Страница:
Но ненадолго, пообещал он себе. В следующий раз Уильям должен добиться успеха. День, когда дочери герцогини Кентской придется отступить на шаг назад, уступая место ребенку Уильяма, будет радостным для него.
Они с герцогом стояли возле колыбели дочери и восхищались ею. Было удивительно, что она зачаровывала Эдуарда настолько, что он полностью забывал – или по крайней мере не проявлял никаких признаков того, что вспоминает о той женщине, с которой прожил многие годы. Герцог был беспредельно предан своей новой семье, и теперь, когда у них родилась маленькая дочь, а Феодора и Чарлз жили с нею, герцогиня могла признать, что поступила мудро, приняв вызов и отказавшись от своей свободы, чтобы стать герцогиней Кентской, так как отказалась от малого в сравнении с тем, что получила.
– Георгиана, – шептала она герцогу. – Королевское имя для королевы.
– И все же не следует забывать об Уильяме и Аделаиде.
– Ерунда, – заявила герцогиня. – Аделаиде никогда ничего не удастся.
Герцог верил всему, что она говорила. Кроме того, существовало пророчество цыганки.
– Названная в честь ее знаменитых крестных родителей, – продолжала герцогиня. – Георгиана в честь дяди Георга и Александрина в честь русского царя.
– Всегда разумно тщательно выбирать имена. Герцогиня кивнула головой.
Записка пришла от регента в то время, когда они обсуждали имена ребенка. Она касалась крещения их девочки. Регент писал, что не может позволить им дать ребенку имя Георгиана, так как они одновременно называли ее Александриной. Это было бы явным нарушением этикета, если бы его имя стояло перед именем русского царя. Ему также не хотелось бы, чтобы его имя стояло после имени царя. Таким образом, нельзя позволить, чтобы дочь его брата Эдуарда носила имя Георгиана.
Герцогиня с ужасом посмотрела на герцога, когда он перевел для нее записку на немецкий, так как она практически не продвинулась в изучении английского языка.
– Не Георгиана! – вскричала она. – Но это же ее имя. Я всегда думала о ней как о Георгиане. Это единственно возможное имя для нее.
– Но регент запрещает.
– О, он нас ненавидит. Ненавидит нашу маленькую девочку.
– Я бы этого не сказал, – вяло запротестовал Эдуард. – Однако нет сомнений в том, что он надеется, что Аделаида и Уильям опередят нас. Если ему удастся, он не намерен признавать нашего ребенка наследником престола.
– Ему придется это сделать, – свирепо объявила Виктория.
– Верно. Ему придется это сделать, если Аделаида и Уильям не сумеют родить наследника.
– Они не сумеют, и он будет вынужден, – твердо повторила Виктория. – А как быть с именами моей маленькой Георгианы?
– Он сказал, что поговорит о них со мной во время крещения.
– Во время крещения! Но тогда выберет то, что захочет.
– Мы обязаны согласиться с его решением. Герцогиня топнула ногой.
– Регент нам не друг, – заявила она.
– Я никогда не считал себя его любимым братом.
– Он не любит твою жену. Твою жену и твою маленькую новорожденную дочку.
– О нет, ты принимаешь это слишком близко к сердцу. Речь идет всего лишь об имени.
– Слишком близко к сердцу! Это моя дочь! Я буду сражаться за нее с целым миром… а это включает и регента.
Герцог взял ее руку и поцеловал. Она выглядела великолепно в своем гневе на регента и горячем стремлении защитить ребенка.
– Неважно, если у нее не будет громкого имени, – сказал он, – у нее самая лучшая мать, какую только мог дать ей Бог.
И герцогиня немного успокоилась.
Все ждали принца-регента, главного крестного родителя. Тот задерживался, а когда приехал, все увидели, что он находится отнюдь не в добром расположении духа.
Регент нетерпеливо выслушал приветствия родителей ребенка и жестом дал понять, что надо немедленно начать церемонию.
Георг бросил почти неприязненный взгляд на мать ребенка. Одета безвкусно, подумал он. Никакого представления о торжественности момента. Ох, уж эти немки! Его настроение не улучшили и воспоминания о женщине, привезенной ему самому в жены. Она всегда была одета безвкусно; слишком ярко; все они одинаковы.
Архиепископ Кентерберийский был готов начать обряд. Он взял ребенка, который, к счастью, не закричал, и, неся его к золотой купели, искоса посмотрел на герцога Кентского, а затем на регента, ожидая услышать имена, которыми должен быть наречен ребенок.
– Александрина, – сказал регент раздраженно.
– Александрина, – повторил архиепископ. Герцогиня Кентская открыла рот, как будто собиралась заговорить, но на сей раз мужу удалось заставить ее замолчать своим взглядом. Александрина! Ей хотелось заплакать. Это неподходящее имя для английской королевы. Георгиана! Георгиана! Вот что она хотела. Оно напоминало по звучанию Глориану, имя, которым наградили другую королеву ее почитатели. Хорошим было бы имя Елизавета. Правильным и подходящим. Но все-таки еще лучше – Георгиана в честь Георгов. А регент показал свое презрение к ним, предложив имя Александрина.
Но у ребенка должно быть и второе имя.
Она ждала, затаив дыхание, но регент все еще молчал.
«Шарлотта», – шепнул герцог Кентский. Ведь королев не обязательно называть по их первым именам, и если бы не недавняя семейная трагедия, в предстоящие годы на троне находилась бы королева Шарлотта.
Но регент не хотел называть ее Шарлоттой.
Он остановил взгляд на шляпе с перьями герцогини и на лице под ней, искаженном страстью; женщина выглядела так, будто готова в любой момент расплакаться от гнева и разочарования.
– Ее следует назвать в честь ее матери, – произнес регент.
Вопрос был решен, девочку окрестили. Александрина Виктория.
Герцогиня покинула комнату с куполом в слезах. Александрина Виктория. Разве это имена королевы?
РАЗОЧАРОВАНИЕ АДЕЛАИДЫ
ИСПОЛНЕНИЕ ПРОРОЧЕСТВА
* * *
Герцогиня Кентская ликовала. Ее ребенок занял ведущее положение – ее «пухлая маленькая куропатка», как кто-то назвал дочку, – прекрасно сформированную маленькую девочку с парой здоровых легких и выражением самодовольного удовлетворения окружающим миром на лице, как будто она пришла в него очень надолго. Когда она вспоминала неудачу бедняжки Аделаиды, она испытывала к ней жалость. Но сам факт, что герцогиня Кларенская не сумела произвести на свет живого ребенка, мог лишь добавить славы ее малышке.Они с герцогом стояли возле колыбели дочери и восхищались ею. Было удивительно, что она зачаровывала Эдуарда настолько, что он полностью забывал – или по крайней мере не проявлял никаких признаков того, что вспоминает о той женщине, с которой прожил многие годы. Герцог был беспредельно предан своей новой семье, и теперь, когда у них родилась маленькая дочь, а Феодора и Чарлз жили с нею, герцогиня могла признать, что поступила мудро, приняв вызов и отказавшись от своей свободы, чтобы стать герцогиней Кентской, так как отказалась от малого в сравнении с тем, что получила.
– Георгиана, – шептала она герцогу. – Королевское имя для королевы.
– И все же не следует забывать об Уильяме и Аделаиде.
– Ерунда, – заявила герцогиня. – Аделаиде никогда ничего не удастся.
Герцог верил всему, что она говорила. Кроме того, существовало пророчество цыганки.
– Названная в честь ее знаменитых крестных родителей, – продолжала герцогиня. – Георгиана в честь дяди Георга и Александрина в честь русского царя.
– Всегда разумно тщательно выбирать имена. Герцогиня кивнула головой.
Записка пришла от регента в то время, когда они обсуждали имена ребенка. Она касалась крещения их девочки. Регент писал, что не может позволить им дать ребенку имя Георгиана, так как они одновременно называли ее Александриной. Это было бы явным нарушением этикета, если бы его имя стояло перед именем русского царя. Ему также не хотелось бы, чтобы его имя стояло после имени царя. Таким образом, нельзя позволить, чтобы дочь его брата Эдуарда носила имя Георгиана.
Герцогиня с ужасом посмотрела на герцога, когда он перевел для нее записку на немецкий, так как она практически не продвинулась в изучении английского языка.
– Не Георгиана! – вскричала она. – Но это же ее имя. Я всегда думала о ней как о Георгиане. Это единственно возможное имя для нее.
– Но регент запрещает.
– О, он нас ненавидит. Ненавидит нашу маленькую девочку.
– Я бы этого не сказал, – вяло запротестовал Эдуард. – Однако нет сомнений в том, что он надеется, что Аделаида и Уильям опередят нас. Если ему удастся, он не намерен признавать нашего ребенка наследником престола.
– Ему придется это сделать, – свирепо объявила Виктория.
– Верно. Ему придется это сделать, если Аделаида и Уильям не сумеют родить наследника.
– Они не сумеют, и он будет вынужден, – твердо повторила Виктория. – А как быть с именами моей маленькой Георгианы?
– Он сказал, что поговорит о них со мной во время крещения.
– Во время крещения! Но тогда выберет то, что захочет.
– Мы обязаны согласиться с его решением. Герцогиня топнула ногой.
– Регент нам не друг, – заявила она.
– Я никогда не считал себя его любимым братом.
– Он не любит твою жену. Твою жену и твою маленькую новорожденную дочку.
– О нет, ты принимаешь это слишком близко к сердцу. Речь идет всего лишь об имени.
– Слишком близко к сердцу! Это моя дочь! Я буду сражаться за нее с целым миром… а это включает и регента.
Герцог взял ее руку и поцеловал. Она выглядела великолепно в своем гневе на регента и горячем стремлении защитить ребенка.
– Неважно, если у нее не будет громкого имени, – сказал он, – у нее самая лучшая мать, какую только мог дать ей Бог.
И герцогиня немного успокоилась.
* * *
В комнате с куполом установили купель, там собрались те, кто должен был присутствовать при крещении дочери герцога и герцогини Кентских.Все ждали принца-регента, главного крестного родителя. Тот задерживался, а когда приехал, все увидели, что он находится отнюдь не в добром расположении духа.
Регент нетерпеливо выслушал приветствия родителей ребенка и жестом дал понять, что надо немедленно начать церемонию.
Георг бросил почти неприязненный взгляд на мать ребенка. Одета безвкусно, подумал он. Никакого представления о торжественности момента. Ох, уж эти немки! Его настроение не улучшили и воспоминания о женщине, привезенной ему самому в жены. Она всегда была одета безвкусно; слишком ярко; все они одинаковы.
Архиепископ Кентерберийский был готов начать обряд. Он взял ребенка, который, к счастью, не закричал, и, неся его к золотой купели, искоса посмотрел на герцога Кентского, а затем на регента, ожидая услышать имена, которыми должен быть наречен ребенок.
– Александрина, – сказал регент раздраженно.
– Александрина, – повторил архиепископ. Герцогиня Кентская открыла рот, как будто собиралась заговорить, но на сей раз мужу удалось заставить ее замолчать своим взглядом. Александрина! Ей хотелось заплакать. Это неподходящее имя для английской королевы. Георгиана! Георгиана! Вот что она хотела. Оно напоминало по звучанию Глориану, имя, которым наградили другую королеву ее почитатели. Хорошим было бы имя Елизавета. Правильным и подходящим. Но все-таки еще лучше – Георгиана в честь Георгов. А регент показал свое презрение к ним, предложив имя Александрина.
Но у ребенка должно быть и второе имя.
Она ждала, затаив дыхание, но регент все еще молчал.
«Шарлотта», – шепнул герцог Кентский. Ведь королев не обязательно называть по их первым именам, и если бы не недавняя семейная трагедия, в предстоящие годы на троне находилась бы королева Шарлотта.
Но регент не хотел называть ее Шарлоттой.
Он остановил взгляд на шляпе с перьями герцогини и на лице под ней, искаженном страстью; женщина выглядела так, будто готова в любой момент расплакаться от гнева и разочарования.
– Ее следует назвать в честь ее матери, – произнес регент.
Вопрос был решен, девочку окрестили. Александрина Виктория.
Герцогиня покинула комнату с куполом в слезах. Александрина Виктория. Разве это имена королевы?
РАЗОЧАРОВАНИЕ АДЕЛАИДЫ
К восторгу Аделаиды, она опять забеременела.
– Я же тебе говорил, – сказал обрадованно Уильям. – Почему ты считала, что мне это не удастся! Дороти Джордан родила десять детей – одного за другим.
Аделаида перестала пугаться его несдержанности; она привыкла к ней и понимала, что это вызвано своеобразным простодушием Уильяма, которое нельзя было назвать непривлекательным. Теперь он не так часто прибегал к проклятиям, как раньше, и, казалось, стремился доставить ей удовольствие. Лучше, часто говорила она себе, чтобы он открыто высказывал все, что у него на уме, чем пытался обманывать ее.
– Я считаю, – сказала она, – что наш ребенок должен родиться в Англии, так как он почти наверняка станет будущим королем.
– Отлично! Прекрасно! – вскричал Уильям. – Мы начнем наше путешествие прямо сейчас и проделаем его медленно, хорошо? По пути мы будем наносить визиты.
Так они и сделали. И первый визит нанесли в Вюртемберг, где их тепло приняла королева государства. Это была старшая сестра Уильяма, принцесса Шарлотта, которая, как старшая дочь короля, вышла замуж – к зависти ее сестер – более двадцати лет назад. Уже тогда ей исполнилось тридцать лет.
Она очень изменилась. У нее вырос огромный живот, лицо так расплылось, что глаза почти исчезли. Шарлотта лишилась большей части волос, однако отказывалась носить парик. Но она с радостью приветствовала своих гостей, в особенности Аделаиду.
– Я знаю, что значит потерять ребенка, – сказала Шарлотта. Она с удовольствием поговорит на женские темы, заверила сестра Уильяма Аделаиду. Они обсудили и беременности, и новорожденных, и королева надавала Аделаиде кучу советов, к которым та не могла отнестись без некоторого сомнения, так как королева сама потеряла ребенка. Но Шарлотта была добра и болтала о старых временах в Англии и о том, какими суровыми были ее родители, и о том, с какой радостью она сбежала от той тоскливой жизни, какую вели принцессы, проводившие дни, ухаживая за матерью, наполняя ее табакерки и выгуливая собак.
– Нашей единственной возможностью сбежать был брак, но папа не разрешал нам выходить замуж, – объяснила она. – Ему была ненавистна сама мысль о нашем замужестве, и он ни за что не хотел нас отпускать. Но мне повезло. У него было так много дочерей, что он не мог отказаться отпустить одну из них. О Боже, как я боялась, что что-то не получится, ведь мой муж уже был однажды женат, и с его первой женой был связан какой-то скандал. Некоторые говорили, что ее убили. Так или иначе, она исчезла. Она была сестрой жены моего брата Георга, Каролины, той, что ведет себя так скандально в Италии, да и повсюду, где бывает. Так что же можно ожидать от этой семьи. Однако доказали, что она мертва, по крайней мере в этом убедили моих родителей, и меня выдали замуж, хотя я тяжело заболела, пока ждала. Я помню, что у меня совершенно пожелтела кожа и оставалась желтой, когда я выходила замуж. А теперь я потеряла мужа… а вы ожидаете ребенка. Уильям хороший человек, хотя временами поступает глупо. Но кто этого не делает? Я уверена, что он будет добр к тебе.
Королева никак не могла остановиться, но поскольку говорила по-немецки, ее легко было понять. А когда говорила по-английски, то с явным немецким акцентом, ведь она так давно уехала из Англии.
Но Аделаида с интересом слушала ее рассказы о жизни при английском дворе до ее замужества.
– Я очень рада, что ты вышла замуж за Уильяма, – сказала королева Аделаиде. – Удачный брак ему на пользу. Его манеры намного улучшились с того времени, как я видела его последний раз. Та его связь с актрисой мне не нравилась. И все эти дети! Нет, нам, людям королевской крови, необходимо думать о семье. И я слышала, что герцогиня Кентская возомнила о себе, родив ребенка. И, конечно, получит щелчок по носу.
– Но ребенок сильный и здоровый. Она, должно быть, очень счастливая женщина, ведь у нее уже есть пара прелестных ребят. Я не думаю, что она будет завидовать мне, когда родится мой ребенок.
– Все дело в троне, дорогая. Вот чему герцогиня будет завидовать. Интересно, они знают о твоем положении? И она не единственная, кто будет немного выбит из колеи, – королева Вюртемберга выглядела действительно гротескно, когда смеялась. И Аделаида так и не сумела ей объяснить, что думает не столько о короне, сколько о ребенке. Ее собственном ребенке.
– Хотя, – сказала она, – сейчас грустно от того, что мама умерла. Наверное, мне следовало подождать. Но откуда же я могла знать? И когда появился шанс выйти замуж, я не могла не воспользоваться им, не правда ли?
– Ты счастлива? – спросила ее Аделаида.
Она счастлива, безмерно счастлива. У нее добрый муж. Он не возражает, чтобы ему напоминали о необходимости принять ванну, и очень часто соглашается это сделать. Его удивляет такая ее настойчивость. Конечно, все зависит от обычаев.
Она часто думала о бедных Августе и Софии, которые так и не вышли замуж. Но София пережила свое маленькое приключение в молодости, и доказательством этого служил Том Гарт. О, со временем Аделаида узнает о семейных скандалах. Это был тревожный – хотя и волнующий – эпизод, когда Софью пришлось тайно вывозить на побережье, чтобы она родила своего ребенка. Кто-нибудь когда-нибудь слышал, чтобы дочь короля произвела на свет незаконнорожденного ребенка, хотя считалось в порядке вещей, когда принцы имели столько детей, сколько хотели? Елизавета остановилась вовремя, чтобы не упомянуть о десяти Фицкларенсах Уильяма.
– Я начинаю кое-что узнавать о своей семье, – сказала Аделаида.
– Что за семья! – вскричала ландграфиня Елизавета. – Думаю, в нашей семье больше интриг и скандалов, чем когда-либо могло быть в какой-нибудь другой.
– Я прихожу именно к этой мысли, – улыбнулась Аделаида.
– И их будет еще больше, я в этом не сомневаюсь, – добавила Елизавета.
После Хомбурга они отправились в Гент, где с радостью вновь встретились с Идой, превратившейся в счастливую мать семейства. Она сказала Аделаиде, что никогда не жалеет о своем замужестве.
– Конечно, это не такой грандиозный брак, как твой, но я счастлива здесь, в Генте, в роли жены губернатора. Это все, что у меня есть, Аделаида, и мы не богаты, а только подумай о том, что ты можешь стать королевой. Ты!
– Очень странно, – заметила Аделаида, – что такое выпало на долю невзрачной сестры.
– Ты не невзрачная, когда видишь, как сияет твоя доброта.
Аделаида рассмеялась:
– Ты изображаешь меня ужасно непривлекательной, Ида.
– Но я этого не хотела. Ты выглядишь очаровательно. В особенности с этим новым выражением материнства на лице. Когда это произойдет, Аделаида?
– Еще несколько месяцев. Но я не могу дождаться. Не могу передать тебе, Ида, как мне хочется взять на руки своего собственного ребенка.
– Дорогая Аделаида, каким счастливым будет этот ребенок с лучшей матерью в мире и с ожидающей его короной. Интересно, это будет мальчик или девочка?
– Откровенно говоря, Ида, мне совершенно все равно. Я просто хочу ребенка.
– Я вижу. Твое предназначение – быть матерью. До меня доходят разговоры о ваших детях. Это похоже на соревнование. Теперь, когда ты ожидаешь ребенка, все остальные будут разочарованы.
– Надеюсь, не слишком сильно. Хотела бы я, чтобы не было никакого соревнования, Ида. Я не думаю о короне для своего ребенка. Я хочу, чтобы он… или она… были счастливы.
– Иногда, Аделаида, мне кажется, что ты неправдоподобно хорошая. Пойдем, посмотрим мою дочь Луизу, которая, я уверена, составит контраст Аделаиде Добродетельной.
– Ты меня переоцениваешь, – сказала Аделаида, – здесь обычное желание иметь ребенка.
Ида взяла сестру под руку, и они отправились в детскую.
– Скоро начнутся штормы, – сказала Аделаида. – Нам больше нельзя откладывать отъезд.
Уильям рассмеялся.
– Люблю, когда палуба неспокойна. В молодости я походил по морям.
Она в этом не сомневалась. Но сама с ужасом думала о бурном плавании.
Погода оказалась ужасной. Шли проливные дожди, и не раз их карету приходилось вытаскивать из рытвин на плохой дороге. Часто промокали до костей.
– Нам надо было выехать раньше, – признал Уильям. – И все же мы скоро будем дома.
Но им не суждено было добраться до дома. Однажды вечером, когда они тряслись по самой ужасной дороге, Аделаида почувствовала внезапную боль. Она знала, что это значит, и пришла в отчаяние.
Остановились на ближайшем постоялом дворе, и ее поспешно уложили в постель. Однако спасти ребенка не удалось, и на пути в Англию, где она планировала родить короля, у Аделаиды случился второй выкидыш.
Уильям лишился душевного покоя. Он думал о Дороти Джордан, которая отправлялась на гастроли с театром и возвращалась всего за несколько недель до рождения своих детей. Слабость Аделаиды представляла собой нечто совершенно новое для него. Ему не приходило в голову, что тяготы передвижения по ужасным дорогам континента, сон на не всегда чистых и удобных постоялых дворах – вряд ли подходящий способ обращения со слабой и беременной женщиной. Дороти моталась по стране, чтобы играть в провинциальных театрах, и всегда между делом рожала здоровых детей. Но Аделаида – это не Дороти.
Аделаида горевала. Впервые у нее появились сомнения в своей способности родить ребенка. Ее утешением служил Уильям. Прекрасный семьянин по природе, он действовал идеально в таких случаях.
– Ничего, – утешал он ее, – будут и другие дети. Она была слишком слаба и могла выразить свое согласие только улыбкой. Что же произошло на сей раз? Конечно, она знала. Ей следовало оставаться при дворе ее брата, пока не родится ребенок, или отправиться в Англию сразу же, как только узнала, что беременна. Она не приняла достаточных мер предосторожности, и это ее вина. Дюнкерк не самый веселый город.
– Мне он всегда не нравился, – сказал Уильям. – Да и к французам я никогда не питал особого пристрастия. Как подумаешь обо всех трудностях, через которые пришлось пройти, чтобы победить их.
Была и еще одна причина, заставлявшая его стремиться покинуть этот город. Не так давно Дороти Джордан приехала сюда, чтобы умереть. Здесь воспоминания о ней были более яркими, чем всегда. Он постоянно думал о том, что она ожидала здесь новостей из Англии и умирала, как говорится, от разбитого сердца.
Все кончилось, убеждал он себя, но как ему перестать думать обо всем этом? Пошли разговоры о том, что ему не везет с законными детьми потому, что он так плохо обошелся с матерью своих незаконных детей.
Георг Фицкларенс написал ему из Англии о том, что он собирается жениться.
«Вы с Аделаидой должны присутствовать, – говорилось в его письме. – Без вас будет не то».
Уильям показал письмо Аделаиде.
– Видишь, с какой любовью он пишет о тебе, – гордо сказал он ей, и это обрадовало Аделаиду, потому что она смотрела на детей актрисы как на своих пасынков и падчериц.
– Как же она, должно быть, отличалась от меня, – сказала Аделаида. – Без труда рожала своих детей.
– Дороти была сильной женщиной, – заметил герцог, качая головой. – Она оставалась на сцене вплоть до последней недели перед родами, играя свои шумные роли. Жаль, что ты не видела ее в ролях Литл Пикл и Присцилы Томбой.
Никогда я не смеялся так много.
Странно, что герцог королевской крови – возможно, будущий король, – так свободно говорит со своей женой о своей любовнице. «Но я хочу, чтобы именно так и было», – подумала Аделаида с легким вздохом. Ей приходилось конкурировать с этой сильной пышнотелой женщиной, которую, как она слышала, называли одной из самых очаровательных в Англии. Теперь она мертва, не больше, чем призрак, и тем не менее живет в сознании как Уильяма, так и Аделаиды, даже не видевшей ее никогда.
– Я хотела бы присутствовать на свадьбе Георга, – сказала Аделаида задумчиво.
Как бы ей хотелось остаться еще на несколько дней на твердой земле, пока она не почувствует себя немного крепче. Но если они не отправятся в путь, Уильям пропустит свадьбу, что глубоко огорчит его. А Уильям – несомненно, преданный отец. Этого у него не отнять.
– Мы должны немедленно отплыть в Англию, – сказала Аделаида. – Отец не должен пропускать свадьбу сына.
Карета тащилась вдоль берега. Уильям сидел рядом и с тревогой наблюдал за женой, которая едва замечала его.
Она не спрашивала, куда едет; ей было все равно; она лишь мечтала о том, чтобы оказаться в постели.
– Все в порядке, – успокаивал ее Уильям. – Скоро будем на месте.
Когда ее переносили из экипажа, она почувствовала дыхание холодного морского ветра на лице и поняла, что проехали всего несколько миль.
– Ты останешься здесь, пока не восстановишь силы, – говорил Уильям.
Ее внесли в помещение, и слуги раздели и уложили ее в постель.
Уильям оставил ее и продолжил путь в Лондон, чтобы успеть на свадьбу Георга.
Она узнала, что находится в замке Уолмер, куда Уильям привез ее, прежде чем отправился в Лондон. Герцогиня находилась в доме лорда Ливерпуля, начальника пяти портов, и здесь за ней будут ухаживать, пока не поправится в достаточной мере, чтобы продолжить путь в Лондон.
Уильям вернулся в Уолмер и с волнением рассказывал о женитьбе Георга – очень удачной – на очаровательной девушке, Мэри, дочери графа Эгремонта. Он очень доволен этим союзом и уверен, что Георг сделал правильный выбор.
– Сын опечален тем, что ты не присутствовала на свадьбе, – сказал ей Уильям. – Георг ждет с нетерпением, чтобы представить тебя своей жене, и сделает это, как только ты вернешься в Лондон.
– И когда же это произойдет?
– Только когда ты почувствуешь себя достаточно хорошо, чтобы ехать, – строго сказал Уильям.
«Он явно меняется», – подумала она. Возможно, со временем Уильям откажется от своей матросской божбы, возможно, он перестанет напоминать ей, что когда-то любил женщину, обладавшую всеми привлекательными качествами, которых нет у нее, за исключением одного – королевского происхождения.
Лорд Ливерпуль сказал им, что они могут пользоваться его домом столько, сколько хотят. Так они и сделали, Аделаида, гуляя по очаровательному парку и на крепостной стене, пока силы не вернулись к ней, а Уильям – наслаждаясь близостью моря. Он становился лицом к сильному ветру и заявлял, что чувствует себя почти как На палубе корабля посреди океана.
Но зима стояла у порога, и ноябрьские туманы проникали в замок. Ясно, что они не могли бесконечно пользоваться гостеприимством лорда Ливерпуля. Кроме того, здоровье Аделаиды значительно улучшилось, и она очень надеялась, что вскоре опять забеременеет. Они должны вернуться в Лондон.
Поэтому в один ноябрьский день они уехали из замка Уолмер и поселились в апартаментах герцога в Стейбле-Ярде Сент-Джеймсского дворца, которые казались темными и тесными после открытых всем ветрам крепостных стен.
– Я же тебе говорил, – сказал обрадованно Уильям. – Почему ты считала, что мне это не удастся! Дороти Джордан родила десять детей – одного за другим.
Аделаида перестала пугаться его несдержанности; она привыкла к ней и понимала, что это вызвано своеобразным простодушием Уильяма, которое нельзя было назвать непривлекательным. Теперь он не так часто прибегал к проклятиям, как раньше, и, казалось, стремился доставить ей удовольствие. Лучше, часто говорила она себе, чтобы он открыто высказывал все, что у него на уме, чем пытался обманывать ее.
– Я считаю, – сказала она, – что наш ребенок должен родиться в Англии, так как он почти наверняка станет будущим королем.
– Отлично! Прекрасно! – вскричал Уильям. – Мы начнем наше путешествие прямо сейчас и проделаем его медленно, хорошо? По пути мы будем наносить визиты.
Так они и сделали. И первый визит нанесли в Вюртемберг, где их тепло приняла королева государства. Это была старшая сестра Уильяма, принцесса Шарлотта, которая, как старшая дочь короля, вышла замуж – к зависти ее сестер – более двадцати лет назад. Уже тогда ей исполнилось тридцать лет.
Она очень изменилась. У нее вырос огромный живот, лицо так расплылось, что глаза почти исчезли. Шарлотта лишилась большей части волос, однако отказывалась носить парик. Но она с радостью приветствовала своих гостей, в особенности Аделаиду.
– Я знаю, что значит потерять ребенка, – сказала Шарлотта. Она с удовольствием поговорит на женские темы, заверила сестра Уильяма Аделаиду. Они обсудили и беременности, и новорожденных, и королева надавала Аделаиде кучу советов, к которым та не могла отнестись без некоторого сомнения, так как королева сама потеряла ребенка. Но Шарлотта была добра и болтала о старых временах в Англии и о том, какими суровыми были ее родители, и о том, с какой радостью она сбежала от той тоскливой жизни, какую вели принцессы, проводившие дни, ухаживая за матерью, наполняя ее табакерки и выгуливая собак.
– Нашей единственной возможностью сбежать был брак, но папа не разрешал нам выходить замуж, – объяснила она. – Ему была ненавистна сама мысль о нашем замужестве, и он ни за что не хотел нас отпускать. Но мне повезло. У него было так много дочерей, что он не мог отказаться отпустить одну из них. О Боже, как я боялась, что что-то не получится, ведь мой муж уже был однажды женат, и с его первой женой был связан какой-то скандал. Некоторые говорили, что ее убили. Так или иначе, она исчезла. Она была сестрой жены моего брата Георга, Каролины, той, что ведет себя так скандально в Италии, да и повсюду, где бывает. Так что же можно ожидать от этой семьи. Однако доказали, что она мертва, по крайней мере в этом убедили моих родителей, и меня выдали замуж, хотя я тяжело заболела, пока ждала. Я помню, что у меня совершенно пожелтела кожа и оставалась желтой, когда я выходила замуж. А теперь я потеряла мужа… а вы ожидаете ребенка. Уильям хороший человек, хотя временами поступает глупо. Но кто этого не делает? Я уверена, что он будет добр к тебе.
Королева никак не могла остановиться, но поскольку говорила по-немецки, ее легко было понять. А когда говорила по-английски, то с явным немецким акцентом, ведь она так давно уехала из Англии.
Но Аделаида с интересом слушала ее рассказы о жизни при английском дворе до ее замужества.
– Я очень рада, что ты вышла замуж за Уильяма, – сказала королева Аделаиде. – Удачный брак ему на пользу. Его манеры намного улучшились с того времени, как я видела его последний раз. Та его связь с актрисой мне не нравилась. И все эти дети! Нет, нам, людям королевской крови, необходимо думать о семье. И я слышала, что герцогиня Кентская возомнила о себе, родив ребенка. И, конечно, получит щелчок по носу.
– Но ребенок сильный и здоровый. Она, должно быть, очень счастливая женщина, ведь у нее уже есть пара прелестных ребят. Я не думаю, что она будет завидовать мне, когда родится мой ребенок.
– Все дело в троне, дорогая. Вот чему герцогиня будет завидовать. Интересно, они знают о твоем положении? И она не единственная, кто будет немного выбит из колеи, – королева Вюртемберга выглядела действительно гротескно, когда смеялась. И Аделаида так и не сумела ей объяснить, что думает не столько о короне, сколько о ребенке. Ее собственном ребенке.
* * *
Покинув Вюртемберг, они проехали через Хомбург, куда только что прибыла Елизавета со своим новым мужем. Елизавета встретила их тепло. Она обрадовалась возможности развлечь их и была счастлива, по ее признанию, что «сбежала» из Англии.– Хотя, – сказала она, – сейчас грустно от того, что мама умерла. Наверное, мне следовало подождать. Но откуда же я могла знать? И когда появился шанс выйти замуж, я не могла не воспользоваться им, не правда ли?
– Ты счастлива? – спросила ее Аделаида.
Она счастлива, безмерно счастлива. У нее добрый муж. Он не возражает, чтобы ему напоминали о необходимости принять ванну, и очень часто соглашается это сделать. Его удивляет такая ее настойчивость. Конечно, все зависит от обычаев.
Она часто думала о бедных Августе и Софии, которые так и не вышли замуж. Но София пережила свое маленькое приключение в молодости, и доказательством этого служил Том Гарт. О, со временем Аделаида узнает о семейных скандалах. Это был тревожный – хотя и волнующий – эпизод, когда Софью пришлось тайно вывозить на побережье, чтобы она родила своего ребенка. Кто-нибудь когда-нибудь слышал, чтобы дочь короля произвела на свет незаконнорожденного ребенка, хотя считалось в порядке вещей, когда принцы имели столько детей, сколько хотели? Елизавета остановилась вовремя, чтобы не упомянуть о десяти Фицкларенсах Уильяма.
– Я начинаю кое-что узнавать о своей семье, – сказала Аделаида.
– Что за семья! – вскричала ландграфиня Елизавета. – Думаю, в нашей семье больше интриг и скандалов, чем когда-либо могло быть в какой-нибудь другой.
– Я прихожу именно к этой мысли, – улыбнулась Аделаида.
– И их будет еще больше, я в этом не сомневаюсь, – добавила Елизавета.
После Хомбурга они отправились в Гент, где с радостью вновь встретились с Идой, превратившейся в счастливую мать семейства. Она сказала Аделаиде, что никогда не жалеет о своем замужестве.
– Конечно, это не такой грандиозный брак, как твой, но я счастлива здесь, в Генте, в роли жены губернатора. Это все, что у меня есть, Аделаида, и мы не богаты, а только подумай о том, что ты можешь стать королевой. Ты!
– Очень странно, – заметила Аделаида, – что такое выпало на долю невзрачной сестры.
– Ты не невзрачная, когда видишь, как сияет твоя доброта.
Аделаида рассмеялась:
– Ты изображаешь меня ужасно непривлекательной, Ида.
– Но я этого не хотела. Ты выглядишь очаровательно. В особенности с этим новым выражением материнства на лице. Когда это произойдет, Аделаида?
– Еще несколько месяцев. Но я не могу дождаться. Не могу передать тебе, Ида, как мне хочется взять на руки своего собственного ребенка.
– Дорогая Аделаида, каким счастливым будет этот ребенок с лучшей матерью в мире и с ожидающей его короной. Интересно, это будет мальчик или девочка?
– Откровенно говоря, Ида, мне совершенно все равно. Я просто хочу ребенка.
– Я вижу. Твое предназначение – быть матерью. До меня доходят разговоры о ваших детях. Это похоже на соревнование. Теперь, когда ты ожидаешь ребенка, все остальные будут разочарованы.
– Надеюсь, не слишком сильно. Хотела бы я, чтобы не было никакого соревнования, Ида. Я не думаю о короне для своего ребенка. Я хочу, чтобы он… или она… были счастливы.
– Иногда, Аделаида, мне кажется, что ты неправдоподобно хорошая. Пойдем, посмотрим мою дочь Луизу, которая, я уверена, составит контраст Аделаиде Добродетельной.
– Ты меня переоцениваешь, – сказала Аделаида, – здесь обычное желание иметь ребенка.
Ида взяла сестру под руку, и они отправились в детскую.
* * *
Лето прошло. Наступил сентябрь, а Ла-Манш все еще не пересечен.– Скоро начнутся штормы, – сказала Аделаида. – Нам больше нельзя откладывать отъезд.
Уильям рассмеялся.
– Люблю, когда палуба неспокойна. В молодости я походил по морям.
Она в этом не сомневалась. Но сама с ужасом думала о бурном плавании.
Погода оказалась ужасной. Шли проливные дожди, и не раз их карету приходилось вытаскивать из рытвин на плохой дороге. Часто промокали до костей.
– Нам надо было выехать раньше, – признал Уильям. – И все же мы скоро будем дома.
Но им не суждено было добраться до дома. Однажды вечером, когда они тряслись по самой ужасной дороге, Аделаида почувствовала внезапную боль. Она знала, что это значит, и пришла в отчаяние.
Остановились на ближайшем постоялом дворе, и ее поспешно уложили в постель. Однако спасти ребенка не удалось, и на пути в Англию, где она планировала родить короля, у Аделаиды случился второй выкидыш.
Уильям лишился душевного покоя. Он думал о Дороти Джордан, которая отправлялась на гастроли с театром и возвращалась всего за несколько недель до рождения своих детей. Слабость Аделаиды представляла собой нечто совершенно новое для него. Ему не приходило в голову, что тяготы передвижения по ужасным дорогам континента, сон на не всегда чистых и удобных постоялых дворах – вряд ли подходящий способ обращения со слабой и беременной женщиной. Дороти моталась по стране, чтобы играть в провинциальных театрах, и всегда между делом рожала здоровых детей. Но Аделаида – это не Дороти.
Аделаида горевала. Впервые у нее появились сомнения в своей способности родить ребенка. Ее утешением служил Уильям. Прекрасный семьянин по природе, он действовал идеально в таких случаях.
– Ничего, – утешал он ее, – будут и другие дети. Она была слишком слаба и могла выразить свое согласие только улыбкой. Что же произошло на сей раз? Конечно, она знала. Ей следовало оставаться при дворе ее брата, пока не родится ребенок, или отправиться в Англию сразу же, как только узнала, что беременна. Она не приняла достаточных мер предосторожности, и это ее вина. Дюнкерк не самый веселый город.
– Мне он всегда не нравился, – сказал Уильям. – Да и к французам я никогда не питал особого пристрастия. Как подумаешь обо всех трудностях, через которые пришлось пройти, чтобы победить их.
Была и еще одна причина, заставлявшая его стремиться покинуть этот город. Не так давно Дороти Джордан приехала сюда, чтобы умереть. Здесь воспоминания о ней были более яркими, чем всегда. Он постоянно думал о том, что она ожидала здесь новостей из Англии и умирала, как говорится, от разбитого сердца.
Все кончилось, убеждал он себя, но как ему перестать думать обо всем этом? Пошли разговоры о том, что ему не везет с законными детьми потому, что он так плохо обошелся с матерью своих незаконных детей.
Георг Фицкларенс написал ему из Англии о том, что он собирается жениться.
«Вы с Аделаидой должны присутствовать, – говорилось в его письме. – Без вас будет не то».
Уильям показал письмо Аделаиде.
– Видишь, с какой любовью он пишет о тебе, – гордо сказал он ей, и это обрадовало Аделаиду, потому что она смотрела на детей актрисы как на своих пасынков и падчериц.
– Как же она, должно быть, отличалась от меня, – сказала Аделаида. – Без труда рожала своих детей.
– Дороти была сильной женщиной, – заметил герцог, качая головой. – Она оставалась на сцене вплоть до последней недели перед родами, играя свои шумные роли. Жаль, что ты не видела ее в ролях Литл Пикл и Присцилы Томбой.
Никогда я не смеялся так много.
Странно, что герцог королевской крови – возможно, будущий король, – так свободно говорит со своей женой о своей любовнице. «Но я хочу, чтобы именно так и было», – подумала Аделаида с легким вздохом. Ей приходилось конкурировать с этой сильной пышнотелой женщиной, которую, как она слышала, называли одной из самых очаровательных в Англии. Теперь она мертва, не больше, чем призрак, и тем не менее живет в сознании как Уильяма, так и Аделаиды, даже не видевшей ее никогда.
– Я хотела бы присутствовать на свадьбе Георга, – сказала Аделаида задумчиво.
Как бы ей хотелось остаться еще на несколько дней на твердой земле, пока она не почувствует себя немного крепче. Но если они не отправятся в путь, Уильям пропустит свадьбу, что глубоко огорчит его. А Уильям – несомненно, преданный отец. Этого у него не отнять.
– Мы должны немедленно отплыть в Англию, – сказала Аделаида. – Отец не должен пропускать свадьбу сына.
* * *
Плавание было бурным, и она даже не думала, что можно чувствовать себя так плохо. Герцогиня испытала громадное облегчение, когда они высадились на берег в Диле. Но она настолько ослабла, что мысль о путешествии в Лондон была ей невыносима.Карета тащилась вдоль берега. Уильям сидел рядом и с тревогой наблюдал за женой, которая едва замечала его.
Она не спрашивала, куда едет; ей было все равно; она лишь мечтала о том, чтобы оказаться в постели.
– Все в порядке, – успокаивал ее Уильям. – Скоро будем на месте.
Когда ее переносили из экипажа, она почувствовала дыхание холодного морского ветра на лице и поняла, что проехали всего несколько миль.
– Ты останешься здесь, пока не восстановишь силы, – говорил Уильям.
Ее внесли в помещение, и слуги раздели и уложили ее в постель.
Уильям оставил ее и продолжил путь в Лондон, чтобы успеть на свадьбу Георга.
* * *
Кресло Аделаиды выносили на крепостной вал, и она лежала там, закутанная в пледы, глядя, как волны разбиваются о берег, а в ясные дни видно было побережье Франции.Она узнала, что находится в замке Уолмер, куда Уильям привез ее, прежде чем отправился в Лондон. Герцогиня находилась в доме лорда Ливерпуля, начальника пяти портов, и здесь за ней будут ухаживать, пока не поправится в достаточной мере, чтобы продолжить путь в Лондон.
Уильям вернулся в Уолмер и с волнением рассказывал о женитьбе Георга – очень удачной – на очаровательной девушке, Мэри, дочери графа Эгремонта. Он очень доволен этим союзом и уверен, что Георг сделал правильный выбор.
– Сын опечален тем, что ты не присутствовала на свадьбе, – сказал ей Уильям. – Георг ждет с нетерпением, чтобы представить тебя своей жене, и сделает это, как только ты вернешься в Лондон.
– И когда же это произойдет?
– Только когда ты почувствуешь себя достаточно хорошо, чтобы ехать, – строго сказал Уильям.
«Он явно меняется», – подумала она. Возможно, со временем Уильям откажется от своей матросской божбы, возможно, он перестанет напоминать ей, что когда-то любил женщину, обладавшую всеми привлекательными качествами, которых нет у нее, за исключением одного – королевского происхождения.
Лорд Ливерпуль сказал им, что они могут пользоваться его домом столько, сколько хотят. Так они и сделали, Аделаида, гуляя по очаровательному парку и на крепостной стене, пока силы не вернулись к ней, а Уильям – наслаждаясь близостью моря. Он становился лицом к сильному ветру и заявлял, что чувствует себя почти как На палубе корабля посреди океана.
Но зима стояла у порога, и ноябрьские туманы проникали в замок. Ясно, что они не могли бесконечно пользоваться гостеприимством лорда Ливерпуля. Кроме того, здоровье Аделаиды значительно улучшилось, и она очень надеялась, что вскоре опять забеременеет. Они должны вернуться в Лондон.
Поэтому в один ноябрьский день они уехали из замка Уолмер и поселились в апартаментах герцога в Стейбле-Ярде Сент-Джеймсского дворца, которые казались темными и тесными после открытых всем ветрам крепостных стен.
ИСПОЛНЕНИЕ ПРОРОЧЕСТВА
Та зима была одной из худших за последние годы. Темза встала, и бедняки замерзали и умирали от голода на улицах. Регент приказал открыть в Лондоне центры, куда могли бы приходить люди, лишенные пищи и крова. Холода не проходили.
В Кенсингтонском дворце герцогиня Кентская растила свою дочь, кормя ее грудью. Она заявила герцогу, что это естественно, а значит, лучше всего, и что маленькая Александрина достойна только самого лучшего.
Всякий раз, произнося имя ребенка, она испытывала гнев. Совершенно ясно, говорила она, что регент не любит ни ее, ни ее дочь. И она не понимает, как человек может быть таким недобрым к невинному ребенку. Герцог нежно журил жену. Хорошо, что она говорила по-немецки, и никто из слуг не мог передать ее слова, чтобы они дошли до ушей его брата. Герцогиня щелкала пальцами. Какое ей дело до стареющего распутника, больше мертвого, чем живого. Чем скорее он умрет, тем лучше, да и Кларенс тоже. Ведь тогда никого не останется между троном и Эдуардом, а со временем и Александриной.
Она обожала маленькую Александрину. Чарлзу и Феодоре разрешалось смотреть, как ее купают и одевают, и даже иногда подержать ребенка. Герцогиня хотела, чтобы они как можно раньше поняли, что их маленькая сестра совсем необычный ребенок.
Фрейлейн Луиза Лезен приехала из Кобурга, чтобы стать ее няней. Это была очень прямолинейная женщина, дочь лютеранского священника. Она уже решила для себя, что Александрина будет ее особой заботой, и герцогиня, которая очень ей доверяла, поощряла такой подход.
Герцог и герцогиня постоянно говорили о ребенке. Девочка была здоровая, смышленая. Герцогиня никогда не уставала повторять всем, какая она смышленая. Ее должны как можно чаще видеть на публике, сказал герцог, и коляску с ребенком возили, по утверждению регента, в самые неподходящие места. После того как маленькая Александрина появилась в парке во время военного парада, регент приказал прекратить эти публичные демонстрации младенца.
Герцогиня громко смеялась над тем, что она назвала ревностью регента. Пускай, ничто не может изменить того факта, что именно ее ребенок возглавляет список наследников, и только Аделаида и Уильям могут отодвинуть ее назад.
– Этот старый матрос! – издевалась она. – Это хлипкое существо! Она никогда не родит здорового ребенка.
– Как она может, – соглашался Эдуард, – если пророчество гласит, что наша дочь должна стать великой королевой?
– Мой благословенный ангел, – ворковала герцогиня, подхватывая ребенка и осыпая его лицо поцелуями. Ребенок не протестовал, привыкнув к таким проявлениям любви.
Все бы хорошо, но герцога и герцогиню Кентских осаждали другие проблемы.
– Эти счета, – стонал герцог. – Эти бесконечные счета!
– Но я думала, что ты все их оплатил.
– Ты себе не представляешь размеры моих долгов. Мои идеи об использовании Касл-Хилл решили бы все проблемы, если бы они сработали. Но этого не произошло.
– Как же трудно иметь дело с этими торговцами! Но, Эдуард, надо было экономить.
– Я стараюсь, любовь моя, стараюсь.
– Я поговорю с Леопольдом, – сказала герцогиня.
«Она верит в своего брата Леопольда больше, чем в кого-либо другого на земле, – недовольно подумал Эдвард. – И надо признать, что Леопольд – исключительно серьезный и способный молодой человек».
В Кенсингтонском дворце герцогиня Кентская растила свою дочь, кормя ее грудью. Она заявила герцогу, что это естественно, а значит, лучше всего, и что маленькая Александрина достойна только самого лучшего.
Всякий раз, произнося имя ребенка, она испытывала гнев. Совершенно ясно, говорила она, что регент не любит ни ее, ни ее дочь. И она не понимает, как человек может быть таким недобрым к невинному ребенку. Герцог нежно журил жену. Хорошо, что она говорила по-немецки, и никто из слуг не мог передать ее слова, чтобы они дошли до ушей его брата. Герцогиня щелкала пальцами. Какое ей дело до стареющего распутника, больше мертвого, чем живого. Чем скорее он умрет, тем лучше, да и Кларенс тоже. Ведь тогда никого не останется между троном и Эдуардом, а со временем и Александриной.
Она обожала маленькую Александрину. Чарлзу и Феодоре разрешалось смотреть, как ее купают и одевают, и даже иногда подержать ребенка. Герцогиня хотела, чтобы они как можно раньше поняли, что их маленькая сестра совсем необычный ребенок.
Фрейлейн Луиза Лезен приехала из Кобурга, чтобы стать ее няней. Это была очень прямолинейная женщина, дочь лютеранского священника. Она уже решила для себя, что Александрина будет ее особой заботой, и герцогиня, которая очень ей доверяла, поощряла такой подход.
Герцог и герцогиня постоянно говорили о ребенке. Девочка была здоровая, смышленая. Герцогиня никогда не уставала повторять всем, какая она смышленая. Ее должны как можно чаще видеть на публике, сказал герцог, и коляску с ребенком возили, по утверждению регента, в самые неподходящие места. После того как маленькая Александрина появилась в парке во время военного парада, регент приказал прекратить эти публичные демонстрации младенца.
Герцогиня громко смеялась над тем, что она назвала ревностью регента. Пускай, ничто не может изменить того факта, что именно ее ребенок возглавляет список наследников, и только Аделаида и Уильям могут отодвинуть ее назад.
– Этот старый матрос! – издевалась она. – Это хлипкое существо! Она никогда не родит здорового ребенка.
– Как она может, – соглашался Эдуард, – если пророчество гласит, что наша дочь должна стать великой королевой?
– Мой благословенный ангел, – ворковала герцогиня, подхватывая ребенка и осыпая его лицо поцелуями. Ребенок не протестовал, привыкнув к таким проявлениям любви.
Все бы хорошо, но герцога и герцогиню Кентских осаждали другие проблемы.
– Эти счета, – стонал герцог. – Эти бесконечные счета!
– Но я думала, что ты все их оплатил.
– Ты себе не представляешь размеры моих долгов. Мои идеи об использовании Касл-Хилл решили бы все проблемы, если бы они сработали. Но этого не произошло.
– Как же трудно иметь дело с этими торговцами! Но, Эдуард, надо было экономить.
– Я стараюсь, любовь моя, стараюсь.
– Я поговорю с Леопольдом, – сказала герцогиня.
«Она верит в своего брата Леопольда больше, чем в кого-либо другого на земле, – недовольно подумал Эдвард. – И надо признать, что Леопольд – исключительно серьезный и способный молодой человек».