Холт Виктория. Королева-распутница (Трилогия о Екатерине Медичи - 3)

   Но еще была Мари - самое дорогое для Карла существо. Она любила и понимала его, как никто другой. Ей он мог читать стихи, показывать книгу об охоте, которую он писал. Для нее он был настоящим королем.
   Колиньи Адмирал был его другом. Карлу никогда не надоедало общество Гаспара. С ним он чувствовал себя в безопасности, хотя кое-кто называл его предателем Франции. Карл не сомневался в своем друге. Колиньи никогда не совершит подлости. Если адмирал решит выступить против Карла, он немедленно заявит об этом королю в силу своего прямодушия. Он был открытым, честным человеком. Если он гугенот, значит, эти люди не так уж плохи. Карл дружил со многими гугенотами. К их числу относились его няня Мадлен, Мари Туше, искуснейший хирург Амбруаз Паре и близкий друг Карла месье Ларошфуко. Сам король был, конечно, католиком, но многие его друзья приняли новую веру.
   Один из пажей предупредил Карла о приближении королевы-матери; Мари вздрогнула - это происходило с ней всегда перед встречей с Катрин де Медичи.
   - Мари, не бойся. Она не обидит тебя. Ты ей нравишься. Она сама сказала это. В противном случае я бы не позволил тебе оставаться при дворе. Я бы подарил тебе дом и навещал тебя там. Но ты ей по душе.
   Мари, однако, продолжала дрожать.
   - Паж, - произнес король, - скажи моей матери, что я встречусь с ней в моих покоях.
   - Хорошо, Ваше Величество.
   - Это тебя устроит? - обратился король к Мари. - До свиданья, дорогая. Я приду к тебе позже.
   Мари поцеловала его руку; она испытала облегчение, поняв, что ей не придется увидеть женщину, внушавшую девушке страх; король вышел в коридор, соединявший его апартаменты с покоями любовницы.
   Катрин радостно поприветствовала сына.
   - Ты прекрасно выглядишь! - заявила она. Вижу, грядущее отцовство красит тебя.
   Король сжал губы. Его душа переполнялась страхом всякий раз, когда королева-мать вспоминала о ребенке, которого вынашивала супруга Карла.
   - Наша маленькая королева тоже выглядит чудесно! - продолжила Катрин. - Она должна беречь себя. Мы не можем допустить, чтобы она рисковала сейчас своим здоровьем.
   Карл боялся подобной неискренности матери. Королева-мать любила шутки. Чем более зловещими и мрачными они были, тем большую радость получала от них Катрин. Люди говорили, что она способна с ухмылкой на лице протянуть чашу с ядом своей жертве и пожелать ей при этом доброго здоровья. Кое-кто считал Катрин доброжелательной, не видя циничности ее улыбки. Но Карл знал мать достаточно хорошо; поэтому сейчас он не улыбнулся.
   Катрин быстро заметила выражение его лица. Она сказала себе, что ей следует внимательно следить за своим маленьким королем. Он освобождался от ее влияния быстрее, чем хотелось Катрин.
   - У тебя есть для меня новость? - спросил король.
   - Нет. Я пришла побеседовать с тобой. Я обеспокоена. Очень скоро в Париж прибудет Колиньи.
   - Это меня радует, - сказал Карл.
   Катрин улыбнулась.
   - Он коварен, этот адмирал.
   Она сложила ладони вместе и благочестиво воздела глаза к потолку.
   - Он такой добрый! Такой набожный! Он весьма умен. Религиозность Колиньи обманчива.
   - Обманчива, мадам?
   - Конечно. Он говорит о вере, замышляя кровопролитие.
   - Ты ошибаешься. Когда адмирал говорит о Боге, он думает о Боге.
   - Он заметил доброту короля и использует твое расположение к нему.
   - Я всегда ощущал его расположение ко мне.
   - Мой дорогой сын, это ты можешь проявлять расположение к своим подданным. Они же обязаны служить тебе.
   Король вспыхнул; Катрин всегда умела заставить его почувствовать себя глупцом, маленьким мальчиком, во всем зависевшим от матери.
   - Я пришла поговорить об этом человеке, - сказала Катрин, - потому что скоро он постарается снова очаровать тебя. Мой сын, ты должен видеть все очень ясно. Ты уже не мальчик. Ты - мужчина и король великой страны. Ты хочешь втянуть ее в войну с Испанией?
   - Я ненавижу войну, - мрачно сказал король.
   - Однако ты поощряешь тех, кто готовит ее. Ты отдаешь свое королевство, себя и твоих родных во власть господина де Колиньи.
   - Неправда. Я хочу мира... мира... мира...
   Она пугала его. В обществе Катрин он вспоминал сцены из детства, когда Катрин говорила с ним, как сейчас, отпустив всех его приближенных; она описывала ему камеры пыток и мучения, которым подвергались беззащитные мужчины и женщины по воле могущественных людей. Он не мог прогнать из головы мысли о крови, дыбе, раздробленных конечностях. Мысли о крови всегда вызывали у него тошноту, чувство страха, доводили до безумия. Охваченный безумием, он желал увидеть ее. Мать умела довести его до потери рассудка с большей легкостью, чем воспитатели-итальянцы, которых она приставила к нему. Чувствуя приближение приступа, он должен изо всех сил отгонять его от себя.
   - Ты хочешь мира, - сказала она. - Но что ты делаешь ради него? Ты тайно совещаешься с человеком, жаждущим войны.
   - Нет! Нет! Нет!
   - Да. Разве ты не совещался тайно с адмиралом?
   Катрин встала и замерла над Карлом; он видел лишь ее сверкающие выпученные глаза.
   - Я... я встречался с ним, - сказал король.
   - И будешь делать это снова?
   - Да. Нет... нет. Не буду.
   Он опустил взгляд, пытаясь спрятаться от гипнотизирующих глаз матери.
   - Если я пожелаю встретиться с любым из моих подданных, я сделаю это, - мрачно произнес Карл.
   Эти слова прозвучали из уст короля, и Катрин встревожила подобная демонстрация силы. Он завел себе слишком много друзей-гугенотов. Следовало убить как можно быстрее Колиньи, а также Телиньи, Конде и Ларошфуко. Наибольшая опасность исходила от адмирала.
   Катрин сменила тон; закрыв лицо руками, она печально промолвила:
   - Могла ли я думать, что ты так отблагодаришь меня за все тревоги, выпадающие на мою долю, пока я растила тебя и охраняла корону, которой в равной степени пытались завладеть католики и гугеноты? Ты скрываешься от меня, твоей матери, чтобы держать совет с твоими врагами! Если ты намерен бороться против меня, скажи мне об этом, и я вернусь на мою родину. Твой брат тоже должен уехать со мной, поскольку он посвятил свою жизнь охране твоей; дай ему время скрыться от врагов, которым ты собираешься отдать Францию.
   Она горестно усмехнулась.
   - Гугенотам, которые говорят о войне с Испанией, а на самом деле хотят лишь войны во Франции и гибели нашей страны, чтобы процветать на ее руинах.
   - Ты не должна покидать Францию, - сказал он.
   - Что еще мне остается делать? Что касается тебя, то когда ты окажешься в камере пыток, когда тебя бросят гнить в темницу или даже казнят на площади Мятежников...
   - Что ты хочешь сказать?
   - Неужели ты думаешь, что тебя захотят оставить в живых?
   Она подняла свои большие глаза и посмотрела на сына. Хотя Карл не верил в то, что она покинет Францию, и знал, что его брат, герцог Анжуйский, всегда действовал лишь в личных интересах, он странным образом, как и много раз в прошлом, поддавался гипнозу матери. Поняв, что ее сын уже не легко поддающийся влиянию мальчик, Катрин не хотела давить на него слишком сильно; сейчас она стремилась лишь посеять в душе сына недоверие к адмиралу.
   Она взяла его руку и поцеловала ее.
   - Дорогой сын, знай следующее: все, что я делаю и говорю, служит твоим интересам. Я не прошу тебя изгнать адмирала со двора. Вовсе нет. Принимай его здесь. Тогда тебе будет легче раскрыть истинную натуру Колиньи. О, он околдовал тебя. Это понятно. Он очаровал многих до тебя. Я лишь прошу, чтобы ты сохранял бдительность, не был слишком доверчивым. Разве я не права, делая это?
   - Ты, как всегда, права, - медленно произнес король. - Обещаю тебе не быть слишком доверчивым.
   - А что, если, мой дорогой сын, ты обнаружишь возле себя предателей, интригующих против тебя, добивающихся твоей гибели?
   Король закусил губу; его глаза налились кровью.
   - Тогда, - яростно произнес он, теребя пальцами камзол, - тогда, мадам, я безжалостно расправлюсь с ними... будьте спокойны... безжалостно!
   Он произнес это, почти визжа, и Катрин улыбнулась, уверенная в том, что она добилась своей цели.
   Герцог Аленсонский закончил играть в мяч и вернулся в свои покои, чтобы предаться мрачным раздумьям о будущем.
   Он испытывал сильное разочарование, не представлял себе судьбы хуже своей. Родиться четвертым сыном короля! Несколько человек стояли между ним и троном, о котором он страстно мечтал.
   Он был печален, потому что считал, что жизнь обошлась с ним несправедливо. Эркюль, младший сын короля, был когда-то хорошеньким, испорченным мальчиком, его баловали все, кроме матери. В четыре года он заболел оспой, и его нежная кожа покрылась щербинками. Он уступал своим братьям в росте, был приземистым, коренастым. При дворе говорили, что он истинный итальянец; это означало, что он не нравится французам. Но кто из его братьев был им по вкусу? Болезненный Франциск? Нет, они презирали его. Любили ли безумного Карла? Несомненно, нет. Надушенного, элегантного Генриха? Тоже нет. Его люди ненавидели особенно сильно. Тогда почему им не любить Франциска Аленсонского? Он сменил имя "Эркюль", когда умер его старший брат. Эркюль тогда испытывал бурную радость; короля звали Франциск. Но мать с циничной усмешкой заявила, что "Эркюль" - неподходящее имя для его маленького сына. Он возненавидел Катрин за это; но он недолюбливал ее и за многое другое. Почему народу Франции не принять нового Франциска в качестве своего короля?
   Он подумал о браке с английской королевой, который ему предлагали заключить; эти мысли пробудили в нем гнев. Он не выносил насмешек; он знал, что придворные часто ухмыляются за его спиной, обсуждая эту женитьбу. Королева Англии была старой мегерой, издевавшейся над претендентами на ее руку. Ей не удастся подшутить над ним. Почему он, восемнадцатилетний юноша, должен жениться на тридцатидевятилетней женщине?
   Когда-нибудь он еще удивит всех. Они перестанут обращаться с ним, как с незначительной личностью. Он еще преподнесет им сюрприз. У него есть друзья, готовые последовать за ним куда угодно.
   Он посмотрел из окна своих покоев на Тур-де-Несл, затем бросил взгляд на три башни Сент-Жермен-де-Пре. Католики и гугеноты собирались в толпы. На улицах было шумно; во дворце заседал тайный совет. Он, Франциск - брат короля, сын Генриха Второго и Катрин де Медичи, - не получил приглашения, поскольку его считали слишком юным и незначительным!
   Стоя у окна, он увидел кавалькаду. Еще одна важная персона прибывала на свадьбу его сестры. Он спросил приближенного:
   - Кто это?
   - Адмирал Колиньи, мой господин. Он совершает глупость, прибывая в Париж таким образом.
   - Почему?
   - У него много врагов.
   Герцог кивнул. Он не сомневался, что против адмирала затеваются заговоры. Мать говорила об этом человеке, уединившись с его братьями; она никогда не делилась с ним своими планами. Он прикусил свою губу; на ней появилась кровь. С ним обращались, как с ребенком. Он был младшим сыном, которому никогда не занять трон, маленьким Эркюлем, ставшим Франциском, потому что Эркюль - Геркулес - имя сильного человека. Оспа отняла у него красоту. Любовницы уверяли Франциска, что он красивее своего брата Генриха, но они делали это, потому что он все же был сыном королевской четы. Он имел много любовниц; это было естественно для человека его положения. Он не вышел ростом и был безобразен, не обладал влиянием; мать называла его "моим маленьким лягушонком" без всякой нежности. Она презирала его - для Франциска не оставалось места в ее интригах. Она хотела выпроводить его в Англию.
   Он засмеялся вслух над глупцом адмиралом, спешившим угодить в ловушку. Франциск ненавидел адмирала не по политическим или религиозным причинам, а потому что Колиньи был высок, красив и обладал властью.
   Он увидел, что гугеноты окружили адмирала и его свиту; люди шагали по улице, как бы защищая прибывших. Католики стояли с мрачными лицами; кое-кто из них выкрикивал оскорбления. Требовалось совсем немного, чтобы в Париже вспыхнул опустошительный пожар резни.
   Только безумцы могли затеять эту свадьбу и спровоцировать прибытие в Париж множества гугенотов. Не было ли это замыслом матери?
   Его братья наверняка в курсе. Генрих де Гиз, несомненно, тоже - как и все влиятельные люди. Только Франциска де Аленсона держали в неведении. Принц королевских кровей не мог мириться с таким положением дел.
   Он снова закусил губу и попытался вообразить, что кричащие люди требуют нового короля, носящего имя Франциск.
   Оказавшись перед королем, Гаспар де Колиньи тотчас понял, что враги не теряли времени. Отношение Карла к адмиралу сильно изменилось. Во время их последней встречи Карл тепло обнял Колиньи, отбросив всякий этикет.
   "Не называйте меня "Ваше Величество", - сказал Карл. - Зовите меня сыном, а я буду звать вас отцом". Но тот был иной монарх. Золотисто-карие глаза утратили теплоту, стали настороженными, холодными. Генрих де Гиз и его дядя, кардинал Лоррен, находились при дворе и пользовались благосклонностью королевы-матери. Однако во время официальной встречи Гаспару показалось, что он заметил виноватое выражение глаз короля; но возле Карла стояла его мать; ее приветствие прозвучало более радушно, чем остальные, но все же адмирал доверял ей меньше всего, он ощущал исходившую от нее враждебность.
   Адмирал бесстрашно перешел к цели своего визита - вопросу о помощи принцу Оранжскому и войне с Испанией.
   Катрин заговорила вместо сына.
   - Вы слишком поздно прибыли в Париж, господин адмирал. Если бы вы прибыли раньше, то попали бы на военный совет, который я созвала сегодня для обсуждения проблемы войны.
   - Военный совет, мадам? - удивился Колиньи. - Но кто вошел в него?
   Катрин улыбнулась.
   - Герцог де Гиз, кардинал Лоррен... другие люди. Вы хотите услышать их имена?
   - Да, мадам.
   Катрин назвала имена нескольких представителей знати. Все они были католиками.
   - Понимаю, мадам. - сказал Колиньи. - Эти члены совета, естественно, предложили пренебречь нашими обещаниями. Они никогда не поддержат кампанию, возглавляемую мною.
   - Господин адмирал, мы не обсуждали вопрос о руководстве; мы говорили лишь о благе Франции.
   Адмирал отвернулся от королевы-матери и преклонил колено перед королем Колиньи взял руку Карла и улыбнулся.
   Катрин заметила появившийся на бледной, нездоровой коже короля румянец; в его взгляде ощущалась любовь. Карл не испытывал влияния этого человека лишь во время отсутствия Колиньи. Тут таилась реальная опасность. Нельзя допустить, чтобы адмирал задержался здесь на несколько недель. Какими бы неприятностями ни грозила его смерть, он должен умереть.
   - Ваше Величество, - произнес Колиньи, - я не могу поверить в то, что вы нарушите слово, данное принцу Оранжскому.
   Карл ответил тихо, смущенно:
   - Вы слышали решение совета, господин адмирал. Все упреки следует адресовать ему.
   - Тогда, - заявил Колиньи, - мне нечего больше сказать. Если одержало верх мнение противное моему, это конец. Ваше Величество, я убежден - если вы прислушаетесь к решению совета, вы пожалеете об этом.
   Карл задрожал. Он протянул руку, словно желая удержать адмирала; казалось, Карл хотел заговорить, но мать одним взглядом подчинила его себе.
   - Ваше Величество не должны обижаться на меня за то, что я, дав слово принцу Оранжскому, не могу нарушить его, - произнес Колиньи.
   Карл вздрогнул; адмирал помолчал в ожидании; однако влияние матери на короля оказалось более сильным. Колиньи снова заметил, что Карл хочет что-то сказать, но все же король не раскрыл рта.
   - Это, - добавил Колиньи, - будет сделано силами моих друзей, родственников и слуг, а также моими личными.
   Адмирал повернулся к Катрин.
   - Его Величество решили не воевать с Испанией. Надеюсь, Господь убережет его от другой войны, из которой королю не удастся выйти.
   Поклонившись, Колиньи удалился.
   В его покоях адмирала ждали письма. Он прочитал в одном из них: "Помните заповедь, которой следует каждый папист. Не храните верность еретикам. Если вы мудры, вы немедленно покинете французский двор. В противном случае вы умрете".
   "Вам угрожает серьезная опасность, - было написано в другом послании. - Не дайте обмануть себя бракосочетанием Маргариты и Наваррца. Бегите как можно скорее из ядовитой клоаки, которой является французский двор. Бойтесь смертоносных зубов Змеи".
   "Вы завоевали уважение короля, - прочитал Колиньи в третьем письме. Это достаточная причина для вашего убийства".
   Он просмотрел все эти письма; в покоях стемнело; Колиньи обнаружил, что даже шелест гардин заставляет его сердце биться чаще. Он осторожно прикоснулся к стене и спросил себя, не здесь ли, в неровном месте, скрыта потайная дверь. Нет ли в лепном потолке отверстия, через которое наблюдают за ним? Любой миг мог стать для него последним.
   Карл вскоре полностью попал под влияние адмирала. С его появлением при дворе король осмелел, стал меньше бояться матери. Он держал адмирала возле себя; во время многих аудиенций Колиньи оставался рядом с королем. Но Катрин знала, что происходит во время этих бесед. Покои короля были соединены слуховой трубой с тайной комнатой Катрин; с помощью этого устройства она могла слышать многое из того, что говорилось. Она имела основания для тревоги.
   Они постоянно обсуждали предлагаемую войну с Испанией; король колебался. "Будьте спокойны, мой адмирал, я хочу удовлетворить вашу просьбу. Я не покину Париж, пока не сделаю это".
   Медлить с устранением адмирала нельзя, но оно должно произойти после свадьбы. Если Колиньи сейчас внезапно умрет, бракосочетание не состоится. Катрин не без удовольствия наблюдала за своей жертвой; она словно откармливала свинью перед тем, как зарезать ее. Колиньи переполняла гордость и уверенность в собственной силе; он считал, что одним своим появлением при дворе снова завоевал расположение короля; остается лишь повлиять на короля, и его, Колиньи, планы осуществятся.
   Пусть он насладится своими последними неделями на земле. Путь он продолжает считать себя серьезной силой... еще некоторое время.
   Адмиралу недоставало хитрости; как многие прямо душные воины, он нуждался в уроках дипломатии и государственного мышления. Он редко взвешивал свои слова, прежде чем произнести их; он говорил то, что думал; такое поведение при дворе, где притворство стало искусством, являлось вершиной глупости.
   На одном из заседаний совета он поднял вопрос о польском троне.
   - Есть несколько претендентов на него, - сказал Колиньи. - Несомненно, он станет вакантным в ближайшем будущем. Если мы хотим, чтобы этот престол достался Франции, герцог Анжуйский должен немедленно отправиться в Польшу.
   Король с энтузиазмом закивал головой - больше всего на свете он желал отъезда ненавистного брата из Франции Катрин пришла в ярость, но сделала вид, будто невозмутимо обдумывает этот шаг. Что касается герцога, то он с трудом сдерживал гнев. Его лицо вспыхнуло, сережки в ушах задрожали.
   - По-моему, господин адмирал вмешивается в дела, его не касающиеся, произнес Генрих холодным тоном.
   - Польский вопрос жизненно важен для Франции, месье, - с обычной прямотой ответил герцог.
   - Верно, - поддержал его король.
   - Если, - продолжил адмирал, - герцог Анжуйский, не захотевший связать себя с Англией брачными узами, откажется от Польши, он должен будет честно признаться в нежелании покинуть Францию.
   Совет закончился; герцог Анжуйский нашел свою мать.
   - Мадам, как вам нравится такая наглость? - спросил он. - Что позволяет адмиралу так говорить со мною?
   Катрин утешила своего любимого сына.
   - Не волнуйся, мой дорогой. Не принимай слишком близко к сердцу слова этого человека.
   - Этого человека! Ты знаешь, что он - друг короля. Кто может угадать, что они способны затеять? Мама, ты позволишь им интриговать против меня?
   - Наберись терпения, - сказала Катрин, - подожди до свадьбы; ты все увидишь.
   - До свадьбы! Но когда она произойдет? Вся знать страны уже здесь, но старый дурак, кардинал Бурбон, не совершит обряд без благословения папы; когда, по-твоему, оно будет получено? Разрешит ли он моей сестре-католичке выйти за гугенота? Скоро мы узнаем о его запрете; в Париже начнутся волнения.
   - Ты еще молод, мой любимый, и не знаешь, что люди способны творить чудеса. Не бойся - мы обойдемся без месье Грегори, мой дорогой.
   - Не следует думать, что Бурбон совершит обряд наперекор воле папы.
   - Он не узнает, чего хочет папа, сын мой. Я написала правителю Лиона, что до дня свадьбы ни одно послание из Рима не должно дойти до нас.
   - Значит, мы будем напрасно ждать благословения папы.
   - Это лучше, чем получить запрещение свадьбы.
   - Как ты заставишь его провести церемонию без разрешения папы?
   - Положись на твою мать. Скоро твоя сестра будет соединена брачными узами с Наваррцем. Не бойся. Я справляюсь со старым кардиналом. Наберись терпения, мой дорогой. Подожди... свадьба завершится, и ты все поймешь.
   Темные итальянские глаза герцога Анжуйского сверкнули, он настороженно посмотрел на мать.
   - Ты хочешь сказать ...?
   Она приложила палец к губам.
   - Ни слова... даже между нами. Еще рано. Ничего не бойся.
   Она приблизила свои губы к его уху.
   - Господин адмирал проживет недолго. Пусть он поважничает последние часы своей жизни.
   Герцог, улыбнувшись, кивнул.
   - Но, - прошептала его мать, - нам необходимо проявить предельную осторожность. Подготовка убийства такого человека чревата множеством опасностей. Он - важная персона. Наши шпионы сообщают нам, что он получает предупреждения о грозящей ему опасности. Я не понимаю, как происходит утечка информации. Чтобы поймать лосося, необходимо тщательно установить сети, мой сын. Не заблуждайся на сей счет.
   - Мама, я не сомневаюсь в том, что ты способна сделать все необходимое.
   Она нежно поцеловала его.
   Принцесса Маргарита развлекала герцога де Гиза в комнате, примыкавшей к ее спальне. Она лежала рядом с ним на кровати, которую она распорядилась накрыть черными атласными простынями, подчеркивавшими совершенство ее белого тела. Сонная, удовлетворенная девушка улыбнулась Генриху. Ни один мужчина не доставлял ей столько радости, как ее первый любовник - герцог де Гиз.
   - Мне показалось, что прошло очень много времени, - промолвила она. Я почти забыла, как ты прекрасен.
   - А ты, моя принцесса, - ответил он, - так чудесна, что я никогда не забуду тебя.
   - Ах! - вздохнула Марго. - Если бы только нам разрешили пожениться! Тогда ты не был бы мужем другой женщины, а мне не угрожал бы самый ужасный брак, который был когда-либо заключен. О, Генрих, любовь моя, если бы ты знал, как я днями и ночами молюсь о том, чтобы что-нибудь сорвало мою свадьбу. Возможно ли это, мой любимый? Можно ли что-то сделать?
   - Кто знает? - печально ответил де Гиз. - В воздухе Парижа присутствует нечто, не позволяющее предвидеть, что случится в следующий миг.
   Он обхватил руками голову Марго и поцеловал ее.
   - Я уверен только в одном - что я люблю тебя.
   Она страстно обняла его; ее губы были влажными, требовательными. Она продолжала изумлять Генриха, хоть он знал и любил ее всю жизнь. Он посмотрел на девушку, которая, откинувшись на спину, протянула к нему свои руки; ее черные волосы были распущены, удивительные темные глаза горели на прелестном томном лице; она уже жаждала новых объятий. Она была неотразима; тяжеловатость носа, унаследованного от деда, и нижней челюсти, полученной от матери, стали почти незаметны.
   - Марго, - с жаром произнес де Гиз, - второй такой, как ты, нет на свете.
   Они лежали, чувствуя себя в безопасности за запертой дверью. Они вспоминали ту ночь, когда их поймали врасплох; Марго в изысканных нарядах встречала Себастиана Португальского, президента на руку французской королевы. Они помнили ярость короля и Катрин, избивших Марго почти до смерти за эту любовную связь; что касается де Гиза, то он едва не распрощался с жизнью.
   - Когда ты появился с женой, - сказала Марго, - мое сердце едва не разбилось.
   Она впервые произнесла эти слова давно, но сейчас она знала, что душевные раны зарастают; жена Генриха не могла помешать ему быть любовником Марго. Девушка обнаружила, что на свете есть и другие мужчины - правда, не столь красивые и обаятельные. Она не могла обходиться без любовника.
   Как приятно лежать в объятиях этого человека, снова и снова будить в нем страсть, а в перерывах - весьма недолгих - печально думать о том, что ее жизнь была бы совсем иной, если бы им разрешили пожениться! Их брак был бы идеальным! Марго обожала жалеть себя; она удовлетворяла свои желания, а затем говорила: "Если бы мне позволили выйти за единственного человека, которого я любила, я была бы другой женщиной!" Произнеся это, она могла с чистой совестью предаваться любым утехам.
   Внезапно в дверь комнаты постучали; раздался голос Шарлотты де Сов Марго улыбнулась. Шарлотта знала, с кем развлекалась принцесса, и немного ревновала. Это было приятно. Шарлотта слишком высоко задирала нос из-за своей красоты и положения в Летучем Эскадроне.
   - Кто там? - спросила Марго.
   - Это я, Шарлотта де Сов.
   - Что тебе нужно?
   - Нет ли здесь господина де Гиза? Королева-мать спрашивает его. Она нетерпелива.
   Марго засмеялась. Поднявшись, принцесса подошла к двери.
   - Когда я увижу господина де Гиза, я скажу ему. Не волнуйся, это произойдет скоро.
   - Спасибо. Я отправлюсь к Ее Величеству и скажу ей, что господин де Гиз скоро придет.