Хохлов Петр. Над тремя морями

   - Понятно, товарищ генерал, - ответил командир полка. А Семен Федорович Жаворонков углубился в мою карту, в маршрут полета.
   В полку началась подготовка. Летчики, штурманы уменьшали девиацию магнитных компасов и радиополукомпасов, составляли новые графики. Инженеры и технический состав приводили в порядок материальную часть самолетов и моторов, готовя их к длительному пребыванию в воздухе.
   Экипажи донимали меня расспросами.
   - Правда ли, что полетим на Берлин?
   - Откуда и когда?..
   Я отвечал уклончиво. Будем лететь на полный радиус действия самолетов, в основном ночью. А куда - скажут, когда придет время.
   Дел было много, времени - мало. Трое суток шла напряженная подготовка авиагруппы к перелету на оперативный аэродром. А те, кто оставался в полку, выполняли обычные задания. По-прежнему ежедневно вылетали на бомбежку бронетанковых частей противника под Лугой, Гдовом, Порховом, Кингисеппом...
   В конце дня 2 августа на аэродром Кагул ушло на автомашинах отделение технического обеспечения с имуществом и боеприпасами. Через два дня оно было на месте. 3 августа из Ораниенбаума (Ломоносова) вышла группа быстроходных тральщиков с авиационными бомбами, которые должны быть доставлены на остров Сааремаа. В тяжелых условиях, преодолевая минные поля и атаки самолетов с воздуха, они выполнили это важное задание. Из Таллина доставлялись на остров авиационное топливо и продукты питания.
   Командующий ВВС Балтфлота генерал-майор М. И. Самохин с присущей ему энергией делал все зависящее от него, чтобы боевая задача, поставленная Ставкой Верховного Главнокомандования, была выполнена успешно. По его приказу была усилена авиационная истребительная группа на аэродроме Кагул, предназначенная для прикрытия нашего базирования.
   В 11.00 4 августа наша оперативная группа поднялась в воздух и взяла курс на остров Сааремаа. Летели на небольшой высоте - 300-400 метров, в строю пятерок. Под каждым самолетом подвешено по десять стокилограммовых бомб, чтобы иметь на первый случай хотя бы по одной бомбовой зарядке.
   Прошли вдоль южного берега Финского залива. В районе Нарвы заметили группу бомбардировщиков противника Ю-88. Под плоскостями у них висели бомбы крупного калибра. Несомненно, они шли к Ленинграду. Горестно было сознавать, что фашистские самолеты базируются на советской земле, летают над нашими городами и селами, разрушают их, убивают советских людей. Вероятно, у всех летчиков были те же тяжелые думы, что и у меня. Евгений Николаевич говорил мне по переговорному устройству: "Фашистские бомбардировщики поползли к Ленинграду. Сколько сейчас горя принесут они нашим людям".
   Впереди показался Моонзундский архипелаг. Мы стали выходить на остров Сааремаа.
   Аэродром Кагул, куда мы заходили на посадку, построен перед самой войной для базирования истребителей. Сразу видно - для наших бомбардировщиков условия не из легких. Взлетно-посадочная полоса 1300 метров. В западном своем окончании она подходит к деревеньке с редкими домиками, окруженными деревцами. В восточном - к ней прилегает сосновый лес, а за ним простирается сухое болото, покрытое пнями и камнями. С юга и севера к границам взлетной полосы примыкают хутора: домики, хозяйственные постройки, сады.
   Истребителям места вполне хватало, но нам...
   В юго-западной части у края летного поля расположился подземный командный пункт истребительной авиагруппы. Теперь он стал совмещенным. В нем разместился и штаб нашей оперативной группы во главе с С.Ф. Жаворонковым.
   Впереди КП, в полусотне метрах, стояло несколько дежурных истребителей И-153 ("Чайки").
   Это в порядке вещей. Но как быть нам? Не выстроишь же тяжелые бомбардировщики на открытом летном поле. Авиация противника могла их уничтожить при первой же штурмовке аэродрома.
   Где и как укрыть самолеты? Над этим долго ломали голову генерал Жаворонков и полковник Преображенский. Решили ставить самолеты вплотную к хозяйственным постройкам хуторов - по одному, по два, в зависимости от количества построек и густоты растительного покрова возле них. А кроме того, мы располагаем большим количеством маскировочных сетей. Все они нашли применение.
   Маскировка закончена, и командир полка поднял свой самолет в воздух. С разных высот мы с ним внимательно всматриваемся в аэродром. Приходим к убеждению, что с воздуха обнаружить самолеты трудно.
   Круглые сутки на аэродроме кипит дружная работа. Строятся рулежные дорожки к местам стоянок самолетов. Они себя оправдали. ИЛы, имея достаточно прочные шасси, быстро рулили по грунтовым дорожкам
   Для охраны самолетов на стоянках пришлось выставить посты из числа механиков, техников, вооруженных винтовками и гранатами. Посты разместились в хозяйственных постройках - у самых самолетов.
   Приходилось во всем приспосабливаться к неподходящим условиям. Заправка самолетов топливом и подвеска бомб. Вначале их производили непосредственно на летном поле. Несподручно да и небезопасно. Стали это делать на местах стоянок. Этим достигалось и то, что самолеты могли выруливать и взлетать в считанные минуты.
   Нас беспокоило близкое соседство аэродромов противника на оккупированной немцами территории Латвии и Эстонии. Противник имел возможность сосредоточить на них значительные силы авиации для борьбы с нами. А противовоздушная оборона аэродрома Кагул была слабой. Две батареи 76-миллиметровых зенитных пушек да 14 истребителей И-153 - вот и все наше прикрытие с воздуха. К тому же посты ВНОС находились
   от нас на близком расстоянии - всего за 15-18 километров, на морском берегу, и были не в состоянии своевременно оповестить о приближении самолетов противника. Случись это, наши истребители не успели бы взлететь и вступить в бой с противником. Поэтому командование было вынуждено установить зоны патрулирования истребителей, в часы наиболее вероятных налетов вражеской авиации держать в этих воздушных зонах свои "Чайки".
   Грозила нам еще одна серьезная опасность. Ее мы почувствовали не сразу, но были своевременно предупреждены, что она существует. На острове действовала тайно фашистская агентура. Меры предосторожности были приняты своевременно, но они, видимо, оказались недостаточными. Но об этом несколько позже.
   Считанные дни оставались до полета на Берлин. И тут неожиданно возникла дополнительная задача. Ее поставил командующий Балтийским флотом: бомбовым ударом разрушить наблюдательный пункт противника в городе Пярну. Это было 5 августа. Дело, казалось бы, несложное, но кончилось оно для нас печально.
   Полковник Преображенский назначил на это задание три экипажа и решил вести звено сам. Я счел своим долгом напомнить Евгению Николаевичу, что у него и без того полно всяких забот, посоветовал послать на Пярну ведущим кого-либо из командиров эскадрилий.
   - Ничего, управимся со всеми делами, - улыбнулся он. - Занимай свое штурманское кресло.
   Вылет в 13.00. Температура воздуха в этот час плюс 27 градусов. Под фюзеляжами каждого из трех самолетов - по три бомбы ФАБ-500. Пока мы рулили на старт, перегрелись моторы.
   Начали взлет. Самолет пробежал чуть ли не всю взлетную полосу и еле оторвался от земли. Правый мотор от перегрева стал давать хлопки, тяга его упала, и самолет никак не набирает высоту. Что делать? О развороте вправо или влево не может быть и речи - нет достаточной скорости. Остается одно посадка прямо перед собой. Посадка на болото, усеянное пнями и камнями. С убранными шасси сажать самолет нельзя - под фюзеляжем висят бомбы, при ударе об одно из этих препятствий они взорвутся. Выпускаем шасси, и самолет сразу же касается земли, бежит подпрыгивая, медленно подымая хвостовую часть. Того и гляди он скапотирует - и тогда взрыв и всему конец. Такие тревожные мысли мелькают в голове. Но вдруг все задрожало, раздался сильный металлический скрежет в хвостовой части. Самолет бросает из стороны в сторону. Но он бежит по каменистому и пнистому болоту прямо на массивную деревянную изгородь. Сносит ее и мчится теперь прямо на домик лесника. Левой плоскостью задевает за крышу домика и, развернувшись на 180 градусов, замирает на месте.
   Я открыл нижний люк своей кабины и без трапа прыгнул вниз. Поскользнулся, упал на спину. Над моей головой еще раскачивались на держателях три мощные бомбы.
   Самолет не скапотировал при посадке лишь по счастливой случайности. Он наскочил на большой валун, возвышавшийся над землей на 80 сантиметров, прошел по нему днищем, разрушив нижнюю часть фюзеляжа до самого хвостового оперения. Камень вдавил вверх входной люк стрелка-радиста. Но бомбы? Ни одна из них не коснулась камня.
   Спустившись на землю, мы огляделись. Перед нами зияли бреши снесенного забора, сорванной соломенной крыши домика, окон, стекла которых вырвала воздушная волна.
   Было жарко и душно. Хотелось пить.
   Из домика выбежала перепуганная женщина - жена лесника. Мы попросили у нее воды, чтобы утолить жажду. Она вернулась в домик и вновь вышла на крыльцо с двумя кринками холодного молока. Мы мигом осушили их. Обещали доброй хозяйке исправить все разрушения. И это было сделано.
   Настроение у нас тягостное. Сильно поврежден самолет. Как же на нем лететь? Да и все случившееся - скверное предзнаменование.
   На место происшествия поспешил С. Ф. Жаворонков. Молча осмотрел нас, осмотрел самолет. Прошелся по полосе его приземления. И, обернувшись к нам, сказал:
   - Ну, знаете ли, вы родились в сорочке. Впервые в жизни вижу посадку на такой местности, что сам черт ноги переломает. Да!.. Поздравляю со счастливым исходом.
   У нас отлегло на душе.
   С удвоенной энергией принялись за дело. Трактор притащил на аэродром изуродованный флагманский самолет.
   Долго осматривал повреждения старший инженер Г. Г. Баранов. Разобравшись во всем, доложил:
   - Через двое суток машина будет в строю.
   6 августа. Преображенский и Оганезов собрали личный состав авиагруппы. Командир полка доводит боевую задачу, поставленную командованием.
   - В ответ на бомбардировки немецкой авиацией столицы Советского Союза Москвы, других городов нашей Родины Ставкой Верховного Главнокомандования приказано нанести бомбовые удары по Берлину, логову германского фашизма. Это боевое задание возложено на первый минно-торпедный авиационный полк. Дадим же клятву Родине, нашей партии, что с честью выполним боевой приказ.
   Прозвучало громкое "Ура!". Семен Федорович Жаворонков разъяснил авиаторам всю важность предстоящей операции, ее политическое значение.
   Затем я, флаг-штурман полка, изложил маршрут полета и его особенности. Сначала будем лететь над морем до его южной береговой черты, затем - на юг, до Штеттина, а от него - на Берлин. После удара по Берлину экипажи выходят на побережье Балтийского моря в районе города Кольберга и далее летят над морем до острова Сааремаа,
   Длина маршрута туда и обратно - 1760 километров, из них 1400 километров над морем. Профиль полета сложный: от малых высот при отходе от аэродрома до практического потолка самолета 7-7,5 тысячи метров над Берлином. Продолжительность полета около семи часов, с учетом возможного захода экипажа на второй круг при посадке. В этом случае топлива в баках самолета останется всего на 15-20 минут полета, так что воспользоваться каким-то другим аэродромом, кроме своего, практически невозможно. Само наше пребывание над Берлином будет коротким. Из этого следует, что штурманы должны выводить самолеты на цель предельно точно и сразу.
   В те времена никаких наземных средств обеспечения самолетовождения в районах, прилегающих к аэродрому, еще не было, самолетные локаторы отсутствовали. И это требовало от нас уделять большое внимание вопросам самолетовождения. Каждый командир экипажа стремился к тому, чтобы в его составе был опытный, хорошо подготовленный штурман.
   Экипажам следовало твердо помнить и о том, что в случае попадания хотя бы одного осколка зенитного снаряда в один из бензобаков, может не хватить топлива на обратный путь. В таком случае допускалась посадка с рассветом вдали от населенных пунктов, то ли на территории Литвы, то ли Латвии. И ставилось жесткое условие: самолет сжечь, а экипажу пробиваться в свою часть через линию фронта.
   В оставшееся до вылета время летный состав со всей тщательностью изучал маршрут полета и карту Берлина, особенно географию тех объектов, которые были определены для ударов конкретным экипажам.
   Столица Германии к тому времени имела десять самолетостроительных заводов, семь авиамоторных, восемь заводов авиавооружения, двадцать два станкостроительных и металлургических завода, семь электростанций, ряд железнодорожных станций и т. п. Естественно, что нас привлекали прежде всего такого рода объекты. Они были распределены между звеньями и экипажами. От экипажей требовалось хорошо ориентироваться в расположении определенных для них целей в городе, территория которого составляла более 80 тысяч гектаров, а население 4,5 миллиона. Кроме Берлина летный состав изучал еще и запасные цели: Штеттин, Кенигсберг, Данциг.
   Разумеется, нельзя было не учитывать нам и характера противовоздушной обороны германской столицы. Мы знали в общих чертах, как она прикрыта с воздуха. В состав ПВО Берлина входили тысячи зенитных орудий, сотни самолетов-перехватчиков, подготовленных для ночных боев, большое количество аэростатов воздушного заграждения и многое другое. Все эти средства ПВО были глубоко эшелонированы, вплоть до Балтийского побережья.
   Все мы хорошо понимали, что в светлое время суток подойти к Берлину на наших относительно тихоходных ИЛ-4 было совершенно невозможно. Пас посбивали бы еще на подступах к городу. Следовательно, оставался ночной налет. И нужно было так рассчитать его, буквально по минутам, чтобы от побережья до Берлина и обратно от Берлина до моря пройти в темное время суток. Расчеты показывали: надо взлететь примерно в 21 час, когда еще светло, а вернуться в 4 утра, с восходом солнца. Но хотелось в то же время пройти хотя бы в сумерках наиболее опасный для нас участок маршрута - от острова Сааремаа на юг в море на 100-120 километров. Ведь на этом отрезке маршрута предстояло лететь невдалеке от прибрежных аэродромов на территории Эстонии Латвии и Литвы, где базировались истребители противника. Ибо если бы им удалось перехватить до предела нагруженные бомбардировщики, идущие с набором высоты, то мы для них стали бы легкой добычей.
   К сожалению, темного времени было в обрез, даже не хватало. Если, предположим, мы решили бы вылетать с острова Сааремаа в сумерки, то пришлось бы отходить от Берлина с рассветом, а там опасность была бы намного больше.
   Из записей в моих бортжурналах видно: мы появлялись над Берлином от часа до часа тридцати минут ночи. Конечно, зная скорости наших самолетов, противнику не составляло труда определить время нашего взлета с острова и время посадки на нем. И именно в эти минуты противник мог бы нанести по нам бомбовый удар. Но не будем пока забегать вперед.
   Летный состав с нетерпением ждал команды на вылет. Каждый экипаж четко знал объект своего удара. Штурманы тщательно изучали подходы к своим целям. Нашему флагманскому экипажу, например, выпало бомбить Штеттинский железнодорожный вокзал Берлина, где по данным разведки, в те дни скопилось множество воинских эшелонов. И так каждый экипаж мысленно представлял свою цель.
   К исходу дня 6 августа закончился этап подготовки к вылету. Вновь в строю был пострадавший наш флагманский самолет. Теперь все зависело от состояния погоды в двух пунктах: остров Сааремаа и Берлин. Начальник метеослужбы ВВС КБФ капитан С. И. Каспин давал обнадеживающий прогноз на ближайшие дни. И все же генерал Жаворонков приказал - на морской аэродром Кихелькона, что на западном берегу острова Сааремаа, перебазировать две двухмоторные летающие лодки. Они предназначались для разведки фактической погоды по маршруту полета и на тот случай, если какому-то экипажу по непредвиденным обстоятельствам пришлось бы произвести вынужденную посадку на воду. Тогда ему придут на помощь летающие лодки Ч-2. Командовал этой лодочной эскадрильей капитан Ф. А. Усачев.
   Погода имела теперь для нас первостепенное значение. И не только на маршруте полета и над целью. Над самим районом базирования тоже, в особенности же в час возвращения с боевого задания. В предрассветные часы августовских дней остров Сааремаа очень часто заволакивался радиационным туманом. Случись такое в час нашего возвращения - и мы окажемся в весьма затруднительном положении. Ведь запас топлива в самолетах будет на исходе.
   Седьмое августа. Еще с утра С. Ф. Жаворонков объявил: "Сегодня вылет".
   Инженерно-технический состав готовит самолеты. Все лишнее, ненужное для данной операции снимается с боевых машин. Бензобаки до краев заполняются горючим. Под самолетом подвешиваются бомбы.
   Восемь ФАБ-100 подвешены к флагманскому кораблю, в кабины положены кипы листовок.
   Вся работа идет с подъемом. Дело спорится. И везде видишь комиссара полка Г. 3. Оганезова. Утром он беседовал с инженерно-техническим составом у самолетов. Затем побывал в здании школы, где размещался летный состав пилоты, штурманы, стрелки-радисты. Переговорил чуть ли не с каждым.
   Оганезова я застал беседующим с командиром второй эскадрильи капитаном В. А. Гречишниковым. У того - удрученный вид, что необычно для этого всегда жизнерадостного офицера. Глаза воспалены, на лице выступили красные пятна. Что-то неладно с ним? Да, случилось. Гречишников получил недобрые вести из дому. В родном городе Николаеве фашисты замучили его мать.
   - Да, тяжко тебе, Василий, сочувствую твоему горю, - говорит Оганезов. - Счет у тебя к немцам - за мать.
   - Только ли за мать, товарищ комиссар? А за жену! А за детей! - И Гречишников рассказывает еще одну тяжкую историю. В июне он вместе с женой и детьми проводил отпуск в белорусском селе Петрикове. 22 числа его, летчика, срочной телеграммой отозвали в часть. А жена Ксения с двумя детьми осталась у своих родителей. Село быстро оккупировали немцы. Что теперь с женой, с детьми? Живы ли они?
   - Много бед на тебя навалилось, - вздохнул комиссар. - А может, не стоит тебе лететь сегодня в таком состоянии? Успокойся, приди в себя, а там,во втором полете...
   - Да что вы, товарищ батальонный комиссар! - вспыхнул Гречишников, глаза его лихорадочно заблестели. - Да я пешком готов дойти до Берлина, чтобы поквитаться с гадами.
   - Тогда лети, - Оганезов обнял летчика. - Лети, дружище, и бей фашистскую нечисть.
   Потом я слышал, как комиссар разговаривал с двумя летчиками, и вспоминал все предыдущие встречи с ним и многие его замечательные дела, которыми он снискал всеобщее уважение в полку.
   В наш полк Григорий Захарович Оганезов прибыл в самые первые дни войны. И мы сразу увидели в нем человека душевного, чуткого и простого. Всегда приветливый, с доброй улыбкой на лице, он располагал к себе людей, умел терпеливо выслушать каждого и дать деловой совет, теплым словом вдохновить человека, разделить с ним трудные минуты. Комиссар был горяч до дела. Он не знал ни минуты покоя. Везде успевал побывать, быть в курсе всего происходящего в подразделениях. Он вел переписку с семьями авиаторов, павших в боях за Родину.
   Между командиром полка я комиссаром сразу же установилось взаимное доверие. Они во многом дополняли друг друга, действовали сообща, делили радости и невзгоды боевой жизни.
   Григорий Захарович, как и все мы, горел желанием принять участие в полете на Берлин. Все эти дни он готовил к ответственному заданию авиаторов и себя самого. Но накануне генерал Жаворонков объявил комиссару полка.
   - Вы, Григорий Захарович, остаетесь на месте. Столь неожиданное решение застало Оганезова врасплох.
   - Товарищ генерал-лейтенант, пошлите меня хотя бы воздушным стрелком. Прошу вас, - обращался он к командующему.
   Но Жаворонков оставался непреклонным:
   - Останетесь здесь, Григорий Захарович. Аэродром ведь тоже боевой участок. По острову шныряют фашистские лазутчики, до нас добираются. Надо принимать меры. А слетать на Берлин еще успеете.
   После завтрака летный состав еще и еще раз проверил правильность всех расчетов на полет. Потом был обед и с 14 до 18 часов отдых.
   Командир полка назначил построение летного состава на 20.00 - сразу после ужина. К этому времени должен был возвратиться из полета на разведку погоды в море капитан Усачев, вылетевший на своем 4-2 в 15 часов. Мы с нетерпением ждали его. Усачев должен был доложить метеорологическую обстановку на море, сказать, что следует ожидать от погоды на ближайшие несколько часов, ибо от этих данных зависело теперь, лететь ли на Берлин или на запасную цель.
   Я уже собрался отправиться на аэродром. И тут у помещения, где размещался летный состав, ко мне подошел начальник штаба третьей авиаэскадрильи майор М. И. Котельников. Я знал его как хорошего штурмана, много летавшего на тяжелых самолетах в сложных условиях и днем и ночью. Когда комплектовались экипажи нашей оперативной группы, он умолял включить его в авиагруппу хотя бы штурманом экипажа. И командир полка согласился.
   Михаил Ильич Котельников был постарше меня и по возрасту и по званию. Я знал - в авиацию он пришел из кавалерии, где был командиром эскадрона и два года воевал с басмачами в Средней Азии. Имел прекрасный послужной список. За его плечами была школа летчиков-наблюдателей. В совершенстве освоил он штурманское дело.
   Что же теперь волновало М. И. Котельникова? А вот что.
   - Скажи мне по совести, Петр Ильич, долетим мы до Берлина?
   - Не только долетим, но и отбомбим его по всем правилам. А ты что, сомневаешься?
   - Да нет, но предчувствие какое-то, черт бы его взял.
   - Бывает. - И, хорошо понимая его состояние, постарался уверить его в успехе полета.
   Но уже надо было спешить на аэродром. Часовая стрелка приближалась к цифре "8". Мы ехали на автомашине. Из-за поворота лесной дороги в клубах пыли показалась идущая навстречу легковушка. Из нее вышел капитан Усачев.
   - До параллели южной части острова, - докладывал он командиру полка, облачность шесть баллов с нижней кромкой 1300 метров. Видимость хорошая. Южнее этой параллели облачность становится плотнее, доходит до девяти баллов. Видимость пять километров. За пятьдесят километров до южной береговой черты моря начинается сплошная облачность, местами мелкий дождь. В заключение Усачев сказал: - Погода сложная, но лететь можно.
   Метеоролог Каспин со своей стороны добавил, что в районе аэродрома к возвращению самолетов с задания погода ожидается хорошая.
   Получив информацию о погоде, генерал Жаворон
   ков принял решение выпускать экипажи на Берлин и подтвердил время вылета - 21 час.
   - Запуск моторов - по зеленой ракете, - отдал распоряжение полковник Преображенский. - Выруливание согласно очередности взлета. - Затем подал команду:
   - По самолетам!
   Командир, комиссар полка и с ними я направились к флагманскому кораблю. Возле него уже стояли стрелки-радисты старший сержант И. И. Рудаков и сержант В. М. Кротенке. В меховых комбинезонах и унтах. А вечер теплый, и пот крупными каплями катился по их лицам.
   До запуска моторов оставалось еще 25 минут. Е. Н. Преображенский решил посмотреть экипажи перед стартом. Автомобиль подкатывал нас поочередно к экипажам капитанов Е. Е. Есина, М. Н. Плоткина, В. А. Гречишникова, Г. К. Беляева, старших лейтенантов П, Н. Трычкова, А. И. Фокина, И. П. Фенягина, А.Я.Ефремова, лейтенантов Н. Ф. Дашковского, К. А. Мильгу-нова А. Ф. Кравченко... У каждого самолета стояли в боевой готовности авиаторы, уже побывавшие в сложных полетах, прославившиеся в боях. Спокойствие, уверенность и твердую решимость выражали их лица.
   - Мы вернулись к флагманскому кораблю. Тоже облачились в летную форму и начали было подыматься по трапу на борт самолета. Но тут загремел своим раскатистым басом Григорий Захарович Оганезов.
   - Дорогие друзья, братья, - расчувствовавшись, говорил он, - я всей душой с вами. Каждую минуту буду думать о вас и ждать с победой. Счастливого вам полета...
   Пробуя моторы, мы смотрели и на комиссара полка, вытиравшего глаза платком. Стрелки часов приближались к цифре "9". Я открыл астролюк и с ракетницей в руке поднялся над своей кабиной. Е. Н. Преображенский кивнул мне головой, что означало - давай сигнал. Зеленая ракета прочертила воздух в предвечерних сумерках. Начался запуск моторов. Все вокруг зашумело, загудело, замелькало.
   Флагманский корабль, тяжело двигаясь по рулежной дорожке, вышел на простор аэродрома и подрулил к старту. Здесь с двумя флажками в руках стоял генерал Жаворонков. Помахав нам рукой, он протянул белый флажок вдоль взлетной полосы, это - разрешение на взлет. И я занес в бортовой журнал первую запись: "Взлет - в 21 час".
   Самолет двинулся по взлетной дорожке. Пробежал почти все взлетное поле, перескочил мелкий кустарник и поднялся в воздух. Надрывно гудели моторы. Самолет, набирая высоту, шел к южной оконечности острова - к мысу Сырве исходному пункту маршрута.
   В воспоминаниях об этих днях Семен Федорович Жаворонков говорил: "В первом полете на Берлин много было взлетов неуверенных, почти опасных, и я глубоко внутренне переживал их. С каждым из них как будто отрывалась и уходила вместе с ними частица моего сердца. Кто знает, что их ждет в этом далеком и опасном полете на двухмоторных колесных самолетах над морем, затем над территорией противника и, наконец, над главным, хорошо защищенным логовом врага, каким являлась столица фашистского государства".