Страница:
– Что – стоп?
Да, версию, что неизвестные залезли в храм, чтобы обогатиться, с чистой совестью можно было отбросить. Клотен видел, как некий человек дергал сундук, но из этого не следовало, что он собирался его утащить.
– У меня появилась одна мысль, – сказал Лайам, сомневаясь, стоит ли ею делиться.
– Ну-ка, выкладывайте, – потребовал эдил и уставился на товарища с такой надеждой, что тот тут же мысленно выбранил свой чересчур длинный язык.
– Что, если – поймите, это всего лишь предположение, – что, если наши воры на деле совсем не воры? Что, если им все эти ценности были совсем не нужны?
Кессиас фыркнул, и надежда в его взоре угасла.
– Что, если они просто зашли в храм помолиться? Что, если им просто приспичило прогуляться? Что, если у меня вдруг вырастут крылья и я улечу на луну?
Но насмешки Кессиаса лишь укрепили Лайама в решении довести свою мысль до конца.
– Нет, погодите, вы вдумайтесь. Все, что видел Клотен, – это то, как некий человек дергал сундук. Я попытался его подергать, и честно вам скажу – чтобы такую кладь унести, нужны как минимум двое крепких мужчин.
– Ну и что? Их ведь и было двое.
– Я знаю, – терпеливо сказал Лайам. – Но потерпите хотя бы минутку. У вас что, есть идея получше?
– Да. Мы можем пойти и заказать два места на ближайшем корабле, отплывающем из Саузварка, – ответил Кессиас, но все-таки отодвинул тарелку и приготовился слушать. – Ну ладно, Ренфорд, давайте. Выкладывайте ваши бредни. Чего же могли хотеть эти люди, если уж такие богатства были им не нужны?
– Что мы еще видели там, где стоит сундук?
– Ничего.
– Тогда происшествие можно расценить как попытку осквернить чуждые многим в Саузварке святыни. Кто-то ведь покопался недавно во всех городских аптеках. Этим озорникам вполне могло прийти в голову проучить чужаков. – То есть вы уже полагаете, что в храм залезли какие-то дебоширы, а совсем не жрецы.
– А что еще остается думать? Раз ваш Гвидерий утверждает, что новое святилище никому на Храмовой улице не мешает, значит, нам приходится верить ему.
– Что-то многовато возни для обычного озорства. Зачем забираться в храм, если разбить о двери горшок с красной краской или подкинуть к входу дохлую кошку куда легче и куда вернее.
Лайам вздохнул, признавая правоту слов эдила, но тут в голове его блеснула новая мысль.
– Знаете, а ведь там, где стоит сундук, есть и еще кое-что.
– И что же?
– Цепь, на которой висит клетка с грифоном.
– Ну-у, – от разочарования Кессиас чуть было не сплюнул. – Придумайте что-нибудь потолковее, Ренфорд. Кому в Саузварке может понадобиться грифон?
Кому, кому? Да хотя бы мадам Рунрат, – она была бы просто счастлива заполучить это животное. Но, правда, мадам Рунрат не носит ниспадающей на грудь бороды. Да и что бы эта жизнерадостная красотка стала с ним делать? Все равно ей пришлось бы прятать добычу, а не выставлять на осмотр.
– Никому, – вынужден был признаться Лайам, но все-таки счел нужным добавить: – Но ведь, с другой стороны, пройти через магическое заклятие тоже никому не под силу.
Несколько мгновений эдил внимательно смотрел на собеседника.
– Вы до чего-то додумались, Ренфорд? Это что-то ценное или опять бредни?
– Бредни, пожалуй. Но я бы присмотрелся к ним повнимательнее, если бы знал как.
Кого мог интересовать грифон? Точнее, редчайшая его разновидность, та самая, что упоминается лишь в одном из бестиариев обширной библиотеки Тарквина? Лайам попытался восстановить в памяти однажды прочитанный текст. Каменные грифоны примечательны тем, что не едят мяса, а питаются душами усопших людей. Кроме того, они способны странствовать по серым землям, то есть по тем краям, куда упомянутые души уходят. Эти два утверждения несколько друг другу противоречили. Серые земли все же являлись местом упокоения душ, а не полями охоты для магических тварей.
– Но так это или не так, а приходилось признать, что обычный грифон ни для кого, кроме мадам Рунрат, ценности не представлял, однако грифоном каменным, например, вполне могли заинтересоваться в храме Лаомедона. В конце концов, серые земли подвластны именно этому богу.
– Пожалуй, теперь я хочу нанести визит матери-Смерти, – сказал вдруг Лайам.
– Значит, это не бредни! – тоном обвинителя заявил Кессиас. – Вы что-то задумали, Ренфорд, и, как я вижу, для вашей задумки границы нашего мира тесны. Тогда мне придется сказать вам вот что. Дальше вы пойдете один. Меня все это ни капли не интересует. Точнее, интересует, но я ничего не хочу знать. Если ваш визит принесет какие-то плоды, я буду счастлив, но в случае ошибки вы сами будете за нее отвечать.
Лайам уныло кивнул. Поведение товарища его нисколько не удивило. Ему и самому не хотелось входить в соприкосновение со всем тем, что ожидало его под мрачными сводами храма Лаомедона, но куда же еще оставалось идти?
“И кроме того, – утешил себя Лайам, – святилище, в котором поклоняются смерти, еще не царство теней. Ты ведь не далее чем вчера гонялся за привидением. Неужто в этом храме отыщется что-то похуже?”
14
Да, версию, что неизвестные залезли в храм, чтобы обогатиться, с чистой совестью можно было отбросить. Клотен видел, как некий человек дергал сундук, но из этого не следовало, что он собирался его утащить.
– У меня появилась одна мысль, – сказал Лайам, сомневаясь, стоит ли ею делиться.
– Ну-ка, выкладывайте, – потребовал эдил и уставился на товарища с такой надеждой, что тот тут же мысленно выбранил свой чересчур длинный язык.
– Что, если – поймите, это всего лишь предположение, – что, если наши воры на деле совсем не воры? Что, если им все эти ценности были совсем не нужны?
Кессиас фыркнул, и надежда в его взоре угасла.
– Что, если они просто зашли в храм помолиться? Что, если им просто приспичило прогуляться? Что, если у меня вдруг вырастут крылья и я улечу на луну?
Но насмешки Кессиаса лишь укрепили Лайама в решении довести свою мысль до конца.
– Нет, погодите, вы вдумайтесь. Все, что видел Клотен, – это то, как некий человек дергал сундук. Я попытался его подергать, и честно вам скажу – чтобы такую кладь унести, нужны как минимум двое крепких мужчин.
– Ну и что? Их ведь и было двое.
– Я знаю, – терпеливо сказал Лайам. – Но потерпите хотя бы минутку. У вас что, есть идея получше?
– Да. Мы можем пойти и заказать два места на ближайшем корабле, отплывающем из Саузварка, – ответил Кессиас, но все-таки отодвинул тарелку и приготовился слушать. – Ну ладно, Ренфорд, давайте. Выкладывайте ваши бредни. Чего же могли хотеть эти люди, если уж такие богатства были им не нужны?
– Что мы еще видели там, где стоит сундук?
– Ничего.
– Тогда происшествие можно расценить как попытку осквернить чуждые многим в Саузварке святыни. Кто-то ведь покопался недавно во всех городских аптеках. Этим озорникам вполне могло прийти в голову проучить чужаков. – То есть вы уже полагаете, что в храм залезли какие-то дебоширы, а совсем не жрецы.
– А что еще остается думать? Раз ваш Гвидерий утверждает, что новое святилище никому на Храмовой улице не мешает, значит, нам приходится верить ему.
– Что-то многовато возни для обычного озорства. Зачем забираться в храм, если разбить о двери горшок с красной краской или подкинуть к входу дохлую кошку куда легче и куда вернее.
Лайам вздохнул, признавая правоту слов эдила, но тут в голове его блеснула новая мысль.
– Знаете, а ведь там, где стоит сундук, есть и еще кое-что.
– И что же?
– Цепь, на которой висит клетка с грифоном.
– Ну-у, – от разочарования Кессиас чуть было не сплюнул. – Придумайте что-нибудь потолковее, Ренфорд. Кому в Саузварке может понадобиться грифон?
Кому, кому? Да хотя бы мадам Рунрат, – она была бы просто счастлива заполучить это животное. Но, правда, мадам Рунрат не носит ниспадающей на грудь бороды. Да и что бы эта жизнерадостная красотка стала с ним делать? Все равно ей пришлось бы прятать добычу, а не выставлять на осмотр.
– Никому, – вынужден был признаться Лайам, но все-таки счел нужным добавить: – Но ведь, с другой стороны, пройти через магическое заклятие тоже никому не под силу.
Несколько мгновений эдил внимательно смотрел на собеседника.
– Вы до чего-то додумались, Ренфорд? Это что-то ценное или опять бредни?
– Бредни, пожалуй. Но я бы присмотрелся к ним повнимательнее, если бы знал как.
Кого мог интересовать грифон? Точнее, редчайшая его разновидность, та самая, что упоминается лишь в одном из бестиариев обширной библиотеки Тарквина? Лайам попытался восстановить в памяти однажды прочитанный текст. Каменные грифоны примечательны тем, что не едят мяса, а питаются душами усопших людей. Кроме того, они способны странствовать по серым землям, то есть по тем краям, куда упомянутые души уходят. Эти два утверждения несколько друг другу противоречили. Серые земли все же являлись местом упокоения душ, а не полями охоты для магических тварей.
– Но так это или не так, а приходилось признать, что обычный грифон ни для кого, кроме мадам Рунрат, ценности не представлял, однако грифоном каменным, например, вполне могли заинтересоваться в храме Лаомедона. В конце концов, серые земли подвластны именно этому богу.
– Пожалуй, теперь я хочу нанести визит матери-Смерти, – сказал вдруг Лайам.
– Значит, это не бредни! – тоном обвинителя заявил Кессиас. – Вы что-то задумали, Ренфорд, и, как я вижу, для вашей задумки границы нашего мира тесны. Тогда мне придется сказать вам вот что. Дальше вы пойдете один. Меня все это ни капли не интересует. Точнее, интересует, но я ничего не хочу знать. Если ваш визит принесет какие-то плоды, я буду счастлив, но в случае ошибки вы сами будете за нее отвечать.
Лайам уныло кивнул. Поведение товарища его нисколько не удивило. Ему и самому не хотелось входить в соприкосновение со всем тем, что ожидало его под мрачными сводами храма Лаомедона, но куда же еще оставалось идти?
“И кроме того, – утешил себя Лайам, – святилище, в котором поклоняются смерти, еще не царство теней. Ты ведь не далее чем вчера гонялся за привидением. Неужто в этом храме отыщется что-то похуже?”
14
Лайам еще раз повторил про себя эту фразу, глядя на мрачный портал храма владыки загробного мира, и постарался собрать свою волю в кулак. Хотя причин для опасений вроде бы не было, его разбирал страх.
В Мидланде не почитали Лаомедона. Мертвых там попросту хоронили или сжигали с несложными ритуалами, тризна по ним была не пугающей, а скорее – печальной. Впрочем, в Торквее, где обучался Лайам, святилище, посвященное этому богу, имелось; оно фигурировало во всех жутких историях о неупокоившихся тенях, скитающихся среди смертных, и о встающих из могил мертвецах. Эти истории одна за другой услужливо стали всплывать в памяти брошенного своим бравым товарищем квестора, и Лайаму пришлось потрудиться, чтобы их подавить.
Саузваркский храм Лаомедона уступал в размерах столичному, но выглядел так же зловеще и походил на склеп-переросток. Стены его были сложены из черного тусклого камня, словно бы поглощавшего солнечный свет. Простые колонны ничем не украшенного портика сильно выдавались вперед, и единственная дверь святилища пряталась в густой тени.
“Чего тут бояться? Вот чепуха!”
Лайам бодро взбежал по лестнице, всем своим видом изображая уверенность, которой он ничуть не испытывал, и быстро, чтобы не передумать, постучал в дверь. Та отворилась – мгновенно и без малейшего скрипа.
– Меня зовут Лайам Ренфорд, – сказал он служителю в черной рясе, переступив порог, – и я хочу говорить с вашей верховной жрицей.
Служитель кивнул, словно слова посетителя ничуть его не удивили.
– Подождите тут. Я доложу о вас. Не дожидаясь ответа, черный жрец исчез, оставив Лайама одного во мраке длинного коридора, который, впрочем, был затенен не повсюду. Дальний его конец терялся во мгле (мгла царила и там, где находился Лайам), но ближе к центральной части арочные проемы, открытые небесам, пропускали солнечный свет. Вдоль стен коридора тянулись ряды колонн черного камня, и в подножии каждой из них угадывались изваяния – то ли собак, то ли львов. Поколебавшись, Лайам шагнул к одной из колонн, нагнулся и протянул руку – пальцы его нащупали клюв, потом крылья.
– Ха! – выдохнул Лайам. Он, кажется, выяснил все, что хотел, но тут рядом с ним неслышно возник служитель.
– Не угодно ли вам будет пройти со мной, господин?
Лайам быстро выпрямился; на миг у него возникло искушение извиниться и отступить. Но делать нечего, черный жрец уже двинулся вдоль колоннады. Лайам, мысленно чертыхнувшись, побрел за ним, следя, как каменные изваяния, по мере его приближения к освещенному пространству прохода, выступают из мрака.
– Эти статуи, – решился наконец окончательно развеять свои сомнения Лайам, – кого они изображают?
– Грифонов, – не задумываясь, откликнулся служитель. – Слуг Лаомедона, бога, которому покоряются все.
“Неужели ответ так прост? – Лайам уже знал, что да, но еще не верил своим ушам. – Похоже, мы с моим другом Клотеном ставили не на ту лошадку”.
Между арками – справа и слева – открылись одинаковые садики; служитель свернул налево. Кусты увяли под дыханием зимы, а клумбы покрывала солома, но можно было с уверенностью сказать, что летом здесь просто очаровательно, – и это удивило Лайама. Он никак не ожидал встретить такое в святилище, верховную жрицу которого отождествляли со Смертью.
Они поднялись на сводчатую террасу, окружавшую садик с трех остальных сторон, и нашли жрицу в комнате с невысоким сводчатым потолком, большим камином и стенами, увешанными красочными гобеленами.
– Присаживайтесь, сэр Лайам, – произнесла она, жестом отсылая служителя. – Я ожидала вас.
Приветствие было странным, но в поведении жрицы не читалось ничего угрожающего, да и выглядела она достаточно скромно. Длинное глухое черное платье до пят, на голове облегающий вдовий убор, скрывающий шею. Черты лица приятные (впрочем, слишком, пожалуй, правильные), большие, словно у ребенка, глаза и звонкий, как у девушки, голос. Для своего сана матушка-Смерть выглядела очень уж молодо, и это насторожило Лайама.
– Я собирался к вам еще вчера, леди, – сказал он, остановившись у кресла, на которое ему указали. – Вы ведь улыбнулись мне во время храмовой драки?
– Да, – подтвердила жрица и вновь улыбнулась. – Я думала, вы придете гораздо скорее.
– Я не был вполне уверен, что ваша улыбка предназначена мне.
Все шло хорошо, но не так, как ему бы хотелось. Лайама устроила бы беседа в форме вопросов-ответов, но непринужденное, почти светское, поведение жрицы сбило его с толку, и на мгновение он смешался. Впрочем, следующая реплика собеседницы нисколько не помогла ему обрести веру в себя.
– Именно вам, сэр Лайам. В последние дни боги весьма интересуются вами. Прошу вас, садитесь.
– Интересуются мной? – чуть было не поперхнулся Лайам.
– Да, это так. Ну же, садитесь, не заставляйте меня думать, что я – плохая хозяйка. Лайам послушно сел, но так осторожно, словно опасался, что кресло под ним тут же провалится и бездну.
– Но почему же они интересуются моей скромной персоной?
– В Саузварке происходит нечто важное, сэр Лайам, и вы – участник событий.
Происходящее настолько выбило Лайама из колеи, что начисто стерло из его головы намеченный план разговора.
– Простите, я что-то не понимаю.
Черная жрица сложила ладони домиком и устремила взгляд на пылающие поленья, словно пытаясь отыскать в пламени наиболее доходчивые слова.
– Существуют четыре способа, посредством которых боги являют себя в этом мире, – медленно заговорила она. – То есть на самом деле их больше, но сейчас достаточно указать на четыре. Известны ли они вам?
– Я могу лишь предполагать, – промямлил Лайам и умолк. На самом деле ему вовсе не хотелось строить предположения. Точнее говоря, ему вообще расхотелось продолжать разговор. Он однажды удостоился счастья лицезреть одного из богов Таралона и не горел желанием повторить этот опыт.
– Не утруждайтесь – я их перечислю сама. Во-первых, боги провозглашают миру свою волю через знамения. Кометы, странные перемещения птичьих стай и тому подобные вещи. Во-вторых, они обращаются к смертным через людей, с которыми говорят напрямую. Это пророки, умалишенные, ясновидящие и, иногда, жрецы, которым вменяется высшее повеление выполнить то-то и то-то. В-третьих, носителями божественной воли являются те, что действуют в соответствии с диктатом небес, сами о том не подозревая. Вы понимаете, о чем или, точнее, о ком идет речь?
– Сами о том не подозревая, – повторил эхом Лайам. Его охватило странное ощущение. Ему показалось, что весь мир свернулся до объема комнатки, в которой они находились, и что снаружи не осталось совсем ничего. Ничего – ни террасы, ни садика, ни храма, ни города, ни герцогства, ни королевства. Все вместилось в слова черной жрицы и ее загадочную улыбку.
– Вы меня понимаете, сэр Лайам? Вам ведь уже доводилось однажды быть исполнителем воли небес? Вы ведь справились с этим, сами того не подозревая?
Лайам встряхнулся, и ощущение ушло, но легкий налет причастности к чему-то огромному сохранился.
– Повелитель Бурь так посчитал, – хрипло сказал он. Вокруг головы гневного бога клубились черные тучи, Лайам стоял перед ним, ожидая суда, и чувствовал себя мелкой букашкой, а вовсе не исполнителем чьей-то там воли.
– Значит, у него были на то основания. Посещали ли вы его храм здесь, в Саузварке?
– Нет. – Лайам прожил в Саузварке более полугода, но предпочитал держаться подальше от этого здания. – Это мне почему-то не казалось… уместным.
Леди Смерть усмехнулась:
– Ну хорошо. Не корите себя, все уже в прошлом, а мы говорим о том, что происходит сейчас. Мне позволено кое-что сообщить вам, а вы уже сами должны решать, как со сказанным поступить. Вот это сообщение: завтра в Саузварке никто не умрет.
Переход от одной темы к другой был слишком внезапным. Лайам все еще пребывал во власти воспоминаний.
– Никто не умрет?
– Откуда вам это известно?
Жрица вновь усмехнулась, и Лайама опять поразили ее молодость и красота.
– А вы как полагаете, сэр Лайам?
Лайам приподнял брови, потом опустил.
– О!.. Конечно… простите.
– Вот все, о чем мне позволено вас известить. Как я уже говорила, вы вольны распоряжаться этим знанием как угодно. Дальнейшее будет зависеть только от вас.
Зависеть от него? Он вовсе не хочет, чтобы от него что-то зависело. В его мозг просто загружают очередную загадку, и, как всегда, не спросясь. А ведь перед ним стоят загадки насущные, о которых он чуть было не позабыл! Лайам начинал злиться. Неопределенность речей черной жрицы вовсе не радовала его.
– Я полагаю, вы можете сказать мне что-то еще.
– Больше ничего, – печально отозвалась владычица храма.
– Ну почему же! – не унимался Лайам. – Вы можете пояснить, например, каким образом каменные грифоны служат Лаомедону.
Несколько томительно долгих мгновений черная жрица смотрела на гостя непонимающими глазами, затем рассмеялась:
– О, сэр Лайам, я вас уверяю – ни один человек в нашем храме не имеет к этому отношения.
– К чему – к этому? – с невинным видом спросил Лайам, и жрица вновь рассмеялась.
– Вы же прекрасно знаете, – укоризненно сказала она. – Я говорю о ночном происшествии в храме Беллоны. Для начала вы можете убедиться, что среди наших служителей нет бородатых мужчин.
Откуда она знает, что у злоумышленника была борода? И почему так быстро разобралась, к чему Лайам клонит?
– В таком случае у вас не должно быть причин таить от меня назначение серых грифонов.
Лайама вдруг охватило предчувствие близкой удачи. Правдами или неправдами расследование подходило к концу. Неприятно, конечно, что на него возлагают ответственность за какие-то будущие события, но с событиями прошлого он должен был разобраться. Хотя бы в общих чертах.
Жрица, почувствовав возбуждение гостя, погрозила ему пальцем, но все-таки уступила.
– Вы правы, сэр Лайам. У меня действительно нет на то никаких причин. Есть ли они у кого-то еще – вот в чем вопрос.
– Это вам лучше знать, леди.
Леди Смерть устремила взгляд на огонь, и черты ее вдруг обрели величавость. Ту самую величавость, какую Лайам в ней так тщетно искал еще секунду назад и которая, скорее всего, являлась подлинным отражением величия самого Лаомедона – бога, призванного решать вопросы жизни и смерти и потому раздумчиво взвешивающего каждый свой шаг.
Минуту спустя жрица очнулась.
– Что вам известно о каменных грифонах, сэр Лайам?
– Только то, что один из них сейчас томится в храме Беллоны и что в вашем святилище находится около двух десятков изваяний этих существ.
– И ничего более? – поинтересовалась леди Смерть уже без улыбки. Лайам заколебался.
– Я читал, что они часто появляются на кладбищах и на полях сражений, подстерегая добычу, ибо поедают души умерших.
– Это неверно. На полях сражений их действительно можно встретить, но на кладбищах – никогда. И они вовсе не поедают души умерших. Грифоны – самые доверенные слуги Лаомедона, более приближенные к нему, чем, скажем, я или другие наши служители. Им вменено в обязанность доставлять души избранных в серые земли, души тех, кому велением неба или праведностью поступков назначено обитать в их прекраснейших уголках. Аурик Великий отправился в серые земли на спине каменного грифона, и Асцелин Эдр, и поэт Рэадр. И многие другие, не снискавшие громкой славы при жизни, но по своей смерти получившие высшее благословение. Достаточно ли вам такого ответа?
Сцевола сказал, что они изловили грифона после схватки с бандитами и что ни один из служителей Беллоны в этом столкновении не пострадал. Неужели какой-то праведник затесался в разбойную шайку?
– Если каменные грифоны – самые доверенные слуги Лаомедона, то ему вряд ли понравится, когда одного из них заколют на жертвенном алтаре.
– Да, – согласилась жрица. – Наш господин будет весьма опечален.
Но ведь она совсем недавно сказала, что никто из служителей властелина людских судеб не пытался проникнуть в соседний храм. Тут крылось противоречие. Последовала длинная пауза, и Лайам воспользовался ею, чтобы собраться с мыслями и привести их в порядок.
– Мне, пожалуй, пора, – сказал он в конце концов.
– Похоже, мы все обсудили, – сказала женщина, поднимаясь с кресла. – Идемте, сэр Лайам, я вас провожу.
Они прошли через укромный садик, потом в молчании двинулись по длинному коридору со сводчатым потолком. Возле выхода Лайам остановился и указал на ряды изваяний:
– Скажите, их кто-нибудь когда-нибудь видел?
– Настоящих грифонов или тех, какие поставлены здесь?
– И тех, и других.
– Живого каменного грифона можно видеть сейчас в храме Беллоны, – бесстрастно произнесла леди Смерть. – Но изваяния? Нет. Усопших вносят в храм через другую дверь, проводят обряд очищения, а затем через нее же выносят. Здесь же-в обители Лаомедона – никто из мирян до вас не бывал.
Тут до Лайама дошло, какую великую честь ему оказали. Но это открытие вовсе не привело его в несказанный восторг.
– Благодарю.
Он потянулся было к дверной ручке – и задержался опять.
– Четвертый способ. Четвертый способ, посредством которого боги общаются с нами. Вы так его и не назвали.
Возможно, женщина улыбнулась, но в коридоре было темно, а к тому моменту, как в дверной проем хлынул солнечный свет, лицо ее было серьезно.
– Они являются лично, – сказала жрица. – Всего вам хорошего, сэр Лайам. “Ну, она хоть, по крайней мере, не выясняла, маг я или не маг”, – подумал Лайам, когда дверь за его спиной бесшумно закрылась, и обвел взглядом тупик. Конечно, в последние дни тут бывало довольно шумно, но до прибытия новой богини в конец Храмовой улицы редко кто забредал. Самое подходящее место для святилища, интересующегося лишь мертвецами.
Впрочем, у Лайама были заботы важнее, чем размышления о том, правильно или неправильно разместился на саузваркской земле Лаомедон. Сведения, которые он получил (вернее, которые ему сообщили), придавали совершенно новое направление всему ходу поисков. И хотя Лайам пока что не представлял, как эти сведения применить, он понимал, что ему следует как можно скорее пообщаться с эдилом.
На Храмовой улице по-прежнему было тихо, толпа зевак разошлась, и неестественная тишина заполонила округу. Главная площадь совсем опустела, лишь несколько мужчин отирались у кабачка Хелекина, да какая-то горожанка поспешно пересекала открытое ветру пространство. Юбки ее реяли, словно паруса корабля, застигнутого внезапной бурей. Интересно, как широко успело расползтись беспокойство? “Скоро весь этот город будет трястись от ужаса под кроватями”, – подумал Лайам.
Кессиас находился в казарме. Эдил увлеченно и быстро покрывал каракулями лист белоснежной бумаги. Когда Лайам подошел, он отложил перо и протянул приятелю листок погрязнее.
– Один из парней Клотена сунул эту писульку стражникам и потребовал, чтобы ее немедленно доставили мне, но имя там – ваше. Правда, писавший изрядно его переврал.
Лайам взял сложенный вчетверо листок и повертел в руках. Записка действительно была адресована ему.
– Читайте-читайте, – буркнул эдил. – Я только закончу письмо к его высочеству, и мы все обсудим.
Лайам, уже разворачивавший листок, замер.
– Вы пишете к герцогу? А, простите, о чем?
– Сообщаю ему о своем решении запретить поединок. Я прикидывал и так, и сяк, но все равно выходит, что добром он не кончится. Мой запрет поможет сохранить враждующим иерархам лицо – как Гвидерию, так и Клотену, а мне не придется возиться с последствиями, – вызывающе произнес эдил, словно ожидая, что ему тут же начнут перечить.
– Не думаю, что это разумно.
– Объясните мне, почему?
Лайам развернул листок.
– Сейчас, только прочту записку.
Кессиас раздраженно пожал плечами и вновь ухватил перо.
Судя по всему, послание было составлено малограмотным человеком, об этом свидетельствовали и большие корявые буквы записки, и множество перечеркнутых слов.
“Мастер Лайам Ренфорд, – гласил текст, – я пишу вам по поручению иерарха Сцеволы. Он просит вас встретиться с ним завтра утром, до боя. Иерарх Клотен не возражает. Приходите, как рассветет”.
Подписи не было, да в ней не имелось и надобности. Лайаму представилось, как широкоплечий, приземистый кэрнавонец корпит над письмом, тщательно подбирая слова и с натугой пытаясь перенести их на бумагу. Если бы он и сомневался, что после появления незримого войска в новом святилище что-то произошло, то титул, которым теперь именовался Сцевола, уничтожил бы эти сомнения. Вопрос был в другом: признал ли Клотен возвышение молодого жреца? Лайам не верил в великодушие вздорного иерарха. Похоже, храм Беллоны попросту раскололся, и одна часть служителей грозной богини признала ее благословение истинным, а другая – возглавляемая, несомненно, Клотеном, – отвергла его.
Лайам передал записку эдилу и, дождавшись, когда тот ее прочтет, наскоро изложил ему ход своих размышлений.
– И более того, я полагаю, – прибавил он, – что именно потому Клотен и поспешил бросить Гвидерию вызов. Он хочет уничтожить Сцеволу, возможно подстроив тому какую-то пакость. Он сделает так, что юноша проиграет, и, таким образом, разногласия в новом храме сойдут сами собой на нет.
– И наш негодяй по-прежнему будет там всем заправлять, – согласился Кессиас. – Тем больше причин запретить поединок.
– Да, но у меня в запасе есть еще кое-что.
– То, что вы почерпнули из вашего визита в одно не очень веселое заведение?
– Вы правы.
Лайам почти дословно пересказал эдилу свой разговор с верховной жрицей Лаомедона, даже не убоявшись пролить несколько свет на свое прошлое. Он поначалу хотел опустить какую-то часть беседы, но потом решил от этого отказаться; ему надоело таиться от друга.
Естественно, именно эта часть и вызвала наибольший к себе интерес.
– И что же это за повеление богов вам довелось по случайности выполнить?
– Неважно, – буркнул Лайам и поспешно добавил: – Я потом как-нибудь расскажу. Главное, над чем стоит задуматься, это над утверждением, что завтра в Саузварке никто не умрет, а также меня беспокоит плененный грифон, судьба которого жрицу, похоже, вовсе не беспокоит. Я все же не верю, что никто из ее подручных так-таки и не попытался пробраться в соседний храм.
Кессиас внимательно посмотрел на товарища:
– Но ведь ее пророчеству насчет завтрашнего дня вы поверили?
Лайам открыл было рот, чтобы ответить, но тут же умолк и задумался.
– Не знаю. Однако вы правы. Зачем бы ей говорить правду в одном случае и лгать в другом?
– Именно, – сказал эдил, пожимая плечами. – Но как бы там ни было, я хочу вас спросить, отсылать мне это письмо или нет?
Вот и заводи себе настоящих друзей. Не успеешь оглянуться, как они начнут заваливать своей кладью твою и так переполненную тележку. Со стороны эдила просто нечестно подбрасывать ему этот груз. Если не остановить поединок, любой его исход может повлечь за собой беспорядки, а виноват в том будет Лайам. Нет, Кессиас не унизится до упреков, он, конечно, возьмет всю ответственность на себя, но вина Лайама от этого не умалится.
“Скрести пальцы в манере южан, – сказал он себе, – и надейся, что удача с тобой”.
– Пусть все остается как есть.
Кессиас с тяжким вздохом смял начатое письмо.
– Я так и знал, что вы именно это и скажете. – Он бросил скомканную бумагу в огонь. – Итак, что мы делаем дальше? Вы хотите разобраться с этим грифоном? Наверное, мне стоит извиниться за то, что я поначалу отнесся к вашей идее с большим холодком.
– Ну кто же мог знать, что все так обернется? Я и сам все еще чувствую себя ошарашенным. Вопрос в другом: как нам эту версию все же проверить? Не можем же мы сесть у храма Лаомедона и спрашивать каждого выходящего оттуда служителя, имеется ли у него борода?
– Незачем, – отозвался мгновенно Кессиас. – Служители Лаомедона, как и служители Урис, бреются начисто. Не знаю, как там насчет всех остальных мест, но на головах этих ребят не сыщешь ни волосинки. Такому порядку подчиняется даже матушка-Смерть. Лайам уныло кивнул. Он и не подумал усомниться в словах Кессиаса. Тот очень многое знал о местных обычаях, гораздо больше, чем какой-то чужак с чисто выбритым подбородком.
В Мидланде не почитали Лаомедона. Мертвых там попросту хоронили или сжигали с несложными ритуалами, тризна по ним была не пугающей, а скорее – печальной. Впрочем, в Торквее, где обучался Лайам, святилище, посвященное этому богу, имелось; оно фигурировало во всех жутких историях о неупокоившихся тенях, скитающихся среди смертных, и о встающих из могил мертвецах. Эти истории одна за другой услужливо стали всплывать в памяти брошенного своим бравым товарищем квестора, и Лайаму пришлось потрудиться, чтобы их подавить.
Саузваркский храм Лаомедона уступал в размерах столичному, но выглядел так же зловеще и походил на склеп-переросток. Стены его были сложены из черного тусклого камня, словно бы поглощавшего солнечный свет. Простые колонны ничем не украшенного портика сильно выдавались вперед, и единственная дверь святилища пряталась в густой тени.
“Чего тут бояться? Вот чепуха!”
Лайам бодро взбежал по лестнице, всем своим видом изображая уверенность, которой он ничуть не испытывал, и быстро, чтобы не передумать, постучал в дверь. Та отворилась – мгновенно и без малейшего скрипа.
– Меня зовут Лайам Ренфорд, – сказал он служителю в черной рясе, переступив порог, – и я хочу говорить с вашей верховной жрицей.
Служитель кивнул, словно слова посетителя ничуть его не удивили.
– Подождите тут. Я доложу о вас. Не дожидаясь ответа, черный жрец исчез, оставив Лайама одного во мраке длинного коридора, который, впрочем, был затенен не повсюду. Дальний его конец терялся во мгле (мгла царила и там, где находился Лайам), но ближе к центральной части арочные проемы, открытые небесам, пропускали солнечный свет. Вдоль стен коридора тянулись ряды колонн черного камня, и в подножии каждой из них угадывались изваяния – то ли собак, то ли львов. Поколебавшись, Лайам шагнул к одной из колонн, нагнулся и протянул руку – пальцы его нащупали клюв, потом крылья.
– Ха! – выдохнул Лайам. Он, кажется, выяснил все, что хотел, но тут рядом с ним неслышно возник служитель.
– Не угодно ли вам будет пройти со мной, господин?
Лайам быстро выпрямился; на миг у него возникло искушение извиниться и отступить. Но делать нечего, черный жрец уже двинулся вдоль колоннады. Лайам, мысленно чертыхнувшись, побрел за ним, следя, как каменные изваяния, по мере его приближения к освещенному пространству прохода, выступают из мрака.
– Эти статуи, – решился наконец окончательно развеять свои сомнения Лайам, – кого они изображают?
– Грифонов, – не задумываясь, откликнулся служитель. – Слуг Лаомедона, бога, которому покоряются все.
“Неужели ответ так прост? – Лайам уже знал, что да, но еще не верил своим ушам. – Похоже, мы с моим другом Клотеном ставили не на ту лошадку”.
Между арками – справа и слева – открылись одинаковые садики; служитель свернул налево. Кусты увяли под дыханием зимы, а клумбы покрывала солома, но можно было с уверенностью сказать, что летом здесь просто очаровательно, – и это удивило Лайама. Он никак не ожидал встретить такое в святилище, верховную жрицу которого отождествляли со Смертью.
Они поднялись на сводчатую террасу, окружавшую садик с трех остальных сторон, и нашли жрицу в комнате с невысоким сводчатым потолком, большим камином и стенами, увешанными красочными гобеленами.
– Присаживайтесь, сэр Лайам, – произнесла она, жестом отсылая служителя. – Я ожидала вас.
Приветствие было странным, но в поведении жрицы не читалось ничего угрожающего, да и выглядела она достаточно скромно. Длинное глухое черное платье до пят, на голове облегающий вдовий убор, скрывающий шею. Черты лица приятные (впрочем, слишком, пожалуй, правильные), большие, словно у ребенка, глаза и звонкий, как у девушки, голос. Для своего сана матушка-Смерть выглядела очень уж молодо, и это насторожило Лайама.
– Я собирался к вам еще вчера, леди, – сказал он, остановившись у кресла, на которое ему указали. – Вы ведь улыбнулись мне во время храмовой драки?
– Да, – подтвердила жрица и вновь улыбнулась. – Я думала, вы придете гораздо скорее.
– Я не был вполне уверен, что ваша улыбка предназначена мне.
Все шло хорошо, но не так, как ему бы хотелось. Лайама устроила бы беседа в форме вопросов-ответов, но непринужденное, почти светское, поведение жрицы сбило его с толку, и на мгновение он смешался. Впрочем, следующая реплика собеседницы нисколько не помогла ему обрести веру в себя.
– Именно вам, сэр Лайам. В последние дни боги весьма интересуются вами. Прошу вас, садитесь.
– Интересуются мной? – чуть было не поперхнулся Лайам.
– Да, это так. Ну же, садитесь, не заставляйте меня думать, что я – плохая хозяйка. Лайам послушно сел, но так осторожно, словно опасался, что кресло под ним тут же провалится и бездну.
– Но почему же они интересуются моей скромной персоной?
– В Саузварке происходит нечто важное, сэр Лайам, и вы – участник событий.
Происходящее настолько выбило Лайама из колеи, что начисто стерло из его головы намеченный план разговора.
– Простите, я что-то не понимаю.
Черная жрица сложила ладони домиком и устремила взгляд на пылающие поленья, словно пытаясь отыскать в пламени наиболее доходчивые слова.
– Существуют четыре способа, посредством которых боги являют себя в этом мире, – медленно заговорила она. – То есть на самом деле их больше, но сейчас достаточно указать на четыре. Известны ли они вам?
– Я могу лишь предполагать, – промямлил Лайам и умолк. На самом деле ему вовсе не хотелось строить предположения. Точнее говоря, ему вообще расхотелось продолжать разговор. Он однажды удостоился счастья лицезреть одного из богов Таралона и не горел желанием повторить этот опыт.
– Не утруждайтесь – я их перечислю сама. Во-первых, боги провозглашают миру свою волю через знамения. Кометы, странные перемещения птичьих стай и тому подобные вещи. Во-вторых, они обращаются к смертным через людей, с которыми говорят напрямую. Это пророки, умалишенные, ясновидящие и, иногда, жрецы, которым вменяется высшее повеление выполнить то-то и то-то. В-третьих, носителями божественной воли являются те, что действуют в соответствии с диктатом небес, сами о том не подозревая. Вы понимаете, о чем или, точнее, о ком идет речь?
– Сами о том не подозревая, – повторил эхом Лайам. Его охватило странное ощущение. Ему показалось, что весь мир свернулся до объема комнатки, в которой они находились, и что снаружи не осталось совсем ничего. Ничего – ни террасы, ни садика, ни храма, ни города, ни герцогства, ни королевства. Все вместилось в слова черной жрицы и ее загадочную улыбку.
– Вы меня понимаете, сэр Лайам? Вам ведь уже доводилось однажды быть исполнителем воли небес? Вы ведь справились с этим, сами того не подозревая?
Лайам встряхнулся, и ощущение ушло, но легкий налет причастности к чему-то огромному сохранился.
– Повелитель Бурь так посчитал, – хрипло сказал он. Вокруг головы гневного бога клубились черные тучи, Лайам стоял перед ним, ожидая суда, и чувствовал себя мелкой букашкой, а вовсе не исполнителем чьей-то там воли.
– Значит, у него были на то основания. Посещали ли вы его храм здесь, в Саузварке?
– Нет. – Лайам прожил в Саузварке более полугода, но предпочитал держаться подальше от этого здания. – Это мне почему-то не казалось… уместным.
Леди Смерть усмехнулась:
– Ну хорошо. Не корите себя, все уже в прошлом, а мы говорим о том, что происходит сейчас. Мне позволено кое-что сообщить вам, а вы уже сами должны решать, как со сказанным поступить. Вот это сообщение: завтра в Саузварке никто не умрет.
Переход от одной темы к другой был слишком внезапным. Лайам все еще пребывал во власти воспоминаний.
– Никто не умрет?
– Откуда вам это известно?
Жрица вновь усмехнулась, и Лайама опять поразили ее молодость и красота.
– А вы как полагаете, сэр Лайам?
Лайам приподнял брови, потом опустил.
– О!.. Конечно… простите.
– Вот все, о чем мне позволено вас известить. Как я уже говорила, вы вольны распоряжаться этим знанием как угодно. Дальнейшее будет зависеть только от вас.
Зависеть от него? Он вовсе не хочет, чтобы от него что-то зависело. В его мозг просто загружают очередную загадку, и, как всегда, не спросясь. А ведь перед ним стоят загадки насущные, о которых он чуть было не позабыл! Лайам начинал злиться. Неопределенность речей черной жрицы вовсе не радовала его.
– Я полагаю, вы можете сказать мне что-то еще.
– Больше ничего, – печально отозвалась владычица храма.
– Ну почему же! – не унимался Лайам. – Вы можете пояснить, например, каким образом каменные грифоны служат Лаомедону.
Несколько томительно долгих мгновений черная жрица смотрела на гостя непонимающими глазами, затем рассмеялась:
– О, сэр Лайам, я вас уверяю – ни один человек в нашем храме не имеет к этому отношения.
– К чему – к этому? – с невинным видом спросил Лайам, и жрица вновь рассмеялась.
– Вы же прекрасно знаете, – укоризненно сказала она. – Я говорю о ночном происшествии в храме Беллоны. Для начала вы можете убедиться, что среди наших служителей нет бородатых мужчин.
Откуда она знает, что у злоумышленника была борода? И почему так быстро разобралась, к чему Лайам клонит?
– В таком случае у вас не должно быть причин таить от меня назначение серых грифонов.
Лайама вдруг охватило предчувствие близкой удачи. Правдами или неправдами расследование подходило к концу. Неприятно, конечно, что на него возлагают ответственность за какие-то будущие события, но с событиями прошлого он должен был разобраться. Хотя бы в общих чертах.
Жрица, почувствовав возбуждение гостя, погрозила ему пальцем, но все-таки уступила.
– Вы правы, сэр Лайам. У меня действительно нет на то никаких причин. Есть ли они у кого-то еще – вот в чем вопрос.
– Это вам лучше знать, леди.
Леди Смерть устремила взгляд на огонь, и черты ее вдруг обрели величавость. Ту самую величавость, какую Лайам в ней так тщетно искал еще секунду назад и которая, скорее всего, являлась подлинным отражением величия самого Лаомедона – бога, призванного решать вопросы жизни и смерти и потому раздумчиво взвешивающего каждый свой шаг.
Минуту спустя жрица очнулась.
– Что вам известно о каменных грифонах, сэр Лайам?
– Только то, что один из них сейчас томится в храме Беллоны и что в вашем святилище находится около двух десятков изваяний этих существ.
– И ничего более? – поинтересовалась леди Смерть уже без улыбки. Лайам заколебался.
– Я читал, что они часто появляются на кладбищах и на полях сражений, подстерегая добычу, ибо поедают души умерших.
– Это неверно. На полях сражений их действительно можно встретить, но на кладбищах – никогда. И они вовсе не поедают души умерших. Грифоны – самые доверенные слуги Лаомедона, более приближенные к нему, чем, скажем, я или другие наши служители. Им вменено в обязанность доставлять души избранных в серые земли, души тех, кому велением неба или праведностью поступков назначено обитать в их прекраснейших уголках. Аурик Великий отправился в серые земли на спине каменного грифона, и Асцелин Эдр, и поэт Рэадр. И многие другие, не снискавшие громкой славы при жизни, но по своей смерти получившие высшее благословение. Достаточно ли вам такого ответа?
Сцевола сказал, что они изловили грифона после схватки с бандитами и что ни один из служителей Беллоны в этом столкновении не пострадал. Неужели какой-то праведник затесался в разбойную шайку?
– Если каменные грифоны – самые доверенные слуги Лаомедона, то ему вряд ли понравится, когда одного из них заколют на жертвенном алтаре.
– Да, – согласилась жрица. – Наш господин будет весьма опечален.
Но ведь она совсем недавно сказала, что никто из служителей властелина людских судеб не пытался проникнуть в соседний храм. Тут крылось противоречие. Последовала длинная пауза, и Лайам воспользовался ею, чтобы собраться с мыслями и привести их в порядок.
– Мне, пожалуй, пора, – сказал он в конце концов.
– Похоже, мы все обсудили, – сказала женщина, поднимаясь с кресла. – Идемте, сэр Лайам, я вас провожу.
Они прошли через укромный садик, потом в молчании двинулись по длинному коридору со сводчатым потолком. Возле выхода Лайам остановился и указал на ряды изваяний:
– Скажите, их кто-нибудь когда-нибудь видел?
– Настоящих грифонов или тех, какие поставлены здесь?
– И тех, и других.
– Живого каменного грифона можно видеть сейчас в храме Беллоны, – бесстрастно произнесла леди Смерть. – Но изваяния? Нет. Усопших вносят в храм через другую дверь, проводят обряд очищения, а затем через нее же выносят. Здесь же-в обители Лаомедона – никто из мирян до вас не бывал.
Тут до Лайама дошло, какую великую честь ему оказали. Но это открытие вовсе не привело его в несказанный восторг.
– Благодарю.
Он потянулся было к дверной ручке – и задержался опять.
– Четвертый способ. Четвертый способ, посредством которого боги общаются с нами. Вы так его и не назвали.
Возможно, женщина улыбнулась, но в коридоре было темно, а к тому моменту, как в дверной проем хлынул солнечный свет, лицо ее было серьезно.
– Они являются лично, – сказала жрица. – Всего вам хорошего, сэр Лайам. “Ну, она хоть, по крайней мере, не выясняла, маг я или не маг”, – подумал Лайам, когда дверь за его спиной бесшумно закрылась, и обвел взглядом тупик. Конечно, в последние дни тут бывало довольно шумно, но до прибытия новой богини в конец Храмовой улицы редко кто забредал. Самое подходящее место для святилища, интересующегося лишь мертвецами.
Впрочем, у Лайама были заботы важнее, чем размышления о том, правильно или неправильно разместился на саузваркской земле Лаомедон. Сведения, которые он получил (вернее, которые ему сообщили), придавали совершенно новое направление всему ходу поисков. И хотя Лайам пока что не представлял, как эти сведения применить, он понимал, что ему следует как можно скорее пообщаться с эдилом.
На Храмовой улице по-прежнему было тихо, толпа зевак разошлась, и неестественная тишина заполонила округу. Главная площадь совсем опустела, лишь несколько мужчин отирались у кабачка Хелекина, да какая-то горожанка поспешно пересекала открытое ветру пространство. Юбки ее реяли, словно паруса корабля, застигнутого внезапной бурей. Интересно, как широко успело расползтись беспокойство? “Скоро весь этот город будет трястись от ужаса под кроватями”, – подумал Лайам.
Кессиас находился в казарме. Эдил увлеченно и быстро покрывал каракулями лист белоснежной бумаги. Когда Лайам подошел, он отложил перо и протянул приятелю листок погрязнее.
– Один из парней Клотена сунул эту писульку стражникам и потребовал, чтобы ее немедленно доставили мне, но имя там – ваше. Правда, писавший изрядно его переврал.
Лайам взял сложенный вчетверо листок и повертел в руках. Записка действительно была адресована ему.
– Читайте-читайте, – буркнул эдил. – Я только закончу письмо к его высочеству, и мы все обсудим.
Лайам, уже разворачивавший листок, замер.
– Вы пишете к герцогу? А, простите, о чем?
– Сообщаю ему о своем решении запретить поединок. Я прикидывал и так, и сяк, но все равно выходит, что добром он не кончится. Мой запрет поможет сохранить враждующим иерархам лицо – как Гвидерию, так и Клотену, а мне не придется возиться с последствиями, – вызывающе произнес эдил, словно ожидая, что ему тут же начнут перечить.
– Не думаю, что это разумно.
– Объясните мне, почему?
Лайам развернул листок.
– Сейчас, только прочту записку.
Кессиас раздраженно пожал плечами и вновь ухватил перо.
Судя по всему, послание было составлено малограмотным человеком, об этом свидетельствовали и большие корявые буквы записки, и множество перечеркнутых слов.
“Мастер Лайам Ренфорд, – гласил текст, – я пишу вам по поручению иерарха Сцеволы. Он просит вас встретиться с ним завтра утром, до боя. Иерарх Клотен не возражает. Приходите, как рассветет”.
Подписи не было, да в ней не имелось и надобности. Лайаму представилось, как широкоплечий, приземистый кэрнавонец корпит над письмом, тщательно подбирая слова и с натугой пытаясь перенести их на бумагу. Если бы он и сомневался, что после появления незримого войска в новом святилище что-то произошло, то титул, которым теперь именовался Сцевола, уничтожил бы эти сомнения. Вопрос был в другом: признал ли Клотен возвышение молодого жреца? Лайам не верил в великодушие вздорного иерарха. Похоже, храм Беллоны попросту раскололся, и одна часть служителей грозной богини признала ее благословение истинным, а другая – возглавляемая, несомненно, Клотеном, – отвергла его.
Лайам передал записку эдилу и, дождавшись, когда тот ее прочтет, наскоро изложил ему ход своих размышлений.
– И более того, я полагаю, – прибавил он, – что именно потому Клотен и поспешил бросить Гвидерию вызов. Он хочет уничтожить Сцеволу, возможно подстроив тому какую-то пакость. Он сделает так, что юноша проиграет, и, таким образом, разногласия в новом храме сойдут сами собой на нет.
– И наш негодяй по-прежнему будет там всем заправлять, – согласился Кессиас. – Тем больше причин запретить поединок.
– Да, но у меня в запасе есть еще кое-что.
– То, что вы почерпнули из вашего визита в одно не очень веселое заведение?
– Вы правы.
Лайам почти дословно пересказал эдилу свой разговор с верховной жрицей Лаомедона, даже не убоявшись пролить несколько свет на свое прошлое. Он поначалу хотел опустить какую-то часть беседы, но потом решил от этого отказаться; ему надоело таиться от друга.
Естественно, именно эта часть и вызвала наибольший к себе интерес.
– И что же это за повеление богов вам довелось по случайности выполнить?
– Неважно, – буркнул Лайам и поспешно добавил: – Я потом как-нибудь расскажу. Главное, над чем стоит задуматься, это над утверждением, что завтра в Саузварке никто не умрет, а также меня беспокоит плененный грифон, судьба которого жрицу, похоже, вовсе не беспокоит. Я все же не верю, что никто из ее подручных так-таки и не попытался пробраться в соседний храм.
Кессиас внимательно посмотрел на товарища:
– Но ведь ее пророчеству насчет завтрашнего дня вы поверили?
Лайам открыл было рот, чтобы ответить, но тут же умолк и задумался.
– Не знаю. Однако вы правы. Зачем бы ей говорить правду в одном случае и лгать в другом?
– Именно, – сказал эдил, пожимая плечами. – Но как бы там ни было, я хочу вас спросить, отсылать мне это письмо или нет?
Вот и заводи себе настоящих друзей. Не успеешь оглянуться, как они начнут заваливать своей кладью твою и так переполненную тележку. Со стороны эдила просто нечестно подбрасывать ему этот груз. Если не остановить поединок, любой его исход может повлечь за собой беспорядки, а виноват в том будет Лайам. Нет, Кессиас не унизится до упреков, он, конечно, возьмет всю ответственность на себя, но вина Лайама от этого не умалится.
“Скрести пальцы в манере южан, – сказал он себе, – и надейся, что удача с тобой”.
– Пусть все остается как есть.
Кессиас с тяжким вздохом смял начатое письмо.
– Я так и знал, что вы именно это и скажете. – Он бросил скомканную бумагу в огонь. – Итак, что мы делаем дальше? Вы хотите разобраться с этим грифоном? Наверное, мне стоит извиниться за то, что я поначалу отнесся к вашей идее с большим холодком.
– Ну кто же мог знать, что все так обернется? Я и сам все еще чувствую себя ошарашенным. Вопрос в другом: как нам эту версию все же проверить? Не можем же мы сесть у храма Лаомедона и спрашивать каждого выходящего оттуда служителя, имеется ли у него борода?
– Незачем, – отозвался мгновенно Кессиас. – Служители Лаомедона, как и служители Урис, бреются начисто. Не знаю, как там насчет всех остальных мест, но на головах этих ребят не сыщешь ни волосинки. Такому порядку подчиняется даже матушка-Смерть. Лайам уныло кивнул. Он и не подумал усомниться в словах Кессиаса. Тот очень многое знал о местных обычаях, гораздо больше, чем какой-то чужак с чисто выбритым подбородком.