Страница:
— Я привезу тебе империал. Ты часто бываешь там, за частоколом? — спросил его Дитрик.
— Когда ты приедешь, если я отдам тебе золото, ты мне вернешь мой тулуп?
Такс погладил плечи. Без тулупа он казался слишком маленьким, даже хрупким. Дитрик подумал: замерзнет без одежды.
Он чуть не вернул ему обратно тулуп, но выпрямился и погнал коня вперед.
— Может быть.
Тулуп был очень красивым, и ни у одного гепида не было ничего подобного.
— Прощай.
Он снова поскакал вдоль реки.
Они не стали его преследовать. Дитрик ехал, запрятав новинку под свой старый тулуп, чтобы на нее не падал снег. Он с трудом верил случившемуся. У него было такое ощущение, будто выскользнул из собственного тела и находится рядом, наблюдая за тем, что происходит. Они бы его убили, если бы Дитрик не заговорил с ними. Теперь он начал дрожать. Впереди река выходила из-под прикрытия деревьев и текла по открытому месту. Снег пошел сильнее, мокрый и плотный. Его приносил с собой ветер. Дитрик подумал об отце, о том, что тот скажет, и старался заранее приготовить нужные ответы.
ГЛАВА ПЯТАЯ
— Когда ты приедешь, если я отдам тебе золото, ты мне вернешь мой тулуп?
Такс погладил плечи. Без тулупа он казался слишком маленьким, даже хрупким. Дитрик подумал: замерзнет без одежды.
Он чуть не вернул ему обратно тулуп, но выпрямился и погнал коня вперед.
— Может быть.
Тулуп был очень красивым, и ни у одного гепида не было ничего подобного.
— Прощай.
Он снова поскакал вдоль реки.
Они не стали его преследовать. Дитрик ехал, запрятав новинку под свой старый тулуп, чтобы на нее не падал снег. Он с трудом верил случившемуся. У него было такое ощущение, будто выскользнул из собственного тела и находится рядом, наблюдая за тем, что происходит. Они бы его убили, если бы Дитрик не заговорил с ними. Теперь он начал дрожать. Впереди река выходила из-под прикрытия деревьев и текла по открытому месту. Снег пошел сильнее, мокрый и плотный. Его приносил с собой ветер. Дитрик подумал об отце, о том, что тот скажет, и старался заранее приготовить нужные ответы.
ГЛАВА ПЯТАЯ
Каган приказал Денгазичу, своему сыну от остготской принцессы, рассудить претензии Гундхара и Эйдимира, и в первое утро после снежной бури Ардарик и Дитрик поехали во дворец кагана, чтобы выслушать решение. Все понимали, что решение принял каган, а не его сын, который, как сказал Ардарик, был немного старше Дитрика и совсем не такой умный.
Снег, выпавший в день, когда Дитрик торговался с гуннами, после этого падал еще два дня, и Хунгвар был завален сугробами. Если сойти с тропинок, протоптанных людьми или лошадьми, невозможно было понять, что находится под ногами или копытами коня — болото, равнина или же река, замерзшая в своих берегах. Ветер постоянно поднимал вверх столбы снега. Они напоминали петушиные гребешки или разметавшуюся гриву коней. Но утром ветер затих, и сухой мороз надвинулся на Хунгвар.
Дитрик надел свою обновку, хотя понимал, как злится на него отец. Он рассказал отцу все, не упомянув, что Такс был среди воров. Ардарик бушевал и угрожал, что кинет тулуп в огонь. Но Дитрик пытался ему все спокойно объяснить, и наконец отец разрешил ему оставить эту вещь у себя. Этот тулупчик с отделкой из меха и на стеганой подкладке защищал от холода лучше, чем его старый овечий тулуп, но все равно во время короткого пути до дворца он изрядно промерз.
Дитрик радовался холодному воздуху и пронзительной синеве неба, когда они ехали по дороге к воротам частокола. Полдюжины женщин подметали снег у ворот. Вместо метелок у них были связанные вместе ветки деревьев. Дитрик им улыбнулся, но только одна женщина улыбнулась ему в ответ.
Каган произносил свои приговоры с западной части веранды. Сегодня народ ждало несколько решений, и толпа стояла в ожидании на открытом воздухе между верандой и стеной частокола.
Все переминались с ноги на ногу и похлопывали себя руками, чтобы окончательно не замерзнуть. На веранде сидели закутанные в меха три сына кагана и его секретарь — римлянин Константиус. Из меха были видны только лбы и глаза. Вдоль забора снег намело кучками. Дитрик слышал крики и смех детей с другой стороны площадки. Он понял, что они катались на санях, ему припомнилось собственное детство.
Ардарик спешился, и тут же подошел раб, чтобы позаботиться о его коне и коне Дитрика. Они подошли к толпе ожидающих.
Как по сигналу, вышел вперед начальник караула с штандартом из конских хвостов и воткнул его в груду снега у крыльца. Длинные черные конские хвосты сверкали при свете солнца, будто их только что расчесали. Один из четырех, сидевших на крыльце, встал, вышел вперед и начал говорить на языке гуннов.
— Эллак, — тихо сказал Ардарик, — это наследник кагана. Дитрик кивнул. Он уже видел Эллака — настоящего гунна с плоским лицом и весьма надменного. Некоторые в толпе понимали, о чем он говорит. Это в основном были германцы, а они обычно не старались выучить язык гуннов. Дитрик оглянулся и посмотрел на ворота, где обычно стояли охранники дворца.
Там было четыре или пять человек. Они сидели на земле, окруженные наметенными стенками из снега. Дитрик прищурился и попытался разглядеть их лица, но это ему не удалось. Теперь Эллак заговорил по-германски, объявляя решение двум германцам, принадлежавшим к разным племенам. Такие дела мог разрешить только каган.
— Перестань вертеться, — сказал Ардарик.
Дитрик выпрямился и попытался внимательно слушать Эллака. Ардарик собирайся выслушать решение, а потом пойти во дворец и пожаловаться, что гунны крадут их скот. Вчера днем он и Дитрик поехали на то место и после снегопада нашли примороженные остатки животного на кровавом снегу. Когда Ардарик побывал на месте преступления, он наконец признал, что Дитрик правильно повел себя в той ситуации. Именно тогда он сказал сыну, что тот может оставить у себя тулупчик гунна.
— Каган так решил, — говорил Эллак. — И так оно и будет.
Он оглядел толпу и отступил назад.
Теперь вперед вышел Денгазич, закутанный до бровей в сверкающий черный мех. Он был выше и внушительнее, чем настоящий гунн. Он тоже сначала говорил на своем языке. Дитрик переминался с ноги на ногу и стрелял глазами по двору. От женского двора шли люди и что-то несли в корзинах — это было белье? Нет, корзины были пустыми. Дитрик подумал, куда же они идут?
Он развернулся, чтобы посмотреть, как они выходят через ворота, и Ардарик так поддал ему локтем в ребро, что Дитрик охнул, а люди, стоявшие рядом, повернулись и посмотрели на него. Дитрик выпрямился, но краем глаза продолжал следить за людьми с корзинами.
Перед тем как они дошли до ворот, которые, как обычно, были широко открыты днем, в них въехал гунн на маленькой черной лошадке. Это был Такс, и Дитрик не удержался от улыбки. Но он продолжал смотреть на Денгазича.
Наконец тот произнес гуннские слова, которые, как знал Дитрик, означали конец речи. Он без перерыва продолжил говорить по-германски. Гундхар, Эйдимир и их свидетели находились впереди всей толпы. Они начали волноваться, услышав свои имена.
Ардарик тоже на несколько часов продвинулся вперед. Дитрик понял, что его отец стал просителем в данном случае. Ему это не понравилось, и юноша нахмурился. Ему хотелось думать об отце, как о короле, над которым не было главных королей. Но каган был самым главным. Он глянул назад и увидел, что черная лошадка стоит перед снежной избушкой, в которой находились караульные.
— Итак, — говорил Денгазич на чистом и четком германском. — Мы решили, что Гундхар и Эйдимир будут поровну владеть стадами, иметь одинаковые прибыли и делить потери. Каждый станет пользоваться стадами по одному году. Так как стада были весь год у Гундхара, пока король Ардарик не мог прийти к решению, то Эйдимир станет пользоваться этими стадами на будущий год. Каган так решил и быть тому.
Ардарик захрипел. Над горбатым носом сошлись вместе его светлые брови. Дитрик заметил.
— Но ты тоже так решил, правда, отец? Его поразило, что отец выругался.
Гундхар и Эйдимир с несчастным видом поплелись к воротам.
— Вы — идиоты! — закричал Ардарик. Он выделялся в толпе. Никто из них не смотрел ему в глаза или пытался как-то помочь ему. — Если бы вы не спорили со мной и согласились с моим решением, все было бы то же самое, и вам не пришлось бы унижать меня! Вы — идиоты, с умишками, как у мышей, жадные людишки, с задницами, полными дерьма!
Гундхар и Эйдимир быстро уходили, низко наклонив головы, как бы пытаясь спастись от резкого ветра. Стоя на крыльце, хохотал Денгазич. Все уставились на Ардарика. Дитрик смутился и отвернулся. Ардарик громко выругал Денгазича. Тот продолжал хохотать, потом Ардарик прошел по крыльцу и подошел к дверям дворца.
Смех пропал с лица королевского наследника, как будто его смыло водой. Он смотрел на Ардарика остановившимися глазами. Дитрик начал нервничать, глядя на его напряженное лицо и застывшую фигуру. Он ощущал, как сильно Денгазич ненавидел его отца. Какой-то момент он ждал, что сейчас что-либо случится.
Но отец пробежал по ступенькам и вошел во дворец. Денгазич снова уселся. Его длинное лицо полукровки погрузилось в черный блестящий мех.
Толстый Константиус вышел вперед, чтобы тоже провозгласить решение. Его редкие волосы были прилизаны, и нос у него покраснел от холода. Дитрик выбрался из толпы и пошел через двор к снежной горке, в которой прятались часовые. Черная лошадка все еще стояла там и отрывала клочки сена от небольшого стога. Когда Дитрик приблизился к ней, лошадь резко подняла голову, фыркнула и быстро отошла в сторону. Губы лошади обнажили длинные желтые зубы. Дитрик испугался и остановился.
Такс выглянул из снежного домика.
— О, что ты здесь делаешь, сын короля? — неуверенно спросил он.
Дитрик отвел глаза от лошадки.
— Я принес тебе империал. Могу я… Твоя лошадь кусается?
— Да.
Такс выбрался из снежного домика и протянул руку к лошадке. Та запряла ушами и быстро отскочила назад. Такс что-то сердито сказал ей. Тогда лошадь развернулась и обежала вокруг снежного дома. Такс пошел за ней, а потом остановился. Он оглянулся на Дитрика.
— Иногда она меня не слушается. Входи.
Дитрик вошел в снежный дом, предварительно посмотрев, где же сейчас лошадка. В ледяном доме не было крыши. Стены достигали уровня груди и были толщиной с полметра. Когда вслед за ним туда протиснулся Такс, то места уже не оставалось, и они почти касались друг друга. На Дитрика уставились три гунна. Щелочки глаз на их невыразительных лицах смотрели, как из прорезей на коже.
Дитрик почувствовал, что краснеет. Все, включая Такса, сидели, а он возвышался над ними.
— Садись, — сказал ему Такс.
Дитрик присел на корточки.. Там не было места, чтобы протянуть ноги. Они продолжали смотреть на него. Дитрик откашлялся. Внутри хижины было удивительно тепло. Пахло гуннами и еще чем-то удивительно сладким. В следующий момент он узнал двух гуннов, сидевших перед ним, — один был человек с ножом и другой, который назвал себя главным там, в рощице.
Они оба насмешливо смотрели на него. Один из них что-то сказал Таксу по-гуннски. Такс протянул руку и погладил рукав нового тулупчика Дитрика.
— У меня есть золото, — с надеждой сказал он. — Я дам тебе три империала, и ты можешь вернуть мне мой тулуп.
Человек слева от Дитрика что-то произнес. Дитрик посмотрел на него. Он его не узнал, но понимал, что там с ними был еще четвертый. Он решил, что это и есть четвертый. Когда он закончил говорить, Дитрик обратился к Таксу:
— Если я отдам тебе тулуп, то мой отец будет знать, что я получил его от тебя.
Лидер компании кивнул головой.
— Бряк только что сказал именно это. Такс, успокойся, ты достанешь себе другой тулуп.
У него было круглое, приятное лицо и хорошая улыбка.
— Я — Монидяк. Ты знаешь Такса, — он кивнул в сторону, — а это — Бряк и Яя.
Бряк слева от Дитрика улыбнулся ему. Яя, тот самый, который наставил на него нож в роще, был хмурым человеком с широким плоским носом.
Монидяк сказал:
— Мы все были там, когда напали на стадо твоего отца.
— О да, это было умно задумано, — осторожно заметил Дитрик.
— Все было очень глупо, — сказал Яя. Его глаза налились кровью так, что не было видно белков. У него был расплющенный нос, и он выглядел жестоким и грубым. На коленях у него был кувшин, и он отпивал из него.
— Все было так глупо, очень глупо. Он передал кувшин Бряку.
— Возьми, — сказал Бряк, протягивая кувшин Дитрику. Он посмотрел на Такса и сказал что-то на языке гуннов, приподняв вверх редкие брови. Дитрик переводил взгляд с одного на другого. Он был поражен тем, как сильно они отличались друг от друга. Потом Дитрик взял в руки кувшин. Внутри плескалась какая-то жидкость. Сладкий аромат наполнил рот и ноздри. Он думал, что и на вкус она будет сладкой, но напиток был настолько горьким, что он подавился и выплюнул глоток рядом с Яя и Монидяком.
Яя фыркнул, а остальные засмеялись. Такс забрал у него кувшин, отпил из него и снова отдал ему.
— Маленькими глотками. Когда привыкнешь, тогда тебе станет легче пить, а пока — маленькие глотки.
Дитрик приложил губы к кувшину. Какое-то мгновение он не мог себя заставить отпить отвар. Даже воспоминание об этой горечи сжимало горло, а желудок начинали сводить спазмы. Но он сделал несколько глотков. Казалось, что они ждали этого, внимательно следили за ним и улыбались. Когда он опустил кувшин, они засмеялись, но это был дружелюбный смех.
Он прежде никогда не находился так близко от гуннов и не проводил с ними так много времени. Ему было приятно и Удивительно, что они дружелюбно настроены к нему. Он постарался не отводить от них взгляда. У них были гладкие толстые веки от уголка глаза до другого конца, без всяких складочек. В голове начало пульсировать. Перед ним поплыли глаза Монидяка. Они от смеха стали совсем щелочками. Пораженный Дитрик сделал глубокий вздох, и ему показалось, что в горле у него вместо воздуха плескалась вода.
— Что это? — спросил он, глядя на кувшин в руках. Ему самому показался глупым его вопрос. Они опять захохотали, и Бряк тихонько и дружелюбно подтолкнул его.
— Белый Брат, — ответил ему Такс. — Ты берешь стебли и листья, цветки и корневища и кипятишь все в воде. Тебе понравилось?
Он взял кувшин и еще отпил из него. Дитрик с ужасом увидел, как он пил большими глотками.
— Я что, пьян? — спросил их Дитрик. Он почувствовал, как у него потеплели руки и ноги. Он протянул руку вправо и коснулся стены снежного дома, и плотный снег согрел его пальцы.
— Он — пьян? — передразнил его Яя и фыркнул.
— Нет, — сказал ему Монидяк. — Выпей еще. Тебе нужно добавить.
— Нет, — засмеялся Дитрик. — Нет, я не могу, а то я умру. Бряк заметил:
— Оставьте его в покое. Он не привык к Белому Брату. Такс, посмотри, кто охраняет ворота.
Такс на четвереньках подполз к выходу и выглянул из снежного дома.
— Микка. А вот идет Трубач. Интересно, что ему нужно? Он что-то крикнул на своем Трубачу.
Дитрик почувствовал себя более уверенно. Тепло в руках и ногах распространилось по всему телу. Он посмотрел на Монидяка.
Тот улыбнулся и сказал:
— Тебе он понравился, не так ли?
— У тебя было в волосах красное перо.
— Да, мне нравится красный цвет.
Монидяк протянул руку к Яя, который пил из кувшина, и тот отдал его другу, предварительно сделав еще глоток. Такс снова вполз в ледяную избушку.
— Подвиньтесь. Бряк, отодвинься.
Загораживая солнечный свет, в избушку влез еще кто-то и присел рядом с ними. Он был гунном, но имел светлые и чистые глаза. В ушах у него висели кружочки из золотой проволоки с небольшими драгоценными камнями, а на ремешке вокруг шеи висела плоская деревянная дудочка. Такс отодвинулся в сторону и практически уселся на Дитрика, а Трубач удобно уселся на освобожденное для него место. Монидяк предложил ему кувшин, но он сделал отрицательный жест рукой. Его светлые блестящие глаза уставились на Дитрика, и он, улыбаясь, что-то сказал на языке гуннов. Он был гораздо худее остальных мужчин и более костляв, и улыбка у него была иная.
— Это Трубач, — сказал Такс Дитрику. — Он — великий шаман. Но он не знает германского языка. Извини. Ты можешь поговорить с ним. Он может тебе многое рассказать.
— О чем?
Но Такс повернулся к Трубачу и заговорил с ним. Они сидели так близко друг к другу, что колени их соприкасались с коленями других. Пока Такс говорил, он сильно жестикулировал. Дитрик поразился, когда по жестам понял, что тот рассказывает о нападении на стада его отца. Потом он понял, что на языке гуннов часто упоминалось искаженное имя его отца, поэтому ему показалось что-то знакомое. Глаза Трубача быстро перебегали с лица Такса на лицо Дитрика, и он не переставал улыбаться. Дитрик решил, что он выглядит голодным.
Бряк тихонько подсказал ему:
— Выпей еще Белого Брата. От него становишься мудрее. Дитрик взял у него кувшин и поблагодарил. Бряк рассмеялся:
— Или ты вообще перестанешь беспокоиться о чем-либо.
Он отвернулся от него. Дитрик отхлебнул из кувшина. Теперь жидкость не казалась ему такой горькой: когда ее пьешь маленькими глотками, она становится почти приятной. У него снова начало пульсировать в голове. Потом все вокруг становилось то ярким, то темным. Яя сильнее осел на корточки, голова у него ушла между плечами, и глаза закрылись. Рот у него был отрыт. На секунду Дитрику стало противно, и он испугался.
Он подумал о том, не станет ли он сам таким, если выпьет еще, и он понял, как он со стороны может показаться таким же неприятным своему отцу. Но Монидяк и Бряк постоянно отпивали из кувшина — они хорошо держались. Ему стало интересно, о чем они говорили — их жесты были для него такими же странными, как и их язык. Голоса их звучали живо, и время от времени они начинали смеяться. С ним никто не разговаривал, ему стало скучно и потянуло в сон, и он зевнул.
— Дитрик, — услышал он голос отца. — Выходи!
Тело Дитрика дернулось. Он выглянул из-за плеча Трубача. Ардарик, нахмурившись, стоял у входа. Все гунны уставились на него, кроме Трубача, который сидел и тихо улыбался. Он один раз хлопнул в ладоши и положил руки на колени. Дитрик быстро натянул на себя тулуп и вылез наружу к отцу.
— Что ты там делал? — закричал Ардарик. — Я что-то чувствую… Ты что-нибудь ел? Или, может, пил?
— Нет, — ответил Дитрик. Теперь, когда он стоял вне избушки, ему показалось, что он пил воду. Холодный воздух освежил его. Ардарик подозрительно смотрел на него. Дитрик сказал ему:
— Не кричи на меня. Почему ты злишься? Ардарик пошел от ледяной избушки.
— Не твое дело. Пошли. Мы едем домой.
Он направлялся к дворцу, и Дитрик видел, что их там ждут лошади. Крыльцо было пустым, и толпа, ждавшая приговоров, уже разбрелась в разные стороны. Шесть осликов, нагруженных товарами, стояли у помещения для женщин, а продавцы расставляли деревянные столы, чтобы на них разложить товары.
— Что случилось? — спросил отца Дитрик.
— Каган сказал, что он ничего не может поделать, если я не смогу ему сказать, кто же убил нашего бычка. Ты их хорошо рассмотрел, и если ты увидишь их еще раз, то сможешь узнать?
— Да, — серьезно ответил ему Дитрик.
Ардарик что-то промычал. Между светлыми бровями пролегли две глубокие морщины. Он вырвал поводья их рук раба и повернулся к своей светлой лошади.
— Ну и что толку? В Хунгваре тысячи гуннов, и каждый день кто-то из них приезжает и уезжает.
Дитрик ничего ему не ответил. Он знал, что должен рассказать отцу всю правду. Но они украли только одного бычка. Он вспомнил, что не отдал Таксу золотой империал, и рукой потрогал его в кожаном мешочке, прикрепленном к поясу. Холодное золото было гладким под прикосновением пальцев. Он взял в руку поводья и сел на коня.
Ардарик смотрел на людей, которые готовили товары к торговле. Дитрик остановил лошадь рядом с отцом и ждал, что тот станет делать.
Такс и его друзья вылезали из ледяной избушки.
Дитрик видел, как они шли друг за другом к дворцу и переговаривались между собой, потом поднялись на крыльцо и вошли внутрь. Кто-то из них, ему показалось, что это был Яя, споткнулся о порожек.
— Тебе нужно поехать к ним в деревню. Может, там ты кого-нибудь узнаешь.
Дитрик удивленно посмотрел на отца:
— Ты все еще думаешь об этом? Почему это для тебя так важно?
Ардарик злобно потянул себя за ус:
— Я не позволю гуннам говорить, что они смогли меня ограбить и не получили за это по заслугам.
Он ударил коня и поехал к воротам. Дитрик следовал за ним. Они проехали мимо столов, на которых были разложены товары — стекло и персидский сахар. Женщины собрались там со своими слугами, чтобы покупать разные разности.
— Почему ты ходил к кагану? — спросил Такс. Он удобно расположился у огня в юрте Трубача и протянул руку к чаше, которая разогревалась на плоском камне среди углей.
Трубач ударил его по руке.
— Не смей, это не для тебя, и тебя не касаются мои визиты к кагану. Тебе также следует держаться подальше от сына короля Ардарика. Он был очень зол, когда обнаружил своего сына с вами.
Трубач что-то вылил из маленькой бутылочки в большую и запечатал пробкой из воска.
— Я не ходил к нему, это он пришел ко мне. И какое мне дело до того, что думает Ардарик? Он не мой король. Если я не могу это пить, то что мне попить? Я страдаю от жажды.
— Вон, возьми там.
На основном центральном столбе висел кожаный бурдюк. Такс подошел к нему, вытащил пробку и начал пить. Это была вода. Когда он напился, то огляделся. Ему нравились скамьи красного лака, покрытые шкурами, разными коврами и золотые и серебряные украшения, стоявшие на раскрашенных полках. У Трубача было две жены, но Такс их видел редко. Они всегда прятались, когда сюда приходили люди. Обычно они уходили в маленькую юрту, которая стояла позади большой. Даже для шамана он был удивительно богатым.
Он также принадлежал к тотему Такса, и Такс знал, что какое-то время шаман хотел взять его в ученики. Трубач начал смешивать обе жидкости в стеклянном сосуде. На нем не было куртки, и его острые локти и лопатки торчали, натягивая кожу.
— Ну вот, — сказал шаман и, заткнув сосуд стеклянной пробкой, поставил его среди других сосудов на маленькую деревянную скамейку у стены.
— Я бы держался подальше от сына Ардарика, потому что кроме вреда он ничего больше не может принести хунну.
— Он знает, что мы украли бычка у его отца, но он ничего не сказал об этом, и я не думаю…
Трубач повернулся к нему не вставая.
— Нам сложно общаться с ними, так же, как и им с нами. Даже если они желают нам добра, они приносят нам горе. Я не знаю, действует ли это в обоих направлениях. Надеюсь, что да. Почему ты хотел поговорить со мной?
— Ну, — сказал Такс, с трудом отвлекаясь от своих мыслей. — Это касается Ардарика. Я говорил тебе, что каган приказал мне рассказать ему все, что я помню об Италии. Трубач кивнул головой.
— Я с ним уже разговаривал, и он слушал меня и задавал много вопросов. Потом мы поговорили о Риме. Присутствовал и его сын, это было до нашего нападения на их стадо. И Дитрик сказал…
Он махнул рукой.
— Нет, мне нужно подумать, как мне выразить его слова.
Трубач улыбался ему. Он сгорбился, как будто его не держала спина — руки и ноги торчали в разных направлениях и спина была изогнута, как у журавля. Открылась дверь юрты, и вошла одна из его жен. Она принесла в горшке мясо и тихо прошла за разрисованный занавес позади юрты.
Такс сказал:
— То, как Ардарик и Дитрик говорили о Риме, меня удивило, почему они хотят напасть на него? Они говорили о нем, как будто они любят его.
— Ага, — Трубач кивнул. Он переплел длинные пальцы и положил на них подбородок.
— Продолжай.
— Все.
— Почему тебя это волнует? Такс удивился:
— Но… как они могут быть людьми кагана и любить Рим? Рим — это враг кагана.
Трубач пожал плечами.
— Разные намерения могут в конце концов служить одной цели.
— Они так сильно любят Рим, что хотят его для себя. Не волнуйся. Каган знает обо всем, сам разберется с этим.
— Это все неправильно, — упрямо повторил Такс.
— Может быть. Давай поговорим о других вещах. Его голос насторожил Такса, и он спросил:
— О чем?
— Некоторые люди говорили твоему брату Разу о тебе, Яя, Бряке и Монидяке.
— Они нас ненавидят. Они не помогают нам, ты разве станешь нас обвинять в том…
— Не прерывай меня. Я все понимаю. Я сказал Разу, что ничего не изменится, пока нет никого, кто бы мог позаботиться о тебе, и что жена Яя не может этого сделать. Она не переживет эту зиму. Раз со мной согласен, но он не желает попадать в беду из-за тебя. Он все время говорит, что тебе нужно жениться.
— Я не хочу жениться.
— Если бы ты женился, то у тебя было бы то же, что и в юрте Яя. Я не вижу из этого выхода. Но я обещал Разу, что сделаю все, что смогу. Я тебе говорю, чтобы ты больше не воровал, или дрался, или шутил над нашими людьми или готами — каган злится на тебя из-за нападения на стадо Ардарика. К счастью для тебя и твоих людей, его это забавляет. Такс наклонил голову.
— Если мы не станем воровать, то как мы…
— Ты можешь добывать себе пищу и сам готовить ее, и чинить свою одежду, и убирать в своей юрте. Или можешь вернуться к брату и жить вместе с ним и его женами, но там тебе придется плохо. Я ничего тебе не предлагаю. Я только перечисляю тебе разные варианты. Ты меня понял?
— Трубач, ты же не?..
— Я все прекрасно понимаю.
— Но как мы можем доставать пищу и сами готовить? Мы не…
— Ты можешь научиться, как это делать. Каждый день один из вас станет приходить сюда, в мою юрту, и получать мясо и зерно на день для пятерых и учиться, как нужно готовить. И убирать в юрте. Вам следует почистить в конюшне — все люди, живущие вокруг вас, жалуются на вонь. И держать лошадей в конюшне. Особенно твою лошадку.
— Она не станет жить в загоне.
— Научи ее оставаться там.
— Но…
— Лошадь небольшая и заходит в юрты других людей. И кусает детей.
— Они ее дразнят.
— Ты предпочитаешь, чтобы она шаталась где угодно и чтобы кто-то ее убил?
— Нет.
— И еще одно, если ты желаешь нарушать табу по поводу того, чтобы не мыться в стоячей воде и вообще не мыться, пусть никто больше не знает об этом.
Такс что-то пробормотал, глядя себе на руки. Но он не мог смотреть в глаза Трубачу, ему было очень стыдно.
Снег, выпавший в день, когда Дитрик торговался с гуннами, после этого падал еще два дня, и Хунгвар был завален сугробами. Если сойти с тропинок, протоптанных людьми или лошадьми, невозможно было понять, что находится под ногами или копытами коня — болото, равнина или же река, замерзшая в своих берегах. Ветер постоянно поднимал вверх столбы снега. Они напоминали петушиные гребешки или разметавшуюся гриву коней. Но утром ветер затих, и сухой мороз надвинулся на Хунгвар.
Дитрик надел свою обновку, хотя понимал, как злится на него отец. Он рассказал отцу все, не упомянув, что Такс был среди воров. Ардарик бушевал и угрожал, что кинет тулуп в огонь. Но Дитрик пытался ему все спокойно объяснить, и наконец отец разрешил ему оставить эту вещь у себя. Этот тулупчик с отделкой из меха и на стеганой подкладке защищал от холода лучше, чем его старый овечий тулуп, но все равно во время короткого пути до дворца он изрядно промерз.
Дитрик радовался холодному воздуху и пронзительной синеве неба, когда они ехали по дороге к воротам частокола. Полдюжины женщин подметали снег у ворот. Вместо метелок у них были связанные вместе ветки деревьев. Дитрик им улыбнулся, но только одна женщина улыбнулась ему в ответ.
Каган произносил свои приговоры с западной части веранды. Сегодня народ ждало несколько решений, и толпа стояла в ожидании на открытом воздухе между верандой и стеной частокола.
Все переминались с ноги на ногу и похлопывали себя руками, чтобы окончательно не замерзнуть. На веранде сидели закутанные в меха три сына кагана и его секретарь — римлянин Константиус. Из меха были видны только лбы и глаза. Вдоль забора снег намело кучками. Дитрик слышал крики и смех детей с другой стороны площадки. Он понял, что они катались на санях, ему припомнилось собственное детство.
Ардарик спешился, и тут же подошел раб, чтобы позаботиться о его коне и коне Дитрика. Они подошли к толпе ожидающих.
Как по сигналу, вышел вперед начальник караула с штандартом из конских хвостов и воткнул его в груду снега у крыльца. Длинные черные конские хвосты сверкали при свете солнца, будто их только что расчесали. Один из четырех, сидевших на крыльце, встал, вышел вперед и начал говорить на языке гуннов.
— Эллак, — тихо сказал Ардарик, — это наследник кагана. Дитрик кивнул. Он уже видел Эллака — настоящего гунна с плоским лицом и весьма надменного. Некоторые в толпе понимали, о чем он говорит. Это в основном были германцы, а они обычно не старались выучить язык гуннов. Дитрик оглянулся и посмотрел на ворота, где обычно стояли охранники дворца.
Там было четыре или пять человек. Они сидели на земле, окруженные наметенными стенками из снега. Дитрик прищурился и попытался разглядеть их лица, но это ему не удалось. Теперь Эллак заговорил по-германски, объявляя решение двум германцам, принадлежавшим к разным племенам. Такие дела мог разрешить только каган.
— Перестань вертеться, — сказал Ардарик.
Дитрик выпрямился и попытался внимательно слушать Эллака. Ардарик собирайся выслушать решение, а потом пойти во дворец и пожаловаться, что гунны крадут их скот. Вчера днем он и Дитрик поехали на то место и после снегопада нашли примороженные остатки животного на кровавом снегу. Когда Ардарик побывал на месте преступления, он наконец признал, что Дитрик правильно повел себя в той ситуации. Именно тогда он сказал сыну, что тот может оставить у себя тулупчик гунна.
— Каган так решил, — говорил Эллак. — И так оно и будет.
Он оглядел толпу и отступил назад.
Теперь вперед вышел Денгазич, закутанный до бровей в сверкающий черный мех. Он был выше и внушительнее, чем настоящий гунн. Он тоже сначала говорил на своем языке. Дитрик переминался с ноги на ногу и стрелял глазами по двору. От женского двора шли люди и что-то несли в корзинах — это было белье? Нет, корзины были пустыми. Дитрик подумал, куда же они идут?
Он развернулся, чтобы посмотреть, как они выходят через ворота, и Ардарик так поддал ему локтем в ребро, что Дитрик охнул, а люди, стоявшие рядом, повернулись и посмотрели на него. Дитрик выпрямился, но краем глаза продолжал следить за людьми с корзинами.
Перед тем как они дошли до ворот, которые, как обычно, были широко открыты днем, в них въехал гунн на маленькой черной лошадке. Это был Такс, и Дитрик не удержался от улыбки. Но он продолжал смотреть на Денгазича.
Наконец тот произнес гуннские слова, которые, как знал Дитрик, означали конец речи. Он без перерыва продолжил говорить по-германски. Гундхар, Эйдимир и их свидетели находились впереди всей толпы. Они начали волноваться, услышав свои имена.
Ардарик тоже на несколько часов продвинулся вперед. Дитрик понял, что его отец стал просителем в данном случае. Ему это не понравилось, и юноша нахмурился. Ему хотелось думать об отце, как о короле, над которым не было главных королей. Но каган был самым главным. Он глянул назад и увидел, что черная лошадка стоит перед снежной избушкой, в которой находились караульные.
— Итак, — говорил Денгазич на чистом и четком германском. — Мы решили, что Гундхар и Эйдимир будут поровну владеть стадами, иметь одинаковые прибыли и делить потери. Каждый станет пользоваться стадами по одному году. Так как стада были весь год у Гундхара, пока король Ардарик не мог прийти к решению, то Эйдимир станет пользоваться этими стадами на будущий год. Каган так решил и быть тому.
Ардарик захрипел. Над горбатым носом сошлись вместе его светлые брови. Дитрик заметил.
— Но ты тоже так решил, правда, отец? Его поразило, что отец выругался.
Гундхар и Эйдимир с несчастным видом поплелись к воротам.
— Вы — идиоты! — закричал Ардарик. Он выделялся в толпе. Никто из них не смотрел ему в глаза или пытался как-то помочь ему. — Если бы вы не спорили со мной и согласились с моим решением, все было бы то же самое, и вам не пришлось бы унижать меня! Вы — идиоты, с умишками, как у мышей, жадные людишки, с задницами, полными дерьма!
Гундхар и Эйдимир быстро уходили, низко наклонив головы, как бы пытаясь спастись от резкого ветра. Стоя на крыльце, хохотал Денгазич. Все уставились на Ардарика. Дитрик смутился и отвернулся. Ардарик громко выругал Денгазича. Тот продолжал хохотать, потом Ардарик прошел по крыльцу и подошел к дверям дворца.
Смех пропал с лица королевского наследника, как будто его смыло водой. Он смотрел на Ардарика остановившимися глазами. Дитрик начал нервничать, глядя на его напряженное лицо и застывшую фигуру. Он ощущал, как сильно Денгазич ненавидел его отца. Какой-то момент он ждал, что сейчас что-либо случится.
Но отец пробежал по ступенькам и вошел во дворец. Денгазич снова уселся. Его длинное лицо полукровки погрузилось в черный блестящий мех.
Толстый Константиус вышел вперед, чтобы тоже провозгласить решение. Его редкие волосы были прилизаны, и нос у него покраснел от холода. Дитрик выбрался из толпы и пошел через двор к снежной горке, в которой прятались часовые. Черная лошадка все еще стояла там и отрывала клочки сена от небольшого стога. Когда Дитрик приблизился к ней, лошадь резко подняла голову, фыркнула и быстро отошла в сторону. Губы лошади обнажили длинные желтые зубы. Дитрик испугался и остановился.
Такс выглянул из снежного домика.
— О, что ты здесь делаешь, сын короля? — неуверенно спросил он.
Дитрик отвел глаза от лошадки.
— Я принес тебе империал. Могу я… Твоя лошадь кусается?
— Да.
Такс выбрался из снежного домика и протянул руку к лошадке. Та запряла ушами и быстро отскочила назад. Такс что-то сердито сказал ей. Тогда лошадь развернулась и обежала вокруг снежного дома. Такс пошел за ней, а потом остановился. Он оглянулся на Дитрика.
— Иногда она меня не слушается. Входи.
Дитрик вошел в снежный дом, предварительно посмотрев, где же сейчас лошадка. В ледяном доме не было крыши. Стены достигали уровня груди и были толщиной с полметра. Когда вслед за ним туда протиснулся Такс, то места уже не оставалось, и они почти касались друг друга. На Дитрика уставились три гунна. Щелочки глаз на их невыразительных лицах смотрели, как из прорезей на коже.
Дитрик почувствовал, что краснеет. Все, включая Такса, сидели, а он возвышался над ними.
— Садись, — сказал ему Такс.
Дитрик присел на корточки.. Там не было места, чтобы протянуть ноги. Они продолжали смотреть на него. Дитрик откашлялся. Внутри хижины было удивительно тепло. Пахло гуннами и еще чем-то удивительно сладким. В следующий момент он узнал двух гуннов, сидевших перед ним, — один был человек с ножом и другой, который назвал себя главным там, в рощице.
Они оба насмешливо смотрели на него. Один из них что-то сказал Таксу по-гуннски. Такс протянул руку и погладил рукав нового тулупчика Дитрика.
— У меня есть золото, — с надеждой сказал он. — Я дам тебе три империала, и ты можешь вернуть мне мой тулуп.
Человек слева от Дитрика что-то произнес. Дитрик посмотрел на него. Он его не узнал, но понимал, что там с ними был еще четвертый. Он решил, что это и есть четвертый. Когда он закончил говорить, Дитрик обратился к Таксу:
— Если я отдам тебе тулуп, то мой отец будет знать, что я получил его от тебя.
Лидер компании кивнул головой.
— Бряк только что сказал именно это. Такс, успокойся, ты достанешь себе другой тулуп.
У него было круглое, приятное лицо и хорошая улыбка.
— Я — Монидяк. Ты знаешь Такса, — он кивнул в сторону, — а это — Бряк и Яя.
Бряк слева от Дитрика улыбнулся ему. Яя, тот самый, который наставил на него нож в роще, был хмурым человеком с широким плоским носом.
Монидяк сказал:
— Мы все были там, когда напали на стадо твоего отца.
— О да, это было умно задумано, — осторожно заметил Дитрик.
— Все было очень глупо, — сказал Яя. Его глаза налились кровью так, что не было видно белков. У него был расплющенный нос, и он выглядел жестоким и грубым. На коленях у него был кувшин, и он отпивал из него.
— Все было так глупо, очень глупо. Он передал кувшин Бряку.
— Возьми, — сказал Бряк, протягивая кувшин Дитрику. Он посмотрел на Такса и сказал что-то на языке гуннов, приподняв вверх редкие брови. Дитрик переводил взгляд с одного на другого. Он был поражен тем, как сильно они отличались друг от друга. Потом Дитрик взял в руки кувшин. Внутри плескалась какая-то жидкость. Сладкий аромат наполнил рот и ноздри. Он думал, что и на вкус она будет сладкой, но напиток был настолько горьким, что он подавился и выплюнул глоток рядом с Яя и Монидяком.
Яя фыркнул, а остальные засмеялись. Такс забрал у него кувшин, отпил из него и снова отдал ему.
— Маленькими глотками. Когда привыкнешь, тогда тебе станет легче пить, а пока — маленькие глотки.
Дитрик приложил губы к кувшину. Какое-то мгновение он не мог себя заставить отпить отвар. Даже воспоминание об этой горечи сжимало горло, а желудок начинали сводить спазмы. Но он сделал несколько глотков. Казалось, что они ждали этого, внимательно следили за ним и улыбались. Когда он опустил кувшин, они засмеялись, но это был дружелюбный смех.
Он прежде никогда не находился так близко от гуннов и не проводил с ними так много времени. Ему было приятно и Удивительно, что они дружелюбно настроены к нему. Он постарался не отводить от них взгляда. У них были гладкие толстые веки от уголка глаза до другого конца, без всяких складочек. В голове начало пульсировать. Перед ним поплыли глаза Монидяка. Они от смеха стали совсем щелочками. Пораженный Дитрик сделал глубокий вздох, и ему показалось, что в горле у него вместо воздуха плескалась вода.
— Что это? — спросил он, глядя на кувшин в руках. Ему самому показался глупым его вопрос. Они опять захохотали, и Бряк тихонько и дружелюбно подтолкнул его.
— Белый Брат, — ответил ему Такс. — Ты берешь стебли и листья, цветки и корневища и кипятишь все в воде. Тебе понравилось?
Он взял кувшин и еще отпил из него. Дитрик с ужасом увидел, как он пил большими глотками.
— Я что, пьян? — спросил их Дитрик. Он почувствовал, как у него потеплели руки и ноги. Он протянул руку вправо и коснулся стены снежного дома, и плотный снег согрел его пальцы.
— Он — пьян? — передразнил его Яя и фыркнул.
— Нет, — сказал ему Монидяк. — Выпей еще. Тебе нужно добавить.
— Нет, — засмеялся Дитрик. — Нет, я не могу, а то я умру. Бряк заметил:
— Оставьте его в покое. Он не привык к Белому Брату. Такс, посмотри, кто охраняет ворота.
Такс на четвереньках подполз к выходу и выглянул из снежного дома.
— Микка. А вот идет Трубач. Интересно, что ему нужно? Он что-то крикнул на своем Трубачу.
Дитрик почувствовал себя более уверенно. Тепло в руках и ногах распространилось по всему телу. Он посмотрел на Монидяка.
Тот улыбнулся и сказал:
— Тебе он понравился, не так ли?
— У тебя было в волосах красное перо.
— Да, мне нравится красный цвет.
Монидяк протянул руку к Яя, который пил из кувшина, и тот отдал его другу, предварительно сделав еще глоток. Такс снова вполз в ледяную избушку.
— Подвиньтесь. Бряк, отодвинься.
Загораживая солнечный свет, в избушку влез еще кто-то и присел рядом с ними. Он был гунном, но имел светлые и чистые глаза. В ушах у него висели кружочки из золотой проволоки с небольшими драгоценными камнями, а на ремешке вокруг шеи висела плоская деревянная дудочка. Такс отодвинулся в сторону и практически уселся на Дитрика, а Трубач удобно уселся на освобожденное для него место. Монидяк предложил ему кувшин, но он сделал отрицательный жест рукой. Его светлые блестящие глаза уставились на Дитрика, и он, улыбаясь, что-то сказал на языке гуннов. Он был гораздо худее остальных мужчин и более костляв, и улыбка у него была иная.
— Это Трубач, — сказал Такс Дитрику. — Он — великий шаман. Но он не знает германского языка. Извини. Ты можешь поговорить с ним. Он может тебе многое рассказать.
— О чем?
Но Такс повернулся к Трубачу и заговорил с ним. Они сидели так близко друг к другу, что колени их соприкасались с коленями других. Пока Такс говорил, он сильно жестикулировал. Дитрик поразился, когда по жестам понял, что тот рассказывает о нападении на стада его отца. Потом он понял, что на языке гуннов часто упоминалось искаженное имя его отца, поэтому ему показалось что-то знакомое. Глаза Трубача быстро перебегали с лица Такса на лицо Дитрика, и он не переставал улыбаться. Дитрик решил, что он выглядит голодным.
Бряк тихонько подсказал ему:
— Выпей еще Белого Брата. От него становишься мудрее. Дитрик взял у него кувшин и поблагодарил. Бряк рассмеялся:
— Или ты вообще перестанешь беспокоиться о чем-либо.
Он отвернулся от него. Дитрик отхлебнул из кувшина. Теперь жидкость не казалась ему такой горькой: когда ее пьешь маленькими глотками, она становится почти приятной. У него снова начало пульсировать в голове. Потом все вокруг становилось то ярким, то темным. Яя сильнее осел на корточки, голова у него ушла между плечами, и глаза закрылись. Рот у него был отрыт. На секунду Дитрику стало противно, и он испугался.
Он подумал о том, не станет ли он сам таким, если выпьет еще, и он понял, как он со стороны может показаться таким же неприятным своему отцу. Но Монидяк и Бряк постоянно отпивали из кувшина — они хорошо держались. Ему стало интересно, о чем они говорили — их жесты были для него такими же странными, как и их язык. Голоса их звучали живо, и время от времени они начинали смеяться. С ним никто не разговаривал, ему стало скучно и потянуло в сон, и он зевнул.
— Дитрик, — услышал он голос отца. — Выходи!
Тело Дитрика дернулось. Он выглянул из-за плеча Трубача. Ардарик, нахмурившись, стоял у входа. Все гунны уставились на него, кроме Трубача, который сидел и тихо улыбался. Он один раз хлопнул в ладоши и положил руки на колени. Дитрик быстро натянул на себя тулуп и вылез наружу к отцу.
— Что ты там делал? — закричал Ардарик. — Я что-то чувствую… Ты что-нибудь ел? Или, может, пил?
— Нет, — ответил Дитрик. Теперь, когда он стоял вне избушки, ему показалось, что он пил воду. Холодный воздух освежил его. Ардарик подозрительно смотрел на него. Дитрик сказал ему:
— Не кричи на меня. Почему ты злишься? Ардарик пошел от ледяной избушки.
— Не твое дело. Пошли. Мы едем домой.
Он направлялся к дворцу, и Дитрик видел, что их там ждут лошади. Крыльцо было пустым, и толпа, ждавшая приговоров, уже разбрелась в разные стороны. Шесть осликов, нагруженных товарами, стояли у помещения для женщин, а продавцы расставляли деревянные столы, чтобы на них разложить товары.
— Что случилось? — спросил отца Дитрик.
— Каган сказал, что он ничего не может поделать, если я не смогу ему сказать, кто же убил нашего бычка. Ты их хорошо рассмотрел, и если ты увидишь их еще раз, то сможешь узнать?
— Да, — серьезно ответил ему Дитрик.
Ардарик что-то промычал. Между светлыми бровями пролегли две глубокие морщины. Он вырвал поводья их рук раба и повернулся к своей светлой лошади.
— Ну и что толку? В Хунгваре тысячи гуннов, и каждый день кто-то из них приезжает и уезжает.
Дитрик ничего ему не ответил. Он знал, что должен рассказать отцу всю правду. Но они украли только одного бычка. Он вспомнил, что не отдал Таксу золотой империал, и рукой потрогал его в кожаном мешочке, прикрепленном к поясу. Холодное золото было гладким под прикосновением пальцев. Он взял в руку поводья и сел на коня.
Ардарик смотрел на людей, которые готовили товары к торговле. Дитрик остановил лошадь рядом с отцом и ждал, что тот станет делать.
Такс и его друзья вылезали из ледяной избушки.
Дитрик видел, как они шли друг за другом к дворцу и переговаривались между собой, потом поднялись на крыльцо и вошли внутрь. Кто-то из них, ему показалось, что это был Яя, споткнулся о порожек.
— Тебе нужно поехать к ним в деревню. Может, там ты кого-нибудь узнаешь.
Дитрик удивленно посмотрел на отца:
— Ты все еще думаешь об этом? Почему это для тебя так важно?
Ардарик злобно потянул себя за ус:
— Я не позволю гуннам говорить, что они смогли меня ограбить и не получили за это по заслугам.
Он ударил коня и поехал к воротам. Дитрик следовал за ним. Они проехали мимо столов, на которых были разложены товары — стекло и персидский сахар. Женщины собрались там со своими слугами, чтобы покупать разные разности.
— Почему ты ходил к кагану? — спросил Такс. Он удобно расположился у огня в юрте Трубача и протянул руку к чаше, которая разогревалась на плоском камне среди углей.
Трубач ударил его по руке.
— Не смей, это не для тебя, и тебя не касаются мои визиты к кагану. Тебе также следует держаться подальше от сына короля Ардарика. Он был очень зол, когда обнаружил своего сына с вами.
Трубач что-то вылил из маленькой бутылочки в большую и запечатал пробкой из воска.
— Я не ходил к нему, это он пришел ко мне. И какое мне дело до того, что думает Ардарик? Он не мой король. Если я не могу это пить, то что мне попить? Я страдаю от жажды.
— Вон, возьми там.
На основном центральном столбе висел кожаный бурдюк. Такс подошел к нему, вытащил пробку и начал пить. Это была вода. Когда он напился, то огляделся. Ему нравились скамьи красного лака, покрытые шкурами, разными коврами и золотые и серебряные украшения, стоявшие на раскрашенных полках. У Трубача было две жены, но Такс их видел редко. Они всегда прятались, когда сюда приходили люди. Обычно они уходили в маленькую юрту, которая стояла позади большой. Даже для шамана он был удивительно богатым.
Он также принадлежал к тотему Такса, и Такс знал, что какое-то время шаман хотел взять его в ученики. Трубач начал смешивать обе жидкости в стеклянном сосуде. На нем не было куртки, и его острые локти и лопатки торчали, натягивая кожу.
— Ну вот, — сказал шаман и, заткнув сосуд стеклянной пробкой, поставил его среди других сосудов на маленькую деревянную скамейку у стены.
— Я бы держался подальше от сына Ардарика, потому что кроме вреда он ничего больше не может принести хунну.
— Он знает, что мы украли бычка у его отца, но он ничего не сказал об этом, и я не думаю…
Трубач повернулся к нему не вставая.
— Нам сложно общаться с ними, так же, как и им с нами. Даже если они желают нам добра, они приносят нам горе. Я не знаю, действует ли это в обоих направлениях. Надеюсь, что да. Почему ты хотел поговорить со мной?
— Ну, — сказал Такс, с трудом отвлекаясь от своих мыслей. — Это касается Ардарика. Я говорил тебе, что каган приказал мне рассказать ему все, что я помню об Италии. Трубач кивнул головой.
— Я с ним уже разговаривал, и он слушал меня и задавал много вопросов. Потом мы поговорили о Риме. Присутствовал и его сын, это было до нашего нападения на их стадо. И Дитрик сказал…
Он махнул рукой.
— Нет, мне нужно подумать, как мне выразить его слова.
Трубач улыбался ему. Он сгорбился, как будто его не держала спина — руки и ноги торчали в разных направлениях и спина была изогнута, как у журавля. Открылась дверь юрты, и вошла одна из его жен. Она принесла в горшке мясо и тихо прошла за разрисованный занавес позади юрты.
Такс сказал:
— То, как Ардарик и Дитрик говорили о Риме, меня удивило, почему они хотят напасть на него? Они говорили о нем, как будто они любят его.
— Ага, — Трубач кивнул. Он переплел длинные пальцы и положил на них подбородок.
— Продолжай.
— Все.
— Почему тебя это волнует? Такс удивился:
— Но… как они могут быть людьми кагана и любить Рим? Рим — это враг кагана.
Трубач пожал плечами.
— Разные намерения могут в конце концов служить одной цели.
— Они так сильно любят Рим, что хотят его для себя. Не волнуйся. Каган знает обо всем, сам разберется с этим.
— Это все неправильно, — упрямо повторил Такс.
— Может быть. Давай поговорим о других вещах. Его голос насторожил Такса, и он спросил:
— О чем?
— Некоторые люди говорили твоему брату Разу о тебе, Яя, Бряке и Монидяке.
— Они нас ненавидят. Они не помогают нам, ты разве станешь нас обвинять в том…
— Не прерывай меня. Я все понимаю. Я сказал Разу, что ничего не изменится, пока нет никого, кто бы мог позаботиться о тебе, и что жена Яя не может этого сделать. Она не переживет эту зиму. Раз со мной согласен, но он не желает попадать в беду из-за тебя. Он все время говорит, что тебе нужно жениться.
— Я не хочу жениться.
— Если бы ты женился, то у тебя было бы то же, что и в юрте Яя. Я не вижу из этого выхода. Но я обещал Разу, что сделаю все, что смогу. Я тебе говорю, чтобы ты больше не воровал, или дрался, или шутил над нашими людьми или готами — каган злится на тебя из-за нападения на стадо Ардарика. К счастью для тебя и твоих людей, его это забавляет. Такс наклонил голову.
— Если мы не станем воровать, то как мы…
— Ты можешь добывать себе пищу и сам готовить ее, и чинить свою одежду, и убирать в своей юрте. Или можешь вернуться к брату и жить вместе с ним и его женами, но там тебе придется плохо. Я ничего тебе не предлагаю. Я только перечисляю тебе разные варианты. Ты меня понял?
— Трубач, ты же не?..
— Я все прекрасно понимаю.
— Но как мы можем доставать пищу и сами готовить? Мы не…
— Ты можешь научиться, как это делать. Каждый день один из вас станет приходить сюда, в мою юрту, и получать мясо и зерно на день для пятерых и учиться, как нужно готовить. И убирать в юрте. Вам следует почистить в конюшне — все люди, живущие вокруг вас, жалуются на вонь. И держать лошадей в конюшне. Особенно твою лошадку.
— Она не станет жить в загоне.
— Научи ее оставаться там.
— Но…
— Лошадь небольшая и заходит в юрты других людей. И кусает детей.
— Они ее дразнят.
— Ты предпочитаешь, чтобы она шаталась где угодно и чтобы кто-то ее убил?
— Нет.
— И еще одно, если ты желаешь нарушать табу по поводу того, чтобы не мыться в стоячей воде и вообще не мыться, пусть никто больше не знает об этом.
Такс что-то пробормотал, глядя себе на руки. Но он не мог смотреть в глаза Трубачу, ему было очень стыдно.