Хьюздон Биверли. Серебряные фонтаны. Книга 2

   – Да, помню.
   – Тогда ты тоже всегда приходила с собакой. Давай притворимся, что Нелла – это Граф. – Нелла трусила позади меня – это было похоже на топот больших лап Графа. – И давай представим, что ты снова шустрая горничная леди – сколько же лет тебе было тогда?
   – Семнадцать, восемнадцатый шел.
   – Ты и сейчас не выглядишь старше, здесь даже и притворяться не нужно. А мне было двадцать два, и весь мир лежал у моих ног – один длинный, сплошной путь веселья, восторгов и наслаждений. Давай притворимся, Эми! – Фрэнк улыбнулся мальчишеской улыбкой того золотого лета. Увидев ее, я снова стала семнадцатилетней, когда мы оба были свободными от груза грехов и сожалений, свободно гуляли вместе, свободно смеялись вместе – и свободно любили друг друга. Фрэнк, вспоминая, рассказывал мне о приемах, балах и крикетных матчах, а я слушала и с обожанием глядела на него. Так мы шли по тропинке, пока не дошли до ограды.
   – Боже, поставили ограду, как в Гайд-парке! – ухватившись за перекладину, он одним движением перемахнул через нее, а затем повернулся ко мне. – Залезай, Эми! – Я вскарабкалась на нижнюю перекладину, а Фрэнк протянул руки и подхватил меня за талию. – Сейчас мы ее одолеем, – он поднял меня, перенес через перекладину и осторожно поставил на землю по ее другую сторону. Не выпуская моей талии, Фрэнк смотрел на меня сверху вниз, его лицо было так близко, глаза сияли голубизной – но это были глаза не того смеющегося юноши, и я уже не была той девчонкой.
   Я вырвалась из его рук и позвала: «Нелла, Нелла!» Она подбежала ко мне, а я нагнулась и обняла ее за шею. Не поднимая глаз на Фрэнка, я прошептала:
   – Слишком поздно, слишком поздно притворяться.
   – Да, – мягко сказал он. – Мне и тогда не следовало притворяться – это была моя первая ошибка. Как поживает Флора, Эми?
   И я рассказала ему, как она болела скарлатиной, как я переживала за нее, а Фрэнк молча слушал, пока мы не дошли до дома. Пока он принимал ванну, Клара помогала мне чистить его форму. Она ничего не говорила, но по ней было видно, о чем она думала.
   – Лорд Квинхэм помогал убирать урожай, – объяснила ей я. – Танцор потерял подкову, а Гордецом нелегко управлять, поэтому лорд Квинхэм вызвался... – я понимала, что говорю так, словно оправдываюсь.
   Когда я замялась, она спросила:
   – Он останется ночевать, моя леди?
   – Ох, он не говорил. Я не думаю... я не знаю... Клара фыркнула. Когда я поднялась в детскую, Элен не фыркнула, но было заметно, что ей хочется это сделать. Так как сначала я побывала в кабинете имения, Фрэнк раньше меня пришел сюда и сидел у окна с Флорой. Мы оставались здесь, пока не раздался звонок одеваться на ужин.
   – Ты останешься на ночь? – спросила я в коридоре.
   – У Этти Бартон, но я сказал ей, чтобы меня не ждали к ужину. Увидимся позже, Эми.
   Я пошла к Кларе, чтобы сообщить об этом.
   – Очень хорошо, моя леди. Что-нибудь еще? Когда я вышла из ее комнаты, Фрэнк уже дожидался меня в холле, чтобы идти на ужин. Он не сводил с меня глаз, пока я спускалась по лестнице.
   – Мм-м, одежда несколько строгая – но признаю, ты не нуждаешься в приукрашивании, – Фрэнк элегантно предложил мне руку, я оперлась на нее кончиками пальцев. – Не бойся, Эми, я вряд ли укушу женщину, даже когда голоден. Так идем?
   – Элен рассказала мне, что старик только что уехал, – сказал он, когда мы сели за стол.
   – Двенадцать дней назад. Он был здесь в отпуске по ранению.
   – Да, я знаю об этом – ходили слухи. Тем не менее, он, наверное, выздоровел полностью, раз вернулся на службу. Неужели ему показалось мало? Я уверен, он мог бы выхлопотать отставку.
   – Нет, – покачала я головой, – он не хочет уходить в отставку, пока война не кончится.
   – Если она кончится, – резко заметил Фрэнк. – Давай не будем говорить об этом.
   – Ты надолго в отпуске?
   – Как обычно, на две недели. Не разгуляешься, конечно – с этим всегда надувают. Я приехал еще вчера, но у меня было кое-какое... хм... дело, задержавшее меня в Лондоне.
   – А сегодня ты приехал повидаться с Флорой? – поспешно спросила я.
   – И с тобой, Эми, – я почувствовала, что мои щеки загорелись. – А теперь, когда я увиделся с тобой, не сказать ли мне то, что я собирался сказать? – голос Фрэнка звучал беспечно.
   – Что?
   – Что я люблю тебя, Эми – безгранично, отчаянно, – на этот раз голос Фрэнка был совсем не беспечным.
   – Нет! Ты не должен...
   – Боюсь, с этим ничего не поделаешь, – Фрэнк улыбнулся над моим смущением. – Нет, неправда, я нисколько не боюсь этого и не хочу ничего делать с этим. Это же чудеснейшее ощущение на свете – быть влюбленным, – он наклонился вперед, серьезно глядя на меня. – Знаешь, когда Аннабел бросила меня, я не переставал вспоминать, что чувствовал, влюбившись в нее, и думал, что никогда уже не буду испытывать подобного чувства к женщине. Но сегодня, увидев тебя на поле, с золотыми от солнца волосами и симпатичным, розовеющим носиком, я подумал – я люблю ее, я люблю ее! Я едва удержался, чтобы не перебросить тебя через плечо и не убежать с тобой куда-нибудь далеко отсюда. И наконец, все в мире встало на свои места. Безумие, правда? Ты вышла замуж за другого, он присвоил моего ребенка, вокруг идет эта богомерзкая война – а я, сидя на том коне, был счастлив как король!
   Наконец я обрела голос:
   – Ты не должен, ты не должен, я – жена Лео!
   – Я знаю, – свет в глазах Фрэнка угас. – Но его здесь нет, и он не скоро здесь появится, если учесть последние известия о том, как пошла эта заварушка. Поэтому не бойся, Эми, я пока продолжу игру. Я буду законченным британцем и выдержу характер до конца войны, но затем превращусь в ярого француза, приду и отобью тебя у него! – я открыла рот, но Фрэнк все еще говорил помрачневшим голосом: – Если выживу, конечно, что в настоящее время не кажется слишком вероятным. Вряд ли я сумел бы держаться, если бы не было тебя, Эми, если бы я не думал о тебе. Мужчине нужно о чем-то мечтать, когда он вдали от дома.
   И я придержала язык.
   Фрэнк осушил бокал вина.
   – Ты ведь смотрела на меня, когда я был на поле? – сказал он. – Я видел тебя. – Жар залил мое лицо. Фрэнк продолжал: – Я видел, что эти старые мымры, следили за тобой. Не секрет, что истонский воздух – за пределами твоей чистой, окружающей тебя атмосферы – насыщен осуждением. Не могу сказать, чтобы это беспокоило меня, но, – он пожал плечами, – я не хочу, чтобы они доводили тебя до слез, стоит мне уехать отсюда, поэтому не загощусь здесь. В любом случае, я собирался поехать в Шотландию на охоту.
   – Это далеко.
   – Да, но я поеду в спальном вагоне – и не буду терять времени на сон, потому что одна ловкая молодая актриса навязалась мне в спутницы. Видишь, Эми, я ничего от тебя не скрываю. Ты все равно понимаешь, что я из себя представляю. В этом, наверное, кроется большая доля твоего очарования. Ты знаешь все мои недостатки, но все-таки любишь меня, так, Эми? – Я боролась со слезами. Фрэнк ласково сказал: – Ладно, не расстраивайся, можешь не отвечать. Твои глаза уже дали мне ответ, я читал его там с самого полудня. А теперь, если ты больше не хочешь этого супа, я позвоню Тимсу, и мы продолжим наш вежливый, приличный ужин. Затем ты напоишь меня кофе, и я вернусь к Этти – она сказала, что, конечно, будет ждать меня. С утра, я уеду в город – можешь сообщить это своей прислуге. Разве я теперь не хороший мальчик, Эми?
   – Хороший, – улыбнулась я ему. Фрэнк улыбнулся в ответ.
   – Забавно, что война делает с людьми, – сказал он за кофе. – Жажда любви вместо жажды крови – дьявольская разница, по-моему. А теперь, расскажи побольше о моей дочери. Она учится ездить верхом? Кстати, Эми, мне хотелось бы иметь ее фотографию, – он взглянул мне в лицо. – Пожалуйста, Эми, это очень помогло бы мне.
   Я пошла к своему секретеру и достала одну из фотографий, сделанных в Тилтоне для Лео, где мы были все трое. Фрэнк улыбнулся, получив ее:
   – Как ты догадалась, что я хотел попросить и твою? Спасибо дорогуша, – он вынул свой кожаный бумажник и, аккуратно уложив карточку внутрь, положил его в карман мундира и застегнул на кнопку. Я почувствовала себя виноватой, подарив ему такую же фотографию, как и Лео, но у меня не было других фотографий Флоры. Фрэнк огляделся вокруг: – Не слишком веселая комната, даже летним вечером, правда? Тебе не кажется, что она несколько угнетает?
   – Я обычно пью кофе наверху, в своей гостиной.
   – Но мне туда нельзя? – я почувствовала, что краснею. – Разве ты не доверяешь мне, Эми?
   – Я... нет!
   Фрэнк зашелся смехом.
   – Это хорошо, а то бы я подумал, что больше не волную тебя. Ладно, пусть будет скучная респектабельность большой гостиной, – он откинулся в кресле. – Черный, милая Эми, без сахара.
   За кофе мы говорили о Франции – не о военной Франции сегодняшних дней, а о Франции его детства. Я завороженно слушала, а Фрэнк, забывшись, перешел на французский. Когда я ответила на том же языке, он засмеялся и поддразнил меня:
   – Моя крестьяночка, прямо из деревни. Когда-нибудь, Эми, я научу тебя правильно говорить по-французски, а затем возьму в Париж и накуплю тебе шляп – шикарнейших шляп во всем мире! Боже, который час? Мне давно пора уходить, иначе Этти будет беспокоиться. Проводи меня наверх, взглянуть напоследок на дочь.
   Я повела Фрэнка в детскую и постояла рядом с ним, пока он вглядывался в личико спящей Флоры.
   – Она красива, как и ее мать, – нежно выдохнул он. Я почувствовала себя Иудой.
   Он пошел переодеваться в форму, а я спустилась вниз, чтобы дождаться его там вместе с мистером Тимсом. У двери Фрэнк взял мою руку и официально пожал:
   – До свидания, леди Ворминстер, было очень приятно поужинать с вами, – затем он понизил голос: – Аи revoir, ma cherie, – его пальцы погладили мою руку.
   Спускаясь по ступеням, Фрэнк оглянулся через плечо: – Я навещу тебя перед отъездом в армию, – он подбежал туда, где мистер Тайсон держал его лошадь, вставил ногу в стремя и одним грациозным движением вскочил в седло. Взяв уздечку в одну руку, другой он махнул мне на прощание, и уехал.

Глава сорок вторая

   Как я могла любить двоих мужчин? Но я могла. И как мне написать Лео о том, что Фрэнк приезжал навестить меня – но я должна была написать. Это письмо было очень трудно писать, хотя нового в нем, было немного. Пусть даже Лео знал, что я все еще люблю Фрэнка, но мне незачем было рассказывать ему об этом. Наконец я написала обычное письмо, с новостями о детях, об урожае, а в конце просто добавила: «Лорд Квинхэм в отпуске. Он оставался на ночь в Белинге и заезжал в Истон». Я описала, как он в течение часа помогал на сноповязалке, а затем остался на ужин. «Он сказал, что утром уедет в город, а оттуда в Шотландию. Мне, будет очень жаль, если ты придашь излишнее значение его приезду». Мне больше нечего было сказать, поэтому я подписалась, как обычно: «Твоя покорная и преданная жена, Эми». Наутро я послала это письмо.
   Наконец, пришел ответ. С дрожью в сердце я открыла конверт. Поблагодарив меня за новости о детях, Лео написал:
   Без сомнения Арнотт благодарен, Фрэнсису за временную помощь. Надеюсь, погода в Шотландии не хуже той, что стоит сейчас в Уилтшире. Эми, я доверяю тебе. Тебе незачем извиняться, потому что я уверен, что ты не сделала ничего, что вызвало бы мое недовольство. Знаю, что в прошлом я часто беспричинно раздражался, но ты никогда не заслуживала моего недоверия, и я уверен, что ты не подведешь меня ни сейчас, ни в будущем.
   Прочитав эти слова, я расплакалась от облегчения и благодарности.
   Погода стояла прекрасная, уборка урожая продвигалась хорошо. Каждое утро я вспоминала, что Лео пока еще в Англии, а Фрэнк в отпуске. Первая, утешительная мысль не оставляла меня весь день, пока я присматривала за тем, как идут дела.
   Больше всего мне нравилось посещать классную комнату, и я нередко задерживалась там. Сначала Роза и Флора делились со мной новостями дня, затем я сидела и наблюдала, как они играют с другими детьми, а порой и задремывала на несколько минут. В эти дни мне все время хотелось спать, а в классной комнате было так мирно, если не считать голосов играющих детей.
   Как-то меня разбудил голос Мод Винтерслоу:
   – Ее светлость очень утомилась за эти дни, а все из-за забот об урожае.
   – Дело не в урожае, – понизила голос бабушка Витерс. – По-моему, его светлость кое-что оставил ей на память. Ох уж эти мужчины! – фыркнула она.
   – Подозреваю, что ты права, Марта, – хмыкнула Мод. – Таковы мужчины – развлекаются и уходят, а женщины расплачиваются. Эй, Джем, прекрати это... – прикрикнула она на одну из расшалившихся девочек.
   – Это Мэгги, Мод. Ты ничего не видишь... – редкое мгновение единодушия сестер развеялось. Я поднялась на ноги, очень надеясь, что Марта права.
   После обеда я поехала на поля. Сегодня начинали жать у Стовелл Энд. Я стояла в воротах и наблюдала, как мерно вращаются красные крылья жатки, оставляя за собой, скошенные бледно-золотистые стебли овса, которые подбирала команда женщин и солдат. Ближайшая девушка нагнулась, чтобы связать очередной сноп, ленты ее панамы развязались. Я увидела, что это Хильда, хорошенькая темноволосая дочка Джаэль. Подняв голову и поймав мой взгляд, она улыбнулась. Я улыбнулась в ответ, и ее сильные, покрытые темным загаром руки вернулись к работе.
   Захватив щепотку стеблей, она завязала прочный узел, и новый сноп лег перед ее помощником. Солдат сзади нее подбирал снопы в охапку, несмотря на то, что они кололись. Набрав снопов, он шел через поле с легкой, расслабленной юношеской грацией. Одним размашистым движением он нагибался и укладывал их в скирду, а затем возвращался за новой порцией. Хильда взглянула на солдата, я услышала ее мягкий, насмешливый голос и его ответный смех. Они оба были так молоды и беззаботны, что мне было тяжело смотреть на них. Через несколько недель урожай будет убран. Что тогда ждет его, этого солдата с размашистой походкой и жизнерадостным смехом?
   Повернувшись, я пошла на домашнюю ферму. На гумне я нашла мистера Арнотта. Здесь тоже работали солдаты. Подвода была наполовину разгружена, фигуры в хаки балансировали на вершине груды золотых колосьев, выгружая снопы. Я смотрела то на гладкие загорелые руки, работающие вилами, то на золотые вспышки вытаскиваемых из кучи снопов. Руки расслаблялись на мгновение, затем сильные мускулы снова напрягались, и очередной сноп взлетал в воздух.
   – Они – большое подспорье, не правда ли? – спросила я мистера Арнотта.
   – Да, – ответил он, не отводя от них взгляда. – Бедняги...
   Вечером я читала газеты – под Ипром все еще шли бои. Списки военных потерь снова стали длиннее. На следующий день я осталась в особняке, потому что прошло уже девять дней с тех пор, как уехал Фрэнк. Я догадывалась, что он появится здесь сегодня или завтра. Он приехал после обеда, сказав мне:
   – Я уеду на поезде в восемнадцать десять, поэтому не пробуду здесь долго. Давай погуляем с Флорой.
   Мы взяли из классной комнаты Флору, и пошли с ней в лиственную рощицу за церковью. Лицо Фрэнка было осунувшимся и усталым, он мало разговаривал, но, когда я замолкала, требовал:
   – Говори, Эми. Я хочу запомнить твой голос. И я рассказывала ему об уборке урожая.
   После прогулки мы отвели Флору в детскую. Она протестовала, но Фрэнк настоял:
   – Нет, Флора, теперь мне нужно поговорить с твоей мамой.
   – О чем ты хотел поговорить со мной? – осторожно спросила я за чаем.
   – Это просто предлог, – улыбнулся он в ответ на мой вопрос. – Я хотел побыть с тобой.
   – Тебя пошлют в ту битву под Ипром? – спросила я.
   – Господи прости, надеюсь, что нет, – Фрэнк сделал гримасу. – Знаешь, когда я шел в первое сражение, то думал, что веду людей к победе, словно средневековый рыцарь. Теперь я разбираюсь в этом лучше. В современных битвах нет победителей – это всего лишь способ умереть.
   – Фрэнк, как ты думаешь – если с тобой что-нибудь случится, мисс Аннабел сообщит мне?
   Фрэнк удивился.
   – Она сама не узнает об этом. В армии известно, что я больше не женат. В этом отпуске я уведомил руководство о своем семейном положении, а они спросили меня, кто теперь мой ближайший родственник – ну, ты знаешь, кто это официально.
   – Лео! Но его здесь нет.
   – Но его жена здесь, – взглянув на мое лицо, он тихо добавил: – Не расстраивайся, Эми. Я подумал о том, чтобы ты не получила эту телеграмму неподготовленной, и в прошлый приезд поговорил с Селби – она придет к нему. Поэтому... если что-нибудь случится... ты будешь первой, кто об этом узнает, после Селби, конечно. Перестань плакать, Эми, а то люди подумают, что я опять обошелся с тобой невежливо.
   – Я не могу сдержаться.
   Фрэнк взял мою руку и нежно сжал ее.
   – Спасибо, милая. Неизвестно, может, это будет небольшое ранение, как в прошлый раз. Тогда ты будешь каждый день приезжать ко мне в город и кормить виноградом.
   – Ты хорошо провел отпуск? – спросила я его, наливая чай. Затем я вспомнила про актрису, и мои щеки загорелись.
   – Не совсем тактичный вопрос, но если ты спрашиваешь – да, приятно. Охота мне тоже понравилась, – рассмеялся Фрэнк, но затем его лицо стало серьезным. – Эми, тебе незачем ревновать к ней. Мужчины совсем не такие, как женщины, запомни это. Для мужчины физическая связь – это пустяк, и больше ничего, – он начал рассказывать, сколько куропаток подстрелил на охоте.
   Скоро Фрэнк поглядел на часы.
   – Мне пора, или я опоздаю на поезд, – он встал. – Я прогуляюсь до станции. Надень шляпку, Эми, проводи меня до ворот. – Фрэнк не сказал ни слова, пока мы шли к воротам, но остановился там. – Нам лучше расстаться здесь, Эми. Я не хочу, чтобы эти старые деревенские мымры, точили об тебя языки.
   Фрэнк протянул мне руку, я приняла ее, и мы обменялись формальным рукопожатием, но он не выпустил мою руку. Его голубые глаза серьезно смотрели на меня.
   – Не забудь, Эми, я люблю тебя. Даже если я буду брать в постель хоть тысячу актрис ежедневно, все-таки любить я буду тебя, – он блеснул улыбкой. – И имей в виду, что я только пока не решаюсь демонстрировать это, по крайней мере, в этом году! – он нежно провел по моей щеке кончиком пальца. – Береги себя, милочка.
   В последний раз, махнув рукой на прощание, он пошел по дороге, ведущей в село и на станцию. Я смотрела ему вслед – гибкому и стройному в своей военной форме – солдату, уходящему на войну.
   Две недели спустя солдаты, работавшие на полях, тоже собрались уезжать – их вызывали к месту службы. Теперь их лица были серьезными – передышка закончилась. Мы с мистером Селби спустились к ним во время их последнего завтрака в Истоне и лично поблагодарили каждого за помощь, пожали каждому крепкую, горячую руку. Затем сержант выкрикнул приказ, мужчины надели на плечи вещмешки и построились в колонну, они больше не были сборщиками урожая. Прозвучала команда, они развернулись и ушли по дороге на станцию.
   Этим вечером в своей гостиной я наревелась до того, что мои глаза покраснели и опухли – я плакала о Фрэнке, о солдатах, собиравших урожай, о всех молодых мужчинах Англии, уходящих на войну.
   Скоро я заплакала снова – о молодых истонских мужчинах. Так как сражение во Фландрии продолжалось, снова начали прибывать телеграммы. Трижды я приходила в село, и сидела в светлых кухонках, плача с матерями и вдовами. Четвертая телеграмма была о Джо Демпстере. Я приехала навестить его мать в разгар осени, когда терновник ломился от ягод, а листья клена у ворот фермы золотились на солнце. Мать Джо вела себя сдержанно и замкнуто – она помнила, я тоже. Но я должна была приехать – его отец был нашим арендатором, кроме того, я знала, что Лео одобрил бы это, потому что Джо умело ухаживал за розами.
   Еще двое истонских мужчин были ранены. До нас дошли слухи, что мистер Парри, агент из Пеннингса, потерял правую руку. Мы с тревогой ждали новостей. Вскоре пришло следующее письмо от Лео – он снова был во Франции. Я ожидала этого, потому что списки военных потерь снова стали длиннее, и Лео мог потребоваться там, но все-таки это оказалось для меня потрясением. Однако сейчас было не время для претензий. В заголовке письма Лео написал полностью: «2-й полевой санитарный пункт, 51-я дивизия». Он сдержал обещание, а вскоре и я должна была сдержать свое. Я еще не была уверена, потому что кровила и в сентябре, но очень немного, и написала ему об этом. Теперь я знала, что Лео будет ждать, как и я.
   Следующее письмо Лео было короче и формальнее – как я догадывалась, из-за того, что он не любил цензуры. Я ломала голову над его письмом, пытаясь представить, как он живет там. Хотелось бы мне, чтобы Лео писал мне такие же письма, как Альби – Элен. Альби рассказывал ей все, без имен, конечно, но в остальном, он рисовал словесную картину, живую и наглядную, прочитанное словно бы вставало перед глазами. Альби писал и о любви, не обращая внимания на цензуру – мне было известно, что Элен всегда тщательно выбирает страницы прежде, чем показать их. Но Лео писал только о детях, о хозяйстве имения – и о розах.
   Я беспокоилась и о нем, и о Фрэнке – я любила двоих мужчин, и оба были в опасности. Однажды мистер Селби пришел ко мне с телеграммой в руке, которую прислал сельскохозяйственный комитет, а я в первое мгновение я подумала, что в ней имя одного из них. Не было никакого спасения от этого кошмара.
   Однако этой осенью никого из нас не обошли тревоги. По вечерам я сидела с Элен и разговаривала о ее младшем брате и Альби. К нам забегала Клара и мы говорили о ее братьях и о Джиме. Теперь он был дома, но мало чем напоминал прежнего Джима. Угрюмый и злой, он никак не мог примириться с потерей своей ноги. Он получил протез из Рохэмптона, но не носил, жалуясь, что тот натирает культю и слишком тяжел.
   – Он хочет снова скакать верхом и бегать, открывая ворота, – вздыхала Клара. – Он никак не привыкнет, что больше не может этого.
   Джим ворчал на Клару и злился на каждую мелочь, но если она не заходила к нему, через день-другой его мать встречала меня на улице:
   – Джим спрашивает Клару, моя леди.
   – В последний раз он прогнал ее, миссис Арнольд, – говорила я.
   – Знаю, – огорчалась она, – но все равно он неравнодушен к ней, даже если ведет себя ужасно. Клара – хорошая девушка, больше никто не стерпел бы такое.
   Клара терпела, потому что любила его.
   – Иногда он все же бывает похожим на прежнего Джима, поэтому я надеюсь, – говорила она. – Я отдала бы все на свете, чтобы он чувствовал себя лучше – ведь я люблю его, моя леди, – и она снова надевала пальто и шляпку и шла навестить Джима.
   Я предполагала, что Джим вернется на прежнюю работу в конюшне. Я сказала ему, что мистер Тайсон уже стареет и становится забывчивым, а его парнишке-помощнику только четырнадцать, поэтому Джим нам понадобится.
   Лицо Джима замкнулось.
   – Нет, спасибо, моя леди. Я, буду бесполезен в конюшне. Я – калека.
   Клара пыталась убедить его, но он не слушал. Домой она вернулась в слезах:
   – Джим сказал, что лучше бы этот снаряд убил его. Я не знаю, что делать, моя леди, совсем не знаю.
   Я тоже не знала, что делать. Я пошла к доктору Маттеусу, спросить, не нужно ли Джиму вернуться к военным докторам, но тот покачал головой:
   – Тело Джима здорово – болен его разум. Человеческая натура не выдерживает того, с чем приходится сталкиваться молодежи на войне, – когда я поднялась, чтобы уйти, он спросил: – А как дела у вас, леди Ворминстер?
   – У меня... все прекрасно, – вспыхнула я. – Может быть, на следующей неделе я зайду к вам.
   Я выждала целую неделю, но крови в этом месяце у меня так и не пришли. Я собиралась пойти к доктору Маттеусу, но он зашел сам и сказал:
   – Я получил письмо от лорда Ворминстера, он хочет, чтобы я осмотрел вас.
   – Я не уверена, поэтому не хочу его беспокоить.
   – Он уже беспокоится, – доктор Маттеус расспросил меня, а затем я позвонила Кларе и провела его в спальню, чтобы он осмотрел меня. – Думаю, можно не сомневаться, – улыбнулся он, уходя. – Я напишу ему, что вы в добром здравии. Но если я подожду денек-другой, может быть, вы сами сообщите ему хорошие новости?
   – Да, спасибо, доктор Маттеус. Я напишу ему сегодня.
   Едва он вышел, я поспешила в детскую, чтобы все рассказать Элен, но Клара опередила меня. В кратчайшее время об этом узнали все. Мистер Селби встретил меня улыбкой: «Я был так рад услышать ваши новости, леди Ворминстер». Мистер Арнотт энергично потряс мою руку: «На этот раз пора быть мальчику, а, моя леди? Вот уж обрадуется его светлость!», а когда я поднималась по ступенькам фермы, он поддержал меня под руку: «Теперь вам нужно быть осторожнее». Когда я приходила в село, женщины подходили ко мне, чтобы сказать словечко на эту тему.
   – Все так довольны, – сказала мне Клара, – все только и говорят о вашем состоянии. Наконец, кажется, есть чего дожидаться. А теперь, моя леди, давайте я уберу этот коврик. За его бахрому можно запнуться, а мы не хотим, чтобы вы попались на это, – она улыбнулась. – Бабушка Витерс сказала, что, судя по вашему лицу, будет мальчик. Конечно, когда его светлость вернулся, мы все предполагали, что это случится, но так приятно иметь уверенность.
   Да, было приятно иметь уверенность. Я надеялась, что Лео, не слишком разволнуется. Я вздохнула – как было бы хорошо, если бы он остался здесь, – не сомневаясь, что ему приходят в голову точно такие же мысли.