Холт Виктория. Принц-странник (Любовь у подножия трона - 1)

   Королеве оставалось одно - бежать во Францию. Как она рыдала, это страстная женщина, когда говорила Анне:
   - Я вынуждена покинуть страну, иначе стану пленницей парламента и мужу придется защищать меня, рискуя всем. Лучше уж подвергнуть опасности собственную жизнь, чем подставить под удар короля. Я ему обо всем написала, и к тому времени, когда он получит письмо, надеюсь уже быть во Франции. Королева этой страны - моя невестка, она не прогонит меня.
   Генриетта-Мария всегда жила одними страстями, движимая порывами сердца, а не трезвой головой, и именно это, как знала Анна, стало источником многих бед короля, хотя отношения Карла I и Генриетты-Марии в браке, начавшиеся непросто, со временем переросли во взаимопонимание и горячую привязанность. Королева была страстной натурой. Иногда она казалась легкомысленной, но в то же время могла проявить незаурядное упорство в достижении цели, и теперь вся сила ее страсти была направлена на защиту дела мужа.
   - Присмотри за моей малышкой, Анна, - сказала она. - Береги как зеницу ока. Если она заболеет, тебе придется страдать в тысячу раз больше, слышишь, Анна Дуглас?
   Черные глаза королевы сверкнули гневом при мысли о разлуке со своим ребенком, но тут же смягчились от прилива любви к младенцу и чувства благодарности к Анне, которым она была преисполнена, даже угрожая ей. Покончив с наставлениями, она сжала Анну в объятиях и расцеловала ее.
   - Уж я-то понимаю, ты позаботишься о моем ребенке... Хотя ты и протестантка. Но если все же ты, глупая женщина, прозреешь и обратишься в лоно истинной веры, открой моей дочери глаза, как сделала бы это я. О, но ведь ты же протестантка!.. И дети короля будут воспитываться в религии своей страны! А мне, бедной неутешной матери, приходится бросать своего новорожденного младенца на руки протестантке! Протестантке!
   Дальше ее речь стала совсем бессвязной: за годы пребывания в Англии королева не позаботилась о том, чтобы хорошенько выучить английский язык. Анна поспешила упасть на колени и торжественно поклясться, что, невзирая на свою веру, она будет верна королеве и выполнит все ее приказания.
   Бедная Генриетта-Мария! Приехав в Англию прелестной шестнадцатилетней девушкой, преисполненной решимости самой вершить свою судьбу, она вынуждена стать изгнанницей, разлученной с мужем и детьми.
   Но с Божьей помощью хоть один ребенок должен быть возвращен ей!
   Король все-таки приехал в Эксетер: не получив письма жены и полагая, что она все еще при ребенке, он с трудом пробился через заграждения из парламентских отрядов, чтобы добраться до нее. Никому иному как Анне пришлось взять на себя печальную обязанность сообщить ему, что он опоздал.
   Когда Анна вспомнила об этом, глаза ее наполнились слезами. Король предстал перед ней красивый, еще не остыв от только что состоявшегося сражения, с прямым и открытым взглядом благородного человека. А если в его лице и был оттенок слабости, то такую женщину, как Анна Дуглас, это заставляло относиться к нему с еще большей любовью. Да, он с чрезмерной готовностью следовал плохим советам, проявлял слабость, когда нужно было проявить силу, упрямился, когда надо было уступить. Он слишком полагался на Священное право королей, установленное в годы правления Генриха VIII, но устаревшее сейчас. К сожалению, король не унаследовал здравый смысл Елизаветы, дочери Генриха, умевшей приспосабливаться к изменявшимся условиям. Но сколь бы слабым он ни был, какой бы косностью ни грешил, он был человеком необыкновенно обаятельным и к тому же трогательно преданным своей семье.
   Вместе с ним в Эксетер приехал его наследник, принц Уэльский, мальчик четырнадцати лет, который, не будучи похож на отца, пожалуй, обладал еще большим обаянием. Наследник был довольно робок и отличался мягким характером. Так трогательно было видеть, как он взял сестренку на руки и стал удивляться, до чего же она крохотная!
   Анна снова заплакала, оплакивая короля, теряющего свое королевство, принца, становящегося наследником утраченного трона, малышку - самого юного члена королевской семьи, - с рождения обреченную на столь тяжелую долю.
   - Бедная дочурка, - сказал тогда король, - в грустный час ты пришла в этот мир. Тебя немедля нужно окрестить.
   - А какое имя вы дадите ей, ваше величество?
   - Назовем ее Генриеттой, в честь жены. Но крестить будем по обряду англиканской церкви.
   И два года назад в жаркий июльский полдень в Эксетерском кафедральном соборе девочку окрестили, после чего король отбыл в Корнуол, откуда довольно успешно вел военные действия.
   Чуть позже, когда ребенку шел четвертый месяц, он снова побывал в Эксетере и навестил дочку во дворце Бедфорд Хаус, визит был коротким, и больше Анна его не видела.
   Принц приехал навестить сестренку годом позже. Полуторагодовалая малышка была уже в состоянии отличить от других темного мальчика, столь похожего на нее: она смеялась от удовольствия и радости при виде его и горько плакала после его ухода. Принцу пришлось отбыть в спешке, потому что "круглоголовые" сторонники парламента - снова пошли на Эксетер.
   Памятуя о наказе Генриетты-Марии, Анна попыталась организовать побег в Корнуол, но ее окружали шпионы, и ничего не оставалось, как жить затворнической жизнью в Бедфорд Хаусе и не отходить от принцессы ни днем, ни ночью. А в это время разгневанная королева узнала, что ее драгоценное дитя находится в городе, осажденном врагами, и обрушивала проклятие за проклятием на свою горькую судьбу, на ненавистный парламент и на эту неповоротливую предательницу Анну Дуглас.
   Обвинение было жестокое, и Анна, узнав о нем, глубоко страдала. Напрасно ее убеждали не придавать значения упрекам королевы, мол, разве ей не известно, что Генриетта-Мария склонна обвинять невезучих друзей во всех тяжких грехах, не исключая предательства. Анна понимала и другое: Генриетта-Мария вне себя от горя, не зная, какова судьба ее ребенка в осажденном городе, где не хватает пищи, где смерть ходит по улицам и где девочка подвергается постоянной опасности. А упреки... Генриетта-Мария всегда изливала свой гнев на самых близких, когда ей было больно. Поэтому Анна говорила себе, что надо помнить о страданиях королевы и быть терпимой.
   Тем временем сэр Джон Беркли, глава оборонявших город роялистов, решил, что им не продержаться, и сдал Эксетер на тех условиях, что маленькой принцессе с ее свитой позволено будет покинуть город. Так, следуя распоряжению парламента, они оказались в Отлендском дворце, и последние несколько месяцев пребывания там жили на средства Анны, так как парламент отказался выделить деньги на содержание королевской дочери.
   Отлендс, эта увеселительная резиденция королей, построенная Генрихом VIII, оказался на редкость приятным местом, разумеется, насколько это возможно в подобных обстоятельствах. Но с того дня, как в Англии разгорелась гражданская война, спокойные дни для членов королевской фамилии кончились. Однажды, проходя через двор, Анна столкнулась с посыльным, который привез письмо от палаты общин, предписывающее приготовить принцессу к переезду в Лондон, где в Сен-Джеймском дворце под попечительством графа и графини Нортумберлендских ее ожидало общество сестры принцессы Элизабет и братьев принцев Джеймса и Генри.
   Тогда-то Анна и приняла решение. Пора было положить конец упрекам госпожи, тем более что она давно решила не доверять ребенка никому, кроме матери-королевы или короля. В голове созрел рискованный план: если Генриетта-Мария во Франции, почему бы не направиться к ней? Уж в любом случае ей легче замаскироваться, чем королеве. Женщина с ребенком?.. Нищенка!.. Нет! С нищенками на дорогах плохо обращаются. Бедная служанка с ребенком? Это лучше. С собой можно взять француза Гастона, который будет играть роль ее мужа - камердинера; Элинор Дайке и Томас Лэмберт в роли прислуги вполне подойдут для компании.
   Можно незаметно ускользнуть из Отлендского дворца, а задним числом написать письмо и отправить во дворец с одним из слуг, чтобы те из прислуги, которым она доверяла, разделили между собой одежду и, подождав три дня, сообщили в парламент об исчезновении принцессы и Анны. Если все пойдет по плану, у них будет в запасе четыре дня, и пока парламент сможет предпринять меры к их розыску, они уже поплывут через Ла-Манш в направлении Франции, где беглецов никто не сможет догнать.
   Все выглядело достаточно просто, но как изнеженная леди могла предположить, что за три дня блуждания по дорогам она смертельно устанет", откуда было знать наставнице принцессы, что девочка при каждой встрече с людьми будет требовать одежду, к которой привыкла, и доказывать всем и вся, что никакой она не Пьер, не Питер, а принцесса?
   Еще сутки, лихорадочно размышляла Анна, и мы - у моря. Всего сутки... Но пока они спят на чердаке, и стены его как стены тюрьмы, а все потому, что случайный заезжий заподозрил в ней беглую аристократку.
   ***
   Внезапно все проснулись от стука копыт во дворе. На чердаке было темно, но, приподнявшись на локте, Анна увидела в окне кусочек звездного неба.
   - Том, Нелл!.. Вы спите?
   - Нет, госпожа.
   - Тес, тише. Том!
   - Да, Нэн, мы проснулись, - подала голос Нелл.
   - Что за шум?
   - Наверное, новые постояльцы прибыли.
   - Так поздно?
   - А вы так и не уснули?
   - Я все думаю о том приезжем.
   - Но ведь он сказал, что по-прежнему предан его величеству?
   - Откуда мы можем знать, правду он сказал или нет?
   - Вы думаете, он заподозрил, кто ребенок?
   - Не знаю. Но если бы она в тот момент проснулась и назвала себя принцессой, мы были бы выданы.
   На мгновение воцарилась тишина. Потом Анна вскочила на ноги.
   - Слышите? Шаги на лестнице!
   - Все правильно, новые постояльцы располагаются на ночлег, - сказал Том.
   - Но поднимаются по лестнице, ведущей на чердак, это значит, идут к нам. Я уверена, тот человек нас предал!
   Следующие секунды показались им часами. Анна крепко прижала к себе принцессу; малышка захныкала во сне.
   Том встал. Шаги смолкли; кто-то стоял за дверью.
   Потом раздался внезапный стук. Том навалился на дверь всем телом.
   - Кто там? - спросил он.
   - Это я, хозяин трактира.
   - Что вы хотите от нас так поздно?
   - Тут солдаты прибыли. Они требуют расквартировать их, а у меня нет для них места.
   - Открой дверь, - приказала Анна, и Том повиновался.
   - Слушайте, - сказал хозяин, - мне нужно разместить солдат. Я им говорил, что трактир переполнен, но они и слышать не хотят и требуют предоставить помещение. Некоторые из них пьяны. Во дворе есть сарайчик, вы бы там могли провести остаток ночи. Я часто пускаю туда извозчиков.
   В нем вполне нормально.
   - А солдат что, нельзя там разместить? - спросил Том.
   - Я не хочу накликать беду на трактир. В стране - гражданская война, военное время, и все мы во власти солдатни. Не дай Бог, они обидятся, что их не селят под крышей...
   - Переходим в сарай, - быстро сказала Анна. - Не сомневаюсь, нам там будет вполне удобно.
   - Спасибо вам, вы мудрая женщина. Только идите побыстрей, пока солдаты пьют в общей комнате.
   Он со свечой начал спускаться по лестнице, за ним последовали Том, Анна с ребенком, Нелл и Гастон. Когда все были в сенях, дверь открылась и на пороге показался элегантный господин - причина их страхов и подозрений.
   - Господи ты Боже мой! - закричал он сердито. - Неужели джентльмену нельзя здесь хоть немного поспать? Всю ночь кто-то шастает туда-сюда! Ну, что еще у вас?
   - Прошу прощения, ваша честь. Это все солдаты. Только что прибыли. Такие вот дела происходят, сэр! Что тут может сделать бедный трактирщик?
   Аристократ, прищурившись, взглянул на всю компанию.
   - И ты мне хочешь сказать, что это - солдаты?
   - Нет, сэр. Это бедные странники, которых я приютил на чердаке. Но теперь там должны разместиться солдаты, и...
   - И вы гоните их на ночь глядя?
   - Нет.., нет, ваша честь. Они заплатили за постой и получат кров. Я веду их в сарай во дворе. Он теплый, удобный, им там будет не хуже, чем на чердаке.
   Мужчина закрыл дверь, и они продолжили путь. Хозяин провел их на кухню, задул свечу и, взяв фонарь, повел в сарай.
   - Тут вы спокойно можете спать до конца ночи, и никто вам не помешает. Здесь будет очень удобно. Видите, на полу солома, и ночь сегодня теплая.
   - А дверь закрывается? - поинтересовался Том.
   - Ага! Если вам так удобнее, можете закрыться изнутри на засов.
   - Нас все здесь устраивает, - быстро сказала Анна.
   Хозяин ушел, и Том тотчас же задвинул засов.
   - Здесь чувствуешь себя чуть спокойнее, - сказала Анна, хотя ее все еще била крупная дрожь.
   Они ушли чуть свет, при первых признаках дня. Шли все утро, а за полдень вошли в предместья Дувра. При виде почтового корабля, покачивавшегося на волнах на якоре, у Анны камень упал с плеч. Море было спокойным, погода явно благоприятствовала им. Скоро, уже скоро ее испытаниям должен прийти конец.
   Генриетта была очень оживлена; всю дорогу она проехала на спине у Анны и в отличие от нее ни капельки не устала.
   - Вода! - радостно закричала она.
   - Это море, мое сердечко, - сказала Анна.
   - Нэн! Хочу свое платье!
   - Скоро оно у тебя будет, Пьер, крошка моя!
   - Не Пьер! Не Пьер!
   - Уже немного осталось, золотце.
   - Не Пьер, - вопила Генриетта. - Я принцесса! Не Пьер! Не Питер!
   - Давай еще немного поиграем в мальчика Пьера. Пусть это будет нашим с тобой секретом, а?
   - Эх, если бы принцесса все время спала, - сказал Том.
   - Но она не может все время спать.
   - Не спать! Не спать! - закричала принцесса.
   - Мне бы больше было по душе, если бы во время нашего продвижения по городу она спала, - настаивал Том.
   Навстречу прошел мужчина. Он, казалось, не заметил их, но это был все тот же заезжий аристократ из трактира. Никто не сказал ни слова, даже тогда, когда он сделал круг и пошел за ними в некотором отдалении.
   Когда они подошли к берегу, он все в той же высокомерной манере окликнул лодочника.
   - Эй, там, это Дуврский почтовый, а, приятель?
   - Да, милорд.
   - Так отвези меня на него. По рукам? Эти люди - со мной.
   - Милорд... - начал было Том, но мужчина нетерпеливо отмахнулся.
   Когда все перебрались в лодку, принцесса ясно продемонстрировала, что предпочитает всем элегантно одетого джентльмена, но тот, не обращая внимания на ребенка, холодно и властно давал указания лодочнику.
   - Какой нынче ветер?
   - Прямо в направлении Франции, милорд.
   - Так, значит, почтовый вот-вот должен отплыть?
   - Дождется отлива и отчалит, милорд. Лодка поравнялась с судном, и пассажиры перебрались на борт, послушно следуя за незваным распорядителем.
   Жестом подозвав Анну с ребенком, он прошел с ними в каюту. Когда они оказались наедине, он поклонился ей и поцеловал руку.
   - Вы проделали потрясающую штуку, Анна, - сказал он. - Королева навек будет вам благодарна.
   - Было большим подспорьем, что вы были с нами.., хотя и не в составе нашей маленькой компании.
   - Да уж, у меня было по этой причине несколько малоприятных моментов, и самый худший - ночью, когда я открыл дверь и увидел вас, конвоируемых по лестнице. Ладно, все позади. Пока будете плыть через Ла-Манш, оставайтесь в каюте и не снимайте всего этого маскарада. Зато, ступив на французский берег, вы будете в полной безопасности. Ну, а сейчас мне нужно идти. Передайте ее величеству, что я безгранично предан ей.
   - Хорошо, Джон.
   - Передайте еще, что мы, Беркли, не уступим запад круглоголовым, сколько бы их ни было.
   - Передам, Джон.
   - До свидания, и удачи вам!
   Сэр Джон Беркли поцеловал руки Анне и принцессе, потом быстро спустился в лодку и вскоре вновь был на берегу.
   Чуть погодя почтовый медленно проплыл мимо белых меловых скал, беря направление на Кале.
   Глава 2
   Принцесса была необыкновенно счастлива. Едва она и верная ей свита ступили на французскую землю в порту Кале, ее дорогая и любимая Нэн сняла наконец свой горб, восторженно поцеловала свою воспитанницу и назвала ее не Пьером, не Питером, а возлюбленной принцессой! На девочку вновь надели красивые одежды, множество людей стремились поцеловать ей руку и высказать свое почтение - то есть делали то, чего ей так не хватало, пока она блуждала по дорогам в одежде бедняка. Ее приветствовали восторженные толпы, люди кричали, что для внучки великого Генриха Франция - родной дом, и все французы, мужчины и женщины, готовы обожать ее.
   Как грациозно она кланялась и махала маленькими ручками! Как улыбалась, когда расправляла складки платья! Случайно обернувшись к Нэн, она увидела перед собой высокую и прекрасную, преисполненную счастьем госпожу, с которой она столько времени безуспешно пыталась сбросить нищенские грязные тряпки. Генриетта была счастлива; она еще не знала, что приехала во Францию в качестве просителя, и здесь была нищенкой в гораздо большей степени, чем на пути в Лувр.
   - Скоро вам предстоит увидеть свою мать, королеву, - говорила принцессе Анна.
   Девочка широко открыла глаза от удивления. Ее мать, королева Англии, была для нее не более чем звуком; всю свою недолгую жизнь она знала одну мать, милую, дорогую Нэн.
   - Вы должны очень и очень любить ее, - разъясняла Анна. - Для нее будет большим счастьем увидеть вас, ведь вы единственная из ваших сестер и братьев, кто будет рядом с ней, скрашивая разлуку и даря частицу счастья.
   - Почему? - спрашивала принцесса.
   - Потому что другие не могут быть с ней.
   - Почему не могут?
   - Потому что вашим братьям Джеймсу и Генри надлежит оставаться рядом с вашей сестрой Элизабет, а ваш старший брат Чарлз не может прибыть во Францию, потому что ему приходится заниматься другими делами. Ваша старшая сестра Мэри в Голландии, поэтому она тоже не может быть рядом с вашей матерью.
   Но Генриетта ничего не поняла из этих объяснений. Она знала только, что снова счастлива, что на ней яркая одежда и люди вновь называют ее принцессой.
   С эскортом ее доставили из Кале в Сен-Жермен.
   Новость о том, что маленькая дочь возвращается к убитой горем королеве, распространилась с быстротой молнии. Романтическая история о смелой воспитательнице королевской дочери, которая вывезла ребенка из раздираемой войной страны под самым носом у врагов, переходила из уст в уста. Поступок этот очень растрогал добросердечных французов; им непременно хотелось увидеть маленькую принцессу и приветствовать ее смелую наставницу. Поэтому люди собирались вдоль дороги Кале-Сен-Жермен, чтобы крикнуть "Счастливой дороги!" маленькой девочке и показать, как они рады видеть в своей стране внучку великого французского короля.
   - Да здравствует маленькая принцесса из Англии! - приветствовали они ее. Да здравствует внучка нашего великого Генриха! Да здравствует ее отважная наставница!
   Принцесса улыбалась и принимала овации как должное, она уже успела позабыть про ужасное путешествие по английским дорогам. Анна чуть не падала от усталости, до нее, сбросившей груз тревог, с трудом доходило, что ее приветствуют жители Франции. Улыбаясь, она время от времени чувствовала себя сидящей на берегу Дувра или на чердаке трактира и наблюдающей, как принцесса выдает всему свету их тайну, а горб на ее спине предательски соскальзывает вниз.
   Генриетта-Мария ждала четверку отважных в замке на окраине леса. Ей на время предоставили в распоряжение замок у Сен-Жермен-ан-Лэ, и она располагала собственными апартаментами в Лувре; кроме того, французская родня положила ей пенсию, и к моменту приезда дочери она жила при дворе на положении гостящей королевы.
   Генриетта-Мария расположилась в салоне, окруженная слугами и горсткой английских эмигрантов, время от времени навещающих ее. На ней было платье из голубой парчи, отороченное оборками из тончайших кружев, обшитых жемчугом. Черные глаза блестели от слез, а обычно бледные щеки пылали. Это были счастливейшие мгновения ее жизни с тех пор, как пришлось покинуть Англию.
   Когда ввели принцессу, она вскрикнула от радости и, отбросив все церемонии, бросилась к ребенку, стиснув в объятиях и прижав к расшитому жемчугом платью, слезы хлынули из глаз.
   - Неужели ты все-таки со мной, моя малышка, - взволнованно говорила она по-французски, не подумав даже, что ребенок может не знать этого языка. - О, как я страдала! Крошка моя, дитя мое, и мне пришлось тебя оставить, спасаясь от этих нечестивцев! Но теперь ты снова со мной. Ты здесь, и мы до конца жизни больше не разлучимся. О, видит Бог, это моя дочь, младшая и самая драгоценная! Она снова со мной, хвала всем святым за это чудо! И в этот момент я воздаю хвалу Богу!
   Она повернула заплаканное, но светящееся радостью лицо к Сиприену де Гамашу, своему священнику, стоявшему рядом.
   - Отец Сиприен наставит моего ребенка на путь истинный. Моя дочь будет воспитана в истинной римско-католической вере. Возрадуйтесь все вместе со мной - ибо она не только вырвана из рук врагов - этих бюргеров-круглоголовых, которые собираются погубить ее отца, - но и спасена от врага более скрытого, она спасена для истинной веры!
   Генриетта вырвалась из ее рук: жемчуга на материнском платье царапали ее. Повертев головой, девочка протянула руку Анне, стоявшей поблизости.
   Королева перевела блестящие от слез глаза на воспитательницу дочери.
   - А вот моя драгоценная леди Анна.., моя любимая и преданная служанка! Нами никогда не будет забыто то, что вы сделали для нас. Весь Париж, вся Франция ни о чем другом не говорят, как о вашем отважном поступке. Вы действовали как верный и храбрый слуга, и я никогда этого не забуду.
   Королева отпустила руку ребенка и шагнула к Анне, чтобы обнять ее, но та, изможденная долгой дорогой и тревогами предыдущих дней, упала в обморок. Теперь стало очевидным, что только исступленная решимость передать принцессу в руки матери и только матери придавала ей необходимые силы. Задача была выполнена, и пришло время заплатить за умственное и физическое перенапряжение, которое ей пришлось испытать.
   ***
   В своих покоях в Сен-Жерменском замке Генриетта-Мария беседовала с племянницей - мадемуазель Монпансье. Генриетта-Мария была интриганкой по натуре; когда ей что-то было нужно от человека, она проявляла редкую настойчивость и упорство. Ей предстояло решить три проблемы: увидеть Англию умиротворенной, а мужа - в венке триумфатора, воспитать детей в римско-католической вере и, наконец, организовать для них подходящие браки.
   С ее точки зрения эти желания были совершенно естественны. Ведь в брачном контракте между нею и мужем черным по белому записано, что дети должны воспитываться в вере матери. Но муж не сдержал слово: вся Англия восстала бы против него; слишком свежи были в памяти годы царствования Марии Кровавой-Тюдор, и страну переполняла решимость не допустить повторения тех ужасных дней.
   Генриетта-Мария любила мужа и была предана семье, но, как стойкая католичка, она в первую очередь была предана религии. Сама судьба отдала ей в руки принцессу Генриетту, хотя бы один ее ребенок не будет осквернен лживым учением протестантов. Отцу Сиприену открылось широкое поле деятельности, и на данный момент - никаких препятствий, ибо Анна Дуглас, леди Далкейт, протестантка, наставница принцессы, серьезно заболела по приезду в Сен-Жермен и не могла участвовать в воспитании принцессы, не могла напомнить королеве о выборе Карла, следовавшего при крещении ребенка желаниям и воле своего народа. А ведь она бы напомнила об этом, мрачно подумала Генриетта-Мария, даже если бы для этого пришлось пойти на ссору с королевой. Анна поступила бы в соответствии со своим долгом, как она его понимала. Было бы совсем некстати ссориться с Анной сразу после ее триумфального прибытия во Францию. И вот болезнь. Может быть, прав отец Сиприен, видя во всем промысел Божий: во-первых, дочь королевы привезена во Францию в столь юном возрасте, что душа ребенка еще не успела проникнуться еретической скверной, во-вторых, сразу по приезду протестантскую наставницу принцессы сразила лихорадка, и она, таким образом, уже не могла вмешаться в процесс воспитания. Отец Сиприен, не останови его королева, и в великом мятеже и гражданской войне увидел бы перст Божий: ведь не будь их, принцессу вряд ли удалось бы спасти от заблуждений ложной веры.
   Генриетта-Мария не заходила так далеко в своих рассуждениях о воле Божией, но в любом случае она испытывала большое облегчение от мысли, что ее дочь теперь удалена от ереси и королева как царствующая особа может подумать о браках детей. Среди этих браков на первом месте стояла женитьба принца Уэльского Чарлза, наследника престола.
   Он был еще мальчиком, шестнадцатилетним подростком, слишком юным для женитьбы, но принцы обычно женятся молодыми. Генриетта-Мария, у которой было семь пятниц на неделе, беспрестанно просчитывала все возможные на данный момент партии, отбрасывая одни варианты, оставляя другие. В том случае, если Чарлзу суждена жизнь в изгнании, ему лучше всего подошла бы богатая жена, но если он станет королем, речь должна идти о жене королевской крови. Но богатство и в этом случае не помешает: в пользе этого качества королеве пришлось убедиться, оказавшись в изгнании. Она не раз думала, что с ней могло быть, если бы в ней видели не дочь всеми любимого Генриха IV, а, скажем, всего лишь внучку повсеместно презираемого Генриха III. Впрочем, кто бы мог ответить на этот вопрос?