Страница:
31 августа не вернулся с боевого задания экипаж командира звена М. П. Русакова (штурман В. Ф. Шилов, стрелок-радист В. С. Саронча). Вероятнее всего, он погиб при отходе от Берлина после выполнения боевого задания. 3 сентября не вернулся экипаж лейтенанта К. А. Мельгунова, в состав которого входили также штурман звена лейтенант П. Я. Чубатенко, стрелок-радист младший сержант Г. М. Кулишов. По наблюдениям экипажей, самолет Мельгунова был сбит над Берлином.
С каждым днем становилось все более очевидным, что фашисты усиливают противовоздушную оборону столицы рейха. И нам каждый раз приходилось вырабатывать новые тактические приемы, чтобы достичь центра города, а по выполнении боевого задания прорываться к морю через усиленные заслоны зенитного огня и истребительной авиации.
Все сложнее становилось и возвращаться на свой аэродром. Немецко-фашистское командование со всем рвением старалось выполнить требование фюрера - уничтожить советскую авиацию на острове Сааремаа, стереть с лица земли оба наших аэродрома. И понятно, враг подстерегал наши самолеты при их возвращении. К тому же экипажи были настолько измотаны дальними полетами, что иногда невероятными усилиями достигали родной земли и, едва прикоснувшись к ней, буквально теряли силы.
Но, несмотря ни на что, рейсы на Берлин продолжались, и тридцать ночей враг не знал покоя в своей столице от бомбовых ударов советской авиации. А кроме того, самолеты оперативной группы наносили удары и по запасным целям Данцигу, Мемелю, Кенигсбергу.
Обстановка на фронте между тем становилась все более тревожной, напряженной. 28 августа наши войска оставили город Таллин. Подача авиационного топлива и боеприпасов на остров Сааремаа прекратилась. И 5 сентября авиагруппе Преображенского, в которой осталось несколько исправных самолетов, было приказано перебазироваться на аэродром под Ленинград.
Транспорта для перевозки наземного состава авиагруппы не оказалось. И пришлось оставить на острове почти весь состав авиационно-технической базы во главе с командиром майором Георгияди. Осталась также часть младших специалистов инженерно-авиационной службы. Все они поступили в распоряжение генерала Елисеева для защиты острова от вторжения противника. Со слезами на глазах мы прощались со своими боевыми товарищами.
Перед самым нашим вылетом на аэродром Кагул приехал начальник штаба береговой обороны Балтийского района подполковник А. И. Охтинский.
- В самое время улетаете, Евгений Николаевич, - сказал он Преображенскому. - На рассвете немцы начали штурм Моонзунда.
Прощание было до боли тяжелым. И для нас, улетающих, и для тех, кому суждено было остаться здесь, на острове.
Три до предела перегруженных людьми самолета ИЛ-4 вырулили на взлетную полосу. Я поднялся в астролюк, помахал рукой стоящим на земле авиаторам. Я старался разглядеть их лица, но ничего не получилось. Глаза заволокло слезами. В горле спазм. Ведь расставались мы со своими боевыми товарищами, быть может, навсегда.
Находясь в пути, я все время с болью в сердце думал о них - как-то теперь сложится их судьба? И еще думал об экипаже старшего лейтенанта Юрина. Накануне, возвращаясь с боевого задания, Юрин неудачно посадил свой самолет на фюзеляж. Погнул винты. Преображенский сказал тогда летчику:
- Сумеете восстановить самолет - прилетайте на основной аэродром, под Ленинград, не сумеете - оставайтесь здесь, защищайте остров на земле.
Через пару дней стало известно, что его экипаж сумел кое-как выправить воздушные винты. При запущенных моторах самолет сильно трясло, все в нем скрипело и гремело. И все же он взлетел в воздух и взял курс на восток. В район Ленинграда самолет прилетел ночью. Экипаж произвел посадку на одном из аэродромов без посадочных огней, используя только бортовые самолетные фары. На этом аэродроме уже не базировалась наша авиация, так как к нему подошли немцы. Экипаж Юрина провел на этом летном поле ночь, а с рассветом перелетел на аэродром своего полка. В дальнейшем Юрин хорошо воевал, а в 1942 году погиб, защищая осажденный Севастополь.
Мы возвратились из Кагула в Беззаботное и сразу же включились в напряженную боевую деятельность авиаполка. Ежедневно наносили бомбовые удары по танковым и механизированным фашистским войскам, рвавшимся к Ленинграду. И ни на минуту не забывали тех своих верных товарищей, которые волею судьбы остались на острове Сааремаа с оружием в руках защищать советскую землю в глубоком тылу врага. Каждую весточку с Моонзунда передавали друг другу. А вести приходили одна тревожнее другой.
17 сентября немцы форсировали пролив и зацепились за восточный берег острова Сааремаа. Вот тут и вступила в бой вновь сформированная из морских авиаторов пулеметная рота. Генерал Елисеев бросил ее на самый ответственный участок обороны. И там, где появлялись моряки-пулеметчики, фашистские десантники не продвигались ни на шаг.
Остров Сааремаа отважный гарнизон Моонзундского архипелага защищал до 5 октября 1941 года. Но силы были неравные. Под натиском врага наши подразделения отступили на полуостров Сырве, к мысу Царель, к самому маяку, который служил нам исходным пунктом маршрута при полетах на Берлин.
Этот маяк и стал теперь свидетелем последних огневых схваток горстки героических защитников острова Сааремаа с крупными силами врага. Здесь пали последние отважные бойцы пулеметной роты моряков-авиаторов.
Немногим из авиаторов-балтийцев 1-го МТАП, начавших бои в июньские дни 1941 года, довелось дожить до мая 1945 года. Слишком суровые испытания выпали на их долю. Но вечна память о них.
9 мая 1945 года первый советский комендант .Берлина генерал-полковник Н. Э. Берзарин прислал летчикам Балтики телеграмму: "Вы первые начали штурм логова фашизма с воздуха. Мы его закончили на земле и водрузили Знамя Победы над рейхстагом. Поздравляю вас, балтийские летчики, с праздником Победы и окончания войны".
Позднее на острове Сааремаа, на здании школы, где в июле - сентябре 1941 года размещался летный состав нашего полка, появилась мемориальная доска. На ней лаконичный текст:
"В этом здании жили летчики КБФ, которые первыми штурмовали с воздуха столицу фашистской Германии - Берлин в 1941 году - с 7 августа по 5 сентября - под командованием Героя Советского Союза полковника Преображенского Евгения Николаевича".
На одном из аэродромов авиации дважды Краснознаменного Балтийского флота сооружен монумент в память о летном составе 1-го минно-торпедного авиационного полка, который в трудный период борьбы советского народа с германским фашизмом наносил первые бомбовые удары по Берлину.
В день 35-летия первых наших налетов на Берлин группа ветеранов 1-го МТАП побывала на острове Сааремаа. Мы возложили венки на братскую могилу погибших боевых товарищей. С глубоким волнением говорили на митинге о них, отдавших свои молодые жизни во имя любимой Родины.
Тихо на острове. Бывшее летное поле покрыто высокой травой, множеством полевых цветов. Но каждый шаг на этой земле напоминает нам героическое прошлое.
После митинга на бывшем аэродроме Кагул один из выступавших А. Яськов вручил нам, ветеранам, листок бумаги с текстом, сказав при этом:
- Вам, дорогие товарищи ветераны Великой Отечественной войны. Вам в память о Кагуле и о ваших героических подвигах на этой земле.
Это были стихи, которые я и привожу здесь.
КАГУЛ
Над землей ни грохота, ни гула,
Ни огней посадки, ни ракет.
Спит в тиши аэродром Кагула,
Спит, не пробуждаясь много лет.
Только иногда платочек женский
Над травой высокою мелькнет.
А ведь на Берлин Преображенский
Начинал отсюда свой полет.
Нюхал на рассвете можжевельник,
Напрямик шагая по росе.
И глядел на серебристый ельник,
Что прижался к взлетной полосе.
А за командиром мерным шагом
Шли, неугомонные с утра,
Летчики его, лихие асы,
Бомбовых ударов мастера.
Шли в унтах и мягких шлемофонах,
С горечью глядели на восток.
От России самый отдаленный,
Был родным им этот островок.
И, внося в кабины леса запах,
Взяв с собой по горсточке земли,
Сквозь огонь вели они на запад
Боевые чудо-корабли.
А назавтра, нарастая громом,
Вынырнув к земле из высоты,
Зависали над аэродромом
"Мессершмиттов" черные кресты.
Хлопали растерянно зенитки.
Вон моторов, взрывы без конца.
И металла огненные слитки
Обжигали землю и сердца.
Но, когда темнели неба краски,
Снова оживала полоса.
Обнимались летчики по-братски,
- На Берлин! - звучали голоса.
А теперь - ни грохота, ни гула.
Васильковой скатертью покрыт,
Спит в тиши аэродром Кагула,
Запах трав и пороха хранит.
За Ленинград!
Завершив серию дерзких налетов на столицу фашистского рейха, 1-й минно-торпедный авиационный полк вновь сосредоточился на аэродроме Беззаботное. Теперь он имел единую боевую задачу - защиту Ленинграда от рвавшихся к нему немецко-фашистских полчищ.
Летные экипажи наносили удары по обстреливавшим город артиллерийским батареям противника, уничтожали его живую силу и технику на линии фронта, топили боевые корабли и транспорты в Финском заливе и Балтийском море, ставили мины на морских фарватерах.
Наибольшее число боевых вылетов совершал со своим экипажем командир полка. Если рядовые экипажи вылетали, скажем, дважды в сутки, то флагманский - три раза. "Нам так положено, - говаривал Е. Н. Преображенский. - Мы - руководители, и с нас особый спрос. С нас должны брать пример остальные".
Высокую активность в боевых действиях проявляли прославленные экипажи Героев Советского Союза
В. А. Гречишникова, М. Н. Плоткина, А. Я. Ефремова, командиров-орденоносцев П. Н. Трычкова, И. И. Борзо-ва и другие. Нелегко складывались многие боевые вылеты. Они требовали отваги и мужества, а нередко и самопожертвования.
Вот одна из боевых операций тех дней.
Утром 16 сентября воздушная разведка полка донесла, что на станции Кириши - большое скопление войск и техники противника. Шесть экипажей ИЛ-4 срочно готовились к вылету.
Группу самолетов должен был вести заместитель командира полка капитан К. В. Федоров. Ведущим штурманом назначили меня. Мы уже запустили моторы, когда к самолету подъехал Е. Н. Преображенский. Выйдя из машины, он стал что-то громко выкрикивать мне под шум моторов. Наконец я расслышал: ему срочно нужны материалы о бомбежках Берлина. А они хранились у меня. Высунувшись из кабины, я сложил ладони вместе и положил на них голову, показывая, что все лежит под подушкой на моей койке. Преображенский не понял и жестом приказал мне спрыгнуть через нижний люк кабины на землю. Я выпрыгнул и, не скрывая раздражения, стал укорять Евгения Николаевича: дескать, ребенок и тот мог бы понять, а теперь вот и задержка вылета. Но Преображенский тоже распалился. Приказал мне садиться в машину и с ним вместе ехать за материалами.
На мое штурманское место был посажен старший лейтенант В. А. Астафьев. Капитан К. В. Федоров тем временем связался по радио с заместителем командира третьей эскадрильи старшим лейтенантом И. И. Борзо-вым, который тоже должен лететь на это задание, и попросил его быть ведущим в группе, так как штурман полка остался на земле, а он летит с другим штурманом, которому трудно быть ведущим. Так и порешили. Группу из шести самолетов повел И. И. Борзов, а Федоров занял в воздухе место правого ведомого в его звене.
Итак, шесть самолетов ИЛ-4 поднялись и пошли к станции Кириши. Тяжело, драматично сложился этот полет для наших экипажей. Вот что потом рассказывал о нем ведущий группы И. И. Борзов:
"Когда мы вышли на станцию Кириши, там действительно все было забито войсками и техникой противника. С высоты трех тысяч метров удачно сбросили бомбы и стали отходить на восток. Тут нас встретила большая группа истребителей МЕ-109. Начался неравный бой.
Сначала были сбиты два ИЛ-4, замыкавшие строй, а затем подожжен и мой самолет. На горящей машине я пролетел еще километров десять. Огонь уже начал поступать в кабину, лизать руки, лицо. Экипаж по моей команде покинул самолет с парашютами над территорией, занятой противником. Когда и я приземлился, то увидел - вверху еще продолжался воздушный бой. Три наших самолета, отбиваясь от яростных атак фашистских истребителей, уходили на восток. Затем все самолеты - и наши, и противника - исчезли из поля зрения".
Иван Иванович Борзов сумел найти свой экипаж в лесу и вместе с ним тронулся в путь к линии фронта. К летчикам присоединилось еще несколько десятков наших солдат, оказавшихся в окружении. Через трое суток почти все они вышли к своим войскам.
Только вернувшись в полк, И. И. Борзов узнал то, чему страшно было поверить. Не вернулись с боевого задания не три, а все шесть бомбардировщиков. Воздушный бой сложился для них трагически.
Одним из сбитых был самолет старшего лейтенанта П. Н. Трычкова, заместителя командира второй эскадрильи. Петр Николаевич Трычков обычно летал в любых сложных условиях - и днем и ночью. Физически сильный, выносливый, он был в числе лучших летчиков полка. Пять раз водил свой самолет на Берлин. За эти полеты был награжден орденом Ленина. С ним в одном экипаже летали штурман лейтенант Г. И. Швецов и стрелок-радист сержант Д. М. Несмелое - также отличные воздушные бойцы.
И вот не стало этого замечательного боевого экипажа.
Подробности его боя дошли до нас позднее. Преследуемый истребителями противника, самолет П. Н. Трычкова оказался в Хвойненском районе. Здесь он был подожжен вражескими истребителями и упал в болото невдалеке от поселков Анциферово и Ракитино. Местные жители видели этот неравный поединок в воздухе и знали, что неподалеку от советского самолета врезался в болото и самолет со свастикой на борту. Стервятника настигли пули нашего бомбардировщика.
Местные жители точно знали, где упал наш самолет: на поверхности болота лежала хвостовая часть бомбардировщика, отломившаяся при его ударе о землю. Но топкое болото не давало возможности приблизиться к этому месту.
Прошло тридцать лет, когда один из местных охотников, возвращаясь домой по скованному льдом болоту, увидел обломки самолета.
И вот к тому месту пришли люди. В глубокой воронке они обнаружили останки человека. Удалось установить его личность: стрелок-радист сержант Д. М. Несмелов, летавший со старшим лейтенантом П. Н. Трычковым. Третьим членом этого экипажа был штурман звена лейтенант Г. И. Швецов. Все это подтверждалось архивными документами.
Сомнений не оставалось: найдено место гибели экипажа П. Н. Трычкова.
Февраль 1972 года выдался в этих местах на редкость морозным. Болото сковало льдом. По нему прошли бульдозеры и экскаватор. Из ледового плена был извлечен самолет с останками двух летчиков, а также планшет с картой - на ней еще сохранился след цветного карандаша, обозначавший маршрут полета.
11 февраля 1972 года состоялось захоронение останков воздушных бойцов. В Хвойную приехали вдова Трычкова - Антонина Павловна с дочерью и сыном, вдова Швецова - Елена Владимировна, близкие родственники, однополчане погибших героев. Два часа непрерывным потоком шли жители Хвойной проститься с героями. Нельзя было без волнения смотреть на большое, во всю ширину улицы шествие людей к кладбищу вслед за машиной, на которой везли останки летчиков.
Теперь и городок Хвойное для нас, однополчан, стал священным местом. Здесь могила наших товарищей, отдавших жизнь за Родину.
В начале октября 1941 года весь состав 1-го МТАП перебазировался на тыловой аэродром. Местность безориентирная и крайне трудная с точки зрения самолетовождения. Это хорошо понимал командир полка Е. Н. Преображенский. И он первым делом решил осмотреть радиомаяк.
- Поедем-ка, Петр Ильич, - сказал он мне, - опробуем радиомаяк.
История этого радиомаяка весьма трудная, но поучительная. Поэтому прежде всего - о ней.
В первые же дни осени 1941-го после значительных потерь наших самолетов в дневное время командование флотом стало перенацеливать минно-торпедную авиацию на боевые действия ночью. А для этого нам были крайне необходимы дополнительные наземные средства, обеспечивающие самолетовождение. В 1-м МТАП все самолеты ИЛ-4 были оборудованы штатными радиополукомпаса ми РПК-2. Штурманы имели теоретическую подготовку и практический опыт работы с этой аппаратурой. Но, к сожалению, единственный радиомаяк ВВС Краснознаменного Балтийского флота был потоплен при перебазировании его из Таллина на Карельский перешеек. Городские же радиостанции, расположенные в прифронтовой полосе, прекратили свою работу по распоряжению ГКО, других наземных радиосредств не было. Надо было принимать срочные меры.
К нам в полк еще летом прибыл инженер по воздушной радионавигации воентехник 1-го ранга Александр Александрович Бубнов. Я его знал и раньше, когда он в Ленинграде занимался разработкой радионавигационной аппаратуры для морской авиации, и теперь был несказанно рад его прибытию в наш полк. Сразу же спросил Александра Александровича: не мог бы он посоветовать, каким путем достать какой-либо маяк для полка?
Александр Александрович, подумав, ответил:
- Мне известно, что радиопромышленность изготовляет 25 радиомаяков для ВВС Красной Армии, но вряд ли можно что-либо взять оттуда для морской авиации.
Он опять задумался и продолжал:
- Можно бы использовать мощную корабельную радиостанцию, ну хотя бы "Шторм". А такая есть на складе в Кронштадте, Это я точно знаю. Она снята с линкора "Октябрьская революция" и имеет незначительные повреждения.
- А как взять ее?
- Если командование полка напишет соответствующее письмо, думаю, эту станцию отдадут нам, она там без надобности. А я постараюсь построить из нее радиомаяк в указанном месте.
Я тут же составил письмо. Командир полка Преображенский подписал его, и Бубнов отправился с ним в Кронштадт. Через два дня он привез радиостанцию на аэродром Беззаботное. Здесь мы столкнулись с вопросом: где и как установить радиомаяк? Радиостанция рассчитана на электропитание от бортсети постоянного тока, следовательно, потребуется мощный ртутный выпрямитель для преобразования переменного тока в постоянный. А где взять этот выпрямитель? И тут Бубнов вспомнил, что недалеко от нашего аэродрома есть полигон, на котором испытывается корабельное радиооборудование. И есть там агрегатная, где установлены мощные преобразователи тока, готовые антенные устройства, а также удобные помещения, где можно произвести переоборудование станции.
Преображенский позвонил в Ленинград и добился согласия произвести переоборудование станции на полигоне. Бубнов с командой связистов из шести человек и с радиостанцией "Шторм" немедленно отправился туда. Они трудились, не зная отдыха, и, как и обещал Бубнов, за пятнадцать суток закончили монтажные работы, изготовили антенное устройство. Включили станцию. Работает хорошо в пределах всего диапазона волн передатчика.
По распоряжению штаба ВВС флота радиомаяк и его команду срочно погрузили в железнодорожный эшелон, отправлявшийся к нашей дислокации. Ночью состав прибыл в Ленинград, а утром - на станцию Мга. И здесь - налет фашистской авиации. Бомбы падали в основном на железнодорожные составы, но часть из них взрывалась и на аллеях прилегающего к станции парка, куда бежали люди с эшелонов. Бубнов залег на земле у большого дерева. Рядом дважды рвануло, и он, почувствовав сильный удар, потерял сознание. А когда пришел в себя, увидел, что лежит на платформе около радиомаяка. Лежит, все видит, но ничего не слышит - повреждены барабанные перепонки.
Ночью эшелон выпустили со станции Мга. Дорога заняла ровно три недели.
Вблизи железнодорожной станции находились лесопильный завод, мелкие предприятия по переработке сельскохозяйственного сырья и рядом - мощная трансформаторная подстанция. Нашлись поблизости, на берегу реки, и подсобные помещения, удобные для размещения личного состава. На этом месте Бубнов и его команда и стали монтировать маяк. Они изготовили переходное устройство, обеспечивающее удобный и быстрый перевод микрофонной передачи на передачу грамзаписи и на другие режимы работы. Составили расписание работы маяка.
И вот Преображенский и я у радиомаяка. Бубнов провел нас в помещение аппаратной, разом включил маяк, рассказал о его тактико-технических данных. В ночное время, сказал он, дальность действия маяка - наибольшая, превышает тысячу километров.
Преображенский тут же объявил благодарность Бубнову и всему персоналу маяка.
С тех пор Александр Александрович Бубнов числился не только начальником действующего радиомаяка, но и моим помощником по радионавигации. Он с большим старанием поддерживал в исправном техническом состоянии и радиомаяк, и радиополукомпасы РПК-2 на всех самолетах полка. Каждую неделю приезжал на аэродром и совместно с техниками и штурманами осматривал аппаратуру, устранял неисправности.
А радиомаяк бесперебойно работал по заявкам полка. В программу передач в эфир Бубнов удачно подбирал знакомые летному составу мелодии и песни. Настроившись в полете на нужную волну, летчики определяли: "Это наш радиомаяк". И у них сразу подымалось настроение.
Помню такой случай. Нанеся ночью бомбоудар по самолетам противника на аэродроме Псков, мы возвращались почти в сплошной облачности. Видимость по горизонту не превышала двух километров. Я настраиваюсь на маяк и слышу голос Бубнова: "Передаю любимую нашу песенку "Иду по знакомой дорожке". В наушниках зазвучала всем известная мелодия. Переключаю приемник радиополукомпаса на Преображенского. Он в восхищении и от устойчивой работы радиомаяка, и от мнения Бубнова в трудные минуты приободрить летчиков.
Весь наш летный состав испытывал чувство удовлетворения работой своего радиомаяка, крепла уверенность в надежном самолетовождении. Где бы, в каких бы сложных погодных условиях ни оказался экипаж, он знал - маяк поможет ему точно определиться, уверенно выйти на нужный аэродром.
В дальнейшем радиомаяк обеспечивал боевые действия не только ВВС Балтийского флота, но и авиационных соединений Ленинградского и Волховского фронтов.
Хотелось бы попутно сказать о дальнейшем боевом пути замечательного специалиста Александра Александровича Бубнова, о его неоценимом вкладе в наше общее дело. В 1943 году он был откомандирован в научно-исследовательский институт для изучения новой радиолокационной техники, предназначенной для установки на самолетах. Затем, после специальных курсов, Бубнов был назначен старшим инженером по радиолокации ВВС флота. По его предложению пять радиолокаторов, находившихся на складах КБФ, были установлены на самолетах-торпедоносцах 1-го МТАП. Экспериментальная проверка, проведенная на Ладожском озере, показала, что дальность радиолокационного обнаружения береговой черты достигала 90 километров, а буксиры с баржами обнаруживались на расстоянии более 20 километров. С помощью этих локаторов летчики 1-го МТАП обнаружили и потопили немало крупных транспортов противника в Балтийском море.
За радиолокационное и навигационное обеспечение боевых действий военно-воздушных сил Краснознаменного Балтийского флота Александр Александрович Бубнов был награжден орденами Отечественной войны I степени и Красной Звезды. До последних дней его жизни (январь 1979 г.) не прекращалась наша с ним дружба.
Нельзя не сказать еще о двух замечательных специалистах, которые все годы войны находились в составе нашего полка. Это - супруги Шестаковы: Владимир Константинович - начальник полковой метеостанции и Зинаида Семеновна - синоптик. Оба они любили свое дело, в совершенстве владели им и во многом способствовали боевым успехам полка. Мне, как флагманскому штурману, больше чем кому-либо была известна их энергичная, подлинно научная, творческая работа. Бывало, сутками не уходили со своего поста, кропотливо собирая метеоданные. В подавляющем большинстве их прогнозы оправдывались, за что им были благодарны и командование, и весь летный состав.
После войны супруги Шестаковы вновь стали жить в родном Ленинграде. И каждый год в праздник Победы вижу их среди ветеранов морской авиации.
План Гитлера замкнуть второе кольцо блокады вокруг Ленинграда и удушить его голодом начал осуществляться глубокой осенью 1941 года. Фашисты бросили к Тихвину крупные силы, рассчитывая в сжатые сроки соединиться с войсками финнов на реке Свирь.
В помощь войскам 54-й и 4-й армий - в последующем войскам Волховского фронта - Краснознаменный Балтийский флот выделил 8-ю и 61-ю авиабригады и Ладожскую авиационную группу ВВС флота.
Особенно напряженное положение создалось в районах Кириши - Будогощь и Тихвин, где фашистские войска действовали особо агрессивно и значительными силами. В те дни для поддержки наших войск на Тихвинском направлении летный состав флота произвел более двух тысяч боевых вылетов.
Сплошная облачность с высотой нижней кромки всего 100-200 метров крайне затрудняла действия авиации. Но летчики, преодолевая все трудности, помогали нашим войскам. Экипажи действовали небольшими труппами днем и в одиночку ночью. Они находили противника и наносили ему значительный урон. Боевая работа велась с огромным напряжением. Командующий Волховским фронтом генерал К. А. Мерецков несколько раз объявлял благодарность авиаторам Балтийского флота, а наиболее отличившихся награждал боевыми орденами. Ведущим групп штурмовиков Н. В. Челнокову, Н. Г. Степаняну, А. А. Карасеву и А. С. Потапову было присвоено звание Героя Советского Союза.
С каждым днем становилось все более очевидным, что фашисты усиливают противовоздушную оборону столицы рейха. И нам каждый раз приходилось вырабатывать новые тактические приемы, чтобы достичь центра города, а по выполнении боевого задания прорываться к морю через усиленные заслоны зенитного огня и истребительной авиации.
Все сложнее становилось и возвращаться на свой аэродром. Немецко-фашистское командование со всем рвением старалось выполнить требование фюрера - уничтожить советскую авиацию на острове Сааремаа, стереть с лица земли оба наших аэродрома. И понятно, враг подстерегал наши самолеты при их возвращении. К тому же экипажи были настолько измотаны дальними полетами, что иногда невероятными усилиями достигали родной земли и, едва прикоснувшись к ней, буквально теряли силы.
Но, несмотря ни на что, рейсы на Берлин продолжались, и тридцать ночей враг не знал покоя в своей столице от бомбовых ударов советской авиации. А кроме того, самолеты оперативной группы наносили удары и по запасным целям Данцигу, Мемелю, Кенигсбергу.
Обстановка на фронте между тем становилась все более тревожной, напряженной. 28 августа наши войска оставили город Таллин. Подача авиационного топлива и боеприпасов на остров Сааремаа прекратилась. И 5 сентября авиагруппе Преображенского, в которой осталось несколько исправных самолетов, было приказано перебазироваться на аэродром под Ленинград.
Транспорта для перевозки наземного состава авиагруппы не оказалось. И пришлось оставить на острове почти весь состав авиационно-технической базы во главе с командиром майором Георгияди. Осталась также часть младших специалистов инженерно-авиационной службы. Все они поступили в распоряжение генерала Елисеева для защиты острова от вторжения противника. Со слезами на глазах мы прощались со своими боевыми товарищами.
Перед самым нашим вылетом на аэродром Кагул приехал начальник штаба береговой обороны Балтийского района подполковник А. И. Охтинский.
- В самое время улетаете, Евгений Николаевич, - сказал он Преображенскому. - На рассвете немцы начали штурм Моонзунда.
Прощание было до боли тяжелым. И для нас, улетающих, и для тех, кому суждено было остаться здесь, на острове.
Три до предела перегруженных людьми самолета ИЛ-4 вырулили на взлетную полосу. Я поднялся в астролюк, помахал рукой стоящим на земле авиаторам. Я старался разглядеть их лица, но ничего не получилось. Глаза заволокло слезами. В горле спазм. Ведь расставались мы со своими боевыми товарищами, быть может, навсегда.
Находясь в пути, я все время с болью в сердце думал о них - как-то теперь сложится их судьба? И еще думал об экипаже старшего лейтенанта Юрина. Накануне, возвращаясь с боевого задания, Юрин неудачно посадил свой самолет на фюзеляж. Погнул винты. Преображенский сказал тогда летчику:
- Сумеете восстановить самолет - прилетайте на основной аэродром, под Ленинград, не сумеете - оставайтесь здесь, защищайте остров на земле.
Через пару дней стало известно, что его экипаж сумел кое-как выправить воздушные винты. При запущенных моторах самолет сильно трясло, все в нем скрипело и гремело. И все же он взлетел в воздух и взял курс на восток. В район Ленинграда самолет прилетел ночью. Экипаж произвел посадку на одном из аэродромов без посадочных огней, используя только бортовые самолетные фары. На этом аэродроме уже не базировалась наша авиация, так как к нему подошли немцы. Экипаж Юрина провел на этом летном поле ночь, а с рассветом перелетел на аэродром своего полка. В дальнейшем Юрин хорошо воевал, а в 1942 году погиб, защищая осажденный Севастополь.
Мы возвратились из Кагула в Беззаботное и сразу же включились в напряженную боевую деятельность авиаполка. Ежедневно наносили бомбовые удары по танковым и механизированным фашистским войскам, рвавшимся к Ленинграду. И ни на минуту не забывали тех своих верных товарищей, которые волею судьбы остались на острове Сааремаа с оружием в руках защищать советскую землю в глубоком тылу врага. Каждую весточку с Моонзунда передавали друг другу. А вести приходили одна тревожнее другой.
17 сентября немцы форсировали пролив и зацепились за восточный берег острова Сааремаа. Вот тут и вступила в бой вновь сформированная из морских авиаторов пулеметная рота. Генерал Елисеев бросил ее на самый ответственный участок обороны. И там, где появлялись моряки-пулеметчики, фашистские десантники не продвигались ни на шаг.
Остров Сааремаа отважный гарнизон Моонзундского архипелага защищал до 5 октября 1941 года. Но силы были неравные. Под натиском врага наши подразделения отступили на полуостров Сырве, к мысу Царель, к самому маяку, который служил нам исходным пунктом маршрута при полетах на Берлин.
Этот маяк и стал теперь свидетелем последних огневых схваток горстки героических защитников острова Сааремаа с крупными силами врага. Здесь пали последние отважные бойцы пулеметной роты моряков-авиаторов.
Немногим из авиаторов-балтийцев 1-го МТАП, начавших бои в июньские дни 1941 года, довелось дожить до мая 1945 года. Слишком суровые испытания выпали на их долю. Но вечна память о них.
9 мая 1945 года первый советский комендант .Берлина генерал-полковник Н. Э. Берзарин прислал летчикам Балтики телеграмму: "Вы первые начали штурм логова фашизма с воздуха. Мы его закончили на земле и водрузили Знамя Победы над рейхстагом. Поздравляю вас, балтийские летчики, с праздником Победы и окончания войны".
Позднее на острове Сааремаа, на здании школы, где в июле - сентябре 1941 года размещался летный состав нашего полка, появилась мемориальная доска. На ней лаконичный текст:
"В этом здании жили летчики КБФ, которые первыми штурмовали с воздуха столицу фашистской Германии - Берлин в 1941 году - с 7 августа по 5 сентября - под командованием Героя Советского Союза полковника Преображенского Евгения Николаевича".
На одном из аэродромов авиации дважды Краснознаменного Балтийского флота сооружен монумент в память о летном составе 1-го минно-торпедного авиационного полка, который в трудный период борьбы советского народа с германским фашизмом наносил первые бомбовые удары по Берлину.
В день 35-летия первых наших налетов на Берлин группа ветеранов 1-го МТАП побывала на острове Сааремаа. Мы возложили венки на братскую могилу погибших боевых товарищей. С глубоким волнением говорили на митинге о них, отдавших свои молодые жизни во имя любимой Родины.
Тихо на острове. Бывшее летное поле покрыто высокой травой, множеством полевых цветов. Но каждый шаг на этой земле напоминает нам героическое прошлое.
После митинга на бывшем аэродроме Кагул один из выступавших А. Яськов вручил нам, ветеранам, листок бумаги с текстом, сказав при этом:
- Вам, дорогие товарищи ветераны Великой Отечественной войны. Вам в память о Кагуле и о ваших героических подвигах на этой земле.
Это были стихи, которые я и привожу здесь.
КАГУЛ
Над землей ни грохота, ни гула,
Ни огней посадки, ни ракет.
Спит в тиши аэродром Кагула,
Спит, не пробуждаясь много лет.
Только иногда платочек женский
Над травой высокою мелькнет.
А ведь на Берлин Преображенский
Начинал отсюда свой полет.
Нюхал на рассвете можжевельник,
Напрямик шагая по росе.
И глядел на серебристый ельник,
Что прижался к взлетной полосе.
А за командиром мерным шагом
Шли, неугомонные с утра,
Летчики его, лихие асы,
Бомбовых ударов мастера.
Шли в унтах и мягких шлемофонах,
С горечью глядели на восток.
От России самый отдаленный,
Был родным им этот островок.
И, внося в кабины леса запах,
Взяв с собой по горсточке земли,
Сквозь огонь вели они на запад
Боевые чудо-корабли.
А назавтра, нарастая громом,
Вынырнув к земле из высоты,
Зависали над аэродромом
"Мессершмиттов" черные кресты.
Хлопали растерянно зенитки.
Вон моторов, взрывы без конца.
И металла огненные слитки
Обжигали землю и сердца.
Но, когда темнели неба краски,
Снова оживала полоса.
Обнимались летчики по-братски,
- На Берлин! - звучали голоса.
А теперь - ни грохота, ни гула.
Васильковой скатертью покрыт,
Спит в тиши аэродром Кагула,
Запах трав и пороха хранит.
За Ленинград!
Завершив серию дерзких налетов на столицу фашистского рейха, 1-й минно-торпедный авиационный полк вновь сосредоточился на аэродроме Беззаботное. Теперь он имел единую боевую задачу - защиту Ленинграда от рвавшихся к нему немецко-фашистских полчищ.
Летные экипажи наносили удары по обстреливавшим город артиллерийским батареям противника, уничтожали его живую силу и технику на линии фронта, топили боевые корабли и транспорты в Финском заливе и Балтийском море, ставили мины на морских фарватерах.
Наибольшее число боевых вылетов совершал со своим экипажем командир полка. Если рядовые экипажи вылетали, скажем, дважды в сутки, то флагманский - три раза. "Нам так положено, - говаривал Е. Н. Преображенский. - Мы - руководители, и с нас особый спрос. С нас должны брать пример остальные".
Высокую активность в боевых действиях проявляли прославленные экипажи Героев Советского Союза
В. А. Гречишникова, М. Н. Плоткина, А. Я. Ефремова, командиров-орденоносцев П. Н. Трычкова, И. И. Борзо-ва и другие. Нелегко складывались многие боевые вылеты. Они требовали отваги и мужества, а нередко и самопожертвования.
Вот одна из боевых операций тех дней.
Утром 16 сентября воздушная разведка полка донесла, что на станции Кириши - большое скопление войск и техники противника. Шесть экипажей ИЛ-4 срочно готовились к вылету.
Группу самолетов должен был вести заместитель командира полка капитан К. В. Федоров. Ведущим штурманом назначили меня. Мы уже запустили моторы, когда к самолету подъехал Е. Н. Преображенский. Выйдя из машины, он стал что-то громко выкрикивать мне под шум моторов. Наконец я расслышал: ему срочно нужны материалы о бомбежках Берлина. А они хранились у меня. Высунувшись из кабины, я сложил ладони вместе и положил на них голову, показывая, что все лежит под подушкой на моей койке. Преображенский не понял и жестом приказал мне спрыгнуть через нижний люк кабины на землю. Я выпрыгнул и, не скрывая раздражения, стал укорять Евгения Николаевича: дескать, ребенок и тот мог бы понять, а теперь вот и задержка вылета. Но Преображенский тоже распалился. Приказал мне садиться в машину и с ним вместе ехать за материалами.
На мое штурманское место был посажен старший лейтенант В. А. Астафьев. Капитан К. В. Федоров тем временем связался по радио с заместителем командира третьей эскадрильи старшим лейтенантом И. И. Борзо-вым, который тоже должен лететь на это задание, и попросил его быть ведущим в группе, так как штурман полка остался на земле, а он летит с другим штурманом, которому трудно быть ведущим. Так и порешили. Группу из шести самолетов повел И. И. Борзов, а Федоров занял в воздухе место правого ведомого в его звене.
Итак, шесть самолетов ИЛ-4 поднялись и пошли к станции Кириши. Тяжело, драматично сложился этот полет для наших экипажей. Вот что потом рассказывал о нем ведущий группы И. И. Борзов:
"Когда мы вышли на станцию Кириши, там действительно все было забито войсками и техникой противника. С высоты трех тысяч метров удачно сбросили бомбы и стали отходить на восток. Тут нас встретила большая группа истребителей МЕ-109. Начался неравный бой.
Сначала были сбиты два ИЛ-4, замыкавшие строй, а затем подожжен и мой самолет. На горящей машине я пролетел еще километров десять. Огонь уже начал поступать в кабину, лизать руки, лицо. Экипаж по моей команде покинул самолет с парашютами над территорией, занятой противником. Когда и я приземлился, то увидел - вверху еще продолжался воздушный бой. Три наших самолета, отбиваясь от яростных атак фашистских истребителей, уходили на восток. Затем все самолеты - и наши, и противника - исчезли из поля зрения".
Иван Иванович Борзов сумел найти свой экипаж в лесу и вместе с ним тронулся в путь к линии фронта. К летчикам присоединилось еще несколько десятков наших солдат, оказавшихся в окружении. Через трое суток почти все они вышли к своим войскам.
Только вернувшись в полк, И. И. Борзов узнал то, чему страшно было поверить. Не вернулись с боевого задания не три, а все шесть бомбардировщиков. Воздушный бой сложился для них трагически.
Одним из сбитых был самолет старшего лейтенанта П. Н. Трычкова, заместителя командира второй эскадрильи. Петр Николаевич Трычков обычно летал в любых сложных условиях - и днем и ночью. Физически сильный, выносливый, он был в числе лучших летчиков полка. Пять раз водил свой самолет на Берлин. За эти полеты был награжден орденом Ленина. С ним в одном экипаже летали штурман лейтенант Г. И. Швецов и стрелок-радист сержант Д. М. Несмелое - также отличные воздушные бойцы.
И вот не стало этого замечательного боевого экипажа.
Подробности его боя дошли до нас позднее. Преследуемый истребителями противника, самолет П. Н. Трычкова оказался в Хвойненском районе. Здесь он был подожжен вражескими истребителями и упал в болото невдалеке от поселков Анциферово и Ракитино. Местные жители видели этот неравный поединок в воздухе и знали, что неподалеку от советского самолета врезался в болото и самолет со свастикой на борту. Стервятника настигли пули нашего бомбардировщика.
Местные жители точно знали, где упал наш самолет: на поверхности болота лежала хвостовая часть бомбардировщика, отломившаяся при его ударе о землю. Но топкое болото не давало возможности приблизиться к этому месту.
Прошло тридцать лет, когда один из местных охотников, возвращаясь домой по скованному льдом болоту, увидел обломки самолета.
И вот к тому месту пришли люди. В глубокой воронке они обнаружили останки человека. Удалось установить его личность: стрелок-радист сержант Д. М. Несмелов, летавший со старшим лейтенантом П. Н. Трычковым. Третьим членом этого экипажа был штурман звена лейтенант Г. И. Швецов. Все это подтверждалось архивными документами.
Сомнений не оставалось: найдено место гибели экипажа П. Н. Трычкова.
Февраль 1972 года выдался в этих местах на редкость морозным. Болото сковало льдом. По нему прошли бульдозеры и экскаватор. Из ледового плена был извлечен самолет с останками двух летчиков, а также планшет с картой - на ней еще сохранился след цветного карандаша, обозначавший маршрут полета.
11 февраля 1972 года состоялось захоронение останков воздушных бойцов. В Хвойную приехали вдова Трычкова - Антонина Павловна с дочерью и сыном, вдова Швецова - Елена Владимировна, близкие родственники, однополчане погибших героев. Два часа непрерывным потоком шли жители Хвойной проститься с героями. Нельзя было без волнения смотреть на большое, во всю ширину улицы шествие людей к кладбищу вслед за машиной, на которой везли останки летчиков.
Теперь и городок Хвойное для нас, однополчан, стал священным местом. Здесь могила наших товарищей, отдавших жизнь за Родину.
В начале октября 1941 года весь состав 1-го МТАП перебазировался на тыловой аэродром. Местность безориентирная и крайне трудная с точки зрения самолетовождения. Это хорошо понимал командир полка Е. Н. Преображенский. И он первым делом решил осмотреть радиомаяк.
- Поедем-ка, Петр Ильич, - сказал он мне, - опробуем радиомаяк.
История этого радиомаяка весьма трудная, но поучительная. Поэтому прежде всего - о ней.
В первые же дни осени 1941-го после значительных потерь наших самолетов в дневное время командование флотом стало перенацеливать минно-торпедную авиацию на боевые действия ночью. А для этого нам были крайне необходимы дополнительные наземные средства, обеспечивающие самолетовождение. В 1-м МТАП все самолеты ИЛ-4 были оборудованы штатными радиополукомпаса ми РПК-2. Штурманы имели теоретическую подготовку и практический опыт работы с этой аппаратурой. Но, к сожалению, единственный радиомаяк ВВС Краснознаменного Балтийского флота был потоплен при перебазировании его из Таллина на Карельский перешеек. Городские же радиостанции, расположенные в прифронтовой полосе, прекратили свою работу по распоряжению ГКО, других наземных радиосредств не было. Надо было принимать срочные меры.
К нам в полк еще летом прибыл инженер по воздушной радионавигации воентехник 1-го ранга Александр Александрович Бубнов. Я его знал и раньше, когда он в Ленинграде занимался разработкой радионавигационной аппаратуры для морской авиации, и теперь был несказанно рад его прибытию в наш полк. Сразу же спросил Александра Александровича: не мог бы он посоветовать, каким путем достать какой-либо маяк для полка?
Александр Александрович, подумав, ответил:
- Мне известно, что радиопромышленность изготовляет 25 радиомаяков для ВВС Красной Армии, но вряд ли можно что-либо взять оттуда для морской авиации.
Он опять задумался и продолжал:
- Можно бы использовать мощную корабельную радиостанцию, ну хотя бы "Шторм". А такая есть на складе в Кронштадте, Это я точно знаю. Она снята с линкора "Октябрьская революция" и имеет незначительные повреждения.
- А как взять ее?
- Если командование полка напишет соответствующее письмо, думаю, эту станцию отдадут нам, она там без надобности. А я постараюсь построить из нее радиомаяк в указанном месте.
Я тут же составил письмо. Командир полка Преображенский подписал его, и Бубнов отправился с ним в Кронштадт. Через два дня он привез радиостанцию на аэродром Беззаботное. Здесь мы столкнулись с вопросом: где и как установить радиомаяк? Радиостанция рассчитана на электропитание от бортсети постоянного тока, следовательно, потребуется мощный ртутный выпрямитель для преобразования переменного тока в постоянный. А где взять этот выпрямитель? И тут Бубнов вспомнил, что недалеко от нашего аэродрома есть полигон, на котором испытывается корабельное радиооборудование. И есть там агрегатная, где установлены мощные преобразователи тока, готовые антенные устройства, а также удобные помещения, где можно произвести переоборудование станции.
Преображенский позвонил в Ленинград и добился согласия произвести переоборудование станции на полигоне. Бубнов с командой связистов из шести человек и с радиостанцией "Шторм" немедленно отправился туда. Они трудились, не зная отдыха, и, как и обещал Бубнов, за пятнадцать суток закончили монтажные работы, изготовили антенное устройство. Включили станцию. Работает хорошо в пределах всего диапазона волн передатчика.
По распоряжению штаба ВВС флота радиомаяк и его команду срочно погрузили в железнодорожный эшелон, отправлявшийся к нашей дислокации. Ночью состав прибыл в Ленинград, а утром - на станцию Мга. И здесь - налет фашистской авиации. Бомбы падали в основном на железнодорожные составы, но часть из них взрывалась и на аллеях прилегающего к станции парка, куда бежали люди с эшелонов. Бубнов залег на земле у большого дерева. Рядом дважды рвануло, и он, почувствовав сильный удар, потерял сознание. А когда пришел в себя, увидел, что лежит на платформе около радиомаяка. Лежит, все видит, но ничего не слышит - повреждены барабанные перепонки.
Ночью эшелон выпустили со станции Мга. Дорога заняла ровно три недели.
Вблизи железнодорожной станции находились лесопильный завод, мелкие предприятия по переработке сельскохозяйственного сырья и рядом - мощная трансформаторная подстанция. Нашлись поблизости, на берегу реки, и подсобные помещения, удобные для размещения личного состава. На этом месте Бубнов и его команда и стали монтировать маяк. Они изготовили переходное устройство, обеспечивающее удобный и быстрый перевод микрофонной передачи на передачу грамзаписи и на другие режимы работы. Составили расписание работы маяка.
И вот Преображенский и я у радиомаяка. Бубнов провел нас в помещение аппаратной, разом включил маяк, рассказал о его тактико-технических данных. В ночное время, сказал он, дальность действия маяка - наибольшая, превышает тысячу километров.
Преображенский тут же объявил благодарность Бубнову и всему персоналу маяка.
С тех пор Александр Александрович Бубнов числился не только начальником действующего радиомаяка, но и моим помощником по радионавигации. Он с большим старанием поддерживал в исправном техническом состоянии и радиомаяк, и радиополукомпасы РПК-2 на всех самолетах полка. Каждую неделю приезжал на аэродром и совместно с техниками и штурманами осматривал аппаратуру, устранял неисправности.
А радиомаяк бесперебойно работал по заявкам полка. В программу передач в эфир Бубнов удачно подбирал знакомые летному составу мелодии и песни. Настроившись в полете на нужную волну, летчики определяли: "Это наш радиомаяк". И у них сразу подымалось настроение.
Помню такой случай. Нанеся ночью бомбоудар по самолетам противника на аэродроме Псков, мы возвращались почти в сплошной облачности. Видимость по горизонту не превышала двух километров. Я настраиваюсь на маяк и слышу голос Бубнова: "Передаю любимую нашу песенку "Иду по знакомой дорожке". В наушниках зазвучала всем известная мелодия. Переключаю приемник радиополукомпаса на Преображенского. Он в восхищении и от устойчивой работы радиомаяка, и от мнения Бубнова в трудные минуты приободрить летчиков.
Весь наш летный состав испытывал чувство удовлетворения работой своего радиомаяка, крепла уверенность в надежном самолетовождении. Где бы, в каких бы сложных погодных условиях ни оказался экипаж, он знал - маяк поможет ему точно определиться, уверенно выйти на нужный аэродром.
В дальнейшем радиомаяк обеспечивал боевые действия не только ВВС Балтийского флота, но и авиационных соединений Ленинградского и Волховского фронтов.
Хотелось бы попутно сказать о дальнейшем боевом пути замечательного специалиста Александра Александровича Бубнова, о его неоценимом вкладе в наше общее дело. В 1943 году он был откомандирован в научно-исследовательский институт для изучения новой радиолокационной техники, предназначенной для установки на самолетах. Затем, после специальных курсов, Бубнов был назначен старшим инженером по радиолокации ВВС флота. По его предложению пять радиолокаторов, находившихся на складах КБФ, были установлены на самолетах-торпедоносцах 1-го МТАП. Экспериментальная проверка, проведенная на Ладожском озере, показала, что дальность радиолокационного обнаружения береговой черты достигала 90 километров, а буксиры с баржами обнаруживались на расстоянии более 20 километров. С помощью этих локаторов летчики 1-го МТАП обнаружили и потопили немало крупных транспортов противника в Балтийском море.
За радиолокационное и навигационное обеспечение боевых действий военно-воздушных сил Краснознаменного Балтийского флота Александр Александрович Бубнов был награжден орденами Отечественной войны I степени и Красной Звезды. До последних дней его жизни (январь 1979 г.) не прекращалась наша с ним дружба.
Нельзя не сказать еще о двух замечательных специалистах, которые все годы войны находились в составе нашего полка. Это - супруги Шестаковы: Владимир Константинович - начальник полковой метеостанции и Зинаида Семеновна - синоптик. Оба они любили свое дело, в совершенстве владели им и во многом способствовали боевым успехам полка. Мне, как флагманскому штурману, больше чем кому-либо была известна их энергичная, подлинно научная, творческая работа. Бывало, сутками не уходили со своего поста, кропотливо собирая метеоданные. В подавляющем большинстве их прогнозы оправдывались, за что им были благодарны и командование, и весь летный состав.
После войны супруги Шестаковы вновь стали жить в родном Ленинграде. И каждый год в праздник Победы вижу их среди ветеранов морской авиации.
План Гитлера замкнуть второе кольцо блокады вокруг Ленинграда и удушить его голодом начал осуществляться глубокой осенью 1941 года. Фашисты бросили к Тихвину крупные силы, рассчитывая в сжатые сроки соединиться с войсками финнов на реке Свирь.
В помощь войскам 54-й и 4-й армий - в последующем войскам Волховского фронта - Краснознаменный Балтийский флот выделил 8-ю и 61-ю авиабригады и Ладожскую авиационную группу ВВС флота.
Особенно напряженное положение создалось в районах Кириши - Будогощь и Тихвин, где фашистские войска действовали особо агрессивно и значительными силами. В те дни для поддержки наших войск на Тихвинском направлении летный состав флота произвел более двух тысяч боевых вылетов.
Сплошная облачность с высотой нижней кромки всего 100-200 метров крайне затрудняла действия авиации. Но летчики, преодолевая все трудности, помогали нашим войскам. Экипажи действовали небольшими труппами днем и в одиночку ночью. Они находили противника и наносили ему значительный урон. Боевая работа велась с огромным напряжением. Командующий Волховским фронтом генерал К. А. Мерецков несколько раз объявлял благодарность авиаторам Балтийского флота, а наиболее отличившихся награждал боевыми орденами. Ведущим групп штурмовиков Н. В. Челнокову, Н. Г. Степаняну, А. А. Карасеву и А. С. Потапову было присвоено звание Героя Советского Союза.