Она…
Внезапно все померкло, и со всех сторон на Лайама нахлынула темнота. На долю секунды Лайам подумал, что техник театра допустил какойнибудь промах. Но потом он осознал, что ослеп. Лайам судорожно стиснул кулаки, яростно комкая ткань штанов. Он попытался закричать, но вместо крика с губ его сорвался лишь стон.
Дыхание Лайама превратилось в быстрый прерывистый шелест; он продолжал сидеть, вцепившись в свои колени.
«Успокойся».
Эта мысль сокрушила страх, но ярость осталась, и Лайам застонал во второй раз…
«Главный герой – тот менестрель, что приходил к Тарквину».
…а затем и в третий, когда сквозь мрак слепоты проступили пятна и закружились в бешеном вихре. Потом пятна остановились и образовали полуовал, которым оказалось лицо Кессиаса, подбитое снизу черной с проседью бородой.
– Эй, Ренфорд! В чем дело?
– Менестрель! – Скрипнув зубами, Лайам вскочил с кресла. – Главный герой – тот самый менестрель! – закончил он и, вырвавшись из рук Кессиаса, ринулся к лестнице.
Оказавшись на улице, Лайам мрачно зашагал в сторону дома, даже не замечая дождя.
– Ублюдок! – бормотал он себе под нос. – Чертов ублюдок лезет без спроса ко мне в голову!
Он скрежетнул зубами, отыскивая в мозгу булыжники брани, чтобы мысленно метнуть их в дракона. Но мозг его был как трясина, и Лайам только сказал:
– Ты ослепил меня! Ты – ублюдок!
Фануил не отозвался. Вместо этого на плечо Лайама легла тяжелая рука Кессиаса. Лайам был вынужден остановиться.
– По правде говоря, я не мог понять, то ли мне поспешать за вами, то ли не стоит, – сказал эдил. Он явно был сбит с толку. – Что это на вас накатило, Ренфорд? Вы поняли, что этот менестрель – убийца Тарквина?
– Нет, не то! Я не знаю! – Лайам скривился, не зная, как объяснить происходящее. – Я не уверен.
– Это он или не он? Что вам известно?
В голосе эдила появились подозрительные нотки. Он склонил голову набок и искоса взглянул на Лайама:
– Что вы скрываете?
– Ничего, – поспешно заверил эдила Лайам, изо всех сил стараясь унять нервную дрожь. – Я просто коечто вспомнил. Не знаю, имеет ли это какоенибудь значение. Вам это может показаться нелепым…
Кессиас настороженно уставился на него, но Лайам оборвал фразу на полуслове.
– Мне коечто надо проверить. Слушайте, отправьте одного из ваших подручных выяснить, где живет Лонс, и давайте встретимся в «Белой лозе» завтра в полдень. Все. Мне пора.
Тут Лайам вновь скривился, сообразив, что назвал актера по имени. Это был промах, и Кессиас наверняка заметил его. Покраснев от досады, Лайам развернулся и опрометью бросился прочь.
– Ренфорд!
Лайам услышал топот сапог – эдил кинулся следом. Затем раздалось ругательство, и, судя по его тону, Кессиас решил примириться с тем, чего он не мог изменить. Лайам же еще долгое время продолжал бежать под дождем.
К тому моменту, как Лайам добрел до конюшни, колокола отзвонили полночь. Он стал колотить в закрытую дверь и колотил до тех пор, пока спящий конюх не всполошился и не впустил его, недовольно ворча. Впрочем, серебряная монета мигом его успокоила, а тот факт, что Лайам сам заседлал Даймонда, и вовсе привел конюха в отличное расположение духа.
Но сам Лайам попрежнему пребывал в ярости, и эта ярость толкнула его отправиться, несмотря на холод и дождь, в путешествие к дому Тарквина. Когда Лайам, нервно дрожа, сводил коня по узкой каменистой тропинке, далекие саузваркские колокола еле слышно известили его, что к полуночи добавились еще полчаса.
Море тяжело дышало во тьме, от дома волшебника исходил сноп золотистого света, и по воде тянулась к горизонту сияющая дорожка. Ярость Лайама понемногу утихла. Прибрежный песок пропитался дождем и был плотнее обычного. Но стоило лишь Лайаму войти в прихожую и сбросить промокший, липнущий к телу плащ, как он ощутил новый прилив гнева.
Фануил лежал все на том же столе, в той же позе. Он невозмутимо посмотрел на вошедшего Лайама.
«Я больше не буду делать этого, не спросив у тебя».
Мысль дракончика была, как всегда, лишена какихлибо интонаций, однако звучала как извинение. Но Лайам извинений не принял.
– Да, черт подери, этого ты больше делать не будешь, маленький негодяй! И знаешь почему? Потому что иначе я брошу тебя здесь одного, и ты подохнешь с голоду – ясно?
Выкрикнув это, Лайам разом почувствовал себя лучше, и хотя он предпочел бы, чтобы недвижный, как камень, дракончик какнибудь отреагировал на его вспышку, в целом все было понятно и так. Последние остатки его гнева окончательно улетучились.
– Что, этот свет все время так и горит? – спросил Лайам после непродолжительного молчания.
«Мне важно было посмотреть твоими глазами. Теперь я знаю, что это – тот менестрель».
Вот оно что! Дракончик гнет свою линию. Что ж, Лайам ему не уступит!
– Значит, этот свет и вправду не гаснет? Интересно, откуда он льется? – и Лайам демонстративно огляделся вокруг.
«Я расскажу тебе о доме, когда ты будешь жить здесь. Когда ты выполнишь все условия сделки и станешь моим хозяином».
– И ты уберешься из моей головы, и научишь меня множеству вещей, о которых я даже и не мечтал, и все будет прекрасно, – устало произнес Лайам. – Давай не будем заводить эту песню сначала.
«Тебе не следует никуда ездить сегодня. Уже слишком поздно. Тебе нужно выспаться. У тебя много дел».
– Это не мой дом.
«Да, но сейчас это неважно. Тебе нужно прилечь».
Внезапно Лайам пришел в себя. Холод перестал терзать его тело, онемевшие пальцы и уши отогрелись, и Лайам почувствовал себя даже более бодрым, чем в театре – пару часов назад.
– Я останусь здесь, но сперва…
Он стремительно вышел из комнаты и направился к кухне. Дом вызывал странное чувство: он не казался пустым. Лайаму почудилось, что дом – живой и сейчас застыл в ожидании. Чего? Лайам прогнал эту мысль, вызвав вместо нее в сознании образ кувшина, чуть запотевшего и наполненного красным вином… Несколько мгновений Лайам старался не смотреть на кувшин, но долго не выдержал и сунул в него палец – оказалось, что там и вправду вино. И превосходное – судя по каплям, которые он слизнул с пальца. Покачав головой, Лайам вытеснил из сознания образ вина и вообразил кусок сырого мяса. От усилий он даже зажмурился, чувствуя себя несколько подурацки.
Прихватив деревянную тарелку с мясом (тарелку ему предусмотрительно предоставила печь) и волшебный кувшин, Лайам вернулся в кабинет. Он поставил тарелку перед Фануилом, а сам уселся на полу, скрестив ноги.
– Давай ешь. Мне нужно, чтобы ты прояснил коекакие подробности, и потому тебе понадобятся все твои силы.
Лайам решил, что отныне будет с Фануилом суров, но его решимости хватило всего лишь на две фразы. А так как они уже были произнесены, то голос Лайама вновь обрел теплоту.
– Тебе, наверное, здесь одиноко? Скажи, как ты чувствуешь себя вообще?
Ответная мысль пришла почти что мгновенно.
«Лучше, но еще не совсем хорошо. Я все еще не могу летать, но уже понемногу двигаюсь. Возможно, потребуется еще неделя».
В мозгу Лайама возникла картина: маленький дракон стремительно прошибает стекло и стрелой взмывает в дождливое небо. Он вспомнил, как летом впервые увидел летящего Фануила – точнее, его силуэт, вырисовывающийся на фоне заходящего солнца. Это зрелище произвело на него глубокое впечатление, особенно если учесть, что размеров летящей твари определить он не мог и, конечно, решил, что она намного огромней, чем потом оказалось. Но постепенно Лайам стал воспринимать Фануила как нечто само собой разумеющееся. Как составную часть собственности Тарквина, наряду с бухтой и домиком, приткнувшимся между скал.
Лайам кивнул и приложился к кувшину.
– Я постараюсь хорошо ухаживать за тобой, чтобы ты поправился поскорее.
«Это будет разумно. Теперь давай говорить о том, что тебя интересует».
Хоть эта мысль была, как и все другие, бесстрастной, Лайаму все же показалось, что дракончик хитрит и что он точно знает, о чем пойдет речь. Хотя чего же тут странного, раз он умеет читать его мысли?
– Что ж, давай. Твоя память оставляет желать лучшего, Фануил, а события развиваются чересчур стремительно, чтобы лезть в них, не зная броду. Так что давай начнем наши игры сначала. Идет?
Чтобы установить последовательность визитов подозреваемых лиц к Тарквину, Фануила необходимо было сориентировать на два события: смерть Тарквина и исчезновение Клыков.
С помощью упорных расспросов и логических построений, опирающихся на разрозненные воспоминания Фануила, перед мысленным взором Лайама стала вырисовываться картина событий, предшествовавших смерти Тарквина.
Итак, за три дня до исчезновения Клыков в дверь мастера Танаквиля постучал Анкус Марциус, сопровождаемый одним из своих головорезов. Вел он себя весьма грубо и вызывающе и довольно быстро ушел. В каком настроении он ушел, Фануил не оченьто понял. Лайам же от себя добавил к этому, что буквально за день до визита торговца к Тарквину лучший корабль Марциуса налетел на Клыки.
В тот же самый день, но уже после обеда Тарквина разыскал Лонс и уединился с ним на некоторое время. Фануила выставили из дома. Через некоторое время дракончику надоело ждать, и он отправился полетать вдоль берега, а потому не видел, как уходил Лонс.
Два дня спустя разразилась самая яростная в этом сезоне штормов буря. Она бушевала целый день, с раннего утра и до вечера. Вечером к волшебнику пришла женщина с «обольстительным голосом», и Фануил снова был изгнан. Женщина куталась в длинный плащ с капюшоном, – пояснил дракончик, – и потому он не видел ее лица.
– Вполне возможно, что ты бы ее не разглядел, даже если бы она пришла нагишом, – утешающе произнес Лайам, хотя дракончик ни в каком утешении не нуждался. – День тогда выдался непроглядно пасмурный, а ночь – и того хуже.
Сам Лайам провел большую часть этих штормовых суток у себя в мансарде, завернувшись в одеяло и вслушиваясь, как Повелитель Бурь с воем бросает вызов всему миру.
Тарквин довольно долго беседовал с этой женщиной; Фануилу было позволено вернуться в дом лишь несколько часов спустя. Лайам задумался – действительно ли все это время у них было занято одними лишь разговорами? – но потом решил не вдаваться в подробности. С того дня, как у него побывали Анкус и Лонс, старик к чемуто явно готовился и ночью отправил Фануила охранять дом от духов.
– От духов?
«Когда их много, они могут разрушить любое великое волшебство. Они чуют магическую силу и летят к ней из серых земель, как мотыльки на огонь. Они порхают вокруг и норовят подобраться поближе. Мастер Танаквиль часто использовал их, но так же часто и воевал с ними».
– Но разве ты можешь против них воевать? Разве ты могущественней Тарквина?
«Я владею таким видом силы, которая способна их одурачить».
– Ну, хорошо, – протянул Лайам, прихлебывая вино. Все, чего он не понимал, он принимал как данность.
И они снова принялись за работу.
Тарквин всю ночь провел в кабинете. Он отправился спать лишь на рассвете, совершенно изнеможенный, и освободил Фануила от несения стражи лишь во второй половине наступившего дня. Обрадовавшись возможности отдохнуть, дракон решил полетать над морем, там он и обнаружил, что Клыков на своем месте нет.
– Обнаружил, не обнаружил, – устало пробормотал Лайам, ероша пальцами свои белокурые волосы. Дракончик тем временем расправился с последним куском мяса и безразлично уставился на него. Лайам хлебнул еще вина – оно попрежнему было восхитительно прохладным и вкусным.
На протяжении следующих трех дней волшебник не принимал посетителей, насколько было известно Фануилу. Он находился в доме и по большей части даже не покидал спальни, приказав фамильяру носить ему пищу.
«Временное удаление Клыков из этого мира отняло у него много сил».
– Ты уверен, что это ему удалось?
«Конечно. Клыки были, Клыков не стало. Конечно, ему удалось».
– Хорошо. Попробуем зайти с другого конца. Ты уверен, что он их и вправду переместил, а не сделал на время незримыми?
«Я кружил над водой в том месте, где находились Клыки. Их там не было. И потом делать вещи незримыми просто. После этого не нужно три дня отдыхать».
Сдержавшись, чтобы не наговорить лишнего, и приложившись к кувшину, Лайам продолжил обсуждение.
Итак, Тарквин отдыхал три дня, но уже на второй день отдыха к нему прибыл посыльный из города и принес запечатанное письмо. Старик прочел письмо, расхохотался и произнес: «Ах, Марциус, Марциус!» Послание он сжег. Насколько помнил Лайам, именно в этот день и произошло чудесное возвращение кораблей Фрейхетта Неквера в порт.
Следующий день – Лайам с удивлением осознал, что это было совсем недавно, – Тарквин провел у себя в комнате. Когда спустились сумерки, волшебник велел Фануилу согреть воду для купания и тщательно вымылся. Потом он оделся в свой самый эффектный вечерний халат из синей и плотной ткани – тот самый, в котором его обнаружил Лайам, – и велел дракону убираться из дома. Тарквин был весел и потирал руки, что он всегда делал в предвкушении чегото приятного. С этого момента Фануил больше не видел его живым.
Тарквина убили около полуночи. Фануил это знал точно, потому что почувствовал, как душа покидает его хозяина, и рухнул на черный песок пляжа. Он все же сумел както добраться до дома и заползти внутрь, а примерно через час после этого появился Лайам.
Остальное Лайам знал и сам. Он прислонился к стене, потягивая попрежнему остававшееся прохладным вино. Правда, для этого ему уже приходилось высоко запрокидывать голову.
Тарквин умер в полночь. Значит, у Лонса имелось достаточно времени, чтобы после конца представления добраться до бухты. Где в тот момент находился Марциус, Лайам не знал, но если торговец и вправду был причастен к этому делу, он скорее послал бы к Тарквину коголибо из своих наемников. Перемещения аптекаря в эту ночь также были загадкой. А кто была женщина с обольстительным голосом, Лайам вообще понятия не имел. Кусочки мозаики были сложены воедино, но общая картина выглядела не слишкомто ободряюще, и Лайам понял, что он стоит всего лишь на вершине кургана, а до сути ему еще копать и копать.
«Ты долго не приходил к мастеру Танаквилю. Он скучал по тебе».
Вот новость! Лайам ошарашено оторвал взгляд от кувшина.
– Да неужели?
Этот Тарквин, даже сойдя в могилу, не переставал его удивлять. То он гоняет, как кошку, и не ставит ни в грош существо, носящее в себе частицу его души. А то вдруг скучает по человеку, который ему не сват и не брат и вообще седьмая водица на киселе.
«Танаквиль был хорошим хозяином».
Как обычно, заявление Фануила было бесстрастным, в нем отсутствовали какие бы то ни было интонации, но Лайам решил, что дракончик обиделся, и промямлил извиняющимся тоном:
– Я собирался прийти, но все время шел дождь… и ехать тут довольно далеко. Место ведь отдаленное.
«Когда ты будешь жить здесь, тебе так не будет казаться».
Следует ли из этой реплики, что его извинения приняты?
Вино наконецто подействовало – и както быстро и разом. Мозг Лайама словно бы уплотнился, а голова сделалась невесомой и отделилась от тела. Лайам уставился на свои длинные, разбросанные по полу ноги как на чужие.
– Пойдука я лучше спать.
После нескольких неудачных попыток ему удалось подняться. Дракончик неотрывно следил за Лайамом.
«Где ты будешь спать?»
– Найду какоенибудь местечко. Спокойной ночи.
Тщательно контролируя каждый шаг, Лайам выбрался из кабинета и дошел до кухни, где с той же преувеличенной осторожностью вернул кувшин на законное место – возле печи. Он даже похлопал кувшин по боку, дабы убедиться, что тот действительно существует.
От дракончика больше не приходило никаких мыслей, а собственные мысли Лайама сделались приятно бесформенными и перескакивали с одной темы на другую, ни на чем не задерживаясь. Двигаясь все так же осторожно, Лайам отыскал в библиотеке невысокий диван. Спать в комнате, где был заколот Тарквин, ему както не хотелось.
Свернувшись клубком на диване и тупо обозревая ряды книг на полках, Лайам обругал себя за то, что не удосужился отыскать одеяло. Впрочем, он знал, что одеяло ему не понадобится. В библиотеке было достаточно тепло, чтобы можно было спать не укрываясь. Лайам чувствовал себя очень уютно. Только вот слишком яркий свет резал глаза, но стоило лишь Лайаму подумать об этом, как тот начал меркнуть и постепенно превратился в странное, умиротворяющее, приглушенное мерцание.
И Лайам уснул, окутанный теплом и полумраком.
8
«ПРОСНИСЬ».
Лайаму казалось, что он идет через развалины древнего города. Он их помнил, он был тут когдато, но очень давно. Правда, тогда огромные колонны, вытесанные из песчаника, были покрыты надписями, которые Лайам прочесть не умел. Сейчас же на каждой из этих колонн было написано огромными буквами одно лишь слово…
«ПРОСНИСЬ. ПРОСНИСЬ».
Колонны росли в размерах, изъяны в их телах на глазах исчезали, они обретали вид, совсем не свойственный древним руинам.
«ПРОСНИСЬ. ПРОСНИСЬ. ПРОСНИСЬ».
Лайам вынырнул из города грез и осознал, что находится в библиотеке.
В библиотеке Тарквина, – напомнил он себе.
«Ты уже совсем проснулся?»
– Да, – пробормотал Лайам, потом повторил уже громче: – Да, Фануил, я проснулся совсем.
Он быстро поднялся с дивана – во избежание дальнейших вопросов – и протер глаза. Затем он отправился на кухню, думая о теплой воде и булочках с пряностями. Мгновение спустя над кувшином поднялась струйка пара, а в печи обнаружились горячие булочки, в точности такие же, как те, что Лайам ел в первый день. Лайам убрал с лица непослушные волосы и умылся, обнаружив попутно, что на щеках его успела проявиться щетина. Затем он заставил печь создать еще одно блюдо – с сырым мясом и отнес его в кабинет, Фануилу.
– Это на тот случай, если ты проголодаешься, пока меня не будет, – сказал Лайам. – По крайней мере, остыть оно не должно.
И он рассмеялся собственной шутке, но маленький дракон не прореагировал на это никак. Он просто склонил голову набок. Лайам возвел глаза к потолку. Потом его внимание привлек графинчик, стоящий на соседнем столе.
– Зачем Тарквин оставил здесь эту штуку?
«Я не знаю».
Отсутствие интонаций в мысленных посланиях Фануила порой просто бесило Лайама. У него постоянно возникало такое ощущение, будто дракончик хочет его провести. Будто он держится с ним словно картежник, скрывающий свои карты. Выражение «я не знаю» может иметь сотни значений, впрочем, как и любое другое выражение, произнесенное человеком, а не какойто крылатой тварью.
«Я ничего не скрываю. Я просто не знаю, почему он оставил графин здесь».
– Да понял я, понял. Это просто… ну, раздражение.
В общемто, с его стороны нечестно винить уродца за то, что он такой, какой есть.
«Хотя на самом деле это довольно странно. Судя по всему, старик был до скрупулезности аккуратным и уж конечно вещи где попало не оставлял».
– Ладно, пора идти, – отрывисто произнес Лайам после короткой паузы. – Я вернусь позже.
И он вышел из дома, дожевывая на ходу булочку, которая была всетаки аппетитной, несмотря на всю магию, с помощью которой ее испекли.
Вчерашний дождь прекратился, но небо попрежнему было затянуто тучами. От деревьев, росших вдоль дороги на Саузварк, остались одни чернеющие скелеты – пронесшаяся две недели назад буря сорвала с них всю листву. С раскисших полей тянуло какойто гадостью, затхлостью, что ли. Эти поля, и небо, и сам Саузварк, когда он наконец показался вдали, – все это вкупе и по отдельности выглядело бесцветным и обескровленным, словно картина, нарисованная одной серой краской.
Однако Лайам провел ночь в магическом доме и все еще ощущал вкус превосходной сдобы во рту. Он чувствовал себя отдохнувшим и полным сил, а потому лишь улыбнулся, когда госпожа Доркас сделала ему выговор за ночную отлучку. Лайам даже не стал оправдываться; он лишь сообщил почтенной домовладелице, что казнь его отложена на неопределенное время, потом поднялся наверх за своей сумкой для письменных принадлежностей и лишь затем свел Даймонда на конюшню.
Контора Марциуса располагалась невдалеке от порта – в складском помещении. Найти его было нетрудно. Лайам несколько минут расхаживал перед ним по улице взадвперед, обдумывая возможные варианты своего поведения. Он коснулся висящей на поясе сумки, в которую были надежно упакованы карты, – так боец перед схваткой касается рукояти меча, – потом передернул плечами и зашагал к складу.
Сбитое из просоленных морем досок строение имело широкий фасад. Окон в нем не было – только двери, огромные как ворота. Стук Лайама прозвучал еле слышно, и он уже поднял было руку, чтобы постучаться еще раз, как неприметная дверь, хитроумно встроенная в створку большой, отворилась. Оттуда выглянула крысоподобная физиономия и лениво поинтересовалась:
– Чего надо?
– Простите, у меня назначена встреча с мастером Марциусом. Меня зовут Лайам Ренфорд.
Крысоподобный человечек пренебрежительно оглядел Лайама и исчез. Несколько секунд спустя в дверном проеме возник тот самый громила, который накануне сопровождал торговца в порту. Он одарил Лайама ухмылкой, и шрам его снова зашевелился, как гигантский червяк.
– Ученый вовремя явился на службу! Входи, входи, хороший ученый!
Охранник отступил в сторону, словно приглашая Лайама войти, но когда Лайам шагнул через порог, громила вновь преградил ему путь, так что Лайам чуть не споткнулся и вынужден был замереть в неудобной позе. Человечек с крысиным лицом залился смехом, а меченый головорез засверкал глазами от удовольствия.
– Ну, входи же, ученый! Почему ты колеблешься? Хочешь ты видеть мастера Марциуса или нет?
– Простите, у меня назначена встреча! – фальцетом передразнил крысовидный.
Лайам внимательно оглядел меченого: крепкое телосложение, дубинка за поясом. Типичный головорез. Правда, шрам на его лице оставлен мечом, а не ножом. Может, он из бывших солдат? Лайам сейчас находился в выгодном положении. Возможно, ему удалось бы сбить обидчика с ног. Впрочем, сейчас у него были дела поважнее.
– Клянусь вам, сэр, у меня важное дело к мастеру Марциусу, – проныл он. – Вы же сами знаете, вы были там, когда мастер Марциус велел мне явиться.
Меченый убрал с лица ухмылку, хмыкнул и отступил.
– Ну да, был. Ладно, ученый, входи. Сейчас, правда, хозяин занят, так что придется тебе подождать, пока у него будет минута.
Благодарно кивая, Лайам проскользнул мимо охранника. Помещение склада было длинным, просторным, высоким и казалось пустым. Упаковочные клети, ящики, тюки, бочки и кувшины занимали не более трети его объема: явное свидетельство того, что год был неудачным. Возможно, пустого пространства хватило бы даже, чтобы вместить груз хорошего галиона. Но галион этот, увы, в настоящий момент пребывал у подножия Клыков – примерно в шестидесяти футах от поверхности моря.
Охранники уселись вокруг поставленной вертикально бочки, на крышку которой был водружен огарок свечи. Теперь меченый вообще перестал обращать внимание на Лайама. Он устроился поудобнее, вытянул могучие ноги и принялся грязным пальцем почесывать шрам. Крысовидный дохляк время от времени все же посматривал на пришельца и глупо хихикал. Лайам выбрал бочку, стоявшую в нескольких футах от них, уселся и принялся ждать, от нечего делать разглядывая помещение склада.
Открытая лестница, сбитая из таких же видавших виды серых досок, что и само строение, вела на галерею, расположенную в тыльной его части. На всем протяжении ее освещали неравномерно размещенные факелы.
Лайам прождал почти час. Охранники время от времени перекидывались репликами, никак не считаясь с присутствием постороннего. Лайам не прислушивался к их разговору. Он либо смотрел вверх – на потолочные балки, либо изучал свои сапоги. Нетерпение Лайама росло, он начинал злиться. Он уже не единожды порывался попросить когонибудь из охранников доложить о нем Марциусу, но каждый раз решал еще чуточку обождать.
Когда наконец его терпение лопнуло и он стал приподниматься с места, в дальней части здания распахнулась дверь, выходящая на галерею. Лайам встал. Из дверного проема донесся сердитый голос:
– Эй, вы там, ученый еще не пришел?
– Только что пришел, мастер Марциус! – крикнул в ответ меченый и ехидно улыбнулся Лайаму. – Вот только что!
– Немедленно пришлите его сюда!
Дверь с грохотом захлопнулась. Меченый, изо всех сил стараясь сохранять невозмутимую мину на изуродованном лице, прикрикнул:
– Ты что, ученый, не слышал, что говорит хозяин? Немедленно отправляйся к нему! И вперед не опаздывай. Давайдавай, шевелись!
Он махнул рукой в сторону лестницы. Лайам, мысленно выбранившись, засеменил в указанном направлении. Вслед ему несся визгливый смех крысовидного дохляка.
Лестница оказалась ветхой. Она зловеще поскрипывала под весом Лайама, и он старался ступать как можно нежнее. Оказалось, что дверь, изза которой выглянул Марциус, не имеет запоров: когда Лайам постучал, она отворилась сама. Лайам заглянул в комнату, съежившись насколько возможно, и негромко позвал: