Любви к Зосе у Зимина никогда не было, была благодарность за спасение, долг верности. Так и прожил с ней десятки лет, с женщиной довольно ограниченных интересов, но умевшей хорошо устраивать быт. Она была очень удобной, хорошей хозяйкой. Вовремя накормить, убрать, постирать — в этом она была педантичной. И мужа приучила к порядку. Сначала этот строгий порядок казался невыносимым, но потом Зимин смирился, принял его как должное. Так по инерции и привычке придерживался его и после смерти жены: все лежало и висело там, где когда-то держала жена, и готовил он себе то же на завтрак и ужин, что готовила на протяжении многих лет она. Ровно через три дня менял рубашки и каждый день — носовые платки, даже если не приходилось ими пользоваться.
Зимин, конечно, понимал, что ему не хватает духовной близости с женой, что и она была бы более счастлива с другим мужем, принимавшим её уровень и не требовавшим большего. Но он давно примирился со своей судьбой, несправедливой к нему, даже жестокой. Не такие высоты он должен был взять. Не взял. А уж коль переступил свой перевал, пошёл вниз, изменить что-либо трудно, да и стоит ли.
И все же перемены должны были произойти. Впервые в жизни судьба послала ему неожиданную любовь. Зимин поверил, что с Алёной он будет счастлив на этом, конечном этапе жизни.
Вот об этом он и думал теперь, лёжа в кровати и ожидая подъёма. Не выдержал бесцельного лежания, встал, начал одеваться, не заботясь о том, что может разбудить Цезика. Одевшись, пошёл на улицу, решив до завтрака прогуляться по лесу.
Навстречу Зимину по дорожке, вынырнувшей из кустов, вышел Семён Раков. Остановился, поздоровался лёгким поклоном головы, приложив руку к груди. Вторая рука была спрятана за спиной.
— И вам не спится, Аркадий Кондратьевич? — спросил Семён. — Раненько поднялись.
— Да что-то не спалось сегодня.
— А я каждый день встаю в шесть, то гуляю, то поварам на кухне помогаю. Алена ваша где?
— Где же ей быть, спит ещё.
— А я туфлю её нашёл. — Семён отвёл руку из-за спины и показал женскую туфлю с ещё не засохшей грязью на каблуке. — По своей работе узнал, что её туфля. Вот, подмётку прибивал из двух кусков.
Такие жёлто-коричневые туфли Зимин видел на Алене.
— А где же вы её подобрали? — почему-то встревожился он. — Может, она выбросила!
— Да нет, потеряла. В кустах нашёл. Понесу ей.
Они прошли ещё немного и очутились неподалёку от дома врача Егорченко. Удивились, увидев там людей, машину, милиционеров и овчарку, которую держал на поводке милиционер-кинолог.
— Что-то случилось, — сказал Зимин, остановившись, и в груди его невольно похолодело.
— Раз милиция тут, конечно, — согласился Семён.
Подошли ближе. Зимин узнал следователя, младшего советника юстиции. Тот, присев на корточки, заливал гипсовым раствором след. Лейтенант милиции фотографировал дом, дорогу, двор. Зимин увидел, что следы женские, и на одном из них отчётливо виден отпечаток подмётки из двух кусков.
— Отличная примета, Аркадий Кондратьевич, — поздоровавшись с Зиминым, похвалился следователь. — Вот мы её сейчас и возьмём.
Лейтенант милиции объяснил Зимину, что тут произошло.
— Вот, — показал он на окно, — куда стреляли.
Стекло было разбито, осколки остались только по углам рамы.
— Судя по всему, стреляла женщина, — рассказывал словоохотливый лейтенант. — Вон как наследила. Долго топталась. А стреляла вот из чего. — Он подошёл к машине, достал оттуда ружьё-одностволку. — Собака нашла, а дальше след потеряла.
Семён, услышав это, спрятал туфлю в карман плаща и шепнул Зимину:
— Алена это. Ей-богу, она.
Зимин не осмелился спросить у следователя, убит ли кто-нибудь, боялся услышать ответ и, дёрнув за рукав Семена, поспешил в санаторий, чтобы скорее встретиться с Алёной.
— Алена стреляла. Туфля её, и следы, значит, её, — твердил Семён.
— Почему Алена? Что ей этот врач? За что она могла стрелять в него? — Зимин вспомнил её странное поведение в последние дни, настойчивые расспросы о сроках давности и вдруг поверил, что стреляла в самом деле она.
«Вот и сон в руку, вот и сбылось моё предчувствие беды», — подумал он, и идти дальше не смог, перехватило дыхание. Остановился, схватившись за сердце.
Подъёма ещё не было, но многие отдыхающие вышли из корпуса — кто пройтись по свежему воздуху, кто на физзарядку, какая-то женщина пробовала подтянуться на турнике.
— Пойдёмте к Алене, пойдёмте, — взволнованно повторял Семён. — Ай-ай, что ж это она наделала? И как надумала?
— Почему она? — разозлился Зимин. — А может, и не она вовсе, может, кто-то её туфли обул?
— Она, Аркадий Кондратьевич, чувствую, что она, а ружьё у Магды взяла. Вот как.
Они не успели войти в корпус, на крыльце встретились с Алёной. Семён молча протянул ей туфлю. Какой-то миг она испуганно смотрела на него, потом выхватила из Семёновой руки туфлю и закинула её в кусты. На Зимина посмотрела долгим, горячечным взглядом, и по глазам её тот понял, что все правда, стреляла она.
— Там уже следственная бригада, собака. И ружьё нашли, — упавшим голосом сказал Зимин.
— Ага, ага, — совсем некстати закивала она головой.
— Ты? — спросил он.
— Аркадий… — начала она и оборвала разговор, вся сжавшись, как от холода. — Они приехали? Ну что ж!
— Они там. Ты? — снова повторил он вопрос.
— Я пойду туда. Признаюсь, что я убила его.
— Кого?
— Грака Семена. — И пошла не оглядываясь, уверенная, что они пойдут вслед.
— Алена, погоди! — позвал её Раков. — Какого Грака? Того, что в нашем районе в полиции служил?
— Его.
— Ерунду говоришь. Того Грака партизаны схватили и на тот свет отправили.
— Нет, он тогда жив остался, а вчера я его убила. Только теперь он был зубным врачом Егорченко.
Зимин догнал её, схватил за руку.
— Стой, расскажи мне все.
— Им, следователям, расскажу. Грак меня… а потом убил в овраге вместе с моими родителями. А теперь я его убила. Раз по закону его нельзя судить за давностью.
— Так это ты о нем все говорила? Что же ты наделала? — схватился за голову Зимин. — Почему же ты мне раньше всю правду не рассказала? Не существует давности для предателей. Не существует, слышишь? Хоть сто лет пройдёт, судить их будут.
Дальше они шли молча и подоспели к месту происшествия как раз тогда, когда милиционер снова старался навести на след собаку. Собака вдруг закрутилась, заметалась и рванулась к Алене.
— Осторожно! Держи собаку! — закричал Зимин.
Собаку проводник удержал, но она все рвалась к Алене.
Алена подошла к следователю.
— Это я стреляла, — сказала она.
В это время из глубины двора показался, направляясь к калитке, Егорченко. Шея его была перебинтована, он поворачивался всем корпусом, как волк.
Алена побледнела, судорожно глотнула воздуха, покачнулась и расставила руки, словно переходила узкие мостки.
— Живой?! Грак живой. Его и убить нельзя?!
Она упала бы, если б её не поддержали Зимин и лейтенант.
Зимин, конечно, понимал, что ему не хватает духовной близости с женой, что и она была бы более счастлива с другим мужем, принимавшим её уровень и не требовавшим большего. Но он давно примирился со своей судьбой, несправедливой к нему, даже жестокой. Не такие высоты он должен был взять. Не взял. А уж коль переступил свой перевал, пошёл вниз, изменить что-либо трудно, да и стоит ли.
И все же перемены должны были произойти. Впервые в жизни судьба послала ему неожиданную любовь. Зимин поверил, что с Алёной он будет счастлив на этом, конечном этапе жизни.
Вот об этом он и думал теперь, лёжа в кровати и ожидая подъёма. Не выдержал бесцельного лежания, встал, начал одеваться, не заботясь о том, что может разбудить Цезика. Одевшись, пошёл на улицу, решив до завтрака прогуляться по лесу.
Навстречу Зимину по дорожке, вынырнувшей из кустов, вышел Семён Раков. Остановился, поздоровался лёгким поклоном головы, приложив руку к груди. Вторая рука была спрятана за спиной.
— И вам не спится, Аркадий Кондратьевич? — спросил Семён. — Раненько поднялись.
— Да что-то не спалось сегодня.
— А я каждый день встаю в шесть, то гуляю, то поварам на кухне помогаю. Алена ваша где?
— Где же ей быть, спит ещё.
— А я туфлю её нашёл. — Семён отвёл руку из-за спины и показал женскую туфлю с ещё не засохшей грязью на каблуке. — По своей работе узнал, что её туфля. Вот, подмётку прибивал из двух кусков.
Такие жёлто-коричневые туфли Зимин видел на Алене.
— А где же вы её подобрали? — почему-то встревожился он. — Может, она выбросила!
— Да нет, потеряла. В кустах нашёл. Понесу ей.
Они прошли ещё немного и очутились неподалёку от дома врача Егорченко. Удивились, увидев там людей, машину, милиционеров и овчарку, которую держал на поводке милиционер-кинолог.
— Что-то случилось, — сказал Зимин, остановившись, и в груди его невольно похолодело.
— Раз милиция тут, конечно, — согласился Семён.
Подошли ближе. Зимин узнал следователя, младшего советника юстиции. Тот, присев на корточки, заливал гипсовым раствором след. Лейтенант милиции фотографировал дом, дорогу, двор. Зимин увидел, что следы женские, и на одном из них отчётливо виден отпечаток подмётки из двух кусков.
— Отличная примета, Аркадий Кондратьевич, — поздоровавшись с Зиминым, похвалился следователь. — Вот мы её сейчас и возьмём.
Лейтенант милиции объяснил Зимину, что тут произошло.
— Вот, — показал он на окно, — куда стреляли.
Стекло было разбито, осколки остались только по углам рамы.
— Судя по всему, стреляла женщина, — рассказывал словоохотливый лейтенант. — Вон как наследила. Долго топталась. А стреляла вот из чего. — Он подошёл к машине, достал оттуда ружьё-одностволку. — Собака нашла, а дальше след потеряла.
Семён, услышав это, спрятал туфлю в карман плаща и шепнул Зимину:
— Алена это. Ей-богу, она.
Зимин не осмелился спросить у следователя, убит ли кто-нибудь, боялся услышать ответ и, дёрнув за рукав Семена, поспешил в санаторий, чтобы скорее встретиться с Алёной.
— Алена стреляла. Туфля её, и следы, значит, её, — твердил Семён.
— Почему Алена? Что ей этот врач? За что она могла стрелять в него? — Зимин вспомнил её странное поведение в последние дни, настойчивые расспросы о сроках давности и вдруг поверил, что стреляла в самом деле она.
«Вот и сон в руку, вот и сбылось моё предчувствие беды», — подумал он, и идти дальше не смог, перехватило дыхание. Остановился, схватившись за сердце.
Подъёма ещё не было, но многие отдыхающие вышли из корпуса — кто пройтись по свежему воздуху, кто на физзарядку, какая-то женщина пробовала подтянуться на турнике.
— Пойдёмте к Алене, пойдёмте, — взволнованно повторял Семён. — Ай-ай, что ж это она наделала? И как надумала?
— Почему она? — разозлился Зимин. — А может, и не она вовсе, может, кто-то её туфли обул?
— Она, Аркадий Кондратьевич, чувствую, что она, а ружьё у Магды взяла. Вот как.
Они не успели войти в корпус, на крыльце встретились с Алёной. Семён молча протянул ей туфлю. Какой-то миг она испуганно смотрела на него, потом выхватила из Семёновой руки туфлю и закинула её в кусты. На Зимина посмотрела долгим, горячечным взглядом, и по глазам её тот понял, что все правда, стреляла она.
— Там уже следственная бригада, собака. И ружьё нашли, — упавшим голосом сказал Зимин.
— Ага, ага, — совсем некстати закивала она головой.
— Ты? — спросил он.
— Аркадий… — начала она и оборвала разговор, вся сжавшись, как от холода. — Они приехали? Ну что ж!
— Они там. Ты? — снова повторил он вопрос.
— Я пойду туда. Признаюсь, что я убила его.
— Кого?
— Грака Семена. — И пошла не оглядываясь, уверенная, что они пойдут вслед.
— Алена, погоди! — позвал её Раков. — Какого Грака? Того, что в нашем районе в полиции служил?
— Его.
— Ерунду говоришь. Того Грака партизаны схватили и на тот свет отправили.
— Нет, он тогда жив остался, а вчера я его убила. Только теперь он был зубным врачом Егорченко.
Зимин догнал её, схватил за руку.
— Стой, расскажи мне все.
— Им, следователям, расскажу. Грак меня… а потом убил в овраге вместе с моими родителями. А теперь я его убила. Раз по закону его нельзя судить за давностью.
— Так это ты о нем все говорила? Что же ты наделала? — схватился за голову Зимин. — Почему же ты мне раньше всю правду не рассказала? Не существует давности для предателей. Не существует, слышишь? Хоть сто лет пройдёт, судить их будут.
Дальше они шли молча и подоспели к месту происшествия как раз тогда, когда милиционер снова старался навести на след собаку. Собака вдруг закрутилась, заметалась и рванулась к Алене.
— Осторожно! Держи собаку! — закричал Зимин.
Собаку проводник удержал, но она все рвалась к Алене.
Алена подошла к следователю.
— Это я стреляла, — сказала она.
В это время из глубины двора показался, направляясь к калитке, Егорченко. Шея его была перебинтована, он поворачивался всем корпусом, как волк.
Алена побледнела, судорожно глотнула воздуха, покачнулась и расставила руки, словно переходила узкие мостки.
— Живой?! Грак живой. Его и убить нельзя?!
Она упала бы, если б её не поддержали Зимин и лейтенант.
Выписка из постановления следователя о мерах пресечения
Я, военный следователь военной прокуратуры капитан юстиции Иванов Г.И., учитывая, что обвиняемый в совершении преступления, предусмотренного статьёй 61 УК БССР (измена Родине), Егорченко Валентин Павлович, он же Грак Семён Савельевич, может скрыться от следователя, постановил: взять его под стражу.