Холланд Сесилия. Смерть Аттилы

   Дитрик и двое гуннов вошли в помещение, такое же большое, как весь дом Ардарика. Пол был сделан из блестящих черных и белых квадратов, положенных одинаковым узором — три черных квадрата, один квадрат белый, один — черный, три — белых. Этот узор повторялся до самой дальней стены. На небольшом пьедестале у стены помещался обнаженный человек, сделанный из золота. С другой стороны зала, на другом возвышении, была каменная голова и плечи старика с веткой в виде венка вокруг головы.
   Дитрик подумал, что это может быть портретом императора. Он ничего не успел спросить, как перед ними открылась дверь и оттуда вышел римский солдат — офицер в латах, украшенных серебром, и в шлеме, на котором были укреплены пушистые перья, которые волновались при каждом шаге. У него было лицо вандала.
   Увидев их, он остановился и резко спросил по-латыни, а потом на языке германцев:
   — Кто вы такие? Куда вы идете?
   — Посмотреть римлян, — ответил ему Такс на германском и улыбнулся, показав клыки.
   — Куда ты идешь? У тебя такая красивая шапка!
   Яя насмешливо захихикал. У вандала раздулись ноздри и показалась белая полоска вокруг рта. Он отступил и что-то выкрикнул по-латыни, не сводя взгляда с Такса. Тот ткнул Яя локтем в ребра. Яя что-то шепнул и быстро посмотрел на Дитрика.
   Вандал сказал:
   — Он хочет знать твое имя, свинья.
   Такс направился к двери. Вандал одним движением двинулся в сторону, чтобы преградить ему путь. Тогда Такс втянул голову между плеч и положил руку на пояс, туда, где находился его нож. Вандал просто нависал над ним и в своей кольчуге выглядел раза в два больше него. Дитрик выступил вперед, но Яя отшвырнул его в сторону.
   — Назад, мальчишка!
   Сквозь дверь Дитрик услышал голоса, что-то спрашивавшие, и потом по плиточному полу зашлепали шаги. Такс и вандал ходили друг возле друга кругами, как псы, готовящиеся к драке. На полу между ними показалась тень. Кто-то выходил из двери.
   — Такс, — произнес мужчина, стоящий в дверях. Он повернул голову и сказал:
   — Эдеко, это Такс.
   Вандал немного успокоился и опустил руки. Он посмотрел на дверь и, не сказав ни слова, пошел по коридору. Гунн, стоявший в дверях, позвал их внутрь. Он улыбнулся и отошел в сторону, чтобы пропустить их. Все вошли в ярко освещенную комнату.
   Дитрик никогда не видел такой комнаты. Даже дворец кагана нельзя было сравнить с ней по богатому убранству и роскоши. Нет, подобную красоту нельзя было сравнить ни с чем. На стенах были изображены сцены борьбы между людьми. Фигуры были больше нормального человеческого роста. В металлических рамках с потолка свисало множество свечей. В середине комнаты находился длинный стол, покрытый тканью, вышитой красными нитками и золотом. Тарелки и кувшины были из чеканного серебра. Посредине стола стояла ваза с огромным букетом цветов. Цветы зимой!! По одну сторону стола на низких стульях и кушетках сидели римляне. Они были настоящими римлянами, а не готами и вандалами из гарнизона, которые пытались перенять их обычаи. Их кожа казалась чистой и тонкой, как стекло. Они сидели с достоинством, как благородные мужи.
   С другой стороны стола сидели два гунна. Один из них был человек, пригласивший их в комнату. И еще там сидел Орестес, римский советник кагана. Вокруг стола двигались рабы, которые держали в руках кувшины с длинными горлышками. Дитрик наблюдал за ними. Один из них поднял кувшин над чашей и налил красного вина. Все смотрели на него. И Такс, и остальные слуги, ожидавшие своей очереди прислуживать за столом. Дитрик отвел взгляд.
   — Такс, — сказал один их гуннов. — Садись. Кто… О, это же Яя. Но…
   Такс схватил Дитрика за руку и подтолкнул его вперед.
   — Это — сын Ардарика, короля гепидов. Дитрик, а это — Эдеко.
   Он легонько потряс Дитрика.
   Эдеко был молод и красив и одет в красную тунику. У него было круглое привлекательное лицо, как это бывало у некоторых гуннов. Он нахмурился.
   — Я очень хорошо знаю короля Ардарика. Садись. Такс, это ты командуешь эскортом, который каган прислал за мной?
   Такс сел на скамью с той стороны стола, где сидел Эдеко. Дитрик сел рядом с ним. Раб принес им серебряные чаши и наполнил вином. Яя сел между Эдеко и Таксом. Дитрик поднял чашу и поверх нее смотрел на римлян.
   Их одеяния были белыми, как соль. Вырез у шеи вышит золотыми нитями. На пальцах — кольца, а на руках — браслеты, звеневшие, как маленькие колокольчики. Они даже пахли по-другому, чем германцы или гунны… Как мыло, как должны пахнуть чистые и хорошие вещи. Подобно одежде, черты их лиц были более утонченными, чем у гуннов или германцев. Они сидели, сдвинув вместе ноги и скрестив руки. И хотя они поворачивали головы и поднимали руки, чтобы взять пищу или поднять чашу с вином, Дитрику показалось, что они вообще не двигались.
   Они говорили на латыни, и Дитрик не понимал их. Когда римлянин, которого прервали, когда они вошли в комнату, закончил свою речь, ему ответил Эдеко, но его голос был грубым, как у Яя. Он казался взволнованным и беспокойным, и ему не нравился тот римлянин, с которым он разговаривал. Такс и Яя тихо спорили по поводу качества вина — было ли оно лучше или хуже, чем то, которое каган получил от римлян из Нового Рима год назад. Они мешали Дитрику слушать, говоря у него над ухом и отвлекая, и он начал злиться.
   Когда Эдеко кончил говорить, один из римлян сказал что-то спокойным голосом. Он говорил как бы сквозь нос, и его голос был тонким и неприятным. Другой римлянин более молодой, у которого было больше волос на голове, нахмурился и сказал что-то, словно укоряя его. Дитрик пораженно уставился на Эдеко. Гунн весь сжался и в упор смотрел на римлян, его руки вцепились в край стола.
   Такс тихо заметил:
   — Римлянин сказал, что мы не должны сравнивать нашего кагана, который всего лишь человек, с их императором, который является богом.
   Эдеко поднялся. Его голос дрожал от ярости. Римлянин с гнусавым голосом начал что-то говорить, но молодой римлянин положил ему на плечо руку, и тот замолчал. Такс с интересом наблюдал за Эдеко. Эдеко пинком откинул назад стул и, развернувшись на каблуках, пошел к двери.
   Такс заметил:
   — Если их император был бы человеком и к тому же гунном, он бы не стал платить золото кагану.
   Он заглянул к себе в чашу и позвал раба.
   Гунн, впустивший их, захохотал и посмотрел на римлян. Яя пьяно усмехнулся. Такс протянул чашу рабу. Молодой римлянин обернулся к скамье, где сидели слуги, позвал:
   — Виджилас!
   Один из сидевших встал и подошел. Наклонившись, он что-то прошептал ему. Спокойное усталое лицо римлянина осенила улыбка. Он внимательно посмотрел на Такса.
   На другом конце стола Орестес наклонился вперед и заговорил с римлянами, при этом он тоже улыбался. Яя стукнул Такса в бок, расплескивая вино из чаши.
   — О чем они говорят? Такс начал слушать.
   — Если бы император был гунном, он был бы Аттилой. Он покачал головой:
   — Они не должны говорить такие вещи. Это — оскорбление нашему кагану.
   Римлянин с гнусавым голосом что-то небрежно промолвил и поднял руку вверх. Орестес улыбнулся так, как иногда улыбался Такс, показав все зубы. Дитрику не нравилось смотреть на него.
   Лицо и руки у него были как у римлянина, но манеры — как у гуннов, словно в нем жили две души. Ардарик как-то сказал, что Орестес позабыл Христа, и сейчас в Хунгваре, в своем доме, исполнял страшные и отвратительные ритуалы.
   Такс сказал:
   — Теперь римлянин делает вид, что он ничего такого не сказал, и просит, чтобы кто-нибудь вернул обратно Эдеко. Он сказал, что если нам придется вместе ехать в Хунгвар, то следует оставаться друзьями.
   Такс обратился к Орестесу, и тот ответил ему одним словом.
   Такс сказал:
   — Имя этого римлянина — Максиминус.
   При звуке своего имени гнусавый римлянин отвернулся. Орестес что-то сказал по-гуннски Таксу. Тот встал и вышел из комнаты. Видимо, чтобы найти Эдеко. Орестес положил руки перед собой на столе, переплел пальцы и что-то сказал римлянам, продолжая улыбаться своей вечной насмешливой улыбкой.
   Максиминус, римлянин с гнусавым голосом, резко откинул голову назад и покраснел, но молодой человек твердо нажал ему на плечи и спокойно заговорил с Орестесом, потом вежливо ему поклонился. Гот, сидевший среди римлян, фыркнул. Орестес откинулся назад и уставился в пол. Яя еле-еле успевал переводить взгляд с Орестеса на римлян и обратно. Потом он с надеждой посмотрел на Дитрика:
   — Ты понимаешь? Дитрик покачал головой.
   — Куда пошел Такс?
   Он заметил, что гот Виджилас переводит.
   — Эдеко, — сказал Яя. Он снова начал смотреть на римлян.
   Дитрик отпил еще вина. Теперь ни Орестес, ни другой гунн, сидевший рядом с Яя, не смотрели на римлян. Максиминус нетерпеливо барабанил пальцами по столу. Молодой человек, сидящий с ним рядом, достал восковую дощечку и начал писать на ней золотым стилом. Дитрик подумал, все эти люди приехали сюда издалека, но между ними нет ничего общего, кроме скуки. Ему вдруг стало неприятно.
   Он отпил еще вина. В комнате тишину прерывало шарканье ног рабов, которые постоянно разносили кувшины вина. И еще по мраморной поверхности стола стучали ногти Максиминуса. Виджилас сидел на конце кушетки Максиминуса. Плечи его опустились. Он был немолодым человеком с умным и тяжелым лицом.
   Дитрик вспомнил: Такс сказал ему, что после того, как они здесь закончат дела, пойдут искать шлюх, и у него пересохло во рту при этой мысли. Он подумал, пойдет ли с ними Яя. Если пойдет, то Дитрик знал, что у него ничего не выйдет. Раб стоял рядом с ним, чтобы налить ему вина, и он поставил чашу на стол. Звук льющегося в чашу вина напоминал ему звук водопада. Дитрик еще подумал о том, известно ли Таксу, что он никогда прежде не имел дела с женщинами. Ему вспомнился странный взгляд Такса, когда они говорили о шлюхах. Ему стало стыдно своей неопытности.
   Кто-то бежал по направлению к залу, легкие шаги приближались к двери. Вошел Такс и подошел к столу. Он слегка оперся о стол, давая отдохнуть ногам, и заговорил с Орестесом. Тот кивнул и что-то сказал, усмехаясь, затем показал жестом, что Такс может идти. Дитрик встал, а Яя сказал:
   — Я остаюсь. Здесь тепло и есть вино.
   Он положил локти на стол, а Дитрик вслед за Таксом вышел вон.
   Снаружи Такс посмотрел на него и засмеялся.
   — Эдеко не впустил меня к себе. Он сказал через дверь, что не выйдет и не желает видеть римлян до завтра, но что он уже перестал на них злиться. Я должен был это сказать Орестесу, но я не стал этого делать. Эдеко надоели римляне, и они знают это. Ты помнишь дорогу к гробнице?
   — Да, — сказал Дитрик, и они пошли к входной двери.
   Лунный свет затопил площадь перед церковью, но крыльцо было скрыто в темноте. Высокие двойные двери были заперты. Такс и Дитрик взошли по ступенькам под навес, и Такс шел впереди.
   Дитрик ощущал, как кровь билась в ушах, и, несмотря на сильный холод, у него вспотели ладони. Вдоль стены и в тени от крыши шлюхи выстроились, как лошади, которые ждали, когда их купят. Когда Такс и Дитрик подошли ближе, женщины начали зазывать их тихими голосами. В голосах звучали неприятные нотки призыва и ласки. Одна шлюха выскочила вперед и распахнула перед ними одежду. В темноте Дитрик с трудом увидел ее белые груди. Она схватила его за руку и прижала ее к своему телу. Он в ужасе отпрянул.
   Такс что-то сказал, и шлюха ответила ему на латыни. Дитрик не видел ее лица, только белую грудь, которую она не потрудилась убрать под одежду. У него горела ладонь от прикосновения ее соска. Она и Такс начали о чем-то спорить. Потом Такс пожал плечами и, казалось, сдался. Он сделал жест, она прикрыла грудь и сошла с крыльца. Такс последовал за нею, а Дитрик, немного отставая, шел за ними.
   — Она хочет по три медные монетки с каждого, — сказал Такс. — Но у нее есть дом. Там лучше, чем в саду. Сейчас очень холодно.
   — Да, — хрипло заметил Дитрик.
   — Я пойду первым, а ты станешь охранять, чтобы ничего не случилось. Иногда у них друзья воры. Когда ты раздеваешься, они входят и пытаются ограбить тебя. Трудно драться, когда на тебе ничего нет.
   Дитрик не возражал. Они пересекли площадь и свернули на узкую улицу. Шлюха шагала перед ними, будто они шли не с ней. Он был одурманен ее телом. Женщина была очень молода, моложе его, и слишком худая и некрасивая. Но когда она двигалась, вместе с ней двигались ее длинные черные волосы, и его это волновало. Они шли по узкой улочке. Слева из-за высокого забора брехали собаки. Воняло отбросами. Что-то коснулось его ладони, и он подпрыгнул, но это был Такс. Он дал ему деньги.
   — Я тебе все отдам, — тихо сказал Дитрик. — Я обещаю. Такс засмеялся.
   Шлюха остановилась у дома, стоявшего рядом с тем домом, где лаяли собаки. Это был маленький каменный домик с деревянной дверью. Над ней горела лампа. Девушка постучала в дверь и резко сказала что-то на незнакомом языке. Ей ответил мужчина заспанным голосом. Она остановилась у Двери и улыбнулась Таксу и Дитрику. Это была пустая равнодушная улыбка, чтобы только они не ушли. Дитрик вспоминал, как ее грудь вывалилась из одежды. В темноте она казалась синевато-белой. Дверь открылась, и мужчина маленького роста вышел на улицу, завернувшись в накидку. Он равнодушно посмотрел на Такса и прошел мимо Дитрика, даже не посмотрев на него, зевнул и пошел вдоль улицы.
   Девушка заговорила, и Такс сказал:
   — Она говорит, что это ее брат.
   Такс улыбнулся и подмигнул Дитрику. Девушка сказала еще что-то. При свете лампы Дитрик отчетливо видел ее лицо. У нее были мелкие резкие черты и капризный рот. Такс ей ответил, и она вошла в дом. Такс пошел за ней и закрыл за собой дверь. Дитрик прислонился к двери. Под ним от возбуждения подгибались ноги.
   За дверью был слышен голос девушки, и ей что-то отвечал Такс. Послышался металлический звук. Это Такс бросил монетки в медную чашу. Такс сказал, что нужно платить до того, как он… они… что-то начинали делать. За дверью заскрипело дерево. Ее постель. Они занимались этим. Ее грудь была мягкой, когда к ней прикоснулись его пальцы. Она была мягкой и податливой. Он совсем привалился к двери, но она была плотно прикрыта.
   Больше не было слышно никакого звука. Дитрик огляделся. Улица была пуста. Он увидел огонек и пошел туда. Огонек пробивался из-за ставен на окне за углом дома девушки. Дитрик прижался ближе к дому, глядя на окно. Что они там делают? Он вообще-то знал, и ему помогало воображение. Он видел за этим делом собак и скот и даже иногда видел людей.
   Дитрик приблизился к окну и прижал глаз к трещине в ставне. Он увидел комнату. На столе горела масляная лампа и стояла медная чашка. Нельзя было подсматривать. Это был грех и нехорошее поведение. Стыд… Он наклонился и начал двигаться вдоль дырочки в ставне, пытаясь увидеть побольше. Ставня тихо растворилась перед ним на ширину ладони.
   Он откачнулся назад, уверенный, что они его увидят и крикнут, чтобы он перестал подсматривать, и прикрыл ставню. Ему стало жарко от стыда, но никакого крика не последовало. Он услышал хриплое дыхание, это было дыхание двух человек. И тихое шуршание соломы. Лампа отбрасывала тени по стенам комнаты. У него сжалось горло, и он еще сильнее подвинулся, пока не увидел их двоих.
   Девушка стояла на локтях и коленях на подстилке. Голова у нее опустилась вниз, и длинные черные волосы рассыпались по голым плечам и рукам. Свет лампы освещал ее ноги и бедра и руки Такса, которыми он обхватил ее бедра, расставив пальцы. Он держал колени между ее бедрами, и его тело двигалось вперед и назад, а его руки каждый раз после рывка снова притягивали к себе тело девушки. Дитрик не мог дышать. Тело Такса блестело от пота. Он рукой нажал на спину девушки, и она послушно опустила ниже плечи. Такс поднял голову. Рот у него был открыт, а глаза плотно зажмурены. Израненная кожа на щеках была золотой, как у идола, и его волосы разметались по спине. Его дыхание становилось более хриплым и быстрым. Дитрик начал дрожать и сжал руки вместе. Он весь дергался, словно уже сам вошел в девушку. Его туника натянулась впереди, как тент на палке. Такс задергался. Ритм его дыхания прервался, и он замер на спине у девушки. Она сразу вылезла из-под него и пошла в угол комнаты. Такс упал набок и свернулся, как собака.
   Дитрик попятился от окна. Ему опять стало стыдно. Он нажал спереди на возвышение под одеждой, и оно немного спало и даже стало мягким. Дитрик быстро пошел назад к двери. За ней послышались голоса и опять раздался стук монеток в медной чаше. Дверь отворилась. Лицо Такса, распухшее и удовлетворенное, блестело при свете огня.
   — Входи.
   И Дитрик вошел в домик. У него дрожали руки, и когда он отсчитывал деньги, то одна монетка упала на пол. Девушка сидела на постели, глядя на него. Он пошел было к ней, снимая на ходу пояс, но по дороге свернул к окну и крепко закрыл ставни и запер их на защелку.
   Эдеко провел много времени в Новом Риме, и поэтому у него стала кожа более светлой. Он сидел за столом и ел. Правой рукой Эдеко показал, чтобы Такс подошел ближе к нему. Казалось, что его больше интересовал кусок мяса в руках, чем Такс. Такс подошел к маленькому мраморному столику и стоял, ожидая, пока Эдеко обратит на него внимание. Тот посмотрел на него и отложил пищу в сторону. Он, как всегда, хмурился.
   — Прошлой ночью я решил, что они не так сказали мне твое имя. Когда я покинул Хунгвар, все с грустью говорили, что ты и Мараг умерли. Как тебе удалось добраться до дома? Садись. Они слишком долго варят здесь мясо, но зато его у них много.
   — Спасибо, — ответил ему Такс. Он огляделся, чтобы найти что-то, на что можно было сесть. Из полутьмы алькова вышел раб и поставил небольшую деревянную лавочку напротив Эдеко. Эдеко взял несколько кусков мяса и положил их прямо на стол перед Таксом. Они там лежали, и под ними растекался соус. Раб вернулся с тарелкой, но Эдеко нетерпеливо отогнал его движением руки.
   — Убирайся. Вообще убирайся отсюда!
   Раб поковылял к двери. Эдеко не сводил с него взгляда.
   — Они шпионят за мной все три месяца. Хунну не может вытерпеть подобное наблюдение. Не столе стояла корзина с хлебом. Это были круглые плоские лепешки, все еще теплые. Такс разломил одну лепешку пополам и устроил на столе запруду против соуса, который сбегал к краю стола. Он еще ничего не ел утром, потому что его опять пытались заставить стоять в очереди за едой, как раба.
   — Мараг умер. Я вернулся в Хунгвар осенью, до того, как начал падать снег. Я бы мог вернуться раньше. Теперь ко мне все хорошо относятся и даже сам каган. Расскажи мне о Новом Риме.
   — Ты был в Новом Риме, расскажи мне о старом.
   — О Городе? Но мы не смогли продвинуться дальше ворот.
   — Ардарик приказал тебе попасть туда. Что ты там видел?
   — Да, мы оставались там три дня.
   — Мы сможем взять этот город? Если вестготы смогли его взять, то хунну обязательно сделают это! Какой высоты его стены? Он такой же большой, как Новый Рим? Там хороший залив?
   Такс откусил кусок мяса, оно было таким вкусным. Ему пришлось быстро проглотить его, чтобы он смог разговаривать.
   — Город разбросан по холмам и болотам, и там вообще нет залива. Только река, по обе стороны которой тянутся болота. Реку можно перекрыть, и тогда в Город не попадут никакие припасы. Мне кажется, что там нечего грабить. Готы, наверно, уже все забрали. Я слышал, как в Городе по ночам кричали совы и волки подходили к самой стене, чтобы отыскать себе еду. Зачем нам нужно покорять Город?
   — О, ты никогда не слышал старика. Он говорит, что если мы захватим Рим, то на нас падут проклятья, и мы все умрем в муках.
   — Какой старик?
   Эдеко выплюнул кусок хряща. Он взял кувшин с вином, стоявший рядом с корзиной с хлебом, налил себе вина в чашу. Выпил и подвинул чашу к Таксу.
   — Прошлым летом, когда мы были в Италии, старик привез нам дань из Рима, чтобы мы вернулись обратно домой. Ты уехал за день до его приезда, мне так кажется. Он был важным священником. Он передал кагану золото и прочитал ему лекцию по поводу Рима. Как его охраняют духи, и демон Христос, и его власть. Ты знаешь, что каган всегда хорошо относится к старикам. Мы все в то время болели и страдали от голода, он решил взять золото и вернуться домой. Но он очень внимательно выслушал этого важного священника.
   Кусочки мяса застряли между зубов Такса. Он пытался их выковырять с помощью ногтя и помогал себе языком.
   — Тогда почему вы все же хотите взять Рим?
   — Чтобы доказать, что наше колдовство сильнее их магии. Такс допил вино и поставил чашу на стол.
   — Я не уверен. Это — странное место. Мне было там трудно спать. Может, именно там магия хунну не срабатывает. Там полно всяких духов. Старик мог быть прав.
   Эдеко пожал плечом:
   — Может, и так, но каган ему не поверил.
   Он отвел взгляд и нахмурился. Такс вытер о ляжки свои сальные руки. Он чувствовал, что что-то беспокоит Эдеко. Он едва удержался, чтобы не спросить его, но он понимал — если это важно, то он все равно узнает об этом.
   — Мы завтра возвращаемся в Хунгвар? — спросил он Эдеко.
   Тот перевел взгляд на него.
   — Нет, только через несколько дней. Римляне сказали, что не тронутся с места, пока не отдохнут. Мы продвигаемся вперед очень медленно.
   — Не знаю, почему они устали. Возможно, что это какая-то хитрость. Как дорога на север?
   — Пока все нормально, — ответил Такс. — Но ты знаешь, как затапливаются дороги весной, когда вскрываются реки. Нам не следует ждать слишком долго.
   — Всего несколько дней.
   Эдеко снова устремил взор вдаль, нахмурился. Потом внимательно уставился на Такса. Такс ему улыбнулся. Эдеко фыркнул и отвел глаза.
   — Кто командует караулом у кагана, пока меня нет?
   — Видимо, Монидяк.
   Эдеко кивнул и снова замолчал, устремив глаза на руки, лежащие перед ним на столе. Такс съел еще кусок хлеба.
   — Ты помнишь Виджиласа? — спросил его Эдеко. Такс покачал головой.
   — Он приезжал в Хунгвар как-то с поручением от старого императора.
   — Не помню.
   — Может, тебя в то время там не было. Он был тогда переводчиком. Он — гот и был в зале прошлым вечером.
   — Да, теперь я его вспомнил.
   Он ждал, когда Эдеко продолжит разговор. Но тот налил еще вина, выпил и передал Таксу чашу. Глаза и постоянно сжатые брови выдавали его волнение.
   — Ну, — неуверенно заметил Такс. Он решил, что ему пора уходить, и поднялся.
   — Такс, — внезапно сказал Эдеко. — Что лучше: выполнить клятву или не изменять кагану?
   Такс снова уселся на лавку.
   — Что?
   Эдеко встал и обошел вокруг стола. На нем была туника из чудесной красной материи и даже золотые браслеты, которые так нравились римлянам, но на ногах — обмотки, как носили гунны, и сапоги из меха черно-бурой лисицы.
   Он пошел и двери и выглянул, чтобы проверить, не подслушивают ли их, потом сказал:
   — Я поклялся никому ничего не говорить, но если я промолчу, то может случиться беда. Или даже лучше сказать — пройдет ненаказанной, потому что об этом никто не будет знать, и кагану может быть оказана плохая услуга.
   — Какая клятва?
   — Она была принесена духам римлян, но это все равно была клятва.
   — Почему ты поклялся?
   — В то время я не знал, что они потом мне скажут. Ты же знаешь, каким любопытным бывает человек, и когда ему что-то хотят сказать по секрету, его одолевает любопытство, хотя он потом хочет отказаться от знания этого секрета.
   Такс не понимал, о чем говорит Эдеко. Он ждал разъяснений.
   — Мне нужно нарушить клятву, и я боюсь, что случится что-то плохое. Что мне сделать, чтобы как-то оградить себя?
   Такс засмеялся.
   — Я не шаман. Когда вернешься в Хунгвар, спроси об этом Трубача.
   — Я часто слышал, что ты обладаешь даром волшебства.
   — Поговори с Трубачом. Каким духам ты приносил клятву?
   — Демону Христу и некоторым его помощникам. Такс нахмурился.
   — О, я могу спросить Дитрика. Он — христианин.
   — Нет, ничего не говори об этом германцу. Они все наполовину римляне. Я поговорю с Трубачом, но ты должен пообещать, что кое-что сделаешь для меня. Ты должен сразу отправиться обратно в Хунгвар, раньше всех нас, и все рассказать кагану о том, что когда я был в Новом Риме, римляне поговорили со мной и заставили принести им клятву никому ничего не рассказывать, а потом предложили мне золото, чтобы я убил кагана.
   Такс взволновался. Эдеко не отводил от него взгляда. По углам его рта пролегли глубокие морщины, которых раньше не было.
   — Я дал свое согласие, и они одарили меня золотом. Я боялся отказывать им, так как думал, что они меня тогда убьют. Но я не собирался выполнять их приказание. Мне нужно было отказать им, не так ли?
   — Убить кагана? — Такс не мог перевести дыхание. — Кто просил об этом? Этот Виджилас?
   — Он был там, но предложил один из советников. Кастрат — Хрисафиус. Мне нужно было отказаться!
   — Как они могут называть своего императора богом, если он приказывает совершить подобное? Украсть волшебство у целого народа?
   — Мне кажется, что император об этом ничего не ведает. Ты знаешь, что я не стану этого делать, лягушонок, не бойся. Но я должен все сказать кагану, чтобы он мог их наказать.