— Но, месье, — сказала она, решив испробовать другой способ, — все эти преступления, о которых вы говорите, были совершены под влиянием страсти, дикой страсти, которую испытывает ко мне мой кузен. Разве нет такой особой статьи в вашем кодексе:
Преступление под влиянием страсти?Мистер Тоуд и мой сын сделали это из-за любви! Разве это не является смягчающим обстоятельством?
— Любовь как смягчающее обстоятельство? — Председатель суда нехорошо усмехнулся. — В наших судах не рекомендуется прибегать к такой формулировке, так как она говорит о слабоумии, присущем самым криминальным, диким слоям населения, так что я не советую вам… Одно лишь упоминание о страсти, которую вы называете любовью, удваивает срок наказания, а в случае высшей меры наказания, (должен вас предупредить, она вполне вероятна для этого негодяя Тоуда) это послужит достаточным основанием для всемерного ускорения исполнения вынесенного приговора.
— Месье! — вскричала Мадам, теперь уже совершенно взвинченная и не владеющая собою. — Я могу что-нибудь сделать?
— Обратиться за помощью к своей стране, к своему правительству, к самому президенту, и, возможно, Мадам, если он придет к нашему монарху, снимет перед ним шляпу и попросит за вас, то срок вашему сыну сократят на месяц-другой, а частоту посещений увеличат до одного раза в год.
Председатель суда, как очень многие выдающиеся деятели мужского пола и преклонного возраста, был слабым знатоком женских страстей и еще худшим политиком. От всего вышесказанного Мадам пришла в такое негодование, что немедленно отправилась в Город, во французское посольство, подняла посла с постели своим рассказом об оскорблении нации и нападении на французского гражданина, принадлежащего к одному из древнейших семейств, а именно к семье д'Альбер-Шапелль, притом на одного из ее самых мирных и невинных представителей. Казалось, речь идет по меньшей мере о повторном форсировании Ла-Манша англосаксонскими ордами и жестоком и бесчеловечном нападении на галльских женщин и детей. Мадам оказалась необыкновенно красноречива, и, хотя поиски мистера Тоуда и его сообщника не были прекращены немедленно, колеса дипломатической машины завертелись, и к утру телеграмма уже лежала на рабочем столе одного официального лица, очень важного лица в Елисейском дворце, резиденции президента Франции и всех ее колоний.
Обычно требуются года два-три, чтобы такое дело раскрутилось, но на это обратили столь серьезное внимание, что через какие-то недели, то есть примерно к тому времени, как Тоуд с Графом добрались до таверны «Шляпа и Башмак» и заключили свое безумное пари на возвращение Крота и Рэта, президент Франции принял меры и уполномочил своего эмиссара нанести визит в Сент-Джеймский дворец и недвусмысленно выразить мнение главы Франции обо всем случившемся.
Спустя считанные часы после надменного ответа британского двора, весьма глупо упомянувшего Азенкур и Ватерлоо, а также никому не интересные войны галлов против римлян, французские военные корабли уже стояли в Ла-Манше, а орудия нескольких фрегатов и эсминцев были нацелены на такие символы английской национальной гордости, как скалы Дувра и его Замок.
Что касается перебранок в газетах, переговоров между послами, генералами, синодами, спешно создаваемыми военными советами и, наконец, между самими монархом и президентом (а именно тогда они едва не встретились посередине Ла-Манша, чтобы скрепить своими подписями договор об экономическом и культурном сотрудничестве, что сейчас многими оспаривается), то на всем этом пребудет покров тайны еще по крайней мере сто пятьдесят лет, как всегда бывает в таких случаях.
Но решение было найдено, и компромисс достигнут, мистер Тоуд из Тоуд-Холла и его французский сообщник реабилитированы, а Королевское Общество и Орден Почетного Легиона обменялись наградами, присужденными нескольким судьям, офицерам полиции и епископам.
Короче говоря, неприятный инцидент с мистером Тоудом и оскорбление Франции в лице графа д'Альбер-Шапелль и вдовствующей графини замяли в интересах обоих государств и всех причастных к нему лиц.
И в тот самый момент, когда мистер Тоуд в задрипанной таверне около Латбери встал, чтобы сделать свою последнюю ставку, с него и его сообщника были сняты все обвинения в связи с инцидентом в доме его светлости, а вполне удовлетворенная Мадам согласилась продолжать работу над произведением, призванным прославить мудрую власть Закона, величие Правосудия и укрепляющую дух Святую Церковь. Дело полностью уладилось.
Конечно, Тоуда не могли известить об этом немедленно, потому что никто не знал, где он, но констебли его уже искали, и, узнав от них хорошие новости, он смог бы вернуться домой без всяких опасений и даже как герой.
Прендергаст первым узнал, что все обвинения против Тоуда сняты, и тут же поспешил к Барсуку разделить с ним радость.
— Разумеется, сэр, новости одновременно и хорошие и плохие, если мне позволено будет высказать свое мнение. Сегодня утром я получил телеграмму от мадам д'Альбер-Шапелль, суть которой сводится к тому, что мистер Тоуд реабилитирован на самом высоком уровне и против него больше не выдвигается никаких обвинений.
— Уф, — облегченно вздохнул Выдра.
— Теперь он еще больше заважничает, — проворчал Барсук. — Ну а плохие новости?
— Я думаю, что послание Мадам, составить которое ей вряд ли помогал кто-нибудь, кто знает английский язык, тем не менее все проясняет, сэр, — сказал Прендергаст, вручая телеграмму Барсуку.
Сначала Барсук прочитал ее про себя (и чем дальше читал, тем больше хмурился), а затем — вслух, для всех:
— Разумеется, сэр, я не могу нарушить приказание своего хозяина, и если эта достойная леди гостила у нас раньше, то вряд ли я вправе отказать ей в гостеприимстве теперь. И если она и мистер Тоуд действительно помолвлены, то что ж, бракосочетание может быть приурочено к Торжественному Открытию, намеченному на конец месяца.
— И мы ничего не можем поделать? — спросил Выдра. — Ах, если бы только Рэтти и Крот были здесь, уж они бы помогли нам вложить немного здравого смысла в упрямую голову Тоуда!
Барсук тяжело вздохнул и через силу улыбнулся:
— Смею думать, что если Мадам твердо решила устроить бракосочетание здесь, то нам остается только смириться с этим, присутствовать на свадьбе и постараться порадоваться за нашего друга. А вот у вас, Прендергаст, возникают кое-какие трудности. Я не думаю, что вы захотите признать Мадам, такую, какая она есть, своей будущей хозяйкой.
Прендергаст встал и пошел к двери.
— Меня никогда не затруднит, сэр, помочь мистеру Тоуду, которого я ценю очень высоко.
— Так-таки высоко, Прендергаст? — улыбнулся Барсук. — Возможно ли это?
Дворецкий позволил себе едва заметно улыбнуться, почти так же, как Барсук:
— Думаю, сэр, я не нарушу приличий и не подорву ничье доверие к себе, если скажу, что за долгие годы, проведенные в разных достойных домах, у меня никогда не было службы столь захватывающей, требующей всех моих сил и умений и столь удовлетворяющей меня во всех отношениях, как здесь, у мистера Тоуда. Он оказал мне великую честь, наняв меня. Я жизнь для него положу, если нужно будет.
На Барсука и Выдру эта речь произвела сильное впечатление, но Выдра не смог удержаться, чтобы не добавить:
— Я бы поосторожнее высказывался насчет «жизнь положу», Прендергаст! Тоуд способен на все, и может статься, в один прекрасный день он потребует от вас и этого.
— Что ж, сэр, в Кодексе Дворецкого этот пункт присутствует, статья пятая гласит: «Если жизнь хозяина под угрозой, долг профессионального дворецкого — предложить взамен свою, и, если предложение принимается, дворецкий награждается недельным отпуском, предшествующим окончанию его жизни, или, если это окажется удобнее, пенсией в размере десяти фунтов в год, выплачиваемой одному из родственников, а если такового не найдется, тогда сто фунтов перечисляется в Благотворительный Фонд Отставных Дворецких».
— Какая щедрость! — С некоторой иронией воскликнул Выдра.
— Я очень рад, что вы такого мнения, сэр, — удовлетворенно сказал Прендергаст, — потому что эту статью вписал в Кодекс я сам.
Мадам появилась в тот же самый день и, как и предсказывал Барсук, очень быстро устроила все по своему вкусу. У них с Прендергастом наладились по крайней мере деловые отношения. Она расточала ему неумеренные похвалы и неуклонно шла к своей цели — к свадьбе. Он вел себя сдержанно, стараясь быть экономным и по возможности защищать интересы хозяина.
У Мадам имелось письменное предложение Тоуда вступить с ним в брак, а есть нечто необратимое и неоспоримое в том, что написано пером, особенно если написано так:
— А в чем, собственно говоря, заключаются приготовления к свадьбе? — спросил Выдра во время очередных посиделок у дворецкого.
— Мне кажется, сэр, у Мадам есть друзья в очень высоких сферах. Его преосвященство епископ совершит обряд, который будет частью празднеств по поводу Торжественного Открытия, их, так сказать, кульминацией. Епископ обещал устроить им особое разрешение на брак (ведь они близкие родственники) и разрешение на его заключение непосредственно на террасе Тоуд-Холла, которая по такому случаю будет освящена. Председатель суда будет посаженым отцом, а начальник полиции — главным шафером.
— А вы уверены, что сам Тоуд, даже если он и появится вовремя, будет этим доволен?
— Я не сомневаюсь, что его это весьма позабавит и он быстро настроится на нужный лад.
— Хм, — хмыкнул Выдра. — Боюсь, если дело и дальше так пойдет, настрой в Тоуд-Холле будет уже совсем другой. А как лично вы относитесь к воцарению Мадам в этом доме?
— Знаете, сэр, — спокойно ответил Прендергаст, — впрочем, может, и не знаете, я согласился выполнять здесь обязанности дворецкого только шесть месяцев, и этот срок заканчивается в последний день октября, как раз когда мистер Тоуд и его супруга вернутся из свадебного путешествия. После этого я удалюсь в Австралию, где собираюсь открыть небольшое собственное дело.
— Вы удивительный человек, Прендергаст! — восхитился Выдра. — Какое же дело вы хотите открыть?
— По экспорту и импорту, сэр, — загадочно ответил Прендергаст.
— Что ж, тогда нам остается только ждать и надеяться, что Тоуд прослышит, что им больше не интересуется закон, и поспеет домой на собственную свадьбу.
— Вот именно, сэр.
Все эти события, как хорошие, так и дурные, были совершенно не известны Рэту, который двигался к дому в сопровождении мистера Брока, оставив Крота на попечении Внука у Щучьего Озера.
Примерно через неделю после выхода из дома Рэт и Брок на лодке, спрятанной в укромном месте несколько недель назад и теперь благополучно найденной, добрались наконец до таверны «Шляпа и Башмак», что неподалеку от Латбери. Путешествие их оказалось медленным и не слишком комфортабельным, потому что Брок был куда крупнее Крота и тяжеловат для лодки.
— Нам нужна лодка побольше, — твердо сказал Рэт. — Постараемся найти в Латбери.
Можно вообразить себе их изумление, когда, подплыв к мосткам около таверны, где собирались пришвартовать свою видавшую виды лодочку, они обнаружили, что место занято гораздо более крупным и внушительным катером. А из открытых дверей и окон таверны доносились нестройные звуки пьяного веселья, разрешившиеся криками «ура!», хохотом и, наконец, разухабистым припевом «Ведь он славный, веселый парень!».
— Видно, сегодня какой-то праздник, — сказал Рэт. — Может, у кого-нибудь из завсегдатаев день рождения и он угостил всю компанию выпивкой. Пошли посмотрим.
Подойдя к таверне поближе, они увидели, что ласки и горностаи с пивными кружками чуть не вываливаются из окон и дверей, — внутри места для всех явно не хватало. Поэтому Рэту и Броку не сразу удалось разглядеть, к кому относились слова песенки. И лишь когда смолкли последние звуки, Рэт услышал громкий смех, в котором звучали очень знакомые нотки, а потом и голос, еще более знакомый:
— Еще пива! Я плачу!
— Не может быть! — воскликнул Рэт, оглядываясь на элегантный катер.
— Что не может быть? — спросил Брок.
— Этот победный смех! Этот капризный и самодовольный голос! Если не ошибаюсь, это Тоуд из Тоуд-Холла собственной персоной. И кажется, собирается выкинуть очередной фортель, который выйдет боком всем жителям Берега Реки. Поэтому…
Рэт Водяная Крыса и барсук Брок незаметно проскользнули в таверну, стараясь держаться в тени. Надо было проверить, не ошибся ли Рэт. Тоуд стоял на деревянном столе с кружкой в руке и с сигарой в другой и, судя по всему, был душой этой веселой пирушки. Он поднял руку, чтобы успокоить толпу, и все смолкли.
— Давайте, джентльмены, — сказал он, — делайте ваши ставки в последний раз!
— Но, мистер Тоуд, сэр, вы ставили на одно и то же уже несколько раз и всякий раз проигрывали. Ваши друзья, мистер Крот и мистер Рэт, давным-давно погибли и никогда не вернутся. Так что мы выиграли ваш катер уже по крайней мере трижды…
— А я говорю: удваиваем и дело с концом! Или добрые граждане Латбери — сборище трусов и мошенников, не умеющих ни пить, ни платить долги чести?
Рэт, самый практичный зверь на свете, сразу понял, что бездушный Тоуд ставил на их возвращение. Это было, конечно, возмутительно, но по крайней мере говорило о его уверенности в благоприятном исходе, и это понравилось Рэту. Чувство юмора у него было. К тому же он понял, что вот-вот потребуется его помощь. Он попросил Брока немного выждать, а потом громко объявить, что друзья мистера Тоуда прибыли, а сам выскользнул из таверны, побежал обратно к мосткам, привязал свою лодку к катеру Тоуда и принялся разогревать мотор, готовясь к скорому отплытию.
У Брока была такая же способность заставить себя слушать, что и у Барсука, и, когда он вышел из тени и сделал свое объявление, начался массовый исход из таверны. Вышли Брок и Тоуд, вышел юный Граф с мешочком денег, а за ним повалил и весь сброд, потрясенный прибытием Рэта.
— Живо! — сказал Брок юноше, и они вместе погрузили Тоуда на катер, запрыгнули на борт сами, а Рэт мастерски вывел его на середину реки, подальше от толпы.
— Он спер наши деньги! — заорал хозяин.
— И деньги за пиво тоже! — вторили ему остальные.
— Ну спер! — сказал Старый Том, и его голос перекрыл все остальные. — Но разве он не выиграл их честно? Ей-богу, это та самая водяная крыса, которую мы здесь уже видели!
— Вы негодяй, мистер Тоуд! Держу пари, вы все это время знали, что мистер Рэт жив!
Тоуд, который уже пришел в себя, вновь почувствовав себя в безопасности, расплылся в загадочной и самодовольной улыбке.
— Ну так что? Выиграл я или нет? — закричал он, отобрав у Брока мешочек с деньгами и тряся им.
— Выиграли, сэр, — отвечали ему. — Но вы получили еще и лодку. Это не очень-то честно.
Тоуд захохотал:
— Ну что? Разве я не хитрейшая, умнейшая и изобретательнейшая жаба на свете?
Толпа тупо смотрела на него, не зная, что и сказать. Наконец Старый Том ответил за всех.
— Я вам скажу, кто вы такой, сэр, — восхищенно сказал он. — Вы — первейший бродяга, обжора и пьяница из всех, кто когда-либо забредал в таверну «Шляпа и Башмак», и отныне ее двери всегда для вас открыты!
Раздался общий хохот, и Тоуд ответил:
— Неплохо сказано, старик! Вот, хозяин, возьми это и пусть все выпьют за мое здоровье!
С этими словами щедрый и великодушный Тоуд раскрутил мешочек с деньгами над головой и швырнул его обратно на берег. Мешочек приземлился у ног хозяина таверны.
Потом, повернувшись к Рэту, Тоуд как ни в чем не бывало сказал:
— Ты еле-еле успел, старина. Почему ты так задержался?
— Но… — начал было разгневанный Рэт.
А бессовестный и неблагодарный Тоуд уже командовал:
— Рулевой, подальше от этих берегов!
Тут послышалось дружное «ура!» Toyду. Его подхватили все, кроме Рэта, у которого, судя по выражению его мордочки, было что сказать о выходке Тоуда, но он приберегал это на потом.
Они плыли вниз по течению, а вдогонку им неслась все та же песенка, только на этот раз она звучала как «Ведь Тоуд— славный, веселый парень!» и еще долго сопровождала катер и тех, кто был на борту.
В тот же вечер, когда путешественники были уже в полной безопасности и подобающим образом представлены друг другу, Рэт подступил к Тоуду с долгими и суровыми расспросами. Он выслушал весь рассказ Тоуда от безумного начала до неприглядного конца. От Рэта не укрылось, какое тлетворное влияние оказал Тоуд на своего юного спутника.
— Тоуд, — наконец сказал Рэт, посоветовавшись предварительно с мистером Броком, которого Тоуд побаивался с той самой минуты, как узнал, кто его отец. — Я не могу позволить, чтобы это продолжалось. Ты не должен больше быть в бегах и развращать эту юную душу. Тебе следует постараться стать для него примером.
— Конечно же, я постараюсь, конечно, — заверил Тоуд. — Только позвольте нам сойти на берег, потому что взятый курс мне совсем не нравится. И клянусь, я буду хорошим и никогда не стану сбивать моего друга с пути истинного. Мы будем…
— Этого недостаточно, Тоуд. Если бы Барсук был здесь, да и Крот тоже, я знаю, что бы они сказали.
— Во всяком случае, они бы меня поняли лучше, чем ты, Рэтти.
— Они поняли бы тебя так же, как. я, и не более того, — возразил Рэт. — Так вот, я хочу, чтобы ты подал этому несчастному и испорченному юноше единственный достойный пример, который можно подать в данной ситуации. То есть чтобы ты пошел со мной и сдался властям.
— Но меня накажут, Рэтти! — с ужасом воскликнул Тоуд. — Я уверен, они…
— Может быть. И за дело! Но ты должен воспользоваться этим шансом, потому что это единственный достойный выход.
Как отчаянно озирался Тоуд, придумывая хоть какой-нибудь способ удрать, как жалобно плакал и умолял позволить ему уйти, пусть одному! Наконец, как похожа на него была последняя попытка спастись: он попробовал допрыгнуть с перил до берега и свалился в воду. Его выловили, обсушили и, больше не доверяя ему, привязали к полубаку, как бунтовщика, поручив крупному и здоровому мистеру Броку приглядывать за ним. После чего Рэт незамедлительно взял курс на Тоуд-Холл. Ужас, охвативший Тоуда при мысли о том, что его ожидает, нарастал по мере их приближения к Ивовым Рощам. А мольбы его становились все жалобнее, сменяясь изредка попытками подкупить Рэта. Но Рэт никогда бы на это не пошел, хоть и отвязал Тоуда, когда тот немного успокоился.
Когда прошли последний поворот реки перед поместьем Тоуда, он съежился, закрыл лицо, не желая ни видеть своих врагов, ни слышать грубую команду скрестить руки за спиной, чтобы надеть на него наручники. А глазам остальных представилось прелюбопытнейшее зрелище.
Весть об их прибытии, должно быть, опередила их, потому что на реке стояло несколько лодок, полных ликующего народа, а на прибрежных ивах вдоль берега развевались флаги. К лодочному сараю Тоуда была прибита огромная доска со странными словами:
«ДОБРО ПОЖАЛОВАТЬ ДОМОЙ,
МИСТЕР ТОУД!
СЛАВА ГЕРОЮ И БУДУЩЕМУ МУЖУ!»
Тоуд слышал гул народного ликования, но принял его за крики полицейских, пришедших арестовать его, и забился в дальний уголок катера, чтобы урвать еще несколько минут свободы. Зато Рэт мгновенно оценил ситуацию и остался ею весьма недоволен. Более того, он воочию наблюдал, как возрастало восхищение юного Графа Тоудом.
Рэт спустился вниз обрадовать Тоуда.
— Так, значит, меня не арестуют? — воскликнул Тоуд. — Не бросят в тюрьму?
— Нет, Тоуд, похоже, тебе ничто не угрожает.
Тоуд встал, выглянул в иллюминатор и увидел ликующих слуг Тоуд-Холла с Прендергастом во главе.
— О, ну разве я не умен? — тут же принялся он хвастаться. — Разве все, что я делаю, не блестяще?
Рэт отчасти был рад за Тоуда, но помрачнел от этого неуместного взрыва самовосхваления и его дурманящего влияния на молодого Графа. Брок, со своей стороны, был несколько смущен, потому что не так представлял себе возвращение домой, да и Тоуд-Холл показался ему совсем не таким, каким он его помнил.
Но, как бы там ни было, Тоуд вернулся домой и тем самым опять подтвердил, что Судьба занего и, следовательно, противвсего справедливого, разумного, доброго и хорошего. Однако, прежде чем ступить на собственную землю, поддерживаемый под локоть неоценимым Прендергастом, он чуть помедлил и спросил:
— Что это?
— Сэр?
— Этот плакат. Там ведь еще кое-что написано, кроме «Добро пожаловать домой» и «Слава герою»?
— Похоже на то, сэр, — согласился Прендергаст.
— Там еще написано «Будущему мужу», — хмуро сказал Тоуд.
Какая зловещая тень омрачила его душу? Что заставило его взглянуть на свой особняк и террасу? Там он увидел странное сооружение из цветов и шелка, невольно напомнившее ему паутину экзотического паука.
— Разве я женюсь? — удивленно спросил Тоуд.
— Смотрите, ваша избранница ждет вас, — сказал Прендергаст, указав на террасу.
Цветы! Теперь Тоуд разглядел, что это цветы, в основном розы. И расположены они в форме отвратительно алого сердца, в центре которого покачивается женская фигура, помахивая рукой.
— Что это? — похолодел Тоуд.
— Мадам сочла уместным составить к вашему возвращению эту романтическую композицию, — пояснил Прендергаст, — сердцем которой является она сама.
— О, конечно, нам следует отдать ей должное, — сказал неблагодарный и непостоянный Тоуд, — но, право же, Прендергаст, обручение — это одно, а женитьба — совсем другое! Нам следует подождать еще несколько месяцев, а то и лет…
Тут Прендергаст буквально втолкнул своего заупрямившегося хозяина на террасу, и не успел Тоуд и слова вымолвить, как его крепко обхватили пухлые ручки Мадам, волна ароматов ее духов и пудры, роз и орхидей ударила ему в нос, и он был немедленно покрыт сотнями поцелуев.
Тоуд барахтался, пытаясь вырваться, и судорожно хватал ртом воздух, думая: «Стоило проделывать такой долгий путь, пытаясь сохранить свободу, чтобы у тебя ее грубо отняли, едва ты вернулся домой!»
Прощение всех провинностей и прибытие Тоуда в Тоуд-Холл уже само по себе было достаточным поводом для веселья на Берегу Реки. А уж возвращение Крота и Внука Барсука явилось заключительным штрихом, завершившим картину всеобщего счастья.
Радостную весть принес Выдра. Его наблюдатели увидели Крота и Внука еще в пути. Они прибыли в тот же вечер, неторопливо причалив на ялике Брока, умело управляемом Внуком. Все увидели, как похудел и осунулся Крот. Даже для того, чтобы сойти на берег, ему потребовалась помощь, с которой тут же подоспел Рэт.
— Ну вот, — сказал Крот, радостно обводя взглядом всех собравшихся. — Вот я и дома, на родном берегу.
— А это кто же?.. — грубовато спросил Барсук, глядя на юного барсука, который так умело управлялся с яликом.
— Это твой внук, Барсук, — ответил Крот, — и тебе с ним очень повезло, ты скоро в этом убедишься.
Перед Барсуком стоял юноша почти такой же крупный, как и он сам, но в нем были еще грация и простодушие той, которую Барсук любил когда-то всем сердцем. Любой дед был бы счастлив увидеть во внуке повторение таких прекрасных черт. Наверное, никогда в жизни Барсук не был так тронут, как при этой встрече, он робел и стеснялся не меньше Внука.
— Послушай, — сказал он, глядя то на сына, то на внука со слезами на глазах, — ты… ты так похож на ту, которую мы с твоим отцом очень-очень любили. Я… Да…
И если объятие Деда и Внука вышло несколько неловким и неуклюжим, то не стало от этого менее теплым, а присутствующие сделали вид, что не заметили, как Барсук отвернулся на секунду, чтобы смахнуть слезы и собраться с духом.
— Славный парнишка, а, Крот? — спросил Барсук слегка охрипшим голосом, когда пришел в себя, и в этих словах слышалась неподдельная гордость. И может быть, именно после этих слов пришел конец размолвке между Барсуком и его сыном.
— Любовь как смягчающее обстоятельство? — Председатель суда нехорошо усмехнулся. — В наших судах не рекомендуется прибегать к такой формулировке, так как она говорит о слабоумии, присущем самым криминальным, диким слоям населения, так что я не советую вам… Одно лишь упоминание о страсти, которую вы называете любовью, удваивает срок наказания, а в случае высшей меры наказания, (должен вас предупредить, она вполне вероятна для этого негодяя Тоуда) это послужит достаточным основанием для всемерного ускорения исполнения вынесенного приговора.
— Месье! — вскричала Мадам, теперь уже совершенно взвинченная и не владеющая собою. — Я могу что-нибудь сделать?
— Обратиться за помощью к своей стране, к своему правительству, к самому президенту, и, возможно, Мадам, если он придет к нашему монарху, снимет перед ним шляпу и попросит за вас, то срок вашему сыну сократят на месяц-другой, а частоту посещений увеличат до одного раза в год.
Обычно требуются года два-три, чтобы такое дело раскрутилось, но на это обратили столь серьезное внимание, что через какие-то недели, то есть примерно к тому времени, как Тоуд с Графом добрались до таверны «Шляпа и Башмак» и заключили свое безумное пари на возвращение Крота и Рэта, президент Франции принял меры и уполномочил своего эмиссара нанести визит в Сент-Джеймский дворец и недвусмысленно выразить мнение главы Франции обо всем случившемся.
Спустя считанные часы после надменного ответа британского двора, весьма глупо упомянувшего Азенкур и Ватерлоо, а также никому не интересные войны галлов против римлян, французские военные корабли уже стояли в Ла-Манше, а орудия нескольких фрегатов и эсминцев были нацелены на такие символы английской национальной гордости, как скалы Дувра и его Замок.
Что касается перебранок в газетах, переговоров между послами, генералами, синодами, спешно создаваемыми военными советами и, наконец, между самими монархом и президентом (а именно тогда они едва не встретились посередине Ла-Манша, чтобы скрепить своими подписями договор об экономическом и культурном сотрудничестве, что сейчас многими оспаривается), то на всем этом пребудет покров тайны еще по крайней мере сто пятьдесят лет, как всегда бывает в таких случаях.
Но решение было найдено, и компромисс достигнут, мистер Тоуд из Тоуд-Холла и его французский сообщник реабилитированы, а Королевское Общество и Орден Почетного Легиона обменялись наградами, присужденными нескольким судьям, офицерам полиции и епископам.
Короче говоря, неприятный инцидент с мистером Тоудом и оскорбление Франции в лице графа д'Альбер-Шапелль и вдовствующей графини замяли в интересах обоих государств и всех причастных к нему лиц.
И в тот самый момент, когда мистер Тоуд в задрипанной таверне около Латбери встал, чтобы сделать свою последнюю ставку, с него и его сообщника были сняты все обвинения в связи с инцидентом в доме его светлости, а вполне удовлетворенная Мадам согласилась продолжать работу над произведением, призванным прославить мудрую власть Закона, величие Правосудия и укрепляющую дух Святую Церковь. Дело полностью уладилось.
Конечно, Тоуда не могли известить об этом немедленно, потому что никто не знал, где он, но констебли его уже искали, и, узнав от них хорошие новости, он смог бы вернуться домой без всяких опасений и даже как герой.
Прендергаст первым узнал, что все обвинения против Тоуда сняты, и тут же поспешил к Барсуку разделить с ним радость.
— Разумеется, сэр, новости одновременно и хорошие и плохие, если мне позволено будет высказать свое мнение. Сегодня утром я получил телеграмму от мадам д'Альбер-Шапелль, суть которой сводится к тому, что мистер Тоуд реабилитирован на самом высоком уровне и против него больше не выдвигается никаких обвинений.
— Уф, — облегченно вздохнул Выдра.
— Теперь он еще больше заважничает, — проворчал Барсук. — Ну а плохие новости?
— Я думаю, что послание Мадам, составить которое ей вряд ли помогал кто-нибудь, кто знает английский язык, тем не менее все проясняет, сэр, — сказал Прендергаст, вручая телеграмму Барсуку.
Сначала Барсук прочитал ее про себя (и чем дальше читал, тем больше хмурился), а затем — вслух, для всех:
«Мой кузен, героичный мистер Тоуд, теперь свободен и больше не преследуем. Правительства Франции и Великой Британии больше не обвиняют его в преступлениях против Его Высокого Сиятельства.На лице Прендергаста не отразилось ни тени огорчения, которое он, должно быть, чувствовал.
Я, мадам д'Алъбер-Шапелль, приняла его предложение вступить с ним в брак. Приезжаю сегодня сделать приуготовления для нашего грандиозного бракосочетания, назначенного на 30 сентября. Будьте готовы! Будьте счастливы за вашего господина и новую госпожу».
— Разумеется, сэр, я не могу нарушить приказание своего хозяина, и если эта достойная леди гостила у нас раньше, то вряд ли я вправе отказать ей в гостеприимстве теперь. И если она и мистер Тоуд действительно помолвлены, то что ж, бракосочетание может быть приурочено к Торжественному Открытию, намеченному на конец месяца.
— И мы ничего не можем поделать? — спросил Выдра. — Ах, если бы только Рэтти и Крот были здесь, уж они бы помогли нам вложить немного здравого смысла в упрямую голову Тоуда!
Барсук тяжело вздохнул и через силу улыбнулся:
— Смею думать, что если Мадам твердо решила устроить бракосочетание здесь, то нам остается только смириться с этим, присутствовать на свадьбе и постараться порадоваться за нашего друга. А вот у вас, Прендергаст, возникают кое-какие трудности. Я не думаю, что вы захотите признать Мадам, такую, какая она есть, своей будущей хозяйкой.
Прендергаст встал и пошел к двери.
— Меня никогда не затруднит, сэр, помочь мистеру Тоуду, которого я ценю очень высоко.
— Так-таки высоко, Прендергаст? — улыбнулся Барсук. — Возможно ли это?
Дворецкий позволил себе едва заметно улыбнуться, почти так же, как Барсук:
— Думаю, сэр, я не нарушу приличий и не подорву ничье доверие к себе, если скажу, что за долгие годы, проведенные в разных достойных домах, у меня никогда не было службы столь захватывающей, требующей всех моих сил и умений и столь удовлетворяющей меня во всех отношениях, как здесь, у мистера Тоуда. Он оказал мне великую честь, наняв меня. Я жизнь для него положу, если нужно будет.
На Барсука и Выдру эта речь произвела сильное впечатление, но Выдра не смог удержаться, чтобы не добавить:
— Я бы поосторожнее высказывался насчет «жизнь положу», Прендергаст! Тоуд способен на все, и может статься, в один прекрасный день он потребует от вас и этого.
— Что ж, сэр, в Кодексе Дворецкого этот пункт присутствует, статья пятая гласит: «Если жизнь хозяина под угрозой, долг профессионального дворецкого — предложить взамен свою, и, если предложение принимается, дворецкий награждается недельным отпуском, предшествующим окончанию его жизни, или, если это окажется удобнее, пенсией в размере десяти фунтов в год, выплачиваемой одному из родственников, а если такового не найдется, тогда сто фунтов перечисляется в Благотворительный Фонд Отставных Дворецких».
— Какая щедрость! — С некоторой иронией воскликнул Выдра.
— Я очень рад, что вы такого мнения, сэр, — удовлетворенно сказал Прендергаст, — потому что эту статью вписал в Кодекс я сам.
Мадам появилась в тот же самый день и, как и предсказывал Барсук, очень быстро устроила все по своему вкусу. У них с Прендергастом наладились по крайней мере деловые отношения. Она расточала ему неумеренные похвалы и неуклонно шла к своей цели — к свадьбе. Он вел себя сдержанно, стараясь быть экономным и по возможности защищать интересы хозяина.
У Мадам имелось письменное предложение Тоуда вступить с ним в брак, а есть нечто необратимое и неоспоримое в том, что написано пером, особенно если написано так:
«Сладчайшая кузина, выходите за меня замуж где и когда пожелаете, потому что я буду любить вас до скончания века, пока луна не…»И так далее. Прендергасту не было необходимости дочитывать до конца: то, что письмо написано рукой его хозяина, в его стиле, не подлежало сомнению, и с этим ничего нельзя было поделать, даже если бы Прендергаст и хотел. А он, даже может быть, и не хотел, потому что искренность чувств Мадам убеждала, а энергия ее была столь кипучей, что едва приготовления к свадьбе были завершены, как она тут же занялась скульптурным портретом своего будущего господина и повелителя и работала над ним, уединившись в мастерской в северном крыле Тоуд-Холла.
— А в чем, собственно говоря, заключаются приготовления к свадьбе? — спросил Выдра во время очередных посиделок у дворецкого.
— Мне кажется, сэр, у Мадам есть друзья в очень высоких сферах. Его преосвященство епископ совершит обряд, который будет частью празднеств по поводу Торжественного Открытия, их, так сказать, кульминацией. Епископ обещал устроить им особое разрешение на брак (ведь они близкие родственники) и разрешение на его заключение непосредственно на террасе Тоуд-Холла, которая по такому случаю будет освящена. Председатель суда будет посаженым отцом, а начальник полиции — главным шафером.
— А вы уверены, что сам Тоуд, даже если он и появится вовремя, будет этим доволен?
— Я не сомневаюсь, что его это весьма позабавит и он быстро настроится на нужный лад.
— Хм, — хмыкнул Выдра. — Боюсь, если дело и дальше так пойдет, настрой в Тоуд-Холле будет уже совсем другой. А как лично вы относитесь к воцарению Мадам в этом доме?
— Знаете, сэр, — спокойно ответил Прендергаст, — впрочем, может, и не знаете, я согласился выполнять здесь обязанности дворецкого только шесть месяцев, и этот срок заканчивается в последний день октября, как раз когда мистер Тоуд и его супруга вернутся из свадебного путешествия. После этого я удалюсь в Австралию, где собираюсь открыть небольшое собственное дело.
— Вы удивительный человек, Прендергаст! — восхитился Выдра. — Какое же дело вы хотите открыть?
— По экспорту и импорту, сэр, — загадочно ответил Прендергаст.
— Что ж, тогда нам остается только ждать и надеяться, что Тоуд прослышит, что им больше не интересуется закон, и поспеет домой на собственную свадьбу.
— Вот именно, сэр.
Все эти события, как хорошие, так и дурные, были совершенно не известны Рэту, который двигался к дому в сопровождении мистера Брока, оставив Крота на попечении Внука у Щучьего Озера.
Примерно через неделю после выхода из дома Рэт и Брок на лодке, спрятанной в укромном месте несколько недель назад и теперь благополучно найденной, добрались наконец до таверны «Шляпа и Башмак», что неподалеку от Латбери. Путешествие их оказалось медленным и не слишком комфортабельным, потому что Брок был куда крупнее Крота и тяжеловат для лодки.
— Нам нужна лодка побольше, — твердо сказал Рэт. — Постараемся найти в Латбери.
Можно вообразить себе их изумление, когда, подплыв к мосткам около таверны, где собирались пришвартовать свою видавшую виды лодочку, они обнаружили, что место занято гораздо более крупным и внушительным катером. А из открытых дверей и окон таверны доносились нестройные звуки пьяного веселья, разрешившиеся криками «ура!», хохотом и, наконец, разухабистым припевом «Ведь он славный, веселый парень!».
— Видно, сегодня какой-то праздник, — сказал Рэт. — Может, у кого-нибудь из завсегдатаев день рождения и он угостил всю компанию выпивкой. Пошли посмотрим.
Подойдя к таверне поближе, они увидели, что ласки и горностаи с пивными кружками чуть не вываливаются из окон и дверей, — внутри места для всех явно не хватало. Поэтому Рэту и Броку не сразу удалось разглядеть, к кому относились слова песенки. И лишь когда смолкли последние звуки, Рэт услышал громкий смех, в котором звучали очень знакомые нотки, а потом и голос, еще более знакомый:
— Еще пива! Я плачу!
— Не может быть! — воскликнул Рэт, оглядываясь на элегантный катер.
— Что не может быть? — спросил Брок.
— Этот победный смех! Этот капризный и самодовольный голос! Если не ошибаюсь, это Тоуд из Тоуд-Холла собственной персоной. И кажется, собирается выкинуть очередной фортель, который выйдет боком всем жителям Берега Реки. Поэтому…
Рэт Водяная Крыса и барсук Брок незаметно проскользнули в таверну, стараясь держаться в тени. Надо было проверить, не ошибся ли Рэт. Тоуд стоял на деревянном столе с кружкой в руке и с сигарой в другой и, судя по всему, был душой этой веселой пирушки. Он поднял руку, чтобы успокоить толпу, и все смолкли.
— Давайте, джентльмены, — сказал он, — делайте ваши ставки в последний раз!
— Но, мистер Тоуд, сэр, вы ставили на одно и то же уже несколько раз и всякий раз проигрывали. Ваши друзья, мистер Крот и мистер Рэт, давным-давно погибли и никогда не вернутся. Так что мы выиграли ваш катер уже по крайней мере трижды…
Рэт, самый практичный зверь на свете, сразу понял, что бездушный Тоуд ставил на их возвращение. Это было, конечно, возмутительно, но по крайней мере говорило о его уверенности в благоприятном исходе, и это понравилось Рэту. Чувство юмора у него было. К тому же он понял, что вот-вот потребуется его помощь. Он попросил Брока немного выждать, а потом громко объявить, что друзья мистера Тоуда прибыли, а сам выскользнул из таверны, побежал обратно к мосткам, привязал свою лодку к катеру Тоуда и принялся разогревать мотор, готовясь к скорому отплытию.
У Брока была такая же способность заставить себя слушать, что и у Барсука, и, когда он вышел из тени и сделал свое объявление, начался массовый исход из таверны. Вышли Брок и Тоуд, вышел юный Граф с мешочком денег, а за ним повалил и весь сброд, потрясенный прибытием Рэта.
— Живо! — сказал Брок юноше, и они вместе погрузили Тоуда на катер, запрыгнули на борт сами, а Рэт мастерски вывел его на середину реки, подальше от толпы.
— Он спер наши деньги! — заорал хозяин.
— И деньги за пиво тоже! — вторили ему остальные.
— Ну спер! — сказал Старый Том, и его голос перекрыл все остальные. — Но разве он не выиграл их честно? Ей-богу, это та самая водяная крыса, которую мы здесь уже видели!
— Вы негодяй, мистер Тоуд! Держу пари, вы все это время знали, что мистер Рэт жив!
Тоуд, который уже пришел в себя, вновь почувствовав себя в безопасности, расплылся в загадочной и самодовольной улыбке.
— Ну так что? Выиграл я или нет? — закричал он, отобрав у Брока мешочек с деньгами и тряся им.
— Выиграли, сэр, — отвечали ему. — Но вы получили еще и лодку. Это не очень-то честно.
Тоуд захохотал:
— Ну что? Разве я не хитрейшая, умнейшая и изобретательнейшая жаба на свете?
Толпа тупо смотрела на него, не зная, что и сказать. Наконец Старый Том ответил за всех.
— Я вам скажу, кто вы такой, сэр, — восхищенно сказал он. — Вы — первейший бродяга, обжора и пьяница из всех, кто когда-либо забредал в таверну «Шляпа и Башмак», и отныне ее двери всегда для вас открыты!
Раздался общий хохот, и Тоуд ответил:
— Неплохо сказано, старик! Вот, хозяин, возьми это и пусть все выпьют за мое здоровье!
С этими словами щедрый и великодушный Тоуд раскрутил мешочек с деньгами над головой и швырнул его обратно на берег. Мешочек приземлился у ног хозяина таверны.
Потом, повернувшись к Рэту, Тоуд как ни в чем не бывало сказал:
— Ты еле-еле успел, старина. Почему ты так задержался?
— Но… — начал было разгневанный Рэт.
А бессовестный и неблагодарный Тоуд уже командовал:
— Рулевой, подальше от этих берегов!
Тут послышалось дружное «ура!» Toyду. Его подхватили все, кроме Рэта, у которого, судя по выражению его мордочки, было что сказать о выходке Тоуда, но он приберегал это на потом.
Они плыли вниз по течению, а вдогонку им неслась все та же песенка, только на этот раз она звучала как «Ведь Тоуд— славный, веселый парень!» и еще долго сопровождала катер и тех, кто был на борту.
В тот же вечер, когда путешественники были уже в полной безопасности и подобающим образом представлены друг другу, Рэт подступил к Тоуду с долгими и суровыми расспросами. Он выслушал весь рассказ Тоуда от безумного начала до неприглядного конца. От Рэта не укрылось, какое тлетворное влияние оказал Тоуд на своего юного спутника.
— Тоуд, — наконец сказал Рэт, посоветовавшись предварительно с мистером Броком, которого Тоуд побаивался с той самой минуты, как узнал, кто его отец. — Я не могу позволить, чтобы это продолжалось. Ты не должен больше быть в бегах и развращать эту юную душу. Тебе следует постараться стать для него примером.
— Конечно же, я постараюсь, конечно, — заверил Тоуд. — Только позвольте нам сойти на берег, потому что взятый курс мне совсем не нравится. И клянусь, я буду хорошим и никогда не стану сбивать моего друга с пути истинного. Мы будем…
— Этого недостаточно, Тоуд. Если бы Барсук был здесь, да и Крот тоже, я знаю, что бы они сказали.
— Во всяком случае, они бы меня поняли лучше, чем ты, Рэтти.
— Они поняли бы тебя так же, как. я, и не более того, — возразил Рэт. — Так вот, я хочу, чтобы ты подал этому несчастному и испорченному юноше единственный достойный пример, который можно подать в данной ситуации. То есть чтобы ты пошел со мной и сдался властям.
— Но меня накажут, Рэтти! — с ужасом воскликнул Тоуд. — Я уверен, они…
— Может быть. И за дело! Но ты должен воспользоваться этим шансом, потому что это единственный достойный выход.
Как отчаянно озирался Тоуд, придумывая хоть какой-нибудь способ удрать, как жалобно плакал и умолял позволить ему уйти, пусть одному! Наконец, как похожа на него была последняя попытка спастись: он попробовал допрыгнуть с перил до берега и свалился в воду. Его выловили, обсушили и, больше не доверяя ему, привязали к полубаку, как бунтовщика, поручив крупному и здоровому мистеру Броку приглядывать за ним. После чего Рэт незамедлительно взял курс на Тоуд-Холл. Ужас, охвативший Тоуда при мысли о том, что его ожидает, нарастал по мере их приближения к Ивовым Рощам. А мольбы его становились все жалобнее, сменяясь изредка попытками подкупить Рэта. Но Рэт никогда бы на это не пошел, хоть и отвязал Тоуда, когда тот немного успокоился.
Когда прошли последний поворот реки перед поместьем Тоуда, он съежился, закрыл лицо, не желая ни видеть своих врагов, ни слышать грубую команду скрестить руки за спиной, чтобы надеть на него наручники. А глазам остальных представилось прелюбопытнейшее зрелище.
Весть об их прибытии, должно быть, опередила их, потому что на реке стояло несколько лодок, полных ликующего народа, а на прибрежных ивах вдоль берега развевались флаги. К лодочному сараю Тоуда была прибита огромная доска со странными словами:
«ДОБРО ПОЖАЛОВАТЬ ДОМОЙ,
МИСТЕР ТОУД!
СЛАВА ГЕРОЮ И БУДУЩЕМУ МУЖУ!»
Тоуд слышал гул народного ликования, но принял его за крики полицейских, пришедших арестовать его, и забился в дальний уголок катера, чтобы урвать еще несколько минут свободы. Зато Рэт мгновенно оценил ситуацию и остался ею весьма недоволен. Более того, он воочию наблюдал, как возрастало восхищение юного Графа Тоудом.
Рэт спустился вниз обрадовать Тоуда.
— Так, значит, меня не арестуют? — воскликнул Тоуд. — Не бросят в тюрьму?
— Нет, Тоуд, похоже, тебе ничто не угрожает.
Тоуд встал, выглянул в иллюминатор и увидел ликующих слуг Тоуд-Холла с Прендергастом во главе.
— О, ну разве я не умен? — тут же принялся он хвастаться. — Разве все, что я делаю, не блестяще?
Рэт отчасти был рад за Тоуда, но помрачнел от этого неуместного взрыва самовосхваления и его дурманящего влияния на молодого Графа. Брок, со своей стороны, был несколько смущен, потому что не так представлял себе возвращение домой, да и Тоуд-Холл показался ему совсем не таким, каким он его помнил.
Но, как бы там ни было, Тоуд вернулся домой и тем самым опять подтвердил, что Судьба занего и, следовательно, противвсего справедливого, разумного, доброго и хорошего. Однако, прежде чем ступить на собственную землю, поддерживаемый под локоть неоценимым Прендергастом, он чуть помедлил и спросил:
— Что это?
— Сэр?
— Этот плакат. Там ведь еще кое-что написано, кроме «Добро пожаловать домой» и «Слава герою»?
— Похоже на то, сэр, — согласился Прендергаст.
— Там еще написано «Будущему мужу», — хмуро сказал Тоуд.
Какая зловещая тень омрачила его душу? Что заставило его взглянуть на свой особняк и террасу? Там он увидел странное сооружение из цветов и шелка, невольно напомнившее ему паутину экзотического паука.
— Разве я женюсь? — удивленно спросил Тоуд.
Цветы! Теперь Тоуд разглядел, что это цветы, в основном розы. И расположены они в форме отвратительно алого сердца, в центре которого покачивается женская фигура, помахивая рукой.
— Что это? — похолодел Тоуд.
— Мадам сочла уместным составить к вашему возвращению эту романтическую композицию, — пояснил Прендергаст, — сердцем которой является она сама.
— О, конечно, нам следует отдать ей должное, — сказал неблагодарный и непостоянный Тоуд, — но, право же, Прендергаст, обручение — это одно, а женитьба — совсем другое! Нам следует подождать еще несколько месяцев, а то и лет…
Тут Прендергаст буквально втолкнул своего заупрямившегося хозяина на террасу, и не успел Тоуд и слова вымолвить, как его крепко обхватили пухлые ручки Мадам, волна ароматов ее духов и пудры, роз и орхидей ударила ему в нос, и он был немедленно покрыт сотнями поцелуев.
Тоуд барахтался, пытаясь вырваться, и судорожно хватал ртом воздух, думая: «Стоило проделывать такой долгий путь, пытаясь сохранить свободу, чтобы у тебя ее грубо отняли, едва ты вернулся домой!»
Прощение всех провинностей и прибытие Тоуда в Тоуд-Холл уже само по себе было достаточным поводом для веселья на Берегу Реки. А уж возвращение Крота и Внука Барсука явилось заключительным штрихом, завершившим картину всеобщего счастья.
Радостную весть принес Выдра. Его наблюдатели увидели Крота и Внука еще в пути. Они прибыли в тот же вечер, неторопливо причалив на ялике Брока, умело управляемом Внуком. Все увидели, как похудел и осунулся Крот. Даже для того, чтобы сойти на берег, ему потребовалась помощь, с которой тут же подоспел Рэт.
— Ну вот, — сказал Крот, радостно обводя взглядом всех собравшихся. — Вот я и дома, на родном берегу.
— А это кто же?.. — грубовато спросил Барсук, глядя на юного барсука, который так умело управлялся с яликом.
— Это твой внук, Барсук, — ответил Крот, — и тебе с ним очень повезло, ты скоро в этом убедишься.
Перед Барсуком стоял юноша почти такой же крупный, как и он сам, но в нем были еще грация и простодушие той, которую Барсук любил когда-то всем сердцем. Любой дед был бы счастлив увидеть во внуке повторение таких прекрасных черт. Наверное, никогда в жизни Барсук не был так тронут, как при этой встрече, он робел и стеснялся не меньше Внука.
— Послушай, — сказал он, глядя то на сына, то на внука со слезами на глазах, — ты… ты так похож на ту, которую мы с твоим отцом очень-очень любили. Я… Да…
И если объятие Деда и Внука вышло несколько неловким и неуклюжим, то не стало от этого менее теплым, а присутствующие сделали вид, что не заметили, как Барсук отвернулся на секунду, чтобы смахнуть слезы и собраться с духом.
— Славный парнишка, а, Крот? — спросил Барсук слегка охрипшим голосом, когда пришел в себя, и в этих словах слышалась неподдельная гордость. И может быть, именно после этих слов пришел конец размолвке между Барсуком и его сыном.