Худ Дэниел. Наследник волшебника

   – Вы уже осмотрели то, что хотели, квестор Ренфорд?
   – Что? Ах, да-да, пожалуй, я все осмотрел.
   Все осмотрел, но не все сделал, однако стена могла и подождать.
   – Тогда, с вашего позволения, я вас покину.
   И, быстро поклонившись, Сцевола ринулся прочь, словно энергия, скопившаяся в нем за время беседы, требовала немедленного расходования во славу богини, столь к нему благосклонной.
   Лайам прислонился к стене и провел рукой по лицу.
   “Видения, – подумал он. – Только их нам и не хватает. Мало нам было этих дурацких краж, ночных нападений и свары между двумя храмами? Так вот, пожалуйста, добавились еще призраки и кометы. А теперь полюбуйтесь: в самом задиристом храме назревает переворот!”
   Лайам успел понять, что Сцевола искренне верит в снизошедшую на него благодать, а значит, он непременно примется действовать, стараясь исполнить волю богини. Вопрос только в том, сумеет ли он доказать, что его притязания небеспочвенны? А если сумеет, склонятся ли перед ним иерархи? Можно предположить, что Беллона возвышает Сцеволу именно для того, чтобы прекратить нездоровую грызню внутри своего храма. Но с другой стороны, эта грызня может перерасти в нечто большее, ибо Клотен, по мнению Лайама, вовсе не походил на человека, способного беспрекословно уступить свое место другому.
   Громкое покашливание вывело его из задумчивости.
   – Вас, я смотрю, очень интересует эта стена? – спросил эдил без малейшей доли иронии.
   “Он знает, что от меня можно всего ожидать, – подумал Лайам, – а значит, заранее решил, что ничему удивляться не станет. И все же я его удивлю”.
   – Да.
   Он снял плащ и вручил его эдилу, затем скинул сапоги.
   – Покараульте, пожалуйста, мои вещи.
   Оставшись в одних носках, он тут же почувствовал, что ноги его леденеют, и, прежде чем Кессиас успел что-либо сказать, полез по стене вверх.
   В принципе в этом не было ничего сложного. Просто двигаться следовало по-паучьи, цепляясь за выбоины пальцами рук и ног и нигде не задерживаясь подолгу. “Главное – скорость! – поучал его Палица. – Пошевеливайся и ни о чем не думай”.
   Но сейчас пальцы Лайама мгновенно онемели от соприкосновения с промерзшей стеной, а порывистый ветер попытался сбросить его вниз, едва лишь он успел преодолеть какой-то десяток футов. Лайам выругался в адрес Палицы и решил воспользоваться уловкой, которую сам же когда-то и изобрел. Он вообразил себя не пауком, а ящерицей – зеленой стремительной ящерицей, которая, растопырив лапы, легко и непринужденно бежит по стене. Уловка помогла: Лайам перестал замечать боль в руках – выбоины стены содержали множество мелких осколков, оставшихся от мраморной облицовки.
   Конечно, ни одна ящерица на свете не обладала таким хриплым дыханием, и вряд ли какой-либо из них вздумалось бы ликовать, взобравшись на крышу, но Лайам весьма гордился собой. Пальцы его покраснели от холода и были изодраны в кровь. Лайам сунул руки под мышки и посмотрел на носки. Они во многих местах порвались и сделались влажными, причем отнюдь не от пота.
   “Значит, это возможно, – подумал он и рассмеялся, но смех тут же перешел в стон. – Теперь остается лишь сообразить, как спуститься обратно”.
   Лайам сгорбился, подавляя в себе желание встать и потянуться, чтоб размять ноющие мышцы конечностей; здесь, на высоте, порывы ветра стали очень сильны и вполне могли сдуть его с площадки, на которой он находился. Площадка эта, собственно, была треугольным выступом, расположенным над юго-западным углом храма и прилегающим к основанию купола. Сюда выходили три вделанных в купол окна – каждое высотой в добрых шесть футов – со стеклами, мутными от многовековых напластований грязи и копоти. Лайам прополз немного вперед и подергал одну из оконных рам.
   Ее металл покрывал плотный слой ржавчины, но когда Лайам толкнул посильнее, рама с недовольным скрипом подалась и отошла внутрь на несколько дюймов. Видимо, через это окно и проникли в здание воры.
   Довольный Лайам повернулся и, придерживаясь за раму, встал, прижимаясь спиной к поверхности купола. Взору его открылась прекрасная панорама. Он мог беспрепятственно видеть и главную площадь города, и храм Повелителя Бурь, и большинство улиц, ведущих к порту, а дальше – иззубренную линию скал, прозываемых Клыками, что образовывали внешний заслон гавани, а за скалами – сланцево-серое море, усыпанное белыми гребнями волн. Впрочем, Лайам недолго любовался изумительным видом; его больше интересовали соседние здания.
   До крыши храма Лаомедона было рукой подать – каких-то десять футов, не более. В принципе, можно и перепрыгнуть, но площадь выступа не давала возможности разбежаться. Лишь очень отчаянный человек мог бы решиться на подобный прыжок, и хотя Двойника и его сообщника нельзя было упрекнуть в недостатке решимости (особенно если учесть, как они обошлись с Клотеном), Лайаму этот вариант все-таки показался маловероятным. Той ночью шел снег, край крыши, скорее всего, обледенел, что многократно увеличивало риск поскользнуться. “Да и кому захотелось бы туда прыгать?” Сверху храм Лаомедона смотрелся так же зловеще, как и со стороны улицы. Нет, черная мрачная громада святилища отнюдь не сулила спасения беглецам.
   Конечно, воры могли выбраться через противоположные окна купола и попытаться удрать либо по переулку, проходящему сзади храма Беллоны, либо по боковой улочке, с северной его стороны, но вряд ли это бы им удалось. Щели между рамами и проемами окон были так забиты ржавчиной, смешанной с грязью, что открыть их изнутри было попросту невозможно.
   “Впрочем, могут ведь существовать заклинания, позволяющие проходить сквозь стекло?” – подумал Лайам и едва не свалился с выступа, напуганный пронзительным воплем, раздавшимся у него за спиной. Сердце его бешено заколотилось, а с губ сорвалось невнятное восклицание.
   Лайам медленно повернулся, слыша стук собственной крови в ушах, опустился на колени и заглянул внутрь храма. Несмотря на царивший под сводом купола полумрак, он сумел разглядеть клетку грифона; та раскачивалась на длинной цепи по широкой дуге. Клетка подлетела к окну, и плененное существо взглянуло прямо на человека – огромные черные глаза поверх острого клюва.
   Лайам замер, а грифон уже не сводил с него глаз. Он сам раскачивал свою клетку, время от времени взбрыкивая задними лапами. Серый цвет его тела был не однородным, а насчитывал не менее десяти оттенков. Казалось, что животное высечено из большого куска слоистого камня.
   – Привет! – сказал Лайам и побарабанил пальцами по стеклу. Грифон вновь закричал, но в этом крике не было вызова или гнева. Лайаму этот гортанный вопль показался скорее просьбой о помощи.
   Лайам медленно покачал головой и ценой изрядного напряжения воли оторвал взгляд от грифона. “Пора вниз”, – сказал он себе и быстро, не оглядываясь, перемахнул через край крыши.
   Как ни странно, спуск дался ему легко. Тут уже не нужно было задумываться, удастся или не удастся рискованное предприятие, а к холоду Лайам как-то успел притерпеться. И тем не менее, спрыгнув на землю, он тут же накинул плащ и только потом принялся натягивать сапоги. Кессиас, скрестив руки на груди, наблюдал, как Лайам, растирая руки и притопывая ногами, восстанавливает кровообращение в онемевших конечностях.
   – Вы походили на здоровенного паука, – одобрительно произнес он. – Ну что, можно предположить, что наши воры пробрались внутрь именно так?
   – На ящерицу, – поправил Лайам и кивнул: – Да, можно. По крайней мере в храм они попали через окно купола. Но вряд ли они, как я, забирались вверх по стене. У них имелся ковер, это было бы просто глупо. А еще я полагаю, что и удирали они не этим путем.
   Заметив вопросительный взгляд эдила, Лайам пояснил:
   – Поскольку воры не воспользовались ковром, значит, они могли либо спуститься по стене вниз, либо перепрыгнуть на крышу соседнего храма. В последнем я сомневаюсь – слишком скользко и слишком велико расстояние. Но и в то, что они спустились по стене, мне тоже не верится. Тревога подняла на ноги всех служителей, им просто не удалось бы уйти незамеченными.
   – Да, – согласился Кессиас. – Но как же они удрали? Не могли же эти негодники прятаться в храме, дожидаясь, когда утихнет переполох? Каковы ваши предположения?
   Лайам покачал головой. Предположений у него не имелось. И потом, все его мысли сейчас занимал грифон – черная бездна глаз плененного существа и вопль, так похожий на крик о помощи.
   Вечерело. Солнце скрылось за тучами. Постепенно темнеющее небо возвестило, что вскоре день сменится ночью. Ноги Лайама саднило от прикосновений к холодной коже сапог, и потому он заявил эдилу, что был бы не прочь переменить носки и заглянуть в баню. В этот момент они как раз проходили мимо храма Лаомедона, и Лайам приостановился, глядя на пустое крыльцо. Там некоторое время назад стояла женщина в черном. Что означала ее улыбка? В том, что она была адресована только ему, Лайам нисколько не сомневался. Густые тени, отбрасываемые колоннами, затушевали вход в храм, и Лайаму на миг померещилось, что никакого входа и нет, а вместо него зияет черный провал, бездонный, словно глаза грифона.
   – Вот чепуха! – рассмеялся Кессиас, хлопнув Лайама по спине, и иллюзия тут же развеялась. – Чтобы квестор, назначенный самим герцогом, таскался по каким-то общественным баням? Нет, пока я жив, тому не бывать! Вы сейчас пойдете ко мне, и Бурс посмотрит, что там у вас с ногами.
   Лайам охотно принял приглашение. Дома у Кессиаса было уютно, а его слуга Бурс имел немало достоинств и плюс к тому отлично играл на флейте. В дружелюбном молчании мужчины зашагали по Храмовой улице. К тому времени, как они добрались до дома эдила, стемнело уже окончательно, и Кессиас, распахнув двери, громко потребовал свечей и горячей воды.
   – И еще чистые носки, Бурс, для известного тебе господина!
   Бурс выглянул из кухни, убедился, что господин ему и вправду известен, и снова исчез.
   – Я схожу прогуляюсь до площади, – сказал Кессиас, когда Лайам рухнул в кресло и принялся стаскивать сапоги. – Наверняка уже появились какие-то вести о кораблях, убывших из Саузварка, и об излюбленных местах обитания призраков.
   И эдил, усмехаясь, вышел, оставив Лайама за не очень приятным занятием – тот как раз снимал изодранные присохшие к ранкам носки. Шутка Кессиаса вновь навела Лайама на размышления о бродящем по Муравейнику призраке. Этим призраком вполне мог оказаться дух Двойника, если, конечно, вор мертв.
   – Чем это вы занимались? – спросил вернувшийся Бурс. Он принес таз с горячей водой и полотенца. – Ловили акул, используя вместо приманки свои ноги?
   – Забирался по стенке на крышу храма, – с усмешкой пояснил Лайам. Действуя как можно осторожнее, он вымыл ноги и, к радости своей, обнаружил на них всего несколько серьезных порезов; покрывавшая ступни кровь натекла в основном из ссадин. Но вот носки безвозвратно погибли, и Лайам, благодарно улыбнувшись, принял из рук слуги чистую пару.
   – Опять неприятности из-за этой новой богини? – полюбопытствовал Бурс.
   – Да. Сегодня после обеда на Храмовой улице вспыхнула драка.
   – И вы, чтобы вас не помяли, полезли на стенку?
   Лайам рассмеялся. Ему всегда нравился слуга Кессиаса – особенно своим чувством юмора и непринужденной манерой держаться. Он напоминал этим Боулта, и Лайам вновь поразился свойству эдила притягивать к себе незаурядных людей. Его стражники были всегда расторопны, но не имели привычки заискивать и лебезить, а Бурс никогда не стеснялся высказывать свою точку зрения на многие вещи. Он когда-то учился игре на флейте у отца Кессиаса, знаменитого дипенмурского барда, и знал эдила еще мальчишкой. По неведомым Лайаму причинам Бурс отказался от завидной карьеры придворного музыканта и последовал за Кессиасом в Саузварк.
   – Совершенно верно. И сидел наверху, пока эдил не навел порядок.
   – Что он и сделал, раздав несколько оплеух?
   – Да, примерно так все и было.
   – А теперь, расхрабрившись, вы взялись ему помогать?
   Это было весьма проницательное предположение, и Лайаму сделалось любопытно, что же навело слугу на такую мысль.
   – Ну, в общих чертах, да. В меру моих скромных сил и талантов.
   Ответом ему была загадочная улыбка.
   – Кессиас много рассказывал о ваших скромных талантах, мастер Ренфорд. Вы даже не догадываетесь, как много. Не далее как вчера он заметил, что, если вы согласитесь работать с ним в паре, всю заварушку на Храмовой улице можно будет уладить вот так, – и Бурс щелкнул пальцами.
   Лайам недовольно фыркнул. Сказанное его совсем не обрадовало.
   – Хм. Окажи мне услугу, Бурс. Всякий раз, как ты услышишь подобную чушь, старайся заставить своего господина прикусить язычок.
   Слуга лишь расхохотался и вышел, – чтобы вернуться через минуту с кружкой вина.
   – Вы человек молодой, мастер Ренфорд, и хотя вы многое повидали, но пока еще не научились всматриваться в себя. Вы не знаете своей истинной ценности.
   Подобный поворот разговора также не пришелся Лайаму по вкусу. Ну да, вероятнее всего, он и вправду не знал пределов своих возможностей, – но он и не очень-то рвался это узнать, и понимающая улыбка, появившаяся на губах Бурса, лишь усугубила его раздражение.
   – Верно подмечено, – сказал он наконец, – но кто из людей знает себе цену? И кто, если на то уж пошло, стремится ее узнать? Девять человек из десятка живут как придется и оценивают себя лишь по тому, что говорят о них окружающие.
   – Только не вы, – возразил Бурс. Он явно не желал углубляться в философские рассуждения. – Кессиас говорит, что вы огорчаетесь, когда кто-то называет вас чародеем. Девять человек из десятка постарались бы раздуть этот слух.
   – Эти девять из десяти – идиоты, – пробормотал Лайам. Тарквин был чародеем, и что он от этого выгадал? Получил нож в грудь?
   – Идиоты, только вы, опять же, в эту девятку не входите. Вам нужно лишь чуточку больше верить в свои силы и… выпить вина.
   А Бурса, оказывается, еще и зануда, уныло подумал Лайам.
   – Выпью, если мы прекратим обсуждать мою драгоценнейшую персону.
   – Как вам будет угодно, – отозвался слуга. Но улыбка его явственно говорила, что победа в этом маленьком споре осталась за ним.

11

   Вскоре вернулся Кессиас и сразу же отправился на кухню, за вином. Затем он умостился в кресле напротив Лайама и стал выкладывать новости.
   – В последнюю неделю из Саузварка отплыл лишь один корабль – “Удалец”, так возмутивший городских бакалейщиков. Он вышел в море пять дней назад, с первым ночным приливом.
   Лайам понимающе кивнул. Это была та самая ночь, когда его дом обокрали, а на иерарха Клотена напали.
   – Что касается вашего призрака, – продолжал Кессиас, задумчиво помешивая вино, – то его чаще всего видят в двух местах. Впрочем, еще в двух местах его тоже видали.
   На стене комнаты, где они находились, висел довольно подробный план Саузварка. К нему-то Лайам и подошел, пока эдил говорил. Муравейник – обширное хитросплетение переулков и улочек – был изображен на плане весьма схематично; впрочем, через какое-то время ему удалось установить, что привидение частенько являлось прохожим возле винной лавки, в которой оставляли сообщения для Двойника, и на углу того квартала, где находилось одно из укрытий неуловимого члена карады. Еще дважды призрак был замечен на улицах Портовой и Бондарей – обе они вели от Муравейника к богатым кварталам.
   – И как этот призрак выглядел?
   – Как выглядел? Да как и положено всякому призраку: пугал всех припозднившихся горожан до полной потери соображения.
   – И более ничего? Я имею в виду – может, кто-то заметил, во что он был одет. Или, возможно, он что-нибудь говорил.
   – Насколько мне известно, нет, – ответил Кессиас. – А что, разве вы видели прежде вашего вора?
   – Нет.
   – Тогда какое это имеет значение? Вы же все равно не сможете понять, он это или не он, разве не так?
   Лайам, конечно, этого сделать не мог, а вот Мопса могла. Зная, как выглядит привидение, он справился бы у девчонки, а может быть даже у Оборотня, как выглядит сам Двойник, и пришел бы к определенному выводу. Но пока размышлять о том не имело смысла.
   – Как часто, вы говорите, появляется призрак?
   – В Муравейнике – почитай, каждую ночь, а за его пределами замечен всего два раза.
   Тут Лайаму пришел на ум вопрос, который вообще-то следовало бы задать чуточку раньше.
   – А когда его заметили в первый раз?
   – Сообщили о нем дня три назад, – сказал Кессиас, – но, наверно, не сразу, а когда маленько очухались и раскачались. Так что это привидение вполне может быть призраком вашего подозреваемого.
   – Да, – задумчиво согласился Лайам. – И его что – видят каждую ночь?
   – Последнее время – да.
   – В таком случае не могли бы вы выделить мне ближе к полуночи кого-нибудь из ваших людей?
   Кессиас покачал головой и хмыкнул:
   – Милорд, способный выкинуть что угодно, желает отправиться на охоту?
   – Не то чтобы мне этого так уж хотелось, но у меня есть ощущение, что дело стоит того. Жив мой вор или нет, я не знаю, однако он все же куда-то исчез, и это меня беспокоит.
   – Он мог сбежать со своей пассией и ее приятелем-моряком на “Удальце”.
   – Мне так не кажется. Я уже упоминал, что беседовал кое с кем из его друзей, и ни один из них не сказал, что Двойник собирается в путешествие. Все наоборот заявляли, что он вот-вот должен где-нибудь объявиться.
   – Что ж, тогда я могу выделить вам в спутники Боулта. Я думаю, что в охоте на призраков он просто незаменим.
   Лайам удовлетворенно кивнул. За время своих странствий ему уже доводилось иметь дело с привидениями. Эти бесплотные существа не доставляли ему особых хлопот. Почти все они, как правило, были привязаны к какому-то определенному месту и не причиняли людям никакого вреда. Но все же некоторый страх призраки навевали. В таком походе совсем неплохо иметь рядом непрошибаемо уверенного в себе человека.
   Некоторое время мужчины сидели молча, умиротворенно потягивая вино. Негромкое потрескивание дров в очаге не мешало Лайаму размышлять; мысли его перескакивали от одной темы к другой – равно безрезультатно. Слишком уж много набралось нерешенных вопросов. Как Двойник сумел прервать действие охранного заклинания? Почему он взял только книгу, ковер и жезл? Каким образом нападавшим удалось скрыться из храма? Почему Клотен потерял сознание, если на его вздорной башке не имеется видимых повреждений?
   Затем в размышления Лайама стали закрадываться мысли, которые он пытался от себя отогнать. О видении, явившемся молодому служителю богини Беллоны, и об улыбке настоятельницы храма Лаомедона. Рассказывать о видении Лайаму не хотелось – он полагал, что эта тайна принадлежит только юноше. А вот второе происшествие было его личным секретом, и Лайам решил им поделиться.
   – Сегодня днем, – нерешительно начал он, – во время драки произошло нечто… нечто странное.
   – Произошло довольно много странного, – поправил его эдил. – Или вы имеете в виду что-то совсем уж особенное?
   – Да, именно. Нечто, выбивающееся из ряда прочих странных вещей. Я не уверен, что это может что-то там означать. Вероятнее всего – ничего, просто воображение у меня разыгралось.
   – Ну-ну? – подтолкнул собеседника Кессиас, видя, что тот умолк.
   – Да, скорее всего, мне это лишь померещилось.
   – Ренфорд!
   – Ну ладно. Когда мы добежали до Храмового двора… когда еще только бежали к дерущимся, – я увидел на ступенях храма Лаомедона женщину в черном. Я понимаю, что это звучит странно…
   – Это вы уже говорили. Поехали дальше!
   – …но я готов поклясться – она мне улыбнулась. Лично мне. Она поймала мой взгляд, кивнула и улыбнулась.
   Лайам втайне надеялся, что Кессиас расхохочется, услышав эти слова, или по крайней мере покрутит пальцем возле виска, но эдил запустил в бороду пятерню и скривился, словно съел что-то кислое.
   – Что, правда?
   – Думаю, да, хотя я мог и ошибиться. Слишком уж быстро все закрутилось.
   Но Кессиас перекрыл ему пути к отступлению.
   – Нет, ошибки тут быть не должно. Глаз у вас острый, а матушка Смерть не привыкла бросать улыбки на ветер. Если вы это видели, значит, видели, и меня ваш рассказ беспокоит. У нас и без того хватает мороки, чтобы вмешивать в заварушку еще один храм. Да не просто храм, а храм Лаомедона!
   Кессиас обхватил кружку ладонями, потом резко разжал их, словно о чем-то припомнив.
   – Хотя, погодите-ка, сейчас мне сдается, что ее-то как раз и не было среди иерархов, явившихся просить разрешения на обряд.
   – Замечательно. – Ну, вот вам еще загадка. – Однако скажите, следует ли мне теперь что-нибудь предпринять?
   – Полагаю, что следует. Я думаю, вам стоит завтра нанести ей визит.
   – И что я скажу? Прошу прощения, госпожа, почему вы мне вчера улыбнулись?
   – Что-то в этом роде, – сказал Кессиас, проигнорировав саркастический тон Лайама. – Вы теперь квестор и имеете право задавать любые вопросы. Представьтесь официально, скажите, что ведете расследование. Если матушка намекала на что-то своей улыбкой, она вам все объяснит.
   – Или не объяснит.
   – Или не объяснит. Возможно и такое. А что, у вас есть мысли получше?
   Лайам нахмурился. Ему вовсе не хотелось посещать черный храм. Изо всех богов Таралона о Лаомедоне Лайам знал меньше всего – и предпочитал, чтобы так оно было и дальше. Ему пришлось как-то сойтись лицом к лицу с Повелителем Бурь, но он предпочитал об этом не вспоминать. Вот и теперь все его существо протестовало против визита в святилище, жрецы которого не имеют имен и поклоняются смерти.
   Но как бы там ни было, а идти туда все же придется. Нельзя отмахиваться от возможности хоть в чем-нибудь разобраться. А кроме того, в нем крепло ощущение, что за всем этим нагромождением событий и фактов кроется что-то посерьезнее обыкновенного воровства. И что даже если ему удастся отыскать Двойника, тем дело не кончится.
   Бурс нерешительно предложил сыграть на флейте, но и Лайаму, и Кессиасу было сейчас не до музыки. Примерно с час они провели в тишине, погрузившись каждый в свои размышления. Эдил время от времени что-то ворчал себе под нос и ерзал в кресле, словно подушку под ним набили крапивой.
   Башенные колокола, отзвонившие девять часов, вывели их из задумчивости.
   – Мне пора идти, – сказал Лайам, поднимаясь.
   – Угу. Боулт сейчас должен быть в казарме. Скажите, что я велел ему сопровождать вас. И будьте повнимательнее, квестор Ренфорд, – остерегайтесь если не призраков, то самого Муравейника.
   Поскольку Лайам и впрямь опасался и того, и другого, он, прежде чем уйти, клятвенно пообещал вести себя более чем осторожно.
   Улицы Саузварка были безлюдны; порывистый ветер хозяйничал в них, подталкивая Лайама в сторону моря. Он свистел над крышами и завывал в бесчисленных дымоходах.
   “Превосходная ночь для охоты на духов”, – подумал Лайам, сворачивая на площадь. Он уже всерьез стал прикидывать – не вызвать ли ему своего фамильяра. Но факелы, горящие у входа в казарму, и надежные фигуры топчущихся возле нее караульных его успокоили. “Боулт не хуже Фануила – надеюсь”. Вдруг Лайам понял, что почти готов счесть дракончика неотъемлемой частью своей жизни. С тех самых пор, как замок его отца погиб в огне, Лайам никогда не задерживался на одном месте достаточно долго, чтобы завязать с кем-либо прочные отношения. Он все время находился в пути, из военного лагеря – на корабль, из порта – в горную крепость, из Таралона – в Фрипорт и обратно, – и потому, поймав себя на теплых раздумьях о маленькой твари, Лайам был удивлен.
   Боулт обнаружился в казарме. Он сидел на солдатской койке со шлифовальным камнем в руках, у ног его были свалены грудой помятые в драке дубинки. Стражник воспринял приказ Кессиаса безропотно, но и без особого энтузиазма. Он положил шлифовальный камень на пол, потом встал и снял с вешалки свой плащ. Затем он потянулся за алебардой, но Лайам его остановил.
   – Она вам не понадобится.
   – Мы ведь идем в Муравейник?
   – Да.
   – Тогда я ее прихвачу. С тех пор, как мы с вами там побывали, квестор Ренфорд, этот район изменился не в лучшую сторону. Что делать – зима.
   В прошлый раз они с Боултом вот так же ночью наведались в Муравейник, разыскивая убийцу Тарквина. И надо сказать, нашли то, что искали, правда, совсем неожиданно для себя. Лайам не любил вспоминать об этой вылазке, закончившейся трагично. Впрочем, предмет их нынешних поисков большого веселья тоже не обещал, и потому, когда Боулт спросил о цели ночного похода, Лайам замялся, не решаясь раскрыть карты.
   – Нам нужно найти одного человека, – сказал он уклончиво, копаясь в груде новеньких факелов, сваленных возле бочонка. Затем Лайам преувеличенно долго зажигал свой факел от факела, горящего возле входа в казарму, и вернулся к вопросу лишь после того, как они прошли мимо здания городского суда.
   – Мертвого человека.
   К его облегчению, Боулт воспринял это спокойно.
   – А, так нам нужен призрак? Тогда, пожалуй, алебарда и впрямь не пригодится. – Впрочем, возвращаться в казарму стражник не стал. – А можно спросить, квестор, зачем вы его ищете? Или это секрет?
   – Нет, не секрет, – отозвался Лайам. – Я думаю, что одного из тех людей, которые пытались залезть в храм Беллоны, убили и что это его призрак бродит по Муравейнику.
   Они свернули на улицу Мясников, сейчас совершенно безлюдную. Все лавки были закрыты, навесы лотков скатаны, а их стойки сложены и припрятаны в надежных местах. В водосточных канавах валялся неприбранный мусор, зловеще поблескивая в пляшущем свете факела, чуть потрескивающего от порывов свежего ветерка.