Холт Виктория. Фаворитки

   Если же кто-либо пытался вольничать, он встречал поток брани, который ошеломлял еще и потому, что изливался из ротика такого крошечного и очаровательного создания. И в партере, и на всех галереях говорили, что самой хорошенькой девушкой из продавщиц апельсинов у Мэри Меггс была крошка Нелли Гвин.
   Счастье Нелл было беспредельно, так как Роза была теперь дома. Ее спасли те два кавалера, к которым обратилась за помощью Нелл. До чего же замечательно иметь друзей при дворе короля!
   Словечко постельничьего герцога Генри Киллигрю, замолвленное герцогу, словечко мистера Брауна, бывшего виночерпием у того же герцога, самому герцогу — и Розе было даровано прощение: она без лишних хлопот вышла из своего заточения.
   Кроме того, на мистера Брауна и Генри Киллигрю немалое впечатление произвели остроумие и находчивость младшей сестры Розы, которую они с шутливой церемонностью стали величать миссис Нелли; а Генри с большой охотой помог миссис Нелли стать одной из продавщиц у апельсинной Мэри, потому что именно такие девушки, как миссис Нелл, нужны были апельсинной Мэри — и не только ей. Он намекнул, что, бывая в театре его величества короля, он и сам не прочь будет увидеть миссис Нелли.
   Нелл тряхнула локонами. Она почувствовала, что следует знать, как вести себя с Генри Киллигрю в случае чего.
   Тем временем исполнилась ее сокровеннейшая мечта. Шесть дней в неделю она находилась в театре — Королевском театре! — и ей казалось, что в этом деревянном здании перед ее глазами жизнь проходила во всем ее мыслимом великолепии. Она не могла решить, на что ей нравилось больше смотреть — на сцену или на зрителей.
   Надо сказать, что Королевский театр был полон сквозняков; его застекленная крыша пропускала не очень много дневного света, и совсем неуютно зрителям партера было сидеть под ней в плохую погоду; иногда в театре бывало очень холодно, потому что отопления в нем не было; иногда в нем бывало удушающе жарко от множества разгоряченных тел и свечей на стенах и над сценой.
   Но, впрочем, все это были мелочи. Завороженно глядя на сцену, она могла забыть, что живет все еще в публичном доме в переулке Коул-ярд; здесь она могла жить совсем в другом мире, подражая актерам и актрисам; она могла видеть всю знать, потому что сам король бывал в театре. Разве он не был главным покровителем театра? И разве не актеры и актрисы этого королевского дома звали себя слугами его величества? Так что посещать театр было для него делом совершенно естественным; иногда он появлялся с королевой, иногда с получившей дурную славу леди Каслмейн, а иногда и с другими. Она могла видеть придворных острословов — милорда Бекингема, милорда Рочестера, баронета Чарльза Седли, лорда Бакхерста. Все они приходили на представления, а с ними приходили и дамы, с которыми они бывали дружны в то или иное время.
   Она слышала о них самые невероятные истории и внимала этим рассказам благоговейно. Она видела прибытие королевы в Лондон по реке вскоре после женитьбы короля; она стояла в толпе, наблюдавшей их прибытие к Уайтхоллскому мосту; королева-мать, навестившая тогда сына, встречала королевскую чету, стоя на сооруженном специально для этого события причале; все они были так роскошно одеты, что у зрителей захватывало дух.
   Она знала также, что король настоял на согласии королевы сделать леди Каслмейн одной из ее фрейлин. Весь Лондон говорил об этом — об обиде королевы, о вызывающем поведении леди Каслмейн и об упрямстве короля. Ей было жаль темноокую королеву, которая иногда бывала немного печальной и, казалось, с трудом понимала, о чем шла речь в спектакле, потому что невпопад смеялась шуткам, несчастная, — иногда чуть позже, чем надо, а иногда в тот момент, когда другие дамы лишь краснели от смущения.
   Заносчиво высокомерная леди Каслмейн сидела обычно вместе с королем или в соседней ложе и разговаривала с ним громко и повелительно, отчего сидевшие в партере задирали вверх головы, чтобы видеть и слышать, что ей там надо, а зрители, сидевшие на галереях, по той же причине наклонялись — так что, когда леди Каслмейн бывала в театре, на артистов мало кто обращал внимание.
   Частенько можно было видеть в собственных ложах и этих двух повес — лорда Бакхерста и баронета Чарльза Седли. Лорд Бакхерст был добродушным малым, поэтому и острословом, выделявшимся постоянно приподнятым настроением. Баронет Чарльз Седли был одновременно поэтом и драматургом. Он был таким хрупким на вид, что его прозвали Маленьким Сидом. За этими двумя с неослабным вниманием следил весь зал. Вместе с баронетом Томасом Оглом они недавно отчаянно напроказили в таверне» Петух «, где, хорошо поев и еще лучше выпив, они вышли на балкон, разделись догола и обращались к прохожим в абсолютно вульгарной и оскорбительной манере. Горожане бурно протестовали, в результате чего Маленький Сид был вызван в суд и оштрафован на большую сумму; суд обязал его не нарушать спокойствие общества в течение года. Поэтому зрительный зал наблюдал и ждал, надеясь, без сомнения, что эти трое гуляк повторят здесь, в театре, представление, данное ими в таверне» Петух «.
   Здесь Нелл впервые увидела роскошную жизнь королевского двора. И наблюдая вблизи высокопоставленных особ государства, она вместе с тем оттачивала свое остроумие на молодых весельчаках в партере. Все, у кого еще с пятидесятых годов сохранились пуританские вкусы, не бывали в театре, который, как они утверждали, был местом встреч куртизанок и тех, кто искал их общества. И действительно, знатные вельможи в партере и в ложах, придворные дамы и проститутки составляли большую часть публики. Женщины бывали на спектаклях в полумасках (которые должны были скрывать их смущение, когда сценический диалог становился слишком откровенным), и менее состоятельные подражали богатым: они переговаривались друг с другом, шумно сосали китайские апельсины, швыряли апельсиновые корки друг в друга и в актеров, осыпали оскорблениями актеров и актрис, если им не нравилась пьеса, дрались и толкали друг друга, усиливая общий шум. Придворные и подражающие им подмастерья назначали свидания маскам. Боковые ложи, где места стоили четыре шиллинга, были заполнены придворными дамами и джентльменами и лишь слегка возвышались над партером, где место стоило два шиллинга и шесть пенсов. В средней же галерее, где место стоило скромные восемнадцать пенсов, восседала более спокойная публика, которая пришла послушать пьесу; а в шиллинговой галерее сидела беднейшая часть зрителей, сюда в конце представления разрешалось бесплатно входить кучерам и лакеям, чьи хозяева и хозяйки были в театре.
   Каждый день Нелл бывала свидетелем разнообразных столкновений. Никогда нельзя было угадать, что произойдет в театре в следующий момент, какой крупный скандал будет обсуждаться или какая важная персона завяжет ссору с другой не менее почтенной персоной во время представления.
   Она могла слушать громкий и часто непристойный разговор между придворными, сидящими в ложах, и масками из партера; к этому разговору часто подключались и другие зрители, продолжая причесываться или шумно пить из принесенных с собой бутылок. Некоторые из присутствующих становились на скамьи и насмехались над артистами, скандалили по поводу содержания пьесы или даже забирались на сцену и пытались напасть на актера, игравшего в пьесе труса или негодяя.
   Все это было шумно, красочно и очень нравилось Нелл. Но не только это возбуждало ее. Не меньше, чем все происходящее в театре, ее привлекал сам спектакль.
   И когда самый красивый из всех исполнителей, кого многие считали ведущим актером труппы, выходил на сцену, он мог утихомирить самых шумных зрителей. Он обычно держался на сцене важно, но не как красавец Карл Харт, а как герой, которого он играл. И если он играл в пьесе короля, то казалось, что Карл Харт был такой же король, как тот, другой Карл, который сидел в ложе и напряженно и внимательно наблюдал за человеком, подражавшим его собственному величию с таким успехом.
   Нелл считала, что когда Карл Харт важно проходил из-за кулис на просцениум и силой собственного присутствия добивался всеобщего внимания, он был похож на Бога. Она тогда обычно смотрела только на него, не двигаясь с места, забывая о корзинке с апельсинами и не заботясь о том, что апельсинная Мэри увидит, как она уставилась на сцену вместо того, чтобы стараться убедить кого-нибудь из публики купить прекрасный китайский апельсин. Один или два раза Нелл удалось поговорить со знаменитостью. Он купил у нее апельсин. Он заметил и оценил ее изящество, так как Карл Харт ценил красоту. Он пока еще не имел представления о бойкости языка Нелл, потому что в присутствии этого великого человека она становилась непривычно молчаливой. И все же он не мог не знать, что она должна быть наделена определенной находчивостью, так как ни одна апельсинная девушка не могла бы без нее обойтись.
   В этот день он играл Михеля Переса в пьесе» Управляй женой и подчиняй жену «, и многие придворные пришли посмотреть на него в этой роли. Нелл находилась в восторженном состоянии, когда она пришла в артистическую уборную посмотреть, не купят ли у нее актрисы один или два апельсина.
   Несколько кавалеров уже были там; их пускали в артистическую уборную за дополнительную плату в полкроны; они могли вести там интимные разговоры с актрисами, миловаться с ними или договариваться о любовных свиданиях в более укромных местах.
   Нелл влекла артистическая уборная; она слышала, что актрисам платят целых двадцать или пятьдесят шиллингов в неделю — баснословная для бедной продавщицы апельсинов сумма; вне сцены актрисы выглядели так же великолепно, как и на ней, потому что у них были красивые туалеты, подаренные придворными — и даже самим королем — для использования в спектаклях. Джентльмены ластились к актрисам, настойчиво предлагали подарки, умоляли принять их приглашения; а актрисы отвечали им так же развязно, как и своим сценическим любовникам.
   — Не хотите ли китайский апельсин, миссис Кори? — проворковала Нелл. — Так смягчает, так освежает горло.
   — Нет, девчонка. Ступай к миссис Маршалл. Может быть, она получит один апельсин от кого-нибудь из друзей-джентльменов.
   — Я сомневаюсь, что она получит что-нибудь еще от него, кроме апельсина, — воскликнула Мэри Кнепп.
   Миссис Апхилл и миссис Хьюджес начали смеяться над миссис Маршалл.
   — Эй, шлюшка, — позвала миссис Истленд, — сбегай и купи мне зеленую ленту. Получишь грош или два за старание, когда вернешься.
   Так обычно текла жизнь в артистической уборной. Нелл бегала по мелким поручениям, увеличивая свой небольшой доход, и вскоре начала задумываться над тем, что такое особенное было у Пег Хьюджес и Мэри Кнепп, чего не хватало ей.
   И вот, как раз когда она вернулась с лентой и направлялась за кулисы, где Мэри Меггс держала свой товар под лестницей, она лицом к лицу столкнулась с великим Карлом Хартом собственной персоной.
   Она присела в реверансе и проговорила:
   — Желаю доброго-предоброго дня, мистер Перес.
   Он помолчал и, наклонившись к ней, сказал:
   — А-а, это малышка Нелл, апельсинная девушка. Тебе нравится Михель Перес, а?
   — Так нравится, сэр, — ответила Нелл, — что я совсем забыла, что им был еще более знаменитый джентльмен — мистер Карл Харт.
   Карл Харт любил лесть. Он знал, что он, если не считать Майкла Моухана — его единственного соперника, — был лучшим актером среди королевских подданных. Тем не менее он был готов принять похвалу от кого угодно, даже от маленький продавщицы апельсинов, но еще раньше он заметил, что эта продавщица апельсинов была необыкновенно хорошенькой.
   Взяв ее личико обеими руками, он слегка коснулся его губами.
   — Ну, — сказал он, — ты сама достаточно хороша собой, чтобы украсить сцену.
   — Однажды я это сделаю, — ответила Нелл; в тот момент она уже знала, что так и будет. Почему она не может добиться такого же успеха, как любая из этих визгливых шлюх в артистической уборной?
   — Ого, — сказал он, — эта девушка честолюбива!
   — Я хочу играть на сцене, — ответила она.
   Он снова взглянул на нее. Ее глаза сияли от возбуждения. В них была видна энергия, которую не часто встретишь.
   « Боже правый! — подумал он. — Этот ребенок — редкость!»
   И сказал:
   — Пойдем со мной, девочка.
   Нелл колебалась. Она и до этого получала подобные приглашения. Карл Харт заметил ее сомнение и рассмеялся.
   — Нет, — сказал он, — не бойся. Я не насилую маленьких девочек.
   Он выпрямился в свой полный рост и произнес, как бы обращаясь к публике:
   — Мне никогда не надо было никого насиловать. Они сами приходят… они приходят с величайшей готовностью.
   Плавность его речи завораживала ее. Он говорил с ней, с маленькой Нелл, как будто она была одним из тех роскошных созданий на сцене. Он заставил ее поверить в себя, почувствовать себя эффектной актрисой, играющей с ним свою роль. Она сказала:
   — Сэр, я охотно выслушаю все, что вы мне скажете.
   — Тогда иди за мной.
   Он повернулся и пошел впереди по узкому проходу к маленькому закутку, где висели костюмы, в которых он выходил на сцену. Он тяжело повернулся к ней.
   — Как тебя зовут, девчонка? — спросил он.
   — Нелл… Нелл Гвин.
   — Я наблюдал за тобой, — сказал он. — У тебя острый язычок и очень живой ум. Думается, твои способности пропадают зря у апельсинной Мэри.
   — Могла бы я сыграть какую-нибудь роль на сцене?
   — А как ты будешь учить роль?
   — Я буду учить. Я буду учить. Мне довольно лишь раз услышать ее — и я запомню. — Она опустила корзинку с апельсинами и начала повторять одну из ролей, исполнение которой она видела в тот день. Она вложила в эту роль столько комичного, что красиво очерченный рот мистера Карла Харта начал подрагивать от сдерживаемого смеха, когда он наблюдал за ней.
   Он поднял руку, чтобы остановить ее избыточную жизнерадостность.
   — Как же все-таки ты будешь учить свои роли? — спросил он. Нелл была озадачена. — Ты умеешь читать?
   Она отрицательно покачала головой.
   — Тогда как же ты будешь учить их?
   — Я хочу! — воскликнула она. — Я хочу.
   — Одного желания мало, дитя мое. Ты должна будешь научиться читать.
   — Тогда я буду учиться читать.
   Он подошел к ней и положил руки ей на плечи.
   — А что ты скажешь, если бы я тебе сообщил, что у нас в труппе я, возможно, найду место для исполнительницы маленьких ролей?
   Нелл упала на колени, взяла его руку и поцеловала ее.
   Он с удовольствием посмотрел на ее кудрявую головку.
   — Черт побери! — сказал он, ругаясь как король, потому что время от времени он играл королей и начал думать, что в мире театра он и был королем, — ты прехорошенькое дитя, мисс Нелли.
   А когда она встала с колен, он взял ее на руки и держал так, что ее оживленное лицо оказалось вровень с его лицом.
   — А легонькая, как перышко, — сказал он. — И так же непостоянна?
   Потом он поцеловал ее в губы, и Нелл поняла, какую плату он потребует от нее за все, что собирается для нее сделать.
   Нелл сознавала, что сделает все, чего бы он ни потребовал. Она уже привыкла обожать его из партера, она была готова делать то же самое в более близком положении. Она засмеялась, показывая, что ей это приятно, и он был доволен этим.
   — Идем, — сказал он, — я пойду вместе с тобой к Мэри Меггс, потому что она уже, возможно, готова разбранить тебя, а мне не хочется, чтобы тебя бранили.
   Как только Мэри Меггс увидела Нелл, она завопила на нее:
   — Вот ты где, негодница! Чем ты там занималась? Я жду тебя здесь уже пятнадцать минут. Дозволь мне сказать тебе, что, если ты будешь вести себя подобным образом, ты недолго пробудешь в молодицах апельсинной Мэри.
   Карл выпрямился во весь свой рост. Нелл неожиданно рассмеялась, как еще не раз ей придется смеяться в будущем над величественностью этого актера. Что бы он ни делал, он вел себя так, будто играл роль.
   — Экономь дыхание, женщина, — заговорил он тем громовым голосом, которым так часто заставлял замолчать неподатливую публику. — Экономь дыхание. Мисс Нелли, конечно, больше не будет одной из твоих апельсинных девушек. Она уже перестала быть ею некоторое время тому назад. Апельсинная девушка Нелли стала теперь служанкой короля Нелли.
   Затем он зашагал прочь, оставив их одних. Нелл опустила свою корзину и пустилась плясать джигу на глазах изумленной женщины. Апельсинная Мэри, у которой была не очень приятная перспектива потерять одну из лучших своих продавщиц, качала головой и грозила пальцем в сторону танцующей фигурки.
   — Танцуй, Нелли, танцуй! — говорила она. — Мистер Карл Харт не очень-то лепит актерок из своих женщин, да и не задерживает их у себя надолго. Может так случиться, что ты еще заскучаешь по своей корзине — это когда знаменитому Карлу Харту надоест Нелли.
   Но Нелли продолжала самозабвенно плясать.
 
   И вот Нелли стала настоящей актрисой. Она легко рассталась с материнским домом в переулке Коул-ярд и с воодушевлением обосновалась в собственном жилище, она сняла небольшой домик рядом с таверной» Петух и пирог» на Друри-лейн напротив Уич-стрит. Отсюда ей было рукой подать до театра, что ее вполне устраивало, так как жизнь актрисы требовала гораздо больше усилий, чем жизнь продавщицы апельсинов. Карл Харт учил ее читать, Уильям Лейси учил ее танцевать, и оба они, вместе с Майклом Моуханом, учили ее актерскому мастерству. Все утро было занято репетициями, а после полудня давались представления, начинавшиеся в три часа и длившиеся до пяти часов и позже. Почти все вечера Нелл проводила с великим Карлом Хартом, который, будучи в восторге от своей протеже, когда не учил ее читать, приобщал ее к искусству любви.
   Роза от всего сердца радовалась успехам своей сестры и стала часто бывать у нее дома на Друри-лейн. Нелл хотелось бы пригласить ее жить вместе с собой; но небольшого заработка Нелл едва хватало на собственные нужды, и, будучи актрисой, она была вынуждена значительную часть своего дохода тратить на наряды. Кроме того, у Розы была своя жизнь, и часто какой-нибудь очередной нежный любовник уводил ее на время из материнского дома.
   Генри Киллигрю был одним из этих любовников, и мистер Браун тоже; а в компании этих джентльменов Роза встречала и других, принадлежащих к тому же общественному слою. Она по-прежнему стремилась избегать общества мясников с Ист-Чипского рынка и сохраняла чувство благодарности к Нелл, которая, по ее словам, избавила ее от позорной смерти.
   Нелл играла свои роли в театре — это были пока небольшие роли, так как срок ее ученичества еще не закончился. Карл Харт оказался преданным любовником, потому что Нелл была нетребовательна, никогда не жаловалась и постоянно сохраняла хорошее настроение; она научилась у Карла Харта бесконечно любить сцену.
   Бывали моменты, когда он забывался, сбрасывал перед ней свою маску и становился обычным человеком: говорил о своих чаяниях и ревнивых чувствах, умолял откровенно сказать, не думает ли она, что Майкл Моухан и Эдвард Кайнастон более великие актеры, чем он. Часто заводил разговоры о Томасе Беттертоне, актере из соперничавшей с ними труппы, называвшей себя «Слугами герцога»и игравшей спектакли в Герцогском театре. Говорили, что Беттертон лучше кого-либо из современников владеет вниманием публики.
   — Лучше, чем Харт? — допытывался Карл. — Я хочу услышать от тебя правду, Нелл.
   Нелл начинала его успокаивать, говорила, что Беттертон обычный бродячий актер в сравнении с великим Карлом Хартом; а Карл говорил, что именно ему, Карлу, и подобает быть величайшим актером, которого когда-либо знал Лондон, потому что его бабка была сестрой драматурга Уилла Шекспира, человека, который любил театр и пьесы которого часто исполнялись разными труппами; некоторые утверждают, что его пьесы остаются непревзойденными до сих пор — даже Бену Джонсону с Бомонтом и Флетчером далеко до Шекспира…
   Иногда он, бывало, рассказывал ей, как он мальчиком учился мастерству в театре «Блэкфрайерс», где он вместе с Кланом, одним из членов этой труппы, исполняв роли женщин. Карл начинал неестественной походкой расхаживать вокруг нее, изображая герцогиню из трагедии Шерли «Кардинал», а Нелл хлопала в ладоши и уверяла его, что более подлинной герцогини, чем эта, она в жизни своей не видела.
   Ему нравилось делиться с ней своими воспоминаниями о прошлом. А Нелл, которая любила его, как завороженная, во все уши слушала и аплодировала, потому что она считала его самым удивительным человеком из всех, кого ей приходилось знать; он был Богом, создавшим актрису из продавщицы апельсинов, и в то же время нежным и пламенным любовником, который ввел ее в такое общество, где ей бы хотелось играть ведущую роль.
   Она была не против, что он снова и снова рассказывал ей об одном и том же, она, бывало, сама просила его об этом.
   — Расскажите мне о том случае, когда вас забрали и сунули в тюрьму солдаты-пуритане… Вы еще тогда не закончили представление и даже были в сценическом костюме!
   Он откидывал назад голову и настраивал свой великолепный голос на драму или комедию в зависимости от обстоятельства.
   — Я играл тогда Отто в «Кровожадном брате»… Прекрасная пьеса. Клянусь, ни Бомонт, ни Флетчер никогда не написали ничего лучше. Тут он обычно забывал об истории с арестом и играл для нее Отто; он входил даже и в роль Ролло, который и был кровожадным братом. И все это было страшно занимательно, как и сама жизнь с ним, А в ложах театра в это время появлялась самая хорошенькая женщина из всех, которых Нелл когда-либо доводилось видеть, — это была госпожа Фрэнсис Стюарт, фрейлина королевы. Король не сводил с нее глаз во время всего представления, и ни Карл Харт, Майкл Моухан или Эдвард Кайнастон не могли теперь завладеть его вниманием, и что еще удивительнее, он не смотрел на высокую и статную Энн Маршалл, не замечал других актрис. Король не видел никого, кроме сидящей недалеко госпожи Стюарт с ее детским выражением лица и с прелестными светлыми волосами, с огромными голубыми глазами и римским носом. Миледи Каслмейн из-за этого так выходила из себя, что начинала громко оскорблять актеров и актрис и даже с самим королем, к его крайнему неудовольствию, разговаривала нелюбезно.
   Нелл все это казалось таким далеким; у нее была своя собственная жизнь; и хотя ее быт был лишен великолепия, отличавшего жизнь всех этих придворных с их ослепительными драгоценностями и роскошными нарядами, он не был лишен радостей и красочности. Нелл была вполне довольна, это был один из ее замечательных талантов — способность быть удовлетворенной своей судьбой.
   И однажды наступил день, когда она подумала, что большей радости быть не может.
   Карл Харт пришел навестить ее. После того, как она впустила его и он ее поцеловал, как всегда заметив, что она чрезвычайно хорошенькое создание и ей очень к лицу рукава с буфами и прилегающий лиф, держа ее за плечи на расстоянии вытянутых рук, сказал своим громким, звучным голосом:
   — Есть новости, Нелли! Наконец-то ты становишься актрисой.
   — Вы нахал, сэр! — воскликнула она с деланным гневом, сверкая глазами. — Вы намерены меня оскорбить? Кто же я на самом деле, если не актриса!
   — Начнем с того, что ты моя любовница. Она схватила его руку и поцеловала ее.
   — И это лучшая роль, которую мне удалось до сих пор сыграть.
   — Дорогая Нелли, — произнес он театральным шепотом в сторону. — Как мила мне эта девчонка!
   — И все же! — скороговоркой ответила она. — Умоляю вас, скажите поскорее. О какой роли для меня речь?
   Но Карл Харт никогда не портил впечатление суетой.
   — Прежде всего должен тебе сказать, — ответил он, — что мы будем играть «Индейского императора» Драйдена и я беру себе роль Кортеса.
   Она полушутя преклонила колени и поцеловала его руку.
   — Приветствую героя-победителя, — сказала она и вскочила на ноги. — А какая роль предназначается для Нелли?
   Он сложил руки на груди и стоял, с улыбкой глядя на нее.
   — Главная женская роль, — ответил он не торопясь, — роль Алмерии. Монтесума будет добиваться ее расположения. Моухан будет играть Монтесуму. Но она страстно потянется к Кортесу.
   — Она ничего не сможет с этим поделать, бедняжка, — сказала Нелл. — И будет всем сердцем любить своего Кортеса. Я докажу королю, герцогу и всем присутствующим, что еще ни один человек не был так любим, как мой Кортес.
   — А впрочем, знаешь, лучше роль Алмерии отдать Энн Маршалл… Нет, эта роль не для тебя. Ты еще слишком молода для нее. О, ты играешь все лучше… все лучше… но апельсинная девушка не может стать актрисой за несколько недель. Нет, есть другая роль — прекрасная роль для красивой девушки — роль Сайдарии. Я сказал, что Нелли будет играть Сайдарию и заставил Тома Киллигрю, Моухана, Лейси и других согласиться, чтобы ты ее действительно играла.
   — А эта Сайдария — она что-нибудь значит в сравнении с той, другой, которую будет играть миссис Энн Маршалл?
   — Это очень симпатичная роль, Нелли. От королевского двора для нее получено розовое платье — подарок одной из придворных дам. Оно тебе будет как раз впору, а так как ты играешь дочь императора, в волосах у тебя будут красивые султаны из перьев, И еще кое-что, Нелли. Сайдария в конце покоряет Кортеса.
   — В таком случае, — торжественно произнесла Нелл, делая реверанс, — я подчиняюсь Кортесу-Харту и буду наслаждаться этой небольшой ролью.