Холт Виктория. Принц-странник (Любовь у подножия трона - 1)

   Чарлз писал ей, что желает видеть ее при своем дворе в роли его королевы. Он наконец-то женился - на португалке. Та, возможно, была и некрасива, писал он сестре, но он относится к жене благосклонно, поскольку она, во-первых, богата, а во-вторых, по сравнению со своими фрейлинами - страшилищами и дуэньей - сущим монстром, может показаться просто красавицей. По его словам, он сам себе забавен в роли хорошего мужа, и, к удивлению жены, неплохо справлялся с этой новой для него ролью. У него были свои развлечения:
   Уичерли и Драйден писали для него пьесы, а чтобы рисовать красавиц двора, у него был сэр Питер Лели. Жил он весело, но для полного удовлетворения не хватало одного - присутствия милой, любимой, дорогой сестры.
   До Генриетты дошли разговоры о неладах между его любовницей, бесстыдной Кэслмэйн, и женой, королевой Екатериной. В чем в чем, а в этом Чарлз и Людовик были, очевидно, очень схожи между собой.
   Генриетта пыталась казаться всем довольной, хотя для полного счастья ей не хватало Людовика и Чарлза, их она любила больше всех на свете.
   Ей не удалось остаться в стороне от грязных намеков и сплетен, отпускавшихся в адрес ее и де Гиша. Тот был ранен в Польше и, по слухам, стоял на волосок от смерти. Говорили, что его спас медальон с ее портретом, который он носил под сердцем; он защитил его от пули, которая могла стоить ему жизни.
   Нашлось много таких, кто пленился очарованием Генриетты, и, введенные в заблуждение слухами и ее беспечным образом жизни, они решили, что предмет их воздыханий не так уж недоступен, а потому ринулись на штурм ее сердца. Среди этих обожателей оказались месье д'Арманьяк из семейства Лоррэнов и великий конюший Франции, а также принц де Марсийак, сын герцога де Ларошфуко. Все они были обаятельны, веселы, все до одного - уверены, что ничья добродетель, как бы крепка она ни была, не устоит перед их натиском, но всем до одного пришлось разочароваться.
   Еще одним ухажером оказался маркиз де Вард. Генриетте он показался более начитанным и интересным собеседником, чем остальные. Будучи постельничим, он сумел завоевать внимание и интерес Людовика к своей персоне, и Генриетта неоднократно находила его в обществе короля.
   Он был повеса, но при этом блистательно остроумен, он постоянно вращался в обществе писателей, артистов и музыкантов, и стал всеобщим любимцем двора. Он крутил романы с мадам д'Арманьяк и графиней де Суассон, но теперь ему вздумалось завоевать сердце ни много ни мало как самой мадам двора.
   Генриетта не сразу поняла это; она полагала, что он добросовестно амурничает с красавицей де Суассон, оставшейся не у дел после того, как внимание короля переключилось на Ла Вальер.
   Но однажды, забравшись в постель, Генриетта задумалась о переменах, обнаруженных ею в Людовике. В течение последних недель она его мало видела и всегда в обществе кого-то другого; и прежний обмен маленькими тайнами главное счастье ее жизни, прекратился. Его короткие и беглые взгляды в ее сторону выдавали равнодушие, а порой были просто холодны.
   Не могло быть никаких сомнений: король восстановился против нее!
   Генриетта почувствовала себя покинутой и одинокой. Мать не так давно уехала в Англию и присылала письма из Сомерсетхауса. Генриетте очень не хватало ее, хотя перед отъездом Генриетта-Мария, расстроенная образом жизни дочери и недовольством по отношению к ней Анны Австрийской, отчитывала Генриетту с таким усердием, что той хотелось сбежать из дому. Если бы можно было хоть кому-то рассказать, что у нее на душе, насколько легче ей бы стало! Генриетта-Мария никогда не поняла бы любовь дочери - тайно вынашиваемую, без выплескивания наружу своих страданий. Мать нуждалась в том, чтобы все свои чувства выставить напоказ, чтобы все заметили и побежали выражать ей свое сочувствие.
   Но почему Людовик так резко изменил свое отношение к ней? Генриетта тысячу раз задавала себе этот вопрос. Быть может, он устал от их связи и даже не считает нужным скрывать от нее этот факт.
   Какое удовлетворение она могла найти в этой беспрерывной череде балов и празднеств, где все наперебой хвалят ее внешность, элегантность платья, танцевальное искусство, манеры? Что толку во всем этом, если Людовик отвернулся от нее? Если бы он просто устал! Но ведь он явно начал испытывать к ней неприязнь!
   Она лежала на постели и отдыхала, когда к ней пришла одна из фрейлин и передала, что графиня де Суассон - а всем было известно, что она тяжело больна и едва ли не стоит одной ногой в могиле - что она хочет поговорить с мадам. Не будет ли она так добра навестить графиню на дому, поскольку последняя не в состоянии нанести визит.
   Генриетта поднялась с кровати, оделась и поехала к графине.
   Трудно было узнать в худой, изнуренной женщине, лежавшей на постели, красавицу Олимпию Манчини, покорившую Людовика перед его женитьбой и остававшейся любовницей короля и после этого.
   Генриетта, сама ощущавшая, что здоровье у нее сдает, глубоко сочувствовала больным людям, а потому, коснувшись губами лба графини, попросила ее ни о чем не беспокоиться.
   - Мне нужно кое-что сказать вам, мадам, - начала графиня.
   - Позже.
   - Нет, мадам, позже не получится. Я настолько больна, что ощущаю на лице дыхание смерти, а потому я хотела предостеречь вас, пока в состоянии это сделать.
   - От чего вы хотите меня предостеречь?
   - От козней де Варда.
   - Де Варда? Но он мой друг и ваш возлюбленный!
   - Был им, мадам. Был до того момента, когда решил сделать вас своей любовницей. Когда такая мысль запала ему в голову, он дал клятву, что не остановится ни перед чем, но добьется цели.
   - Боюсь, что единственное препятствие на его пути - это я сама.
   - Да, мадам, именно вы и больше никто. Это он распространяет грязные сплетни о вашей связи с месье де Гишем. И не просто распространяет, но и передает их королю.
   - Я... Понятно, - сказала Генриетта.
   - Ему взбрело в голову, что вы любите де Гиша, а потому он поклялся сжить со свету вас обоих.
   - И как.., он предполагает сделать это?
   - Мадам, сегодня он - уши короля. Генриетта прижала руку к сердцу, словно испугавшись, что его стремительное биение может передаться этой больной женщине.
   - Он полагает, что сумеет лишить меня благосклонности его величества, заставив его поверить в мою любовь к де Гишу.
   - Нет, мадам. - Этот короткий отрицательный ответ кольнул в самое сердце Генриетту, задев гораздо больше, чем положительное утверждение. - Нет, мадам, своим успехом он обязан не домыслам о месье де Гише, а письмам.., которые вы получаете от брата.
   - Письма короля Англии?
   - Он уверял короля, что видел их.
   - Это действительно так. Они подчас так остроумны! Помнится, под впечатлением от прочитанного я процитировала кое-что из письма брата маркизу де Варду.
   - Мадам, де Вард обвинил вас в том, что вы выдаете государственные секреты Франции вашему английскому брату.
   - Не может быть!
   - И все же, мадам, это так. Именно так он и сказал.
   - И король поверил?..
   - Ему известно о вашей любви к брату. Если бы Чарлз попросил вас об услуге такого рода, вам, так сказал де Бард, было бы очень нелегко отказать ему.
   - Итак, Людовик видит во мне шпиона брата! Он полагает, что я предала его ради Чарлза.
   - По крайней мере он знает, что вы очень любите своего брата.
   Генриетта отвернулась от мадам де Суассон, но та коснулась ее рукой.
   - Простите меня, мадам. Видите ли, я любила короля.., потом де Варда... Мне сразу нужно было рассказать вам о планах де Варда погубить вас и де Гиша.
   Генриетта повернулась к больной женщине.
   - По крайней мере, вы рассказали сейчас. Этого вполне достаточно.
   - Так значит, мадам, я прощена? Генриетта кивнула и поспешила уйти. Нужно как можно скорее увидеть Людовика! Между ними не должно быть и тени сомнения!
   ***
   Но прежде чем это произошло, у нее родился ребенок. На этот раз мальчик.
   Лежа в постели с ребенком на руках, она ощутила, что в какой-то степени имеет в его лице возмещение за все перенесенные мучения.
   У Филиппа словно крылья выросли. Король прислал поздравления и обещал мальчугану пенсию в 50 000 крон. Анна Австрийская также объявила, что удовлетворена рождением ребенка, и это понятно: дофин постоянно болел, а его сестра недавно умерла. Генриетта-Мария написала, что не в силах выразить свою радость. Чарлз, серьезно простудившись после того, как в жаркую погоду снял куртку и парик, смог написать лишь через несколько дней и тоже сообщил о своем ликовании по случаю рождения племянника.
   Ей страстно хотелось ответить ему, написать, что она попала в немилость королю и страшно страдает из-за этого, но потом она усомнилась. Поймет ли ее Чарлз? Не покажутся ли ему глупостью подобные переживания? Сам он любил легко и без проблем, да не одну женщину, а сразу многих. Кто знает, может, такой подход к жизни - лишнее свидетельство его житейской мудрости?
   Лишь какое-то время спустя, поднявшись с постели после родов, она добилась желанной аудиенции у Людовика.
   - Мне нужно, - твердо сказала она, - поговорить с вашим величеством наедине.
   Людовик склонил голову в знак согласия, и сердце ее замерло: такими холодными были его глаза.
   Едва они остались одни, Генриетта воскликнула:
   - Людовик, возникло страшное недоразумение, и нам нужно все выяснить! Он бесстрастно ждал. Она торопливо продолжила:
   - Это ложь от начала и до конца, будто мы с братом составили заговор против тебя.
   Он не ответил, и она умоляюще продолжила:
   - Людовик, неужели ты способен поверить в такое?
   - В твою влюбленность в брата - да.
   - А что в этом преступного?
   - Она слишком бросается в глаза.
   - И что?
   - Братьям и сестрам следует питать определенное уважение друг к другу, но твоя любовь к королю Англии выходит за всякие рамки.
   - Что в этом плохого, даже если это так?
   - Я без всякой задней мысли беседовал с тобой о важнейших вопросах государственной жизни.., о государственных секретах, потому что ценил твой острый ум. Я не мог подумать даже, что ты способна на такое предательство: посвящать в наши разговоры короля другой страны, пусть даже этот король - твой брат.
   - Тебя ввели в заблуждение. - Она внезапно прервала речь, и слезы ручьями заструились по ее щекам. Всхлипнув, она продолжила:
   - И самое страшное даже не то, что ты мог подумать обо мне такое, а что ты способен такими холодными глазами смотреть на меня.
   В Людовике тотчас проснулась прежняя жалость к бедной кузине, такой хрупкой и изнуренной выглядела она после всех выпавших на ее долю за последнее время испытаний. Он подошел к ней и обнял за плечи.
   - Генриетта, - сказал он, - может быть, ты сделала это просто по недомыслию.
   - Я ни перед кем не грешна. Ни за что и ни при каких обстоятельствах я не выдала бы кому бы то ни было твоих тайн. Неужели ты так и не понял, что единственное мое желание - служить тебе.
   - Мне и Чарлзу.
   - Да, я его люблю, пусть это предосудительно. Но он никогда в жизни не попросил бы меня об услуге, которая хотя бы косвенно могла поставить меня в двусмысленное положение и которую по моему разумению не следует делать.
   - Итак, ты сказала, что любишь Чарлза. Об этом мне было известно и раньше. А как насчет Людовика?
   - Я люблю вас обоих.
   - Разве можно любить сразу двоих?
   - Он мой брат.
   - А я, Генриетта?
   - Ты.., ты человек, с которым я хотела бы провести остаток своих дней.., если бы это было возможно.
   - Женщины, как правило, любят таких мужчин больше, чем братьев.
   Она не ответила, и он нежно поцеловал ее щеку.
   - Я ошибался в отношении тебя, Генриетта, но теперь клеветники будут наказаны. Но однажды может настать день, когда тебе придется решить, кого из двух королей ты любишь больше.
   - Надеюсь, этот день не наступит. Он взял ее руки и поцеловал их.
   - Это было бы величайшим счастьем для меня - знать, что мне принадлежит первое место в твоем сердце, - сказал он. - Что ж.., однажды я, быть может, и смогу в этом убедиться...
   ***
   Но на этом злоключения Генриетты не закончились.
   Графиня Суассон, поправившись, казалось, пожалела о своем великодушном признании. Людовик не выполнил обещания наказать де Варда, и тот по-прежнему оставался в силе. Генриетте стало известно, что они уже вдвоем вознамерились опорочить ее в глазах короля; де Бард потому, что знал о ее ненависти к нему и осознавал невозможность сделать ее своей любовницей, графиня - потому, что теряла разум от близости с де Бардом, и чтобы угодить ему, была готова на все.
   Генриетта чувствовала, что Людовик по-прежнему относился к ней с недоверием и по-прежнему полагал, что она состоит в тайной переписке с братом. Вернуть доверие Людовика - эта задача казалась теперь ей самой главной, и, увы! - слишком трудноисполнимой.
   К тому времени де Гиш вернулся ко двору. Людовик пошел на это при условии, что он не будет пытаться видеться с Генриеттой. Но влюбленный де Гиш не удержался и написал ей, и де Вард, притворившийся его другом, пообещал передать записку ей в руки.
   Случилось это недели через две после рождения сына Генриетты, маленького герцога де Валуа. Она получила от де Варда записку, где тот уверял, что стал жертвой недопонимания и умолял встретиться с ним для объяснения.
   Генриетта была взволнована, и, поскольку ей не терпелось раскрыть движущие мотивы интриги, затеянной де Вардом, она согласилась на встречу.
   Но перед тем, как выехать в Сен-Клу, де Вард пришел к королю и попросил у него аудиенции. Извинившись перед его величеством за внезапное вторжение, он предложил королю прогуляться с ним по галерее, чтобы он, де Вард, смог привести некоторые доказательства того, что его предостережения были выслушаны недостаточно внимательно.
   Людовик нахмурился, но, несмотря на раздражение, согласился последовать его предложению, и они пошли по галерее.
   Де Вард начал:
   - Сир, вы недооценили мои предостережения касательно мадам.
   - Я не желаю возвращаться к этой теме.
   - Ваше величество, позвольте мне сказать несколько слов в свою защиту.
   - А кто вас обвиняет?
   - Когда я открыл вам глаза на вероломное поведение мадам, вступившей в изменническую переписку с братом, моей единственной мыслью было послужить вашему величеству. Тем не менее ваше величество предпочло поверить уверениям мадам. - Де Вард поклонился. - Мне ничего не осталось, кроме как принять ваше царственное решение. Но только что ко двору вернулся месье де Гиш, клятвенно обещавший не видеться с мадам.
   - Это надо понимать как намек на несоблюдение им своего обязательства? спросил Людовик.
   - У меня в кармане его письмо к мадам - признание в вечной любви к ней. При этом он, естественно, знал, что нарушает приказ вашего величества.
   - Что же, он мужчина, и он влюблен, - задумчиво сказал Людовик.
   - А мадам? Она тоже всего лишь влюбленная женщина?
   Людовик был задет в самое больное место и не на шутку рассердился. Да, его любовницей была сейчас Ла Вальер, и он пылал к ней страстью, но в лице Генриетты он вынашивал и пестовал любовь иного рода - идеальную и бескорыстную. Если же она при всех заверениях в ответной любви принимает тайком любовника - это будет чересчур! Не она ли клялась в том, что не имеет любовников и упрекала его в неверности? И вот, в эти самые дни, она, возможно, хохочет над ним вместе с де Гишем?
   Он сказал:
   - Прихватите это письмо для мадам. Я поеду с вами, но спрячусь внизу перед тем, как вы вручите ей письмо. Если она мне друг, в чем неоднократно клялась, она не станет читать письмо, посланное ей в нарушение моего категорического запрета.
   Де Вард кивнул.
   Людовик взял у него письмо де Гиша, прочел и вновь воспылал ревностью.
   Я был обманут, подумал он. Я уверял себя, что, женившись на Генриетте, был бы счастливейшим из живущих на земле. Я возносил ее в своей душе, но если этот человек ее любовник, она недостойна такой идеальной любви.
   Ход мыслей был характерен для Людовика: сам проявляя редкостную неверность, он требовал от других обратного. Генриетта сразу подметила в нем это противоречие, но она любила его не за добродетель, как, впрочем, и Чарлза.
   Король и де Вард приехали в Сен-Клу и, спрятавшись в чулане, король приготовился ждать.
   Увидев, что ей принес де Вард, Генриетта отвернулась.
   - Вы принесли мне то, что я не желаю видеть, - сказала она. - Можете вернуть письмо тому, кто написал его, и прибавьте, что он нарушил запрет короля, поступив подобным образом.
   Де Вард, упав на колени, ловил ее руки и, призвав на помощь всю силу своего обаяния, жертвой которого пала не одна женщина при дворе, попытался все же всучить ей письмо.
   Но Генриетта одинаково не любила ни де Варда, ни де Гиша, хотя питала некоторую привязанность к последнему.
   - Прошу вас оставить меня, - сказала она. - Не хочу больше слышать ни о ком из вас. Я мечтаю об одном: чтобы меня оставили в покое; и без того вы уже причинили мне слишком много зла.
   Де Вард, поклонившись, вышел, и тут же перед Генриеттой возник Людовик. Она была ошеломлена, поняв, что он за ней только что подглядывал; впрочем, в то же время это было большим облегчением - знать, что король вновь ее друг.
   - Я видел своими глазами, как ты отбрила этих молодчиков, и прошу простить меня за то, что я верил всем этим домыслам в твой адрес. Я слишком ревновал. Боже, в какое ужасное положение мы с тобой попали!
   - Будь у меня возможность видеть тебя чаще, как прежде, я была бы счастлива, - сказала она.
   - Мы снова будем неразлучны, как раньше. Мое благоволение снова ваше. Генриетта, наша любовь - священная страсть, и она превыше земной любви...
   И какое-то время они чувствовали себя как в те дни, когда открыли для себя друг друга.
   Но обещание наказать де Варда вновь не было выполнено, и по-прежнему король ревновал ее к Чарлзу.
   ***
   Один из придворных давал бал-маскарад, а поскольку король не смог присутствовать, главными персонами на нем должны были стать мадам и месье.
   Как всегда в канун бала всех охватила лихорадка; многих возбуждала и радовала мысль о возможности пофлиртовать под прикрытием париков и масок; Генриетту тоже радовала возможность оказаться неузнаваемой.
   В карете - не собственной, а наемной, чтобы не выдать себя - они с Филиппом подъехали к особняку. Филипп едва обронил два слова за дорогу: последнее время он перестал проявлять к жене хоть какой-то интерес. Конечно, он был доволен, что та подарила ему сына, не в пример дофину - крепыша и здоровяка, как рад был, что его дочь жива, а у короля - умерла. Дух соперничества вряд ли оставит его до конца жизни: Анна Австрийская и Мазарини слишком сильно давили на его самолюбие в детстве, ежеминутно напоминая ему, что его брат - король.
   Выйдя из кареты, Филипп дал руку ближайшей даме, а Генриетту немедленно вызвался сопровождать какой-то мужчина.
   Генриетта подала руку и сквозь атласный рукав ощутила, что мужчина до предела возбужден.
   - Мы с вами уже встречались, месье? - спросила она.
   Он ответил:
   - Да, мадам.
   - Так вы узнали меня?
   - Как не узнать самую элегантную и красивую даму двора? Мадам подобно нежной лилии в окружении безобразных сорняков.
   - Тогда, раз вы меня узнали, прошу вас, не выдавайте меня. В конце концов - это бал-маскарад. Взглянув в сторону кавалера, она невольно задержала взгляд на его руке. Ей вспомнилось, что в последнем сражении де Гиш, по слухам, потерял несколько пальцев. Рука этого человека тоже была искалечена.
   У Генриетты перехватило дыхание. Как она могла допустить такую оплошность? У ее партнера даже в маске была слишком характерная внешность - внешность де Гиша, лихача и авантюриста, высоченного - пусть и не такого, как Людовик, здоровяка. Теперь она обнаружила, что и маска его не в силах скрыть красиво вырезанный нос и чувственный рот.
   Не мытьем, так катаньем он решил встретиться с ней, подумала она. Но это же безумие! Если Людовику станет известно о такой встрече, он решит, что это я подстроила ее.
   - Месье, - сказала она, - я хочу, чтобы вы оставили меня, как только мы поднимемся вверх по лестнице.
   - Мадам.., бесценная мадам... Но я надеялся стать вашим кавалером на более продолжительное время.
   - Вы глупец! - воскликнула она. - Мне известно, кто вы, как, впрочем, и другим. И если вы меня узнали, то это смогут сделать и другие.
   - Мадам, мне нужно поговорить с вами, и пришлось ухватиться за эту возможность. Я не мог перенести такой долгой разлуки с вами.
   - Месье де Гиш, вам хотя бы понятно, что вы нарушаете приказ короля? И подставляете под удар себя.., и меня.
   - Дело не в одном только желании видеть вас. Мне нужно предупредить вас: вы даже не подозреваете, до какой степени вероломны де Вард и его любовница.
   - Думаю, мне это известно. Они пытались опорочить меня в глазах короля.
   - Прошу вас, выслушайте меня! Де Вард стремится погубить и вас, и меня, а мадам Суассон помогает ему из ревности к вам. Де Вард сейчас не в особом почете у короля, но Людовик по-прежнему слаб до любовниц, и мадам Суассон вовсю пользуется этим, чтобы настроить его против вас. Она донесла королю о вашем предложении брату захватить Дюнкерк, для чего якобы я готов предоставить в распоряжение англичан свой полк.
   У Генриетты замерло дыхание от ужаса.
   - Но это бред!
   - Бред ревности.., и зависти. Эти чувства побуждают к мести. Король давно подозревает, что вы готовы служить вашему брату скорее, чем ему. Остерегайтесь, мадам, ради всех святых - остерегайтесь!
   Филипп уже поднялся по лестнице и, повернувшись, наблюдал за ними. Генриетта прошептала:
   - Он слишком хорошо знаком с вами и наверняка узнал своего бывшего друга. Учтите, он так и не простил вам то, что вы предпочли меня ему. У него тоже своего рода бред ревности. Прошу вас, месье де Гиш, как только мы поднимемся, вы меня оставите. И покинете этот зал. Вам небезопасно находиться здесь.
   Когда позади осталась последняя ступенька, Генриетта торопливо отвернулась от него и пошла в направлении Филиппа. В этой спешке она неосторожно наступила на платье и, споткнувшись, упала. И тут же де Гиш бросился вперед, чтобы помочь ей подняться.
   Вокруг нее возникло легкое движение. Кто-то отчетливо проговорил:
   - Мадам упала в обморок!
   Генриетта сообразила, что ее узнали, и что в данный момент она в руках де Гиша. Она торопливо освободилась, но прежде, чем успела что-либо сделать, услышала за спиной циничный комментарий де Варда.
   - Бьюсь об заклад, это мадам! Такую красоту и изящество не скроешь никакой маской. Но кто же этот таинственный спаситель? Надеюсь, нас простят за наше маленькое любопытство к этой персоне.
   И, шагнув к де Гишу, он резким движением сорвал с него маску.
   По залу пробежал шепот:
   - Де Гиш!
   - Он самый, наш бравый вояка! - насмешливо сказал де Вард. - Впрочем, это и неудивительно! Кавалеру всегда нужно находиться под рукой дамы.., особенно если эта дама - мадам двора.
   - Месье де Вард, - хладнокровно и с достоинством ответил де Гиш, - мои друзья завтра утром принесут вам вызов.
   Да Вард с издевкой поклонился.
   - Уверяю вас, месье, им будет оказан наилучший прием.
   Де Гиш развернулся и проложил себе дорогу через толпу, покинув бальный зал.
   Филипп с побелевшими от ярости губами - никогда еще де Гиш не казался ему таким красивым - подал руку жене и повел ее.
   Весь вечер одетые в маски гости ни о чем другом не говорили, и Генриетта знала, что прежде, чем кончится ночь, новость эта достигнет ушей короля.
   При встрече она умоляла короля поверить в ее невиновность. Тот был любезен, охотно согласился, что де Вард - негодяй, но по-прежнему дал ему возможность гулять на свободе. В глубине души Генриетта понимала, что король по-прежнему не верит в ее полную невиновность.
   Ей не к кому было обратиться за помощью, и тогда она решила написать единственному человеку, которому могла доверять от начала и до конца.
   Она писала:
   "Я упросила посла курьера известить тебя о происшествии, в котором был замешан де Вард. Вопрос стоит настолько серьезно, что от решения его может зависеть вся моя дальнейшая жизнь здесь. Если я не добьюсь защиты, любой подданный короля будет вправе оскорбить меня, зная, что его действия окажутся безнаказанными. Вся Франция с нетерпением ждет развязки скандала. Умоляю тебя, ради твоей любви ко мне, потребуй от короля правосудия. Надеюсь, что уважение, которым ты пользуешься здесь, поможет тебе в этом деле. Это будет не первый случай, когда ты придешь мне на помощь, но без этой помощи мне трудно рассчитывать на справедливое решение вопроса".
   Она знала, что ее призыв будет услышан. Так и произошло. Чарлз немедленно ответил, что она может рассчитывать на его поддержку.
   Через две недели де Вард был заключен в Бастилию.
   ***
   Оставался де Гиш. Что доступ ко двору отныне будет ему заказан, было ясно как Божий день. Маршал де Грамон, отец бедняги, посоветовал просить у Людовика аудиенции и убедить короля, что он не служил и не будет служить другому господину. После этой встречи следовало немедленно уехать и никогда не видеться с Генриеттой.
   Так и было сделано, но в одном де Гиш пошел против совета отца. Он не мог удержаться от последнего свидания с Генриеттой и, одевшись в ливрею слуги мадам де Ла Вальер, имел возможность увидеть Генриетту, когда та переезжала из Пале-Рояля в Лувр.
   После этого он отбыл в Голландию, и там началась его блистательная военная карьера.
   На деле де Гиша и де Варда был поставлен крест, по крайней мере так полагал король. В душе, однако, ему по-прежнему не давала покоя мысль о связи между Генриеттой и ее братом.