Эбби Хоффман
Сопри эту книгу! Как выживать и сражаться в стране полицейской демократии
ВЕСЕЛЫЙ КЛОУН РЕВОЛЮЦИИ, МУДРЕЦ НАЦИИ ВУДСТОКА
На облик сегодняшней Америки Эбби Хоффман повлиял не меньше Томаса Джефферсона или Бенджамина Франклина. Он был духовным вождем и воплощением духа Шестидесятых. Норман Мейлер писал о Хоффмане: «Даже внешне Эбби был самым невообразимым человеком, из всех, кого я когда-либо встречал». Трудно найти людей, так непринужденно совмещавших стеб и пафос, клоунаду и героизм, виртуозность безответственных слов и театральный блеск поступков. Мало того: пережив «Революцию цветов» почти на 20 лет, Эбби сумел остаться олицетворением ее духа. Шестидесятые несли ощущение вечной юности — сладкую и обманчивую отраву. Впервые за тысячелетия ребячливость, непосредственность и открытость миру воспринимались как последняя мудрость, а умудренность битых жизнью тертых папиков — как заскорузлая дремучая глупость. 20 лет спустя после «Лета любви» сын скажет Хоффману: «Папа, ты такой чудаковатый романтик». «Мы знали, — говорил Эбби перед студентами в 1987 г., — что каждый день несет что-то новое, небывалое, и что все в этом мире зависит от нас. Ваше видение мира, возможно, более реалистично. Но ощущение фатализма и невозможности влиять на события — самоубийственны»[1]. И все-таки: «Америка после Вьетнама уже не та, что была после Второй мировой. Страна стала терпимее… Контркультура вошла в быт»[2]. «Легкость, с которой большое общество проглотило и переварило культуру хиппи, я воспринимаю как поражение. Длинные волосы, курение травки, экстравагантные прикиды давно перестали кого-нибудь шокировать. Непосредственность подпольной прессы была усвоена журналом „Роллинг стоун», а хипповый капитализм высосал из хиппи всю оригинальность»[3]. Когда-то Эбби был арестован в Чикаго за написанное на лбу слово «fuck». Через год, прилетев в Сиэтл, он был удручен встречей: в аэропорту своего кумира ждали три десятка восторженных подростков, все как один со словом «fuck» на глупых прыщавых лбах. Контркультура становится формой конформизма: кто там еще такой ретроград, что не любит травку? Как сокрушался Эбби, даже матерная брань к 71-му потеряла свою шокирующую силу.
В фильме «The Big Fix», снятом, когда Хоффман скрывался в подполье, Голливуд подленько оболгал Эбби: по сюжету друзья разыскивают беглеца, но находят не скитальца-конспиратора, а живущего под чужим именем и ворочающего миллионами босса из рекламного агентства.
Эбби остался смутьяном до старости. Он мотался по университетам, выступая перед студентами по 60 раз за год, подбивая их протестовать против вербовки в ЦРУ, ВПК, внешней политики, загрязнения окружающей среды. Он вновь и вновь судился по обвинению в нарушении порядка. В 87-м после ареста зачинщиков забастовки в Массачусетском университете в полицейском «воронке» дедушка Эбби предложил студентам спеть «песни свободы» — и что за облом! Выяснилось, что все знают только одно: песенки из мюзикла «Hair». — «Какую дрянь вы поете: это же бродвейское шоу. Это же фуфло, подделка, они там все выступали в искусственных париках!» — «Эбби, ты о чем? Это же просто фильм, классный фильм». Это было грустно, сокрушался Эбби, надо иметь собственные песни, а у них их не было. (В конце 70-х в Сентрал-парке Нью-Йорка, где Эбби проводил когда-то многотысячные хипповые хэппенинги, он набрел на живой 67-й: волосатый пипл в туниках с психоделическими разводами, с хайратниками и расписанными акварелью лицами. С восторженным воплем Эбби бросился обнимать ожившую юность, но та сбросила бутафорский парик: «Мы не хиппи, мы массовка». Милош Форман снимал фильм по мотивам «Hair»…)
Эббот Хоффман родился 30 ноября 1936 г. в семье аптекаря в городишке Уорчестер, шт. Массачусетс, известном достижениями в фармакологии: «Этот город подарил миру всего две замечательные вещи: меня и противозачаточные таблетки. Мно-о-огие теперь поди жалеют, что таблетку не изобрели прежде, чем я был зачат!»[4]
Семья была тихой и образцовой. Дитя росло в любви и ласке. В последние годы — а умер он в 1974 г. — Хоффман-старший прославился благодаря непутевому сыну и стал для родителей заблудшего поколения Америки кем-то вроде всенародного товарища по несчастью, с которым можно поделиться бедой, — пока Эбби отсиживался в подполье, папе шли тысячи горестных писем: вот и наше дитятко тоже отпустило патлы и ушло из дому незнамо куда. Когда Эбби жил на нелегальном положении, заботливая мама через подпольных связных передавала сыну зубные щетки и все такое прочее: «не забывай следить за зубами!». И даже когда сын в запальчивости призвал молодую Америку ради дела революции отправить родителей в мир иной, мама отнеслась к призыву с юмором: «Это забавно, ведь большинство родителей хотя бы раз в жизни тоже думали: боже мой, да лучше бы я тебя не рожала!».
Дурные наклонности Эбби — тоже семейственное, ведь даже фамилия в семье была ворованная. Сто лет назад живший под Киевом брат Эббиного дедушки стянул у немца по фамилии Хоффман паспорт — и с этим паспортом смылся в Америку. За ним потянулся и дедушка — «по приглашению». Иммиграционная служба и деда тоже записала как Хоффмана. Настоящая же фамилия беспокойной семейки — не то Сапожниковы, не то Шапошниковы: подтянувшейся позже родне иммиграционная служба выдала документы на имя «SHAPOZ-NIKOFF». Причем семья гордилась «героизмом одного из возможных родственников красного генерала Shapoznikoff, свободолюбивого патриота, казненного Сталиным»[5]. Видимо, что-то американские Shapoznikoff все-таки напутали[6]. Как вспоминает Эбби, в семье говорили, что среди оставшихся на исторической родине были и другие видные большевики.
Из школы Эбби был исключен за то, что ударил оскорбившего его учителя английского. Почти год малолетний Эбби болтался без дела, пока родители не пристроили его в частную школу. Здесь Хоффман опять столкнулся с «репрессивным режимом»: в эпоху буги-вуги и брюк-дудочек школьникам запрещали носить зауженные брюки и придирчиво измеряли ширину: не менее 13 дюймов! А дальше пошла жизнь воспитанного мальчика из благополучной семьи «среднего класса»: учеба в университете, вначале в Брендейс (шт. Массачусетс), потом в Беркли, диплом по психологии, усердные занятия спортом. Другая эпоха, собранные и мускулистые Пятидесятые — и Эбби входит в сборную университета по борьбе, занимается теннисом (капитан команды), становится инструктором по подводному плаванию. На старших курсах Эбби увлекся боулингом и покером — и тоже с замечательными успехами. А еще Эбби возглавлял университетский Клуб любителей кино и был президентом студенческого психологического общества. Политический кругозор Эбби не простирался в те годы дальше поддержки Кеннеди на выборах 1959 г.
Хоффману на редкость повезло с преподавателями: отцы идеологии 60-х Герберт Маркузе и Абрахам Маслоу, создатель теории «массовой культуры» Морис Стейн. Маслоу познакомил Хоффмана со знаменитым популяризатором дзэн-буддизма на Западе Судзуки. Тому было уже под 90, он разъезжал с лекциями вместе с 20-летней любовницей по имени Цветок Лотоса. Цветок с черными распущенными волосами до пояса подносила Учителю стакан воды, и старец изрекал: «Только когда вы поймете, что вода выпила меня так же, как я ее, вы поймете дзэн». Для целеустремленных и старательных студентов 50-х это было глумлением над здравым смыслом. Воспитанные в духе прагматизма однокурсники были возмущены, зато Эбби понял на всю жизнь: балаган — лучшая форма изложения сложных понятий.
Студенческая жизнь 50-х была однообразна и размеренна — Эбби она удручала. И тогда он стал «Бо» — богемой. Со всеми вытекающими последствиями: джаз, свитер, небритая щетина, джинсы, неряшливый вид, черные очки и чтение битников.
После блестящей защиты диплома в Брендейсе Эбби персонально приглашен для работы над диссертацией в Калифорнийский университет. Как известно, диссертации по психологии надо защищать по темам типа «Общее и особенное в когнитивных процессах». Труд же Эбби хотя проходил по кафедре теории обучения и экспериментальной психологии, но посвящен был — ага! — шаманизму, колдовству и черной магии.
После недолгого преподавания в Беркли Эбби женился на столь же богемной прелестной и нескладной девушке Шейле. Родился сын, пришлось искать более денежную работу и кормить семью. Два года Эбби Хоффман проработал психотерапевтом в Уорчестерском госпитале для душевнобольных, параллельно посещая в университете вечерние занятия по истории кино. Экспериментальный кинематограф братьев Мекасов отбил у Эбби вкус к авангарду и привил любовь к Голливуду. Зато труд в дурке (как, впрочем, и пребывание там в качестве пациента) дает заряд на всю жизнь. Идеология 60-х вообще густо замешана на наблюдениях, вынесенных из шизухи — от неофрейдизма, Кена Кизи и научных опытов с галлюциногенами до замечательного эксперимента немецких «новых левых» по созданию на базе частной психушки революционного «Социалистического коллектива пациентов». Среди пациентов Хоффмана было два Иисуса, один Сталин, пожиратель воздуха и несколько душегубов. Изучая тяжелые клинические случаи, Эбби понял, что «тараканы в мозгах» — результат последовательного и неукоснительного выполнения запретов и предписаний господствующей культуры и общепринятых норм, подавления естественных эмоций. Парадокс тут состоит в том, что Истеблишмент лицемерно утверждает: раз на прочих не похож, значит, спятил. Меж тем как самая тяжелая форма паранойи — это конформизм, истовое и ревностное отношение к официальным идеалам. Были в психушке и другие пациенты, свободные от условностей и заморочек. Эбби невольно стал им завидовать и пришел к мысли, что психушка — это территория естественной свободы, окруженная Всемирным Дурдомом.
Молодого психиатра пригласили добровольцем поучаствовать в экспериментах с галлюциногенами. В начале 60-х ЛСД еще считалась легальным стимулирующим средством, и ЦРУ проводило опыты по воздействию на сознание с помощью психотропных веществ. Будучи студентом Беркли, Эбби уже пытался заработать денег с помощью ЛСД и отстоял 2 часа в очереди, но в число подопытных не попал из-за наплыва желающих: каждому добровольцу, заглотнувшему «колеса», выдавалось по 150 долларов. На этот раз Хоффману удалось-таки стать подопытным, и он отдался экспериментам с такой самоотверженностью, что со временем бросил работу и семью, дом, автомобиль и имущество. Этому печальному периоду своей жизни Эбби посвятил в своих мемуарах главу «Как ЦРУ подсадило меня на ЛСД». Дилан был прав: времена меняются. Через несколько лет ЦРУ начнет подбрасывать ЛСД и травку политическим диссидентам, а Эбби возглавит борьбу против использования университетских лабораторий для нужд ЦРУ и Пентагона.
В 1964 г. Эбби отправляется на Юг — началось предшествующее «Революции цветов» великое хождение в народ, известное как «Борьба за гражданские права черного меньшинства». Кто только не обретался тогда на Юге с поручениями Национальной ассоциации содействия цветному населению (NAACP), Студенческого координационного комитета ненасильственных действий (SNCC) и Организации граждан за расовое равноправие (CORE)! Тут были все будущие герои 60-х. Где-то рядом бродили Боб Дилан и Фил Окс, будущие «Уэзермены» и проповедники ЛСД. Здесь рождался дух будущих коммун. Вот как пишет очевидец: «Молодые радикалы, работавшие на Юге в движении за расовое равноправие, с завистью вспоминали чувство приобщенности к единой семье, заводную музыку и раскованный смех встречавшихся им чернокожих. Даже само словечко hippie первоначально пришло из черного слэнга: так называли тех белых, которым нравилось ошиваться в непринужденной обстановке среди черных. В 60-е тысячи американцев примкнули к этим первым хиппи и стали подражать естественности чернокожих в языке, стиле жизни, музыке, еде и манере одеваться»[7].
Во время знаменитых маршей в защиту чернокожих через южные штаты Хоффман пережил состояние жертвенного экстаза: «Я чувствовал себя в тот момент одним из первых христиан, и меня охватывал восторг: неплохо было бы сейчас отдать свою жизнь». Здесь же, на Юге, у Эбби поубавилось веры в изменение Системы мирными демонстрациями: во время фолк-фестиваля в Ньюпорте его вместе с лидером «Черной власти» Стокли Кармайклом избила полиция.
Два года Хоффман работает в Миссисипи и Джорджии: преподает черным детям в freedom school, помогает регистрироваться черным избирателям. В 1965 г. он перебирается в Нью-Йорк, где открывает магазин, торгующий самодельными фенечками, соломенными шляпами и прочей дребеденью. Здесь Хоффман оказывается в центре общины диггеров, идей которых он понахватался за годы скитаний. Эбби попал в нужное место в нужное время: наступала эпоха Власти Цветов, и Эбби оказался в самом что ни на есть водовороте. Здесь сама собой — никто ее не разбивал нарочно — распустилась неухоженная клумба Flower Power. Откуда ни возьмись, все затопил улыбчивый паводок веселого безумия, голова шла кругом, а издавна богемный район сошел с ума окончательно: крыши старинных домов так и съезжали прямо на мостовые. Ист-Сайд стал для Западного побережья тем же, чем Хейт-Эшбери — для Восточного.
В 1966 г. Хоффман устраивает в Нью-Йорке первые be-ins, smoke-ins и прочие шумные действа. Вскоре он объявляет себя «основоположником движения хиппи на Восточном побережье» и основывает первый в Нью-Йорке бесплатный магазин, куда — кто что мог — стаскивали излишки шмоток и продуктов для раздачи устремившимся в Ист-Сайд провинциальным хиппи и коренным бомжам. Вообще бесплатные раздачи всего на свете были любимым делом Хоффмана, объяснявшего это так: самая революционная вещь в Америке — это когда что-нибудь раздают бесплатно. Халява парализует жлобский социум, дармовщинка подрывает основы, обращает социальный порядок в дурдом. Не зря по-английски free одновременно означает «бесплатный» и «свободный».
Здесь же весной 67-го Эбби встречает своего любимого университетского преподавателя Г. Маркузе. 70-летний седовласый философ выступает после acid-rock группы «Group Image» (видимо, ребят выпустили перед Маркузе в качестве разогревающей команды) под рев толпы и восторженные вопли «культурно-революционной группировки Motherfuckers». В «Liberty House» Эбби общается с Тимоти Лири и Ричардом Альпертом (позже — гуру Баба Рам Дас). Я спорил с Лири, вспоминает Эбби, что его учение — это самоуничтожение, но Лири только смеялся. Зато я учился у него подавать себя публике. В отличие от Лири, я считаю, что лишь изменив мир, можно изменить свое сознание. Несмотря на разногласия, Лири дал Хоффману чек для финансирования его завиральных начинаний. Годы спустя Эбби отвернется от Лири. Он так и не сможет простить Лири то, что тот выдал на суде устроивших его побег «Уэзерменов».
В «Liberty House» Эбби встречает Аниту Кушнер, тоже бывшего психиатра, работавшего в дурдоме, а ныне — вольную пташку, мастерившую на продажу бусы для хиппи. «Если бы я родился женщиной, — писал Эбби через много лет, — я был бы Анитой». Влюбленные снимают квартиру в Нижнем Ист-Виллидже, в двух шагах от всех оплотов тогдашней контркультуры: редакции «East Village Other» и журнала «Реалист», книжной лавки Эда Сандерса «Peace Eye Bookstore», берлоги Аллена Гинсберга, первого в Штатах магазина для хиппи и сочувствующих торчков «Psychedelicatessen», лавки значков-блях Рэнди Уикера, обменной точки подержанной одежды для хиппи «Poster Commune», богемного клуба «Gem Spa» и рок-клуба Билла Грэхема «Fillmore East», где играли «Greateful Dead», «The Band», «The Doors», Хендрикс и Джоплин. Тут же — рукой подать, — на пересечении площади Св. Марка и 2-й авеню размещалось «Hippie Kingdom»: уличные поликлиники, бесплатные юридические конторы, театры и столовые для нескончаемого потока новых и новых подростков, стекающихся в Ист-Сайд из Восточных штатов. Эбби счастлив: он здесь один из самых старших, самых речистых и образованных, лидер не признающей авторитеты вольницы. Занятно, но, как позже обескураженно подметил сам Эбби, всем вдохновителям и идеологам движения было в 66-67-м, по крайней мере, за 30[8].
Эбби изрекает: «Мы — поколение настоящего», иными словами, лучший мир — здесь и сейчас, немедленно! При этом все, что связано с миром отцов, не годится никуда. «Социальный критик» Мария Меннес как в воду глядела: «Если бы взрослым нравились их длинные волосы, они бы обрились наголо. Единственное, чего они не могут вынести, — так это нашего одобрения».
И все-таки это было поколение, воспитанное по книгам доктора Спока, и стремилось оно не к погрому и анархии, а к радости. Расцветивший Америку психоделическими постерами художник оп-арта Питер Макс после всех потасовок в университетах считал, что старый мир уже проиграл: «Мы вступаем в Золотой Век вечного мира и красоты. Революция победила; она уже произошла». Наступала долгожданная Эра Водолея. Вся история оказалась только предисловием к Революции Свободного Сознания, и в прошлом интерес вызывали только предвидения того, что творилось вокруг.
Предвосхищая наши отечественные «Урлайты» и «Рио», появились бесчисленные «подпольные» журналы и газеты: «Berkley Barb» на Восточном побережье, «East Village Other» на Западном, «Seeds» в Чикаго, «The New York Free Press», «San Francisco Oracle» в Хейт-Эшбери.
Новый мир складывался сам собой, естественно и непринужденно. «Наша речь, — пишет Эбби, — стала называться хипповым диалектом. Наша философия стала известна как этика хиппи. Это была улица с двусторонним движением: лидеры движения усваивали эту культуру и одновременно помогали ее творить. Было кое-что такое, что делало Ист-Сайд не похожим на все прежние эксперименты: длинные волосы. О-о-о, они так много значили тогда. Во-первых, отращивать их надо было полгода, а то и год, чтобы получился настоящий буйный хайр. Это означало решимость, это было совсем не то, что быть радикалом по выходным, раз в месяц отправляясь на демонстрации за мир или собирая средства в разные там фонды. В движении за гражданские права многие участники отдавали своим убеждениям много времени и энергии, но эти убеждения не определяли их каждодневную жизнь. Длинные волосы не оставляли места поверхностному увлечению. Они вызывали скандалы в семье, нарекания школьных властей и преследования полиции. Длинный хайр нельзя спрятать. Вы можете скрыться в укромном месте, если вы гей или коммунист, курите травку или выступаете против войны, если вы ненавидите своего босса. Вы можете тайком слушать „Битлз» в своей комнате. Но вы не можете спрятать свою длинную шевелюру: отпустить волосы — значит выйти из укрытия и открыто примкнуть к контркультуре»[9].
В январе 1967 г. в Парке Золотые ворота в Сан-Франциско был проведен «Первый в мире Human Ве-In» (приблизительно можно перевести как «День человечности»). Собралось тысяч 20, а заправляли «мероприятием» Аллен Гинсберг и Тимоти Лири. Так зарождалась сформулированная позже Хоффманом эстетика знаменитых празднеств йиппи: радость, спонтанность, непредсказуемость театрализованного действа, озорная провокация против угрюмого мира пожилых с младенчества.
30 марта 1967 г. на Пасху йиппи и хиппи устроили «Flower Power Love-in and Be-In» в нью-йоркском Сентрал-парке. Так написано в академических книжках и, как всегда, это вранье: никаких таких отдельных от хиппи йиппи тогда еще не было. Зато было весело: собралось 35 тысяч человек. Все от чего-нибудь ловили кайф — от воздушных шариков, от кислоты, от бананов, ребятни, неба, цветов, танцев, поцелуев, вспоминает Эбби в «Революции ради ада революции». Накануне кто-то позвонил Эбби и подарил 10 тысяч цветов, которые было решено разбросать с самолета. Насилу нашли ханыгу, еле поднявшего в воздух свой аэроплан. К сожалению, все десять тысяч цветов свалились на пустынной улочке в нескольких кварталах от парка. Бомбы падают точнее, а вот цветы всегда куда-то сносит ветром… Рядом на 5-й авеню шел пасхальный парад, но народу в нем участвовало вдвое меньше. Эбби и Анита с лицами, расписанными серебром, присоединились к шествию — но их не пустили в церковь за «неприличный вид». Обиженный Эбби ушел, задумав на Рождество приехать на осляти с распущенными длинными волосами и в хламиде — что-то они тогда скажут?
В марте 67-го на станции метро «Биг Сентрал» в Нью-Йорке Эбби сотоварищи устроил праздник весны «Yip-In». Шалуны наводнили вестибюль воздушными шариками, устроили пляски на справочном киоске, но когда посягнули на святыни — отвергая законы физического времени, сорвали стрелки с циферблата, — полиция вступилась за Ньютона и налетела с дубинками. Шалунам, конечно, вломили. 12 человек, в том числе Хоффман, были серьезно ранены.
А 20 мая Эбби устроил одно из самых знаменитых представлений своей «театральной герильи»: вероломно пробравшись с друзьями (всего 18 человек) на галерею для публики нью-йоркской биржи (охрана долго не хотела пускать подозрительных хайрастых), разбросал тысячу долларов однодолларовыми бумажками. Событие напоминало падение Тунгусского метеорита на город Рыбинск. Купюры зелеными бабочками кружились по храму Золотого тельца. Основной инстинкт сработал: бросив дела, брокеры и маклеры пустились ловить небесную манну — а хайрастые весело хохотали наверху под самой крышей. К ним присоединился и турист из провинции, сказавший журналистам, что за всю поездку в Нью-Йорк он так ни разу не оттягивался. Эбби назвал это «новым изгнанием менял из Храма в эпоху ТВ». Вскоре на всякий случай галерею для посетителей обнесли пуленепробиваемым стеклом за 20 тысяч долларов. Считается, что проказа на бирже была первой акцией йиппи, хотя до основания «движения йиппи» оставалось еще 4 месяца.
Летом 1967 г. произошли два эпохальных события: в июне Анита и Эбби поженились в «Лето любви» в Сентрал-парке, с цветами в волосах и при стечении 3 тысяч цветочного пипла. Жених был в белом балахоне и венке из ромашек, а венчал их Линн Хаус, служитель пародийного культа «бу-ху». Цветная фотография Эбби и Аниты попала в «Тайм», и парочка стала для Америки воплощением движения хиппи.
В августе Эбби знакомится с другим профессиональным баламутом: длинноволосым и бородатым Джерри Рубином. Позже он скажет: «Мы были нужны друг другу с Джерри, как Че с Фиделем». Рубин вырос в Цинциннати, там же в годы учебы в колледже 5 лет работал репортером-газетчиком. Потом полтора года изучал социологию в Иерусалимском университете, а в 1963 г. поступил в Беркли. В 1964 г. провел 2 месяца на Кубе — поглядеть на настоящую революцию. Революция понравилась. Вернувшись, Джерри участвует в движении за расовое равноправие и в первой серьезной студенческой заварухе 60-х: Движении за свободу слова в Беркли. Именно Рубин организовал первые прогремевшие антивоенные акции — Vietnam Teach-ins и Vietnam Day, когда студенты легли на рельсы перед военной техникой, шедшей на погрузку на корабли для отправки во Вьетнам.
Осенью 1967 г. Рубин перебирается в Нью-Йорк, чтобы возглавить осаду Пентагона, да так там и остается — уж очень славная подобралась компания. Друзья Эбби и Джерри олицетворяли двойственность йиппи: Эбби вышел из среды хиппи, Джерри — из политического радикализма «новых левых». В отличие от благодушного шалопая и раздолбал Хоффмана, Рубин был энергичен и любил заварухи. Он ввел в моду старые свитера и армейские камуфляжные брюки со множеством карманов. По словам очевидца, «Рубин передвигался по улицам Нью-Йорка, как маленький Че Гевара». Друзья решили начать с Пентагона.
Знаменитая осада Пентагона, замечательно описанная Н. Мейлером в «Армиях ночи», прошла 21 октября 1967 г. Акция планировалась тщательно: предварительно несколько хайрастых с загадочным видом произвели замер сооружения, объяснив пришедшим их арестовать нижним воинским чинам и собравшимся журналистам, что пятиугольник — дьявольский знак, а это пагубно отражается на внешней политике страны. Поэтому с помощью магии и волшебства будущие йиппи решили очистить Пентагон от духа ненависти и злобы. В ходе изгнания бесов предполагалось заклинаниями поднять Пентагон в воздух: «Мы хотим поднять на 100 футов, но генералитет дал согласие только на 10. Скоро мы вернемся и приведем еще тысяч пятьдесят».
И вот настал день священнодействия. Пестрая толпа из побитых молью битников и цветущих юностью хиппи в разноцветных лохмотьях, веселых юродивых и яйцеголовых интеллектуалов окружила зловещий пятиугольник. Впереди стоял авангард: индейский шаман из племени шошонов с бубном, буддийские монахи с трещотками, Гинсберг с любимой гармошкой, жрецы неведомых культов с колокольчиками, дудками и погремушками, кликуши с мегафонами, самодеятельные кудесники, маги, чародеи, волхвы, ведьмы и колдуны — в Америке тех лет их было пруд пруди. Шум, визг и треск перекрывали завывания группы приятеля Эбби, рок-певца, проповедника и поэта, знатока сокровенного знания древнеегипетских жрецов Эда Сандерса «The Fugs»[10]. Анита была одета сержантом Пеппером, а Эбби — индейским вождем. Над толпой кудрявился жемчужный дымок с характерным ароматом, а «колеса» горстями раздавались ближним доброхотами. Братство, мир и согласие нестройной толпой окружило хмурое железобетонное строение. В заградительный кордон национальных гвардейцев брызгали из водяных пистолетов изобретенным хиппи таинственным средством для поднятия потенции: считалось, что это должно вызвать в них любовь к демонстрантам, среди которых было много хорошеньких девушек. Накануне Эбби с друзьями провели пресс-конференцию, показав журналистам силу секретного оружия: несколько окропленных патентованным эликсиром парочек тут же самозабвенно занялись любовью. Впрочем, добровольцам из журналистов в просьбе самим испытать снадобье отказали: не время пока.
В фильме «The Big Fix», снятом, когда Хоффман скрывался в подполье, Голливуд подленько оболгал Эбби: по сюжету друзья разыскивают беглеца, но находят не скитальца-конспиратора, а живущего под чужим именем и ворочающего миллионами босса из рекламного агентства.
Эбби остался смутьяном до старости. Он мотался по университетам, выступая перед студентами по 60 раз за год, подбивая их протестовать против вербовки в ЦРУ, ВПК, внешней политики, загрязнения окружающей среды. Он вновь и вновь судился по обвинению в нарушении порядка. В 87-м после ареста зачинщиков забастовки в Массачусетском университете в полицейском «воронке» дедушка Эбби предложил студентам спеть «песни свободы» — и что за облом! Выяснилось, что все знают только одно: песенки из мюзикла «Hair». — «Какую дрянь вы поете: это же бродвейское шоу. Это же фуфло, подделка, они там все выступали в искусственных париках!» — «Эбби, ты о чем? Это же просто фильм, классный фильм». Это было грустно, сокрушался Эбби, надо иметь собственные песни, а у них их не было. (В конце 70-х в Сентрал-парке Нью-Йорка, где Эбби проводил когда-то многотысячные хипповые хэппенинги, он набрел на живой 67-й: волосатый пипл в туниках с психоделическими разводами, с хайратниками и расписанными акварелью лицами. С восторженным воплем Эбби бросился обнимать ожившую юность, но та сбросила бутафорский парик: «Мы не хиппи, мы массовка». Милош Форман снимал фильм по мотивам «Hair»…)
Эббот Хоффман родился 30 ноября 1936 г. в семье аптекаря в городишке Уорчестер, шт. Массачусетс, известном достижениями в фармакологии: «Этот город подарил миру всего две замечательные вещи: меня и противозачаточные таблетки. Мно-о-огие теперь поди жалеют, что таблетку не изобрели прежде, чем я был зачат!»[4]
Семья была тихой и образцовой. Дитя росло в любви и ласке. В последние годы — а умер он в 1974 г. — Хоффман-старший прославился благодаря непутевому сыну и стал для родителей заблудшего поколения Америки кем-то вроде всенародного товарища по несчастью, с которым можно поделиться бедой, — пока Эбби отсиживался в подполье, папе шли тысячи горестных писем: вот и наше дитятко тоже отпустило патлы и ушло из дому незнамо куда. Когда Эбби жил на нелегальном положении, заботливая мама через подпольных связных передавала сыну зубные щетки и все такое прочее: «не забывай следить за зубами!». И даже когда сын в запальчивости призвал молодую Америку ради дела революции отправить родителей в мир иной, мама отнеслась к призыву с юмором: «Это забавно, ведь большинство родителей хотя бы раз в жизни тоже думали: боже мой, да лучше бы я тебя не рожала!».
Дурные наклонности Эбби — тоже семейственное, ведь даже фамилия в семье была ворованная. Сто лет назад живший под Киевом брат Эббиного дедушки стянул у немца по фамилии Хоффман паспорт — и с этим паспортом смылся в Америку. За ним потянулся и дедушка — «по приглашению». Иммиграционная служба и деда тоже записала как Хоффмана. Настоящая же фамилия беспокойной семейки — не то Сапожниковы, не то Шапошниковы: подтянувшейся позже родне иммиграционная служба выдала документы на имя «SHAPOZ-NIKOFF». Причем семья гордилась «героизмом одного из возможных родственников красного генерала Shapoznikoff, свободолюбивого патриота, казненного Сталиным»[5]. Видимо, что-то американские Shapoznikoff все-таки напутали[6]. Как вспоминает Эбби, в семье говорили, что среди оставшихся на исторической родине были и другие видные большевики.
Из школы Эбби был исключен за то, что ударил оскорбившего его учителя английского. Почти год малолетний Эбби болтался без дела, пока родители не пристроили его в частную школу. Здесь Хоффман опять столкнулся с «репрессивным режимом»: в эпоху буги-вуги и брюк-дудочек школьникам запрещали носить зауженные брюки и придирчиво измеряли ширину: не менее 13 дюймов! А дальше пошла жизнь воспитанного мальчика из благополучной семьи «среднего класса»: учеба в университете, вначале в Брендейс (шт. Массачусетс), потом в Беркли, диплом по психологии, усердные занятия спортом. Другая эпоха, собранные и мускулистые Пятидесятые — и Эбби входит в сборную университета по борьбе, занимается теннисом (капитан команды), становится инструктором по подводному плаванию. На старших курсах Эбби увлекся боулингом и покером — и тоже с замечательными успехами. А еще Эбби возглавлял университетский Клуб любителей кино и был президентом студенческого психологического общества. Политический кругозор Эбби не простирался в те годы дальше поддержки Кеннеди на выборах 1959 г.
Хоффману на редкость повезло с преподавателями: отцы идеологии 60-х Герберт Маркузе и Абрахам Маслоу, создатель теории «массовой культуры» Морис Стейн. Маслоу познакомил Хоффмана со знаменитым популяризатором дзэн-буддизма на Западе Судзуки. Тому было уже под 90, он разъезжал с лекциями вместе с 20-летней любовницей по имени Цветок Лотоса. Цветок с черными распущенными волосами до пояса подносила Учителю стакан воды, и старец изрекал: «Только когда вы поймете, что вода выпила меня так же, как я ее, вы поймете дзэн». Для целеустремленных и старательных студентов 50-х это было глумлением над здравым смыслом. Воспитанные в духе прагматизма однокурсники были возмущены, зато Эбби понял на всю жизнь: балаган — лучшая форма изложения сложных понятий.
Студенческая жизнь 50-х была однообразна и размеренна — Эбби она удручала. И тогда он стал «Бо» — богемой. Со всеми вытекающими последствиями: джаз, свитер, небритая щетина, джинсы, неряшливый вид, черные очки и чтение битников.
После блестящей защиты диплома в Брендейсе Эбби персонально приглашен для работы над диссертацией в Калифорнийский университет. Как известно, диссертации по психологии надо защищать по темам типа «Общее и особенное в когнитивных процессах». Труд же Эбби хотя проходил по кафедре теории обучения и экспериментальной психологии, но посвящен был — ага! — шаманизму, колдовству и черной магии.
После недолгого преподавания в Беркли Эбби женился на столь же богемной прелестной и нескладной девушке Шейле. Родился сын, пришлось искать более денежную работу и кормить семью. Два года Эбби Хоффман проработал психотерапевтом в Уорчестерском госпитале для душевнобольных, параллельно посещая в университете вечерние занятия по истории кино. Экспериментальный кинематограф братьев Мекасов отбил у Эбби вкус к авангарду и привил любовь к Голливуду. Зато труд в дурке (как, впрочем, и пребывание там в качестве пациента) дает заряд на всю жизнь. Идеология 60-х вообще густо замешана на наблюдениях, вынесенных из шизухи — от неофрейдизма, Кена Кизи и научных опытов с галлюциногенами до замечательного эксперимента немецких «новых левых» по созданию на базе частной психушки революционного «Социалистического коллектива пациентов». Среди пациентов Хоффмана было два Иисуса, один Сталин, пожиратель воздуха и несколько душегубов. Изучая тяжелые клинические случаи, Эбби понял, что «тараканы в мозгах» — результат последовательного и неукоснительного выполнения запретов и предписаний господствующей культуры и общепринятых норм, подавления естественных эмоций. Парадокс тут состоит в том, что Истеблишмент лицемерно утверждает: раз на прочих не похож, значит, спятил. Меж тем как самая тяжелая форма паранойи — это конформизм, истовое и ревностное отношение к официальным идеалам. Были в психушке и другие пациенты, свободные от условностей и заморочек. Эбби невольно стал им завидовать и пришел к мысли, что психушка — это территория естественной свободы, окруженная Всемирным Дурдомом.
Молодого психиатра пригласили добровольцем поучаствовать в экспериментах с галлюциногенами. В начале 60-х ЛСД еще считалась легальным стимулирующим средством, и ЦРУ проводило опыты по воздействию на сознание с помощью психотропных веществ. Будучи студентом Беркли, Эбби уже пытался заработать денег с помощью ЛСД и отстоял 2 часа в очереди, но в число подопытных не попал из-за наплыва желающих: каждому добровольцу, заглотнувшему «колеса», выдавалось по 150 долларов. На этот раз Хоффману удалось-таки стать подопытным, и он отдался экспериментам с такой самоотверженностью, что со временем бросил работу и семью, дом, автомобиль и имущество. Этому печальному периоду своей жизни Эбби посвятил в своих мемуарах главу «Как ЦРУ подсадило меня на ЛСД». Дилан был прав: времена меняются. Через несколько лет ЦРУ начнет подбрасывать ЛСД и травку политическим диссидентам, а Эбби возглавит борьбу против использования университетских лабораторий для нужд ЦРУ и Пентагона.
В 1964 г. Эбби отправляется на Юг — началось предшествующее «Революции цветов» великое хождение в народ, известное как «Борьба за гражданские права черного меньшинства». Кто только не обретался тогда на Юге с поручениями Национальной ассоциации содействия цветному населению (NAACP), Студенческого координационного комитета ненасильственных действий (SNCC) и Организации граждан за расовое равноправие (CORE)! Тут были все будущие герои 60-х. Где-то рядом бродили Боб Дилан и Фил Окс, будущие «Уэзермены» и проповедники ЛСД. Здесь рождался дух будущих коммун. Вот как пишет очевидец: «Молодые радикалы, работавшие на Юге в движении за расовое равноправие, с завистью вспоминали чувство приобщенности к единой семье, заводную музыку и раскованный смех встречавшихся им чернокожих. Даже само словечко hippie первоначально пришло из черного слэнга: так называли тех белых, которым нравилось ошиваться в непринужденной обстановке среди черных. В 60-е тысячи американцев примкнули к этим первым хиппи и стали подражать естественности чернокожих в языке, стиле жизни, музыке, еде и манере одеваться»[7].
Во время знаменитых маршей в защиту чернокожих через южные штаты Хоффман пережил состояние жертвенного экстаза: «Я чувствовал себя в тот момент одним из первых христиан, и меня охватывал восторг: неплохо было бы сейчас отдать свою жизнь». Здесь же, на Юге, у Эбби поубавилось веры в изменение Системы мирными демонстрациями: во время фолк-фестиваля в Ньюпорте его вместе с лидером «Черной власти» Стокли Кармайклом избила полиция.
Два года Хоффман работает в Миссисипи и Джорджии: преподает черным детям в freedom school, помогает регистрироваться черным избирателям. В 1965 г. он перебирается в Нью-Йорк, где открывает магазин, торгующий самодельными фенечками, соломенными шляпами и прочей дребеденью. Здесь Хоффман оказывается в центре общины диггеров, идей которых он понахватался за годы скитаний. Эбби попал в нужное место в нужное время: наступала эпоха Власти Цветов, и Эбби оказался в самом что ни на есть водовороте. Здесь сама собой — никто ее не разбивал нарочно — распустилась неухоженная клумба Flower Power. Откуда ни возьмись, все затопил улыбчивый паводок веселого безумия, голова шла кругом, а издавна богемный район сошел с ума окончательно: крыши старинных домов так и съезжали прямо на мостовые. Ист-Сайд стал для Западного побережья тем же, чем Хейт-Эшбери — для Восточного.
В 1966 г. Хоффман устраивает в Нью-Йорке первые be-ins, smoke-ins и прочие шумные действа. Вскоре он объявляет себя «основоположником движения хиппи на Восточном побережье» и основывает первый в Нью-Йорке бесплатный магазин, куда — кто что мог — стаскивали излишки шмоток и продуктов для раздачи устремившимся в Ист-Сайд провинциальным хиппи и коренным бомжам. Вообще бесплатные раздачи всего на свете были любимым делом Хоффмана, объяснявшего это так: самая революционная вещь в Америке — это когда что-нибудь раздают бесплатно. Халява парализует жлобский социум, дармовщинка подрывает основы, обращает социальный порядок в дурдом. Не зря по-английски free одновременно означает «бесплатный» и «свободный».
Здесь же весной 67-го Эбби встречает своего любимого университетского преподавателя Г. Маркузе. 70-летний седовласый философ выступает после acid-rock группы «Group Image» (видимо, ребят выпустили перед Маркузе в качестве разогревающей команды) под рев толпы и восторженные вопли «культурно-революционной группировки Motherfuckers». В «Liberty House» Эбби общается с Тимоти Лири и Ричардом Альпертом (позже — гуру Баба Рам Дас). Я спорил с Лири, вспоминает Эбби, что его учение — это самоуничтожение, но Лири только смеялся. Зато я учился у него подавать себя публике. В отличие от Лири, я считаю, что лишь изменив мир, можно изменить свое сознание. Несмотря на разногласия, Лири дал Хоффману чек для финансирования его завиральных начинаний. Годы спустя Эбби отвернется от Лири. Он так и не сможет простить Лири то, что тот выдал на суде устроивших его побег «Уэзерменов».
В «Liberty House» Эбби встречает Аниту Кушнер, тоже бывшего психиатра, работавшего в дурдоме, а ныне — вольную пташку, мастерившую на продажу бусы для хиппи. «Если бы я родился женщиной, — писал Эбби через много лет, — я был бы Анитой». Влюбленные снимают квартиру в Нижнем Ист-Виллидже, в двух шагах от всех оплотов тогдашней контркультуры: редакции «East Village Other» и журнала «Реалист», книжной лавки Эда Сандерса «Peace Eye Bookstore», берлоги Аллена Гинсберга, первого в Штатах магазина для хиппи и сочувствующих торчков «Psychedelicatessen», лавки значков-блях Рэнди Уикера, обменной точки подержанной одежды для хиппи «Poster Commune», богемного клуба «Gem Spa» и рок-клуба Билла Грэхема «Fillmore East», где играли «Greateful Dead», «The Band», «The Doors», Хендрикс и Джоплин. Тут же — рукой подать, — на пересечении площади Св. Марка и 2-й авеню размещалось «Hippie Kingdom»: уличные поликлиники, бесплатные юридические конторы, театры и столовые для нескончаемого потока новых и новых подростков, стекающихся в Ист-Сайд из Восточных штатов. Эбби счастлив: он здесь один из самых старших, самых речистых и образованных, лидер не признающей авторитеты вольницы. Занятно, но, как позже обескураженно подметил сам Эбби, всем вдохновителям и идеологам движения было в 66-67-м, по крайней мере, за 30[8].
Эбби изрекает: «Мы — поколение настоящего», иными словами, лучший мир — здесь и сейчас, немедленно! При этом все, что связано с миром отцов, не годится никуда. «Социальный критик» Мария Меннес как в воду глядела: «Если бы взрослым нравились их длинные волосы, они бы обрились наголо. Единственное, чего они не могут вынести, — так это нашего одобрения».
И все-таки это было поколение, воспитанное по книгам доктора Спока, и стремилось оно не к погрому и анархии, а к радости. Расцветивший Америку психоделическими постерами художник оп-арта Питер Макс после всех потасовок в университетах считал, что старый мир уже проиграл: «Мы вступаем в Золотой Век вечного мира и красоты. Революция победила; она уже произошла». Наступала долгожданная Эра Водолея. Вся история оказалась только предисловием к Революции Свободного Сознания, и в прошлом интерес вызывали только предвидения того, что творилось вокруг.
Предвосхищая наши отечественные «Урлайты» и «Рио», появились бесчисленные «подпольные» журналы и газеты: «Berkley Barb» на Восточном побережье, «East Village Other» на Западном, «Seeds» в Чикаго, «The New York Free Press», «San Francisco Oracle» в Хейт-Эшбери.
Новый мир складывался сам собой, естественно и непринужденно. «Наша речь, — пишет Эбби, — стала называться хипповым диалектом. Наша философия стала известна как этика хиппи. Это была улица с двусторонним движением: лидеры движения усваивали эту культуру и одновременно помогали ее творить. Было кое-что такое, что делало Ист-Сайд не похожим на все прежние эксперименты: длинные волосы. О-о-о, они так много значили тогда. Во-первых, отращивать их надо было полгода, а то и год, чтобы получился настоящий буйный хайр. Это означало решимость, это было совсем не то, что быть радикалом по выходным, раз в месяц отправляясь на демонстрации за мир или собирая средства в разные там фонды. В движении за гражданские права многие участники отдавали своим убеждениям много времени и энергии, но эти убеждения не определяли их каждодневную жизнь. Длинные волосы не оставляли места поверхностному увлечению. Они вызывали скандалы в семье, нарекания школьных властей и преследования полиции. Длинный хайр нельзя спрятать. Вы можете скрыться в укромном месте, если вы гей или коммунист, курите травку или выступаете против войны, если вы ненавидите своего босса. Вы можете тайком слушать „Битлз» в своей комнате. Но вы не можете спрятать свою длинную шевелюру: отпустить волосы — значит выйти из укрытия и открыто примкнуть к контркультуре»[9].
В январе 1967 г. в Парке Золотые ворота в Сан-Франциско был проведен «Первый в мире Human Ве-In» (приблизительно можно перевести как «День человечности»). Собралось тысяч 20, а заправляли «мероприятием» Аллен Гинсберг и Тимоти Лири. Так зарождалась сформулированная позже Хоффманом эстетика знаменитых празднеств йиппи: радость, спонтанность, непредсказуемость театрализованного действа, озорная провокация против угрюмого мира пожилых с младенчества.
30 марта 1967 г. на Пасху йиппи и хиппи устроили «Flower Power Love-in and Be-In» в нью-йоркском Сентрал-парке. Так написано в академических книжках и, как всегда, это вранье: никаких таких отдельных от хиппи йиппи тогда еще не было. Зато было весело: собралось 35 тысяч человек. Все от чего-нибудь ловили кайф — от воздушных шариков, от кислоты, от бананов, ребятни, неба, цветов, танцев, поцелуев, вспоминает Эбби в «Революции ради ада революции». Накануне кто-то позвонил Эбби и подарил 10 тысяч цветов, которые было решено разбросать с самолета. Насилу нашли ханыгу, еле поднявшего в воздух свой аэроплан. К сожалению, все десять тысяч цветов свалились на пустынной улочке в нескольких кварталах от парка. Бомбы падают точнее, а вот цветы всегда куда-то сносит ветром… Рядом на 5-й авеню шел пасхальный парад, но народу в нем участвовало вдвое меньше. Эбби и Анита с лицами, расписанными серебром, присоединились к шествию — но их не пустили в церковь за «неприличный вид». Обиженный Эбби ушел, задумав на Рождество приехать на осляти с распущенными длинными волосами и в хламиде — что-то они тогда скажут?
В марте 67-го на станции метро «Биг Сентрал» в Нью-Йорке Эбби сотоварищи устроил праздник весны «Yip-In». Шалуны наводнили вестибюль воздушными шариками, устроили пляски на справочном киоске, но когда посягнули на святыни — отвергая законы физического времени, сорвали стрелки с циферблата, — полиция вступилась за Ньютона и налетела с дубинками. Шалунам, конечно, вломили. 12 человек, в том числе Хоффман, были серьезно ранены.
А 20 мая Эбби устроил одно из самых знаменитых представлений своей «театральной герильи»: вероломно пробравшись с друзьями (всего 18 человек) на галерею для публики нью-йоркской биржи (охрана долго не хотела пускать подозрительных хайрастых), разбросал тысячу долларов однодолларовыми бумажками. Событие напоминало падение Тунгусского метеорита на город Рыбинск. Купюры зелеными бабочками кружились по храму Золотого тельца. Основной инстинкт сработал: бросив дела, брокеры и маклеры пустились ловить небесную манну — а хайрастые весело хохотали наверху под самой крышей. К ним присоединился и турист из провинции, сказавший журналистам, что за всю поездку в Нью-Йорк он так ни разу не оттягивался. Эбби назвал это «новым изгнанием менял из Храма в эпоху ТВ». Вскоре на всякий случай галерею для посетителей обнесли пуленепробиваемым стеклом за 20 тысяч долларов. Считается, что проказа на бирже была первой акцией йиппи, хотя до основания «движения йиппи» оставалось еще 4 месяца.
Летом 1967 г. произошли два эпохальных события: в июне Анита и Эбби поженились в «Лето любви» в Сентрал-парке, с цветами в волосах и при стечении 3 тысяч цветочного пипла. Жених был в белом балахоне и венке из ромашек, а венчал их Линн Хаус, служитель пародийного культа «бу-ху». Цветная фотография Эбби и Аниты попала в «Тайм», и парочка стала для Америки воплощением движения хиппи.
В августе Эбби знакомится с другим профессиональным баламутом: длинноволосым и бородатым Джерри Рубином. Позже он скажет: «Мы были нужны друг другу с Джерри, как Че с Фиделем». Рубин вырос в Цинциннати, там же в годы учебы в колледже 5 лет работал репортером-газетчиком. Потом полтора года изучал социологию в Иерусалимском университете, а в 1963 г. поступил в Беркли. В 1964 г. провел 2 месяца на Кубе — поглядеть на настоящую революцию. Революция понравилась. Вернувшись, Джерри участвует в движении за расовое равноправие и в первой серьезной студенческой заварухе 60-х: Движении за свободу слова в Беркли. Именно Рубин организовал первые прогремевшие антивоенные акции — Vietnam Teach-ins и Vietnam Day, когда студенты легли на рельсы перед военной техникой, шедшей на погрузку на корабли для отправки во Вьетнам.
Осенью 1967 г. Рубин перебирается в Нью-Йорк, чтобы возглавить осаду Пентагона, да так там и остается — уж очень славная подобралась компания. Друзья Эбби и Джерри олицетворяли двойственность йиппи: Эбби вышел из среды хиппи, Джерри — из политического радикализма «новых левых». В отличие от благодушного шалопая и раздолбал Хоффмана, Рубин был энергичен и любил заварухи. Он ввел в моду старые свитера и армейские камуфляжные брюки со множеством карманов. По словам очевидца, «Рубин передвигался по улицам Нью-Йорка, как маленький Че Гевара». Друзья решили начать с Пентагона.
Знаменитая осада Пентагона, замечательно описанная Н. Мейлером в «Армиях ночи», прошла 21 октября 1967 г. Акция планировалась тщательно: предварительно несколько хайрастых с загадочным видом произвели замер сооружения, объяснив пришедшим их арестовать нижним воинским чинам и собравшимся журналистам, что пятиугольник — дьявольский знак, а это пагубно отражается на внешней политике страны. Поэтому с помощью магии и волшебства будущие йиппи решили очистить Пентагон от духа ненависти и злобы. В ходе изгнания бесов предполагалось заклинаниями поднять Пентагон в воздух: «Мы хотим поднять на 100 футов, но генералитет дал согласие только на 10. Скоро мы вернемся и приведем еще тысяч пятьдесят».
И вот настал день священнодействия. Пестрая толпа из побитых молью битников и цветущих юностью хиппи в разноцветных лохмотьях, веселых юродивых и яйцеголовых интеллектуалов окружила зловещий пятиугольник. Впереди стоял авангард: индейский шаман из племени шошонов с бубном, буддийские монахи с трещотками, Гинсберг с любимой гармошкой, жрецы неведомых культов с колокольчиками, дудками и погремушками, кликуши с мегафонами, самодеятельные кудесники, маги, чародеи, волхвы, ведьмы и колдуны — в Америке тех лет их было пруд пруди. Шум, визг и треск перекрывали завывания группы приятеля Эбби, рок-певца, проповедника и поэта, знатока сокровенного знания древнеегипетских жрецов Эда Сандерса «The Fugs»[10]. Анита была одета сержантом Пеппером, а Эбби — индейским вождем. Над толпой кудрявился жемчужный дымок с характерным ароматом, а «колеса» горстями раздавались ближним доброхотами. Братство, мир и согласие нестройной толпой окружило хмурое железобетонное строение. В заградительный кордон национальных гвардейцев брызгали из водяных пистолетов изобретенным хиппи таинственным средством для поднятия потенции: считалось, что это должно вызвать в них любовь к демонстрантам, среди которых было много хорошеньких девушек. Накануне Эбби с друзьями провели пресс-конференцию, показав журналистам силу секретного оружия: несколько окропленных патентованным эликсиром парочек тут же самозабвенно занялись любовью. Впрочем, добровольцам из журналистов в просьбе самим испытать снадобье отказали: не время пока.