стручков тоже не спал в эту ночь — его сосед ворочался и мычал во сне, и профессор, привыкший к комфортным условиям, никак не мог забыться сном. Кроме соседа, заснуть ему, как и незадолго до этого Але, мешали раздумья.
«Кто покушался на Лилю? И за что? Связано ли это как-то с ее ночным визитом в кабинет Невской? И если связано, то знал ли убийца, что она не нашла статью? Или она все-таки нашла, но солгала мне, а тот, кто ее убил, это знал? Так кто же этот кто-то?» Стручков крутился на кровати и никак не мог заснуть. Наконец он не выдержал и заплакал.
— Ну зачем мне все это было нужно? — прошептал он сквозь слезы. — Титулы, деньги, ремонт, новая мебель, академик того-то, академик сего-то… Бред все это, шелуха, суета.
Стручков решил, что завтра пойдет в церковь, и ему полегчало, но заснуть все же не удалось.
Звонок звенел и звенел, не переставая. Борщ подошел к двери и посмотрел в «глазок». На площадке стояло маленькое, худенькое существо в больших валенках и несусветной сиреневой куртке и давило на кнопку.
— Аля! — ахнул Барщевский и кинулся было открывать дверь, но тут понял, что у него нет ключей. — Ну что это за новомодные такие двери, — промычал он с досадой.
— Борщ, — кричала Аля, — открой, я знаю, что ты кормишь моего кота! Я видела свет в окнах! Открой, Борщ!
— Аля, я здесь, но у меня нет ключей, я выбросил их в форточку! — закричал Александр. — Алька, прости… Ключи там, под окнами, их можно найти!
«Ужас… Что с ней произошло?» — думал Борщ, глядя в «глазок».
Аля поняла, что больше не может держаться на ногах. Подъем по лестнице на десятый этаж мимо неработающего лифта окончательно лишил ее сил. Алиса села прямо на коврик у входной двери и привалилась спиной к черной гладкой поверхности. «И зачем мне была нужна металлическая дверь? Что у меня красть-то?» — подумала она вяло, не чувствуя уже холода и понимая, что засыпает. В этот момент внизу в подъезде хлопнула дверь, и Аля резко проснулась.
«Интересно, кто это у нас в подъезде куда-то ходит в половине пятого», — неожиданно четко и трезво подумала она.
Черная тень, держащая в руке геологический молоток, бесшумно и проворно поднималась по лестнице.
— Алька, ты где, что с тобой? — надрывался Борщ из-за закрытой двери, но Аля его уже не слышала. Она стояла у двери, прижавшись спиной к стене и напряженно всматриваясь в темноту лестницы. Еще можно позвонить соседям и спрятаться, но Аля этого не сделала: ей очень нужно увидеть лицо своего врага…
Стручков вышел в коридор и прислушался. Было совершенно тихо и темно. Ульяны на посту не было, девушка спала в приемном покое на кушетке, подложив руку под щеку и укрывшись пальто. Стручков подошел к окну и прижался лбом к холодному стеклу.
— Вопрос первый: почему ее отравили? И заодно Невскую и Полканавт? Вопрос второй: кто это сделал? И вопрос третий: что это было? Отрава, которая подействовала как нервно-паралитический газ, поразила печень, остановила дыхание и не оставила следов.
Стручков был доктором наук и думать умел. Сейчас он думал изо всех сил. К приемному покою больницы с мигалками подъехала «Скорая», оттуда вынесли тело на носилках. За его спиной открылась дверь, и из ординаторской выпорхнула Наташа. Она увидела замершего у окна Стручкова и ойкнула. Профессор обернулся.
— Куницына, — позвал он тихонько, — давай вместе подумаем.
Это было так непохоже на обычную манеру Игоря Григорьевича говорить, что Наташа подошла и встала рядом. Дверь снова открылась, из ординаторской быстро вышел и побежал в приемный покой Виталий Викторович в белом халате и белых носках.
— Давайте подумаем, Игорь Григорьевич, — согласилась Наташа. Несмотря ни на что, ей было жаль старика, дочь которого лежала в реанимации в коме, и шансов на то, что она выживет, почти не было.
— Я вот что хочу сказать… — проговорил профессор, — тут все вертится вокруг координат. Мой аспирант, Тигринский, анализировал снимки морского дна, сделанные с помощью гидролокатора. Это сложная и кропотливая работа. Я, честно говоря, надеялся, что он что-нибудь найдет, и он действительно нашел, провозившись два года. Он нашел следы затопленного города на глубине 8 метров возрастом около 4 тысяч лет. Это очень, очень ценная находка.
Он замолчал. Наташа не перебивала. Тигринского она знала довольно хорошо, так как тоже была аспиранткой Стручкова.
— Но Станислав решил меня кинуть, — голос профессора зазвенел и стал похож на его обычную манеру говорить, — он написал статью о находке и понес ее в «Вестник географических наук».
— Почему же кинуть, — отозвалась Наташа. — Он правильно сделал. Город должны изучать археологи, а не браконьеры типа вас.
Стручков никак не отреагировал на ее реплику. Похоже, он ее даже не слышал.
— Он отнес статью Невской, а ночью в ее кабинет пошла моя дочь, чтобы статью забрать.
Теперь Наташа смотрела на профессора очень внимательно и боялась пропустить хоть слово. Сквозняк шевелил ее длинные светлые волосы, тускло блестела мокрая жухлая трава под окном, изредка за белым забором проезжали машины.
— Лиля позвонила из кабинета и сказала, что статьи не нашла. Значит, Невская забрала материалы домой.
— Или эту статью забрал кто-то другой. До Лили. Не исключен и третий вариант — ваша дочь нашла статью, но решила забрать ее себе. И попытка убить ее является подтверждением, что правильный — как раз последний вариант.
— Значит, тот, кто сыпал отраву, знал, что Лиля забрала статью, — Стручков смотрел теперь на Наташу во все глаза.
— Да. То есть этому человеку нужно было убрать трех человек: самого Тигринского, определившего координаты города, Алю, которая видела статью и могла их запомнить или записать, и Лилю, которая по вашему поручению забрала статью, но, видимо, решила, что она самая умная, и оставила ее себе. Всего трое. И двое из них, кстати, уже чуть не погибли.
— Ко мне сегодня приходила Зульфия, она хочет поступать ко мне в аспирантуру, и рассказала, что Тигринский бесследно пропал. Не исключено, что убийца добрался и до него. Это вполне возможно, — задумчиво покачал головой Стручков, и Наташа заметила, что профессор почти совсем поседел, сгорбился, опустил плечи и стал как будто меньше ростом. — И все-таки одного я не могу понять: при чем тут Полканавт? Почему ее тоже пытались отравить?
— Подумайте сами, Игорь Григорьевич. Эмма Никитична работает в комнате рядом с кабинетом Невской. Скорее всего, если не наверняка, она видела что-то или кого-то, что может навести нас на след убийцы. Но раз она молчит, то скорее всего сама не понимает, что она что-то знает.
— А как же убийца узнал, что Лиля не отдала мне статью?
— Она вам звонила?
Стручков скрючился, зашипел, схватился за голову, а потом за грудь, как будто у него резко заболело сердце.
— Ах да… Она звонила мне прямо из кабинета! — прошептал он.
— Значит, — твердо закончила свою мысль Наташа, — наш убийца в этот момент подслушивал за дверью.
По коридору с грохотом провезли каталку, на которой лежало накрытое простыней с головой тело.
Борщ, смотревший в «глазок», увидел, как перекосилось Алино лицо и как она повернулась в сторону лестницы, и тогда он сделал то, на что не решился Тигринский. Борщ ринулся в комнату, схватил простыню, привязал к ней пододеяльник и, роняя по пути стулья и наступив на лапу Казбичу, помчался на балкон. Было темно, но двор заливал жидкий свет горевшего невдалеке фонаря. Барщевский привязал простыню к перилам балкона и, перевалившись, стал спускаться с десятого этажа на балкон девятого.
— Только не надо смотреть вниз… Только не смотреть вниз, — бормотал он про себя, чувствуя, как трещит под руками хлопковая ткань. Свежий утренний ветер дул и раскачивал простыню и повисшего на ней Борща, но он упорно двигался вниз.
Аля прижалась спиной к двери. Она ждала. На лестнице что-то шевельнулось.
— Выходи на свет! — закричала Аля. Она знала, что из «глазка» вся площадка просматривается как на ладони, и надеялась, что Борщ напряженно вглядывается в темноту вместе с ней. На самом деле у «глазка» стоял дрожащий от ужаса трусливый Стас.
— Ал-л-лька, я з-з-здесь… — проблеял он, но недостаточно громко, и Аля его не услышала.
«У нее нет ключа, иначе она бы уже была в квартире. И у нее никого нет дома, потому что иначе ее бы уже впустили, — довольно подумала тень, — то есть у „глазка“ совершенно точно никого нет и никто нас не увидит, разве что соседи, но я постараюсь все сделать тихо».
Развеселившись от подобных мыслей, тень покрепче сжала в руках геологический молоток с острым, наточенным концом и стремительно, как пантера, бросилась вперед.
Женщина, жившая в квартире на девятом этаже, страшно удивилась, когда к ней с балкона начал стучаться какой-то мужик.
— Извините, что побеспокоил, — вежливо обратился молодой человек к даме в длинной ночной рубашке из плотного трикотажа в горошек и с широкой горловиной, украшенной кружевами в три слоя, — можно мне выйти на лестничную площадку?
— Можно, — пробормотала хозяйка квартиры, прогоняя сон, — а может, задержитесь?
Она кокетливо подмигнула Борщу.
— Спасибо за приглашение… Весьма польщен. Я обязательно зайду в следующий раз, — пробормотал Борщ и опрометью кинулся к двери.
— Алька, я здесь! — заорал он на площадке во всю мощь своих легких. Тень резко притормозила у самой полоски света и заметалась: так некстати выскочивший из квартиры на девятом этаже Борщ не оставил ей пути к отступлению. Борщ остановился на площадке, так как он плохо видел в потемках и поэтому таращился изо всех сил во тьму, а тень, чьи глаза прекрасно уже приспособились к отсутствию освещения, побежала вниз и растворилась на темной лестнице. Еще пару минут совершенно потерявший ориентировку Саша стоял и хлопал глазами, потом он привык к темноте, перевел дух, тряхнул головой с жестким коротким ежиком, пересек площадку, потом поднялся вверх по лестнице и сел рядом с Алей на коврик. Было холодно, Александр был в одной рубашке, но с него градом лил пот.
— Спасибо тебе, Борщ, — прошептала Аля, прижимаясь к его плечу. — А еще спасибо, что покормил моего кота.
— И твоего Тигринского я тоже покормил «Вискасом». Надеюсь, Казбич не обидится, — вяло отозвался Борщ. Все-таки он был не совсем трезв.
— Какого Тигринского? Стасика, что ли? — простонала Аля. — Это еще что? Это еще откуда?
— Стасик наш, чудо каховское, — весело сказал Борщ, поудобнее устраиваясь на половичке и вытягивая ноги, — четыре дня у тебя дома просидел, оголодал вконец. Потом пришел я с ключом, мы повздорили, и я выбросил ключ в окно, поэтому для того, чтобы помочь тебе, я вынужден был перелезть на балкон девятого этажа.
Тут он сфокусировал взгляд на валенках, обнял Алю за плечи и почувствовал, что она дрожит.
— Алька, ты посиди тут еще чуть-чуть, я за ключом сбегаю.
Девушка из последних сил поднялась, пошатнулась, но затем усилием воли приняла строго вертикальное положение, заправила растрепавшиеся волосы за уши и протерла очки.
— Нет, Саша, — сказала она тихо, — за ключом мы пойдем вместе.
Они обнялись и, поддерживая друг друга, пошли вниз по лестнице.
Валентина Ивановна проснулась оттого, что у нее заболело сердце. Это было странно, так как, несмотря на преклонный возраст, сердце у Кавериной не болело почти никогда. Прислушиваясь к собственным ощущениям, женщина встала и пошла на кухню. Чернота за окном в половине пятого утра обрела легкую синеву, но до рассвета было еще далеко. Она сделала себе кофе, намазала кусочек бородинского хлеба тонким слоем масла и села на мягкий стульчик, стоящий у низкого прямоугольного стола. Мебель для кухни Валентине Ивановне подарил на шестидесятилетие сын. Квартиру подарил он же на пятидесятипятилетний юбилей. Банку кофе, из которой Каверина насыпала темные гранулы в невесомую фарфоровую чашечку, тоже позавчера подарил старший ребенок Валентины Ивановны. Женщина глотнула горячего ароматного напитка, глядя на свою морщинистую, но очень ухоженную руку с аккуратными розовыми ногтями, на атласную манжету кремовой пижамы и на кобальтовые узоры чашечки кузнецовского фарфора, доставшуюся Кавериной в наследство от деда, расстрелянного в тысяча девятьсот семнадцатом году прошлого века.
«Я готова поставить сто рублей на то, что Леопольд Кириллович решит начать ремонт со своего кабинета, — думала она, доедая хлеб. — Но что же это у меня так разболелось сердце? Это не к добру, не случилось ли что с моим мальчиком?»
Каверина посмотрела на часы, но решила, что для звонка сыну еще слишком рано.
Они искали ключ почти сорок минут. В конце концов Але стало казаться, что у нее замерзли не только руки и ноги, но и внутренности. Потратив кучу сил на бесплодные поиски в грязи и космах жесткой ноябрьской травы и в колючих кустах, они залезли в машину Борща и включили печку. Оказавшись на мягком теплом сиденье в большой уютной машине, Аля почувствовала, что ее непреодолимо клонит в сон. С огромным трудом она заставила себя снять валенки с калошами, сослужившие ей хорошую службу, с наслаждением вытянула натертые замерзшие ноги, попыталась расстегнуть «молнию» на одолженной сердобольными соседями Борща куртке, но «молнию» заело, поэтому девушка стянула ее через голову и скрючилась на сиденье, пытаясь согреться. От печки шла теплая струя воздуха.
— Борщ, я посплю, а? А когда рассветет, мы легко найдем ключи и войдем в квартиру.
— А зачем нам в твою квартиру? Поехали в мою, — проговорил Александр весело, поворачивая ключ. Машина завелась, вспыхнули фары, и Борщ стал осторожно выбираться из двора, лавируя между наставленными в беспорядке автомобилями всех моделей и мастей.
— А как же мой кот? А как же Тигринский? — заволновалась Аля.
— Насчет Стасика не беспокойся. Он как-то выдержал четыре… нет, уже пять дней, потерпит еще немного. Хотел в ванне купаться? Пусть теперь купается до посинения.
С балкона на маневры Сашиной машины глядели Казбич и Стас Тигринский.
«Ничего, — думал Стас, — все не так страшно. У меня еще осталось пять упаковок „Вискаса“, до завтра я продержусь».
Он закрыл балкон, пнул кота, на этот раз беззлобно, и пошел набирать ванну в четырнадцатый раз.