Лайам подумал, что аккуратность аптекаря не уступает его набожности. До него вдруг дошло, где он видел Виеску: в составе вчерашней процессии. Аптекарь шел во главе колонны верующих горожан.
– Так, значит, это вы будете местный аптекарь?
Лайам мысленно себя похвалил. Низкий певучий торквейский выговор он сымитировал достаточно сносно.
– Я – Том Виеску, – проворчал аптекарь, неприветливо глядя на посетителя. Лайам предположил, что это его обычная манера общения. Судя по говору, Виеску был выходцем с дальнего северозапада. Этот суровый край не способствовал развитию изящных манер.
– Я спрашиваю об этом лишь потому, что у меня… ээ, важное дело, и я хотел бы потолковать о нем… ээ, с человеком достаточно сведущим.
Виеску подозрительно прищурился. Руки его задвигались по прилавку, как огромные пауки. Глазабусинки почти полностью скрылись в складках морщин.
– Так вы хотите узнать чтото о травах, мастер…
Концовка фразы была столь недвусмысленной, что не отреагировать на нее не представлялось возможным.
– Кансе, – отрекомендовался Лайам. – Иерарх Кансе, из Торквея.
Он нарочно присовокупил к вымышленному имени религиозное звание, решив, что это должно сработать.
– Ага. Так чем я могу вам помочь, иерарх?
Мда, никаких уверений в совершеннейшем почтении не было, но все же скрюченный человечек слегка расслабился. Он перестал коситься на посетителя, и руки его спокойно застыли. Теперь Виеску словно бы выражал готовность оказать услугу приезжему, хотя и не особенно рвался ему помогать.
– Видите ли, я приехал в Саузварк, чтобы встретиться с одним человеком, с… ээ… чародеем, – последнее слово Лайам произнес шепотом, словно оно само в себе таило угрозу, – и обнаружил, что он мертв. Убит.
Он печально кивнул и мысленно выругался. Аптекарь кивнул в ответ, но лицо его не отразило ни малейшего удивления – разве что в нем мелькнула легкая озадаченность.
– И кто же этот человек, иерарх?
– Некий Тарквин Танаквиль, – осторожно произнес Лайам. – Может быть, вы его знали?
– О, да. Я неплохо его знал.
Судя по тону, аптекарь не считал это знакомство приятным. И чтото неуловимо изменилось в выражении его глаз – как будто внутри них захлопнулись тайные дверцы.
– Кажется, вы не очень его любили, – заметил Лайам и, прежде чем аптекарь успел чтолибо ответить, добавил: – Понимаете, я навожу справки о нем, потому что он… ээ, подрядился выполнить для нас одну работу, весьма важную. Видите ли, праздник Урис уже близок…
Лайам произнес последнюю фразу как можно торжественнее, и она повисла в воздухе, состязаясь с запахом лекарственных трав.
– Хм. Значит, так, – сказал в конце концов аптекарь и кивнул, словно отвечая какимто своим мыслям. – Тарквин был не из тех людей, которых особо волнует приход праздника Урис. Мне кажется, иерарх, он вообще не веровал ни во что.
– Да, но люди часто служат целям богов, даже не подозревая об этом, – быстро сказал Лайам.
– Ну… я бы добавил, что Танаквиль мало походил на орудие вышних сил. Мерзкий он был человек и вел себя мерзко.
– Что значит – мерзко? То есть неправедно? Он что, служил темным богам?
– Нетнет, ничего такого, – поспешно отозвался аптекарь. Он вскинул руки в протестующем жесте, впервые оторвав их от прилавка. – Просто он не был богобоязненным человеком. Он тешил собственную гордыню и мало думал о законах небесных, – с горечью добавил Виеску. – Он был горд, очень горд. И никогда не прислушивался к окружающим. Вот, собственно, все, что я имел в виду.
– Так, значит, вы хорошо его знали?
– Думаю, получше, чем ктото другой. У нас имелись деловые сношения: я продавал ему коекакие корни, которые трудно добыть.
Лайам облегченно вздохнул.
– Тогда вы должны знать чтото и о его делах! Скажите, не говорил ли он вам… – начал было Лайам и умолк – настолько мрачным сделалось лицо собеседника.
– Я ничего не знаю о его делах, иерарх, – ровным тоном произнес аптекарь.
– О!
Лайаму не нужно было притворяться разочарованным – довольно было лишь скрыть истинную причину разочарования.
– А я так надеялся… Понимаете, работа, которую он подрядился выполнить, очень важна для нас, и когда я услышал, что он умер, то подумал, что, может быть, он мог доверить ее комунибудь из коллег.
– Мы с ним не коллеги. Он был знахарем, магом, а я – аптекарь. Это не одно и то же, – холодно произнес Виеску, скрестив руки на груди. Лайаму показалось, что за его холодностью кроется нечто помимо уязвленной профессиональной гордости.
– Да, я знаю, но в вашем городе других магов, кажется, нет. И я подумал – с кем же такой человек мог вести тут дела? Это размышление привело меня к вам, мастер Виеску. А потом я увидел на вашей вывеске изображение Урис, и это позволило мне надеяться… – Лайам искательно улыбнулся.
Виеску слегка смягчился и опустил руки.
– Я сожалею, иерарх, но мои деловые сношения с ним ограничивались лишь тем, что я продавал ему коекакие корни и иногда добывал для него редкие травы. И ничего больше, иерарх. Ничего ровным счетом.
– Дада, я понял.
Лайам понурился, повесил голову на грудь и впал в глубокую задумчивость.
– А вы, случайно, не поставляли ему перкинову погибель?
Перкиновой погибелью называлась одна очень редкая травка. Она произрастала лишь в королевстве Рейндж, – потомуто Лайам и решился ее назвать.
– Нет, – мгновенно отозвался Виеску. – На юге этой травы не достать.
Лайам подождал в надежде, что аптекарь добавит еще чтонибудь, но Виеску явно был не склонен к дальнейшей беседе. Уяснив это, Лайам удрученно кивнул и направился к двери. Голос аптекаря настиг его уже на пороге:
– А могу я поинтересоваться, почтеннейший иерарх, – откуда вам стало известно, что Танаквиля убили?
– Я был там, – отозвался Лайам, потом быстро добавил: – Был у него в доме, вчера днем. Точнее, утром, уже после убийства. А об убийстве мне сообщил один из людей эдила. Я был глубоко потрясен.
Он прикрыл дверь и повернулся, стараясь, чтобы его вопрос прозвучал как можно естественней:
– А что, разве гибель Тарквина для когонибудь тайна? Разве о загадочной смерти такого могущественного чародея сейчас не толкуют на каждом углу?
– Тарквин вел жизнь затворника. Боюсь, половина города вообще не знала, что он тут живет.
– Тогда могу ли я в свою очередь полюбопытствовать: откуда вы сами узнали об этом? – вежливо поинтересовался Лайам, но Виеску снова напрягся.
– Мне сказал о его смерти эдил – когда приходил спросить меня обо всем, что я знаю. Его расспросы очень походили на ваши.
Лайам досадливо прикусил губу.
– Я лишь надеюсь, что его убили не изза того, чтобы помешать ему выполнить наш заказ. Скажите, были ли у него враги? Возможно, из числа врагов нашей религии?
Виеску хрипло рассмеялся. Его смех напоминал хруст гравия под ногами.
– Не думаю, чтобы он враждовал с врагами религии, иерарх.
Сказав это, аптекарь задумался, будто чтото про себя взвешивая, потом твердо добавил:
– Я вообще не представляю, с кем бы он мог враждовать. Я уже говорил, он очень ревностно охранял свою обособленность.
Задумавшись, Лайам вновь прикусил губу.
– А не скажете ли, когда вы в последний раз виделись с ним?
– Примерно с неделю назад, иерарх. Я навещал его по одному пустяковому делу.
– Но вы говорили, что вас связывали исключительно деловые отношения…
– Ну да, – медленно произнес Виеску, – исключительно деловые. Да.
Аптекарь подергал кустистую бороду и прикусил уголок уса. Он явно обдумывал чтото весьма важное. Потом Виеску неохотно произнес, взвешивая каждую фразу и внимательно наблюдая, какое впечатление его слова производят на собеседника:
– Одна женщина, иерарх, – точнее, совсем еще девушка, – попала в беду.
Лайам вопросительно уставился на него, и Виеску неохотно пояснил:
– Последствия греха, иерарх. Беременность.
– И вы отправились с этим к мастеру Танаквилю? Но… зачем?
– Девушка просила меня продать ей траву, именуемую сантракт. Эта трава провоцирует выкидыш.
Лайам вытянул шею и прищурился, стараясь изобразить любопытство, но Виеску, похоже, превратно истолковал эту мину. Он вспыхнул от гнева.
– Я не торгую этой травой, иерарх, я так ей и сказал! Я посоветовал ей молиться, но она рассердилась и обругала меня. Она очень разгневалась, иерарх, и очень ругалась. Она сказала, что знает, как ей поступить, и при этом упомянула имя Тарквина. Потомуто я и отправился к нему. Чтобы предупредить его и уберечь от возможных ошибок.
В низком голосе аптекаря слышалось приличествующее случаю негодование, смешанное с праведным гневом, но в нем проступало еще чтото, похожее на отчаяние, – и это слегка пугало.
– Вы правильно поступили, господин аптекарь, – мягко произнес Лайам.
– Благодарю, иерарх, – хмуро отозвался Виеску, и в его словах было больше усталости, чем признательности. Лайам пробормотал слова извинения и вышел.
Оказавшись на улице, Лайам облегченно перевел дух и, обращаясь к изображению Урис на вывеске, мысленно извинился перед богиней за то, что посмел притвориться одним из ее жрецов. Затем он попросил прощения еще раз – уже у себя самого за ложь, против которой возмущалось все его существо. Хотя Лайам ощущал, что лицо его было нормальным, но на лбу уже проступила испарина, а шея просто горела, равно как и подмышечные впадины, и поясница.
Чалый конь почуял беспокойство хозяина, когда тот садился в седло, и занервничал, – Лайаму пришлось его успокаивать.
– Тише, маленький, тише!
«Даже конь расстроился, а ведь ему не пришлось притворяться! И я больше не стану этого делать», – подумал Лайам, пуская Даймонда рысью.
Виеску, несмотря на всю его угрюмость и неприязнь, не выглядел опасной фигурой, и все же вокруг него витала странная аура тайной взвинченности. Такой в минуту отчаяния может пойти на все. А потому, решил Лайам, с ним следует держать ухо востро. Хотя аптекарь сейчас ничего вроде бы не заподозрил, все равно вероятность осложнений чересчур велика.
И всетаки первая попытка расследования принесла коекакие плоды. Молодая грешница, сыплющая ругательствами, упомянула имя Тарквина. Ее в списке Лайама не было – но, возможно, ее стоит туда и внести.
Кстати, а от кого она могла забеременеть?
Лайаму вспомнился один теплый летний денек; он лежал на волноломе и обсыхал после купания, оцепенев от жары. Из этого состояния его вывел звонкий смех. Лайам взглянул в сторону дома. Там – на открытой террасе – чтото происходило. Старикхозяин приобнимал молоденькую девчонку, та сопротивлялась и заливалась смехом. В конце концов девушка вырвалась из объятий, смущенно взглянула в сторону Лайама, потом подобрала юбки и, сбежав с лестницы, скрылась за скалами. Старик крякнул, оживленно потер руки и, прежде чем скрыться в доме, подмигнул застывшему от изумления Лайаму. Это произошло еще до того, как они с Тарквином стали сближаться, а потому Лайам снова погрузился в дремоту, подумав лишь, что никогда бы не заподозрил такой бойкости в пожилом человеке. Впрочем, старик был чародеем, а Лайаму доводилось слыхать о коекаких заклинаниях…
Кто же всетаки мог осмелиться убить столь могущественного мага?
Разъяренный муж или возмущенный отец, а возможно, и оскорбленная женщина – по крайней мере такая, у которой хватило решимости попытаться купить сантракт у почитателя Урис. Или все тот же фанатичный аптекарь, ненавидящий мирян за грехи. Возможно, его связывали с этой девицей более тесные отношения, чем те, о которых он заявил.
Лайам понимал, что все его рассуждения пока что беспочвенны – так, легкие пируэты фантазии. Но они могли натолкнуть его и на дельную мысль. И кроме того, теперь у него имелась хоть хлипкая, но зацепка.
Когда Лайам выехал из Норсфилда, его осенила другая мысль. Эдил побывал у аптекаря раньше, чем он. Лайам был уверен, что Кессиас не способен распутать дело, но одно лишь сознание того, что этот прямолинейный служака рыщет по городу, постоянно опережая его, внушило Лайаму сильное беспокойство. Ведь более чем вероятно, что эдил в своих беседах с людьми будет упоминать и его имя, – и это сильно повредит Лайаму в его собственных розысках.
Ну да, его мало кто знал в Саузварке, и потому Лайам, конечно, имел возможность выдавать себя за когото другого, но, вопервых, ему этого уже не хотелось. А вовторых, если ктото догадается, что он – тот самый человек, о котором упоминал Кессиас, это может оказаться опасным. С другой стороны, из того, что Лайам мало с кем тут знаком, вытекало, что в его активе нет никакой информации о горожанах. Если бы он побольше знал о Виеску, то, вполне возможно, смог бы вытянуть из аптекаря чтолибо более стоящее, чем то, что он у него выведал десять минут назад.
Лайам попытался сообразить, кто мог бы снабдить его информацией подобного рода. Прежде всего это, конечно, хозяева таверн и кабачков и тому подобные лица, – они болтливы, впрочем, их болтовня всегда сдобрена ложью. Госпожа Доркас тоже любит посплетничать, но кто угадает, сколько правды в ее словах? Да и кроме того, сплетни частенько бегут впереди того, кто их собирает.
У Лайама забурчало в животе, и он сообразил, что полдень уже миновал. Пожалуй, пора перекусить и отправляться к леди Неквер.
Внезапно на его губах вновь заиграла волчья усмешка. Леди Неквер очень хочется послушать рассказы о дальних краях, в которых ему довелось побывать, а ему очень хочется узнать побольше о городе, в котором он проживает.
Возможно, в общении друг с другом они смогут удовлетворить свои нужды.
Оставив в конюшне Даймонда, Лайам заглянул к себе, чтобы прихватить несколько карт и коекакие книги. Затем он двинулся пешком по крутым улочкам в сторону богатых кварталов. От двора герцога донесся колокольный звон, под низкими тучами он звучал приглушенно. Неподалеку от окованной железом двери дома Некверов сидел чистильщик обуви. Лайам позволил маленькому пройдохе взять в оборот свои сапоги и уплатил ему куда больше, чем причиталось. Мальчишка, взяв монету, скривился и уставился на него с презрительным видом. Лайам пожал плечами и зашагал к дому торговца.
Скромно одетый пожилой слуга распахнул дверь прежде, чем Лайам успел постучать, и провел гостя к террасе третьего этажа. Сейчас, без толпы веселящихся простолюдинов, дом Некверов казался пустым и гулким и даже чемто напоминал храм: изящная мебель с искусной резьбой, зеркала в позолоченных рамах, гобелены из дальних краев, хрусталь, серебро, драгоценное темное дерево. По многим из этих вещей можно было догадаться, что хозяину дома приходится много странствовать, но в целом дом был обставлен потаралонски, со сдержанной роскошью. И повсюду царила мертвая тишина.
Леди Неквер сидела на террасе в мягком кресле с высокой спинкой и смотрела на бурное море. Ее фигурку облегал плотный плащ темной шерсти; ее прекрасные черные волосы трепал штормовой ветер. Лицо женщины было обращено к западу, там возвышались Клыки. Ветер, которому в городе не позволяли разгуляться высокие, тесно стоящие здания, яростно выл, проносясь над открытой террасой, и улетал прочь – срывать белую пену с гребней волн. От холода щеки женщины слегка разгорелись. Хозяйка дома хмурилась и казалась обеспокоенной.
Лайам приблизился к креслу и вежливо поклонился. Слуга кашлянул.
– Сэр Лайам, мадам.
Беспокойство сошло с лица молодой женщины, но не совсем. Леди Неквер подняла голову, и на губах ее появилась улыбка.
– Сэр Лайам! Я уж думала, что вы опять не придете! Ларс, согрей нам вина.
Слуга поклонился и удалился. Леди Неквер снова устремила взгляд в сторону моря, а Лайам тем временем глядел на нее.
– Сколько неумолимой жестокости, – негромко произнесла леди Неквер, поднялась с кресла и подошла к каменной балюстраде. Штормовой ветер раздул полы ее плаща. Лайам покрепче зажал книги и карты под мышкой. Ему показалось, что стоит чтото сказать.
– Да, леди. Но спокойное море – одно из самых чарующих зрелищ на свете.
Женщина с любопытством глянула на него.
– Я имела в виду не море, сэр Лайам. Я… – она махнула рукой в сторону Клыков и нервно передернула всем телом. – Чтото холодает. Давайте зайдем в дом.
Они прошли через зал в гостиную, расположенную в левом крыле здания. В маленьком камине уютно алели угли. Все тот же слуга принес подогретое вино с пряностями. Леди Неквер скинула плащ, под ним оказалось вечернее платье с высоким воротом и широкой юбкой; стройная фигурка молодой женщины почти терялась в пурпуре складок. Настроение леди Неквер заметно улучшилось, и она улыбнулась гостю.
– Вы уж простите мою неучтивость, сэр Лайам. Холодная погода плохо на меня влияет. Мне кажется, от холода мой ум цепенеет. И я сомневалась, придете ли вы. Вы очень нехорошо поступили, что не пришли вчера. Я очень на вас рассчитывала. – Женщина запнулась, потом произнесла уже совсем другим тоном: – Но я вижу, вы принесли книги и карты. Начинайте же ваше повествование, а я буду самой внимательной слушательницей на свете.
Лайам пригубил подогретое вино и принялся разворачивать карты.
По оконным стеклам забарабанил дождь, но Лайам очень нескоро обратил на это внимание. Он говорил и говорил, очарованный красотой леди Неквер и польщенный ее вниманием. Оказалось, что ему есть что рассказать, – Лайам был и сам удивлен своим красноречием. Он побывал во множестве мест, о которых леди Неквер едва слыхала, и в таких, о существовании которых она вообще не подозревала. Неприкрытый интерес слушательницы подстегивал Лайама, он подробно описывал экзотические обычаи разных стран и народов. Он раскрывал книги, манипулировал картами, показал маршруты некоторых своих путешествий – он говорил о многом из того, что ему довелось повидать.
Леди Неквер зачарованно придвинулась к гостю, глаза ее ярко блестели. Иногда Лайам ощущал сладковатый запах ее духов, и в нем просыпались амурные настроения. Но женщина, судя по всему, совсем не была склонна с ним флиртовать. Она сосредоточенно разглядывала карты, задавала вопросы и очень естественным образом умудрялась хранить своего рода сексуальный нейтралитет. Лайам не мог понять, хитрит она с ним или просто невинна.
Лайам говорил, но сознательно опускал добрую половину из того, что видел, и старался не говорить о себе. Он избегал лишних подробностей, особенно когда речь заходила о войнах, в которых ему доводилось участвовать, и не упоминал о неблаговидных деяниях, которые вольно или невольно приходилось ему совершать. Но леди Неквер была проницательна и порой ловила его на нестыковках какихлибо мелочей. Она делала логичные выводы и порой подмечала в событиях такие взаимосвязи, что у Лайама от изумления расширялись зрачки.
Лекция переросла в беседу, и хотя хозяйка дома стала поглядывать на песочные часы, стоявшие на буфете, интерес ее ничуть не ослабевал. Чем ближе к вечеру, тем больше вопросов слетало с ее уст и тем старательнее она старалась продлить разговор.
В конце концов в разговоре возникла пауза. Лайам откинулся на спинку кресла и сосредоточил внимание на своем остывшем бокале. Уже совсем стемнело. Капли дождя ползли по оконным стеклам, отливая в свете свечей золотом и серебром.
– Пожалуй, мадам, мне пора уходить. Уже вечереет, и мне кажется, вы устали.
Произнеся эти слова, Лайам не шелохнулся. Ему хотелось посмотреть, как отреагирует леди Неквер.
Леди Неквер долго молчала, а когда она наконец заговорила, в ее словах не было и намека на то, что она поняла, что ей сказал Лайам.
– Скажите, сэр Лайам, в своих странствиях вам никогда не встречались двойники наших Клыков?
Вопрос прозвучал глухо. Казалось, что женщину вновь стало одолевать тайное беспокойство.
– Двойники Клыков?
Вопрос поверг Лайама в недоумение, но хозяйка дома решила, что причиной заминки является его нетвердое знание южного диалекта.
– Я хотела сказать – их подобие. Чтонибудь похожее на Клыки.
– Ну, мадам, мне встречались мели и рифы огромной протяженности. Встречались и почти такие же скалистые берега, как в окрестностях Саузварка. Но ничего столь впечатляющего, как Клыки, я не видел нигде.
– Впечатляющего? – эхом повторила леди Неквер – точнее, почти шепнула. – Скажите лучше – убийственного или неумолимобезжалостного, но не впечатляющего, о нет!
Глаза женщины расширились, словно от гнева, а на щеках вспыхнул румянец. Лайам поспешно поднялся:
– Уже поздно. Думаю, мне пора идти, мадам.
Гнев леди Неквер тут же рассеялся. Она опустошенно откинулась на спинку кресла.
– Да, думаю, так будет лучше, сэр Лайам.
Женщина поднялась – так тяжело, словно это стоило ей немалых усилий.
– Мне следовало бы пригласить вас на ужин, но мой лорд в отъезде, и вряд ли бы это выглядело прилично.
Леди Неквер попыталась улыбнуться, но улыбка не получилась.
– А долго ли он пробудет в Вейринсфорде? – вежливо поинтересовался Лайам.
– Он вернется дня через два – к празднику Урис. Я с нетерпением жду его возвращения.
На этот раз улыбка выглядела почти естественно.
– Как и все мы. Спокойной ночи, мадам.
Спускаясь следом за Лайамом по лестнице, леди Неквер произносила слова благодарности. Они, насколько мог судить Лайам, звучали вполне искренне.
– Чрезвычайно занимательная беседа, сэр Лайам. Я бы с удовольствием ее продолжила. Возможно…
Внезапно женщина остановилась. Улыбка исчезла с ее губ. Из прихожей доносились голоса: вежливый, слегка хриплый голос слуги, и другой – ровный и бархатный, но исполненный гнева.
– Говорю тебе – у меня назначена встреча с леди!
Леди Неквер схватила Лайама за руку.
– Будьте добры, передайте Ларсу, что мне стало плохо, – шепотом произнесла она и добавила, уже более пылко: – И пожалуйста, сэр Лайам, возвращайтесь завтра!
Лайам попытался ей возразить, но женщина крепко сжала его руку:
– Пожалуйста!
Лайам глубоко вздохнул и кивнул. Леди Неквер повернулась и почти бегом заспешила обратно. Лайам вздохнул еще раз, ошеломленно покачал головой и спустился в прихожую.
Возле входной двери стоял молодой незнакомец – тот самый, что сбежал с вечеринки из дома Неквера, – и гневно смотрел на слугу. С широких плеч его ниспадал потемневший от дождя плащ, на деревянный пол стекала вода. Незнакомец надменно вскинул голову и провел рукой по мокрым волосам. Лайама он не заметил – его внимание было всецело поглощено выговором, который он делал слуге, стоящему у него на пути.
– Еще раз тебе говорю, наглец: мне назначена встреча на этот час, и я не намерен выслушивать твою околесицу!
Лайам прищурился и начал повнимательнее оглядывать грубияна. Безукоризненно вылепленное лицо, небольшой подбородок, чуть заостренный нос, широко поставленные сверкающие глаза. Мужчина был широкоплечим, высоким и мускулистым. Чувствовалось, что он умеет владеть своим хорошо поставленным голосом и склонен пускать это умение в ход. Золотой герой с внешностью льва – и мрачный торговец Неквер.
«Ну и зачем же такой женщине, как Поппи Неквер, привечать меня и отказываться от общества такого красавца?» – подумал Лайам.
– Ларс, – сказал он, – леди просила передать, что ей нездоровится.
Слуга и незнакомец дружно, как по команде, повернулись к Лайаму.
– Слушаюсь, сэр Лайам, – с признательностью произнес слуга. А вот взгляд молодого человека был не столь дружелюбен. Точнее, в нем вспыхнула неприкрытая ненависть. Лайам в ответ окинул красавца бесстрастным взглядом, и тот, громко хлопнув дверью, покинул дом.
На миг в прихожей воцарилось молчание. Потом Лайам и слуга переглянулись. Взгляд Лайама выражал легкое удивление, взгляд слуги – явственное облегчение. Первым молчание нарушил Лайам:
– Ларс, не найдется ли у вас куска промасленной ткани? Боюсь, дождь не пойдет на пользу моим бумагам.
Слегка улыбнувшись, он указал на карты и книги, и пожилой слуга тут же ринулся разыскивать требуемое.
5
Лайам, невзирая на дождь, слякоть и темноту, довольно быстро добрался до своего жилья и там обнаружил, что госпожа Доркас поджидает его, обеспокоено ломая пухлые руки. Лайам промок до нитки и потому попытался проскользнуть мимо почтенной матроны. Ему сейчас хотелось лишь одного, подняться к себе в мансарду и переодеться в сухое.
– Ах, мастер Лайам, – воскликнула госпожа Доркас, преграждая ему дорогу, – здесь час назад был эдил! Он искал вас!
– В самом деле? – вежливо отозвался Лайам и, протиснувшись к лестнице, стал подниматься по шатким ступеням.
– Как вы думаете, это никак не связано со смертью старого колдуна?
Ее слова насторожили Лайама. Он остановился и медленно обернулся.
– Что?
– Ну… я подумала… вы ведь часто навещали этого старика, так что у эдила могут возникнуть насчет вас подозрения.
Почтенная дама произносила слово «эдил» с ударением на первом слоге, но Лайам не стал ее поправлять.
– А вы, собственно, откуда знаете, что Тарквин умер? Кто вам это сказал? Эдил?
Прорезавшаяся в голосе постояльца сталь сильно перепугала госпожу Доркас.
– Нет, ничего такого он не говорил. Насколько мне помнится, нет. Он просто сказал, что ему надо с вами поговорить, но ято знаю, что вы бывали у колдуна и…