Хруцкий Эдуард Анатольевич. Тревожный август

Эдуард Хруцкий

Тревожный август

Предисловие

   Вышла в свет новая повесть Эдуарда Хруцкого «Тревожный август». Это вторая книга задуманной автором трилогии о тревожных буднях милиции в трудные военные годы.
   В 1973 году издательство «Московский рабочий» выпустило первую книгу — «Комендантский час». Действия в ней развивались за сравнительно короткий отрезок времени июль — октябрь 1941 года. Герои ее, работники Московского уголовного розыска, вступили в схватку с матерыми бандитами, ставшими пособниками врага. Автору удалось передать в повести сложную атмосферу тех далеких героических дней.
   Рисуя образы работников милиции, Эдуард Хруцкий раскрывает перед нами их многогранный духовный мир. Иван Данилов, Степан Полесов, Иван Шарапов и Игорь Муравьев предстают живыми людьми с их сомнениями, болью, любовью, ошибками Эдуард Хруцкий один из первых обратился к теме деятельности нашей милиции в годы войны, теме, безусловно, трудной и многогранной. Читатель и пресса по достоинству оценили работу писателя. Наглядным подтверждением общественного интереса явились положительные рецензии в «Литературной газете», «Красной звезде», «Литературной России», «Ленинском знамени» и других органах печати.
   Во второй книге время действия еще более уплотняется. Об этом говорит и само название книги — «Тревожный август». Практически все основные события происходят в течение месяца 1942 года. Но, применив прием ретроспекции, автор переносит читателей на рубежи обороны Москвы в тяжелом сорок первом, на базу партизанского отряда, действующего на Украине, на улицы столицы. Раздвигая рамки повествования, Хруцкий показывает нам не только Москву, но и столичную область, бывшую ареной ожесточенных боев.
   На страницах повести мы вновь встречаемся со знакомыми и полюбившимися нам героями, радуемся их удачам, скорбим об их потерях.
   Мне кажется, основная заслуга автора заключается в том, что ему удалось создать образы мужественных, принципиальных, по-человечески талантливых людей.
   Безусловно, выход подобной книги всегда вызывает определенные дискуссии. Часто в таких случаях спорят — реальны ли герои повести. Думается все же, что это непринципиально. Важно то, что автору удалось создать произведение, имеющее большое воспитательное значение, рассказать о том месте в общем строю борцов с фашизмом, которое занимали люди, носившие милицейскую форму.
   Генерал-майор милиции Д.Я. Афанасьев

Глава первая

Москва. 8 августа

Данилов

   У Данилова был знакомый инженер, который, как только садился в машину, немедленно засыпал. Делал он это независимо от длины пути и времени суток и одинаково крепко спал, будь он в такси или в своей, трестовской, машине, когда шофер вез его на очередной объект.
   Над ним смеялись знакомые, о нем рассказывали анекдоты. И только потом Иван Александрович понял, что этот человек ни разу за много лет не выспался по-настоящему. Слишком много тогда нужно было построить, и слишком мало было специалистов.
   Данилов вспомнил о своем знакомом, когда пришел к нему в кабинет всегда недовольный шофер Быков и, хмуро посмотрев на начальника отделения, сказал:
   — Между прочим, до райцентра по нынешним дорогам часа четыре с гаком.
   — А гак-то велик? — ехидно поинтересовался Данилов.
   — Тоже с час.
   — Тогда будем просто говорить: пять часов езды.
   — А мне, товарищ начальник, при такой резине от вашей точности ни жарко, ни тепло.
   — Тогда ты, Быков, мне фаэтон найми, я в нем поеду.
   — Это еще что такое? — удивился шофер.
   — Вот когда выяснишь, приходи, а пока иди готовь машину. Ясно?
   — Куда яснее, — Быков вышел, нарочно громко хлопнув дверью.
   «Все, — подумал Данилов, — через три часа сяду в машину и усну. Буду спать пять часов. Пусть только кто-нибудь попробует меня разбудить».
   Он подошел к сейфу, отодвинул литую узорчатую крышку замка, с трудом вставил ключ. Ключ был новый. Прежний же, который, видимо, изготовили на заводе именно для этого сейфа, Иван Александрович потерял в декабре прошлого года. Впрочем, слово «потерял» было не совсем точным. Тогда осколком мины у него начисто срезало карман полушубка. В горячке боя он так и не заметил этого и только утром разглядел наконец и понял, почему всю ночь у него мерз правый бок. Естественно, что ключ искать было бессмысленно.
   После того как батальон НКВД, в котором Данилов был заместителем комбата, расформировали и работники милиции вновь вернулись на свои места, вопрос о сейфе встал на повестку дня. Замначальника МУРа Серебровский просто предложил вскрыть его автогеном, но Данилов заупрямился. Ему жалко стало этот заслуженный чугунный ящик, который верой и правдой служил всем его предшественникам. Потом у сейфа была одна необычная особенность: как только открывали замок, он наигрывал какую-то никому неведомую мелодию.
   — Ну, тогда сам его открывай, гвоздем, — сказал, уходя, Серебровский. — Ты, Данилов, прямо как старьевщик. Тебе бы из АХО новый сейфик принести — и порядок, а то ведь это чудище полкабинета занимает.
   Замначальника скрылся за дверью, оставив Данилова один на один с сейфом. Иван Александрович позвонил в справочную, узнал номер телефона завода металлоизделий. Но главный инженер сказал Данилову, что их механики могут вскрыть только сейфы заводского производства.
   — Спасибо, — поблагодарил Иван Александрович. — А вам неизвестно, где есть еще такие специалисты?
   — По этому вопросу обратитесь в МУР, — рассмеялся невидимый собеседник и повесил трубку.
   Что и говорить, адрес был наиболее верным. И вдруг Иван Александрович вспомнил Рогинского, теперь уже старика, бывшего медвежатника, потом колониста. Ему довелось видеть его перед самой войной, и тогда Рогинский со смехом сказал, что трудится «почти по прежней специальности» — заведует мастерской по ремонту сейфов. Мастерская находилась где-то на Трубной, практически в двух шагах от МУРа. Рогинского разыскали через час. Он минут пять покопался с замком, и кабинет снова наполнила старинная звенящая мелодия.
   — Все, — усмехнулся Рогинский, — теперь, уважаемый Иван Александрович, давайте оформим наши отношения.
   Он достал из кармана квитанционную книжку.
   — А без этого нельзя? — спросил Данилов.
   — Левыми делами не занимаюсь никакими.
   — А как же теперь мне быть, записать вас в штат? Как открывать и закрывать это музыкальное чудо?
   — Напрасно иронизируете, сейф у вас замечательный. Теперь таких не делают, их на всю Москву три осталось, а куранты работают только у вас. Ключ я вам сделаю часа через два, правда, замочек придется взять с собой.
   В общем, после этого сейф стал работать, только ключ вставлялся туговато. Но вызывать старика второй раз времени не было.

Глава вторая.

Москва. Май.

Данилов

   Шестого мая, поздно вечером, когда Данилов собрался домой, благо казарменное положение отменили, позвонил дежурный.
   — Иван Александрович, — взволнованно закричал он в трубку, — убийство! — Голос дежурного сорвался.
   «Видимо, кто-то из новеньких, — подумал Данилов, — старики уже привыкли ко всему».
   — Где?
   — В Грохольском переулке.
   — Хорошо, выезжаю.
   Игорь Муравьев, Степан Полесов и новый пом-уполномоченного Сережа Белов еще не ушли, и это было очень кстати, так как посылать за кем-нибудь машину времени не было.
   В автобусе их уже ожидали эксперты и проводник с собакой. Все было как обычно, обыкновенный выезд.
   Автобус гремел по булыжникам переулков. Шофер гнал машину кратчайшим путем. Трясло.
   — Слушай, — крикнул Муравьев из темноты, — Володя! Что, в Москве нет больше асфальтированных улиц?
   — Есть, — ответил шофер, — но так дорога короче.
   — Боюсь, Иван Александрович, — сказал Игорь, — что он нас не довезет. Ты нас не жалеешь, так собаку пожалей! — опять крикнул он шоферу.
   — Ничего, — серьезно сказал проводник. — Туман привычный. Правда, Туман?
   По крыше автобуса застучали ветки, шофер вывел машину в проходной двор.
   — Ну, дает, — засмеялся Полесов, — сейчас дворами поедем.
   Пронзительно заскрипели тормоза. Автобус остановился.
   В переулке пахло липой. Было совсем темно, только узкие прорези замаскированных фар освещали несколько метров булыжной мостовой.
   — Интересно, куда он нас привез, — спросил Данилов. — Как ты думаешь, Игорь?
   — А кто его знает…
   — Привез я вас правильно, — обиженно сказал шофер. — Вон там, видите?
   Данилов наконец начал различать неясные фигуры у подъезда дома. Потом послышались торопливые шаги, к ним кто-то шел.
   — Товарищ начальник…
   — А, это ты, Смирнов, — Данилов по голосу узнал начальника розыска райотдела. — Ну, чего у тебя?
   — Плохо у меня, четыре трупа.
   — Да, хуже некуда. Что ж ты, меньше мне не мог приготовить?.. Ну, ладно, веди нас.
   Глаза привыкли к темноте, и постепенно Данилов уже различал улицу, дома и деревья, которые казались неестественно большими.
   Сзади по тротуару полоснул узкий свет фонаря.
   — Пока не надо, потом, — не оборачиваясь, приказал Иван Александрович.
   — Сюда, — сказал кто-то и услужливо распахнул калитку, — тут ступенька одна сломана, так что вы осторожно.
   — Спасибо.
   Первое, что он почувствовал, войдя в дом, был кисловатый запах пороха. Это означало, что здесь стреляли много. Данилов толкнул дверь и оказался на пороге маленькой прихожей.
   На полу лежал человек в военной форме, рядом валялась фуражка с черным артиллерийским околышем. Осторожно переступив через труп, Данилов вошел в комнату…
   В пять утра Иван Александрович вернулся в управление и, не заходя к себе, сразу же пошел к начальнику. В приемной сидел неизменный Паша Осетров.
   — У себя? — спросил Данилов.
   Паша вскочил, щелкнул каблуками и, оправив гимнастерку, ответил:
   — Час как прилег. А что, важное что-то?
   — Придется будить. — Данилов еще раз подивился Пашиной выправке. — Дело безотлагательное.
   — А может, подождем, Иван Александрович?
   — Нет, Паша, нельзя ждать.
   Осетров скрылся за дверью и через две минуты появился вновь.
   — Ждет.
   Начальник, стоя у стола, застегивал гимнастерку. Одна щека его была помята до красноты. Он поймал взгляд Данилова, усмехнулся.
   — Что смотришь? Вот на диване прилег. Все часок прихватил, пока ты жуликов ловишь.
   Он потянулся всем своим большим, сильным телом, взял со стула ремень.
   — Я перед войной, Иван, думал, поеду в отпуск, кроме творога, есть ничего не буду. Похудеть все хотел. Сейчас же ем все, что придется, а без ремня галифе бы потерял. Такая вот у нас нынче жизнь. Почище всякого лечебного питания. Ну, докладывай.
   Иван Александрович сел к столу, достал из планшета бумаги.
   — Плохое дело, — начал он, — давно у нас такого не было.
   — Ты докладывай, Данилов, — начальник сел на диван, — а потом мы с тобой решим, что было и чего не было.
   — Третьего мая в Москву с Дальнего Востока прибыл старший лейтенант Ивановский Сергей Дмитриевич. Цель приезда — служебная командировка. Ивановский сопровождал эшелон с техникой — пушки для фронта. После окончания дел он попросил у начальства разрешения задержаться на три дня в Москве у родителей. Ему разрешили. Шестого мая, вечером, он со своей девушкой пошел в кино. Кстати, она живет в соседнем с нами доме. По ее словам, когда они подошли к дому Ивановского, то заметили: на одном из окон часть светомаскировочной шторы оторвана и свет падает на улицу. Ивановский заглянул в окно и увидел, что какой-то человек бьет по лицу его отца. Он выхватил пистолет и бросился к дверям.
   — Погоди-ка, — начальник встал, — это тебе девушка Ивановского рассказала?
   — Да.
   — А где она сейчас?
   — У меня в кабинете ждет.
   — Предусмотрительный ты, Иван, человек, — начальник усмехнулся, — с тобой работать хорошо. Ну, давай дальше.
   — Нам повезло, что подруга Ивановского, Алла Нестерова, сразу же подошла к окну. Сначала она не поняла, куда бросился Сергей, только потом, догадавшись, подбежала к окну. Через порванную штору Нестерова увидела кусок комнаты и человека в военной форме. Тот поднял руку. И девушка поняла, что незнакомец собирается кого-то ударить. За окном все происходило, как в немом кино. Но внезапно раздался выстрел, звук которого не смогли приглушить оконные стекла, и неизвестный, так и не опустив руку, упал. Потом в комнате прогрохотало еще несколько выстрелов, и погас свет. Нестерова прижалась к стене. С крыльца сбежали трое. И только тогда она увидела «газик», стоявший чуть поодаль от дома. Машина развернулась и пронеслась мимо нее. И все же, несмотря на темноту, Нестерова успела запомнить последние две цифры номера — 06.
   — Так, — начальник встал, — это уже кое-что. Ну а дальше?
   — В квартире мы обнаружили убитых: лейтенанта, его родителей и неизвестного в форме ВОХРа. Найдена всего одна гильза от пистолета ТТ: судя по кобуре, этим оружием пользовался Ивановский.
   — А в командирской книжке у него что записано?
   — Все дело в том, — Данилов полез за папиросами, — что документов у лейтенанта не обнаружили.
   — Значит, их забрали.
   — Больше гильз не нашли, видимо, стреляли из наганов. Кстати, у убитого налетчика на поясе кобура от нагана. Точнее сообщат патологоанатомы и эксперты.
   — Следовательно, картина такая. Четверо неизвестных врываются в дом Ивановского, избивают его родителей…
   — Обыскивают квартиру, — добавил Данилов.
   — Да, обыскивают. Значит, что-то ищут. Поэтому, видимо, и били, заставляли признаться. Им это «что-то» очень нужно было. Просто так на тройное убийство не пойдешь. В общем, поздравляю, Данилов: банда у нас появилась. Опасная банда. Что-нибудь взято из дома?
   — На полу валялась шкатулка. Нестерова показала, что в ней убитая Мария Дмитриевна Ивановская хранила ценности. Нестерова считалась невестой сына, поэтому ей были известны некоторые вещи. Так, например, она рассказала, что там хранились сапфировые серьги с бриллиантами, которые покойная собиралась подарить ей к свадьбе.
   Некоторое время они сидели молча, глядя друг на друга. Потом Данилов сказал:
   — Не думаю, что Нестерова связана с этим делом. Девушка она хорошая, студентка, комсомолка.
   — С тобой прямо страшно становится, Иван, — усмехнулся начальник, — ты мысли читаешь.
   — Так работаем вместе сколько.
   — Откуда у Ивановского-старшего драгоценности?
   — Он ювелир, очень известный. Крупнейший специалист, так сказать, художник своего дела.
   — Но ведь не из-за сережек к нему пришли. Сколько они, кстати, могут стоить?
   — Об этом поговорю сегодня днем со специалистами.
   — Надо узнать, зачем они приходили.
   В дверях бесшумно появился Осетров:
   — Товарищ начальник, там Муравьев товарища Данилова спрашивает.
   — Давай зови его.
   Игорь вытянулся на пороге. Данилов с удовлетворением оглядел его ладную фигуру, туго затянутую портупеей. Игорь последнее время ходил в форме. Гимнастерка сидела на нем как влитая, орден Красной Звезды, полученный за декабрьские бои под Москвой, заметно выделялся на сером коверкоте.
   «Он поэтому и носит форму, — про себя улыбнулся Иван Александрович, — из-за ордена». И пока Игорь произносил уставные слова приветствия, Данилов подумал о том, как все же война взрослит людей. Прошло всего ничего, а Муравьев стал уже вполне зрелым человеком и толковым оперативником.
   Игорь подошел к столу, сел в кресло. Даже по тому, как он держался в кабинете начальника, вызов к которому не всегда приятно кончается для любого работника МУРа, чувствовалось, что Муравьев знает цену своим словам и уж если решил что, то мнение свое будет отстаивать до конца.
   — Сегодня утром я посетил директора производственного комбината Ювелирторга.
   — Посетил, — Данилов засмеялся. — Ну Муравьев! Посетил — считайте, что вытащил человека утром из постели. Сработано оперативно, но не совсем вежливо.
   Игорь развел руками.
   — Ничего, — сказал начальник, — продолжай, Муравьев.
   — Ивановский, — Игорь достал блокнот, — характеризуется с самой лучшей стороны. Старый большевик-подпольщик. В его мастерской резали шрифт для искровских типографий. Участник октябрьских боев семнадцатого года в Москве, воевал в гражданскую, но был отозван для работы по специальности в Гохран. В двадцатые годы выезжал в качестве эксперта за границу, при продаже наших драгоценностей. Активно участвовал в разоблачении группы Шелехес — Пожамчи.
   — Так ты, Иван, его должен был знать, — перебил Игоря начальник МУРа, — ты же этим делом занимался.
   — Нет, — Данилов покачал головой, — я тогда ездил арестовывать двух барыг, чисто техническая работа. Молодой был, еще, наверное, младше Игоря.
   — Так, — начальник достал спички, закурил, — а я кое-что помню. Ну, давай дальше.
   — Ивановский, — так же ровно и бесстрастно продолжил Муравьев, — награжден орденом «Знак Почета», имеет благодарности и грамоты ВЦИК и Совнаркома. В октябре 1941 года к нему в мастерскую поступило много ценностей, камней и золота от эвакуированных предприятий Ювелирторга Белоруссии и Украины.
   — Так, так, — начальник застучал пальцами по столу. — Зачем они поступили?
   — Для сортировки, оценки и реставрации.
   — На какую сумму?
   — Приблизительно на три миллиона рублей.
   — Что дальше?
   — В ноябре, когда обстановка под Москвой обострилась до предела, Ивановский и его помощник Попов сложили ценности в специальный ящик, опечатали его и вывезли из города. В дороге Попов умер от воспаления легких…
   — Подожди, Игорь, — сказал Данилов. — А почему Ивановский не сдал ценности в банк?
   — Тогда, в период эвакуации, поступило распоряжение работникам Ювелирторга самостоятельно вывезти ценности.
   — Распоряжение, прямо скажем, не совсем понятное, но сделаем поправку на обстоятельства того времени, — сказал с иронией начальник. — Вот теперь кое-что проясняется.
   — Как вывозились ценности из Москвы? — спросил Данилов.
   — Ночью, на машине, с инкассаторской охраной.
   — Все довезли?
   — Сдано точно по акту, копия у меня.
   — Мне кажется, товарищи, — начальник встал из-за стола, прошелся по кабинету, — кто-то знал, что ценности Ивановский увез домой. Знал, что увез, но не знал, что сдал государству. Вернее, не поверил. Психологически не мог обосновать. Думал, мол, ювелир, известный мастер, а здесь такие деньги сами в руки плывут. Я полагаю, что навел на Ивановского тот, кто знал, что у него хранятся ценности. Муравьев, поезжайте в кадры Ювелирторга, возьмите личные дела всех, кто сталкивался с Ивановским по работе…
   За разговором никто не заметил, как наступило утро. Стало светлеть. Постепенно прохладный ветерок вытянул из кабинета слоистые клубы дыма, и все трое почувствовали, как они устали. Но их работа только начиналась, и никто не знал, сколько продлится она, сколько листов ляжет в папку с надписью: «Дело об убийстве гр-на Ивановского Д. М.».
   Звонок телефона известил о начале нового дня. Начальник снял трубку. После первых же слов невидимого собеседника он внимательно поглядел на Данилова.
   — Так, — говорил он кому-то, — понятно… Во сколько?.. Понятно. Так… Спасибо.
   Он положил трубку, повернулся к Данилову:
   — Это для тебя, Иван, из Московского управления НКВД. Королев звонил. Машина с похожим номером была в пять утра на Минском шоссе остановлена бойцами КПП, пассажиры оказали сопротивление. В общем, один убит, двое бежали. Пошли кого-нибудь из своих на место. Но главное — связи. Нам нужно отработать все связи Ивановского. Кстати, машина записана за первым автохозяйством Моссовета.
   В коридоре Данилов встретил Полесова.
   — Ты куда, Степа?
   — За шофером, Иван Александрович. В шестнадцатое отделение поступило заявление от некоего Червякова, что вечером у него угнали машину ГАЗ с номером МО26—06.
   — Угнали вечером, а когда он заявил?
   — Утром.
   — Привези его ко мне.
   В том, что машину у Червякова никто не угонял, Данилов ни на минуту не сомневался: если угнали вечером, то почему об этом потерпевший не заявил сразу. И, уже сидя в кабинете, Иван Александрович порадовался работе своих ребят. Пока все шло четко, без осечек, но вот что будет потом — неизвестно.
   В его комнате хозяйничало утро. На подоконнике сидел воробей и, наклонив голову, смотрел на Данилова круглым глазом, словно спрашивал: ну как, что нового, уважаемый Иван Александрович?
   — Ничего нового, брат, — сказал Данилов воробью, — ничем тебя порадовать пока не могу. Ты залетай через месячишко…
   Зазвонил телефон и спугнул птицу.
   — Иван Александрович, — сообщали из НТО, — все точно, стреляли один раз из ТТ и еще три пули — из нагана, причем, судя по рисунку нарезов, две выпущены из одного и того же оружия.
   — Следовательно, один из нападавших убил лейтенанта, а другой его родителей?
   — Именно так. Теперь о дактилоскопии. Отпечатков очень много, но на шкатулке и шкафу идентичные отпечатки, проверяли по нашей картотеке.
   — Вот что, вы бы их отправили для идентификации в наркомат. Чем черт не шутит, а вдруг там найдутся похожие пальчики.
   — Хорошо, сделаем.
   Данилов положил трубку, достал из стола блокнот и задумался: «Что же мы имеем, уважаемый Иван Александрович? Пока ничего конкретного. Нужно, видимо, начать с допроса Аллы Нестеровой. Тем более, что она ждет в соседней комнате».
   Девушка вошла робко и осталась стоять у дверей. Данилов жестом пригласил ее сесть к столу. Некоторое время помолчали. Иван Александрович исподлобья внимательно разглядывал ее. Даже горе и усталость не стерли красок с лица девушки. Розовощекая, с большими синими глазами, черными волосами, она,. безусловно, была очень хороша собой. Теперь Данилов понял, почему лейтенант Ивановский просил отпуск. Конечно, не из-за родителей, разве в этом возрасте вспоминают о них. Впрочем, вспоминают и думают, конечно, но лишь появится такая девушка и все. Как это здорово, наверное, гулять с ней по Москве, держать за руку, думать о ней в вагоне поезда.
   — Вы очень устали? — задал первый вопрос Иван Александрович.
   — Да, — Алла ответила тихо, одними губами.
   — Я вас попрошу, подержитесь еще немного, ваши показания для следствия крайне важны. Ведь вы тоже, вероятно, хотите, чтобы мы поскорее нашли преступников.
   — Конечно.
   — Вы, наверное, голодны? Впрочем, что я спрашиваю, мы же оба ничего не ели, — Данилов взглянул на часы. — Врачи нам этого не простят. Подождите, я сейчас.
   Иван Александрович зашел в соседнюю комнату. За столом покойного Шарапова сидел Сережа Белов. Увидев начальника отделения, он встал из-за стола, аккуратно оправил гимнастерку.
   — Слушаю, товарищ начальник.
   — Вот что, Сережа, попроси, чтобы мне принесли два стакана чаю, и расстарайся, сообрази чего-нибудь поесть.
   — Я уже договорился, в столовой дадут в счет пайка.
   — Молодец, только побыстрее, пожалуйста.
   Сережа расстарался: чай был ароматный и крепкий. Первая утренняя заварка, ее еще не успели разбавить в буфете. Они пили чай и ели хлеб с маслом. На этот завтрак, по скромным подсчетам Данилова, пошло два командирских доппайка.
   — Я прочитал, Алла, то, что вы написали, — Иван Александрович отставил стакан с недопитым чаем. — Может быть, еще хотите есть?
   — Нет, спасибо.
   Алла заметно повеселела, и это обстоятельство обрадовало Данилова.
   — Так я прочитал, — продолжал он. — Понимаете, вы написали много интересного, но, к сожалению, кое-что придется уточнить. Прежде всего относительно серег. Вы не могли бы их, ну, нарисовать, что ли?
   — Попробую.
   — Вот вам карандаш и бумага.
   Через несколько минут рисунок был готов.
   — Так, — сказал Данилов. — значит, это сапфир. Кажется, синий?
   — Знаете, такого глубокого синего цвета. А вокруг бриллианты небольшие, но Мария Дмитриевна говорила мне, что они очень старой работы, поэтому дорого ценятся. Они в их семье передаются женам сыновей.
   — Вот как! Значит, эти серьги — талисман вроде.
   — Скорее семейная реликвия.
   — А сколько могла стоить эта реликвия, не знаете?
   Алла посмотрела на Данилова с недоумением.
   — Я понимаю, — сказал Иван Александрович, — многие вопросы покажутся вам не совсем тактичными. Но прошу понять меня, наша профессия такая, мы, как врачи-невропатологи, врываемся в человеческие души. Так что потерпите. Кстати, вы говорили, что серьги лежали в шкатулке. А что там еще было?
   — Я не знаю. Нет, впрочем, погодите. Мне Сережа как-то показывал, там был Наполеон.
   — Простите, кто?
   — Да, Наполеон, — взволнованно сказала девушка, — печать такая. Наполеон в треуголке, руки скрестил на груди, и ниже кружок, на нем инициалы выгравированы. Печать. Сережа рассказывал, что в 1812 году, когда французы бежали из Москвы, ее забыли, а прапрадед его нашел эту печать.
   — А из чего сделан этот Наполеон?
   — Сережа говорил — из серебра.
   — Теперь вот о чем расскажите. Вы жили рядом с Ивановскими, считались у них в доме почти родной. Правильно я говорю?
   — Да.
   — Так вот, не заметили ли вы чего-нибудь необычного в поведении Дмитрия Максимовича за последнее время?
   — Нет, ничего особенного.
   — Тогда постарайтесь вспомнить другое: перед отъездом Дмитрия Максимовича из Москвы в ноябре прошлого года вы у них не встречали посторонних?
   — Видите ли, — Алла помолчала секунду. — Дмитрий Максимович никуда не уезжал. В ноябре заболела Мария Дмитриевна, и я ухаживала за ней.